Темирканов не стремился непременно кого-то уволить или расчистить место. Тем не менее ему требовались новые люди, и главное ― новые голоса. Как бы прекрасно ни звучал оркестр ― что ему делать в опере без вокала?
Вспоминает российский оперный певец, народный артист РСФСР (1983), лауреат Государственной премии СССР (1985) Сергей Петрович Лейферкус:
«Театр начал новую жизнь, был обновлен состав оркестра, Темирканов подобрал потрясающую команду. Когда его попросили возглавить Кировский театр, стать его худруком, первое, о чем спросил Темирканов, — сможет ли он приглашать в труппу того, кого сочтет нужным. Ведь до его прихода было невозможно перейти из Малого в Кировский, считалось, что нельзя обеднять один театр за счет другого. Ситуация была сложная. Остро стоял еще и квартирный вопрос. Приглашение любого солиста со стороны означало, что город или театр должны были давать квартиру, этот фактор играл очень серьезную роль. Когда Темирканов пришел, он пригласил в труппу и баса Николая Охотникова, и меццо-сопрано Евгению Гороховскую, и тенора Юрия Марусина, и баритона Валерия Лебедя. Я был одним из первых, кого он пригласил, ему нужен был князь Андрей в “Войне и мире”. Я спел премьеру 1977 года на сцене Кировского театра. Потом пошло-поехало…
Если бы Юрий Хатуевич не привел меня тогда на сцену Кировского из Малого оперного, неизвестно, как бы складывалась моя судьба».
Сейчас Сергей Петрович Лейферкус ― признанный во всем мире баритон, уже занявший место не только в ведущих театрах мира, но и в истории мирового оперного искусства. Эту звезду на оперном небе зажег Юрий Хатуевич Темирканов.
Кстати, знаете, как отличить настоящую звезду? Очень просто. Она не тускнеет и не угасает. Темирканов умел зажигать настоящие звезды.
Вспоминает российский оперный певец, народный артист РСФСР (1983), лауреат Государственной премии СССР (1985) Сергей Петрович Лейферкус:
«Театр начал новую жизнь, был обновлен состав оркестра, Темирканов подобрал потрясающую команду. Когда его попросили возглавить Кировский театр, стать его худруком, первое, о чем спросил Темирканов, — сможет ли он приглашать в труппу того, кого сочтет нужным. Ведь до его прихода было невозможно перейти из Малого в Кировский, считалось, что нельзя обеднять один театр за счет другого. Ситуация была сложная. Остро стоял еще и квартирный вопрос. Приглашение любого солиста со стороны означало, что город или театр должны были давать квартиру, этот фактор играл очень серьезную роль. Когда Темирканов пришел, он пригласил в труппу и баса Николая Охотникова, и меццо-сопрано Евгению Гороховскую, и тенора Юрия Марусина, и баритона Валерия Лебедя. Я был одним из первых, кого он пригласил, ему нужен был князь Андрей в “Войне и мире”. Я спел премьеру 1977 года на сцене Кировского театра. Потом пошло-поехало…
Если бы Юрий Хатуевич не привел меня тогда на сцену Кировского из Малого оперного, неизвестно, как бы складывалась моя судьба».
Сейчас Сергей Петрович Лейферкус ― признанный во всем мире баритон, уже занявший место не только в ведущих театрах мира, но и в истории мирового оперного искусства. Эту звезду на оперном небе зажег Юрий Хатуевич Темирканов.
Кстати, знаете, как отличить настоящую звезду? Очень просто. Она не тускнеет и не угасает. Темирканов умел зажигать настоящие звезды.
«Что означает вообще профессия дирижера, особенно в театре? Я не думаю, что дирижер должен знать, где начинается его ремесло и где заканчивается, потому что кроме того, что он дирижирует спектакли в театре, занимается с солистами, он должен заниматься также в театре костюмами, гримом, прическами артистов, он должен быть ответственным за то, как светили спектакль, как, когда, в каком настроении вышел актер. Он должен, по-моему, отвечать за то, чисто ли в театре, как встречают людей, слушателей в гардеробе. У его работы нет никаких границ. Он должен быть самым главным человеком в музыкальном театре. В отличие от симфонического оркестра, где вы можете позволить себе роскошь думать только о музыке, в театре невозможно, чтобы дирижер посчитал: оркестр сыграл хорошо, певцы пели вместе с оркестром, а что делалось на сцене, что делалось за кулисами ― это его не касается. Весь вечер является спектаклем, известно, что театр начинается с вешалки, и с вешалки начинается ответственность дирижера, и, начиная с нее, он отвечает за весь вечер. Мне так кажется.
Дирижер, помимо музыкальных способностей, должен уметь работать с людьми. Потому что, не найдя общего языка с оркестром, с певцами, со всем коллективом, не сумев убедить людей в своей творческой правоте ― и в человеческой, ты не сумеешь добиться того, чего от тебя требует твое ремесло. Я, например, уверен, что, не зная, кто дирижирует и какой оркестр играет, я смогу определить на слух, хорошие отношения у дирижера с коллективом или нет. Я даже не знаю, что важнее ― быть хорошим музыкантом или быть личностью, которая имеет право стоять за дирижерским пультом, ― по крайней мере, чтобы так думали музыканты.
Что самое легкое в моей профессии? Отпуск. Но у любого нормального исполнителя отпуска не бывает. Иногда работа начинается, когда вы ушли домой». ― Юрий Темирканов
Театр задумался. Пожалуй, этому человеку можно верить… Тем более что с его приходом стало реально чище, все оказались заняты делом, а демагогов и жалобщиков почти перестали слушать ― некогда!
Дирижер, помимо музыкальных способностей, должен уметь работать с людьми. Потому что, не найдя общего языка с оркестром, с певцами, со всем коллективом, не сумев убедить людей в своей творческой правоте ― и в человеческой, ты не сумеешь добиться того, чего от тебя требует твое ремесло. Я, например, уверен, что, не зная, кто дирижирует и какой оркестр играет, я смогу определить на слух, хорошие отношения у дирижера с коллективом или нет. Я даже не знаю, что важнее ― быть хорошим музыкантом или быть личностью, которая имеет право стоять за дирижерским пультом, ― по крайней мере, чтобы так думали музыканты.
Что самое легкое в моей профессии? Отпуск. Но у любого нормального исполнителя отпуска не бывает. Иногда работа начинается, когда вы ушли домой». ― Юрий Темирканов
Театр задумался. Пожалуй, этому человеку можно верить… Тем более что с его приходом стало реально чище, все оказались заняты делом, а демагогов и жалобщиков почти перестали слушать ― некогда!
В каждом театре есть спектакли, которые годами держатся в репертуаре. Часть из них ― спектакли из школьных абонементов, без них невозможно воспитать образованных и культурных людей. Именно поэтому они должны быть самыми лучшими, увлекательными, яркими! Увы, в нездоровом театре обычно бывает наоборот.
Таким спектаклем была в Кировском театре опера «Евгений Онегин». Те, кто уже знаком с нашей предыдущей экскурсией, знают, в каком состоянии был этот спектакль: скучные декорации, усталые певцы, и школьники в зале, норовящие попасть в музыкантов, кидаясь конфетами в оркестровую яму.
Темная сторона театра насторожилась: «А ты попробуй сделать что-то из этакой тоски!»
А такой театр, как Мариинский (при Темирканове он с каждым годом все меньше оставался «Кировским»), ― не может существовать без оперы Чайковского. Такая пробоина в его репертуаре оказалась бы ниже ватерлинии.
«Понимаете, нам, маленьким людям, судить о Пушкине просто не очень даже и ловко, и уж тем более в интервью. Обращаясь по телевизору к миллионам людей, я бы не взял на себя смелость говорить о Пушкине! Если бы я взял на себя такую смелость, то мог бы только сказать, что для любого человека, родившегося на нашей земле, Пушкин ― святыня. Для меня лично нет каких-то черт, какие могут в Пушкине нравиться или не нравиться и как у поэта, и как у человека. Он по-человечески мне очень близок. Я очень ревную, когда узнаю, что многие его любят так же, как я. Я к нему отношусь как к родному человеку, для меня его еще не убили».
― Юрий Темирканов
Сейчас общеизвестно, что Темирканов был одним из самых внимательных читателей Пушкина. В то время это еще мало кто знал. Но уже тогда он удивлял знакомых тем, что читал «Онегина» со словарем Владимира Ивановича Даля, с комментариями Владимира Владимировича Набокова (тогда в СССР не издававшимися), с перепечаткой лекций Юрия Михайловича Лотмана, а мог внезапно поразить такой репликой:
«Почему ты улыбаешься, когда произносишь:
“Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил…”?
Эти слова, “уважать себя заставил” означают, что дядя умер! А Онегин ведь зла ему не желал!» И если знакомый отвечал, что дальше идет «и лучше выдумать не мог», снова бывал перебит: “Это досада! Досада, а не насмешка!”
А скоро на дирижерском пульте рядом с партитурой оперы «Евгений Онегин» окажется томик Пушкина, и люди, не раз читавшие роман Пушкина… Не будем торопиться! Мы с вами придем на эту репетицию, и уже совсем скоро!
Таким спектаклем была в Кировском театре опера «Евгений Онегин». Те, кто уже знаком с нашей предыдущей экскурсией, знают, в каком состоянии был этот спектакль: скучные декорации, усталые певцы, и школьники в зале, норовящие попасть в музыкантов, кидаясь конфетами в оркестровую яму.
Темная сторона театра насторожилась: «А ты попробуй сделать что-то из этакой тоски!»
А такой театр, как Мариинский (при Темирканове он с каждым годом все меньше оставался «Кировским»), ― не может существовать без оперы Чайковского. Такая пробоина в его репертуаре оказалась бы ниже ватерлинии.
«Понимаете, нам, маленьким людям, судить о Пушкине просто не очень даже и ловко, и уж тем более в интервью. Обращаясь по телевизору к миллионам людей, я бы не взял на себя смелость говорить о Пушкине! Если бы я взял на себя такую смелость, то мог бы только сказать, что для любого человека, родившегося на нашей земле, Пушкин ― святыня. Для меня лично нет каких-то черт, какие могут в Пушкине нравиться или не нравиться и как у поэта, и как у человека. Он по-человечески мне очень близок. Я очень ревную, когда узнаю, что многие его любят так же, как я. Я к нему отношусь как к родному человеку, для меня его еще не убили».
― Юрий Темирканов
Сейчас общеизвестно, что Темирканов был одним из самых внимательных читателей Пушкина. В то время это еще мало кто знал. Но уже тогда он удивлял знакомых тем, что читал «Онегина» со словарем Владимира Ивановича Даля, с комментариями Владимира Владимировича Набокова (тогда в СССР не издававшимися), с перепечаткой лекций Юрия Михайловича Лотмана, а мог внезапно поразить такой репликой:
«Почему ты улыбаешься, когда произносишь:
“Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил…”?
Эти слова, “уважать себя заставил” означают, что дядя умер! А Онегин ведь зла ему не желал!» И если знакомый отвечал, что дальше идет «и лучше выдумать не мог», снова бывал перебит: “Это досада! Досада, а не насмешка!”
А скоро на дирижерском пульте рядом с партитурой оперы «Евгений Онегин» окажется томик Пушкина, и люди, не раз читавшие роман Пушкина… Не будем торопиться! Мы с вами придем на эту репетицию, и уже совсем скоро!
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
26 июня 1978 года в Большом концертном зале «Октябрьский» состоялась премьера вокально-поэтической симфонии «Пушкин» ― и стала настоящей жемчужиной ленинградского фестиваля «Белые ночи». Послушайте воспоминания Олега Валериановича Басилашвили ― он был приглашен в роли Чтеца.
Полная версия виртуальной экскурсии ― на сайте фонда Маэстро Темирканова по ссылке. Добро пожаловать!
Полная версия виртуальной экскурсии ― на сайте фонда Маэстро Темирканова по ссылке. Добро пожаловать!
Друзья, сегодня на канале — особенное приглашение.
К 80-летию Великой Победы Международный фонд культурных инициатив Юрия Темирканова представил виртуальную экскурсию «Как зазвучала Победа» — в память о великом подвиге и о той музыке, что стала символом несгибаемого духа.
Экскурсия посвящена одному из самых пронзительных символов духовного подвига военных лет — Седьмой (Ленинградской) симфонии Дмитрия Шостаковича, впервые прозвучавшей в осаждённом Ленинграде 9 августа 1942 года. Этот день вошёл в историю как триумф человеческого духа, мужества и веры в красоту, которая, даже на грани жизни и смерти, способна звучать громче войны.
Проект не только рассказывает о самом исполнении симфонии, о невероятной стойкости музыкантов, которые играли в условиях голода и холода, но и даёт возможность услышать Юрия Темирканова — ребёнка войны, впоследствии — великого дирижёра. В своей исповеди маэстро вспоминает те дни, говорит о значении музыки как внутренней опоры и рассказывает, как Ленинградская симфония стала частью его жизненного пути.
Мы верим, что память — это не только прошлое, но и ответственность перед будущим. Экскурсия «Как зазвучала Победа» — это наш способ сказать: «Никто не забыт, ничто не забыто». Это наша благодарность, наша дань уважения, наш поклон — всем, кто сражался, выстоял, творил, любил и сохранял человеческое в человеке.
🔗 Смотреть экскурсию
К 80-летию Великой Победы Международный фонд культурных инициатив Юрия Темирканова представил виртуальную экскурсию «Как зазвучала Победа» — в память о великом подвиге и о той музыке, что стала символом несгибаемого духа.
Экскурсия посвящена одному из самых пронзительных символов духовного подвига военных лет — Седьмой (Ленинградской) симфонии Дмитрия Шостаковича, впервые прозвучавшей в осаждённом Ленинграде 9 августа 1942 года. Этот день вошёл в историю как триумф человеческого духа, мужества и веры в красоту, которая, даже на грани жизни и смерти, способна звучать громче войны.
Проект не только рассказывает о самом исполнении симфонии, о невероятной стойкости музыкантов, которые играли в условиях голода и холода, но и даёт возможность услышать Юрия Темирканова — ребёнка войны, впоследствии — великого дирижёра. В своей исповеди маэстро вспоминает те дни, говорит о значении музыки как внутренней опоры и рассказывает, как Ленинградская симфония стала частью его жизненного пути.
Мы верим, что память — это не только прошлое, но и ответственность перед будущим. Экскурсия «Как зазвучала Победа» — это наш способ сказать: «Никто не забыт, ничто не забыто». Это наша благодарность, наша дань уважения, наш поклон — всем, кто сражался, выстоял, творил, любил и сохранял человеческое в человеке.
🔗 Смотреть экскурсию
Друзья, в преддверии праздника Великой Победы продолжаем знакомство с уникальной виртуальной экскурсией о Седьмой (Ленинградской) симфонии Дмитрия Шостаковича. Полная текстовая и аудиоверсия доступны по ссылке.
Слово Маэстро Темирканова
"Седьмую симфонию Дмитрия Дмитриевича Шостаковича я исполнял много раз — и за границей, и в Большом зале Петербургской филармонии. Мысль о том, что ее ленинградская премьера состоялась здесь, в блокадном городе, 9 августа 1942 года, подсознательно всегда во мне присутствует.
Музыкантов шесть или семь из того легендарного коллектива еще играли и в филармоническом оркестре, который я возглавил в 1968 году. Мне было 29 лет.
Трудно представить, что на самом деле чувствовали сидящие во фраках на сцене люди, переживающие унижение голодом, холодом, страхом смерти. Отступал ли у них этот страх во время игры? Когда началась война, мне было очень мало лет, но я совершенно отчетливо помню, как в наше село входили немцы. Я помню, как в нашем домике жил комендант со своим денщиком, я помню, как они уезжали…
Это очень странно, но какие-то вещи необъяснимым образом запоминаются навсегда. Я помню, как, уже после ухода немцев, на санях привезли моего расстрелянного отца, он был командиром партизанского отряда…
Наверное, дирижируя Седьмой, я обо всем этом не думал. Но воспоминания детства, вся жизнь, которая тобой прожита, она остается навсегда в твоих генах, и, когда нужно, они работают.
Поставить себя на место музыкантов блокадного оркестра невозможно. Никто из нас не знает, как поступал бы в тех условиях. Мы можем только предполагать. Но им удавалось подняться над блокадным адом. В этом и заключался их героизм.
Большой зал филармонии, где впервые была исполнена Седьмая, «Ленинградская» симфония, — зал для нашей страны особенный, намоленный. Здесь русская музыка выстроила фундамент своего будущего. В этом зале за девять дней до смерти дирижировал своей Шестой симфонией Чайковский. Здесь в годы гражданской войны и разрухи была открыта первая русская филармония. Здесь в годы Отечественной войны состоялось блокадное исполнение Седьмой симфонии Шостаковича.
И это тоже стало частью фундамента нашей культуры".
Слово Маэстро Темирканова
"Седьмую симфонию Дмитрия Дмитриевича Шостаковича я исполнял много раз — и за границей, и в Большом зале Петербургской филармонии. Мысль о том, что ее ленинградская премьера состоялась здесь, в блокадном городе, 9 августа 1942 года, подсознательно всегда во мне присутствует.
Музыкантов шесть или семь из того легендарного коллектива еще играли и в филармоническом оркестре, который я возглавил в 1968 году. Мне было 29 лет.
Трудно представить, что на самом деле чувствовали сидящие во фраках на сцене люди, переживающие унижение голодом, холодом, страхом смерти. Отступал ли у них этот страх во время игры? Когда началась война, мне было очень мало лет, но я совершенно отчетливо помню, как в наше село входили немцы. Я помню, как в нашем домике жил комендант со своим денщиком, я помню, как они уезжали…
Это очень странно, но какие-то вещи необъяснимым образом запоминаются навсегда. Я помню, как, уже после ухода немцев, на санях привезли моего расстрелянного отца, он был командиром партизанского отряда…
Наверное, дирижируя Седьмой, я обо всем этом не думал. Но воспоминания детства, вся жизнь, которая тобой прожита, она остается навсегда в твоих генах, и, когда нужно, они работают.
Поставить себя на место музыкантов блокадного оркестра невозможно. Никто из нас не знает, как поступал бы в тех условиях. Мы можем только предполагать. Но им удавалось подняться над блокадным адом. В этом и заключался их героизм.
Большой зал филармонии, где впервые была исполнена Седьмая, «Ленинградская» симфония, — зал для нашей страны особенный, намоленный. Здесь русская музыка выстроила фундамент своего будущего. В этом зале за девять дней до смерти дирижировал своей Шестой симфонией Чайковский. Здесь в годы гражданской войны и разрухи была открыта первая русская филармония. Здесь в годы Отечественной войны состоялось блокадное исполнение Седьмой симфонии Шостаковича.
И это тоже стало частью фундамента нашей культуры".
3 сентября 1941 года. Дмитрий Шостакович. Allegretto
«Мне лично пришлось при создании 1-й части моей 7-й симфонии отказаться от обычной сонатной разработки и дать вместо нее новый средний эпизод, изложенный в вариационном развитии. Такая форма, насколько мне известно, не часто встречается в симфонической музыке; замысел ее родился у меня под воздействием программы (также как некоторые чисто изобразительные приемы в эпизоде “нашествия”)».
— Дмитрий Шостакович
Внезапно, из нескольких нот, появляется тема, неотвратимо развивающаяся, захватывающая струнные, деревянные духовые, медные, ударные и, наконец, всю мощь оркестра в эпизоде нашествия.
Медная группа из восьми валторн, шести труб, шести тромбонов и тубы окажется более грозной, чем в самых масштабных музыкальных полотнах Вагнера, — и дело вовсе не в громкости, а в гении Шостаковича. Его фамилия надолго станет ассоциироваться у музыкальной аудитории всего мира именно с этой темой, из всей симфонии большинство слушателей запомнит именно ее.
Вполне возможно, что тема из эпизода нашествия сначала появилась как протест художника против сталинского террора. Но в 1941 году наша страна столкнулась с нацизмом — злом настолько чудовищным, что Шостакович тогда отдал все силы и все свои мысли борьбе с ним.
Симфония вошла в историю как «Ленинградская», а спорить с историей — занятие самонадеянное.
17 сентября 1941 года. Дмитрий Шостакович. Poco allegretto
«Вторая часть — это лирическое, очень нежное интермеццо. Она не содержит программы или каких-либо "конкретных образов", как первая часть. В ней есть немного юмора (я не могу без него!). Шекспир прекрасно знал цену юмору в трагедии, знал, что нельзя все время держать аудиторию в напряжении». — Дмитрий Шостакович
29 сентября 1941 года. Дмитрий Шостакович. Adagio
«Отлично помню даты. Первая часть была закончена 3 сентября, вторая — 17-го, третья — 29 сентября. Случалось, что во время работы били зенитки и падали бомбы. Я все-таки не прекращал писать. 25 сентября в Ленинграде я отпраздновал день своего рождения. Мне исполнилось 35 лет.
Особенно много я работал в этот день. И то, что было написано тогда, говорят, особенно волнует». — Дмитрий Шостакович
Полная версия (аудио, текст, фотоматериалы) эксклюзивной экскурсии-хроники о первых годах войны, жизни блокадного Ленинграда и подвигах советских Творцов в виртуальном музее Маэстро Темирканова по ссылке.
«Мне лично пришлось при создании 1-й части моей 7-й симфонии отказаться от обычной сонатной разработки и дать вместо нее новый средний эпизод, изложенный в вариационном развитии. Такая форма, насколько мне известно, не часто встречается в симфонической музыке; замысел ее родился у меня под воздействием программы (также как некоторые чисто изобразительные приемы в эпизоде “нашествия”)».
— Дмитрий Шостакович
Внезапно, из нескольких нот, появляется тема, неотвратимо развивающаяся, захватывающая струнные, деревянные духовые, медные, ударные и, наконец, всю мощь оркестра в эпизоде нашествия.
Медная группа из восьми валторн, шести труб, шести тромбонов и тубы окажется более грозной, чем в самых масштабных музыкальных полотнах Вагнера, — и дело вовсе не в громкости, а в гении Шостаковича. Его фамилия надолго станет ассоциироваться у музыкальной аудитории всего мира именно с этой темой, из всей симфонии большинство слушателей запомнит именно ее.
Вполне возможно, что тема из эпизода нашествия сначала появилась как протест художника против сталинского террора. Но в 1941 году наша страна столкнулась с нацизмом — злом настолько чудовищным, что Шостакович тогда отдал все силы и все свои мысли борьбе с ним.
Симфония вошла в историю как «Ленинградская», а спорить с историей — занятие самонадеянное.
17 сентября 1941 года. Дмитрий Шостакович. Poco allegretto
«Вторая часть — это лирическое, очень нежное интермеццо. Она не содержит программы или каких-либо "конкретных образов", как первая часть. В ней есть немного юмора (я не могу без него!). Шекспир прекрасно знал цену юмору в трагедии, знал, что нельзя все время держать аудиторию в напряжении». — Дмитрий Шостакович
29 сентября 1941 года. Дмитрий Шостакович. Adagio
«Отлично помню даты. Первая часть была закончена 3 сентября, вторая — 17-го, третья — 29 сентября. Случалось, что во время работы били зенитки и падали бомбы. Я все-таки не прекращал писать. 25 сентября в Ленинграде я отпраздновал день своего рождения. Мне исполнилось 35 лет.
Особенно много я работал в этот день. И то, что было написано тогда, говорят, особенно волнует». — Дмитрий Шостакович
Полная версия (аудио, текст, фотоматериалы) эксклюзивной экскурсии-хроники о первых годах войны, жизни блокадного Ленинграда и подвигах советских Творцов в виртуальном музее Маэстро Темирканова по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Друзья, сегодня 185 лет со дня рождения Петра Ильича Чайковского!
Имя Чайковского навсегда вписано в мировую музыкальную культуру, а для Юрия Хатуевича Темирканова он был самым любимым композитором. Его музыка сопровождала маэстро на протяжении всей жизни и творческого пути, становясь внутренней опорой и источником вдохновения.
💬 О своём отношении к Чайковскому, о тонкой работе с его партитурами, о красоте и сложности его музыки Юрий Хатуевич рассказывает в фильме «Мой Чайковский» (1990 г.). Это личный разговор, исповедь музыканта, для которого Чайковский стал проводником в мир больших чувств и художественной правды.
В фильме звучат фрагменты:
🎶 Симфонии № 6,
🎶 Увертюры «Ромео и Джульетта»,
🎶 Балета «Щелкунчик»,
🎶 Оперы «Евгений Онегин»,
🎶 Оперы «Пиковая дама».
✨ Приглашаем вас к просмотру этой редкой и ценной записи. Услышать Чайковского глазами и сердцем Темирканова — это особенный опыт.
➡️ Смотреть фильм: https://vkvideo.ru/video-60958526_456275904
Имя Чайковского навсегда вписано в мировую музыкальную культуру, а для Юрия Хатуевича Темирканова он был самым любимым композитором. Его музыка сопровождала маэстро на протяжении всей жизни и творческого пути, становясь внутренней опорой и источником вдохновения.
💬 О своём отношении к Чайковскому, о тонкой работе с его партитурами, о красоте и сложности его музыки Юрий Хатуевич рассказывает в фильме «Мой Чайковский» (1990 г.). Это личный разговор, исповедь музыканта, для которого Чайковский стал проводником в мир больших чувств и художественной правды.
В фильме звучат фрагменты:
🎶 Симфонии № 6,
🎶 Увертюры «Ромео и Джульетта»,
🎶 Балета «Щелкунчик»,
🎶 Оперы «Евгений Онегин»,
🎶 Оперы «Пиковая дама».
✨ Приглашаем вас к просмотру этой редкой и ценной записи. Услышать Чайковского глазами и сердцем Темирканова — это особенный опыт.
➡️ Смотреть фильм: https://vkvideo.ru/video-60958526_456275904
VK Видео
Мой Чайковский. Юрий Темирканов (1990)
О творчестве П.И.Чайковского. Гость передачи - дирижер Юрий Темирканов. Звучат фрагменты Симфонии № 6, увертюры "Ромео и Джульетта", балета "Щелкунчик", опер "Евгений Онегин", "Пиковая дама". Главная редакция музыкальных программ 1990 Автор сценария - Ирина…
Друзья, сегодня 9 мая! Священный праздник — День Победы!
Это день, в который тишина весеннего неба наполнена именами.
Именами тех, кто остался на полях войны. Кто не вернулся. Кто выстоял……
Нет, наверное, в нашей стране ни одной семьи, которую не коснулась бы война.
У каждого из нас своя боль. Своя история. Своя гордость.
Сегодня мы открываем старые альбомы, вчитываемся в подписи, словно пытаемся услышать голоса….
Идём в колонне Бессмертного полка и в своем сердце несем не только тех, чьи лица на фотографиях,
но и тех, чьих имён мы никогда не узнаем.
Мужчины, женщины, дети…
Они не всегда носили форму. Не всегда держали оружие.
Но каждый из них держал свою линию фронта…
Их человеческий подвиг не только в бою, но и в том, как они жили, любили, берегли.
Это и подвиг тех, кто остался человеком в нечеловеческих условиях.
Мы живём благодаря им…
И сегодня хочется сказать:
Мы помним. Мы гордимся.
Мы благодарны.
Мы не забываем.
Пусть свет их жизни не гаснет в нас.
Пусть каждый наш выбор, каждая капля доброты, каждое усилие
будет продлением их мира, их силы, их любви.
С Праздником! С Днём Великой Победы!
Вечная память. Вечная благодарность.
Я предлагаю вам сделать сегодня практику «От разума к сердцу». Самостоятельно по примерному плану или под аудиозапись.
Это день, в который тишина весеннего неба наполнена именами.
Именами тех, кто остался на полях войны. Кто не вернулся. Кто выстоял……
Нет, наверное, в нашей стране ни одной семьи, которую не коснулась бы война.
У каждого из нас своя боль. Своя история. Своя гордость.
Сегодня мы открываем старые альбомы, вчитываемся в подписи, словно пытаемся услышать голоса….
Идём в колонне Бессмертного полка и в своем сердце несем не только тех, чьи лица на фотографиях,
но и тех, чьих имён мы никогда не узнаем.
Мужчины, женщины, дети…
Они не всегда носили форму. Не всегда держали оружие.
Но каждый из них держал свою линию фронта…
Их человеческий подвиг не только в бою, но и в том, как они жили, любили, берегли.
Это и подвиг тех, кто остался человеком в нечеловеческих условиях.
Мы живём благодаря им…
И сегодня хочется сказать:
Мы помним. Мы гордимся.
Мы благодарны.
Мы не забываем.
Пусть свет их жизни не гаснет в нас.
Пусть каждый наш выбор, каждая капля доброты, каждое усилие
будет продлением их мира, их силы, их любви.
С Праздником! С Днём Великой Победы!
Вечная память. Вечная благодарность.
Я предлагаю вам сделать сегодня практику «От разума к сердцу». Самостоятельно по примерному плану или под аудиозапись.
Audio
Практика "От разума к сердцу"
* Примите удобную позу, перенесите фокус внимания на дыхание, таким образом выходя из режима автопилота и погружаясь в момент здесь и сейчас. Сделайте несколько осознанных вдохов и выдохов.
⠀
* Вспомните тех, кто воевал в вашей семье. Тех, кто рядом, и кого уже нет. Ощутите в сердце благодарность к своим близким людям за то, как они самоотверженно и мужественно принимали события военных лет.
⠀
* Расширьте фокус внимания до осознания того, что огромное количество людей, миллионы мужчин, женщин, детей приблизили этот день и в конечном итоге подарили нам жизнь.
⠀
* Положите одну или обе руки на сердце и своими словами выразите благодарность всем этим людям.
⠀
* Снова перенесите фокус внимания на дыхание и сделайте несколько осознанных вдохов и выдохов. Почувствуйте свое тело от макушки головы до кончиков пальцев рук и ног.
⠀
* Произнесите фразу из практики любящей доброты – пусть все люди и все живые существа во всем мире будут в безопасности. Пусть наша жизнь будет радостной, спокойной и свободной от страданий настолько, насколько это возможно.
* Примите удобную позу, перенесите фокус внимания на дыхание, таким образом выходя из режима автопилота и погружаясь в момент здесь и сейчас. Сделайте несколько осознанных вдохов и выдохов.
⠀
* Вспомните тех, кто воевал в вашей семье. Тех, кто рядом, и кого уже нет. Ощутите в сердце благодарность к своим близким людям за то, как они самоотверженно и мужественно принимали события военных лет.
⠀
* Расширьте фокус внимания до осознания того, что огромное количество людей, миллионы мужчин, женщин, детей приблизили этот день и в конечном итоге подарили нам жизнь.
⠀
* Положите одну или обе руки на сердце и своими словами выразите благодарность всем этим людям.
⠀
* Снова перенесите фокус внимания на дыхание и сделайте несколько осознанных вдохов и выдохов. Почувствуйте свое тело от макушки головы до кончиков пальцев рук и ног.
⠀
* Произнесите фразу из практики любящей доброты – пусть все люди и все живые существа во всем мире будут в безопасности. Пусть наша жизнь будет радостной, спокойной и свободной от страданий настолько, насколько это возможно.
Друзья, 9 мая в Санкт-Петербурге прошел один из тех концертов, которые остаются в сердце надолго. Это была настоящая встреча с историей и с теми, кто выжил в самые трудные времена.
Концерт, организованный Международным фондом культурных инициатив Маэстро Темирканова, собрал невероятное количество людей — тех, кто пережил войну и тех, кто через музыку обрел особое единение и память о великих событиях.
В программе прозвучали произведения, которые по праву считаются символами Победы, — от Прокофьева и Высоцкого до самых известных военных песен, наполненных светом и болью. И неважно, сколько лет прошло с тех дней — музыка вернула нас в те времена, когда каждое слово и каждый аккорд значили невероятно много.
Один из зрителей поделился: "Замечательный концерт, прекрасная организация, атмосфера, зрители. Душевно, по-народному, стоя в конце концерта." В конце концов, все мы стали одной большой семьей, единым целым, где каждый переживал эти моменты по-своему.
Концерт стал настоящим испытанием для чувств — "Атмосфера в зале была настолько чуткая и дружелюбная, что казалось, будто мы стали роднее друг другу. Сила искусства воскрешает в наших сердцах самые яркие чувства сострадания и любви." Музыка действительно творит чудеса.
Многие из тех, кто пришел на концерт, были мамами и женами бойцов, которые сейчас проходят лечение в госпиталях. "Спасибо за концерт в Филармонии! Вечер 9 мая прошел великолепно! Большая часть 'мамочек и жен' бойцов из 14 отдела добралась до Филармонии."
Этот концерт стал напоминанием о том, что мы никогда не забудем тех, кто отдал свои жизни за мир, который мы сейчас ценим.
Вечная память и благодарность всем героям! Мы не просто отметили юбилей Победы — мы прожили её заново через музыку, через наши сердца.
Концерт, организованный Международным фондом культурных инициатив Маэстро Темирканова, собрал невероятное количество людей — тех, кто пережил войну и тех, кто через музыку обрел особое единение и память о великих событиях.
В программе прозвучали произведения, которые по праву считаются символами Победы, — от Прокофьева и Высоцкого до самых известных военных песен, наполненных светом и болью. И неважно, сколько лет прошло с тех дней — музыка вернула нас в те времена, когда каждое слово и каждый аккорд значили невероятно много.
Один из зрителей поделился: "Замечательный концерт, прекрасная организация, атмосфера, зрители. Душевно, по-народному, стоя в конце концерта." В конце концов, все мы стали одной большой семьей, единым целым, где каждый переживал эти моменты по-своему.
Концерт стал настоящим испытанием для чувств — "Атмосфера в зале была настолько чуткая и дружелюбная, что казалось, будто мы стали роднее друг другу. Сила искусства воскрешает в наших сердцах самые яркие чувства сострадания и любви." Музыка действительно творит чудеса.
Многие из тех, кто пришел на концерт, были мамами и женами бойцов, которые сейчас проходят лечение в госпиталях. "Спасибо за концерт в Филармонии! Вечер 9 мая прошел великолепно! Большая часть 'мамочек и жен' бойцов из 14 отдела добралась до Филармонии."
Этот концерт стал напоминанием о том, что мы никогда не забудем тех, кто отдал свои жизни за мир, который мы сейчас ценим.
Вечная память и благодарность всем героям! Мы не просто отметили юбилей Победы — мы прожили её заново через музыку, через наши сердца.
Друзья, возвращаемся к циклу виртуальных экскурсий о жизни и творчестве Маэстро Темирканова "Черты не забываемого образа". Продолжим рассказ о том, как шла работа над "Пушкиным". Начало здесь и здесь. Полная версия экскурсии на сайте музея.
«Пушкин» на сцене театра
«В вокально-поэтической симфонии были все зерна будущего балета “Пушкин”. Шесть ее частей — “Михайловское”, “Мчатся тучи”, “Петербург“, “Пугачевщина“, “Бесы” и “Завещание” — станут главными опорами балета, хотя и стихотворная, и музыкальная композиции претерпят существенные изменения и будут значительно расширены. Перейдут в балет и Чтец, и Певица, и хор. Сохранятся в нем и композиторские находки, реализованные в вокально-поэтической симфонии. Например, оркестровые: солирующие арфы — музыкальный символ “лиры Поэта”, в сочетании с лиричной мелодией скрипок; жестокий резкий залп всего оркестра с пистолетным выстрелом —отзвук смертельной для Пушкина дуэли на Черной речке, блистательно-зловещая холодная танцевальная тема светского Петербурга и внезапно возникающий тревожный “ветер” струнных, который поднимается в оркестре. Перейдут в балет и русские песни на тексты, записанные поэтом; если не знать, что они сочинены композитором в последней четверти XX века, их можно было бы принять за подлинные народные плачи пушкинских времен», — писал журналист Лев Соломонович Мархасёв.
Наталья Касаткина писала об этом спектакле: «Счастьем для нас стал и балет “Пушкин. Размышления о поэте” <...> “Пушкина” мы ставили, когда уже стали руководителями своего театра. Но в Кировском нас по-доброму помнили и хорошо приняли. Там тоже были Иосиф Сумбаташвили и Юрий Темирканов, который впервые дирижировал балетом. У Андрея в конце первого акта была написана девятиголосная фуга. И Темирканов после репетиции сказал, что просто потрясен, как артисты балета слышат все нюансы игры оркестра».
27 июня 1979 года в Кировском театре состоялась премьера спектакля «Пушкин. Размышления о поэте», жанр которой долго не могли определить точно: балет, опера, опера-балет. Не будем выдумывать лишнего ― автор, Андрей Петров, определил его как «вокально-хореографическая симфония», и ему было уж точно виднее других. А публике определение жанра было не так важно, как то, что она видела и слышала в зале. На этот спектакль купить билеты было непросто.
Все чаще на кассе появлялась табличка «аншлаг», и администраторы сходили с ума, пытаясь разместить всех желающих хотя бы на приставных местах.
Театр с каждым месяцем словно теплел изнутри ― ничто не согревает это огромное существо лучше аншлагов и горячих аплодисментов в зале.
А Темирканов готовился перевоплотить на сцене «Онегина».
На фото: Андрей Петров и Юрий Темирканов (Юрий Белинский / ТАСС)
«Пушкин» на сцене театра
«В вокально-поэтической симфонии были все зерна будущего балета “Пушкин”. Шесть ее частей — “Михайловское”, “Мчатся тучи”, “Петербург“, “Пугачевщина“, “Бесы” и “Завещание” — станут главными опорами балета, хотя и стихотворная, и музыкальная композиции претерпят существенные изменения и будут значительно расширены. Перейдут в балет и Чтец, и Певица, и хор. Сохранятся в нем и композиторские находки, реализованные в вокально-поэтической симфонии. Например, оркестровые: солирующие арфы — музыкальный символ “лиры Поэта”, в сочетании с лиричной мелодией скрипок; жестокий резкий залп всего оркестра с пистолетным выстрелом —отзвук смертельной для Пушкина дуэли на Черной речке, блистательно-зловещая холодная танцевальная тема светского Петербурга и внезапно возникающий тревожный “ветер” струнных, который поднимается в оркестре. Перейдут в балет и русские песни на тексты, записанные поэтом; если не знать, что они сочинены композитором в последней четверти XX века, их можно было бы принять за подлинные народные плачи пушкинских времен», — писал журналист Лев Соломонович Мархасёв.
Наталья Касаткина писала об этом спектакле: «Счастьем для нас стал и балет “Пушкин. Размышления о поэте” <...> “Пушкина” мы ставили, когда уже стали руководителями своего театра. Но в Кировском нас по-доброму помнили и хорошо приняли. Там тоже были Иосиф Сумбаташвили и Юрий Темирканов, который впервые дирижировал балетом. У Андрея в конце первого акта была написана девятиголосная фуга. И Темирканов после репетиции сказал, что просто потрясен, как артисты балета слышат все нюансы игры оркестра».
27 июня 1979 года в Кировском театре состоялась премьера спектакля «Пушкин. Размышления о поэте», жанр которой долго не могли определить точно: балет, опера, опера-балет. Не будем выдумывать лишнего ― автор, Андрей Петров, определил его как «вокально-хореографическая симфония», и ему было уж точно виднее других. А публике определение жанра было не так важно, как то, что она видела и слышала в зале. На этот спектакль купить билеты было непросто.
Все чаще на кассе появлялась табличка «аншлаг», и администраторы сходили с ума, пытаясь разместить всех желающих хотя бы на приставных местах.
Театр с каждым месяцем словно теплел изнутри ― ничто не согревает это огромное существо лучше аншлагов и горячих аплодисментов в зале.
А Темирканов готовился перевоплотить на сцене «Онегина».
На фото: Андрей Петров и Юрий Темирканов (Юрий Белинский / ТАСС)
Кому билеты продают
В фильме Ирины Евгеньевны Таймановой «Мой Чайковский» между ней и Юрием Хатуевичем состоялся такой диалог:
― Георгий Александрович Товстоногов говорил, что периодически снова и снова приходит время Чехова, Островского, Толстого. Как вам кажется, приходит ли снова время Чайковского?
― Мне кажется, оно никуда не уходило.
― Но ведь было время, говорили, что Чайковский — это слишком красиво, слишком понятно?
― Было, было такое. Но как говорил Шостакович, «мало ли кому билеты продают.
Но он поставил себе цель ― сделать такой спектакль, чтобы все, кто купил билеты, не смогли остаться равнодушными. Вышли из зала лучше, чем были до третьего звонка.
Он приносил в швейные цеха огромные альбомы из библиотеки, разговаривал с хореографами о балах, интересовался дуэльными кодексами и правилами в пушкинскую эпоху.
Нужно было вернуть на сцену качественного «Онегина», чтобы не было больше стыдно ни перед Пушкиным, ни перед Чайковским, ни перед публикой Ленинграда – Петербурга, остававшегося одной из музыкальных столиц мира.
Разговоры с городским начальством и с труппой были непростыми, но он уже научился быть убедительным:
― Чайковский создал свой театр, свою эстетику, и это реалистический театр! У Чайковского, если слуховой ряд не совпадает со зрительным рядом, то опера, которую он создал, не прощает этого, как бы хорошо ни пел человек! Невозможно, чтобы няня была одного возраста с Татьяной и Ольгой! Когда их даже путаешь. У Чайковского это не проходит! Его опера и его оперная драматургия не терпит лжи!
Слушая эти слова, по счастью, сохраненные кадрами из телепередач и документальных фильмов, невольно вспоминаешь мировую литературную классику:
«Боюсь, я безнадежный реалист. Замечательные певцы отнюдь не всегда замечательные актеры. Когда ангельский голос Барильо поет любовную арию, а другой ангельский голос ― голос Тетралани ― ему отвечает, да еще в сопровождении свободно льющейся блистательной и красочной музыки ― это упоительно, поистине упоительно. Я не просто соглашаюсь с этим. Я это утверждаю. Но только посмотришь на них ― и все пропало: Тетралани ростом метр три четверти без туфель, весом сто девяносто фунтов, а Барильо едва метр шестьдесят, черты заплыли жиром, грудная клетка точно у коренастого кузнеца-коротышки, и оба принимают театральные позы, и прижимают руки к груди или машут ими, как помешанные в сумасшедшем доме; и все это должно означать любовное объяснение хрупкой красавицы принцессы и мечтательного красавца принца ― нет, не верю я этому, и все тут. Чепуха это! Нелепость! Неправда! <…> В каждом искусстве свои условности. Но даже условности должны быть правдивы. Деревья, нарисованные на картоне и поставленные по обе стороны сцены, мы принимаем за лес. Это достаточно правдивая условность. Но, с другой стороны, морской пейзаж мы не примем за лес. Не сможем принять».
Это из Джека Лондона. «Мартин Иден», помните?
«Евгения Онегина» должны были петь молодые артисты!
Фото: Большой зал Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича (Константин Дьячков / ТО "Парсуна")
В фильме Ирины Евгеньевны Таймановой «Мой Чайковский» между ней и Юрием Хатуевичем состоялся такой диалог:
― Георгий Александрович Товстоногов говорил, что периодически снова и снова приходит время Чехова, Островского, Толстого. Как вам кажется, приходит ли снова время Чайковского?
― Мне кажется, оно никуда не уходило.
― Но ведь было время, говорили, что Чайковский — это слишком красиво, слишком понятно?
― Было, было такое. Но как говорил Шостакович, «мало ли кому билеты продают.
Но он поставил себе цель ― сделать такой спектакль, чтобы все, кто купил билеты, не смогли остаться равнодушными. Вышли из зала лучше, чем были до третьего звонка.
Он приносил в швейные цеха огромные альбомы из библиотеки, разговаривал с хореографами о балах, интересовался дуэльными кодексами и правилами в пушкинскую эпоху.
Нужно было вернуть на сцену качественного «Онегина», чтобы не было больше стыдно ни перед Пушкиным, ни перед Чайковским, ни перед публикой Ленинграда – Петербурга, остававшегося одной из музыкальных столиц мира.
Разговоры с городским начальством и с труппой были непростыми, но он уже научился быть убедительным:
― Чайковский создал свой театр, свою эстетику, и это реалистический театр! У Чайковского, если слуховой ряд не совпадает со зрительным рядом, то опера, которую он создал, не прощает этого, как бы хорошо ни пел человек! Невозможно, чтобы няня была одного возраста с Татьяной и Ольгой! Когда их даже путаешь. У Чайковского это не проходит! Его опера и его оперная драматургия не терпит лжи!
Слушая эти слова, по счастью, сохраненные кадрами из телепередач и документальных фильмов, невольно вспоминаешь мировую литературную классику:
«Боюсь, я безнадежный реалист. Замечательные певцы отнюдь не всегда замечательные актеры. Когда ангельский голос Барильо поет любовную арию, а другой ангельский голос ― голос Тетралани ― ему отвечает, да еще в сопровождении свободно льющейся блистательной и красочной музыки ― это упоительно, поистине упоительно. Я не просто соглашаюсь с этим. Я это утверждаю. Но только посмотришь на них ― и все пропало: Тетралани ростом метр три четверти без туфель, весом сто девяносто фунтов, а Барильо едва метр шестьдесят, черты заплыли жиром, грудная клетка точно у коренастого кузнеца-коротышки, и оба принимают театральные позы, и прижимают руки к груди или машут ими, как помешанные в сумасшедшем доме; и все это должно означать любовное объяснение хрупкой красавицы принцессы и мечтательного красавца принца ― нет, не верю я этому, и все тут. Чепуха это! Нелепость! Неправда! <…> В каждом искусстве свои условности. Но даже условности должны быть правдивы. Деревья, нарисованные на картоне и поставленные по обе стороны сцены, мы принимаем за лес. Это достаточно правдивая условность. Но, с другой стороны, морской пейзаж мы не примем за лес. Не сможем принять».
Это из Джека Лондона. «Мартин Иден», помните?
«Евгения Онегина» должны были петь молодые артисты!
Фото: Большой зал Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича (Константин Дьячков / ТО "Парсуна")
Кишинёвские читки
Случайны ли исторические рифмы?
Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть — рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Эти строки из «Евгения Онегина» появились первыми, Пушкин написал их 9 мая 1823 года в Кишинёве. Учитывая, насколько хорошо знал Пушкина Темирканов, выбор места для начала работы с актерами над новым «Онегиным» не мог быть случайным.
За полтора года до премьеры, на гастролях Юрий Хатуевич собрал будущих участников спектакля на читку ― как в драматическом театре. Это было… в Кишинёве!
Вспоминает Сергей Лейферкус:
― Уже был известен состав, Темирканов посадил нас всех вокруг стола и сказал: «Давайте попробуем почитать текст. Надо определить, что главное, что второстепенное, если это ансамбль, то кто из вас главная фигура в этом ансамбле. Он всегда говорил, что куплеты Трике ― это фон, на котором развиваются отношения двух пар ― Татьяны и Онегина, Ленского и Ольги. И мы столкнулись с тем, что никто из нас связно не смог прочитать текст. Одно дело, когда ты поёшь ― мы же учим слова с мелодией! Промучившись с нами минут сорок, Темирканов обозвал нас бездарями и отпустил.
А вот как рассказывал об этом сам Юрий Хатуевич:
― Я им сказал: не пойте! Арию свою прочитайте! И ни один из них не смог прочитать текст, который должен был петь. Певец ведь не слова запоминает, а слоги, которые он приставляет к ноте. А для того, чтобы голос нашел краску для того, чтобы ты осмысленно пел, нужно знать все запятые! «Отцом, супругом» нельзя петь как «отцом-супругом». Возьмите клавир и прочитайте свои арии с запятыми! Они смутились, но мы получили главный результат: они стали петь, понимая, о чем они поют.
И снова говорит Сергей Лейферкус:
― Потом, когда мы приехали в Ленинград, мы приступили к работе над спектаклем. Практически каждый их нас уже пел этот спектакль ― кто в оперной студии Консерватории, кто в других театрах. И я вдруг понял, что пою эту партию очень плохо. Все юношеские и студенческие ошибки, все то, чего я не умел в те годы, ― все наложилось на мою партию Онегина. И я потратил около года, чтобы переучить эту партию и сделать ее по-настоящему.
Фото: черновик Александра Пушкина с зарисовками к "Евгению Онегину"
Случайны ли исторические рифмы?
Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть — рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Эти строки из «Евгения Онегина» появились первыми, Пушкин написал их 9 мая 1823 года в Кишинёве. Учитывая, насколько хорошо знал Пушкина Темирканов, выбор места для начала работы с актерами над новым «Онегиным» не мог быть случайным.
За полтора года до премьеры, на гастролях Юрий Хатуевич собрал будущих участников спектакля на читку ― как в драматическом театре. Это было… в Кишинёве!
Вспоминает Сергей Лейферкус:
― Уже был известен состав, Темирканов посадил нас всех вокруг стола и сказал: «Давайте попробуем почитать текст. Надо определить, что главное, что второстепенное, если это ансамбль, то кто из вас главная фигура в этом ансамбле. Он всегда говорил, что куплеты Трике ― это фон, на котором развиваются отношения двух пар ― Татьяны и Онегина, Ленского и Ольги. И мы столкнулись с тем, что никто из нас связно не смог прочитать текст. Одно дело, когда ты поёшь ― мы же учим слова с мелодией! Промучившись с нами минут сорок, Темирканов обозвал нас бездарями и отпустил.
А вот как рассказывал об этом сам Юрий Хатуевич:
― Я им сказал: не пойте! Арию свою прочитайте! И ни один из них не смог прочитать текст, который должен был петь. Певец ведь не слова запоминает, а слоги, которые он приставляет к ноте. А для того, чтобы голос нашел краску для того, чтобы ты осмысленно пел, нужно знать все запятые! «Отцом, супругом» нельзя петь как «отцом-супругом». Возьмите клавир и прочитайте свои арии с запятыми! Они смутились, но мы получили главный результат: они стали петь, понимая, о чем они поют.
И снова говорит Сергей Лейферкус:
― Потом, когда мы приехали в Ленинград, мы приступили к работе над спектаклем. Практически каждый их нас уже пел этот спектакль ― кто в оперной студии Консерватории, кто в других театрах. И я вдруг понял, что пою эту партию очень плохо. Все юношеские и студенческие ошибки, все то, чего я не умел в те годы, ― все наложилось на мою партию Онегина. И я потратил около года, чтобы переучить эту партию и сделать ее по-настоящему.
Фото: черновик Александра Пушкина с зарисовками к "Евгению Онегину"
Кто в опере главный
Сергей Лейферкус рассказал почти о каждом этапе работы:
― Дело в том, что несомненное лидерство Юрия Хатуевича Темирканова, его очень серьезная, целеустремленная подготовка постановки свершили тот успех. Обладая уникальной работоспособностью, Юрий Темирканов проводил многие, многие часы в Публичной библиотеке, смотрел рисунки, литографии, какие были костюмы того времени, как люди держали веера, как сидели, как стояли, какое было положение ног и рук в тех или иных ситуациях, ― всё это он изучил и принес в постановку. На репетициях он вбегал на сцену и поправлял нас, певцов, чтобы мы правильно входили, садились, вставали.
Позвольте, скажет несведущий человек, но вот уж этими вещами дирижеру не пристало заниматься! Это ― дело режиссера! Да, верно, совершенно верно.
Когда-то ленинградские музыканты улыбнулись одному эпизоду. На одном из занятий со студентами известный ленинградский режиссер и педагог Эмиль Евгеньевич Пасынков спросил:
― Над оперным спектаклем работают многие. Режиссер, художник, дирижер, исполнители главных ролей. А кто из них главный?
Студенты заспорили: кто-то настаивал, что нет никого важнее режиссера, кто-то был за дирижера, кто-то ― за певцов. А Эмиль Евгеньевич вдруг сказал:
― Не нужно спорить. Кто талантливее ― тот и главный.
Эмиль Пасынков был режиссером-постановщиком оперы «Порги и Бесс» в Малом оперном. Того самого, в котором дирижировал Темирканов.
Но к слову «талантливее» нужно было бы добавить «профессиональнее». Темирканов вникал в самые тонкие детали, в нити той ткани, из которой создается спектакль, и каждому было очевидно: главным может быть только он. Один человек очень внимательно наблюдал за происходящим и понял, что нужно подтолкнуть дирижера к одному важному решению.
Фото: Юрий Темирканов (архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича)
Сергей Лейферкус рассказал почти о каждом этапе работы:
― Дело в том, что несомненное лидерство Юрия Хатуевича Темирканова, его очень серьезная, целеустремленная подготовка постановки свершили тот успех. Обладая уникальной работоспособностью, Юрий Темирканов проводил многие, многие часы в Публичной библиотеке, смотрел рисунки, литографии, какие были костюмы того времени, как люди держали веера, как сидели, как стояли, какое было положение ног и рук в тех или иных ситуациях, ― всё это он изучил и принес в постановку. На репетициях он вбегал на сцену и поправлял нас, певцов, чтобы мы правильно входили, садились, вставали.
Позвольте, скажет несведущий человек, но вот уж этими вещами дирижеру не пристало заниматься! Это ― дело режиссера! Да, верно, совершенно верно.
Когда-то ленинградские музыканты улыбнулись одному эпизоду. На одном из занятий со студентами известный ленинградский режиссер и педагог Эмиль Евгеньевич Пасынков спросил:
― Над оперным спектаклем работают многие. Режиссер, художник, дирижер, исполнители главных ролей. А кто из них главный?
Студенты заспорили: кто-то настаивал, что нет никого важнее режиссера, кто-то был за дирижера, кто-то ― за певцов. А Эмиль Евгеньевич вдруг сказал:
― Не нужно спорить. Кто талантливее ― тот и главный.
Эмиль Пасынков был режиссером-постановщиком оперы «Порги и Бесс» в Малом оперном. Того самого, в котором дирижировал Темирканов.
Но к слову «талантливее» нужно было бы добавить «профессиональнее». Темирканов вникал в самые тонкие детали, в нити той ткани, из которой создается спектакль, и каждому было очевидно: главным может быть только он. Один человек очень внимательно наблюдал за происходящим и понял, что нужно подтолкнуть дирижера к одному важному решению.
Фото: Юрий Темирканов (архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича)
Кого мог послушать Темирканов
Игорь Алексеевич Иванов родился в Ленинграде, в доме № 2 по набережной Фонтанки, напротив Летнего сада. Учился в Ленинградской средней художественной школе при Академии художеств ― как Темирканов в Средней специальной музыкальной школе, только в своей профессии. Кстати, Юрий Хатуевич в детстве мечтал стать художником, а Игорь Алексеевич заслушивался пластинками с записи оперных певцов и из всех театров ходил только в Кировский.
По специальности у Иванова были только отличные оценки, но по предметам общеобразовательным он умудрился в 1956 году получить семь двоек из одиннадцати. Отчисление было неминуемо, школьная канцелярия уже готовила документы… и вдруг в школу явился корреспондент «Литературной газеты», какие-то индийские гости.
«Где Игорь Иванов?» Оказалось, что этот двоечник выиграл персональный приз Джавахарлала Неру на Международном конкурсе детского рисунка в Дели, куда было представлено 35 000 работ. Таких не отчисляют! А он сам и забыл, что посылал работу на конкурс, так что, когда услышал по радио, что приз получил ленинградский школьник Игорь Иванов, решил, что это не про него. Школу, благодаря Джавахарлалу Неру, он закончил, а потом поступил в Академию художеств.
Работал в Русском драматическом театре в Вильнюсе, а с 1972 года ― в Театре Комедии, где еще недавно главным режиссером был великий Николай Павлович Акимов (который, кстати, и сам был прекрасным художником).
О своей работе в Театре Комедии (ныне Санкт-Петербургский академический театр комедии имени Н. П. Акимова) Игорь Алексеевич говорил так: «Близость с Акимовым для меня в том, что внутренне я всегда ощущал его своим оппонентом — а это сближает, как ничто. Но если говорить по существу, мне чуждо то, что у него в выдуманной системе еще и выдуманная форма. Я всегда стремился сохранить подлинную форму».
В Литве сам поставил спектакль как режиссер, и не какой-то, а «Жаворонка» Ануя. Не самая простая пьеса!
«Поставив “Жаворонка”, я понял, что мог бы заниматься режиссурой. Но, работая с Петром Фоменко в Театре Комедии, вполне был удовлетворен режиссурой внутри своей работы художника».
Вот так. Ни больше ни меньше. Но, может быть, по-другому и нельзя?
После работы в Кировском театре Игорь Алексеевич Иванов ушел из театра и так об этом сказал:
― Прежде я не представлял себе жизни вне театра, думал, что буду работать там до гроба. Но ответ прост: я отравился театром. Отравился — точное слово. Когда я пришел в Кировский, то испытывал сохранившиеся с детства ощущения, что там — небожители, занятые только искусством. Но потихоньку вся эта святыня как-то скукоживалась, иллюзии рушились. Это примерно так же, как, посмотрев мир (а я много поездил с театром), вдруг понял, что мир мал, иллюзии насчет его необъятности тоже иссякли.
Но он же, через много лет после работы с Юрием Хатуевичем, сказал такие слова:
«Фоменко и Темирканов — два главных для меня человека в театре. Хотя до них я сделал уже больше 150 спектаклей, подлинно театральные впечатления у меня остались только от работы с ними».
Фото: Афиша Игоря Иванова к постановке «Село Степанчиково и его обитатели» Фёдора Достоевского в Ленинградском театре комедии, 1974 г.
Игорь Алексеевич Иванов родился в Ленинграде, в доме № 2 по набережной Фонтанки, напротив Летнего сада. Учился в Ленинградской средней художественной школе при Академии художеств ― как Темирканов в Средней специальной музыкальной школе, только в своей профессии. Кстати, Юрий Хатуевич в детстве мечтал стать художником, а Игорь Алексеевич заслушивался пластинками с записи оперных певцов и из всех театров ходил только в Кировский.
По специальности у Иванова были только отличные оценки, но по предметам общеобразовательным он умудрился в 1956 году получить семь двоек из одиннадцати. Отчисление было неминуемо, школьная канцелярия уже готовила документы… и вдруг в школу явился корреспондент «Литературной газеты», какие-то индийские гости.
«Где Игорь Иванов?» Оказалось, что этот двоечник выиграл персональный приз Джавахарлала Неру на Международном конкурсе детского рисунка в Дели, куда было представлено 35 000 работ. Таких не отчисляют! А он сам и забыл, что посылал работу на конкурс, так что, когда услышал по радио, что приз получил ленинградский школьник Игорь Иванов, решил, что это не про него. Школу, благодаря Джавахарлалу Неру, он закончил, а потом поступил в Академию художеств.
Работал в Русском драматическом театре в Вильнюсе, а с 1972 года ― в Театре Комедии, где еще недавно главным режиссером был великий Николай Павлович Акимов (который, кстати, и сам был прекрасным художником).
О своей работе в Театре Комедии (ныне Санкт-Петербургский академический театр комедии имени Н. П. Акимова) Игорь Алексеевич говорил так: «Близость с Акимовым для меня в том, что внутренне я всегда ощущал его своим оппонентом — а это сближает, как ничто. Но если говорить по существу, мне чуждо то, что у него в выдуманной системе еще и выдуманная форма. Я всегда стремился сохранить подлинную форму».
В Литве сам поставил спектакль как режиссер, и не какой-то, а «Жаворонка» Ануя. Не самая простая пьеса!
«Поставив “Жаворонка”, я понял, что мог бы заниматься режиссурой. Но, работая с Петром Фоменко в Театре Комедии, вполне был удовлетворен режиссурой внутри своей работы художника».
Вот так. Ни больше ни меньше. Но, может быть, по-другому и нельзя?
После работы в Кировском театре Игорь Алексеевич Иванов ушел из театра и так об этом сказал:
― Прежде я не представлял себе жизни вне театра, думал, что буду работать там до гроба. Но ответ прост: я отравился театром. Отравился — точное слово. Когда я пришел в Кировский, то испытывал сохранившиеся с детства ощущения, что там — небожители, занятые только искусством. Но потихоньку вся эта святыня как-то скукоживалась, иллюзии рушились. Это примерно так же, как, посмотрев мир (а я много поездил с театром), вдруг понял, что мир мал, иллюзии насчет его необъятности тоже иссякли.
Но он же, через много лет после работы с Юрием Хатуевичем, сказал такие слова:
«Фоменко и Темирканов — два главных для меня человека в театре. Хотя до них я сделал уже больше 150 спектаклей, подлинно театральные впечатления у меня остались только от работы с ними».
Фото: Афиша Игоря Иванова к постановке «Село Степанчиково и его обитатели» Фёдора Достоевского в Ленинградском театре комедии, 1974 г.
Дирижер и режиссер
Юрий Хатуевич Темирканов об особенностях театра Чайковского:
«Вот Онегин влетает в комнату Татьяны. И музыка, конечно, бурлит! И, конечно, немузыкант-режиссер думает, что это для ног. И, конечно, у него Онегин влетает и мчится, “потому что шумная музыка”. Он же не может стоять, он бежит к Татьяне, падает на колени, прижимает ее руки к губам своим и долго, долго, долго глупо сидит, потому что петь еще рано. Немузыкант не может предположить, что Чайковский иногда писал не для ног, а для души, для состояния артиста. И когда Онегин вбегает и потом как вкопанный стоит, музыка разрывается…»
«Перчатку Онегину должен бросать Ленский. И никто не смеет поднять ее, кроме него, ― таковы правила, иначе не может быть. Но в спектакле перчатку подает Онегину Ротный. Это символ общества. Онегин не хочет этой дуэли, но общество его принуждает идти на ненужный ему поединок».
«Когда мы проговаривали с моим другом Игорем Ивановым декорации, я, к примеру, говорил ему: “Игорь, в сцене дуэли изобрази мне Россию. Такую заснеженную даль, чтобы умирать при этой красоте было противоестественно”».
«Потом, когда я поставил “Пиковую даму”, я попросил гениального Товстоногова, с которым был в достаточно хороших отношениях, прийти и посмотреть своими глазами. Он пришел, потом долго потирал нос и сказал: “Очень хорошо, очень хорошо! Только слишком роскошно”. А знаете, почему должно быть роскошно? Потому что Чайковский ведь еще и великий драматург, он хотел показать этого маленького, нищего Германа, в одном сюртучке, который оказался ненадолго в высшем свете и сходит с ума, потому что хочет навсегда пробиться в эту роскошь. А если роскоши нет, то суета Германа становится непонятной».
Мысли Чайковского
«Я не заблуждаюсь, я знаю очень хорошо, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере, но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом восполняют с лихвой все недостатки».
«Пусть опера моя будет несценична, пусть в ней мало действия! Но я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку, потому что меня на это непреодолимо тянет. Я совершенно погружен в сочинение оперы».
«Мне кажется, что она [опера] осуждена на неуспех и на невнимание массы публики. Содержание очень бесхитростно, сценических эффектов никаких, музыка, лишенная блеска и трескучей эффектности… Я… писал “Онегина”, не задаваясь никакими посторонними целями. Но вышло так, что “Онегин” на театре не будет интересен. Поэтому те, для которых первое условие оперы — сценическое движение, не будут удовлетворены ею. Те же, которые способны искать в опере музыкального воспроизведения далеких от трагичности, от театральности, обыденных, простых, общечеловеческих чувствований, могут (я надеюсь) остаться довольны моей оперой».
«Как опошлится прелестная картинка Пушкина, когда она перенесется на сцену с ее рутиной и бестолковыми традициями».
Самым внимательным читателем, а не только исполнителем Чайковского всегда был Юрий Хатуевич Темирканов. Он понимал страхи и опасения автора лучше других.
Фото: Юрий Темирканов и Юрий Марусин, исполнитель роли Германа в спектакле "Пиковая дама" (ахив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича)
Юрий Хатуевич Темирканов об особенностях театра Чайковского:
«Вот Онегин влетает в комнату Татьяны. И музыка, конечно, бурлит! И, конечно, немузыкант-режиссер думает, что это для ног. И, конечно, у него Онегин влетает и мчится, “потому что шумная музыка”. Он же не может стоять, он бежит к Татьяне, падает на колени, прижимает ее руки к губам своим и долго, долго, долго глупо сидит, потому что петь еще рано. Немузыкант не может предположить, что Чайковский иногда писал не для ног, а для души, для состояния артиста. И когда Онегин вбегает и потом как вкопанный стоит, музыка разрывается…»
«Перчатку Онегину должен бросать Ленский. И никто не смеет поднять ее, кроме него, ― таковы правила, иначе не может быть. Но в спектакле перчатку подает Онегину Ротный. Это символ общества. Онегин не хочет этой дуэли, но общество его принуждает идти на ненужный ему поединок».
«Когда мы проговаривали с моим другом Игорем Ивановым декорации, я, к примеру, говорил ему: “Игорь, в сцене дуэли изобрази мне Россию. Такую заснеженную даль, чтобы умирать при этой красоте было противоестественно”».
«Потом, когда я поставил “Пиковую даму”, я попросил гениального Товстоногова, с которым был в достаточно хороших отношениях, прийти и посмотреть своими глазами. Он пришел, потом долго потирал нос и сказал: “Очень хорошо, очень хорошо! Только слишком роскошно”. А знаете, почему должно быть роскошно? Потому что Чайковский ведь еще и великий драматург, он хотел показать этого маленького, нищего Германа, в одном сюртучке, который оказался ненадолго в высшем свете и сходит с ума, потому что хочет навсегда пробиться в эту роскошь. А если роскоши нет, то суета Германа становится непонятной».
Мысли Чайковского
«Я не заблуждаюсь, я знаю очень хорошо, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере, но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом восполняют с лихвой все недостатки».
«Пусть опера моя будет несценична, пусть в ней мало действия! Но я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку, потому что меня на это непреодолимо тянет. Я совершенно погружен в сочинение оперы».
«Мне кажется, что она [опера] осуждена на неуспех и на невнимание массы публики. Содержание очень бесхитростно, сценических эффектов никаких, музыка, лишенная блеска и трескучей эффектности… Я… писал “Онегина”, не задаваясь никакими посторонними целями. Но вышло так, что “Онегин” на театре не будет интересен. Поэтому те, для которых первое условие оперы — сценическое движение, не будут удовлетворены ею. Те же, которые способны искать в опере музыкального воспроизведения далеких от трагичности, от театральности, обыденных, простых, общечеловеческих чувствований, могут (я надеюсь) остаться довольны моей оперой».
«Как опошлится прелестная картинка Пушкина, когда она перенесется на сцену с ее рутиной и бестолковыми традициями».
Самым внимательным читателем, а не только исполнителем Чайковского всегда был Юрий Хатуевич Темирканов. Он понимал страхи и опасения автора лучше других.
Фото: Юрий Темирканов и Юрий Марусин, исполнитель роли Германа в спектакле "Пиковая дама" (ахив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича)
Что такое лояльность театру
Исполнитель роли Ленского Юрий Михайлович Марусин, солист Мариинского театра, с восторгом вспоминал эти дни:
«Я вспоминаю эту работу с ним как луч света в темном царстве оперы. Мы тогда, конечно, все были энтузиасты, все были молоды, и все были максималисты, хотели все сделать как можно лучше. Но такого проникновения в суть, такого понимания “Онегина”, как у Юрия Хатуевича, у нас, конечно, не было.
Я тоже был молодой, естественно ― порывистый и еще романтичный по сути. Может быть, он и взял меня в театр для того, чтобы я спел эту партию.
Он все нам показывал сам, все движения, позы, статику, состояние этого героя, как малых детей он учил нас всему и вся».
А у Сергея Лейферкуса есть и такое воспоминание:
«Юрий Хатуевич очень любил нас, певцов, особенно в его спектаклях. Он относился удивительно ко всем, это был безумно добрый человек, к которому можно было прийти с любой радостью, горем, проблемой. Неважно, кто это был — певец третьих партий или первостатейный. Он всегда старался решить его проблему. Но когда доходило до дела, он был непримиримый и жесткий.
В то время я уже начал активно ездить на гастроли, и вот получил приглашение, уже не помню даже куда. Я пришел к Юрию Хатуевичу, и он ответил: “А ты знаешь, что у нас выпуск «Онегина»?” ― "Да, конечно", ― ответил я, ― но я ведь вернусь за две недели до выпуска. Могу репетировать до отъезда и смогу репетировать после...»
А теперь ― слово самому Юрию Хатуевичу:
«Он сам виноват. Дело в том, что он поехал на какую-то халтуру и не репетировал, а репетировал другой артист, который, может быть, ему и уступал в комплексе ― но в театре есть свои законы, которые даже я не мог нарушать, потому что я обязан быть справедливым ― я же руководитель театра».
Сергей Петрович Лейферкус вспоминает эту историю без всякой обиды.
«Он мне сказал тогда: “А ты думал, ты приедешь с гастролей, гастролер, и выйдешь на сцену, будешь петь премьеру? Я не смогу тогда дать тебе премьеру, я дам ее тому, кто провел весь цикл репетиций!” И он был прав».
От своего принципа лояльности каждого коллективу Юрий Темирканов не отступал, даже когда речь шла о его главном исполнителе.
Фото: Юрий Марусин (архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича)
Исполнитель роли Ленского Юрий Михайлович Марусин, солист Мариинского театра, с восторгом вспоминал эти дни:
«Я вспоминаю эту работу с ним как луч света в темном царстве оперы. Мы тогда, конечно, все были энтузиасты, все были молоды, и все были максималисты, хотели все сделать как можно лучше. Но такого проникновения в суть, такого понимания “Онегина”, как у Юрия Хатуевича, у нас, конечно, не было.
Я тоже был молодой, естественно ― порывистый и еще романтичный по сути. Может быть, он и взял меня в театр для того, чтобы я спел эту партию.
Он все нам показывал сам, все движения, позы, статику, состояние этого героя, как малых детей он учил нас всему и вся».
А у Сергея Лейферкуса есть и такое воспоминание:
«Юрий Хатуевич очень любил нас, певцов, особенно в его спектаклях. Он относился удивительно ко всем, это был безумно добрый человек, к которому можно было прийти с любой радостью, горем, проблемой. Неважно, кто это был — певец третьих партий или первостатейный. Он всегда старался решить его проблему. Но когда доходило до дела, он был непримиримый и жесткий.
В то время я уже начал активно ездить на гастроли, и вот получил приглашение, уже не помню даже куда. Я пришел к Юрию Хатуевичу, и он ответил: “А ты знаешь, что у нас выпуск «Онегина»?” ― "Да, конечно", ― ответил я, ― но я ведь вернусь за две недели до выпуска. Могу репетировать до отъезда и смогу репетировать после...»
А теперь ― слово самому Юрию Хатуевичу:
«Он сам виноват. Дело в том, что он поехал на какую-то халтуру и не репетировал, а репетировал другой артист, который, может быть, ему и уступал в комплексе ― но в театре есть свои законы, которые даже я не мог нарушать, потому что я обязан быть справедливым ― я же руководитель театра».
Сергей Петрович Лейферкус вспоминает эту историю без всякой обиды.
«Он мне сказал тогда: “А ты думал, ты приедешь с гастролей, гастролер, и выйдешь на сцену, будешь петь премьеру? Я не смогу тогда дать тебе премьеру, я дам ее тому, кто провел весь цикл репетиций!” И он был прав».
От своего принципа лояльности каждого коллективу Юрий Темирканов не отступал, даже когда речь шла о его главном исполнителе.
Фото: Юрий Марусин (архив Санкт-Петербургской филармонии им. Д. Д. Шостаковича)