Figyelem!!!
У «Стального шлема» и «Берсальеров» вышел шестой выпуск подкаста о межвоенной Европе. На этот раз мы отправились в Венгрию.
Межвоенная Венгрия интересна не только как объект для шуток про «адмирала без флота» и «королевства без короля». Хортистский режим прошёл очень любопытную и поучительную эволюцию за 25 лет своего существования. Начав как радикальная реакция против Советской республики, он быстро «нормализовался». В течение двадцатых и большей части тридцатых годов страна представляла собой «суверенную» и «управляемую» демократию с многопартийностью и конкурентными выборами. Правда почему-то большинство на них неизменно набирала правительственная партия «Единство». Несменяемый регент Хорти редко вмешивался в повседневное управление государством, а скорее являлся надпартийным арбитром в межэлитных конфликтах. Пережив национальную катастрофу Трианона, Венгрия пыталась подружиться с Антантой, чтобы дипломатическим путём вернуть утраченные земли.
Однако с 1930-х гг. режим начал ужесточаться и радикализироваться. Дружба с Западом закончилась, и новым союзником Венгрии стала гитлеровская Германия, которая действительно помогла ей вернуть часть территорий. Баланс в элитах сместился от «системных либералов» к сторонникам авторитарного корпоративистского режима. В 1938 г. против евреев были введены расовые законы, а в 1944 г. начались их депортации в нацистские лагеря уничтожения. Этот геноцид одновременно имел черты социальной революции, потому что евреи до этого являлись основой городского среднего класса Венгрии.
Об этом и многом другом слушайте нас на всех удобных платформах!
https://podcast.stahlhelmdelbersagliere.co.uk/
Яндекс.Музыка
У «Стального шлема» и «Берсальеров» вышел шестой выпуск подкаста о межвоенной Европе. На этот раз мы отправились в Венгрию.
Межвоенная Венгрия интересна не только как объект для шуток про «адмирала без флота» и «королевства без короля». Хортистский режим прошёл очень любопытную и поучительную эволюцию за 25 лет своего существования. Начав как радикальная реакция против Советской республики, он быстро «нормализовался». В течение двадцатых и большей части тридцатых годов страна представляла собой «суверенную» и «управляемую» демократию с многопартийностью и конкурентными выборами. Правда почему-то большинство на них неизменно набирала правительственная партия «Единство». Несменяемый регент Хорти редко вмешивался в повседневное управление государством, а скорее являлся надпартийным арбитром в межэлитных конфликтах. Пережив национальную катастрофу Трианона, Венгрия пыталась подружиться с Антантой, чтобы дипломатическим путём вернуть утраченные земли.
Однако с 1930-х гг. режим начал ужесточаться и радикализироваться. Дружба с Западом закончилась, и новым союзником Венгрии стала гитлеровская Германия, которая действительно помогла ей вернуть часть территорий. Баланс в элитах сместился от «системных либералов» к сторонникам авторитарного корпоративистского режима. В 1938 г. против евреев были введены расовые законы, а в 1944 г. начались их депортации в нацистские лагеря уничтожения. Этот геноцид одновременно имел черты социальной революции, потому что евреи до этого являлись основой городского среднего класса Венгрии.
Об этом и многом другом слушайте нас на всех удобных платформах!
https://podcast.stahlhelmdelbersagliere.co.uk/
Яндекс.Музыка
Как немецких военных преступников судили после Первой мировой войны
Согласно 227-й статье Версальского мирного договора, союзники по Антанте предъявили бывшему германскому императору Вильгельму II обвинение в «высшем оскорблении международной морали и священной силы договоров». Союзные правительства намеревались обратиться к нейтральным Нидерландам, куда кайзер бежал после Ноябрьской революции, с просьбой об его экстрадиции. Затем Вильгельма II должен был судить Международный трибунал, который бы состоял из пяти судей, по одному от США, Великобритании, Франции, Италии и Японии.
Как известно, Нидерланды отказались выдавать Вильгельма II, и бывший кайзер спокойно прожил в своём поместье Дорн до самой смерти в 1941 г.
Также 228-я и 229 статьи мирного договора обязали Германию выдать Союзникам лиц, кого те классифицируют как военных преступников и потребуют их экстрадиции. Этих немцев предполагалось судить в национальных юрисдикциях стран Антанты. 230-я статья обязала Германию передать Союзникам всю документацию, которая могла пригодиться при проведении этих процессов.
Однако Версальский мир оставил Германию единым национальным государством с собственным суверенным правительством. Под союзной оккупацией находилась лишь малая часть страны на западе. Таким образом, у Антанты не было неограниченных возможностей навязать правительству Рейха свою волю. Очень скоро это проявилось в вопросе о выдаче и наказании немецких военных преступников.
В феврале 1920 г. Союзники огласили список примерно из 900 человек, кого они требовали выдать для последующего суда. Но правительство Веймарской республики отказалось это делать. На немецких республиканцах уже висело «клеймо» тех, кто подписал «позорный мир», и усугублять своё положение выдачей немецких граждан за границу они не хотели. А Союзники и не настаивали. В итоге стороны пришли к компромиссу, что немцы сами проведут судебные процессы над собственными военными преступниками в пределах германской национальной юрисдикции. Одновременно список обвиняемых был сокращён с 900 до 45 имён.
Однако из-за юридических проволочек до скамьи подсудимых дошли лишь 17 человек. Среди них не было никого из военно-политической верхушки кайзеровской Германии. Нескольким рядовым и унтер-офицерам предъявили обвинения в мародёрстве, жестоком обращении с пленными и гражданскими лицами. Несколько офицеров флота обвинялись в затоплении госпитальных судов. Самыми высокопоставленными подсудимыми стали два генерал-лейтенанта и один генерал-майор. Один из них якобы отдал приказ не брать пленных, а двое других обвинялись в том, что в подведомственном им лагере для военнопленных произошла вспышка тифа, из-за которой погибло большое число людей.
В 1921 г. судебные дела по каждому из этих обвинений рассматривал Имперский суд, который тогда располагался в Лейпциге. По итогу из 17 подсудимых десять были оправданы, и лишь семерых суд признал виновными. Их приговорили к тюремным срокам от полугода до пяти лет.
Союзники сочли результаты Лейпцигских процессов полной профанацией и заявили протест. Но ничего против суверенных властей Веймарской республики они поделать уже не могли. Заочные судебные разбирательства в странах Антанты никак не затрагивали немецких граждан, проживавших в германской юрисдикции.
После Второй мировой войны таких проблем уже не возникло. Союзники в принципе уничтожили Германию как суверенное государство и оккупировали всю её территорию, а потому не имели никаких ограничений с организацией Международного военного трибунала в Нюрнберге.
Лейпциг и Нюрнберг до сих пор остаются двумя крайними точками в спорах о границах и возможностях наказания за уголовные преступления против международного права. Суверенные национальные государства вне зависимости от существующего там политического режима по самой своей сути не склонны осуждать своих граждан по таким делам. Эффективная же работа международных уголовных трибуналов в любом случае сопряжена с нарушением суверенных прав национального государства, что пока является скорее исключением, чем правилом.
Согласно 227-й статье Версальского мирного договора, союзники по Антанте предъявили бывшему германскому императору Вильгельму II обвинение в «высшем оскорблении международной морали и священной силы договоров». Союзные правительства намеревались обратиться к нейтральным Нидерландам, куда кайзер бежал после Ноябрьской революции, с просьбой об его экстрадиции. Затем Вильгельма II должен был судить Международный трибунал, который бы состоял из пяти судей, по одному от США, Великобритании, Франции, Италии и Японии.
Как известно, Нидерланды отказались выдавать Вильгельма II, и бывший кайзер спокойно прожил в своём поместье Дорн до самой смерти в 1941 г.
Также 228-я и 229 статьи мирного договора обязали Германию выдать Союзникам лиц, кого те классифицируют как военных преступников и потребуют их экстрадиции. Этих немцев предполагалось судить в национальных юрисдикциях стран Антанты. 230-я статья обязала Германию передать Союзникам всю документацию, которая могла пригодиться при проведении этих процессов.
Однако Версальский мир оставил Германию единым национальным государством с собственным суверенным правительством. Под союзной оккупацией находилась лишь малая часть страны на западе. Таким образом, у Антанты не было неограниченных возможностей навязать правительству Рейха свою волю. Очень скоро это проявилось в вопросе о выдаче и наказании немецких военных преступников.
В феврале 1920 г. Союзники огласили список примерно из 900 человек, кого они требовали выдать для последующего суда. Но правительство Веймарской республики отказалось это делать. На немецких республиканцах уже висело «клеймо» тех, кто подписал «позорный мир», и усугублять своё положение выдачей немецких граждан за границу они не хотели. А Союзники и не настаивали. В итоге стороны пришли к компромиссу, что немцы сами проведут судебные процессы над собственными военными преступниками в пределах германской национальной юрисдикции. Одновременно список обвиняемых был сокращён с 900 до 45 имён.
Однако из-за юридических проволочек до скамьи подсудимых дошли лишь 17 человек. Среди них не было никого из военно-политической верхушки кайзеровской Германии. Нескольким рядовым и унтер-офицерам предъявили обвинения в мародёрстве, жестоком обращении с пленными и гражданскими лицами. Несколько офицеров флота обвинялись в затоплении госпитальных судов. Самыми высокопоставленными подсудимыми стали два генерал-лейтенанта и один генерал-майор. Один из них якобы отдал приказ не брать пленных, а двое других обвинялись в том, что в подведомственном им лагере для военнопленных произошла вспышка тифа, из-за которой погибло большое число людей.
В 1921 г. судебные дела по каждому из этих обвинений рассматривал Имперский суд, который тогда располагался в Лейпциге. По итогу из 17 подсудимых десять были оправданы, и лишь семерых суд признал виновными. Их приговорили к тюремным срокам от полугода до пяти лет.
Союзники сочли результаты Лейпцигских процессов полной профанацией и заявили протест. Но ничего против суверенных властей Веймарской республики они поделать уже не могли. Заочные судебные разбирательства в странах Антанты никак не затрагивали немецких граждан, проживавших в германской юрисдикции.
После Второй мировой войны таких проблем уже не возникло. Союзники в принципе уничтожили Германию как суверенное государство и оккупировали всю её территорию, а потому не имели никаких ограничений с организацией Международного военного трибунала в Нюрнберге.
Лейпциг и Нюрнберг до сих пор остаются двумя крайними точками в спорах о границах и возможностях наказания за уголовные преступления против международного права. Суверенные национальные государства вне зависимости от существующего там политического режима по самой своей сути не склонны осуждать своих граждан по таким делам. Эффективная же работа международных уголовных трибуналов в любом случае сопряжена с нарушением суверенных прав национального государства, что пока является скорее исключением, чем правилом.
Про чередования «Прекрасных эпох» и Смутных времён. Часть первая
Эпоха массовых обществ началась с Великой французской революции. Революция 1789 г. вскоре повлекла за собой Революционные и Наполеоновские войны, которые продолжались с 1792 по 1815 гг. и перетрясли всю Европу.
После победы над Бонапартом и Венского конгресса наступил период относительной стабилизации и спокойствия. Например, в немецкой истории эта эпоха известна как «Vormärz» («Домартовье»). То тут, то там периодически вспыхивали войны и революции, но в «ядре» континента они были либо скоротечны (Франция и Бельгия в 1830 г.), либо происходили на европейский окраинах (Иберия, Балканы, Польша). Во всеобщий кризис они не перерастали.
Эта эпоха закончилась в 1848 г., когда случилась «Весна народов». В Германии революции начались в марте, отсюда и предшествовавшая эпоха получила название «Домартовье». Хотя в большинстве стран революционная «Весна народов» в итоге провалилась, 48-й год открыл новую эпоху потрясений, у которой почему-то в историографии не осталось хлёсткого ярлыка. Вплоть до 1871 г. европейцы снова регулярно воевали между собой – Венгерская, Крымская, три Итальянских, две Шлезвигских, «братская» война между немцами и австрийцами, франко-прусская и, наконец, Парижская коммуна.
Эпоха после 1871 г. и до 1914 г. осталась в истории как «Belle Époque» («Прекрасная эпоха»). Пожалуй, это был пик мирового господства европейской цивилизации с её глобальными колониальными империями, Второй промышленной революцией, расцветом культуры и историческим оптимизмом насчёт собственного будущего. Как и в предыдущую «мирную» эпоху войны и революции тогда никуда не исчезли, но происходили где-то на окраинах континента – в Иберии, на Балканах или в России.
При этом сразу следует отметить, что «Belle Époque», как и все остальные оплакиваемые эпохи такого рода, была «прекрасной» для конкретных социальных, этнических и гендерных групп – преимущественно для белых образованных мужчин из городского среднего класса. Для женщин, рабочих, крестьян, даже для большинства аристократов, не говоря уже о представителях небелых неевропейских народов, чего-то «прекрасного» в «Belle Époque» нужно было ещё поискать.
Как бы то ни было, эту противоречивую «Belle Époque» растоптал и уничтожил 1914 г. Существует очень спорная концепция о «Второй Тридцатилетней войне», согласно которой оба мировых конфликта между 1914 и 1945 гг. описываются как единый взаимосвязанный процесс. Её критики указывают на то, что Вторая мировая всё-таки не вытекала автоматически из Первой, и её генезис куда сложнее, чем шаблонное объяснение про «недоигранную войну».
Тем не менее действительно после 1914 г. долгий мир пришёл на европейский континент лишь к первой половине 1950-х гг. Формальное окончание Первой мировой в ноябре 1918 г. вовсе не означало всеобщего замирения – многочисленные Гражданские войны, революции, контрреволюции и переделы национальных границ продолжались в Европе примерно до 1923 г. Сперва казалось, что во второй половине 1920-х гг. началось «возвращение к нормальности», но его быстро прервали Великая депрессия и рост авторитарного радикализма.
Советский Союз отлично вписывается в эту хронологическую схему – Гражданская война здесь постепенно затухала в течение первой половины 1920-х гг., затем наступила относительно благополучная эпоха НЭПа, которую сменила «Вторая революция» в деревне со сплошной коллективизацией и раскулачиванием.
Следующее «возвращение к нормальности» в Европе ненадолго случилось во второй половине 1930-х гг., но и оно быстро закончилось с началом Второй мировой войны. Причём её окончание весной 1945 г. не означало одномоментного замирения и восстановления благополучия. Европа оставалась бедным, разрушенным и внутренне расколотым континентом ещё всю вторую половину 1940-х гг., так что относительная «нормализация» наступила здесь лишь к началу 1950-х гг.
Всё это применимо и к СССР, где смерть Сталина в 1953 г. явно обозначила окончание массовых репрессивных практик, продолжавшихся с самого 1917 г.
Продолжение.
Эпоха массовых обществ началась с Великой французской революции. Революция 1789 г. вскоре повлекла за собой Революционные и Наполеоновские войны, которые продолжались с 1792 по 1815 гг. и перетрясли всю Европу.
После победы над Бонапартом и Венского конгресса наступил период относительной стабилизации и спокойствия. Например, в немецкой истории эта эпоха известна как «Vormärz» («Домартовье»). То тут, то там периодически вспыхивали войны и революции, но в «ядре» континента они были либо скоротечны (Франция и Бельгия в 1830 г.), либо происходили на европейский окраинах (Иберия, Балканы, Польша). Во всеобщий кризис они не перерастали.
Эта эпоха закончилась в 1848 г., когда случилась «Весна народов». В Германии революции начались в марте, отсюда и предшествовавшая эпоха получила название «Домартовье». Хотя в большинстве стран революционная «Весна народов» в итоге провалилась, 48-й год открыл новую эпоху потрясений, у которой почему-то в историографии не осталось хлёсткого ярлыка. Вплоть до 1871 г. европейцы снова регулярно воевали между собой – Венгерская, Крымская, три Итальянских, две Шлезвигских, «братская» война между немцами и австрийцами, франко-прусская и, наконец, Парижская коммуна.
Эпоха после 1871 г. и до 1914 г. осталась в истории как «Belle Époque» («Прекрасная эпоха»). Пожалуй, это был пик мирового господства европейской цивилизации с её глобальными колониальными империями, Второй промышленной революцией, расцветом культуры и историческим оптимизмом насчёт собственного будущего. Как и в предыдущую «мирную» эпоху войны и революции тогда никуда не исчезли, но происходили где-то на окраинах континента – в Иберии, на Балканах или в России.
При этом сразу следует отметить, что «Belle Époque», как и все остальные оплакиваемые эпохи такого рода, была «прекрасной» для конкретных социальных, этнических и гендерных групп – преимущественно для белых образованных мужчин из городского среднего класса. Для женщин, рабочих, крестьян, даже для большинства аристократов, не говоря уже о представителях небелых неевропейских народов, чего-то «прекрасного» в «Belle Époque» нужно было ещё поискать.
Как бы то ни было, эту противоречивую «Belle Époque» растоптал и уничтожил 1914 г. Существует очень спорная концепция о «Второй Тридцатилетней войне», согласно которой оба мировых конфликта между 1914 и 1945 гг. описываются как единый взаимосвязанный процесс. Её критики указывают на то, что Вторая мировая всё-таки не вытекала автоматически из Первой, и её генезис куда сложнее, чем шаблонное объяснение про «недоигранную войну».
Тем не менее действительно после 1914 г. долгий мир пришёл на европейский континент лишь к первой половине 1950-х гг. Формальное окончание Первой мировой в ноябре 1918 г. вовсе не означало всеобщего замирения – многочисленные Гражданские войны, революции, контрреволюции и переделы национальных границ продолжались в Европе примерно до 1923 г. Сперва казалось, что во второй половине 1920-х гг. началось «возвращение к нормальности», но его быстро прервали Великая депрессия и рост авторитарного радикализма.
Советский Союз отлично вписывается в эту хронологическую схему – Гражданская война здесь постепенно затухала в течение первой половины 1920-х гг., затем наступила относительно благополучная эпоха НЭПа, которую сменила «Вторая революция» в деревне со сплошной коллективизацией и раскулачиванием.
Следующее «возвращение к нормальности» в Европе ненадолго случилось во второй половине 1930-х гг., но и оно быстро закончилось с началом Второй мировой войны. Причём её окончание весной 1945 г. не означало одномоментного замирения и восстановления благополучия. Европа оставалась бедным, разрушенным и внутренне расколотым континентом ещё всю вторую половину 1940-х гг., так что относительная «нормализация» наступила здесь лишь к началу 1950-х гг.
Всё это применимо и к СССР, где смерть Сталина в 1953 г. явно обозначила окончание массовых репрессивных практик, продолжавшихся с самого 1917 г.
Продолжение.
Про чередования «Прекрасных эпох» и Смутных времён. Часть вторая
Начало
Послевоенный экономический рост на Западе вошёл в историю как «Славное тридцатилетие» («Trente Glorieuses») – именно тогда страны «Первого» и даже «Второго» мира вслед за США превратились в полноценные «общества потребления», а система welfare-state обеспечила невиданный доселе уровень защищённости социальных прав. Впрочем, как и в случае с «Belle Époque», нужно отдавать отчёт, что «славными» эти годы были преимущественно для образованных белых горожан из среднего и рабочего классов, преимущественно мужского пола, а положение прочих социальных, этнических и гендерных групп было более неоднозначным.
Всеобщая протестная волна 1960-х гг., самым ярким проявлением которой стал пресловутый 68-й год, стала скорее проявлением социально-культурного кризиса, и не привела в моменте к каким-то серьёзным политическим или экономическим изменениям.
Однако как раз к началу 1970-х гг. началось выхолащивание прежней модели welfare-state. Случилось это по целому комплексу социально-экономических причин, о которых у меня нет ни компетенции, ни желания рассуждать, так что просто посоветую ролик Григория Баженова @furydrops про Америку начала 1980-х гг., которую нам показали в последнем фильме про Джокера.
Из ключевых причин окончания «славных времён» упомяну лишь наиболее понятный мне нефтяной кризис 1973 г., когда арабские страны ввели эмбарго на продажу нефти в ответ на поддержку Западом Израиля в Войне Судного дня. За несколько месяцев цена барреля выросла в 4 раза – с 3 до 12 долларов.
В общем, 1970-е гг. и 1980-е гг. для значительной части западного населения запомнились как тяжёлые времена. Пришедшие к власти на волне этого кризиса неолиберальные реформаты, вроде Тэтчер и Рейгана, принялись демонтировать послевоенное welfare-state, что одни восприняли как «оживление деловой активности», а другие как сокращение социальных гарантий. Следовательно, и возвращение благополучных времён в 1990-е и 2000-е объясняют либо плодами неолиберализма, либо, наоборот, хоть каким-то его ограничением.
У СССР и России тут произошёл некоторый хронологический рассинхрон с остальным Западом. Если европейские государства в массе своей стали «обществами потребления» уже к началу 1950-х гг., то СССР стал таковым лишь к середине 1960-х гг. Нефтяной кризис, наоборот, стал благом для Союза и во многом обеспечил относительно сносный уровень жизни советских граждан (в сравнении с предыдущими эпохами) в течение 1970-х и первой половины 1980-х гг. Однако сокращение цен на нефть вкупе с другими структурными проблемами советской экономики привели СССР сначала к Перестройке, а затем ко всеобщему кризису и развалу. Демонтаж welfare-state и переход к рынку в 1990-е гг. стал тяжёлым временем для большинства граждан России. В 2000-е ситуация стабилизировалась, и это десятилетие вошло в нашу историю как «тучные нулевые».
Концом этих «тучных» лет для Запада принято считать кризис 2008 – 2009 гг., но при всех сравнениях с Великой депрессией он не повлёк вслед за собой аналогичных социально-политических кризисов. В целом, западный мир дотянул с чувством исторического оптимизма до середины 2010-х гг., когда целая череда исторических событий наглядно показала, что никакого «конца истории» ещё долго не будет.
Ну а окончательно рубежным оказался 2020 г. Причём в случае с Россией общемировой пандемический шок наложился на политические трансформации – тут в качестве вех можно вспомнить и конституционную реформу 2020 г., и разгром самого сильного внепарламентского оппозиционного движения в 2021 г., и сами-знаете-что в 2022 г., и путч 2023 г., и известные события февраля-марта 2024 г.
Ровно четыре года назад Егор Сенников с канала @StuffandDocs опубликовал пост, который относился к концу «Belle Époque» и началу эпохи потрясений, продолжавшихся до начала 1950-х гг. Как оказалось, наша «Прекрасная эпоха» тоже закончилась примерно тогда, весной 2020 г. Можно понадеяться, что на нашем веку мы ещё успеем снова насладиться «славными» временами, но, судя по всему, это произойдёт ещё нескоро.
Начало
Послевоенный экономический рост на Западе вошёл в историю как «Славное тридцатилетие» («Trente Glorieuses») – именно тогда страны «Первого» и даже «Второго» мира вслед за США превратились в полноценные «общества потребления», а система welfare-state обеспечила невиданный доселе уровень защищённости социальных прав. Впрочем, как и в случае с «Belle Époque», нужно отдавать отчёт, что «славными» эти годы были преимущественно для образованных белых горожан из среднего и рабочего классов, преимущественно мужского пола, а положение прочих социальных, этнических и гендерных групп было более неоднозначным.
Всеобщая протестная волна 1960-х гг., самым ярким проявлением которой стал пресловутый 68-й год, стала скорее проявлением социально-культурного кризиса, и не привела в моменте к каким-то серьёзным политическим или экономическим изменениям.
Однако как раз к началу 1970-х гг. началось выхолащивание прежней модели welfare-state. Случилось это по целому комплексу социально-экономических причин, о которых у меня нет ни компетенции, ни желания рассуждать, так что просто посоветую ролик Григория Баженова @furydrops про Америку начала 1980-х гг., которую нам показали в последнем фильме про Джокера.
Из ключевых причин окончания «славных времён» упомяну лишь наиболее понятный мне нефтяной кризис 1973 г., когда арабские страны ввели эмбарго на продажу нефти в ответ на поддержку Западом Израиля в Войне Судного дня. За несколько месяцев цена барреля выросла в 4 раза – с 3 до 12 долларов.
В общем, 1970-е гг. и 1980-е гг. для значительной части западного населения запомнились как тяжёлые времена. Пришедшие к власти на волне этого кризиса неолиберальные реформаты, вроде Тэтчер и Рейгана, принялись демонтировать послевоенное welfare-state, что одни восприняли как «оживление деловой активности», а другие как сокращение социальных гарантий. Следовательно, и возвращение благополучных времён в 1990-е и 2000-е объясняют либо плодами неолиберализма, либо, наоборот, хоть каким-то его ограничением.
У СССР и России тут произошёл некоторый хронологический рассинхрон с остальным Западом. Если европейские государства в массе своей стали «обществами потребления» уже к началу 1950-х гг., то СССР стал таковым лишь к середине 1960-х гг. Нефтяной кризис, наоборот, стал благом для Союза и во многом обеспечил относительно сносный уровень жизни советских граждан (в сравнении с предыдущими эпохами) в течение 1970-х и первой половины 1980-х гг. Однако сокращение цен на нефть вкупе с другими структурными проблемами советской экономики привели СССР сначала к Перестройке, а затем ко всеобщему кризису и развалу. Демонтаж welfare-state и переход к рынку в 1990-е гг. стал тяжёлым временем для большинства граждан России. В 2000-е ситуация стабилизировалась, и это десятилетие вошло в нашу историю как «тучные нулевые».
Концом этих «тучных» лет для Запада принято считать кризис 2008 – 2009 гг., но при всех сравнениях с Великой депрессией он не повлёк вслед за собой аналогичных социально-политических кризисов. В целом, западный мир дотянул с чувством исторического оптимизма до середины 2010-х гг., когда целая череда исторических событий наглядно показала, что никакого «конца истории» ещё долго не будет.
Ну а окончательно рубежным оказался 2020 г. Причём в случае с Россией общемировой пандемический шок наложился на политические трансформации – тут в качестве вех можно вспомнить и конституционную реформу 2020 г., и разгром самого сильного внепарламентского оппозиционного движения в 2021 г., и сами-знаете-что в 2022 г., и путч 2023 г., и известные события февраля-марта 2024 г.
Ровно четыре года назад Егор Сенников с канала @StuffandDocs опубликовал пост, который относился к концу «Belle Époque» и началу эпохи потрясений, продолжавшихся до начала 1950-х гг. Как оказалось, наша «Прекрасная эпоха» тоже закончилась примерно тогда, весной 2020 г. Можно понадеяться, что на нашем веку мы ещё успеем снова насладиться «славными» временами, но, судя по всему, это произойдёт ещё нескоро.
Telegram
Stuff and Docs
В последнее время мысли всё об одном
"По всей Европе гаснут огни. И на нашем веку зажжёнными мы их уже не увидим".
Лорд Грей, министр иностранных дел 3 августа 1914 года
"По всей Европе гаснут огни. И на нашем веку зажжёнными мы их уже не увидим".
Лорд Грей, министр иностранных дел 3 августа 1914 года
«Железный молот» против советских электростанций
Как известно, немцы не дошли до Горького (нынешний Нижний Новгород). Однако с ноября 1941 по июнь 1943 гг. город регулярно подвергался бомбардировкам Люфтваффе, которые стали самыми крупными ударами по советскому тылу в годы войны. Главными целями являлись заводы ГАЗ (выпускал автомобили и бронетехнику), «Красное Сормово» (танки, подлодки и паровозы), артиллерийский и авиазаводы.
Интенсивные удары по советскому тылу прекратились после окончательной утраты немцами инициативы на Восточном фронте. Однако соответствующие планы никуда не делись, причём в духе «Третьего Рейха» они были сверх меры авантюрными и страдали гигантоманией.
Особое внимание немцы уделяли советской гидроэнергетике. В начале 1944 г. началась концентрация авиационных сил для их использования в «Акции «Россия» («Aktion Rußland»). Согласно плану, бомбардировщики He 111 должны были нанести удар по Верхневолжскому бассейну, используя управляемые высокоточные бомбы FX-1400 и кабельные бомбы («Seilbombe»), которые бы вызвали короткие замыкания на линиях электропередач. Однако весной 1944 г. ситуация на фронте вынудила немцев сменить приоритеты. Вместо удара по тыловым электростанциям пришлось бомбить железные дороги, безуспешно пытаясь сорвать советское наступление.
Впрочем, в это же время вынашивалась идея другой спецоперации под названием «Железный молот» («Unternehmen Eisenhammer»). Предполагалось разбомбить двенадцать турбин на электростанциях под Москвой, Горьким, Тулой, Рыбинском и Сталиногорском (ныне Новомосковск). Согласно расчётам, вывод из строя хотя бы 2/3 турбин мог привести к остановке 75% советской военной промышленности.
Для реализации этого плана немцы собирались использовать авиационную конструкцию «Мистель» («Mistel», дословно «Омела») – спаренные бомбардировщик Ju 88 и истребитель Bf 109, либо Fw 190. В носовой части «Юнкерса» вместо кабины пилота закладывали взрывчатку, и таким образом бомбардировщик превращался в самолёт-бомбу, а истребитель – в самолёт-носитель.
Одновременно в рамках операции «Бургундия» планировалось использовать бомбардировщики He 177 «Грайф», которые должны были сбросить в воду плавучие мины под названием «Летний шар» («Sommerballon»). Предполагалось, что течение вынесет эти мины к турбинам гидроэлектростанций, где они бы сдетонировали.
Изначально «Железный молот» хотели провести в ноябре 1944 г. Однако нехватка самолётов и горючего, потеря передовых аэродромов и прочие технические сложности постоянно откладывали операцию. В конце концов, в феврале 1945 г. (!) казалось, что всё готово для удара, и осталось лишь дождаться окончания зимы. Но грянул очередной американский авианалёт, который уничтожил на аэродроме под Берлином множество «Мистелей». Операция «Железный молот» вновь была отложена, а вскоре и вовсе отменена по причине полного коллапса немецкого фронта.
Как известно, немцы не дошли до Горького (нынешний Нижний Новгород). Однако с ноября 1941 по июнь 1943 гг. город регулярно подвергался бомбардировкам Люфтваффе, которые стали самыми крупными ударами по советскому тылу в годы войны. Главными целями являлись заводы ГАЗ (выпускал автомобили и бронетехнику), «Красное Сормово» (танки, подлодки и паровозы), артиллерийский и авиазаводы.
Интенсивные удары по советскому тылу прекратились после окончательной утраты немцами инициативы на Восточном фронте. Однако соответствующие планы никуда не делись, причём в духе «Третьего Рейха» они были сверх меры авантюрными и страдали гигантоманией.
Особое внимание немцы уделяли советской гидроэнергетике. В начале 1944 г. началась концентрация авиационных сил для их использования в «Акции «Россия» («Aktion Rußland»). Согласно плану, бомбардировщики He 111 должны были нанести удар по Верхневолжскому бассейну, используя управляемые высокоточные бомбы FX-1400 и кабельные бомбы («Seilbombe»), которые бы вызвали короткие замыкания на линиях электропередач. Однако весной 1944 г. ситуация на фронте вынудила немцев сменить приоритеты. Вместо удара по тыловым электростанциям пришлось бомбить железные дороги, безуспешно пытаясь сорвать советское наступление.
Впрочем, в это же время вынашивалась идея другой спецоперации под названием «Железный молот» («Unternehmen Eisenhammer»). Предполагалось разбомбить двенадцать турбин на электростанциях под Москвой, Горьким, Тулой, Рыбинском и Сталиногорском (ныне Новомосковск). Согласно расчётам, вывод из строя хотя бы 2/3 турбин мог привести к остановке 75% советской военной промышленности.
Для реализации этого плана немцы собирались использовать авиационную конструкцию «Мистель» («Mistel», дословно «Омела») – спаренные бомбардировщик Ju 88 и истребитель Bf 109, либо Fw 190. В носовой части «Юнкерса» вместо кабины пилота закладывали взрывчатку, и таким образом бомбардировщик превращался в самолёт-бомбу, а истребитель – в самолёт-носитель.
Одновременно в рамках операции «Бургундия» планировалось использовать бомбардировщики He 177 «Грайф», которые должны были сбросить в воду плавучие мины под названием «Летний шар» («Sommerballon»). Предполагалось, что течение вынесет эти мины к турбинам гидроэлектростанций, где они бы сдетонировали.
Изначально «Железный молот» хотели провести в ноябре 1944 г. Однако нехватка самолётов и горючего, потеря передовых аэродромов и прочие технические сложности постоянно откладывали операцию. В конце концов, в феврале 1945 г. (!) казалось, что всё готово для удара, и осталось лишь дождаться окончания зимы. Но грянул очередной американский авианалёт, который уничтожил на аэродроме под Берлином множество «Мистелей». Операция «Железный молот» вновь была отложена, а вскоре и вовсе отменена по причине полного коллапса немецкого фронта.
Forwarded from Василий Тополев
Этот пост должен был выйти вечером в пятницу, но по понятным причинам отложен на три дня.
Вы, наверное, заметили, что в последнее время я сильно погрузился в тему воздушной войны. То, что изначально должно было быть несколькими абзацами в одной из статей про экономику Третьего Рейха, превратилось в мини-книжку. Пока готовы три части, почти сто тысяч знаков, но будет не меньше. Это больше, чем цикл про трансформацию советской армии в российскую (1, 2, 3, 4, 5), про Европу и мир «Прекрасной эпохи» конца XIX - начала XX веков (1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8), про советскую экономику (1, 2, 3, 4, 5, 6), про историю нефти (1, 2, 3, 4, 5, 6) и промышленный переворот (1, 2, 3, 4).
Почему такая узкая тема заставила меня написать больше, чем "большие" темы экономической истории? Неожиданно для меня история стратегических бомбардировок с удивительной ясностью доказывает тезис: на войне любые долгосрочные прогнозы не стоят ничего. Оружие, считавшееся прорывным и непобедимым, на поверку оказывается грудой металла, а машинка размером с детский кулачок меняет ход войны. Все довоенные представления о войне летят в мусорную корзину сразу после начала войны. Воюющие стороны даже не могут понять, побеждают они или проигрывают. И так далее и тому подобное.
Я стараюсь быть честным с читателями - например, когда перевожу не самые интересные статьи (всё-таки достойные перевода), так и пишу: переводы невысокого интереса. И в этот раз я честно скажу, что ещё ни одна тема не увлекала меня так сильно, как история стратегических бомбёжек. Я погрузился в это настолько глубоко, что даже забросил основной канал (обязуюсь возвращать его к активной жизни).
Первая часть (уже публиковалась, можно скипнуть в принципе)
Вторая часть
Третья часть
Дополнения (уже публиковались):
Сложная война
Адам Смит против Геринга
Вы, наверное, заметили, что в последнее время я сильно погрузился в тему воздушной войны. То, что изначально должно было быть несколькими абзацами в одной из статей про экономику Третьего Рейха, превратилось в мини-книжку. Пока готовы три части, почти сто тысяч знаков, но будет не меньше. Это больше, чем цикл про трансформацию советской армии в российскую (1, 2, 3, 4, 5), про Европу и мир «Прекрасной эпохи» конца XIX - начала XX веков (1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8), про советскую экономику (1, 2, 3, 4, 5, 6), про историю нефти (1, 2, 3, 4, 5, 6) и промышленный переворот (1, 2, 3, 4).
Почему такая узкая тема заставила меня написать больше, чем "большие" темы экономической истории? Неожиданно для меня история стратегических бомбардировок с удивительной ясностью доказывает тезис: на войне любые долгосрочные прогнозы не стоят ничего. Оружие, считавшееся прорывным и непобедимым, на поверку оказывается грудой металла, а машинка размером с детский кулачок меняет ход войны. Все довоенные представления о войне летят в мусорную корзину сразу после начала войны. Воюющие стороны даже не могут понять, побеждают они или проигрывают. И так далее и тому подобное.
Я стараюсь быть честным с читателями - например, когда перевожу не самые интересные статьи (всё-таки достойные перевода), так и пишу: переводы невысокого интереса. И в этот раз я честно скажу, что ещё ни одна тема не увлекала меня так сильно, как история стратегических бомбёжек. Я погрузился в это настолько глубоко, что даже забросил основной канал (обязуюсь возвращать его к активной жизни).
Первая часть (уже публиковалась, можно скипнуть в принципе)
Вторая часть
Третья часть
Дополнения (уже публиковались):
Сложная война
Адам Смит против Геринга
Forwarded from Василий Тополев
И вытащу заключение третье части.
Подходил к концу третий год воздушной войны. Бомбардировочное командование, на которое возлагали огромные надежды - и которое собиралось выиграть войну чуть ли не в одиночку, продемонстрировало оглушительную бесполезность. Да, кое-что получилось - в Кёльне, Ростоке, Любеке - но с учётом затраченных ресурсов и понесённых жертв эти «успехи» выглядели смешно.
Про столь популярные до войны бредни Дуэ и страшилки про города, в два дня под бомбами обращающиеся в пепелища или скатывающиеся во всеобщее безумие, никто больше не вспоминал.
Даже те крошечные результаты, которых добились Люфтваффе во время Битвы за Англию и Блица, для Бомбардировочного командования Королевских ВВС находились где-то в области фантастики.
Совершенно неожиданно британцы, оставшись наедине с Рейхом, победили Люфтваффе в небе над южной Англией. Но если бы в начале 1943 года английская публика узнала, какие колоссальные ресурсы были потрачены с потрясающе ничтожным результатом, Черчилль - главный лоббист стратегических бомбёжек - почти наверняка вылетел бы из премьерского кресла и остался бы в истории куда большим неудачником, чем Чемберлен.
Британцы начали стратегическую воздушную войну - не в ответ на бомбардировку Роттердама или тем более бомбардировки самой Британии, а потому, что считали стратегические бомбёжки самым перспективным способом победить в войне. В отличие от немцев, выбиравших главной целью бомбардировок то порты, то авиазаводы, то пищевую промышленность, то авиабазы, англичане почти сразу чётко и однозначно поставили перед собой задачу уничтожение жилых кварталов - вместе с их населением.
И даже эту задачу RAF были неспособны выполнить.
Фантазии американцев про бомбы, с идеальной точностью ложащиеся в цели, и про свои неуязвимые бомбардировщики оказались фантазиями.
В марте 1943 года немцы впервые сумели отправить на дно 700 тысяч тоннажа. Впервые угроза блокады и голодной (а также нефтяной) смерти превратилась для Британии из возможности в почти реальность.
Англичане знали, что после периода стагнации немецкой военной промышленности с лета 1940 по лето 1942 объём выпуска начал расти бешеными темпами. (Мы ещё будем об этом говорить в будущих статьях - о «чуде Шпеера», тотальной войне, рационализации и прочем).
Знали англичане и о разработке Хеншелем тяжёлого высотного (до 14 км) бомбардировщика. И о немецких реактивных истребителях. И о крылатых ракетах. И об управляемых бомбах. И о тысячах тонн табуна и зарина, которым британская химическая промышленность могла противопоставить только горчичный газ и хлор.
За девять месяцев «Блица» плохо подготовленные немцы убили 40 тысяч англичан. Что они смогут сделать теперь, выйдя на совершенно новый качественный и количественный уровень, если возобновят воздушную войну?
И знали англичане о новых «электроботах», подлодках, способных оставаться под водой на протяжении всего боевого похода, а не «ныряющих» на несколько часов. Если со старыми лодками немцы поставили Британию на грань блокады, то что сделают с новыми, неуязвимыми для противолодочной авиации?
Любому рациональному, хорошо информированному наблюдателю к началу марта 1943 года было очевидно: союзники проиграли стратегическую войну. Это было ясно как божий день. Гитлер победил. Да, он проиграл в Тунисе, да, он потерпел разгром под Сталинградом, но на пространстве от Флориды до Берлина он победил.
Если бы кто-то рассказал этому рациональному наблюдателю, к чему придёт война в воздухе и на море через полтора года, он бы вряд ли поверил. Пожалуй, не поверили бы даже Линдеман и Харрис. Но об этом в следующей части.
Подходил к концу третий год воздушной войны. Бомбардировочное командование, на которое возлагали огромные надежды - и которое собиралось выиграть войну чуть ли не в одиночку, продемонстрировало оглушительную бесполезность. Да, кое-что получилось - в Кёльне, Ростоке, Любеке - но с учётом затраченных ресурсов и понесённых жертв эти «успехи» выглядели смешно.
Про столь популярные до войны бредни Дуэ и страшилки про города, в два дня под бомбами обращающиеся в пепелища или скатывающиеся во всеобщее безумие, никто больше не вспоминал.
Даже те крошечные результаты, которых добились Люфтваффе во время Битвы за Англию и Блица, для Бомбардировочного командования Королевских ВВС находились где-то в области фантастики.
Совершенно неожиданно британцы, оставшись наедине с Рейхом, победили Люфтваффе в небе над южной Англией. Но если бы в начале 1943 года английская публика узнала, какие колоссальные ресурсы были потрачены с потрясающе ничтожным результатом, Черчилль - главный лоббист стратегических бомбёжек - почти наверняка вылетел бы из премьерского кресла и остался бы в истории куда большим неудачником, чем Чемберлен.
Британцы начали стратегическую воздушную войну - не в ответ на бомбардировку Роттердама или тем более бомбардировки самой Британии, а потому, что считали стратегические бомбёжки самым перспективным способом победить в войне. В отличие от немцев, выбиравших главной целью бомбардировок то порты, то авиазаводы, то пищевую промышленность, то авиабазы, англичане почти сразу чётко и однозначно поставили перед собой задачу уничтожение жилых кварталов - вместе с их населением.
И даже эту задачу RAF были неспособны выполнить.
Фантазии американцев про бомбы, с идеальной точностью ложащиеся в цели, и про свои неуязвимые бомбардировщики оказались фантазиями.
В марте 1943 года немцы впервые сумели отправить на дно 700 тысяч тоннажа. Впервые угроза блокады и голодной (а также нефтяной) смерти превратилась для Британии из возможности в почти реальность.
Англичане знали, что после периода стагнации немецкой военной промышленности с лета 1940 по лето 1942 объём выпуска начал расти бешеными темпами. (Мы ещё будем об этом говорить в будущих статьях - о «чуде Шпеера», тотальной войне, рационализации и прочем).
Знали англичане и о разработке Хеншелем тяжёлого высотного (до 14 км) бомбардировщика. И о немецких реактивных истребителях. И о крылатых ракетах. И об управляемых бомбах. И о тысячах тонн табуна и зарина, которым британская химическая промышленность могла противопоставить только горчичный газ и хлор.
За девять месяцев «Блица» плохо подготовленные немцы убили 40 тысяч англичан. Что они смогут сделать теперь, выйдя на совершенно новый качественный и количественный уровень, если возобновят воздушную войну?
И знали англичане о новых «электроботах», подлодках, способных оставаться под водой на протяжении всего боевого похода, а не «ныряющих» на несколько часов. Если со старыми лодками немцы поставили Британию на грань блокады, то что сделают с новыми, неуязвимыми для противолодочной авиации?
Любому рациональному, хорошо информированному наблюдателю к началу марта 1943 года было очевидно: союзники проиграли стратегическую войну. Это было ясно как божий день. Гитлер победил. Да, он проиграл в Тунисе, да, он потерпел разгром под Сталинградом, но на пространстве от Флориды до Берлина он победил.
Если бы кто-то рассказал этому рациональному наблюдателю, к чему придёт война в воздухе и на море через полтора года, он бы вряд ли поверил. Пожалуй, не поверили бы даже Линдеман и Харрис. Но об этом в следующей части.
Немецкие камикадзе
Идея использовать фанатичных лётчиков-камикадзе пришла в некоторые немецкие головы, когда стало окончательно ясно, что Германия утратила инициативу во Второй мировой войне. На нацистском жаргоне это звучало как «Selbstopfer», дословно «Самопожертвование». Главными энтузиастами создания отрядов смертников стали диверсант Отто Скорцени, а также пилоты Хайо Херрманн и Ханна Райч. На высшем уровне идею одобрил Генрих Гиммлер, а вот руководство Люфтваффе в лице Германа Геринга и Эрхарда Мильха, наоборот, не желали расходовать дефицитные кадры и ресурсы на самоубийственные миссии. В итоге в начале 1944 г. стороны пришли к компромиссу – эскадрилья смертников будет создана, но вступать в бой не станет до особого приказа.
К тому моменту в Люфтваффе существовала эскадра Kampfgeschwader 200, которую использовали для «спецзаданий» – испытания новых или трофейных самолётов, участия в разведывательно-диверсионных операциях, подготовке стратегических ударов по тылам Союзников. Например, она должна была атаковать советские гидроэлектростанции в Верхневолжском бассейне с помощью самолётной конструкции «Мистель». Именно внутри KG 200 и создали отдельную «Эскадрилью Леонида». Её назвали так в честь спартанского царя, который в 480 г. до н.э. возглавил 300 спартанцев, ценой своей жизни задержавших персов в Фермопильском ущелье.
Немцы последовательно перебирали самолёты, которые можно было приспособить для самоубийственных миссий – FW 190, реактивные Ме 328 и, наконец, переделанные ракеты «Фау-1» с переоборудованным местом для пилота. Последняя модель была также известна как «Устройство Райхенберг» или «Фау-4». В качестве самолётов-носителей для пилотируемых ракет-снарядов использовались бомбардировщики Hе 111. Теоретически конструкция «Устройства Райхенберг» даже предполагала, что лётчик мог в последний момент выпрыгнуть с парашютом, но техническая вероятность этого была крайне мала.
Впрочем, до боевого использования пилотируемых ракет-снарядов не дошло. Большинство испытаний закончились провалом и гибелью лётчиков-испытателей. В итоге командир KG 200 Вернер Баумбах через Альберта Шпеера убедил Гитлера отказаться от программы.
Однако история немецких камикадзе на этом не закончилась. В марте 1945 г. с подачи уже упоминавшегося ярого нациста Хайо Херрманна была создана «Зондеркоманда Эльба» («Sonderkommando Elbe») из нескольких сот пилотов облегчённых истребителей Bf 109. Лишённые почти всего вооружения они должны были таранить англо-американские стратегические бомбардировщики. Единственное боевое применение «Зондеркоманды» состоялось 7 апреля, когда ей ценой потери множества истребителей удалось сбить несколько американских бомбардировщиков. Естественно, это уже никак не могло поколебать абсолютное господство Союзников в немецком небе.
Ещё один случай применения немецких лётчиков-камикадзе был зафиксирован на начальной стадии Берлинской операции, когда с 17 по 20 апреля пилоты Люфтваффе безуспешно пытались таранить мосты через Одер.
Помимо лётчиков к немецким камикадзе иногда относят и военнослужащих «K-Verbände». Это было диверсионное подразделения Кригсмарине, в состав которого входили «малые боевые единицы» – торпедные катера, сверхмалые подлодки, пилотируемые торпеды и боевые пловцы. Впрочем, официально моряков никто не призывал становиться камикадзе. Напротив, в случае выбора между гибелью и пленом им советовали выбрать плен. Конструкции катеров, подлодок и торпед также теоретически предполагали возвращение моряков обратно на базу. Однако сложность и рискованность миссий, а также техническое несовершенство вооружений были таковыми, что уровень потерь в «K-Verbände» оставался очень высоким.
В итоге «Подразделение малых боевых сил Кригсмарине» действовало с апреля 1944 по май 1945 гг. в Средиземноморье, Ла-Манше и Северном море, но всех его жертв также оказалось недостаточно, чтобы сломить господство Союзников на море.
Идея использовать фанатичных лётчиков-камикадзе пришла в некоторые немецкие головы, когда стало окончательно ясно, что Германия утратила инициативу во Второй мировой войне. На нацистском жаргоне это звучало как «Selbstopfer», дословно «Самопожертвование». Главными энтузиастами создания отрядов смертников стали диверсант Отто Скорцени, а также пилоты Хайо Херрманн и Ханна Райч. На высшем уровне идею одобрил Генрих Гиммлер, а вот руководство Люфтваффе в лице Германа Геринга и Эрхарда Мильха, наоборот, не желали расходовать дефицитные кадры и ресурсы на самоубийственные миссии. В итоге в начале 1944 г. стороны пришли к компромиссу – эскадрилья смертников будет создана, но вступать в бой не станет до особого приказа.
К тому моменту в Люфтваффе существовала эскадра Kampfgeschwader 200, которую использовали для «спецзаданий» – испытания новых или трофейных самолётов, участия в разведывательно-диверсионных операциях, подготовке стратегических ударов по тылам Союзников. Например, она должна была атаковать советские гидроэлектростанции в Верхневолжском бассейне с помощью самолётной конструкции «Мистель». Именно внутри KG 200 и создали отдельную «Эскадрилью Леонида». Её назвали так в честь спартанского царя, который в 480 г. до н.э. возглавил 300 спартанцев, ценой своей жизни задержавших персов в Фермопильском ущелье.
Немцы последовательно перебирали самолёты, которые можно было приспособить для самоубийственных миссий – FW 190, реактивные Ме 328 и, наконец, переделанные ракеты «Фау-1» с переоборудованным местом для пилота. Последняя модель была также известна как «Устройство Райхенберг» или «Фау-4». В качестве самолётов-носителей для пилотируемых ракет-снарядов использовались бомбардировщики Hе 111. Теоретически конструкция «Устройства Райхенберг» даже предполагала, что лётчик мог в последний момент выпрыгнуть с парашютом, но техническая вероятность этого была крайне мала.
Впрочем, до боевого использования пилотируемых ракет-снарядов не дошло. Большинство испытаний закончились провалом и гибелью лётчиков-испытателей. В итоге командир KG 200 Вернер Баумбах через Альберта Шпеера убедил Гитлера отказаться от программы.
Однако история немецких камикадзе на этом не закончилась. В марте 1945 г. с подачи уже упоминавшегося ярого нациста Хайо Херрманна была создана «Зондеркоманда Эльба» («Sonderkommando Elbe») из нескольких сот пилотов облегчённых истребителей Bf 109. Лишённые почти всего вооружения они должны были таранить англо-американские стратегические бомбардировщики. Единственное боевое применение «Зондеркоманды» состоялось 7 апреля, когда ей ценой потери множества истребителей удалось сбить несколько американских бомбардировщиков. Естественно, это уже никак не могло поколебать абсолютное господство Союзников в немецком небе.
Ещё один случай применения немецких лётчиков-камикадзе был зафиксирован на начальной стадии Берлинской операции, когда с 17 по 20 апреля пилоты Люфтваффе безуспешно пытались таранить мосты через Одер.
Помимо лётчиков к немецким камикадзе иногда относят и военнослужащих «K-Verbände». Это было диверсионное подразделения Кригсмарине, в состав которого входили «малые боевые единицы» – торпедные катера, сверхмалые подлодки, пилотируемые торпеды и боевые пловцы. Впрочем, официально моряков никто не призывал становиться камикадзе. Напротив, в случае выбора между гибелью и пленом им советовали выбрать плен. Конструкции катеров, подлодок и торпед также теоретически предполагали возвращение моряков обратно на базу. Однако сложность и рискованность миссий, а также техническое несовершенство вооружений были таковыми, что уровень потерь в «K-Verbände» оставался очень высоким.
В итоге «Подразделение малых боевых сил Кригсмарине» действовало с апреля 1944 по май 1945 гг. в Средиземноморье, Ла-Манше и Северном море, но всех его жертв также оказалось недостаточно, чтобы сломить господство Союзников на море.
Была ли провальной немецкая денацификация?
Знаменитая денацификация, которой победители подвергли Германию после её проигрыша во Второй мировой войне, зачастую оценивается как полная профанация, особенно в случае с ФРГ. И во многом эта точка зрения действительно справедлива.
Реальному наказанию подверглась лишь исчезающе малая часть преступников. В условиях послевоенной разрухи и нищеты антифашистские судебные коллегии, призванные классифицировать граждан по степени их ответственности, превратились в рассадники коррупции. Выдаваемые ими «очистительные сертификаты» стали известны как «Persilscheine» в честь знаменитой марки стирального порошка. В итоге абсолютное большинство из 6 млн. членов НСДАП (около 10% населения) были квалифицированы как незначительные «попутчики» режима, которых якобы просто ввели в заблуждение.
С самого создания ФРГ в 1949 г. начались повальные амнистии осуждённых преступников и массовое возвращение «денацифицированных» чиновников на государственную службу. Во внешней политике Федеративная республика вплоть до 1970-х гг. оставалась реваншистским государством, которое не признавало послевоенных границ и требовало вернуть территории Рейха по состоянию на 1937 г. Советский Союз и страны Восточного блока продолжали изображать в пропаганде как варваров и азиатов.
В итоге реальная денацификация национального сознания произошла лишь со сменой поколений, и то растянулась на многие десятилетия. Большая часть реальных нацистов спокойно ушли на пенсию и дожили свой век в почёте и уважении.
Однако существует мнение, что при всех своих ограничениях денацификация всё-таки не прошла даром. Тут стоит сравнить Германию после Второй мировой войны с ней же, но после Первой мировой.
Ноябрьская революция 1918 г. свергла монархию и установила республиканский режим, но не привела ни к какой «чистке» старых элит. Единственное – кайзер Вильгельм II уехал в изгнание в Нидерланды, но в остальном вся прежняя верхушка осталась на месте и обладала всеми возможностями вести открытую и легальную деятельность, причём зачастую никак не меняя свою антиреспубликанскую риторику. О том, какую роль эти старые элиты сыграли в приходе Гитлера к власти, я уже неоднократно писал.
В Германии после Второй мировой войны (во многом из-за союзной оккупации) ни о какой терпимости к нацизму не могло идти и речи. Нацистскую Социалистическую имперскую партию запретили вскоре после её создания в 1952 г., и все последующие реваншистские группы хотя бы риторически открещивались от гитлеровских идей. Никаких перспектив политической карьеры у бывших высокопоставленных нацистов больше не было. Бывшие же нацисты среднего и низшего звена, которые благополучно устроились в элитах ФРГ, могли думать внутри себя что угодно, но на публике были обязаны подчёркивать свою приверженность ценностям нового республиканского режима.
После падения кайзеровской империи никаких судов над её бывшей верхушкой и люстраций не было. А вот после падения гитлеровского режима даже те немногочисленные процессы над нацистскими преступниками с реальными сроками и казнями, а также хотя бы «временные» люстрации показали, что «правила игры» теперь действительно изменились. Крошечное число реально посаженных и казнённых нацистов стали необходимыми «сакральными жертвами», чей пример всегда стоял перед глазами их более многочисленных и удачливых коллег.
Иными словами, между политической культурой и кадровой политикой «Третьего Рейха» и «ранней ФРГ» действительно было много общего, и вторая объективно вытекала из первого. Но вместе с тем при всём своём реакционном консерватизме, агрессивном национализме и реваншизме «ранняя ФРГ» всё равно была принципиально другим – демократическим – режимом, нежели «Третий Рейх», причём таким режимом, который жёстко бил по голове за любые попытки в открытую реабилитировать предшествовавшую систему. Бывшие же нацисты не с гордостью выпячивали своё прошлое – в отличие от представителей старых кайзеровских элит в Веймарской республике – а стыдливо предпочитали врать или умалчивать о нём, подчёркивая свою полную лояльность ценностям новой системы.
Знаменитая денацификация, которой победители подвергли Германию после её проигрыша во Второй мировой войне, зачастую оценивается как полная профанация, особенно в случае с ФРГ. И во многом эта точка зрения действительно справедлива.
Реальному наказанию подверглась лишь исчезающе малая часть преступников. В условиях послевоенной разрухи и нищеты антифашистские судебные коллегии, призванные классифицировать граждан по степени их ответственности, превратились в рассадники коррупции. Выдаваемые ими «очистительные сертификаты» стали известны как «Persilscheine» в честь знаменитой марки стирального порошка. В итоге абсолютное большинство из 6 млн. членов НСДАП (около 10% населения) были квалифицированы как незначительные «попутчики» режима, которых якобы просто ввели в заблуждение.
С самого создания ФРГ в 1949 г. начались повальные амнистии осуждённых преступников и массовое возвращение «денацифицированных» чиновников на государственную службу. Во внешней политике Федеративная республика вплоть до 1970-х гг. оставалась реваншистским государством, которое не признавало послевоенных границ и требовало вернуть территории Рейха по состоянию на 1937 г. Советский Союз и страны Восточного блока продолжали изображать в пропаганде как варваров и азиатов.
В итоге реальная денацификация национального сознания произошла лишь со сменой поколений, и то растянулась на многие десятилетия. Большая часть реальных нацистов спокойно ушли на пенсию и дожили свой век в почёте и уважении.
Однако существует мнение, что при всех своих ограничениях денацификация всё-таки не прошла даром. Тут стоит сравнить Германию после Второй мировой войны с ней же, но после Первой мировой.
Ноябрьская революция 1918 г. свергла монархию и установила республиканский режим, но не привела ни к какой «чистке» старых элит. Единственное – кайзер Вильгельм II уехал в изгнание в Нидерланды, но в остальном вся прежняя верхушка осталась на месте и обладала всеми возможностями вести открытую и легальную деятельность, причём зачастую никак не меняя свою антиреспубликанскую риторику. О том, какую роль эти старые элиты сыграли в приходе Гитлера к власти, я уже неоднократно писал.
В Германии после Второй мировой войны (во многом из-за союзной оккупации) ни о какой терпимости к нацизму не могло идти и речи. Нацистскую Социалистическую имперскую партию запретили вскоре после её создания в 1952 г., и все последующие реваншистские группы хотя бы риторически открещивались от гитлеровских идей. Никаких перспектив политической карьеры у бывших высокопоставленных нацистов больше не было. Бывшие же нацисты среднего и низшего звена, которые благополучно устроились в элитах ФРГ, могли думать внутри себя что угодно, но на публике были обязаны подчёркивать свою приверженность ценностям нового республиканского режима.
После падения кайзеровской империи никаких судов над её бывшей верхушкой и люстраций не было. А вот после падения гитлеровского режима даже те немногочисленные процессы над нацистскими преступниками с реальными сроками и казнями, а также хотя бы «временные» люстрации показали, что «правила игры» теперь действительно изменились. Крошечное число реально посаженных и казнённых нацистов стали необходимыми «сакральными жертвами», чей пример всегда стоял перед глазами их более многочисленных и удачливых коллег.
Иными словами, между политической культурой и кадровой политикой «Третьего Рейха» и «ранней ФРГ» действительно было много общего, и вторая объективно вытекала из первого. Но вместе с тем при всём своём реакционном консерватизме, агрессивном национализме и реваншизме «ранняя ФРГ» всё равно была принципиально другим – демократическим – режимом, нежели «Третий Рейх», причём таким режимом, который жёстко бил по голове за любые попытки в открытую реабилитировать предшествовавшую систему. Бывшие же нацисты не с гордостью выпячивали своё прошлое – в отличие от представителей старых кайзеровских элит в Веймарской республике – а стыдливо предпочитали врать или умалчивать о нём, подчёркивая свою полную лояльность ценностям новой системы.
Atenţie!
Обычно, когда пытаются найти объяснения фашизму, цепляются за общественный реваншизм, мол какие-то государства проиграли войну и утратили территории (Германия, Венгрия), а какие-то формально выиграли, но получили «слишком мало» (Италия).
Однако в межвоенной Европе было государство, которое стало однозначным победителем в Первой мировой войне, и по её итогу приросло в два раза как по территории, так и по населению. Тем не менее это никак не помешало взрывному росту популярности фашистских идей в межвоенный период. Более того, в процентном соотношении в фашистских движениях здесь состояло больше людей, чем в Германии и Италии, а уровень поддержки фашизма среди интеллектуальной элиты был, пожалуй, самым высоким в Европе.
Эта страна – Румыния.
Как так вышло – слушайте в седьмом выпуске совместного подкаста «Стального шлема» и «Берсальеров» на всех удобных для вас платформах!
https://podcast.stahlhelmdelbersagliere.co.uk/
Яндекс.Музыка
Обычно, когда пытаются найти объяснения фашизму, цепляются за общественный реваншизм, мол какие-то государства проиграли войну и утратили территории (Германия, Венгрия), а какие-то формально выиграли, но получили «слишком мало» (Италия).
Однако в межвоенной Европе было государство, которое стало однозначным победителем в Первой мировой войне, и по её итогу приросло в два раза как по территории, так и по населению. Тем не менее это никак не помешало взрывному росту популярности фашистских идей в межвоенный период. Более того, в процентном соотношении в фашистских движениях здесь состояло больше людей, чем в Германии и Италии, а уровень поддержки фашизма среди интеллектуальной элиты был, пожалуй, самым высоким в Европе.
Эта страна – Румыния.
Как так вышло – слушайте в седьмом выпуске совместного подкаста «Стального шлема» и «Берсальеров» на всех удобных для вас платформах!
https://podcast.stahlhelmdelbersagliere.co.uk/
Яндекс.Музыка
Я хотел сделать это ещё в январе, но постоянно откладывал, потому что всё время ждал, кто же нарисует мне крутую авку. В итоге устал ждать и нарисовал сам. Символично, что этот день случился именно сегодня.
В общем, я решил завести ещё один канал «Щитпостшлем», где буду токсично высираться по всяким незначительным поводам, скидыватьиногда прикольные фоточки и несмешно шутить. Ничего оригинального в этой идее нет, я всего лишь вдохновляюсь примером двух моих любимых национальных мыслителей в информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» – марксоида и кьют-военкора никиты фриZOVа. Возможно, когда у меня дойдут руки, на этом канале я также стану выкладывать анонсы своих стримов и это будет полный позор
Никому не советую подписываться, будет полное говно
Работаю для вас😘
В общем, я решил завести ещё один канал «Щитпостшлем», где буду токсично высираться по всяким незначительным поводам, скидывать
Никому не советую подписываться, будет полное говно
Работаю для вас😘
Telegram
Щитпостшлем
База: @stahlhelm
С интересом посмотрел реакцию ДОРОГОГО БРАТА @vasil_topolev на видео ебучего дегенерата Владимира Милова о дореволюционной России. Не могу не вставить свои пять копеек.
Ебучий дегенерат Милов в своём рассказе о политике Романовых в XIX в. постоянно ругает их за то, что те якобы не желали идти по некоему «европейскому пути». Этот «европейский путь» ебучий дегенерат Милов безапелляционно ассоциирует с «демократией», которая в его представлении уже тогда означала регулярную смену власти на выборах, партийную состязательность, расширение прав и свобод личности.
Однако значительная часть привычных нам политических терминов со временем меняли своё значение. «Демократия» – одно из них. В XIX в. это слово значило совсем не то, что мы подразумеваем под ним сегодня. У французского литератора и политика Алексиса де Токвиля есть знаменитый труд «Демократия в Америке» (первый том вышел в 1835 г., второй – в 1840 г.), но «демократия» для него – это не «честные выборы» и не «многопартийный парламент», а то, что мы бы сегодня назвали массовым обществом – социум формально равных между собой индивидов, отказавшихся от всех «старомодных» различий между сословиями, цехами, общинами и приходами.
Демократическая партия США, как раз созданная в 1828 г., назвалась так не потому, что в тогдашней Америке шла борьба между сторонниками демократии и авторитаризма. Нет, создатели партии решили подчеркнуть свою приверженность эгалитарному обществудля белых людей , которое будет ориентироваться на «волю большинства».
Соответственно, Республиканская партия, которая возникла в 1854 г., назвалась так не потому, что в США существовал конфликт между республиканцами и монархистами, а потому, что у слова «республика» ещё на рубеже XVIII и XIX вв. было другое значение – приверженность «просвещённому правлению» образованных и самодостаточных людей, которые с опасением смотрят на «волю большинства» как на разнузданность толпы.
Даже в русском революционном политическом языке 1917 г. слово «демократия» имело значение не абстрактного политического режима со «свободами», а обозначало «широкие народные массы». «Демократией» были эсеры, меньшевики, большевики и прочие социалисты, которые заявляли о себе как о выразителях интересов рабоче-крестьянского большинства. Напротив, либеральные кадеты, которые ассоциировались с узким слоем образованного городского среднего класса при всей своей приверженности плюрализму и парламентаризму никакой «демократией» тогда не считались.
То есть «демократия» как тип общества никак не противоречит авторитаризму. Более того, согласно Токвилю, в условиях демонтажа прежних традиционных «сдержек и противовесов» именно массовое демократическое общество как раз более остальных склонно скатываться к тирании.
Если возвращаться к XIX в., то возникает вопрос, какую страну считать более демократичной: бонапартистскую Францию или Великобританию? Первая и Вторая наполеоновские империи представляли собой централизованные диктатуры, которые легитимировали себя через референдумы и парламентские выборы, где как раз могли голосовать все совершеннолетние мужчины. В Великобритании же существовала двухпартийная конкуренция и регулярная смена кабинетов, но из-за имущественных цензов принять участие в парламентских выборах могли далеко не все: от нескольких процентов взрослого мужского населения перед реформой 1832 г. до примерно 60% взрослых мужчин перед реформой 1918 г.
Иными словами, даже для значительной части европейских наилиберальнейших либералов XIX в. термин «демократия» нёс скорее отрицательные коннотации. По своему значению «демократия» смыкалась с «охлократией» – властью тёмной и разнузданной толпы, которая неизбежно посадит себе на шею очередного тирана.
Всё вышесказанное никак не отменяет того факта, что романовская Россия к началу XX в. действительно отставала в сфере развития парламентских и партийных институтов от всех европейских государств, но ебучий дегенерат Милов не потрудился даже прояснить значение терминов, о которых принялся рассуждать с апломбом знатока.
Ебучий дегенерат Милов в своём рассказе о политике Романовых в XIX в. постоянно ругает их за то, что те якобы не желали идти по некоему «европейскому пути». Этот «европейский путь» ебучий дегенерат Милов безапелляционно ассоциирует с «демократией», которая в его представлении уже тогда означала регулярную смену власти на выборах, партийную состязательность, расширение прав и свобод личности.
Однако значительная часть привычных нам политических терминов со временем меняли своё значение. «Демократия» – одно из них. В XIX в. это слово значило совсем не то, что мы подразумеваем под ним сегодня. У французского литератора и политика Алексиса де Токвиля есть знаменитый труд «Демократия в Америке» (первый том вышел в 1835 г., второй – в 1840 г.), но «демократия» для него – это не «честные выборы» и не «многопартийный парламент», а то, что мы бы сегодня назвали массовым обществом – социум формально равных между собой индивидов, отказавшихся от всех «старомодных» различий между сословиями, цехами, общинами и приходами.
Демократическая партия США, как раз созданная в 1828 г., назвалась так не потому, что в тогдашней Америке шла борьба между сторонниками демократии и авторитаризма. Нет, создатели партии решили подчеркнуть свою приверженность эгалитарному обществу
Соответственно, Республиканская партия, которая возникла в 1854 г., назвалась так не потому, что в США существовал конфликт между республиканцами и монархистами, а потому, что у слова «республика» ещё на рубеже XVIII и XIX вв. было другое значение – приверженность «просвещённому правлению» образованных и самодостаточных людей, которые с опасением смотрят на «волю большинства» как на разнузданность толпы.
Даже в русском революционном политическом языке 1917 г. слово «демократия» имело значение не абстрактного политического режима со «свободами», а обозначало «широкие народные массы». «Демократией» были эсеры, меньшевики, большевики и прочие социалисты, которые заявляли о себе как о выразителях интересов рабоче-крестьянского большинства. Напротив, либеральные кадеты, которые ассоциировались с узким слоем образованного городского среднего класса при всей своей приверженности плюрализму и парламентаризму никакой «демократией» тогда не считались.
То есть «демократия» как тип общества никак не противоречит авторитаризму. Более того, согласно Токвилю, в условиях демонтажа прежних традиционных «сдержек и противовесов» именно массовое демократическое общество как раз более остальных склонно скатываться к тирании.
Если возвращаться к XIX в., то возникает вопрос, какую страну считать более демократичной: бонапартистскую Францию или Великобританию? Первая и Вторая наполеоновские империи представляли собой централизованные диктатуры, которые легитимировали себя через референдумы и парламентские выборы, где как раз могли голосовать все совершеннолетние мужчины. В Великобритании же существовала двухпартийная конкуренция и регулярная смена кабинетов, но из-за имущественных цензов принять участие в парламентских выборах могли далеко не все: от нескольких процентов взрослого мужского населения перед реформой 1832 г. до примерно 60% взрослых мужчин перед реформой 1918 г.
Иными словами, даже для значительной части европейских наилиберальнейших либералов XIX в. термин «демократия» нёс скорее отрицательные коннотации. По своему значению «демократия» смыкалась с «охлократией» – властью тёмной и разнузданной толпы, которая неизбежно посадит себе на шею очередного тирана.
Всё вышесказанное никак не отменяет того факта, что романовская Россия к началу XX в. действительно отставала в сфере развития парламентских и партийных институтов от всех европейских государств, но ебучий дегенерат Милов не потрудился даже прояснить значение терминов, о которых принялся рассуждать с апломбом знатока.
YouTube
Ватоадмин сгорел от видео Милова про развитие Российской империи
Полная запись эфира на канале Вато: https://www.youtube.com/watch?v=3Q6qyByXBCc
ТГ Ватоадмина: https://t.me/vasil_topolev
Бусти Вато: https://boosty.to/bazil.topol
Поддержать регулярный выход нарезок: https://new.donatepay.ru/@1177280
0:00 сменяемость власти…
ТГ Ватоадмина: https://t.me/vasil_topolev
Бусти Вато: https://boosty.to/bazil.topol
Поддержать регулярный выход нарезок: https://new.donatepay.ru/@1177280
0:00 сменяемость власти…
Славянофилы, «Особый путь» и почему я всё-таки считаю Владимира Милова ебучим дегенератом
Под прошлым постом некоторые читатели указали, что терминологическая путаница в словах так называемого ебучего дегенерата Владимира Милова из его ролика об истории дореволюционной России всё же не является достаточным основанием для столь хамской оценки данного персонажа с моей стороны. На самом деле, я согласен. Если бы ебучий дегенерат Милов ограничился всего лишь этим, то я бы не стал его так называть.
Но к сожалению, ебучий дегенерат Милов в своём видео продолжил открывать рот и дальше. Так мы узнали, что литературно-философское и общественное движение, известное как «славянофилы», выступали за то, чтобы быть рабами одного царя.
Ну это пиздец.
Начнём с того, что сами по себе термины «западники» и «славянофилы» возникли как обзывалки со стороны противоположного лагеря, которые их адресаты лишь со временем примерили на себя. Те же самые «славянофилы» говорили о себе в первую очередь как о «московской» или «русской» партии.
Во-вторых, дискуссия между «западниками» и «славянофилами» – это очень краткий временной эпизод из 1840-х гг. Она сошла на нет после «Весны народов», когда «западники» перегруппировались по совершенно новой оси координат. Например, общий западнический бэкграунд имели социалист Герцен, анархист Бакунин, либерал Чичерин и консерватор Катков. «Славянофилы» ещё продолжили существовать несколько десятилетий, но лишь как одно из многих направлений в русской интеллектуальной мысли, причём «славянофилы 40-х» отличались от «почвенников 60-х», с которыми их зачастую пытаются слить.
В некотором роде ебучий дегенерат Милов прав, когда говорит, что дискуссия между «западниками» и «славянофилами» переоценена, но сам не понимает почему. Дело в том, что схематичное представление, будто перманентный спор между «западниками» и «славянофилами» красной нитью проходит через всю русскую историю, возникло постфактум только в 1880-х гг.
Что же до реальных дискуссий между «западниками» и «славянофилами», то они касались не политики, а в основном философии истории. Например, для «западников» была важна роль личности, а для «славянофилов» – социальное начало. «Западники» полагали, что главным воплощением народа является государство, а потому являлись поборниками бюрократизации и кодификации права. Для «славянофилов» же государство – это что-то наносное, что существует вне народной стихии. Государство может заниматься своей «политикой», но не должно покушаться на «неполитические» права народа – а это, например, свобода мнений, собраний и вероисповедания.
Так, героем русской истории для «западников» являлся не только Пётр I, но и Иван Грозный – великая личность, которая воплощала в себе государственническое начало. Для «славянофилов» же Грозный – это опасный самодур, который пошёл против традиционной «земщины».
Так что это ещё хороший вопрос, кто был ближе официальным властям николаевской России – «западники» как сторонники сильного государства, бюрократизации и кодификации права или «славянофилы» с их представлениями о свободолюбивой природе русского народа, куда государство не должно лезть, и идеями о независимой общинно-приходской православной церкви в пику бюрократической «вертикали власти» Священного Синода.
Как представители романтизма, превозносившие средневековые социальные порядки, и критики насильственной государственной модернизации сверху «славянофилы» фактическим являлись нашим русским вариантом европейских консерваторов той же эпохи. Юрию Самарину, который в 1849 г. отсидел в Петропавловской крепости за русские националистические «Письма из Риги» против остзейских немцев, принадлежит фраза: «Токвиль, Монталамбер, Риль, Штейн – западные славянофилы». В этом смысле славянофильские рассуждения об «Особом пути» России смыкаются с аналогичными рассуждениями других европейских консерваторов той же эпохи об «Особых путях» их народов.
В заключение хочется порекомендовать канал Андрея Тесли @mestrru, у которого как раз недавно вышла книга под названием «Восемь лекций о славянофильстве: интеллектуальная история».
Под прошлым постом некоторые читатели указали, что терминологическая путаница в словах так называемого ебучего дегенерата Владимира Милова из его ролика об истории дореволюционной России всё же не является достаточным основанием для столь хамской оценки данного персонажа с моей стороны. На самом деле, я согласен. Если бы ебучий дегенерат Милов ограничился всего лишь этим, то я бы не стал его так называть.
Но к сожалению, ебучий дегенерат Милов в своём видео продолжил открывать рот и дальше. Так мы узнали, что литературно-философское и общественное движение, известное как «славянофилы», выступали за то, чтобы быть рабами одного царя.
Ну это пиздец.
Начнём с того, что сами по себе термины «западники» и «славянофилы» возникли как обзывалки со стороны противоположного лагеря, которые их адресаты лишь со временем примерили на себя. Те же самые «славянофилы» говорили о себе в первую очередь как о «московской» или «русской» партии.
Во-вторых, дискуссия между «западниками» и «славянофилами» – это очень краткий временной эпизод из 1840-х гг. Она сошла на нет после «Весны народов», когда «западники» перегруппировались по совершенно новой оси координат. Например, общий западнический бэкграунд имели социалист Герцен, анархист Бакунин, либерал Чичерин и консерватор Катков. «Славянофилы» ещё продолжили существовать несколько десятилетий, но лишь как одно из многих направлений в русской интеллектуальной мысли, причём «славянофилы 40-х» отличались от «почвенников 60-х», с которыми их зачастую пытаются слить.
В некотором роде ебучий дегенерат Милов прав, когда говорит, что дискуссия между «западниками» и «славянофилами» переоценена, но сам не понимает почему. Дело в том, что схематичное представление, будто перманентный спор между «западниками» и «славянофилами» красной нитью проходит через всю русскую историю, возникло постфактум только в 1880-х гг.
Что же до реальных дискуссий между «западниками» и «славянофилами», то они касались не политики, а в основном философии истории. Например, для «западников» была важна роль личности, а для «славянофилов» – социальное начало. «Западники» полагали, что главным воплощением народа является государство, а потому являлись поборниками бюрократизации и кодификации права. Для «славянофилов» же государство – это что-то наносное, что существует вне народной стихии. Государство может заниматься своей «политикой», но не должно покушаться на «неполитические» права народа – а это, например, свобода мнений, собраний и вероисповедания.
Так, героем русской истории для «западников» являлся не только Пётр I, но и Иван Грозный – великая личность, которая воплощала в себе государственническое начало. Для «славянофилов» же Грозный – это опасный самодур, который пошёл против традиционной «земщины».
Так что это ещё хороший вопрос, кто был ближе официальным властям николаевской России – «западники» как сторонники сильного государства, бюрократизации и кодификации права или «славянофилы» с их представлениями о свободолюбивой природе русского народа, куда государство не должно лезть, и идеями о независимой общинно-приходской православной церкви в пику бюрократической «вертикали власти» Священного Синода.
Как представители романтизма, превозносившие средневековые социальные порядки, и критики насильственной государственной модернизации сверху «славянофилы» фактическим являлись нашим русским вариантом европейских консерваторов той же эпохи. Юрию Самарину, который в 1849 г. отсидел в Петропавловской крепости за русские националистические «Письма из Риги» против остзейских немцев, принадлежит фраза: «Токвиль, Монталамбер, Риль, Штейн – западные славянофилы». В этом смысле славянофильские рассуждения об «Особом пути» России смыкаются с аналогичными рассуждениями других европейских консерваторов той же эпохи об «Особых путях» их народов.
В заключение хочется порекомендовать канал Андрея Тесли @mestrru, у которого как раз недавно вышла книга под названием «Восемь лекций о славянофильстве: интеллектуальная история».
Сегодня разговариваем на стриме с интересующимися историей молодыми людьми о Веймарской республике и общих закономерностях её развития:
https://www.youtube.com/watch?v=9suoozUbW7c
https://www.youtube.com/watch?v=9suoozUbW7c
YouTube
Веймарская республика со Стальным шлемом
Всем добро пожаловать на наш стрим!
Главный гость: Стальной шлем
https://t.me/stahlhelm
Спикеры: Федор Грачев и Валерий Жильцов
Техническое обслуживание: Иван Захаров
Вы можете поддержать нас по ссылке ниже. Мы очень стараемся для вас и рады любой сумме!…
Главный гость: Стальной шлем
https://t.me/stahlhelm
Спикеры: Федор Грачев и Валерий Жильцов
Техническое обслуживание: Иван Захаров
Вы можете поддержать нас по ссылке ниже. Мы очень стараемся для вас и рады любой сумме!…
Forwarded from Гусь Василий под тополем
приходите читать про Пруссию, у нас есть:
- кровь и железо
- железо и кровь
- железное королевство
- железное железо
- кровавая кровь
- кровь и железо
- железо и кровь
- железное королевство
- железное железо
- кровавая кровь
Сразу несколько подписчиков, включая ДОРОГОГО БРАТА @one_big_union, обратили моё внимание на игру в жанре текстового квеста, где нужно играть за Социал-демократическую партию Германии на излёте Веймарской республики. Ну и попытаться сделать так, чтобы в этой альтернативной истории «излёта» не случилось, либо как минимум он случился как-то по-иному, чем в реальной жизни.
Игра начинается с января 1928 г. Игроку нужно реагировать на постоянные вызовы, которые регулярно появляются как на государственном, так и на внутрипартийном уровнях. От ваших решений зависят состав правительства, показатели партийных фондов и внутрипартийной дисциплины, государственного бюджета и безработицы (если СДПГ входит в состав кабинета министров), а также взаимоотношения социал-демократов с другими партиями и социальными группами. Кроме того, нужно отслеживать силу всех государственных и негосударственных вооружённых формирований, а также следить за балансом сил между внутрипартийными течениями внутри самой СДПГ. Каждые полгода можно активировать какую-либо из уникальных способностей одного из трёх советников. На начало игры это Рудольф Гильфердинг, Герман Мюллер и Отто Вельс.
Лично я советую забыть об историческом послезнании и принимать те решения, которые вам кажутся наиболее взвешенными и рациональными здесь и сейчас. Скорее всего, в итоге вы всё равно провалитесь, но такой подход позволяет хотя бы понять, почему те решения, которые мы сегодня классифицируем как «ошибочные», в момент их принятия, исходя из сложившейся ситуации и ограниченности ресурсов, казались верными.
И да, весь игровой процесс сопровождается аутентичной музыкой из тех времён!
В общем, всем советую!
https://red-autumn.itch.io/social-democracy
Игра начинается с января 1928 г. Игроку нужно реагировать на постоянные вызовы, которые регулярно появляются как на государственном, так и на внутрипартийном уровнях. От ваших решений зависят состав правительства, показатели партийных фондов и внутрипартийной дисциплины, государственного бюджета и безработицы (если СДПГ входит в состав кабинета министров), а также взаимоотношения социал-демократов с другими партиями и социальными группами. Кроме того, нужно отслеживать силу всех государственных и негосударственных вооружённых формирований, а также следить за балансом сил между внутрипартийными течениями внутри самой СДПГ. Каждые полгода можно активировать какую-либо из уникальных способностей одного из трёх советников. На начало игры это Рудольф Гильфердинг, Герман Мюллер и Отто Вельс.
Лично я советую забыть об историческом послезнании и принимать те решения, которые вам кажутся наиболее взвешенными и рациональными здесь и сейчас. Скорее всего, в итоге вы всё равно провалитесь, но такой подход позволяет хотя бы понять, почему те решения, которые мы сегодня классифицируем как «ошибочные», в момент их принятия, исходя из сложившейся ситуации и ограниченности ресурсов, казались верными.
И да, весь игровой процесс сопровождается аутентичной музыкой из тех времён!
В общем, всем советую!
https://red-autumn.itch.io/social-democracy
itch.io
Social Democracy: An Alternate History by Autumn Chen
You are the Social Democratic Party of Germany in 1928. Can you stop the Nazis from taking power? Play in your browser
Австро-Венгерская империя или Немецкое национальное государство?
В массовом сознании Габсбургская монархия ассоциируется с господством этнических немцев, которые составляли костяк её военно-бюрократической элиты. Однако в эпоху подъёма национализма в XIX в. многие немецкие поданные Габсбургов стали воспринимать империю как многонациональную обузу на плечах немецкого народа. В их глазах Габсбурги являлись эталонными «новиопами», которые в интересах сохранения своей власти пестовали национальные элиты на окраинах в ущерб интересам немцев – последние же на своём горбу тащили и оплачивали всю эту «странную экономическую модель».
В 1882 г. немецкие националисты опубликовали Линцскую программу, которая требовала политической демократизации, свободы слова и собраний, а также расширения социальных реформ. Но главные аспекты Линцской программы касались национального размежевания Австро-Венгрии. Согласно условиям компромисса 1867 г., обе части двуединой монархии сохраняли общую внешнюю, оборонную и экономическую политику. В глазах немецких националистов Австрия по-прежнему содержала Венгрию, а потому они предлагали разорвать даже эти связи. Единственное, что могло объединять два независимых государства – это символическая фигура австрийского императора как венгерского короля и равноправный военный союз.
Что же касается Цислейтании (то есть «австрийской» части Австро-Венгрии), то Линцская программа предлагала «отпустить» по примеру Венгрии Галицию, Буковину, Далмацию и Боснию с Герцеговиной – самые далёкие и/или бедные части Цислейтании, где проживало мало немцев. Это также должно было остановить поток мигрантов – в Австрию массово ехали нищие восточноевропейские евреи со своим специфическим образом жизни, что воспринималось многими как вторжение инородцев на немецкую землю.
А вот оставшаяся часть Цислейтании, включая Богемию, Моравию, Силезию, Крайну, Приморье и Тироль, должна была стать «Немецким национальным государством». Чехов, словенцев и итальянцев следовало ассимилировать и германизировать. При формальном сохранении монархии Габсбургов эта «Немецкая Австрия» должна была всячески развивать связи с «братской» Германской империей – сначала в формате Таможенного союза, а в перспективе и политического объединения.
Вскоре подписанты Линцской программы рассорились. «Фюрер» немецких националистов Георг фон Шёнерер скатился в непривычный для тех времён расовый антисемитизм, германское язычество и «Новую хронологию» с летоисчислением от побед древних германцев надящерами римлянами.
Другой подписант – крещённый еврей Виктор Адлер, стал основателем Социал-демократической партии Австрии (СДПА), которая сосредоточилась на борьбе за демократизацию и социальные реформы. Впрочем, о националистических истоках своей карьеры Адлер не забывал. В 1899 г. СДПА приняла Брюннскую программу, которая фактически предвосхитила проект «Соединённых Штатов Великой Австрии» Аурела Поповича – федерализацию империи на несколько самоуправляющихся национальных автономий, включая немецкую.
Другие социал-демократы – Карл Реннер и Отто Бауэр, предлагали альтернативное решение национального вопроса – создание культурно-национальных автономий в рамках единого государства без территориального размежевания. Впрочем, их взгляды внутри СДПА так и остались в меньшинстве.
После краха Габсбургской монархии в ноябре 1918 г. австрийские социал-демократы в соответствии со своими националистическими корнями провозгласили создание республики «Немецкая Австрия» как неотъемлемой части Германской республики. Однако победители из Антанты запретили аншлюс, чтобы не усиливать Германию. Кроме того, Южный Тироль, Судеты и Нижняя Штирия были аннексированы соседними государствами.
Нехотя, социал-демократам пришлось создавать отдельную Первую австрийскую республику. В 1933/34 гг. её сверг авторитарно-клерикальный режим Корпоративного государства во главе со сторонниками отдельной австрийской идентичности. Этот режим просуществовал вплоть до марта 1938 г., когда выходец из Линца и поклонник Шёнерера осуществил мечту своего кумира юности.
В массовом сознании Габсбургская монархия ассоциируется с господством этнических немцев, которые составляли костяк её военно-бюрократической элиты. Однако в эпоху подъёма национализма в XIX в. многие немецкие поданные Габсбургов стали воспринимать империю как многонациональную обузу на плечах немецкого народа. В их глазах Габсбурги являлись эталонными «новиопами», которые в интересах сохранения своей власти пестовали национальные элиты на окраинах в ущерб интересам немцев – последние же на своём горбу тащили и оплачивали всю эту «странную экономическую модель».
В 1882 г. немецкие националисты опубликовали Линцскую программу, которая требовала политической демократизации, свободы слова и собраний, а также расширения социальных реформ. Но главные аспекты Линцской программы касались национального размежевания Австро-Венгрии. Согласно условиям компромисса 1867 г., обе части двуединой монархии сохраняли общую внешнюю, оборонную и экономическую политику. В глазах немецких националистов Австрия по-прежнему содержала Венгрию, а потому они предлагали разорвать даже эти связи. Единственное, что могло объединять два независимых государства – это символическая фигура австрийского императора как венгерского короля и равноправный военный союз.
Что же касается Цислейтании (то есть «австрийской» части Австро-Венгрии), то Линцская программа предлагала «отпустить» по примеру Венгрии Галицию, Буковину, Далмацию и Боснию с Герцеговиной – самые далёкие и/или бедные части Цислейтании, где проживало мало немцев. Это также должно было остановить поток мигрантов – в Австрию массово ехали нищие восточноевропейские евреи со своим специфическим образом жизни, что воспринималось многими как вторжение инородцев на немецкую землю.
А вот оставшаяся часть Цислейтании, включая Богемию, Моравию, Силезию, Крайну, Приморье и Тироль, должна была стать «Немецким национальным государством». Чехов, словенцев и итальянцев следовало ассимилировать и германизировать. При формальном сохранении монархии Габсбургов эта «Немецкая Австрия» должна была всячески развивать связи с «братской» Германской империей – сначала в формате Таможенного союза, а в перспективе и политического объединения.
Вскоре подписанты Линцской программы рассорились. «Фюрер» немецких националистов Георг фон Шёнерер скатился в непривычный для тех времён расовый антисемитизм, германское язычество и «Новую хронологию» с летоисчислением от побед древних германцев над
Другой подписант – крещённый еврей Виктор Адлер, стал основателем Социал-демократической партии Австрии (СДПА), которая сосредоточилась на борьбе за демократизацию и социальные реформы. Впрочем, о националистических истоках своей карьеры Адлер не забывал. В 1899 г. СДПА приняла Брюннскую программу, которая фактически предвосхитила проект «Соединённых Штатов Великой Австрии» Аурела Поповича – федерализацию империи на несколько самоуправляющихся национальных автономий, включая немецкую.
Другие социал-демократы – Карл Реннер и Отто Бауэр, предлагали альтернативное решение национального вопроса – создание культурно-национальных автономий в рамках единого государства без территориального размежевания. Впрочем, их взгляды внутри СДПА так и остались в меньшинстве.
После краха Габсбургской монархии в ноябре 1918 г. австрийские социал-демократы в соответствии со своими националистическими корнями провозгласили создание республики «Немецкая Австрия» как неотъемлемой части Германской республики. Однако победители из Антанты запретили аншлюс, чтобы не усиливать Германию. Кроме того, Южный Тироль, Судеты и Нижняя Штирия были аннексированы соседними государствами.
Нехотя, социал-демократам пришлось создавать отдельную Первую австрийскую республику. В 1933/34 гг. её сверг авторитарно-клерикальный режим Корпоративного государства во главе со сторонниками отдельной австрийской идентичности. Этот режим просуществовал вплоть до марта 1938 г., когда выходец из Линца и поклонник Шёнерера осуществил мечту своего кумира юности.
