И тем не менее, очень, очень обидно. Во-первых, потому что эта скучная залепуха теперь волей-неволей встает в один ряд с великим фильмом Асифа Кападии о Сенне — и таким образом подтверждает расхожий штамп, что Шумахер с Сенной рядом не стоял (а я убежден в обратном). Во-вторых, потому что авторы фильма из лучших побуждений, как говорится, загадили поляну, и теперь, вероятно, о Шумахере долго ничего не снимут (да это не фильм Netflix, а фильм немецкой студии, купленный для платформу, но в реальности мало кто обращает внимание на такие детали). А ведь там выше крыши драматического потенциала. Жаль, если он так и останется нереализованным.

Ведь в чем главный источник напряжения вокруг Шумахера? В его многосторонности. Один Шумахер — последний бэд бой в современной истории «Формулы-1» (Макс Ферстаппен может претендовать на продолжателя этой линии, но посмотрим). Шумахер выбивал соперников с трассы, пакостил, был готов бить морду, жестко оборонялся и жестко обгонял — напомню, что я его фанат, так что пишу все это с искренним восхищением: спорт — это та область реальности, где «зло» умеет быть по-настоящему обаятельным. Не Шумахер придумал эту модель поведения — она была нормальной для гонщиков-звезд 80-х вроде Мэнселла и того же Сенны (фильм Кападии велик, в частности, тем, что делает очень убедительное житие святого из биографии человека, которого с такими же основаниями можно считать порядочным говнюком). Но Шумахер практиковал эту модель в те времена, когда представления о спортивной этике стремительно менялись, — и поэтому регулярно получал возмездие там, где другие раньше получали комплименты. Он всегда был великим антагонистом, маккиавеллианцем от гонок — собственно, в первую очередь благодаря этому (а не победам) он стал в России именем нарицательным.

Другой Шумахер — человек, который навсегда изменил рутину гонщиков и представления об их обязанностях. Задрот-перфекционист, который бесконечно обсуждает разные аспекты поведения машины с механиками, разбирается в деталях, тестирует до посинения, в перерывах между тестами качается и сидит на здоровой диете, превыше всего ценит стабильность, а выигрывает не столько благодаря смелым маневрам на трассе, сколько благодаря грамотному планированию пит-стопов. Это вам не Джеймс Хант с его любовницами и шампанским, не Мэнселл с его вайбом усатого рабочего, любящего свой английский завтрак. Это гонщик-аналитик, человек-компьютер, пилот XXI века — успешный и зачастую скучный. Этот Шумахер повлиял на гонки куда больше, чем первый: теперь так подходят к спорту, который когда-то считался гламурным и глянцевым, почти все.

Наконец, есть и третий Шумахер — Шумахер в частной жизни, идеальный сосед: добродушный парень, который любит свою единственную жену и детей, в свободное время катается на снегоходах и ест сосиски, поет в караоке и вообще радуется жизни.

В фильме очень много третьего Шумахера — собственно, в кадрах из личного архива и байках близких главная ценность документалки: трогательные истории о том, как Михаэль умудрялся уходить из дома, не разбудив жену; кадры с пикников и караоке-вечеринок; прекрасная сцена, где Коринна через толпу пробирается к мужу, который только что наконец выиграл чемпионат с «Феррари», на Сузуке в 2000 году. Еще в фильме есть немного второго Шумахера. Но в нем практически нет первого. И потому никакого напряжения, конфликта, искры не возникает. А ведь карьера Шумахера искрила всю дорогу.

Жаль. Остается надеяться на то, что масштаб героя тут таков, что одним фильмом дело все-таки не ограничится. Думаю, даже по этому посту заметно, что материала тут хватит на целый сериал. Ну или на художественный фильм — сложился же «Rush» про Ханта и Лауду. Вот как раз про сезон 1999 года отлично можно было бы снять.

https://www.netflix.com/title/81399204

«Вудсток-99»: хороший плохой фильм про (предположительно) самый дикий музыкальный фестиваль в истории

В 1999 году люди, которые за тридцать лет до того организовали фестиваль «Вудсток» и случайно сделали событие, ставшее символом эпохи (здесь писал об этом чуть подробнее), решили отметить юбилей и заодно приход нового тысячелетия — и снова сделать в сельской местности штата Нью-Йорк огромный музыкальный фестиваль, который бы зафиксировал дух уже новой эпохи.

И сделали. Нюанс, правда, был в том, что этот самый дух — ну или та его версия, которая была представлена через лайн-ап «Вудстока-99» — был не про мир во всем мире и свободную любовь, а про тестостерон, объективацию и затянувшуюся пубертатную фрустрацию. Если сказать по-другому, то это был дух MTV 90-х, на котором ню-металлические клипы чередовались с «Бивисом и Батхедом» и сериалами про студентов в поиске сексуальных приключений. Соответственно, главными хедлайнерами были группы, которые играли музыку громкую и агрессивную: от Korn, Limp Bizkit, Metallica и Rage Against the Machine до Insane Clown Posse и DMX.

Результаты получились соответствующие: девушки десятками жаловались на домогательства и изнасилования; один человек умер в мошпите на Metallica; в последний вечер накачанные алкоголем и рок-н-роллом зрители начали разрушать и жечь фестивальную инфраструктуру, так что закончилось все эвакуацией и приездом пожарных.

В общем, было, может быть, весело, но точно страшно. И теперь про это сняли документальный фильм для HBO, в начале которого появляется режиссер и прямо так и говорит: «Вудсток-99» — это нифига не смешно, а настоящая трагедия, и сейчас мы вам ее покажем. Честно говоря, едва ли не первый раз такое вижу: чтобы мало того что нужно было проговорить мораль фильма, так еще и сделать это в самом начале.

Тут надо сделать оговорку: я вообще не фанат той культуры, апофеозом которой предположительно стал фестиваль. Ню-метал я терпеть не мог в моменте — и сейчас, когда возникла волна ностальгии по тем временам, лучше относиться к нему не стал. Весь этот рокизм, замешанный к тому же на узурпированной афроамериканской культуре, мне предельно чужд. То есть я, наверное, похож на целевую аудиторию фильма — в том смысле что максимально готов осудить ню-метал и признать его культурным злом. Но кино сделано так, что после просмотра мне захотелось скорее за ню-метал заступиться.

То есть, с одной стороны, с точки зрения выстраивания нарратива тут все отлично: напряжение начинает нарастать с самого начала — и берет новые высоты, даже когда кажется, что хлеще уже некуда; куча классных архивных материалов, которые хорошо передают дух фестиваля (особенно впечатляет постоянный рефрен «Покажи сиськи», возникающий, кажется, в любой ситуации, где появляются женщины); здорово сделана линия с дневником парня, который умер в толпе на Metallica. Основная фестивальная хроника, которую я, признаться, никогда раньше не видел, тоже впечатляет сильно: музыканты так проникаются энергией разогретой и агрессивной толпы, что сами начинают подливать масла в огонь, причем в случае Limp Bizkit и Red Hot Chili Peppers прямо-таки буквально. В этом смысле посмотреть имеет смысл в любом случае — с экрана прет мощнейшая сила разрушения, и не так уж важно, как к ней относятся авторы фильма.

С другой стороны, по-моему, тут большие проблемы с фреймингом. Эти самые авторы фильма решили упаковать «Вудсток-99» в контекст современных культурных войн, и у них в итоге получилось, что во всем виноваты белые молодые мужчины, латентные расисты и открытые сексисты, которые, значит, превратили фестиваль в демонстрацию своего опасного токсичного поведения. Отдельно мило, что развивают эту точку зрения по преимуществу комментаторы, которые на фестивале, по всей видимости, не были. Но дело даже не в этом. А в том, что, во-первых, даже если брать такой расклад, хорошо было бы понять, откуда в этих белых мужчинах такая злоба и фрустрация (ну там, неолиберализм, конец истории, ну к примеру), а фильм как будто имеет в виду, что они все такие, если копнуть.

А во-вторых, если честно, мне как зрителю бросилось в глаза прежде всего то, насколько плохо был организован фестиваль, который, на секундочку, посетили типа 400 тысяч человек. Территория — бывший военный аэродром, где при палящей жаре очень физически тяжело находиться, а укрытий толком не предусмотрели. Туалетов явно не хватало, в первый же день они переполнились; люди буквально валялись в говне, думая, что это грязь. В толпе не выдавали воду — в результате чего десятки людей падали в обморок от обезвоживания; даже удивительно, что умер в результате всего один человек. Помыться было толком негде — и это при адской жаре. И так далее, и так далее. То есть это почти что учебник «Как не нужно организовывать массовые мероприятия». Но нет — куда интереснее поговорить про плохих парней в толпе и про Фреда Дерста, который слишком активно их заводил.

Конечно, как немножко сценарист я и сам понимаю: история про культурные войны куда более актуальная и драматичная, чем про плохую организацию. Но по итогу сделано так, что это ощущается как манипуляция. Плохой хороший фильм, как и было сказано.

https://www.kinopoisk.ru/film/4514070/

11 сентября как психологическая травма с чудовищными последствиями: сериал «Turning Point» на Netflix

11 сентября 2001 года я сидел на кухне в Тушино в гостях у приятеля — наверное, мы обсуждали музыку, или общих друзей, или политику, или что еще любят обсудить первокурсник, только-только переехавший в общагу, и московский одиннадцатиклассник. В какой-то момент на кухню вошла младшая сестра приятеля и раздосадованно сообщила, что телевизор перестал показывать ее мультик, а вместо этого показывает башни, в которые врезался самолет. «Чего?» — спросили мы, включили телевизор и следующие несколько часов уже ничего не обсуждали. Потом я долго ехал на метро на автобусе, смотрел на пролетающий по небу самолет и гадал, не летит ли он врезаться в како-нибудь высокое здание.

Было очевидно, что мир изменился. Было понятно, что вот теперь-то и начался глобальный некалендарный XXI век. Больше ничего в тот момент понятно не было. Несколько недель назад на Netflix вышел документальный сериал «Turning Point»: он ловит этот момент шока и растерянности, объясняет, как он стал возможным, и — это тут главное — показывает, к чему он привел.

Это крепкий, пусть и традиционно сделанный сериал с беспроигрышной фактурой. Вступительные серии в первой серии начинаются где-то на 25-й минуте, потому что до этого идет поминутная хроника 11 сентября, и напряжение такое, что не прервешься. Когда речь идет о событиях того чудовищного дня и говорят пострадавшие и родственники погибших, трудно удержаться от слез (отдельно отмечу мощнейший рассказ женщины, находившейся в той части Пентагона, куда упал самолет, — о событиях в Вашингтоне за нью-йоркской трагедией часто как-то забываю). Когда речь идет об американской внешней политике в «войне с террором» и говорят политики и военные, трудно не начать скрежетать зубами.

Общие черты этой истории, конечно, хорошо известны. Фантастическая по размаху операция удалась террористам во многом благодаря несогласованности действий разных американских ведомств — ЦРУ вело будущих угонщиков за рубежом, но перестало за ними следить на территории США и не сообщило ФБР. Когда все случилось, быстро стало ясно, что теракты — дело рук «Аль-Каиды». Вторжение в Афганистан было дело решенным и было почти единодушно одобрено американцами; с Ираком, который последовал через 2 года, было уже куда сложнее — а потом выяснилось, что про связи Хуссейна с «Аль-Каидой» и оружие массового поражения Буш и его подчиненные просто врали. Параллельно американская администрация президента использовала теракты как повод значительно расширить свои полномочия по части применения насилия за рубежом и слежки за людьми на территории страны. Когда предположительных врагов начали захватывать в плен, их держали в Гуантанамо — тюрьме на военной базе в Кубе, которая с правовой точки зрения была примерно как открытый космос: там не действовали никакие законы и гарантии прав человека, а для пленных придумывали специальные термины, чтобы на них не распространялась Женевская конвенция. Причем — и это важнейший момент — все эти античеловеческие меры, судя по всему, ничего не дали с точки зрения предотвращения дальнейших терактов. Ну и так далее — вплоть до Обамы и его политики войны с помощью дронов, которые по сути осуществляли внесудебные заказные убийства на территориях независимых государств.

Чем хорош «Turning Point»? Ну кроме того, что он выходит очень вовремя: 20-летие терактов совпало с уходом американцев из Афганистана, которым сериал как раз заканчивается.

Первое — своего рода ультимативность. Всякий хорошо собранный нарратив оставляет у зрителя или читателя ощущение, что он разобрался в сложном сюжете, — а это хорошо собранный нарратив про сложный сюжет.

Второе: это хороший пример того, как работает журналистская объективность. Тут в полной мере соблюдены все традиционные требования и процедуры: о войнах в Афганистане и Ираке, о Гуантанамо, о законах, благодаря которым стали возможны пытки и тотальная слежка, говорят в том числе люди, которые принимали эти решения и писали эти законы — и по-прежнему считают, что не сделали ничего плохого. Их позиция представлена подробно, добротно, без манипуляций. При этом по итогу просмотра у меня не возникает сомнений, что Джордж Буш совершал военные преступления, да и Обама, пожалуй, тоже. Все правила исполнены, авторская позиция ясна, но не слишком нарочита. Это тонкая работа.

Третье. Общие черты общими чертами, но дьявол — или бог — всегда в деталях и человеческих историях, и их тут много: как трагических, так и абсурдных и даже смешных. Например, меня очень впечатлил такой сюжет: один из юридических департаментов американского правительства проводил ревизию программы Stellar Wind, которая была как раз про слежку за гражданами, — и обнаружил, что значительная ее часть противоречит Конституции. Администрации Буша это страшно не понравился, но генпрокурор с этими выводами согласился — и тут же слег в больницу с чем-то тяжелым. Тогда люди из АП явились в больницу и потребовали от генпрокурора подписать разрешение на продолжение программы. Прокурор лежал весь в трубках и даже родственникам не отвечал на вопросы — но тут привстал, посмотрел на пришедших и сказал: «Нет». И рухнул обратно.

(Понятно, впрочем, что так или иначе в том числе этот прокурор санкционировал множество крайне этически сомнительных вещей.)

Ну и четвертое. Я в каких-то лекциях про нарративную журналистику люблю говорить, что хорошая история всегда больше самой себя, всегда разрастается от конкретного кейса к чему-то общечеловеческому. Казалось бы, темы «Turning Point» это не касается — ну куда уж больше и общечеловечнее, чем 11 сентября и его последствия? Но авторы нашли тут абстрактный сюжет — и это сюжет психологический. Если пересказывать сериал совсем кратко, то он будет вот про что: Америка решила ответить злом на зло, ненавистью на ненависть — и поплатилась за это. Да, в такой ситуации, как с 11 сентября, по-человечески было очень сложно реагировать как-то иначе. Но правителей, вообще говоря, затем и избирают, чтобы они именно что реагировали иначе. То есть это история про то, как страх побеждают с помощью насилия — и про то, что победа выходит пиррова.

https://www.netflix.com/title/81315804

«Крокодил расстрелян»: мощнейшая книжка историка Владислава Аксенова про массовое сознание эпохи Первой мировой — и про то, как фейковые новости привели Россию к революции

Когда четыре года назад случился столетний юбилей русской революции, по этому поводу вышло много книг. Некоторые из них я даже прочитал — Чайны Мьевилля, Михаила Зыгаря, Шейлы Фицпатрик — и, в общем, получил ощущение, что что-то я про тот полностью вышедший из пазов год понял. Однако не все.

Все эти авторы рассматривают историю революции через большие нарративы, которые фокусируются на супергероях, Исторических Личностях — от Ленина и Керенского до Дягилева. Это, конечно, нормально, хоть Льву Толстому бы и не понравилось.

Однако есть и такой вопрос: а как все это переживала страна, с которой революция случилась и которая состояла из десятков и сотен миллионов отдельных людей — каждый со своими чаяниями, взглядами, идеями? Есть ли способ как-то рассказать о том, как массы и отдельные их представители переживали определенные исторические события?

Ну, вообще-то, конечно, есть, и способ известный — через частные документы: дневники, письма и так далее. Вот как Йохан Хелльбек делал со сталинской эпохой, например. Историк Владислав Аксенов пользуется совсем другой методологией, но тоже берет в оборот дневники и письма — а еще лубок, открытки, публикации СМИ о слухах, а также высокое и низкое искусство, через которые манифестируют себя коллективные представления об окружающей реальности. Все эти источники нужны ему для того, чтобы разобраться в психологии российского общества во время Первой мировой и в 1917 году (что логично, поскольку первая привела ко второму). Результат — огромная книга с соответствующим объему названием «Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции». Я читал ее месяц, но потраченного времени она определенно стоила.

Общая рамка исследования Аксенова — это такая психология истории; то есть он буквально пытается на основе собранной фактуры проследить, как менялась массовая эмоция от года к году и почему это закончилось революцией. Например, «настроения лета 1914 г. можно рассмотреть в русле перехода от затянувшейся меланхолии к возбуждению, гипертимии» — ну и так далее с остановками. Это интересно как подход, но, пожалуй, на уровне больших выводов никаких откровений тут нет: от меланхолии к возбуждению к разочарованию к психозу — в той или иной степени все это хорошо описано и проявлено, например, в поэзии. Меня больше всего зацепили именно конкретные подробности и сюжеты, некоторые из которых во многом переворачивают мои представления о Первой мировой в России.

Например, я всю жизнь думал, что население Российской империи отреагировало на начало войны дичайшим патриотическим подъемом, энтузиазмом и одобрением. Аксенов убедительно показывает, что это штамп официальной пропаганды, который каким-то образом добрался и до моего сознания. На деле радовался войне мало кто, в окопах и боях почти всем было очень тяжело и страшно — а массовая мобилизация воспринималась мобилизуемыми как огромный стресс и часто приводила к локальным эксцессам. В частности, запасные, которые теперь должны были ехать на фронт, стремились заливать тревогу алкоголем — когда им его давали, происходили массовые пьяные драки; когда его не давали, мужчины начинали бузить. В Кузнецке мобилизованные взяли винный склад штурмом и провели там несколько дней; полицейские боялись заходить внутрь и просто наблюдали за происходящим, сообщая о доносившихся изнутри «глухих ударах железа». Женам людей, которых внезапно призвали с сенокоса войну, все происходящее тоже страшно не нравилось — есть свидетельства о массе случаев, когда женщины коллективно разносили сельские управы или начинали локальные бунты против мобилизации, заканчивавшиеся убийством официальных лиц.

Или вот антинемецкие настроения и порожденная ими конспирология. Про шпиономанию я еще что-то знал — как видно из книжки, масштабы ее были совершенно обескураживающие, вплоть до того, что люди автоматически зачисляли в шпионы соседей с фамилиями, похожими на немецкие. А вот про погромы против немецких бизнесов я не знал совсем ничего — а они в 1914-1915 годах происходили по всей стране. В мае 1915 года немецкий погром в Москве длился три дня: пять человек убили, в городе горели десятки пожаров, пострадали сотни предприятий, домов и квартир. Спровоцирован этот погром был все теми же слухами о том, что служащие на военных заводах этнические немцы — шпионы.

Или вот роль во всех этих исторических событиях технофобии: выясняется, что революция в том числе и следствием реакции широких сельских масс на наступление новых технологий. Крестьяне боялись машин и самолетов и связывали с ними эсхатологические пророчества. Мне больше всего понравилась деталь про фотографии императора: власти пытались таким образом приблизить царя к народу, показать его человечность — но для крестьян это десакрализовало образ Николая II, сделало его слишком человечным, «ненастоящим». В результате во время войны самой популярной уголовной статьей в стране стала статья об оскорблении императорского величества — крестьяне, рабочие, солдаты ругали Николая последними словами, называли его шпионом, выкалывали глаза на его портретах, сували ему в рот сигареты и так далее, и так далее. Популярна была и теория о том, что Николай II — Антихрист; причем в ряде версий получалось совсем интересная фигура: война развязана Антихристом, чтобы в итоге он смог дать крестьянам землю, Миллионам людей казалось, что наступают последние дни — и они действительно настали: раз за разом Аксенов показывает, что в условиях, когда массовая информация ненадежна, история зачастую превращается в самосбывающееся пророчество.

Исследование Аксенова хорошо еще и тем, как микроанализ конкретных лубков, открыток, писем сочетается с квантитативными методами, с неожиданными применениями статистики. Так, например, автор иллюстрирует постепенное снижение доверия к церкви через данные о рождаемости: выясняется, что люди больше занимались сексом в дни постов, как бы отвечая вызовом на церковные запреты. И таких кунштюков в книге немало — хотя немало и сухой статистики, которую хочется пролистывать.

Совсем все захватывающе становится, когда спускаешься на уровень конкретных деталей и мелких историй. Тут я, пожалуй, просто приведу примеры-цитаты:

— Одна знакомая Л. А. Тихомирова набросилась с кухонным ножом на своего кота, решив, что он немецкий агент, посланный ее убить;

— Один из основоположников русской судебной психиатрии В. П. Сербский на дверях своего кабинета повесил табличку: «Жандармы и полицейские в качестве пациентов не принимаются»;

— «Вообще, жизнь здесь начинает быть интересной и я решила на время отложить попытку повеситься» (цитата из реального дневника молодой девушки за 1917 год из раздела про молодежные суициды);

— Про систему осведомителей и их мотивацию: «Генерал-майор Отдельного корпуса жандармов А. И. Спиридович вспоминал, как в Киеве один рабочий-бундовец за резиновые галоши сдал всех своих товарищей»;

— Про Керенского и его влияние на аудиторию: «Во время его речей доведенные до экстаза дамы срывали с себя украшения, солдаты — георгиевские кресты и медали и бросали к ногам “вождя революции”»;

— Про бег времени и новостного цикла: еще в январе 1917 года страна ненавидела императора — а уже через пару месяцев после его отречения про него просто забыли, перестали упоминать и в газетах, и в письмах;

— Сексуальный разгул в столичном театральном репертуаре 1917 года: шли спектакли «Дамочка с условием», «В разных спальнях», «Квартирка греха», «Любовные шалости», «Брачные мостики», «Парные кровати», «Обнаженная», «Секрет новобрачных», «Гаремный надзиратель», «Ночное происшествие», «Девственная супруга» — и в них реально показывали то, что в названии, в том числе лесбийский секс;

— Миф о крокодиле, который (и миф, и крокодил) всплывает в разные послереволюционные годы в разных российских водоемах и в итоге приводит к такому случаю: «В 1920 г. пьяные красноармейцы увидели и расстреляли крокодила, о чем отправили телеграмму в Саратов: «В середине августа близ села Соломатина Камышинского уезда в реке Иловле обнаружен крокодил длиною в 2 аршина и весом в 1 пуд и 8 фунтов. Крокодил расстрелян». (На самом деле никакого крокодила не было, но разве это важно);

— Порожденная войной система эскорт-услуг, страшно похожая на современную: «В тыловых районах начала действовать целая система по заманиванию симпатичных барышень с тем, чтобы устраивать им встречи с состоятельными мужчинами. Предварительно девушки должны были отправить свои фотографии «с подробностями», по которым уже можно было договариваться о встречах с определенными «кавалерами». «Сутенеры» собирали собственные фотоальбомы с карточками девиц, их адресами, примерной стоимостью, и за деньги распространяли эту информацию»

И на самом деле таких рифм с современностью тут сильно больше одной. Вот казалось бы: сто лет назад все было совсем по-другому, особенно с точки зрения работы медиа — а книжка во многом про это (если понимать медиа предельно широко). А при этом каких-то параллелей масса. Окологосударственные люди организуют студенческие объединения, которые провозглашают, что университеты вне политики. Визуальная пропаганда эксплуатирует образов детей в военной форме. Газеты пугают некой Лигой самоубийц, которая играет с подростками в суицид, но полиция не находит никаких свидетельств ее существования за пределами литературы. Цензура лютует — и газеты ежедневно выходят с белыми полосами на месте статей. Вряд ли читателей затруднит провести конкретные аналогии.

И это очень поучительно. Ведь кажется, что, например, «фейк ньюс» — это очень современный феномен: соцсети плюс кризис доверия к СМИ плюс новые способы создания социального авторитета и так далее. А на самом деле почти такая же проблема была во время Первой мировой — люди тоже часто охотнее верили слухам, чем фактам; государственная пропаганда тоже приспосабливала реальность под себя. А главное — в итоге (как часто бывает и сейчас) фейки начинали порождать реальность: «Слухи питали не только представления “темных” масс, но их повторяли в стенах Таврического дворца депутаты, агенты охранного отделения включали их в свои донесения, на основании которых Департамент полиции составлял отчеты и власти вырабатывали план действий».

В общем, книжка страшно интересная, а проблема у нее одна — она очень большая и очень научная. Все-таки это докторская диссертация, и кажется, прямо текст, как он был защищен. Было бы очень здорово, если бы все эти истории Аксенов как-нибудь донес до более широкой аудитории. Например, мне кажется, из этого исследования получился бы отличный курс для «Арзамаса».

https://ru.bookmate.com/books/EGx6vFZO

«Не надо стесняться» как повод для разговора: Парфенов, Ургант, Козырев и другие

Полтора месяца назад мы выпустили «Не надо стесняться» — увесистую книгу, в которой рассказана история главных постсоветских поп-хитов за 30 лет. Всего их набралось 169 штук — от «Кар-Мэн» до Моргенштерна, от Ветлицкой до Лободы, от «Дюны» до Little Big. Про каждую песню рассказывают ее авторы — исполнители, композиторы, продюсеры, клипмейкеры и так далее.

В общем, это большая и важная для меня работа, о которой я более подробно уже рассказывал. К счастью, книжка оказалась интересной не только для ее авторов — с момента публикации появилось много разных материалов вокруг: комплиментарных, полемических, глубоких.

Мне показалось полезным составить здесь их некий каталог — в первую очередь для себя, но вдруг для кого-то какая-то из этих ссылок станет поводом что-то подумать или прочитать книгу.

Интервью

— Почему все вечеринки заканчиваются танцами под Меладзе: разговор с Натальей Грединой в «Медузе»
— Поп-капитализм как возможность справедливой культурной экономики: разговор с Артемом Макарским в «Московских новостях»
— А все-таки нужно было взять в книгу Земфиру и «Би-2»! Горячий, но уважительный разговор с Михаилом Козыревым на «Дожде»
— Почему Россия сходит с ума по «Евровидению» и другие важные вопросы: разговор с Никитой Василенко и Алексеем Кузнецовым в «Книжном казино» на «Эхе Москвы»
— Попса как детская травма — или форматирующий опыт. Разговор (и вторая часть) с Мари Армас на «Серебряном дожде»

Фрагменты книги

— Наталья Ветлицкая, Игорь Матвиенко и другие — о песне «Посмотри в глаза» | Blueprint
— Михаил Шуфутинский — о «Третьем сентября», Америке, авторитетах и шансоне | ИМИ.Журнал
— История песни «Нас не догонят» и группы «Тату» | «Афиша»
— Иван Дорн — о «Стыцамене», метамодерне и ненависти к ремиксу на «Бигуди» | «Медуза»
— Юрий Бардаш — о «Грибах», песне «Тает лед», конфликте России и Украины, Канье Уэсте и правильном продюсерском подходе | The Flow
— Слава Марлоу — о Моргенштерне, песне «Cadillac», джакузи с девчонками и оптимизме | «Газета.ру»
— Илья «Ильич» Прусикин и Алина Пязок из Little Big — о «Skibidi», интернет-культуре и о том, чем «Новая волна» лучше «Грэмми» | ИМИ.Журнал

Отзывы
(Это не все отзывы, конечно, — но те, что запомнились. В том числе и полемические.)

— «Одна из лучших книг о нашей стране, написанных за последние годы — и уж точно с большим запасом самая неожиданная, интересно устроенная и оригинальная»: Галина Юзефович в «Медузе», в «Вечернем Урганте» и в своем YouTube-канале
— «Еще одна книга о том, без чего нас невозможно представить»: Леонид Парфенов в «Парфеноне»
— «Не столько книга о музыке, сколько энциклопедия жизни в России»: отзывы редакции ИМИ.Журнала
— «Читайте эту книгу, чтобы поддержать любой смол-ток в караоке, на корпоративе или в придорожной шашлычной»: соавторка книги и глава маркетинга в Яндекс.Go Катя Дементьева в «Психо Daily»
— «Попытка снять с постсоветской поп-музыки ярлык «низкой культуры», взглянуть на нее по-другому, отдать ей должное и, возможно, даже признаться ей в любви»: соавторка книги Женя Офицерова в «Афише»
— «Не надо стесняться» следует даже не столько тональности «Машины песен» Сибрука, сколько новому тренду многосерийных документальных проектов вроде «Искусства звука с Марком Ронсоном», канадского сериала This Is Pop или подкаста Ришикеша Хирвея Song Exploder, экранизированного Netflix»: Борис Барабанов в Srsly
— «То, что произошло за сумбурные 30 лет с развала СССР, нам еще предстоит осознать и осмыслить, а поп-музыка, с ее непременной конъюнктурностью, позволяет начать сейчас»: Андрей Верещагин в DTF
— «Читая книгу и слушая эти песни, я так и переживал одно воспоминание за другим, одну ассоциацию за другой»: мемуар Андрея Козенко («Русская служба Би-би-си») в фейсбуке
— «Большой поп-музыке, как мне кажется, от того, что в какой-то узкой профессиональной среде ее перестали стесняться, ни холодно, ни жарко»: Сергей Мезенов (Colta и другие) сомневается в интенции книги в фейсбуке
— «Если бы стояла задача описать реальную историю, книге лучше подошло бы название «Посмотри в глаза». Там и текст у песни куда более символичный. Такой выбор Киев бы одобрил»: украинский журналист и промоутер Саша Вареница критикует имперские замашки авторов (правда, в книге есть ответ на его вопросы, ну да ладно)
— «А какого, собственно, хрена я должен воспринимать поп-музыку всерьез, пусть и в контексте угара и прикола? Почему она должна мне нравиться?»: Борис Стародубцев страстно и обстоятельно высказывает точку зрения, которая должна была быть высказана

Если после всего этого вам захотелось почитать книгу — ура! Ее можно купить на бумаге (там еще много классных фотографий) или прочитать в интернете; все варианты — здесь.

А еще у нас есть подкаст «Научи меня плохому», где мы обсуждаем сюжеты и смыслы постсоветской поп-музыки на основе материалов книги. Сегодня вышел девятый выпуск — про эстраду и политику. Слушайте и подписывайтесь.

На всякий случай: реклама, которую вы тут можете увидеть под плашкой sponsored content, никаким образом со мной не согласована и с большой вероятностью представляет собой мошенничество или просто хуйню. Будьте осторожны.

Новости из личной жизни, имеющие прямое отношение к содержанию этого канала: теперь я работаю в студии Stereotactic

Как вы знаете, если хотя бы пробегаете глазами посты в «я просто текст», меня давно и сильно интересует документальное кино с современным подходом к нарративу и визуальности. Причем чем дальше, чем сильнее. Начиналось все с фестиваля True False в Миссури и с кураторских программ на Beat Film Festival; потом мы познакомились с ребятами из Stereotactic, подружились и вместе придумали и сделали для платформы Premier доксериал про музыку «Поток».

Ну и вот теперь начинаем сотрудничать более основательно: я стал шеф-редактором документальных проектов в студии. То есть мы будем вместе придумывать и делать документальные фильмы и сериалы с удивительными реальными историями про Россию и живущих в ней людей — а может, и не только про нее и про них.

Если у кого-то из тех, кто читает этот канал, есть в голове идея такого фильма и сериала, которая не дает вам покоя, мы можем это обсудить — пишите сюда или на ag@stereotactic.ru.

Что такое русский рок на самом деле и другие важные вопросы: вышла вторая «Новая критика»

Одно из самых сильных ощущений на свете — когда что-то, что ты придумал, начинает работать уже по сути без тебя. Два года назад мы вместе с ИМИ запускали open call на то, что потом стало сборником «Новая критика», не понимая даже, наберется ли достаточно питчей и смогут ли они превратиться в тексты. А сейчас уже первый сборник выдержал полтора тиража — и вышел второй, причем я там был в роли человека, просто прочитавшего уже почти готовые к публикации тексты. И третий сборник тоже уже на подходе. Это просто вау.

Вторую «Новую критику» придумал, собрал и отредактировал мой друг и кумир Лев Ганкин. В отличие от большинства людей, пишущих по-русски о популярной музыке (включая меня), Лева — человек образованный, который реально может анализировать музыку с научных позиций. Собственно, вокруг этого устроен и сборник, в котором предпринята дюжина попыток поговорить о самой разной постсоветской поп-музыке именно с точки зрения того, как она звучит, и того, что это звучание означает.

Мой фаворит — конечно, статья, которая, оперируя хардкорными (но доступными читателю) музыковедческими категориями, доказательно объясняет, что хитяра «Девочка с каре» — это в сущности тот же городской фольклор и почти буквально то же самое, что незабвенная песня «Кирпичики». Но есть и много другого интересного — и попытка зафиксировать наконец, что такое канон русского рока по версии «Нашего радио», и анализ музыкального оформления российского телевидения (и того, как это оформление работает), и неожиданный и тонкий анализ того, как российская поп-музыка поет и играет о Японии, и даже текст про ручную гармонику в местном блэк-метале.

Читайте, пожалуйста. И еще одна очень важная штука: вторая «Новая критика» одновременно появилась на бумаге и в электронной версии — то есть на Bookmate, в Litres и где там еще; можно начать читать буквально в два клика. Первый выпуск скоро тоже появится на этих уважаемых ресурсах. Ура.

Оксимирон между рэпом и фейсбуком

Как и герой материала, осуществил своего рода камбэк — первый текст для «Медузы» за три года, первый standalone-текст про музыку за два. Предмет понятен из заголовка: чего все ждали и почему не дождались.

Дилемму Оксимирона можно описать так: он выбрал судьбу рэпера — а его выбрала судьба поэта. Все эти дружбы, съемки, заявления, строчки — это ведь оттуда, из того контекста, где поэт в России больше чем. Гражданская активность Оксимирона — посещение громких процессов, поддержка политзэков, призывы на митинги и прочие, безусловно, благородные и смелые действия (впрочем, в скобках все-таки хочется отметить, что проект с Егором Жуковым хорошо вписывается в общую череду фиаско) — кажется прямым следствием вживания в эту другую, нерэперскую личину. А «Горгород», в основе конфликта которого как раз и лежит это «больше чем», звучит как самосбывающееся пророчество — «я себе все это накаркал», цитируя все ту же песню.

Так, может, он того и хотел? Черт его знает: шесть лет молчания кажутся очень выразительным знаком. Что поэту делать на улицах, где ОМОН месит мирных людей, и в интернете, где государство запрещает слова и тех, кто их говорит, — в общем, понятно. Но что поэту делать в рэпе?

То есть ответ на вопрос «когда альбом?», по идее, должен был быть ответом совсем на другой вопрос.

https://meduza.io/feature/2021/11/19/ya-rep-dazhe-nahodyas-v-teni-seriezno

История девушки Нины, московской модницы, за которой ухаживал Берия — а потом ее посадили в лагерь, а потом случилось что-то уж совсем невероятное

Как вы, наверное, знаете, прямо сейчас в России государство пытается уничтожить «Мемориал». Уже много всего верного и понятного было сказано про то, насколько это чудовищная перспектива. Я смотрю на это еще и под профессиональным углом. Если государству действительно удастся добиться того, что «Мемориал» прекратит работу, мы потеряем возможность узнать массу удивительных историй из настоящей жизни. Как вот эта.

Дочь гебиста Нина Гневковская в суровой военной и послевоенной Москве чувствовала себя совсем неплохо — училась на заочном, ходила по ресторанам и вечеринкам, заводила мимолетные отношения с интересными мужчинами. В общем, была на виду. Настолько на виду, что ее заметил Лаврентий Берия, который вообще создал свою маленькую отдельную спецслужбу из трех человек, добывавших ему понравившихся девушек. Так случилось и с Ниной Гневковской — она приехала на дачу к знакомому, а оказалось, что это дача Берии, который немедленно начал ее домогаться. С тех пор Нина встречалась с Берией регулярно, хоть и тяготилась этими встречами. Она утверждала, что в сексе ему всегда отказывала.

В какой-то момент Нина так устала от внимания Берии, что уклонилась от поездки к нему на Новый год. Так Берия из ее жизни исчез. А еще через некоторое время Нину Гневковскую арестовали за измену родине — потому что она якобы рассказывала анекдоты про советскую власть, а также хранила дома журнал «Америка». Приговор — семь лет в Вятлаге.

Главное — что самое интересное в этой истории начинается после всего описанного. Мне часто хочется создать некое ощущение интриги в материале, чтобы главный твист по-настоящему цеплял читателя. Получается сильно не всегда из-за того, что это все-таки журналистские материалы, и там требуется обычно сообщить главное в лиде. Но тут вроде более-менее получилось. Так что и здесь пересказывать не буду. Читайте текст, который написали для «Холода» Ира Щербакова и Настя Ясеницкая. Написали блестяще, перелопатив десятки документов и поговорив с людьми, которые знали Нину Гневковскую лично.

Этот материал появился благодаря хакатону «Мемориала» — ежегодному мероприятию, благодаря которому в разных изданиях исправно появляются мощные истории вроде этой и которое теперь тоже под угрозой.

Поддержите «Мемориал». Можно сделать это тут. Можно написать в соцсетях. Можно поучаствовать в акциях. Можно еще что-то придумать.

https://holod.media/2021/12/01/chto-vy-plachete-ninochka/

Оксимирон против русского рэпа и самого себя

Прошу прощения у тех, кто пришел сюда не за музыкой, но положение обязало — альбом Оксимирона все-таки вышел, поэтому за первым текстом последовал второй.

Гонор Кизару, Big Baby Tape, Моргенштерна и прочих людей, которых Оксимирон назначает себе во враги, оправдан как раз тем, что они существуют в параллельном политике мире. Невозможно всерьез играть в царя горы, если осознавать, что реальные хозяева жизни и культуры сидят на Лубянке и Старой площади: собственно, ровно с этой дилеммой сейчас столкнулся Моргенштерн, поставив Оксимирона в неловкую ситуацию, — получается, что политический рэпер на своем альбоме проклинает политэмигранта. В конкретной исторической реальности, где ГРУ и ФСБ явно победили рифмы и панчи, попытки гарцевать и хорохориться выглядят пустой позой. Которую к тому же уже принимал Фейс — причем в России трехлетней давности, где было куда больше надежды; и у него это не очень зашло.

https://meduza.io/feature/2021/12/03/krasota-i-urodstvo-krasota-ili-urodstvo

Печальная участь российских миллениалов

В качестве завершения случайной трилогии про состояние русской песни в эпоху политических репрессий — текст про новый альбом Noize MC. Тут много изложено такого, о чем я давно думал; возможно, изложено не самым совершенным образом, но Иван Алексеев записал такую пластинку, что думать дальше придется вслух.

«Выход в город» — альбом, в котором совсем нет не только похвальбы и дерзости. В нем, в сущности, вообще нет веры в лучшее и почти нет веры в себя. Это откровенно пораженческая запись — и в этом смысле она похожа на другой ключевой российский альбом уходящего года, «Melancholium» Муджуса.

У них даже есть общий образ — останкинская игла, которая впрыскивает яд в столичное небо. Муджус отстреливается игрушечными пульками от войск Мордора; его акция гражданской обороны — это вечеринка как способ духовного и телесного объединениями с людьми, как бегство в здесь-и-сейчас, не знающее прошлого и будущего, как выбор сгореть, не став частью пожара войны. У Нойза другая стратегия. Весь «Выход в город» провязан темой родительства, семьи, которая одновременно и спасение от внешней безвыходности, и сдерживающий фактор для сопротивления ей; и надежда на вечность, и источник самых жутких страхов. В этом тоже, конечно, есть горькая ирония: «Выход в город» — это альбом про людей, которым выходить в город совершенно не хочется.

Я думаю, что «Выход в город» действует на меня так, потому что я слышу в нем сфокусированный опыт моего поколения (у нас с Алексеевым — разница в полгода). Вышеупомянутое «мы» — это поколение, лишенное исторического шанса.

https://meduza.io/feature/2021/12/17/vyhod-v-gorod-vmesto-vyhoda-v-okno

Больше десятка лет какой-то аноним рассылал порнографические письма молодым шахматисткам — как правило, в конверте лежал использованный презерватив и какие-нибудь похабные фотографии. Письма получали десятки девушек, но никто толком не пытался понять, что происходит. А потом родственник одной из жертв обратился в «Медузу» — и Кристина Сафонова с Лилией Яппаровой нашли этого человека.

Прекрасная история — я такие больше всего люблю. Случайная штука, о существовании которой ты даже догадаться не мог, но которая при этом много рассказывает обо всем сразу — о гендере в спорте, о механизмах власти, о шахматах как мании, да мало ли еще о чем. В связи с убийством независимой российской журналистики почти ни у кого сейчас на такие сюжеты не хватает ресурса. Здорово, что «Медузе» хватило.

(Поскольку писать тут обстоятельно и регулярно не получается, я попробую это делать покороче и регулярно — чтобы оставлять хоть какие-то зарубки на память и не терять потом.)

Документальный фильм «14 Peaks», вышедший прошлой осенью на Netflix, —хорошое практическое подспорье к драматической теории. Согласно ей, как известно, у истории должен быть герой, который идет к цели, преодолевая препятствия и меняясь по ходу этого преодоления.

У фильма такой сюжет: могучий непальский альпинист Нимс ставит себе неподъемную задачу — подняться за год на все восьмитысячники мира. (Раньше минимальное время, за которое один человек мог такое совершить, составляло семь лет). Ну то есть — вот герой, вот цель, вот препятствия, круче которых и не представишь ничего. Казалось бы, в чем может быть проблема?

А проблема как раз в этих изменениях. Фильм сделан теми же людьми, что снимали «Free Solo», и сюжет вроде бы похожий, но именно эмоциональные отличия радикальные. За героя «Free Solo» все время переживаешь, что он упадет и разобьется, и эта тревога и делает фильм. Про героя «14 пиков» довольно быстро становится понятно, что основные его проблемы — скорее логистические. У Нимса и его коллег — все они шерпы из Непала — просто есть суперспособность: они могут примчаться на самую лютую гору мира, К2, взбодрить десятки людей в базовом лагере, которые уже пытались подняться три раза и так и не смогли, быстренько взойти на вершину, попутно проложив веревки для других, спасти кого-то, кто застрял по дороге, и ринуться дальше. Взойдя на Эверест, Нимс и его команда за следующие три дня (!!) одолевают две соседних вершины.

И все это для них совсем несложно. То есть, собственно, трудности, которые преодолевает герой, — это для других людей трудности, а для него — ну так, он супермен. Главным реальным препятствием на его пути к цели становится китайская бюрократия, которая долго не дает ему разрешения подняться на последнюю гору. А потом дает, и Нимс с командой поднимается, конечно. Вряд ли кто переживет катарсис из-за полученной бумажки, хотя нам, россиянам, такие катарсисы знакомы.

(Сама тема, что заслуги шерп, которые буквально таскают на Эверест холодильники на горбу, крайне недооценены западным миром — интересная и в фильме тоже поднята. И конечно, это достижение Нимса — во многом политическая акция, а не физиологическая, так сказать. Но все равно — не прет.)

https://www.netflix.com/title/81464765

«Tinder Swindler» — первый большой документальный хит Netflix в 2022 году: история мошенника, который охмурял девушек, найденных через приложение для знакомств, заботой, роскошью, полетами на частных самолетах и обещаниями золотых гор, а потом начинал вытягивать из них деньги. Это хорошая, но не то чтобы совсем уж уникальная история про талантливого жулика (можно просто вбить в поиск того же Netflix что-нибудь вроде con man или fraud и найти немало сюжетов не хуже). И это не то чтобы великое кино — когда смотришь его на проекторе, особенно бросается в глаза, что сделан он скорее для мобильного телефона. И тем не менее — все обсуждают, все пишут, всех задело. Почему? Я думаю, есть три возможных причины:

1. Оптика и система персонажей. Обычный расклад для таких историй: есть аферист, есть жертвы и есть человек, который помогает вторым наказать первого. Чаще всего этот человек — полицейский или кто-нибудь в этом духе. Это жизненный сюжет, но нельзя не отметить, что жертва в нем фактически беспомощна, пока не возникает государство. В «Tinder Swindler» у жертв появляется мощная агентность. Сначала две героини, преодолев стыд и прочие дела, выводят антагониста на чистую воду публично. Потом подключается третья — уже чистый трикстер, которая ставит своей целью не просто избежать мошенника, а наказать его по полной программе. Мне вообще кажется, что одна из главных функций документальных историй — это давать читателю / зрителю субъектность, подсвечивать через жизнь других ценность его собственной жизни. Тут это дано совсем ярко: люди, у которых выбили почву из-под ног, возвращают ее себе сами.

(Спасибо за эту мысль Нине Назаровой.)

2. Драма. Драматургия фильма, безусловно, предсказуема: сначала нас будут убеждать, что этот парень — настоящий принц на белом коне, а потом начнется разоблачение. Этого ждешь — и это все равно работает; и к концу первого акта, когда наступает перелом, ты уже думаешь: ну не может быть, чтобы он был ненастоящим. Как это получается? Помимо банального соображения, что хорошо рассказанная история затягивает, даже если мы знаем теорию, я бы обратил внимание на то, как авторам повезло с первой героиней — ну или как они блестяще сумели из нее вытянуть то, что нужно. Сесилия — это по-настоящему мощная актерская работа, притом что она рассказывает свою историю, уже не раз рассказанная. Она каким-то образом умудряется на камеру пережить все с чистого листа: увлечение этим Саймоном, любовь к нему выглядят абсолютно неподдельными, и именно благодаря этому дальнейшее падение получается столь эффектным.

3. Рамка. Тут я бы обратил внимание на то, с чего фильм начинается и чем заканчивается. Это тема «Тиндера» как среды, которая порождает Саймона, которую он использует для своих афер. Я бы не сказал, что у авторов есть на эту тему какая-то внятная глубокая мысль, помимо того соображения, что некоторые женщины хотят найти в приложении принца на белом коне — и поэтому могут легче поддаваться на подобные схемы. И если вдуматься, то на самом деле непонятно, реально ли тут есть какая-то роль «Тиндера»; кажется, что в прежние времена этот чувак проворачивал бы то же самое другими техническими средствами. Но рамка задана, зловещий морок вокруг «Тиндера» наведен — и видимо, тут поймана некая коллективная тревожность по поводу того, как технологии переформатируют нашу частную жизнь. Иными словами, успех «Tindler Swindler» — часть того же феномена (и ответ на тот же запрос), что популярность совсем уж ужасного фильма «Social Dilemma». Мы живем в интернете и боимся его.

P. S. А вы заметили, что в последних документалках у Netflix раз за разом в самом начале появляется что-то типа трейлера; такой монтаж-анонс-предвкушение всего последующего? И в «Tinder Swindler» это есть, и в некоторых сериях «Untold», и еще где-то видел. Понятно, зачем они это делают: это те самые две минуты, когда зритель решает, смотреть или нет. Но все равно бесит.

https://www.netflix.com/title/81254340