Наблюдая порой ещё существующие в ряде этнокультурных сред жестокие семейные практики, неприемлемые в рамках современных (постматериальных) представлений о личной свободе, некоторые люди разводят руками и говорят: «Ну что поделаешь, у них так принято». Меня в этой формулировке смущает примерно всё. Всякое «принято», всякий «обычай» не существует сам по себе как нечто естественное, как какая-нибудь сила притяжения. Всякая «традиция» поддерживается (или, наоборот, реформируется) конкретными людьми, с конкретными целями и через конкретные практики. Рандомный факт вашего рождения в определённой этнокультурной среде, с точки зрения современности, не привязывает вас автоматически ни к какому «принято». «У них» – это не то же самое, что «у вас». Хотя вырваться из среды, естественно, бывает трудно и даже смертельно опасно. Вход – рубль, выход – два, да и то не факт… В рамках современности, выраженной, помимо прочего, и в Конституции РФ, всё это представляется самоочевидным (хочешь быть счастливым – будь им), а вот согласно традиционным представлениям – чистый скандал.
Кстати, «у нас» подобное тоже бывало в раньшие времена. Вспомните самодура Тараса Бульбу и специфику его отношений с сыновьями.
Кстати, «у нас» подобное тоже бывало в раньшие времена. Вспомните самодура Тараса Бульбу и специфику его отношений с сыновьями.
Поскольку бороться с отменой русской культуры за пределами, собственно, России более-менее невозможно, следовало бы на России и остановиться. Для начала. А дальше уж как пойдёт.
Петербург хорошеет. Не знаю, во всём ли, но, посещая город каждый год, вижу небольшие, но отчётливые изменения к лучшему. В этот раз, к примеру, обратил внимание на джентрифицированный «Севкабель Порт» и облагороженную набережную реки Карповки, по коей набережной раньше было просто страшновато гулять. Вместе с тем главная проблема Петербурга, с моей туристической точки зрения, остаётся нерешённой. И нет, это не метро. Это невозможность нормально, то бишь по прямой, гулять вдоль большинства рек и каналов города, который на них, собственно, и стоит. Всякий раз, когда набережную пересекает дорога (мост), вы не можете просто, дождавшись светофора, перейти по зебре эту дорогу (мост) и идти дальше. Потому что у вас на пути нет ни светофоров, ни зебр. Поэтому всякий раз приходится совершать неудобный П-образный переход, пересекая не одну дорогу (которая преграждает вам путь), а целых три. Точнее, две, но одну из них (идущую параллельно реке) – дважды.
Помимо трёх проклятых русских вопросов - "Кто виноват?", "Что делать?" и "А что случилось?" - сама жизнь сегодня диктует и четвёртый: а Вы кого имели в виду, товарищ Берия?
Одно из самых забавных явлений, с которыми встречаешься, – это когда на сайтах фирм есть раздел «Отзывы», где содержатся исключительно положительные реплики, написанные красивым, литературным русским языком, но при этом почему-то нет кнопки «Оставить отзыв». То есть неясно, откуда, собственно, фирмы эти вот отзывы понабрали, чтобы их опубликовать у себя в разделе «Отзывы». Мы ведь даже и подумать не можем, что эти положительные реплики – выдуманные, не правда ли? К примеру, такая странная ситуация на сайте ветеринарной клиники «Панвет». Я, может, хочу что-то хорошее написать про замечательных специалистов из этой клиники, особенно некоторых. А кнопки нет!
Новый шёлковый путь
БГ+
В рамках индивидуальной борьбы против попыток отмены русской культуры слушаю-переслушиваю новейший мини-альбом БГ «Новый шёлковый путь». Четырёхпесенный релиз весьма хорош. Хотя, пожалуй, не настолько, как прошлогодний «Богрукиног»: там прямо совсем оголённый нерв был, а здесь всё как-то малость поспокойнее. Но тоже злободневно. Лучшая песня – заглавная. Русская культура отменяема не бывает.
Многие пишут про суверенитет, вот и Алексей Наумов тоже. Собственно, принципиальный вопрос здесь вполне конкретный и неоднократно уже задававшийся: а суверен кто? Ведь перед тем, как что-то яростно (или не очень) защищать или, наоборот, кому-то сдавать, нужно понять, о чём идёт речь и обладаете ли вы этим. А то получится как в том анекдоте про Вовочку, только наоборот: суверенитета нет, а слово есть.
Вообще же, если чуть серьёзнее, то суверенитет - это про суровые времена Вестфальского мира, когда уважаемые люди, всякие тамбуржуины графья да принцы, договорились не вмешиваться во внутренние дела друг друга. На своей территории каждый такой вот суверен обладает всей полнотой власти - и никаких гвоздей. Суверен обладает, а не ты.
Вообще же, если чуть серьёзнее, то суверенитет - это про суровые времена Вестфальского мира, когда уважаемые люди, всякие там
Telegram
Алексей Наумов. Внешпол
Инквизиция нашего времени
Если бы мне предложили обозначить символ нынешней политической эпохи, главный политический процесс, происходящий повсеместно во всех странах — авторитарных, демократических, каких угодно — я бы провозгласил им закон об иностранных…
Если бы мне предложили обозначить символ нынешней политической эпохи, главный политический процесс, происходящий повсеместно во всех странах — авторитарных, демократических, каких угодно — я бы провозгласил им закон об иностранных…
Вузовским преподавателям нужно снова научиться ставить отрицательные оценки. А то ведь как получается: двоечнику, чтобы не расстраивать, ставят тройки, утешая себя тем, что, во-первых, есть шанс, что потом исправится, а, во-вторых, что в следующих семестрах другие преподаватели ужо поставят ту оценку, которую человек действительно заслуживает. В итоге ответственность переносится всё дальше и дальше вперёд - вплоть до госэкзаменов. И там студент может внезапно узнать, что он вовсе не троечник, а крепкий двоечник. Ситуация для всех малоприятная, но в том-то и функция госкомиссии, частично составленной из внешних по отношению к вузу преподавателей, чтобы без всяких скидок оценивать уровень знаний студента as is.
Вытягивание честных двоечников на нечестные тройки имеет негативные последствия не только для этих конкретных студентов, но и для всей группы, где они учатся. Ведь если сердобольный преподаватель ставит честному двоечнику тройку, то логично честному троечнику тоже задирать оценку и ставить «хорошо», а честному хорошисту – «отлично». Здесь у всей группы формируется неадекватное самовосприятие. Помимо прочего, размывается вполне существенная и ясная любому преподавателю разница между отличником и хорошистом. Из-за неверно понятого гуманизма страдают все.
В общем, честность – лучшая политика. Как бы банально это ни звучало.
Вытягивание честных двоечников на нечестные тройки имеет негативные последствия не только для этих конкретных студентов, но и для всей группы, где они учатся. Ведь если сердобольный преподаватель ставит честному двоечнику тройку, то логично честному троечнику тоже задирать оценку и ставить «хорошо», а честному хорошисту – «отлично». Здесь у всей группы формируется неадекватное самовосприятие. Помимо прочего, размывается вполне существенная и ясная любому преподавателю разница между отличником и хорошистом. Из-за неверно понятого гуманизма страдают все.
В общем, честность – лучшая политика. Как бы банально это ни звучало.
Одной из главных загадок в Telegram-среде для меня является наличие анонимных политических каналов с аналитикой, пропагандой, маскирующейся под аналитику пропагандой, маскирующейся под пропаганду аналитикой (такого, наверное, не бывает, но оставим для симметрии), инсайдами и прочими аутсайдами. Точнее, нет, загадка – это не наличие данных каналов как таковых, а то, что 1) на них кто-то «живой» ссылается и 2) за них кто-то «живой» платит. Но зачем, Холмс?
Со своей стороны, я исхожу из того, что мы живём в настолько информационном обществе, что всё, что нам нужно знать, вполне доступно из открытых и неанонимных источников. Зачем при наличии всего этого читать что-то, написанное непонятно кем и в рамках каких-то чужих манипулятивных игр, – это прямо мистерия. Особенно когда, как я, и так читаешь ежедневно много-много всего, но при этом «живого», то бишь имеющего автора, дату публикации, какие-то выходные данные. Плюс это у меня ещё и профессиональная деформация: читая мало-мальски академические тексты, не терплю ничем не подкреплённых заявлений. «Известно, что...», «многие эксперты уверены», «не подлежит сомнению, что…», «как говорил ещё Черчилль/Тэтчер/Бжезинский…» и т.п.
И так интеллектуального мусора вокруг навалом - так тут ещё анонимы!
Со своей стороны, я исхожу из того, что мы живём в настолько информационном обществе, что всё, что нам нужно знать, вполне доступно из открытых и неанонимных источников. Зачем при наличии всего этого читать что-то, написанное непонятно кем и в рамках каких-то чужих манипулятивных игр, – это прямо мистерия. Особенно когда, как я, и так читаешь ежедневно много-много всего, но при этом «живого», то бишь имеющего автора, дату публикации, какие-то выходные данные. Плюс это у меня ещё и профессиональная деформация: читая мало-мальски академические тексты, не терплю ничем не подкреплённых заявлений. «Известно, что...», «многие эксперты уверены», «не подлежит сомнению, что…», «как говорил ещё Черчилль/Тэтчер/Бжезинский…» и т.п.
И так интеллектуального мусора вокруг навалом - так тут ещё анонимы!
Даже и в глубоко мирное время шуточка про «такую борьбу за мир, что камня на камне не останется», представлялась совершенно неуместной. Ну а сейчас-то…
А я, наивный, подумал, что откуда-то сверху прозвучало сакраментальное: «Уймись, дурак!» Но нет, не прозвучало, конечно же.
Почему мы изучаем политическую мысль древних Афин, а не Персии того же периода? Наверное, потому что в Афинах политическая (свободная) мысль была возможна.
When the music’s over… Недавно понял, что больше не могу воспринимать музыку как фон – только и исключительно как фигуру. Даже инструментальные композиции, к примеру джазовые, меня стали отвлекать от написания текстов или от чтения. Я либо пишу или читаю – либо слушаю музыку. Слушаю вдумчиво – или не слушаю вообще. В старшие школьные или студенческие годы было по-другому: читалось и писалось лучше как раз под музыку. Впрочем, могу, по известному англосаксонскому выражению, идти и жевать жвачку одновременно, то бишь слушать музыку на ходу. Здесь как раз нам песня строить и жить помогает.
С трудом продираясь через «Археологию знания» (1969) и некоторые другие тексты Мишеля Фуко, я наконец-то сообразил, как упростить себе задачу. У автора есть такая нехорошая особенность. Вводя какое-то новое – или уточняя старое – понятие, он обычно формулирует это дело так: «Икс– это не А, не B и даже не С… Икс – это в действительности то-то и то-то». И проблема в том, что рассуждения о том, чем Икс не является, занимают в целом половину всего пространства текста, посвящённого этому самому понятию. И если сразу переходить к тому, чем Икс в действительности является, можно сэкономить кучу психической энергии. Сюда же относится тенденция Фуко постоянно что-то длинно и необязательно пояснять в скобках. Скобки тоже можно, так сказать, выносить за скобки, то бишь игнорировать. Тогда мысль автора распрямляется и проясняется значительно. Не благодарите.
Насколько я закрутился с работой в экзаменационной госкомиссии за последние две с половиной недели, можно судить по тому, что, возвращаясь сегодня домой, не сразу сообразил, с чем связано большое количество молодых людей с цветами в районе метро «Борисово».
Подземный переход у метро «Университет». Группа китайских студентов стоит у лотка, где среднеазиатский продавец торгует клубникой.
– Сколько?, – спрашивает один из студентов.
– Пятьсот, – говорит продавец.
– Четыреста!, – уже хором отвечают студенты.
– Сколько?, – спрашивает один из студентов.
– Пятьсот, – говорит продавец.
– Четыреста!, – уже хором отвечают студенты.
На рубеже лихих девяностых и менее лихих нулевых были широко распространены т.н. «решебники», то бишь сборники ответов на всяческие учебниковые задачки, преимущественно математические. Проблемой для их пользователей было то, что, давая правильные (если верить анонимным авторам) ответы, «решебники» не показывали путь, по которому из исходного уравнения выводился тот самый напечатанный ответ. Глупые двоечники просто вписывали его сразу после исходного уравнения, надеясь на то, что преподаватель не будет придираться (раз правильный ответ – то какие вопросы?). Более продвинутые двоечники рисовали какие-то совершенно рандомные преобразования, чтобы продемонстрировать учителю, что они взаправду провели какую-то работу, которая привела к правильному (согласно «решебнику») ответу. Шансы на успех увеличивались.
В последние годы в среде иных политологов (?) и приравненных к ним категорий граждан наблюдаю похожую в общем-то историю. Им даются какие-то вводные относительно текущего положения вещей (хотя карта не есть территория) и спускаются готовые ответы. Спущенные сверху ответы, конечно, выглядят солиднее, чем цифры анонимных авторов «решебников». Эта нога – у кого надо нога. И что остаётся иным политологам (?) и приравненным? Да, собственно, просто более-менее креативно заполнить пустоту между «дано» и «итого». Это как в песнях: есть непосредственный автор, а есть аранжировщик. Аранжировка – дело, конечно, важное, но…
В последние годы в среде иных политологов (?) и приравненных к ним категорий граждан наблюдаю похожую в общем-то историю. Им даются какие-то вводные относительно текущего положения вещей (хотя карта не есть территория) и спускаются готовые ответы. Спущенные сверху ответы, конечно, выглядят солиднее, чем цифры анонимных авторов «решебников». Эта нога – у кого надо нога. И что остаётся иным политологам (?) и приравненным? Да, собственно, просто более-менее креативно заполнить пустоту между «дано» и «итого». Это как в песнях: есть непосредственный автор, а есть аранжировщик. Аранжировка – дело, конечно, важное, но…
Одна из главных загадок Петербурга для меня: живут ли обычные люди в настоящих петербургских домах? На днях смотрел передачу про локации, включая внутренние, в которых снимался первый «Брат». Оказалось, что там всюду съёмки шли на квартирах Шевчука, Гребенщикова, того же Балабанова… А вот из моих петербургских знакомых никто, насколько я знаю, в настоящих петербургских домах не живёт и не жил. Но ведь кто-то же должен – настоящих домов-то там море!