Пример ресентимента, описанный Людвигом Клагесом в «Психологических достижениях Ницше», как будто бы перетекает в кражу наслаждения, о которой писал Хрисолорас, в ту его стадию, когда возвращение jouissance пошло не по плану)

Акцентируя «кражу наслаждения», выражая идею о том, что кто-то другой украл наше наслаждение, фантазия достигает успеха на обоих фронтах. Она охраняет нашу веру в существование и возможность вернуть наше утраченное наслаждение - веру, подкрепляемую частичным наслаждением, которое мы получаем из своего опыта, - но проецирует его полную реализацию на будущее, когда мы сможем получить наслаждение назад от Другого, укравшего его у нас. Таким образом, наслаждение держится на «здоровом» расстоянии, не слишком далеко, но и не слишком близко: достаточно близко для того, чтобы поддерживать привлекательность объекта идентификации, но достаточно далеко для того, чтобы мы могли лелеять мечту о полном удовлетворении (как о близкой возможности) от того, что убьет желание, вызовет тревогу и поставит процесс идентификации под угрозу.

Ощущение, что многие ingroup/outgroup bias начинаются фантазией о краже наслаждения, переходят в ресентимент, и возвращаются к фантазии, особенно если Другой «наказан», а сатисфакции так и не последовало.

Накануне 8 марта вспомнилась одна из самых антиэйджистских, освобождающих и будоражащих женскую группальность книг — мемуары Лени Рифеншталь, авантюрной и героической натуры, в 60 встретившей своего 20-летнего возлюбленного, который был с ней до ее смерти в 102 года (говорят, он гей, но какая разница, союз все равно восхитительный), в 70+ увлекшейся дайвингом и снявшей ряд фильмов о подводном мире, в почти 100 вернувшейся к исследованию Африки, невзирая на риски и травмы. И это не считая ее многочисленных жизней, включавших в себя Лени-режиссера «Олимпии» и «Триумфа воли», актрису (стоит ли говорить, что почти каждые съемки были сопряжены с повышенной опасностью), танцовщицу, поклонницу черного континента, преследуемую за убеждения и просто большую мечтательницу. Удивительно, как женская судьба, которая могла остаться мизерной и разбитой, превзошла войну и политику, превратилась в вихрь вызова и творчества, больше свойственных мужским биографиям 20 века.

моя идентичность, когда в очередной раз назвали молодым человеком

книгу «Философия телесности» Анастасии Тороповой стоит читать специалистам, работающим с диагнозами #рпп и #дисморфофобия, людям, недовольным своей внешностью и тем, кому близка герменевтика подозрения.

в пространстве психотерапии мы больше рассуждаем про образ тела и стандарты красоты, Анастасия идет дальше - модус искренности у блоггеров, пандемийная телесность, заключенное в «принятии себя» противоречие, подразумевающее, что нечто уже отчуждено, уход за кожей, разумеется, образцовая дисциплинарная машина Фуко, медикализация вопроса и манипуляция отсылками к здоровью, коварство статистики и много чего еще.

вы лаконично окунетесь в мир моды, спорта, хоррора и перформанса одновременно, а какую именно шутку сыграет новое знание с восприятием, вопрос открытый.

Эти мифологемы рождают аттитюды, скрытые установки, лежащие в телесных действиях, которые отражают отношения между человеком и миром. Представление об энтропии мира и тела порождает тревожное отношение к миру. В борьбе с тревогой формируется такой аттитюд, как каждодневный уход, названный рутиной: если энтропия происходит непрестанно, необходимо выработать правила и принципы по ее замедлению.

погруженных в левые и постмодернистские нарративы порадует последовательная скрупулезность, с которой автор снимает идеологическую шелуху с привычных ландшафтов.

людей, ориентированных на something higher книга укрепит в мысли, что наша субъектность - лишь выпуклый рельеф высшего принципа, сон бога, миф, рассказывающий себя сам.

уставших от самоедства, возможно, подлатает следующая идея:

Предмет книги — это социальное воображение, которое грезит о теле, пытается его модифицировать, мечтает об идеалах, руководствуясь страхами и желаниями. Посмотрите в зеркало и вы увидите не тело как таковое, но результат чьих-то коллективных грез, и наивно полагать, что эти сгустки фантазий - ваши. Тело человека - это место для символа, которое никогда не пустует.
Поэтому будьте бдительны - ваше тело это дело многих.

Есть подозрение, что серия «Зима Блю» из мультсериала «Любовь, смерть и роботы» — это долгожданная ода иерархии и уважения к своему предназначению. Долгожданная в том смысле, что сегодня сложно подобрать слова и образы, которые не унижали бы человеческого достоинства, когда речь идет о естественном неравенстве.

Если не смотрели, то уделите 10 минут истории о том, как художник, достигший невероятных высот с мейнстримной точки зрения, создает свой magnum opus и обретает желанный покой. Неизвестный мне человек из сети, разглядевший в этом мультфильме похожий смысл, сопроводил посыл сериала строчками из «Фауста»:

Божок вселенной, человек таков,
Каким и был он испокон веков.
Он лучше б жил чуть-чуть, не озари
Его ты божьей искрой изнутри.
Он эту искру разумом зовёт
И с этой искрой скот скотом живёт.
Прошу простить, но по своим приёмам
Он кажется каким-то насекомым.
Полулетя, полускача,
Он свиристит, как саранча.
О, если б он сидел в траве покоса
И во все дрязги не совал бы носа!

И противоположным бодлеровским:

Мне факты кажутся какой-то ложью шумной,
Считая звёзды в тьме, я попадаю в ров...
Но Голос шепчет мне: «Храни мечты, безумный!
Не знают умники таких прекрасных снов...»

Поднебесного в информационном пространстве очень много. Его персонаж — яркая иллюстрация тезиса о том, что «желание хочет продолжать желать», и самое страшное для желания — быть удовлетворенным. Непонятно, почему психоаналитики еще не подсветили, что последнее, чего хочет Поднебесный — это секс. Ну а тот психоаналитик, который талантливее прочих укажет на то, чего на самом деле хочет Поднебесный, попадет в златый Ирий.

Ален Эренберг видит корень депрессии в переходе от дисциплинарного общества к обществу достижений: «Карьера депрессии начинается в тот момент, когда дисциплинарная модель управления поведением, которая авторитарно и с помощью запретов приписывает роли социальным классам и обоим полам, отбрасывается в пользу нормы, которая требует от каждого личной инициативы: она обязует каждого быть самим собой. <…> Страдающий депрессией не полон сил, его изнуряет усилие стать самим собой».

Проблема в том, что Ален Эренберг рассматривает депрессию только с точки зрения экономики самости (Selbst). Согласно ему, к депрессии ведет общественный императив слушаться только самого себя. Для него депрессия – это патологическое выражение краха попыток позднесовременного (spätmoderne) человека стать самим собой. Но к депрессии напрямую ведет еще и нехватка отношений, характерная для возрастающей фрагментации и атомизации социального. Об этом аспекте депрессии у Эренберга не говорится.

Он также не замечает и присущее обществу достижений системное насилие, которое вызывает психические инфаркты. Не императив слушаться только самого себя, но принуждение к достижениям вызывает депрессию от истощения. В этом отношении синдром выгорания выражает не истощенную Самость (Selbst), но скорее истощенную, выгоревшую душу. Согласно Эренбергу, депрессия распространяется там, где приказы и запреты дисциплинарного общества отступают перед личной ответственностью и инициативой.

В действительности больным делает не переизбыток ответственности и инициативы, а императив достижений как новый приказ позднесовременного трудового общества.

«Общество усталости. Негативный опыт в эпоху чрезмерного позитива»,
Хан Бён-Чхоль

#депрессия #ментальное