Мне ужасно хочется впихнуть эту неполиткорректность из очерка Евгения Гребёнки завтра в наш анабасис, но трагически некуда. Пусть хоть тут будет.

...Один знакомый мне старик рассказывал, что когда-то давно, во время его молодости, лет пятьдесят назад, он искал на Петербургской стороне квартиру, прочел на воротах довольно опрятного домика надпись: дом отставного арапа NN -- и постучал в ворота.
(NB. Тогда колокольчиков у ворот домов Петербургской стороны не было, да и теперь не везде есть эта роскошь.)
На стук моего знакомого вышел из калитки седой старичок в белом халате и таком же колпаке, что, при необычайной белизне лица, делало его очень похожим на альбиноса.
-- Что вам угодно?-- спросил белый старичок.
-- Мне нужно видеть хозяина дома,-- отвечал мой знакомый.
-- Я сам хозяин, к вашим услугам,-- и альбинос приподнял колпак...
-- Вы... хозяин?!.
-- Точно так.
-- Так вы... вы господин арап?
-- Точно так.
-- Извините меня, я думал... я привык...
-- Ничего. Что вам угодно?..
-- Я ищу квартиры; у вас, кажется, есть.
-- Прошу покорно.
Белый арап повел моего знакомого смотреть квартиру, но квартира менее занимала моего знакомого, нежели мысль: отчего арап так побелел? Положим, от старости голова побелела, так рожа должна бы остаться черна, как сапог, а то и рожа белая?! Думал, думал мой знакомый, ходя из комнаты в другую, и, наконец, кое-как обиняками, тонко и вежливо дал заметить альбиносу свое удивление, отчего, дескать, у него такая белая рожа.
-- Это не вас первых удивляет,-- спокойно заметил старичок,-- я стал арапом собственно по благоволению начальства.
-- Начальства?
-- Точно так. Вот изволите видеть: я служил просто истопником, а как пришло время выходить в отставку, жена и говорит мне: "Григорий Иванович, просись, чтоб тебя отставили арапом: ведь арапам пенсиону вдвое больше". "Штука!" -- подумал я и пошел к начальнику, попросил как следует, представил резоны, жена, дескать, дети... Вот он, спасибо, был добрый человек, представил меня арапом, и отставили меня с арапским пенсионом, а лицо-то у меня -- какое бог создал, милостивый государь!.. После меня еще человека три вышло в отставку тоже арапами.
-- И все белые?
-- Точно так.
-- Где же они?
-- Живут здесь, неподалеку.

В фейсбуке я это только френдам показывала, "потому что хочу вращаться в свете и не желаю вести замкнутый образ жизни". Иди потом доказывай благонравному Цукербергу, что Лебедев - это классик советской детской иллюстрации. А в тележке - танцуют все!
Причем работу эту - "Девушка и турецкий борец" - знала с незапамятных времен. И только сильно позже, приглядевшись, обнаружила, что девушка не вздымает наставительно пальчик, а демонстрирует сразу двумя пальчиками, очевидно, размер.
А ведь я всего-то хотела сравнить работы Конашевича и Лебедева 20-х годов.

К сегодняшнему разговору про Мейерхольда. Вернувшись из похода, пробежала глазами воспоминания Шостаковича. Обнаружила, что, конечно, процитировала не целиком. И без того сильные, со вторым абзацем бьют под дых.

"Мейерхольд безумно ее любил. Я никогда не видел ничего подобного. Трудно было даже предположить, что такая страсть может существовать в наши дни. Было в ней что-то зловещее — и все, действительно, закончилось ужасно.
Это наводит на мысль, что лучший способ сохранить что-либо — не обращать на него внимания. То, что ты любишь слишком сильно, обречено. Надо на все смотреть с иронией, и особенно — на то, чем дорожишь. Так у него больше шансов спастись".

В мемуарах Коржавина дохожу до эпизода, где Федор Гладков, став начальником Литинститута, первым делом приказывает снять со стен портреты Горького и Маяковского. Это все равно что вновь назначенный секретарь парткома велел бы снять Маркса и Ленина, комментирует Коржавин. Федор Васильевич не был флюгером, - читаю дальше и почтительно киваю. Надо же, Гладков-то ух! Даже мужу вслух процитировала. А дальше дочитываю: "Маяковского он хотел подвергнуть остракизму потому, что не терпел его творчества, а Горького потому, что основателем соцреализма считал не его, а себя, как автора "Цемента".

Звонил какой-то спамер. Я привычно молча положила трубку. Ах черт, опять забыла поразвлечься. Вычитала у Шапориной, что Раневская, когда ей знакомая дама однажды утомительно долго объясняла по телефону, почему она вышла за N. замуж, сказала: "Простите, я не могу больше говорить, я говорю с автомата". Притом что дама позвонила ей домой.
На бумажке, что ли, написать и положить рядом с телефоном.

Давно не видела, соскучилась. Фифочка небось тоже по нашим книжным завалам грустит. Правда, в Англии у нее теперь есть мыши и газоны, что хоть как-то компенсирует, надеюсь, утрату библиотеки.

Пока в метро ждала поезда, подошел смурной небритый гражданин. Долго мрачно сверлил взглядом черные двери, за которыми вздыхало подпетербуржье, наконец повернулся ко мне и горестно известил: "Здесь никогда не бывает солнца". Я сочувственно покивала, чем вызвала у пессимиста приступ доверия. Доехав со мной до "Маяковской", у эскалатора потрогал за рукав и пожаловался: "И здесь тоже".
Напоследок видела, как он с отвращением рассматривал Невский, который к пяти часам и впрямь от подземелья не слишком отличался.

Зашли после похода с самыми стойкими выпить кофе. Изысканное место, итальянский ресторан. Кресла такие, что обуревает желание поискать под обивкой сокровища мадам Петуховой. Официант небрежный красавец, косит глазом как мустанг. Заказала капучино и на кой-то черт ризотто с кальмарами. На этом месте мои попытки соответствовать шику заведения окончились, потому что четыре часа экскурсии потребовали визита в сортир. Заведение, впрочем, не сдавалось. В сортире все оказалось под стать ризотто и креслам - зеркала, красное дерево и позолоченные краны. А мне не до роскоши, поскольку четыре часа. И только я с комфортом расположилась, как над ухом интимно раздалось приятным мужским баритоном: "Что будете пить?" Чуть с унитаза не свалилась, ей-богу. Я, затаившись, молчала, и голос переспросил то же самое, но по-итальянски. Словом, выдающееся, высококультурное место. Уже выходила, а в спину мне с горечью все тот же баритон сообщал: "Ле коцце нон ле манджио волентиери!" Мидии, то есть, оказались не на высоте.
Чуть позже выяснилось, что ризотто, на которое я возлагала такие надежды, представляет собой горку риса с затаившимися глубоко внутри крошечными кусочками кальмара. Кусочки я выела, а рис разметала по тарелке, живо вспомнив детский садик.

Эээ, совсем замумукалась и не одарила любителей послушать умное ссылкой на рассказ Александра Долинина про "Гибель Помпеи" в русской поэзии. Для Адвиты, да. Вот сейчас небось заканчивает уже. Но у нас с собой было! Хотя и не Долинин, а Максимишин 10 декабря. И рассказывать он будет про народную фотографию. В некотором смысле тоже свидетельство гибели нашей персональной Помпеи, поскольку никакая цензура не догадалась наложить лапу на домашние фоточки дяди Пети или деды Васи.
"Фотолюбители снимали маму, папу, бабушку, свадьбы, похороны, посиделки, пляж. Ни у кого из великих вы не найдете фотографии рабочего барака или коммунальной кухни. А это ровно то, на фоне чего сфотографированы мама, папа и бабушка. Фотолюбитель не очень думал о том, на каком фоне сфотографировать брата Колю. И это здорово, потому что именно фон, или, по-умному, контекст, самочинно, по недосмотру неискушенного фотографа пробравшийся в снимок, по прошествии лет превращает карточку из семейного альбома в свидетельство".
Рассказчик Сергей изумительный, не сомневайтесь.
Деньги, как всегда, идут на лечение больных раком.
https://event.advita.ru/lect-41

Братцы, кто завтра от Сенной гуляет, напоминаю - в 12 собираемся. Не в одиннадцать. Не перепутайте, Кутузовы.

А также, чтобы два раза не вставать, хочу нажаловаться на тугоухих журналистов "Канонера". На Лермонтовском проспекте скверик есть, скромный зеленый клочок. Топонимическая комиссия внезапно озаботилась названием. И "Канонер" предложил окрестить Приютским. Де в примыкающем здании когда-то приют для девочек размещался. "Приютский, "приютские" - всегда у этого слова привкус имелся специфический, так детей дразнили.
Ну назовите вы Александринским, раз уж приют в память умершей от родов юной Александры Николаевны был основан. Хотя мне волю дай, я бы Философским назвала, мотивировав тем, что законоучительствовал там перед революцией Философ Орнатский, нехай народ просвещается.
Уж всяко Философский сквер приятнее звучит, чем Приютский. (О! Там же рядом Морской переулок. Жалко, конечно, что не Пароходский, но так тоже интересные ассоциации возникают.)

Редактировала когда-то сборник рассказов. Ну и выходит книжка, и обнаруживаю я ужаснувшимися глазами, что рассказ "Дверь" магическим образом после моих забот называется "Деверь". Как автор меня не убил, не знаю. Но теперь я на сайте, посвященном Грину, обнаружила воспоминания Веры Павловны Абрамовой, и груз того давнего греха пал с моих плеч. Есть люди и поталантливее. Не знаю уж, о чем думал этот корректор или редактор. Хочется радостно заорать: "О доме надо думать, о доме!" Ну или хотя бы о церковном пении.

"А вы вот что сделайте. Пойдите к полковнику X.; он служит в градоначальстве и состоит клитором церкви градоначальства. Любитель церковного пения, а певчие все больше барышни из адресного стола".

Да было, было. Но я сама эту историю очень люблю. Желаю, чтобы все.

Если оборотиться назад и поглядеть с вниманьем вокруг, то как-то даже легче становится. Стабильность - наша основная добродетель. Вот был такой Степан Петрович. Любомудр. Нет, это не фамилия, по фамилии он Шевырев. Член московского Общества любомудрия. Специально так называлось, чтобы отличать истинных любителей мудрости от легкомысленных французских философов-говорунов. Позже, кстати, незлобивые парижане удостоили его степенью доктора философии, но не суть. Приятель Гоголя, профессор Московского университета. В общем, образованный человек высоких устремлений. Именно он пустил в ход понятие "загнивающий Запад". В 1841 году опубликовал в журнале "Москвитянин" (ну еще бы) статью, в которой сокрушался: "В наших искренних дружеских тесных отношениях с Западом мы не примечаем, что имеем дело как будто с человеком, носящим в себе злой, заразительный недуг, окружённым атмосферою опасного дыхания. Мы целуемся с ним, обнимаемся, делим трапезу мысли, пьём чашу чувства… и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже пахнет".
Нащупав будущую российскую скрепу, видимо, так увлекся, что через несколько лет один из литераторов взмолился, обращаясь к редактору "Москвитянина": "Сделай милость, уйми ты Шевырева. Он помешан на гниющем Западе".

Насчет редактора не скажу, редактору надо поддерживать хорошие отношения со всеми авторами, но профессору неожиданно прилетело от внука Екатерины II, графа Бобринского. Не как внука, а как гнилого западника. На одном из вечеров 1857 года собравшаяся интеллигенция вяло обсуждала насущное. Славянофильство, статью Аксакова о богатырях, всякое такое благообразное. И внезапно речь английского политика Роберта Пиля (это благодаря ему, кстати, лондонских полисменов называют "бобби"). Кто-то из патриотов сэра Роберта охаял. Англоман Бобринский расстроился, и в ответ сообщил, что на будущую парижскую выставку зато из России нечего послать замечательного, разве сеченую крестьянскую жопу.
Присутствующий Шевырев кошмарно этим очернительством уязвился. И, надувшись от обиды, ответил Бобринскому, что после такого он не патриот. А дальше ситуацию чудесно живописует Тургенев: "На эти слова граф с изумительной находчивостью и совершенным à propos возразил: "А ты, сукин сын, женат на выблядке!" - "А ты сам происходишь от выблядка", - в свою очередь заметил профессор и бац графа в рожу..."

В общем, все как в фейсбуке. Но забанить дискутанты друг друга не могли, поэтому разодрались от души. Как в восторге писали свидетели битвы, "подрались они по-русски, то есть оплеухами, кулаками, пинками и прочими способами патриархального допетровского быта". Самое парадоксальное, что победил при этом западник Бобринский, сломав Шевыреву во славу Роберта Пиля ребро. Видимо, находился в лучшей физической форме. Обоим, между прочим, было за полтинник.
Эпическую битву москвичи и петербуржцы вспоминали потом долго и с увлечением. Оппоненты, надо думать, с меньшим удовольствием, тем более что обоих власти выслали из Москвы, запретив на всякий случай вообще проживание в обеих столицах.

Мы однажды в фб вспомнили Паустовского по какому-то небольшому поводу. Ну и, понятно, как началось! Он же вроде О.Генри или "Трех мушкетеров", цитировать можно бесконечно. Кто-то упомянул драматическую любовь Чакрабона и Катюши Десницкой, потому что снег, летящий над киевским катком, Катюшины косы, переброшенные на грудь, и ее взгляд из-под век на зачарованного тайского принца у всех, кто читал, остаются в сердце навсегда.
Я, однако, не удержавшись, влезла со своими оптимистическими поправками.
Паустовский выдумал трагическое окончание. Тогда гугла не было, и он пользовался слухами. Все у Катюши было хорошо. Она со своим принцем через какое-то время развелась, потому что он намылился брать вторую жену. Уехала и вышла замуж где-то в Штатах за прозаического инженера (вроде бы, лень проверять). А сын остался, там сейчас его потомок живет и играет рок на электрогитаре. Ну и познакомились они не в Киеве, а в Петербурге. Правда-правда. Я, конечно, всегда страшно сокрушаюсь, когда что-то интересное и красивое происходит не у нас, и норовлю притянуть это к нам хоть ниточкой, но в данном случае действительно встретились они у нас на Моховой.
В комменты суну фотографию их сына, тоже в романтического папеньку пошел и женился на англичанке или американке, не помню. А в ролике правнук их, Хьюго Чакрабон, рок-музыкант. Неплохо играет, кстати.

https://www.youtube.com/watch?v=Nd4S5r03QTs&ab_channel=Jaspal

Года три назад записывалась в одной передачке. Вскоре соратники выложили предварительно смонтированную, ну так, только участникам глянуть. А я трушу всегда ужасно на такое смотреть, сразу начинаю страдать, что тут вот мычу, там экаю, а здесь перепутала "классический" с "классицистическим". Но в этот раз до лингвистических тонкостей не дошло, потому что на первых же кадрах выяснилось, что трикотажная футболка изобретена дьяволом, а пирожными, которыми я все лето беспечно украшала свои будни, вымощена дорога в ад. В общем, надкушенный скромный бутерброд с сыром выпал изо рта. Все, впредь только отварной хек, кефир и добродетельные палочки сельдерея.
Утром, пока я собиралась с духом, чтобы вылезти из-под одеяла (однако оставлять на ночь окно приоткрытым уже не стоило), в дверь засунул голову муж и глумливо хихикнул:
- Телезвезда, телезвезда! Бебебе!
Я швырнула в него подушку и буркнула:
- Передача еще не вышла, поэтому никакая не телезвезда.
Думал он недолго.
- Втелезвезда! Втелезвезда!
Вылетела из-под одеяла пулей. Догнать, правда, не смогла.

Мало ли, кто не видел, а любовь мою к 20-м годам разделяет. На ютубе "Карьера Спирьки Шпандыря" (1926) лежит. Утесов до чего хорош там в главной роли. Не сразу опознаваем, уж больно физиономия худая. Но ухмылка фирменная, не промахнетесь. Так он и выглядел, когда с не менее зажигательной Риной Зеленой отплясывал на сцене "Балаганчика", пока в зале Есенин дрался с нэпманами.

(Кто на скриншоте рядом в клетчатой кепке, не знаю)

Так. Мне нужна эта книга. Не могу без нее. "Нелегалка". Издательство Corpus. История 19-летней еврейской девочки, никуда не уехавшей из нацистской Германии. Уцелела. Отказалась уезжать после войны.

"...В опровержение обычного довода, что гордость не позволяет жить в стране газовых камер, скажу вот что. Думаешь, чернь в других местах на свете, если бы там искусственно поощряли ее самые низменные инстинкты, вела бы себя иначе, нежели немецкая чернь? Немцы убили миллионы евреев. Но немцы же, рискуя жизнью, шли на большие жертвы, чтобы помочь мне уцелеть..."

("...были принудительные работы на заводе Siemens, неудачная попытка бегства, фиктивный брак с фанатичным нацистом, все ужасы нелегального положения во враждебной объятой войной стране. Ей помогали и ее предавали, ее укрывали и ее сдавали, за ней охотились и за нее заступались, и все это время ее единственной целью было просто выжить. Но даже в это страшное время в жизни находится место и для дружбы, и для преданности, и для смеха, и для любви.")