tag's: #soukoku; #sketch; #au; nsfw

Специально для SugarKizzy по феи!ау Лисьих глазок.

— Чуя... — выдыхает тихо, сорвано, в тон лёгкому колыханию ветра над головой.

Руки скользят по талии, оглаживают нити шрамов, что морозными узорами раскрашивают белоснежную кожу. Горячие губы прижимаются к загривку, оставляют багровые пятна и отпечаток зубов, добавляя красок в бесцветную картину ломкого совершенства, которую представляет собой Дазай. Чуя пленён им, он хочет присвоить его себе, заставить изнывать от пронзающего тело наслаждения. В его родной осени сотни оттенков, тысячи тонов, но ни один из них не сможет сравниться с Дазаем и его ослепительной белизной, разбавленной всполохами голубого.

— Ты так прекрасен, — шепчет Чуя, опускаясь чувственными поцелуями ниже, медленно прокладывая себе путь к основанию трепещущих крыльев. — Я готов любоваться тобой вечно.

Дазай в его руках едва стоит, всё тело пронизывает дрожь, ноги так и норовят разъехаться в стороны – Чуя любезно вклинивает своё колено между них, давит на талию, призывая опуститься на него – а от давления на возбуждённый член с губ срываются несдержанные стоны. Слабый толчок, плавное скольжение, из-за которого чувствительная плоть трётся о рельефную поверхность чужих штанов. Вязкая капля предэякулята срывается с головки, тонкой ниточкой тянется вниз.

Ногти царапают шершавую кору дерева, когда язык проходится по основанию правого крыла, очерчивает узоры, поднимается выше и выше, доходит до самого кончика. Дазай громко вскрикивает, его глаза широко раскрыты, а губы дрожат под тяжестью стонов, что готовы сорваться с них в любую секунду. Чуя осторожно, едва смыкая зубы, прикусывает его крыло, тут же зализывая место укуса. Он ждёт несколько секунд, боясь сделать больно или навредить, ждёт просьбы остановиться, но Дазай лишь тихо скулит и прогибается в спине, подставляясь. Его член снова проезжается по колену Чуи – он чувствует, как медленно сходит с ума. Ощущений так много, что они плавят разум, туманят сознание, превращают Дазая в безвольную куклу, способную лишь впитывать в себя всё, что ему могут дать.

Чуя сильнее сжимает в руках его талию, перехватывает его поудобнее. Помогает Дазаю тереться, пока языком и зубами продолжает играться с его крыльями. Языком он обводит каждый узор, каждую линию, каждый завиток. Наслаждается всполохами зимней прохлады, что окутывают чужие трепещущие крылья. Чуя прижимается к ним губами, а в голове бьётся заполошная мысль – могут ли они растаять от его дыхания? Переводит взгляд на второе крыло, на его неровность, на оборванный край. Жмурится и, последний раз прикусив самый кончик, возвращается к основанию крыльев.

Дазай в его руках уже никакой – он едва может сказать хоть слово, с языка слетают одни лишь стоны и бессвязные мольбы. Чуя чувствует, что в месте, где Дазай трётся о него, всё липкое и мокрое. Предэякулята ужасно много, капли скапливаются на головке, стекают медленно вниз. Дают понять, что он уже на грани, что он балансирует на краю пропасти, готовый вот-вот сорваться в темноту бездны. Утонуть в океане удовольствия и не всплыть наружу. С трудом отняв одну из рук от его талии – он бы касался его вечность, будь у него такая возможность – Чуя переносит её на член Дазая, сразу же оглаживая пульсирующую плоть.

Стонов становится больше, они звенят в воздухе, переливаются пением зимних ветров в осеннем гроте. Чуя водит обжигающе горячими – задержись на месте чуть дольше и на белом полотне останется ожог – губами по гладкой коже спины. Прикусывает совсем рядом с местом, откуда растут крылья. Языком собирает капли пота. Медленно водит рукой по эрекции Дазая, давит большим пальцем на головку, оглаживает круговыми движениями.

Как было бы прекрасно, останься они в этом мгновении навечно. Здесь, на границе лесов, где они будут только одни. Никаких больше фей, никаких эльфов, никаких обязанностей и забот, лишь сбитое дыхание – одно на двоих, только так, по-другому просто нельзя – вызванное пламенем страсти. Приправленное безграничным удовольствием. Посыпанное приторно сладкой крошкой любви.

мы знаем, что дазай умеет сливаться с тенью, поэтому сегодня я предлагаю вам представить, как часто он доводил чую до визга своими внезапными прикосновениями или криками.

tag's: #soukoku!teen; #headcanon

#sketch #soukoku

:||🩸

—Чуя, приди в себя. Наши судьбы не должны закончиться здесь, потому что нам суждено—

—

Им было суждено пройти через груду дерьма, чтобы в самом конце осознать насколько каждый из них дорожил другим.
Всякий раз - всё, как по выученному сценарию: жертвовали собой, убивали миллионы людей и разрушали город вдребезги.
Всё это, только чтобы глаза напротив горели так же ярко, как конец этого света, а руки, так часто бывшие по локоть в крови, обжигали кожу своей теплотой.
Всё - ради своей судьбы.

Им было суждено переехать в большой дом загородом, где с террасы открывался прекраснейший пейзаж на всю Йокогаму. Они любили сидеть там с утра пораньше за свежеиспечёнными Чуей блинчиками и разговаривать обо всём, пока Накахара в одном хаори курил сигариллы с вишневым вкусом, позволяя Дазаю сделать одну-две затяжки из своих рук. А по вечерам, эти двоя, заключенные в объятия, вальяжно попивали дороге вино и говорили о том, какой же до одури красивый вид открывается на закате, глупо пялившись друг на друга и имея в виду совершенно не город.
Недалеко был пляж, куда они часто ходили гулять, держась за руки, много целуясь и соревнуясь в «блинчиках» на воде.
«А ты говоришь, что я совсем не умею готовить, глупый Чиби!» - восклицал Дазай при своем выигрыше, на что рыжеволосый недовольно хмурился, называя его дураком и утягивал за собой вдоль моря.
Чуя был в полном восторге от этого места, так как на берегу всегда было много собак. Саму клялся, что еще не раз отдал бы всё, лишь бы видеть эту очаровательную улыбку чаще. После этого он стал более лояльно относится к предложению завести щенка, даже будучи пугливым насчет такого существа Дазай думал о том, что сейчас самое время, чтобы сделать его чиби-мафию счастливой.
Их увлечениям тоже было место. Они взяли дом с большой гостиной, чтобы оборудовать небольшую библиотеку, которую так давно хотел заиметь Дазай, и не менее просторным погребом, чтобы у Чуи было достаточно пространства для своей коллекции.
Кухня тоже была вместительной и даже если Осаму был одним из тех, кто скорее подожжёт её, чем сделает что-нибудь сносное - он обожал их совместную готовку. Правда это больше походило на кулинарный хаос: двое постоянно кидались продуктами, смеялись, обмазывая мукой и соусом друг-друга, а потом, оба разгоряченные, придавались нежности прямо на месте готовки, из-за чего вся еда часто сгорала к чертям. Никто не придавал этому значения - для них больше не было тревог, которые могли хоть как-то отвлечь от самого важного человека рядом.
Им было суждено узнать какого это - жить нормальной жизнью и не бояться, хотя бы какое-то время, что вселенная заберет всё, что у них осталось.

—

Звук выстрела эхом разнесся по всему зданию. Хлестнувшая из ран кровь заметно испачкала пол и стены, а обмякшее тело так и продолжало смотреть на парня, который только что совершил непоправимое.

—Хаха, наконец-то, я так долго этого жда—

||

tag's: #soukoku; #sketch; #au!beast

Его комната была полна зеркал, их холодный блеск насмешливым огнём опаляет опухшие глаза. В них лунным серебром отражаются беззвучные слёзы, медленно стекающие по щекам. Человек в отражении покачивает ногой, продолжая что-то лениво писать в своём блокноте. Дазай не может отвести взгляд от книги за его спиной – она влечёт к себе, забивает собой разум шуршанием страниц, обещает даровать столь желанное долго и счастливо. Книга может исполнить любое желание. Книга может уничтожить всё.

— Верни его...

Голос тихий, сорванный. Слова обдирают горло, обжигают язык – после затяжной истерики говорить ужасно больно. Дазай сбился со счёта, который раз проживает этот момент – он перестал считать ещё на восемьдесят девятом перезапуске. Сколько раз он проваливал свою миссию? Сколько раз мужчина в бежевом плаще одаривал его презренным взглядом? Сколько раз он слышал фразу "Ты снова облажался"? Сколько раз он умирал?

Человек в зеркале громко захлопывает свой блокнот, крутя между пальцев механическое перо. Ласково улыбается ему.

— Вернуть? — насмешливо тянет отражение, чей голос ничем не отличается от звона разбивающегося стекла. — Что именно ты хочешь, чтобы я вернул?

Дазай тяжело дышит, прижимает к круги колени, игнорируя боль в сломанных рёбрах. На его рубашке расцветаю алые бутоны, по груди стекают густые капли крови. Нос неприятно щекочет металлический запах, что смешивается со смрадом свалки. Слёзы не останавливаются, они продолжают течь, даже несмотря на то, что тело Дазая находится на грани обезвоживания. Он бы уже давно потерял сознание, но никто ему это не разрешал.

— Верни его...

— Ты ведь сам всё только усложняешь, — отражение разочаровано качает головой, поднимаясь со стула. Медленно движется в сторону, переходит из одного зеркала в другое, из второго в третье, из третьего в четвёртое – он делает это до тех пор, пока не оказывается у Дазая за спиной. — Какого чёрта ты сидишь здесь и бесишь меня, если должен быть у его дома?

— Верни его... — потеряно повторяет Дазай. Его тело дрожит от смеси страха и отчаяния, ощущая на себе весь гнев человека в бежевом. Он не знает, что с ним сделают за неповиновение, за сорванный в самом начале сценарий, но ему так невыносимо плохо. — Я всё сделаю, только верни его...

Звук удара. Оглушающий звон прямо над головой. Осколки осыпаются Дазаю на голову, некоторые из них царапают кожу, впиваются в тело. Человек тяжело дышит, что-то шипит себе под нос – Дазай его не слышит, но не понимает, причина в том, что тот говорит слишком тихо, или в том, что в его ушах всё ещё звонит – переходя в соседнее зеркало. Следует долгая минута молчания – Дазай едва успевает разомкнуть губы, как его сразу же перебивают.

— В этом мире, — нежный шёпот бьёт по нервам сильнее, чем град пуль. — Чуя тебе не принадлежит. Ты можешь сколько угодно скулить, чтобы я вернул его, но этого не случится. Он останется с Одасаку, чтобы охранять и защищать его.

Дазай переводит взгляд с книги на человека, смотрит на него своими пустыми глазами.

— Я не буду подчиняться тебе, — упрямо заявляет он. — Он дорог тебе, а не мне. Если это поможет вернуть Чую – я лично спущу курок.

Ответа не следует. Человек смотрит на него, прожигает дыру. Неожиданно лампочка над головой начинает мерцать, потухая. Дазай напряжённо сидит в темноте, ждёт неминуемое наказание, очередной перезапуск, да что угодно. Но, в итоге, получает лишь тихий смех, что раздаётся, кажется, из всех зеркал одновременно.

Этой ночью Дазай умирает от заражения крови – его смерть долгая и мучительная. Человек в бежевом с улыбкой наблюдает за его криками и метаниями, прежде чем вырвать из книги очередной лист.

***

Дазай пустым взглядом смотрит на ясное небо. Каждый кусочек тела отдаётся невыносимой болью, но он смиренно терпит, молчит. Ни одним мускулом на лице не выдаёт свои истинные чувства, которых так много, что впору сойти с ума. Особенно когда на грудь опускается нога в тяжёлых берцах, не давая нормально дышать.

Сверху раздаётся громкий смех, из-за которого в груди сердце заходится в бешенном ритме.

tag's: #soukoku; #sketch

Ацуши неуверенно переминается с ноги на ногу – совместный отдых с портовыми всё ещё кажется чем-то неправильным, странным – бросая неловкие взгляды на людей у озера. Там, сидя на расстеленном пледе, сидят Дазай, Юан и Сигма – первые носятся вокруг с цветами в руках, вплетают их двухцветные волосы и что-то воодушевлённо обсуждают. Они наслаждаются вечерней прохладой, ведь в последние дни не так часто получается выбраться куда-то из-за скопивших бумаг. Довольно наивно, но Ацуши всегда полагал, что в мафии с этим гораздо проще.

Стоящий рядом Чуя тушит окурок о землю. Он не уходит, давая возможность юному дарованию озвучить вопрос, что уже давно крутится на кончике языка.

— Чуя-сан, — наконец-то собирается с силами Накаджима. — Могу я задать вам вопрос?

— Ну, попробуй.

Краем глаза он замечает лёгкое копошение на берегу. Кажется, Дазай что-то ищет в траве. Алое свечение окутывает небольшую горку листьев под ногами, что уже через секунду опадают на растрёпанные кудри. Лёгкая улыбка расцветает на губах, стоит пальцам бережно коснуться белоснежного цветка, что в кружащемся танце парит у его лица.

Чуя не сводит с Дазая взгляд. На дне карих глаз отчётливо видна ничем не прикрытая нежность.

— Почему вы никогда не останавливаете Дазай-сана, когда он пытается покончить с собой? — на одном дыхании выпаливает Ацуши. Он знает, что лезет туда, куда ему не следует – он наверняка пожалеет об этом – но проклятое любопытство пожирает изнутри.

Чужое молчание неприятно давит на нервы, разбавленное лишь редкими смехом и руганью их коллег, которые, судя по всему, принялись о чём-то спорить. Сигма активно жестикулирует руками, пока Дазай прячется за спиной улыбающейся Юан. Вдалеке виднеется силуэт опоздавшего Акутагавы.

— А зачем его останавливать?

Ацуши удивленно моргает, уже решив, что отвечать ему никто не собирается.

— Но ведь...

— Не пойми меня неправильно, пацан, — Чуя перебивает его, не давая договорить. — Я не хочу, чтобы этот придурок умер – да и никогда не хотел, чего уж таить – но кто я такой, чтобы распоряжаться чужими судьбами? Я не бог, — он тихо смеётся, его правая рука ложится на грудь, а глаза закрываются. На секунду Ацуши мерещится, что они приобрели красный оттенок, но наваждение быстро проходит. — Чтобы запрещать Дазаю что-либо делать со своей жизнью. Тем более, что мне известно о нём и его прошлом гораздо больше, чем всем вам вместе взятым.

Это странно, думает Ацуши. Разве можно рассуждать подобным образом, когда речь идёт о любимом человеке? В агентстве всегда очень трепетно относились к суицидальным наклонностям Дазая – каждый из них готов был в любой момент вытащить его с того света. Это стало обыденностью, чем-то само собой разумеющимся. Так почему же Чуя, самый близкий Дазаю человек, не чувствует то же самое? Это всё неправильно. Так просто не должно быть.

Однако он не успевает возразить – объект их обсуждения внезапно оказывается рядом. Дазай снял свой бежевый плащ, накинув его на плечи замёрзшего Сигмы, на нём осталась лишь чёрная водолазка с высоким горлом. С одной стороны волосы были заплетены в крошечную косичку и заправлены за ухо. Там же находился цветок, который Чуя недавно передал ему.

Накахара хмурится. Он сбрасывает собственный плащ и, дёрнув Дазая за руку к себе, самолично надевает его на чужие плещи.

— О чём разговариваете? — руки одним ловким движением сбивают шляпу с рыжей макушки, из вредности бросая её на грязную землю. На предупреждающее рычание Дазай лишь посмеивается и примирительно целует Чую в кончик веснушчатого носа.

— Не твоё дело, Скумбрия, — голос пропитан недовольством, но, противореча ему, Чуя прижимает Дазая к себе за талию, лбом упираясь ему в плечо. Он не спешит подбирать шляпу, вместо этого предпочитая стоять вот так, обнявшись, и подставляться под пальцы, что играючи перебирают его пряди.

из-за частой бессонницы дазай может отключиться в любое время и в любом месте. он старается контролировать это, как может, но иногда это происходит совершенно непроизвольно – чуя такой тёплый, его руки в волосах ощущаются ужасно приятно, а его плечо/колени удобные, что держать глаза открытыми просто невозможно.

tag's: #soukoku; #headcanon

однажды кот нуар говорит: «твои родители соучайно не пекари? тогда откуда у них такая булочка», пока его невозможно длинные руки тянуться к чужой талии. мистер баг на это лишь угрожающе скалится и подвешивает наглеца к ближайшему фонарному столбу.

( и совершеннл ничего в тот миг не выдаёт в нём страх того, что этот невысимый засранец каким-то образом раскрыл его личность )

tag's: #soukoku; #headcanon; #au!miraculous ladybug × misterbug!chuuya & cat noir!dazai

tag's: #soukoku; #sketch

По мотивам прекрасного арта не менее прекрасной SuggarKizzy

Касания губ нежные, как взмах крыла бабочки. На бледной коже расцветают любовные пятна, помада лёгкой прохладой оседает на щеках. Чёлку откидывают назад, открывая больше пространства. Дазай тихо смеётся, запрокидывает голову назад под недовольный вздох. Играется. Дразнит.

Красуется под жадным взглядом, но трогать себя не даёт. И так уже позволил больше, чем задумывалось изначально.

— Не знал, что очки тебя так заводят, — его голос – концентрированный сладкий сироп. У Чуи только от него сводит зубы, настолько он приторный. Если бы его можно было съесть, то поход к стоматологу был бы обеспечен.

Он подносит своё запястье к лицу, оглаживает взглядом оставленный алый отпечаток. Этот – один из первых. Дазай прикасается к нему губами, целует, смотря прямо в карие глаза, что полны жадности и обожания. Улыбается, и его улыбка – воплощение искушения, сосредоточение греха. Дазай знает каждую его слабость, знает куда лучше надавить, чтобы получить желаемое.

Чуя слизывает с губ помаду, химический вишнёвый вкус обволакивает язык. Не очень приятно, отдаёт нотками горечи, но он не обращает на это внимание. Следит за чужими действиями, неотрывно наблюдает за тем, как Дазай слизывает оставленные им отметины. Он шумно сглатывает, тянется вперёд, но его тут же останавливают.

— Плохой пёсик, Чиби, — Дазай кладёт пальцы поверх его губ. — Команды не было. Ты ведь не хочешь разочаровать хозяина?

— Дазай...

— Нельзя.

Чуя потерянно смотрит на него. Это всё начинает походить на особый вид пытки, одной из самых изощрённых, что Дазай мог придумать. Ужасно хочется коснуться его, сжать в руках талию.

Остатки самоконтроля стремительно покидают его.

Рывок вперёд – Дазай падает на спину, тихо шипит из-за впившейся в спину пружины – и их губы соединяются в поцелуе. Помада размазывается между ними, пачкает собой щёки и подбородки.

Чуя проиграл пари, но проигравшим себя совсем не чувствует.

tag's: #soukoku!16; #sketch

Всплеск, холодные капли разлетаются вокруг лепестками водяного цветка. Чуя громко ругается, трясёт головой, словно промокшая под дождём собака, но вылезать не спешит – рывком тянет на себя за рукав рубашки, игнорирует несуществующее сопротивление. Чёрный плащ соскальзывает с костлявых плеч, с тихим шорохом падает на землю, собирая собой дорожную пыль. Приземляется рядом с точно таким же сброшенным при падении плащом.

Лунный свет серебром заливает безлюдный и давно всеми забытый парк-аттракционов – они сбежали с очередной безумно скучной зачистки, сбросив всю ответственность на Хироцу, что, казалось, только и был этому рад. И неизвестно, так его достали бесконечные ссоры или же старик и правда обеспокоен их разорванным в клочья детством.

Тёплый весенний ветер приятно шелестит над головой, взъерошивает ласковым прикосновением растрёпанные мокрые волосы, что сейчас мешаются в однородную массу. Они катаются по идущему трещинами белому бетону, бьются головами о центральную часть фонтана и постоянно отплёвываются от грязной воды. Чуя победоносно смеётся, прижимая руки извивающегося, пытающегося вырваться Дазая к полу, гордо сверкает глазами. Наклоняется к его лицу, заставляя замереть с широко раскрытыми глазами, в которых рождаются и умирают целые вселенные. Чуя смотрит в них каждый день, знает каждый оттенок, каждый подтон, что скрывает за собой всех чудищ скалящей клыки бездны – уязвлённое одиночество, потерянный смысл, разбитые мечты и надежды. Смотрит в них каждый день, с интересом истинного исследовать записывая на подкорке своей души неописуемый восторг, вызванный переходом горького кофе в жжённую карамель.

Их лбы стукаются друг о друга, носы соприкасаются, а дыхание мешается в одно. Чуя чувствует, как трепещут чужие пышные ресницы. Не может отвести взгляд, полностью заворожённый, околдованный. Кажется, отстранись хоть на миллиметр и всё – весь мир тут же окрасится в тошнотворную серость лабораторных стен.

— Так и будешь сверлить во мне дыру? — тихий шёпот оседает сахарной пудрой на губах. Чуя тяжело сглатывает, чувствуя, как Дазай сильнее жмётся к нему – его тело слегка подрагивает от начавшей падать температуры, прижатые руки без проблем вырываются из ослабевшего захвата и спускаются чуть ниже. Пальцы переплетаются в замок, ключ от которого был потерян ещё на моменте изготовления – теперь их не разъединить, не оторвать друг от друга.

Они навечно связаны красной нитью, обёрнутой вокруг шеи.

— Нет, — также тихо отвечает ему Чуя, с благоговением следя за медленно опускающимися веками. Записывает это на сетчатке глаза, уже заранее зная, что это картина навечно останется с ним, клеймом высеченная на сердце.

Когда их губы впервые соприкасаются, над головами взрываются мириады звёзд. В ушах звенит, дыхание кончается непростительно быстро, но они жадно глотают воздух носом, не желая отстраняться. Неловкие объятия и неумелый первый поцелуй, разделённый на двоих – разве может в этом мире быть что-то важнее.