Так получается, что, прогуливаясь по Петербургу, я почти всегда слушаю исключительно ленинградский рок. Иду вдоль этих набережных, особенно люблю нетуристическую набережную Обводного канала, а в ушах звучат «Пикник», «Аквариум», «Алиса» (старая, конечно), «Зоопарк», ДДТ и другие. Но в особенности, конечно, «Кино». В этот приезд умудрился послушать вообще все альбомы Цоя. Оказалось, какие-то песни я даже не знал. Хотя в основном, естественно, эти рифмы и мелодии мне известны много-много лет. По нынешним временам некоторые куплеты и целые песни слушались как-то по-новому. Не то, чтобы свежо, а пронзительно – до степени перехватывания горла. Эти простые рифмы всякий раз значат для тебя что-то своё, особенное, а сегодня – не только своё, но и общезначимое.

Но, может, будет хоть день,
Может, будет хоть час,
Когда нам повезёт…

Не сразу смог понять, почему в интеллектуальной правой среде так популярен Хайдеггер. Его философия, насколько возможно в неё проникнуть, – апофеоз путаности и солипсизма. Неясны также симпатии Хайдеггера к нацизму, учитывая прямую противоположность его сумрачной философии прямой и коллективистской идеологии Третьего рейха. Впрочем, у философов часто присутствует тайное – или явное – желание прильнуть к Левиафану, получив ярлык первого любомудра среди равных. Взлёту Хайдеггера как официального философа рейха воспрепятствовала не только его тёмная философия как таковая, но и значительное количество доносов: его называли опасным шизофреником, который, в реальности не понимая идей национал-социализма, под видом арийской философии засоряет мозги студентов чёрт знает чем (и прямо скажем, это не то, чтобы вот уж прямо совсем клевета). Не было бы счастья, да несчастье помогло. Продержись он чуть дольше в формальных фаворитах, так потом его бы насовсем отменили. А так: пострадал от клеветников, у него и справка есть в виде подборки доносов. Вызывает, кстати, человеческую симпатию нежелание Хайдеггера впоследствии публично каяться за ошибки юности.

А возвращаясь к современной интеллектуальной правой среде, полагаю, что симпатии к Хайдеггеру обусловлены не его философией, а его пусть и косвенным, но всё-таки касательством с Третьим рейхом. Иными словами, здесь имеет место такой вариант полузапретного плода. И если философию Хайдеггера понять решительно невозможно, то желание прислониться к Левиафану – вполне себе. Ничто сверхчеловеческое не чуждо…

Между тем выступил на легендарном стриме у Олега Кашина. Примечателен для меня этот стрим не только содержательно – здесь удалось проговорить пару важных тезисов, нигде ранее не раскрывавшихся, – но и формально. Дело в том, что я, пожалуй, впервые оказался в эфире передачи, чьим регулярным зрителем являюсь фактически с момента запуска. Удалось затронуть многие темы – от субкультурного прошлого через тревожное настоящее к сумрачному будущему. Впрочем, о будущем почти и не говорили – не от чего оттолкнуться, не просматривается мало-мальски твёрдого основания, на котором можно было бы выстроить Россию после. Наверное, как раз это отсутствие ощущения твёрдой почвы под ногами сегодня провоцирует больший интерес ко дням минувшим.

– С кем граничит Россия?
– С кем хочет!

Все знают эту залихватскую сербскую присказку. Анекдот хорош, когда он остаётся анекдотом, а не превращается во внешнеполитический императив или во всамделишний объяснительный принцип. Сказку можно сделать былью, а анекдот – не стоит даже пытаться.

В чём смысл стабильных политических границ или формализованного гражданства? В том, чтобы государство – как совокупность институтов и/или конституирующих его людей – понимало, во-первых, к кому оно имеет прямые обязательства и кто имеет обязательства по отношению к нему, а, во-вторых, на какую территорию распространяется сфера применения его законов. Кроме того, и конкретные граждане государства должны понимать, где проходят эти границы и по отношению к кому проявление солидарности обязательно, а к кому – опционально. Скажем, когда собранные в одном регионе налоги поступают в федеральный центр и затем перенаправляются в другой регион страны – это одна история, а когда деньги идут за пределы государства – история совсем другая. При нестабильности гражданства и плавающих границах возникает ряд таких вопросов. Причём вопросов не казуистических, а самых что ни на есть практических.

Политология – это в сущности психология, в том числе и клиническая. Когда в клинике проводят какое-то сравнительное исследование, то берут обычно две группы испытуемых – скажем, людей, страдающих параноидной шизофренией, и норму. Каков критерий попадания в первую группу? Человек состоит на учёте в психоневрологическом диспансере и имеет соответствующий диагноз. А каков критерий нормы? Он отрицательный – человек не состоит на учёте в психоневрологическом диспансере, а также в наркологическом. Из этого не следует, что в науке не ведётся дискуссий о позитивных критериях нормы, ведутся с давних времён. Но когда дело доходит до практики, критерий простой – и отрицательный.

К чему здесь политология? Да к тому же. Взять, скажем, понятие национальной безопасности. Какие существуют угрозы нашей национальной безопасности? Они отражены в официальном документе – «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации». Что в этот документ включено, то и является угрозой, а что отсутствует – пока не является. Например, раньше распространение всяких там/нам «чуждых ценностей» нигде не фигурировало и, следовательно, не являлось угрозой, можно было распространять, а сейчас – является, распространение следует прекратить. Это такая весьма произвольная штука на самом деле. И одно из различий умных политологов (и иже с ними) от не очень как раз и состоит в том, что умные понимают условности, а глупые убеждены, что в официальных документах содержится более-менее реальность-как-она-есть.

Откликаясь на моё высказывание о популярности Хайдеггера в интеллектуальной правой среде, журналист Александр Непогодин предполагает, что эта популярность могла быть обусловлена голодом постсоветских русских интеллектуалов по европейской мысли, в том числе радикальной, которая по понятным причинам была недоступна для граждан страны рабочих и крестьян. С этим трудно спорить, как и с признанием роли Дугина в популяризации соответствующих мыслителей в новой России. С Александром Гельевичем, как мне кажется, проблемы начинаются тогда, когда он отходит от популяризации чужих идей и берётся разрабатывать свои. Впрочем, как говорится в известном анекдоте про советского еврея, который был до степени смешения похож на Маркса и этой похожестью смущал трудящихся: бороду-то я сбрею – а умище куда деть?

Возвращаясь от Дугина к Хайдеггеру, замечу, что интерес и западных правых интеллектуалов к последнему обусловлен, на мой взгляд, ровно теми же не имеющими собственно к философии обстоятельствами – ощущением тайного знания вкупе со скромным обаянием Левиафана (или, что чаще используют применительно к национал-социализму, Бегемота). Собственно, читать о Хайдеггере или читать тех, кто был рядом с Хайдеггером, и проще, и продуктивнее, чем собственно оригинальные тексты шварцвальдского путаника. Взять ту же Ханну Арендт.

Запад поднялся вследствие ограбления всего остального мира. Такая точка зрения по-прежнему достаточно популярна как вне Запада, так и на самом Западе. Если принять её за основу, то, если слегка порефлексировать, окажется, что это не ответ, а – вопрос, даже серия вопросов. За счёт чего Запад смог «ограбить весь остальной мир»? У кого Запад украл паровой двигатель? А идею разделения властей? А демократию? А свободу слова? А Просвещение, с секулярной убеждённостью в потенциально бесконечных возможностях человеческого разума? Сколько колоний надо ограбить, чтобы появилось электричество? В каких странах был распространён Интернет и персональные компьютеры до того, как Запад забрал их себе и уже затем стал – за большие деньги – продавать обратно?

Если говорить серьёзно, то на рубеже 1990-х и 2000-х гг. вышло множество исследований, разбирающий вопрос восхода Запада. Из базовых отмечу «Цивилизацию» Нила Фергюсона и «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймонда. Книги подходят к проблеме с двух сторон: Фергюсон пишет об «убойных приложениях» (killer apps), некоторых общих особенностях жизни западных народов, которые (особенности), подкрепляя друг друга, дали в итоге кумулятивный эффект. Даймонд, в свою очередь, скорее опирается на «почву» – он говорит о средовых факторах (в том числе о том, что у народов Евразии была возможность более лучше питаться, чем, скажем, у жителей чёрной Африки или Америки), приведших к усилению позиции одних народов по отношению к другим. Книги не противоречат, но дополняют друг друга. Обе давно переведены на русский, так что дело за малым.

В суматохе дней как-то пропустил деукраинизацию "Корчмы". Впрочем, возможно, речь о самодеукраинизации. И тем не менее.

Вписать Россию в антиколониальный или, правильнее сказать, в антипостколониальный тренд – так себе идея. Собственно, представление о том, что Россия в период развитого ельцинизма сама была чуть ли не колонией коллективного Запада, никем в мире не разделяется, как не разделяется и серьёзными исследователями в самой России. Постимперский ресентимент – да, исследуется, но именно как объект исследования, а не объяснительный принцип как-оно-на-самом-деле-было. Также исследуется и имперский опыт Российской империи, c колонизацией/освоением имперских окраин. Советский опыт не интерпретируется как продолжение имперского, а если подобная оптика и применяется, то во многом в перевёрнутом виде, описанном в известной книге Терри Мартина «Империя положительной деятельности» (affirmative action в наших краях правильнее по смыслу переводить «позитивная дискриминация»). Вызревание (нерусских) национальных идентичностей в советских республиках вряд ли является заслугой центра – в том смысле, что, согласно марксистско-ленинской догматике, на смену национальной солидарности с неизбежностью должна была прийти классовая, сепарация от Страны Советов в планы не входила.

Впрочем, двойственность отношения России к Европе – отдельная история. Как известно, у них был колониализм неправильный, а у нас – правильный, да и вообще это был не колониализм. И так далее. Кстати, к вопросу о Европе. В Концепции внешней политики РФ от 2013 г. страна позиционируется как «неотъемлемая, органичная часть европейской цивилизации», а в ревизии этого же документа от 2016 г. данного пассажа уже нет. Такая вот cancel culture. А вы говорите: стабильность, преемственность, идентичность…

Отливаю слова в граните и всегда так делаю!

Между тем выступил на форуме «Территория смыслов» в солнечном Солнечногорске. Полтора часа беседовал с аудиторией о национализме, глобализме и судьбах Родины. Задавая вопросы, некоторые участники начинали с того, что их слова могут показаться резкими или провокационными. В действительности же вопросы были корректными, указывающими на глубокое понимание сути обсуждаемой темы. Плюс, прямо скажем, после участия в ток-шоу трудно найти какое-то высказывание слишком уж провокационным. Школа жизни.

Who is Mr. Fakespert? Действительно, как отличить фейксперта от эксперта? Проще было бы отмахнуться от вопроса, поскольку, мол, если надо объяснять, значить, не надо объяснять. Умному достаточно, а для глупого это всё какая-то необязательная шляпа. И всё-таки хотелось бы прояснить, кого можно – и нужно – относить к фейкспертам. Полагаю, здесь следует аналитически выделить две большие группы товарищей. Которые нам вовсе не товарищи.

Первая группа фейкспертов определяется довольно просто. Это люди без профильного образования (или вообще без какого-либо), которые титруются как политологи, экономисты, историки и пр. и существуют в публичном поле как специалисты по соответствующим дисциплинам. Вред для имиджа (настоящих) политологов, экономистов и др. здесь очевиден, однако отсюда не следует какого-то пренебрежения к выпускникам заборостроительных или унитазолитейных техникумов. Более того, последние бывают вполне себе смышлёными ребятами, с довольно любопытными позициями. Как быть? Для таких людей в западных странах существует вполне себе честная титровка: Commentator или, например, Political Commentator. И соответствует действительности, и не смешивает сферу науки со свободным комментированием.

Но есть и вторая группа фейкспертов. В отличие от первой, эти люди… действительно имеют профильное образование, а порой и академическую аффилиацию. Их фейковость определяется собственно тем, что свои знания они применяют в угоду конъюнктуре, обосновывая изначально заданные выводы или, например, свои собственные неортодоксальные (в плохом смысле слова) взгляды на проблематику. На днях слушал подкаст с одним американским профессором, который высказал простую, но крайне важную идею – своего рода экспертный категорический императив: чем ближе ваше публичное высказывание к сфере вашей формальной научной компетенции, тем более осторожны и сдержанны вы должны быть. То есть если специалист по заборостроению рассказывает о том, что мировая экономика – это игра с нулевой суммой, – это приемлемо как мнение (ошибочное) заборостроителя, но для экономиста такое высказывание недопустимо. Если специалист по унитазолитейным делам утверждает, что в мире вообще нет, не было и не бывает никакой демократии, – это допустимое (ошибочное) высказывание для унитазолитейщика, но не для политолога.

Кто бы мог подумать, что ранний рассказ Виктора Пелевина «Принц Госплана» – на самом деле про Александра Дугина?

Кстати, читая суровые диатрибы лунного Дугина о восстановлении сего органа, не могу не вспомнить бессмертную песню легендарного ВИА «Инструкция по выживанию» (композиция более известна в исполнении Егора Летова):

Структура капвложений мне запрещает любить –
Чтобы любить, нужен бетон,
Нужны стены и двери, нужны гайки и болты.
Чтобы любить, нужен дом,
Чтоб умереть, нужен дом,
Чтобы просто ходить без штанов, нужен дом.

Зря только дразнит меня весна —
Мне запрещает любить Госплан,
Мне запрещает любить Госстрой.
Накажи их, товарищ Горбачёв!
Накажи их, отец родной!

Покойный Вадим Цымбурский как-то назвал Россию «цивилизацией-спутником Запада». Действительно, Россия в интеллектуальном плане светится отражённым светом, а единственной «нашей» идеологией, которая имела (и имеет) общемировое признание, является, натурально, анархизм. Во всём остальном Россия следует, зачастую неосознанно, западным трендам. И даже идеология отстаивания традиционных ценностей является по сути попыткой отрицания тех тенденций, которые ассоциируются с Западом. Правда, эти тенденции не только западные, но и вообще современные, связанные с определённым экономическим, техническим и образовательным развитием социума, а не с подрывной деятельностью тех или иных недружественных стран или агентов оных.

«Спутниковая» привязанность к Западу – отрицаемая, но от этого не менее реальная – доходит до смешного. Долго-долго рассказывают о том, что на этом самом загнивающем Западе слишком увлекаются всяческими ранее запретными темами, связанными с личной жизнью граждан, а мы, мол, не такие («Гриффины – здоровая семья!»)… Но в какой-то момент – бац! – латентные устремления, помноженные на привязанность к Западу, дают о себе знать – и народные избранники (которых никто не избирал, ну да ладно) начинают поднимать малоактуальную в общем-то LGBT-тематику и чего-то там требуют запретить. Доктор, откуда у вас такие картинки?

Никто:
Абсолютно никто:
Народные избранники (нет): LGBT! LGBT! LGBT!

Громкость доносящейся из автомобиля музыки обратно пропорциональна качеству (а) музыки, (б) автомобиля и (в) водителя. С мотоциклами уравнение, однако, не работает.

Один из центральных признаков низкого уровня политической аналитики – опора автора на идеологизированные нормативные (ненормативные?) суждения, которые он ошибочно принимает за дискриптивные, описывающие реальность-как-она-есть, и на их основе выводит те или иные рекомендации. Среди часто встречающихся в наших широтах нормативных суждений:

* как известно, Москва – это Третий Рим, поэтому…
* как известно, русский народ един в трёх лицах – великороссов, белорусов и малороссов (украинцев), поэтому…
* как известно, русский, значит, православный, поэтому…
* как известно, США – это плавильный котёл, поэтому…
* как известно, Россия всегда расширялась мирно, поэтому…

Здесь нужно указывать, конечно, кому именно нечто известно: старцу Филофею, составителю Киевского синопсиса, покойному Фёдору Достоевскому и др. Это люди, безусловно, авторитетные, но ваше убеждение в том, что они имели доступ к реальности-как-она-есть (к кантовской вещи-в-себе!), да ещё и делились этим сокровенным знанием с нами, простыми смертными, нужно доказывать. А здесь-то и возникает проблема – метафизические высказывания никак не доказываются.

Екатерина Шульман предложила в своё время оригинальную концепцию обратного карго-культа. В общем виде это означает, что западный грузовой самолёт на самом деле не летает и никаких товаров в его трюме нет, – просто у западных шаманов более сильные заклинания, которые и позволяют им на весь остальной мир наводить коллективную галлюцинацию. В политологическом виде обратный карго-культ в России выражается, скажем, в утверждении сервильных, фейковых или просто плохих политологов (политических комментаторов) в том, что никакой демократии на этом Западе нет и никогда не было, а есть просто пиар-технологии, которые отлично работают для оболванивания собственной и иностранной аудитории. Сами пиарщики подчиняются глобальным элитам и всяческим рептилоидам, естественно.

В качестве некоего технического дополнения к концепции Шульман я бы обратил внимание на такую практику, которую назвал византийским подмигиванием. Это ситуация, когда вы оба знаете, что говорите неправду, но при этом считаете необходимым и политически корректным – применительно к данному этапу нашей истории – всё равно проговаривать эту неправду, даже если никто третий её не слышит. «У нас конкурентность выборов побольше, чем у некоторых», – говорят они с гордостью и подмигивают друг другу. «У нас демократии-то побольше, чем у англосаксов», – и подмигивают. «Нас там нет, оно само», – и подмигивают эдак заговорщически. При этом человек ведь – существо адаптивное. От многократного проговаривания слова «халва» во рту вполне может стать сладко. Более того, если человек смог убедить себя в существовании бога, да ещё и во всеблагости оного, то почему бы не предположить, что, действительно, лохматость у нас повысилась? Ну, в смысле, что демократии у нас – о-го-го!

Даже те, кто наверху, могут совершать ошибки. Эта простейшая, как силлогизм о смертности Сократа, идея вызывает у многих какое-то экзистенциальное отторжение. Хотя казалось бы, вся история человечества, не говоря уже о современности, нас учит, натурально, вот именно этому. Посмеивались как-то над низкопоклонством перед Западом, а вот веру в то, что сверху видно всё, берегут как зеницу ока. Если те, что наверху, могут просчитаться, то и вера наша тщетна. Впрочем, вера в руководство сама по себе архаична. Не читали старика Вебера про бюрократию и модерные варианты легитимизации власти. Всё царя или харизматика ищут, который помещает на небе звёзды и вызывает дождь или, к примеру, вертолётные деньги.

Одна из причин такого заблуждения относительно власти таится в неправомерном выводе из справедливого утверждения: чем выше ваш пост, тем выше цена вашей ошибки. Из этого выводят уже неверное: осознавая, что цена вашей ошибки настолько высока, вы её не совершите. И уже из этого ложного вывода переходят к тому, что всё, что вы делаете, находясь наверху, по умолчанию правильно, адекватно и планомерно. А если такого впечатления нет, то это просто значит, что мы не так высоко сидим и нам не под силу увидеть всю картину. Такая же цепь ложных рассуждений применяется – уже с обратным знаком – и к «чужим» политикам и странам. Только все их шаги, разумеется, направлены на то, чтобы сделать «нам» какую-нибудь пакость. Даже если это гуманитарная помощь в виде «ножек Буша». Это они нашу бдительность – и желудок – усыпляли и геном портили!