Success is the best revenge?

В беседе с коллегой вспоминали треды, связанные с буллингом, ну, знаете, когда блоггеры делятся своим опытом травли, и набирается с несколько сотен комментариев подписчиц и подписчиков о похожем опыте. Некоторые истории душераздирающие, некоторые полайтовее. Почти всегда мы сталкиваемся с повторяющимся нарративом о том, что инициаторы травли теперь «никто» или «плохо закончили», и это утешает рассказчика, что вполне можно понять, здесь вера в справедливый мир гармонизирует с реальностью.

Но что если обидчики выросли и достигли мировой известности, сказочно разбогатели, построили счастливую личную жизнь? Становится ли уродство их поступка «правом сильного», обесценивается ли существование тех, кого они ранили?

Знакомые терапевты рассказывают, что пережившие травлю клиенты часто отождествляют оценочность с объективностью.
Они говорят: «Нет, ну тогда я объективно был таким-то», рационализируя произошедшее. Чемпионы, управленцы, инфлюенсеры примыкают к сильнейшим/состоявшимся/популярным, подкрепляя собственную ценность одобрением имеющих вес в обществе. Иногда они оттеняют бывших обидчиков, иногда такой референтной группой становятся сами обидчики (например, клиент, переживший избиение одноклассниками, занялся спортом и примкнул к коммьюнити своих булли). В процессе терапии выясняется, что страшным сном для таких людей является потеря контроля над статусом, телом, жизнью в целом, которая коррелирует с самонизвержением, возвращением в состояние жертвы, заслуживающей порицания. Можно представить себе степень напряжения, сопровождающего перманентно.

Кажется крайне важным работать над выходом из этой матрицы сравнения и оценивания, над осознанием и принятием простой мысли: даже если вы остались тем самым «неуклюжим» ребенком, даже если ваша жизнь не пошла по кинематографическому сценарию «успех - лучшая месть», вы достойны любви, принятия и уважения. А насилия, травли, и обесценивания - нет.

#житейское

Как вы наверняка уже знаете, один из расхожих мифов о психотерапии - это приведение людей к общему знаменателю, упразднение их изысканной сложности, особенно в том, что касается страданий. До терапии я очень любила эстетику умирания (человеческого и природного), всякий мрак, агрессивную музыку и кровавые мистерии. После и в процессе терапии я люблю все то же самое, но не использую их как средство интенсификации одиночества или горя. Есть светлая грусть, а есть мрачная радость, и мне они по душе.

#самораскрытие

https://youtu.be/QJZJDvdL1bI

​​Вернусь к сборнику статей «До и после тюрьмы: женские истории» под ред Е. Омельченко.

Книга - результат проекта «Возвращение» 2011-2012 гг., в рамках которого социологами исследовался (пост)пенитенциарный опыт молодых женщин. Это практически единственная отечественная работа, основанная на качественной методологии, мотивированная попыткой узнать женщин с опытом заключения, а не диагностировать, исправить или посчитать.

Крайне занятный подход предлагает исследовательница Н. Гончарова, рассматривающая тюремную гигиену как форму нормализации и контроля женской телесности. Используя понятие двойной структурации Э. Гидденса (первичная структурация - это правила взаимодействия заключённых и пенитенциарной системы, вторичная - вырабатываемые в ответ алгоритмы действия самих заключённых), концепты П. Бурдье и М. Фуко, Гончарова иллюстрирует противоречивость и сложность гигиенических режимов дисциплинирования. «…гигиенические правила «вписываются» в тело заключенного через навязывание определенного гигиенического порядка, с одной стороны, и конструирование собственных дискурсов чистоты и гигиены, с другой».

В числе проявлений дисциплинарной власти —разгораживание территории, пространственное разделение и изоляция, распределение времени на дробные интервалы (10-25 минут на утренние гигиенические процедуры для всех заключенных барака), лишение приватности (многие информантки сообщали о необходимости при всех справлять нужду, мыться без перегородок и т.д.), запрет на индивидуализацию публичного пространства (зачастую запрещено не только украшать свое спальное место, но и, скажем, сушить белье на спинке кровати).

Согласно Ю. Лотману, пишет Гончарова, сферы ограничений, накладываемых культурой, делятся на регулируемые стыдом и страхом, «нивелирование чувства стыда приводит к тому, что именно страх - боязнь получить взыскание, наказание - становится основным регулятором поведения».

Тема бытовых условий, чистоты и гигиены в текстах интервью стоит крайне остро. Эти понятия становятся центральными в ассоциативном ряду понимания «женственности» и «женщины». «А кто-то из девчонок говорит: «Как вы не можете нас понять - мы женщины. Нам мыться надо, ну нам надо помыться. Нам это необходимо». А контролёр говорит: «У зеков нет пола». Вот. Меня это вообще накрыло просто», - сообщает одна из респонденток.

Правозащитницы тоже уделяют внимание «гендерной слепоте» условий содержания в женских колониях. Отсутствие горячей воды, доступных менструальных средств, низкое качество мед. обслуживания, становятся критичными, особенно когда речь идет о беременных заключенных. Дискурс чистоты способствует выстраиванию внутренних иерархий своя/чужая, опасная/безопасная, чистая/грязная, больная/здоровая и т.д.

Парадокс заключается в том, что в исправительных учреждениях постулируется не отказ от гендерной идентичности, а ее усиление. В тюрьме женщин пытаются исправить не только как правонарушительниц, но и как «неправильных» женщин, однако минимизация потребностей и желаний, десексуализация и невозможность «быть женщиной» в привычном для социальной реальности смысле, порождают очевидный диссонанс.

#диссертация

Дорогие, я в некотором ступоре, поэтому заглядывайте сюда за техниками самопомощи и релаксации. Всех обнимаю и желаю найти свой уникальный смысл продолжать жить и действовать. Чувствую, вот такая пересборка «Я» предстоит нам всем еще не раз.

Следующим постом хочу сделать небольшой обзор на работу Джудит Батлер «Сила ненасилия». Кажется насущным рассказывать о предполагаемой психологической природе разрушительных событий, окружающих нас постоянно, а особенно сегодня. Осознание этой природы не всегда успокаивает, тем более, если речь идет о спасении близких, но отсылает нас к стоическому «взгляду бога», когда мир и история воспринимаются более целостно, а не в границах частной трагедии.

Пока хочется написать, что многие прибегают к тактике «успеть нечто до смерти». Зачастую это включает в себя то, что сухо называют саморазрушающим поведением. Иногда это становится эскапизмом - уйти в работу, бытовую рутину. Столь тесная встреча с несправедливостью мира и тотальной неопределенностью вызывает разные реакции.

Некоторые психоаналитики считают, что недавнее обращение Пугачевой имело такой успех именно из-за дискурсивного утверждения триумфа жизни над смертью, эроса над деструктивными влечениями, любви над всепожирающей ненавистью. Действительно, иногда полезнее не судорожно «успевать нечто до смерти», а водрузить на знамя жизнь хотя бы в отдельно взятый момент, ведь идеологические и социальные контексты преходящи, в отличие от ценностей, образующих нашу личность.

Актуализация ценностей в данной ситуации весьма жизнеутверждающий процесс, обеспечивающий полноту присутствия. Для кого-то это практики заботы и помощи, для кого-то - религиозные или активистские, кто-то предпочитает сохранять ясность в отношении намеченных целей, кто-то ориентирован на чувства. Подумайте, что прямо сейчас побеждает смерть в вашем неповторимом микрокосме?

К слову, сегодня день осеннего равноденствия 🌞🍂 Переприсваиваю любимое время года под некогда заслушанную до дыр песню, несмотря на грубые интервенции информационной реальности.

https://youtu.be/mA5nN65B_eg

Джудит Батлер и ее работа «Сила ненасилия: сцепка этики и политики». Сразу хочется отметить попытку Батлер поставить под сомнение «войну всех против всех» как естественное, изначальное состояние человечества (по Гоббсу), а также либеральный индивидуализм (мы никогда не индивидуализируемся полностью, а иллюзия полной самодостаточности трактуется в духе лакановской «стадии зеркала»).

Батлер указывает на то, что политические фантазии о насилии как определяющей характеристике человека, связаны с представлением о «натуральном» человеке как о взрослом мужского пола. Но мы не становимся людьми и взрослыми без отношений заботы и социальной взаимозависимости, особенно выраженными в детстве, и пронизывающими наше существование всю жизнь. Иными словами, человек не рождается воином, и он не всегда мужчина, но все, что поддерживает нашу человеческую природу – от кормления грудью с пеленанием, до обустройства окружающей среды под наши нужды, при таком подходе оказывается оттененным воинствующими фантазиями. Таким образом, уязвимость – не субъективное (и часто нежелательное) состояние, а черта нашей общей зависимой и взаимозависимой жизни, и эта же взаимозависимость делает любое осуществляемое насилие насилием над самими собой.

Второй важный момент – борьба за утверждение оплакиваемости жизней индивида или группы. Если вы знакомы с другими трудами Батлер, то знаете, что «неоплакиваемые жизни» - ее термин для представителей незащищенных групп. Он означает, что ценность чьей-то жизни постулируется и воспроизводится, например, в био (Фуко) и некрополитике (Мбембе), в логике войны, а чья-то жизнь иногда даже не определяется как «живая». Практики ненасилия по Батлер должны быть связаны с противодействием логике войны, в которой жизни разделяются на заслуживающие защиты и нет. Батлер предлагает новое политическое воображаемое, новый утопический горизонт, в котором радикальная оплакиваемость жизни становится универсумом. Если мы можем воображать, что насилие – это единственный или допустимый способ борьбы в том числе и за эгалитаризм, то Батлер считает возможным воображать мир, где принципиальное ненасилие утверждает и «подсвечивает» нашу всеобщую связанность и ценность любой жизни, утрата которой становится горем.

У «Силы ненасилия» нет цели подвести читателя к осознанию природы человека как ненасильственной, скорее, как к амбивалентной. Батлер находит ответ на вопрос «Что заставляет нас сохранять жизнь другого?» в том числе и в работе Мелани Кляйн «Любовь, вина и репарация», где описано, как добродетель, с одной стороны, связана с желанием быть «хорошим ребенком», в роли, которая, как нам кажется, должна была быть сыграна в прошлом. С другой, мы действуем по отношению к окружающим как хороший родитель, наслаждаясь желаемой хорошестью и любовью наших родителей в фантазии.

В обращении к классическому психоанализу подробно разрабатывается то, что сейчас известно как «влечение к смерти» у Фрейда. Определяя деструктивность, агрессию и садизм как стремление к неорганической форме жизни, предполагающей отсутствие какого-либо возбуждения, Фрейд видел решение в том, чтобы сплотиться вокруг любви, мобилизовать Эрос как главного оппонента войны, и в формировании коммунитарных форм идентификации. Эволюция масс по Фрейду связана с прививанием и пестованием чувства солидарности, не связанного с национализмом. «…только воспитанная органическая природа открывает для себя, что воинственные чувства перестали быть такими уж захватывающими, потому что только через оптику, привитую воспитанием, любой из нас может увидеть – и представить себе – разрушение органической жизни, которое несет с собой война и мысль о котором оказывается невыносимой для людей в свете их собственной органической жизни». Я рекомендую прочесть эту книгу и ради того, как Батлер обращается с понятием мании, связанной с меланхолией, и сверх-Я, которое обеспечивает уничтожение стремления уничтожать, но и одновременно становится угрозой для «Я», предотвратить которую может постоянное обращение к созидательным влечениям и формам протеста.

Текст о том, как война убивает политику

По Батлер, кстати, насилие и ненасилие остаются вопросами одновременно социополитическими и психическими. Политическое воображение позволяет по-новому осмыслять амбивалентную природу нашей психики, интегрируя ее «опасные» части, а не эвакуировать их в фантазийный или фантазматический образ врага, как бывает, например, при проективной идентификации, о которой пишет Анна Моц.

Рассматривая с психоаналитических позиций женщин, убивших своих агрессивных партнеров, Моц сообщает, что аналитики часто находятся по ту или другую сторону дихотомии «жертва-преступник» в работе с подобными случаями, в то время как в терапевтическом смысле женщинам полезно сознавать не только свою уязвимую позицию в роли попавших в абьюз, но и агрессивную часть, которая привела к совершению насилия. Здесь возникает некоторая активистская дилемма, потому что в дискурсе защиты прав женщин сложно открыто говорить об этой амбивалентности, особенно при взаимодействии с институтами власти, поэтому чаще принято обращаться к односторонней виктимизации.

#научное #социальное

#ментальное #тревога

Количество тревог о том, что сложно/невозможно предсказать и контролировать возрастает, они связаны с выживанием и безопасностью близких, и это нормально, если подобные переживания занимают большую часть нашего времени. Тем не менее, нужно высвобождать ресурс для обыденных забот и помощи себе и другим. В КПТ есть техника «Назначение времени для беспокойства». В чем ее суть?

Клиентам предлагается выделить время (20-30 минут в день задолго до сна) и место (не в кровати!) для активного беспокойства. Например, каждый день в 18 часов вы садитесь за стол и записываете все волнующие мысли, которые приходят в голову. Разумеется, беспокойство нельзя заставить исчезнуть, поэтому если вы волнуетесь до и после назначенного времени, просто записывайте тревоги на бумагу/в заметки и откладывайте их в сторону до часа Х. Спустя неделю нужно перечитать и проанализировать все, что записали - встречаются ли повторяющиеся темы и сюжеты в ваших мыслях?

С одной стороны, кажется, что повторяющиеся темы очевидны - война, конец света, смерть и т.д. Но со временем страхи могут обрастать подробностями, с которыми впоследствии можно работать более подробно, например, глубинными убеждениями об отверженности, никчемности или неудачливости.

Интенсификация переживаний без их нейтрализации (без попыток найти решение проблемы) помогает получить эффект экспозиции. Кроме того, ограничение время/место демонстрирует конечность любых переживаний, многим сложно переживать ажно 20 минут подряд. В таком случае важно все-таки продержаться этот отрезок и не переставать тревожиться 🙂 Еще из бенефитов - работа с автоматическими мыслями, оценка состояния до и после упражнения, отслеживание чувств и образов.

Неочевидная форма протеста —чувствовать себя хорошо. Оговорка, хорошо — не про наносной ура-позитив или нервную радость, а про контакт с тем, что нас определяет, что ощущается как важное.

Мыслить себя живыми, значимыми, все еще многогранными личностями, а не загнанными в угол зверями, все это глушат катастрофы, системное насилие и иногда наши собственные психзащиты.

Однозначных рекомендаций нет, они часто возникают эвристически. Время обновить списки занятий, приносящих удовольствие и умиротворение. Привычная любимая деятельность невозможна? Тогда собираем новую «аптечку», включая туда даже мелкую рутину.

Иногда «вернуть себя» помогает песня из 2007 года. О чем она напоминает? Что я тогда делала, каким человеком себя считала или хотела быть? Такой монолог возможен и с занятиями. Если я успокаиваюсь, начиная вязать, что вязание поддерживает во мне? Сосредоточенность и чувство контроля или удовольствие от созидания, память о близости с семьей?

(Картинка художницы Carissa Carlson)

Привет! Продолжаю писать о сборнике Е. Омельченко «До и после тюрьмы», освещая гуманистические и неординарные подходы к исследованию женского (пост)тюремного опыта.

Как мы знаем, образ женщины-заключенной в известной мере стигматизирован, поэтому, говоря о себе, женщины прибегают к техникам нормализации или нейтрализации «Я-образа», т.е. выстраивают повествование таким образом, чтобы быть понятыми и принятыми.

Исследовательница Гюзель Сабирова приводит разные дискурсивные особенности, характерные для респонденток, переживших заключение. Например:

💭 Криминализация биографии, то есть выстраивание всей жизненной истории вокруг криминального опыта или тюремного срока. С заключением соотносится все - настоящее, прошлое и будущее, а классическая ностальгия о детстве или приятные воспоминания, характерные для обычных биографических историй, встречаются редко или ближе к концу интервью.

💭 Разграничение или растворение прошлого. Тюремное заключение является ярлыком «ненормальности», поэтому заключенные в беседах часто делят жизнь на до и после, презентуя две версии «Я» («нормальную» и «ненормальную»), либо растворяют нежелательную, социально-неодобряемую информацию о себе так, что разграничение становится невозможным.

💭 Случайность и фатальность. Так как предполагается, что в норме человек способен организовывать жизнь, избегая правонарушений и их последствий, рассказчицы могут оформлять свою историю подчеркивая ее избранность или необычность. «…это Бог меня так наказал, и, может, даже не наказал, а, наоборот, он меня спас от смерти». Фатальность, рок, судьба, невозможность что-либо изменить или исправить, воспринимать все, что происходит, как неизбежное, – это становится частью истории, - пишет Сабирова.

💭 Нарратив очеловечивания. Занимательный пункт, на мой взгляд. Здесь речь идет уже не о возвращении социального лица, а об акценте на том, что говорящий имеет дело с живым человеком. Очеловечивание реализуется через разные сюжетные линии, например боль, болезнь, телесные переживания и трансформации; физическое унижение в колонии; эмоциональную близость (семья, материнство, любовь, дружба).

💭 Сильная женщина. Тему самостоятельности в интервью с женщинами-заключенными Сабирова называет лейтмотивной. Самостоятельность понимается как независимость от других людей, отсутствие поддержки с их стороны. Респондентки героизируют свои истории (например, рассказывая о тяжелом труде в колонии), подчеркивают свою смелость и необходимость неизменно оставаться сильной в тюремных условиях.

Полный текст сборника можно найти здесь

#диссертация #научное

Вброшу кухонного в связи с дискурсивными оправдательными практиками. Вполне понятно, почему так поступают люди, сталкивающиеся с социальной стигмой. Но стремление оправдываться (даже перед незнакомыми людьми) характерно для многих. Про себя называю этот феномен синдромом таксиста. Как в том меме, «знаете, я на самом деле не таксист, а бизнесмен».

Очень интересно раскапывать корни такой потребности. Очевидно, она связана с представлениями о долженствовании и приемлемости. Да, покупать сигареты, когда не вышло бросить, не так стыдно, если «это подруге», а немытая голова не так страшна, если она «потому что ребенок не спал всю ночь». Да и бизнесмен для кого-то звучит солиднее. Правда, все это, в основном, укоренено в наших представлениях, установках и правилах.

Мы можем думать, что должны всегда вести здоровый образ жизни, а можем считать, что если выглядеть неопрятно, то нас перестанут любить и уважать. В какой-то момент я стала ловить себя за руку, когда хочется оправдаться, подмечать, в каких контекстах и почему хочется это сделать, и выбирать гордое молчание вместо «а это я не себе!».

Если копать еще глубже, можно прийти к тому, что мы охотнее верим в условие ценности (я достойна любви и уважения, если…), но в конечном итоге нуждаемся в людях, связь с которыми не даст трещину из-за внешнего вида, финансового положения или привычек.

#житейское #социальное

#профессиональное #учебное

Слушаю о нарциссических первертах на межсеминарском психоаналитическом коллоквиуме. «…у ребенка складывается парадоксальное представление о своем происхождении – о самозачатии, о происхождении себя от «начала всех начал», от архаичной и всемогущественной материнской фигуры, либо от идеализированного предка по материнской линии». Прямо про меня 😭

Вообще с психоанализом как с английским, мне кажется, я хорошо понимаю этот язык, но едва ли могу внятно излагать на нем мысли.

Одной из проблем современной психологии видится баланс между «полицейским», нормализующим воздействием психологии на общество и человека, и ее освобождающим потенциалом. В теме женщин-заключенных это кажется выпуклым - можно «надзирать и наказывать», а можно «любить и понимать». Пост про моду тоже не был случаен, есть целые области нашей жизни, полный отказ от которых ощущается как отказ от удовольствия или поражение, но и попытки существовать в них с опорой на понятие долга, совершенства и достижений, кажется невыносимым.

Есть несколько идей для следующего поста, нужен ваш совет.

1. Обзор на работу Ольги Власовой «Антипсихиатрия. Социальная теория и социальная практика». Исследование феномена сопротивления клиническому и нормативному, поиск баланса между отрицанием диагностики и строгой муштрой, то, что занимает философствующие умы уже долгое время.

2. Разбор левой критики профессионального спорта на основе сборника статей в журнале Логос. Все статьи охватить удастся едва ли, но тезисно подчеркнуть основную канву, проблематизировать насильственное начало и экономическую составляющую данной сферы - почему бы и не да.

3. Психологизация современного человека, взгляд со стороны критической психологии. Почему мы стали видеть психотерапию как универсальное решение всех бед, и что с этим может быть не так? Постараюсь представить несколько точек зрения и быть лаконичнее.

Что вызывает больший интерес? Ниже прикреплю опрос.