- Так обижают меня! То говорят - чего это у тебя тряпка воняет, то ведро не там поставила, то еще что. Да тоном еще таким! Вот пусть ищут теперь другого специалиста. А мне что - меня везде с руками оторвут.
- Чистая правда, - грустно заметила докторша. - Хорошую уборщицу поди найди. Это нас, врачей, как грязи.

Все, окончен дерзкий эксперимент по отращиванию седины. Больше никогда. Подбила приятельница, заверившая, что у них в Германии все так носят. Это модно, стильно и вообще естественная красота. Я долго терпела, при виде всклокоченной, с испуганным взглядом бабы в зеркале пытаясь убедить себя, что так надо, чтобы не прослыть отсталым элементом. И не то что ко мне кто-то обратился в транспорте с роковым: "Бабушка!" Просто больше нету сил держаться. Что немцу хорошо, то русской идите в жопу. Приехал парень домой, мгновенно привел меня в божий вид, поахал восторженно, обнаружив дедушку Мефисто в простенке, я окучила его историей дома на Лахтинской, проводила, благословляя на все лады. И теперь удовлетворенно вижу в зеркале веселого пацанчика с подбритыми височками. Главное, чтобы краска не оказалась сделана на Малой Арнаутской, а то мастер, хихикая, заверял, что от головы у меня теперь пахнет белыми грибами. Не помню такого за нормальным "гарнье".

Себе просто на память из письма 1955-го года Аристида Ивановича Доватура. К слову о русском языке, виновнике всех бед, проклятом и оплеванном.

...В Ленинграде за Ваше отсутствие открылся на Невском (рядом с домом б<ывшей> городской Думы, ныне городская станция) книжный магазин, где специально продаются книги стран народной демократии. Пока что там не бывало ни одной книги по древней истории или классической филологии, но немецкая художеств<енная> литература постоянно имеется: мне удалось приобрести и «Фауста», и однотомник Шиллера, и кое-что из Анны Зегерс. Видел я там даже Ганса Загса и, если не ошибаюсь, кое-что из или про Ульриха фон Гуттена. <...>

Десять лет всего прошло. Ленинград, так чудовищно пострадавший.

Вообще-то он был нелюдим и мизантроп. Обычно жил анахоретом на шкафу и спускался только чтобы дать леща Ваньке. Или зазевавшемуся гостю. На руках никогда не сидел. Мурчать не приходил.
Но однажды ему сделали операцию. От наркоза он отходил дома, довольно тяжело. Уложила пациента в гнездо из пеленок и села на кухне. Через какое-то время Шизик, еще в полубессознательном состоянии, пополз. Полз он в туалет пописать. Полз, словно к земле обетованной. Чтобы не описаться, понимаете? А потом приполз ко мне на кухню, где я под лампой распарывала старые пижамные штаны. Попытался запрыгнуть на колени, сорвался. Я бросила на пол штаны, уложила его на них. Шизик положил вялую лапу мне на руку и затих. Я легла рядом, и так мы пролежали довольно долго. А он держал меня лапой.

Внезапное для легких на подъем. Если кто-то желает завтра пристегнуться к небольшой компании, велком. Традиционно сезон открывается на Итальянской. Великие княгини читают самиздат, юные поэты исписывают стихами стенки гауптвахты, беспризорники изучают Древний Египет, Достоевский падает в обморок, Есенин дерется с нэпманами... В общем, как сказал поэт: все смешалось в общем танце, и летят во все концы гамадрилы и британцы, ведьмы, блохи, мертвецы. Разве что вместо блох у нас будут пьяные слоны. И, кстати, танцующий экскурсовод. Что примерно одно и то же. Начало в 11.00, гуляем часа три с половиной, перерыв на кофе-отдышаться. Стоимость 1500. Явки-пароли выдаются здесь: may@russianmidwest.com

Обещанный танец пьяного слона экскурсовод зажал. Впрочем, у меня есть оправдание - на Манежной столпотворение, выставка ретроавтомобилей. За это сегодняшним гулякам компенсация - мой любимый вид на дворец Шувалова, музей гигиены, ныне ядовито-голубой как яйца дрозда, а тогда нежного цвета топленых сливок. Взгляд со стороны Фонтанки, ничем не застроенной. Сквозная колоннада тянется справа налево до Невского. Примерно там, где по центру павильон, сейчас ресторан "Квартирка" (или он закрылся уже?) Ну а наша компания стоит справа, закрытая дворцом.

В комментах королева красоты конкурса 1901 года и ссылка на документалку 1962-го, где можно видеть американских джазменов в Ленинграде и толпы рвущихся к этому свингу ленинградцев. Кадры уникальные. И не только Ленинграда.

Ой, сейчас узнала - петербуржцы и понаехавшие, в "Свином рыле" на Фонтанке - выставка Василия Голубева.
Щас я еще в комменты накидаю. Он замечательный совершенно.

Марамзин, Бродский, Эткинд во дворе Фонтанного Дома.
Где-то, видимо, накануне 72-го, ни один пока не эмигрировал.
До открытия музея Ахматовой еще глаза вылупишь, тогда и в голову бы никому не пришло, что такое возможно. Самое что ни на есть тоскливейшее время.
Я в какой-то момент сообразила, что Deus conservat omnia следовало за ней по пятам. В Фонтанном. В Доме писателей на Шпалерной, который также бывший шереметевский. И мертвое тело в морге тоже лежало под этим девизом, поскольку институт Склифосовского - бывший странноприимный дом Шереметевых.
Вот и не верь в совпадения.
Мы, кстати, еще гадали, что эта троица там делала - выпивали где-то в закоулках двора или спецом под словами "Бог сохраняет всё" встали.

"Заночевала в Доме колхозника, не успела переодеться".
(Еще смешнее, что это мы после посиделки в Фонтанном Доме. Потеряшка-книжечка в оранжевых, как у Бендера, штиблетах не там, это по соседству, тоже на Литейном. Памятник потерянной Некрасовым рукописи Чернышевского. Рукопись грустит, как предчувствуя, что будут говорить по поводу "Что делать" советские школьники.)

Не то чтобы я хотела обратно в больницу, но одного у нее не отнимешь - больше нигде так не читается, как под капельницей. А главное, можно выбрать подходящую компанию, мы прекрасно устроились с Набоковым, потому что это оказалась идеальная ситуация для чтения комментариев к "Евгению Онегину". Но вдруг бестактно нагнали каких-то больных. Нарушили наше уединение. С одной стороны расположилась интеллигентная старушка с диабетическим чем-то там, которой все время звонил психующий внук, а она его величаво утешала, что ничего страшного, а котлеты возьми в холодильнике. С другой новенький, молчаливый дядька, издавший звук только один раз, когда, тихий и испуганный, зашел с воли в палату, а там я колбашусь на подоконнике (пыталась закрыть огромное, под потолок, окно). "Ой!" - молвил дядька и совсем окуклился. Вот с ним-то меня и объединили капельницей. Ну, то есть стойка одна, а прозрачные пузыри с целебной бурдой разные, конечно. Но если бы у меня была задача пошататься по коридорам, держась за стойку, пришлось бы тащить за собой еще и кровать с пугливым соседом. Я не пошла, потому что зачиталась.

Набоков, конечно, зануда страшный, оторваться невозможно. Через комментарии так и просачивается его размеренная и чуть снисходительная интонация. Когда в очередной раз прозвучало сожалеющее "еще одна слабая и банальная строфа" - это про "кого ж любить, кому же верить, кто не изменит нам один" (!) - во мне с криком: "А ты кто такой!" проснулся Шура Балаганов. Увлекшись конфликтом с классиком, не заметила, как все прокапалось. Минут через пять опустели пузыри и у соседей. Медсестра не шла. Кнопки вызова в этой палате нет. Мы закрутили краники на капельницах и стали совещаться, что же делать. Я уже собралась вытащить иглу самочинно, но робкий дядька сделал страшные глаза.
- Давайте ее позовем, - предложила старушка, которой явно хотелось домой, к внуку. И надтреснутым голоском задребезжала:
- Марина! Мариночка!
- Нет, так никто не услышит, - сказала я. - Давайте кричать все вместе. Три-четыре!
И мы грянули слаженным хором. У мужика неожиданно оказался внушительный звучный бас. Я вообще люблю поорать, когда нельзя. Старушка шла бэк-вокалом.
- Три-четыре! Ма-ри-на! Еще разок! Ма-ри-на!
Интересно, что особых последствий наш дебош не имел. Заглянула парочка врачей, меланхолично пообещали разыскать пропавшую медсестру и ушли.
Наконец принеслась, вся в мыле, Марина, и нажаловалась на коллег. Оказывается, у медиков профосмотр. Проходят они его в своей же, естественно, больнице. Когда есть минутка, тогда и проходят. И наша медсестричка, подключив больных к пузырям, помчалась чего-то там требуемое сделать. Потому что сотрудники без очереди. Но перед ней уже оказалась орава медиков. "У меня сорок человек на капельнице!" - пищала худенькая Марина, однако мрачные коллеги непреклонно ответили, что они с суток, смертельно хотят спать и никакие капельницы их с возможностью поскорее свалить домой не разлучат.

А пока она жаловалась, я успела вернуться к Набокову.
"Во времена моей юности, - сообщил холодным голосом Владимир Владимирович, - до начала советской провинциализации, панталоны и штаны означали просто любые брюки. Но само слово брюки считалось у петербуржцев чрезвычайно вульгарным".

Имелась в виду, наверное, некоторая манерность, вроде искусственных цветов вместо настоящих, отогнутый мизинец во время чаепития.
Тут, однако, вспоминаем эпизод из "Золотого теленка" насчет маленькой бумажки, прилепленной к двери магазина: "Штанов нет", мол, какой провинциализм, то ли дело культурно пишут в Москве: "Брюк нет". Любопытно было бы посмотреть на реакцию Владимира Владимировича, с его величавым петербуржизмом. Тем более что Ильфу с Петровым он в целом чрезвычайно симпатизировал и вроде даже гениальными близнецами аттестовал. Но в этом случае, подозреваю, мог позаимствовать интонацию у еще одного стопроцентного петербуржца, который, скривившись, молвил в сторону насмешливого одессита Чуковского, что "тот лезет своими глупыми одесскими лапами в нашу умную петербургскую боль".

Вот так доблестные органы пропагандируют чтение. Запрещают Ерофеева. А серые люди вроде меня про Виктора не знают, да и Венечку практически не читали, поэтому, услышав про репрессии в писательский адрес, заинтригованно делают стойку. Раз запрещают, то, видимо, хорошие сапоги, надо брать. На самом деле это не так, полно всякой дребедени запрещают, но увы, не за то, что дребедень.
Между тем френды, тактично вправляющие мне мозги в личке, разъясняют разницу между двумя Ерофеевыми, замечая, что докопаться до Венедикта - это как до Гоголя. На что я радостно отвечаю, что на Толстого и Некрасова органы протокол уже составляли, так что, как восклицал начальник тюрьмы в "Ва-банке": не вижу препятствий!
Кстати о классиках. Поскольку я изнемогаю от желания сделать футболку с принтом: "Он нам, дядюшка, не государь, а вор и самозванец" и подписать автора, Александр Сергеич тоже может скоро оказаться в списках экстремистов. Впрочем, ему не привыкать.

https://vkvideo.ru/video12133663_171257011

Волшебство просто настоящее. Дух захватывает. Особенно почему-то в тот момент, когда мимо пробегает мальчишка, подбрасывающий монетку.
И сердце сжимается при мысли, что с ними со всеми будет. Или что они будут делать с другими.

Пока мир продолжал сходить с ума, в Питере несколько малахольных (вообще, уже от природы) теток решали серьезную проблему. Моня перестала писать. Поскольку Монин демарш грозил серьезными последствиями, констатация факта быстро приобрела суровые обертоны. Нервное “Моня не ссыт!” летало с Васильевского острова в Озерки, из Озерков в Коломну, из Коломны на Охту, с Охты на Невскую Заставу и обратно. Что самое обидное, поселили при этом Моню на улице Писарева, и вот такой афронт. Хотя нет, самое обидное было не это.
Собаку Моню привезли из-под Донецка. Обычная для этих лет история. Обычная в своей мучительности. Помните недавнюю картину Лоры Белоиван, выставленную на аукцион в пользу беженцев? Лысый дед и бабка в розовой шляпке держат, обняв, котов, те и другие смотрят с картины совершенно одинаковыми глазами. А снизу их с отчаянием тянут за старомодные пальто маленькие человечки. Увидев ее, я задохнулась от узнаваемости. Хозяева Мони были такие вот старики с кучей животных. От переезда они отказались, как их ни уговаривала дочь, тоже, кстати, вывезшая несколько хвостов, не считая собственных детей. И погибли с разницей в неделю. Сначала дед, а потом баба. До сих пор не могу поверить, что это все происходит. Извините, не удержалась. Да, так вот. Полну коробушку осиротевших животных вывезла в Питер Дина Степанова. Их распихали по временным домам, с облегчением вздохнули - и тут такая подстава со стороны самой милой, человеколюбивой псины. Врач, к которому ее поволокли, обследовал Моню вдоль и поперек, после чего сделал вывод - ПТСР. Представив последствия для собаки длительного воздержания, все похолодели. Но внезапно выяснилось неожиданное.
- Ссыт только в ЖК “Романтик” в Гавани, - ошалело пожаловалась мне Диана со своей улицы Писарева. - Её привезли, я с ней четыре раза гуляла - не ссыт. Приехала волонтёр, у которой она обитала, водила по нашим дворам и в парк - не ссыт. Отвезла к себе в жк “Романтик”, там ссыт. Вот щас опять привезут. Далековато от меня, однако, до ветру бегать.
Я подумала и глубокомысленно изрекла:
- Когда Шизик отказывался какать, я пример показывала. Скребла в лотке.
- Я не могу ссать в парке, - уперлась Диана. - Да и скрестись тоже.

С Охты ситуацию бодро охарактеризовала Катя Канович:

- Кто видел в море корабли
(Не на конфетных фантиках),
Тот где угодно не нассыт,
А лишь в ЖК «Романтики»!

Однако нашлось в городе Петербурге место еще более романтичное. Моня из Макеевки, которая отказывалась поссать перед шоколадной фабрикой Жоржа Бормана. Побрезговала сквером у дворца великого князя Алексея Александровича. Пренебрегала газоном с видом на Исаакиевский собор. Вот эта самая Моня с облегчением оросила землю перед особняком нидерландского подданного Генриха Генриховича фан Гильзе фан дер Пальса. Но дело не в этом. Уже давно в этом роскошном обиталище располагается горвоенкомат. И дай бог жену веселую тому охраннику, который молча перенес акт собачьей непочтительности и не поднял заставу в ружье, а лишь смотрел с невыразимой укоризной на культурную с виду женщину в очках и ее собаку.

Лед, можно сказать, был сломан. Так что когда Моню забрала к себе в Ленобласть насовсем прекрасный человек Мария Энгельсон и все затаили дыхание - надо ли будет возить капризную, упрямую из Токсово к горвоенкомату справлять нужду, в первый же день Диана оповестила капслоком: МОНЯ ПОПИСАЛА!!!

По идее, Моню надо бы сфотографировать в окружении почти десятка участников спасательной операции, охранника горвоенкомата и ее новой хозяйки, но у меня есть только этот кадр.

Пост сдал, пост принял. Это Симочка. Точнее, это Катя Евченко - и Симочка. Если правильно помню, она с затопленных территорий. Олешки, кажется. Страшно трепетное существо. Надеюсь, что мне не придется возить ее в ЖК "Романтик". Хотя, если что, военкомат у нас тоже поблизости имеется.
Сейчас соображу, как одевается шлейка, и пойдем во двор проверять.

Тааак. С плясками и бубнами удалось уговорить поесть. Пошли проверять, как животное насчёт пописать. Симочка тут же покладисто присела в лопухах. Но радовалась я рано. Час нарезали круги по дорожкам Палевского сада под сочувственным взглядом Ольги Федоровны Берггольц. И ни одной, даже самой маленькой какашки Симочка этому миру не уделила. Видимо, у нее есть основания полагать, что говна в нем и без того слишком много. Собачники народ общительный. Скоро все знали, откуда приехала эта застенчивая малышка. И почему мы упорно ходим целый час, знали тоже. На каждом повороте народ взволнованно спрашивал: "Покакала?!" И сочувственно цокал языками.
Дома я пожаловалась на новую проблему Диане. "Совсем? - поинтересовалась циничная Диана. - Как удобно".
Волонтёры советуют идти к военкомату. Тем более что он тут рядом, на Ткачах. Но я угрюмо вспомнила, что это перестроенное подворье мужского монастыря, то есть нам с Симочкой могут припаять не только дискредитацию, но и оскорбление чувств верующих.

Видос, как обычно, в комментах.

Как известный кайфоломщик, подпортила настроение тру-петербурженке. Уронила каплю того-этого в романтические медовые мечты. Но кто бы удержался? Особенно если человек сообщает, как чудесно было жить в Петербурге николаевского времени. Православие, самодержавие, народность, а также дисциплина и чистота. Свежий воздух, опять же. Поначалу я была кремень. Даже не спросила, какого социального происхождения ее пращуры, что им так чудесно жилось. Но когда она строго поправила соседку, неосторожно сказавшую "подъезд", во мне взбурлило злодейство. Соседка-москвичка, визитирующая Петербург вместо вздорожавшей Турции, виновато заморгала, озирая обшарпанный черный ход, в который мы просочились, и явно робела спросить, почему такую дыру называли парадной. Ну и я не выдержала. К сожалению, дом, хоть и существовал при Николае Палыче, отхожие места пролетной системы утратил. А вот ниша на лестничной площадке подозрительно напоминала те самые, в которых устраивались жильцы, добежав до них из своих квартир, ватерклозетом не обустроенных. Стульчака не сохранилось, а двери, по заверениям историков, в этот сортир "на ход ноги" и тогда не существовало. Нравы были значительно проще. "А куда же девалось... это... ну, это?.." - стесненно спросила москвичка. И я добила дам рассказом про выгребные ямы.
(Ребята, не терзайте меня вопросами, когда начнутся экскурсии по расписанию. Я сейчас хромаю и пытаюсь привести в порядок посыпавшиеся суставы, а вожу редко и когда совсем уж берут за горло. Надеюсь до конца июня восстановить ходибельность.)