Основные маршруты ленд-лиза из США в СССР
Всего за годы войны из Америки в Советский Союз были отправлены 17,5 млн. тонн различных грузов. Поставки шли по трём основным маршрутам: через Тихий океан, Иран и Русский Север, а также по двум дополнительным путям: через тихоокеанскую часть Арктики и Чёрное море.
В 1941 г. в СССР были поставлены лишь 360 тыс. тонн грузов (2%), в 1942 – 2,5 млн. (14%), в 1943 – 4,8 млн. (27,5%). Пик поставок пришёлся на 1944 г. – 6,2 млн. (35,5%). В 1945 г. в СССР были отправлены 3,7 млн. тонн (21%).
Всего по программе ленд-лиза США передали своим союзникам товаров примерно на 50 млрд. долларов. Большую часть получила Британская империя – $31,4 млрд. Советский Союз оказался на втором месте по масштабам помощи – $11,3 млрд. На третьем месте расположилась «Свободная Франция» – $3,2 млрд., а на четвёртом – гоминьдановский Китай, куда отправили товаров на $1,6 млрд. Оставшаяся сумма пришлась ещё на три десятка государств, присоединившихся к Объединённым нациям.
Всего за годы войны из Америки в Советский Союз были отправлены 17,5 млн. тонн различных грузов. Поставки шли по трём основным маршрутам: через Тихий океан, Иран и Русский Север, а также по двум дополнительным путям: через тихоокеанскую часть Арктики и Чёрное море.
В 1941 г. в СССР были поставлены лишь 360 тыс. тонн грузов (2%), в 1942 – 2,5 млн. (14%), в 1943 – 4,8 млн. (27,5%). Пик поставок пришёлся на 1944 г. – 6,2 млн. (35,5%). В 1945 г. в СССР были отправлены 3,7 млн. тонн (21%).
Всего по программе ленд-лиза США передали своим союзникам товаров примерно на 50 млрд. долларов. Большую часть получила Британская империя – $31,4 млрд. Советский Союз оказался на втором месте по масштабам помощи – $11,3 млрд. На третьем месте расположилась «Свободная Франция» – $3,2 млрд., а на четвёртом – гоминьдановский Китай, куда отправили товаров на $1,6 млрд. Оставшаяся сумма пришлась ещё на три десятка государств, присоединившихся к Объединённым нациям.
Французский Алжир
Франция последовательно покоряла Алжир, начиная с 1830 г. Наряду с солдатами, чиновниками и торговцами сюда также отправилось значительное число переселенцев, причём не только из Франции, но также из Испании и Италии. В итоге к середине XX в. в Алжире проживали до 1 млн. европейцев, которые составляли около 10% местного населения – это было нетипично много по сравнению с большинством других колониальных регионов. Впоследствии этих переселенцев прозвали «черноногими» или «пье-нуар». Прибрежные районы Алжира были юридически интегрированы в состав континентальной метрополии в качестве «обычных» французских департаментов.
Тем не менее большинство населения в Алжире всё равно составляли местные мусульмане – арабы и берберы. После покорения региона французы фактически установили здесь режим «апартеида» в непосредственном значении этого слова, то есть «раздельное проживание». Европейцы и местные евреи имели статус «граждан» и жили по Гражданскому кодексу. Мусульмане имели статус «подданных» и продолжали жить по шариату. До поры до времени такая ситуация в принципе всех устраивала.
Однако в течение первой половины XX в. появилось большое число алжирских мусульман, кто получил французское образование, стал рабочим на французских заводах или воевал за Францию в обеих мировых войнах. Эти люди тоже захотели стать полноценными гражданами. После Второй мировой войны правительство метрополии пошло на уступки и предоставило гражданские права всем жителям колоний, стремясь ассимилировать их в едином «Французском Союзе».
Но ассимиляция наткнулась на нежелание «черноногих» делиться своим привилегированным статусом с «туземцами». Выборы в региональную Ассамблею по-прежнему оставались сегрегационными: половина депутатов избиралась от 1 млн. европейцев, а другая половина – от 10 млн. мусульман. Тогда же в алжирском обществе случился первый демографический переход. Многочисленной мусульманской молодёжи стало тесно в арабских деревнях, но лучшие земли уже были заняты европейскими фермерами, а индустриализация в алжирских городах не поспевала за ростом рабочей силы.
В общем, к середине 1950-х гг. в Алжире возникла классическая гремучая смесь – огромная масса безработной сельской молодёжи и неудовлетворённый своим политическим положением образованный класс. Осенью 1954 г. здесь началась Война за независимость.
Несмотря на всю заграничную поддержку от арабских и социалистических государств, восставшие не могли победить регулярную французскую армию. Но и французы не были способны быстро задавить повстанческое движение. Война в Алжире превратилась в долгую изматывающую «контртеррористическую операцию», которая с каждым годом всё больше надоедала французскому обществу на континенте.
Кроме того, война чрезвычайно усилила политическую роль французской армии. Дошло до того, что в мае 1958 г. военные подняли путч и свергли парламентскую Четвёртую республику. Генералы призвали национального героя Шарля де Голля вернуться к власти. Де Голль принял предложение и установил во Франции режим президентской Пятой республики, который существует до сих пор.
В наследство от Четвёртой республики президенту перешла и «алжирская проблема». Де Голль раздумывал над несколькими путями решения конфликта:
⁉️Подавить восстание и полностью интегрировать мусульманский Алжир во Францию как её неотъемлемую часть;
⁉️Разделить Алжир на «французский» и «алжирский»;
⁉️Дать Алжиру автономию и, следовательно, передать власть местному мусульманскому большинству, но со сложно выстроенной системой сдержек и противовесов, а также гарантиями европейскому и еврейскому меньшинству;
⁉️Полностью отпустить Алжир в свободное плавание.
Какие плюсы и минусы были у каждого из этих вариантов, что в итоге выбрал де Голль, с какими трудностями ему пришлось столкнуться, и чем в итоге закончилась Алжирская война? – слушайте меня завтра в гостях у Николая Росова в 15:15 по мск.
https://youtu.be/zfs7wZm8v_A
Франция последовательно покоряла Алжир, начиная с 1830 г. Наряду с солдатами, чиновниками и торговцами сюда также отправилось значительное число переселенцев, причём не только из Франции, но также из Испании и Италии. В итоге к середине XX в. в Алжире проживали до 1 млн. европейцев, которые составляли около 10% местного населения – это было нетипично много по сравнению с большинством других колониальных регионов. Впоследствии этих переселенцев прозвали «черноногими» или «пье-нуар». Прибрежные районы Алжира были юридически интегрированы в состав континентальной метрополии в качестве «обычных» французских департаментов.
Тем не менее большинство населения в Алжире всё равно составляли местные мусульмане – арабы и берберы. После покорения региона французы фактически установили здесь режим «апартеида» в непосредственном значении этого слова, то есть «раздельное проживание». Европейцы и местные евреи имели статус «граждан» и жили по Гражданскому кодексу. Мусульмане имели статус «подданных» и продолжали жить по шариату. До поры до времени такая ситуация в принципе всех устраивала.
Однако в течение первой половины XX в. появилось большое число алжирских мусульман, кто получил французское образование, стал рабочим на французских заводах или воевал за Францию в обеих мировых войнах. Эти люди тоже захотели стать полноценными гражданами. После Второй мировой войны правительство метрополии пошло на уступки и предоставило гражданские права всем жителям колоний, стремясь ассимилировать их в едином «Французском Союзе».
Но ассимиляция наткнулась на нежелание «черноногих» делиться своим привилегированным статусом с «туземцами». Выборы в региональную Ассамблею по-прежнему оставались сегрегационными: половина депутатов избиралась от 1 млн. европейцев, а другая половина – от 10 млн. мусульман. Тогда же в алжирском обществе случился первый демографический переход. Многочисленной мусульманской молодёжи стало тесно в арабских деревнях, но лучшие земли уже были заняты европейскими фермерами, а индустриализация в алжирских городах не поспевала за ростом рабочей силы.
В общем, к середине 1950-х гг. в Алжире возникла классическая гремучая смесь – огромная масса безработной сельской молодёжи и неудовлетворённый своим политическим положением образованный класс. Осенью 1954 г. здесь началась Война за независимость.
Несмотря на всю заграничную поддержку от арабских и социалистических государств, восставшие не могли победить регулярную французскую армию. Но и французы не были способны быстро задавить повстанческое движение. Война в Алжире превратилась в долгую изматывающую «контртеррористическую операцию», которая с каждым годом всё больше надоедала французскому обществу на континенте.
Кроме того, война чрезвычайно усилила политическую роль французской армии. Дошло до того, что в мае 1958 г. военные подняли путч и свергли парламентскую Четвёртую республику. Генералы призвали национального героя Шарля де Голля вернуться к власти. Де Голль принял предложение и установил во Франции режим президентской Пятой республики, который существует до сих пор.
В наследство от Четвёртой республики президенту перешла и «алжирская проблема». Де Голль раздумывал над несколькими путями решения конфликта:
⁉️Подавить восстание и полностью интегрировать мусульманский Алжир во Францию как её неотъемлемую часть;
⁉️Разделить Алжир на «французский» и «алжирский»;
⁉️Дать Алжиру автономию и, следовательно, передать власть местному мусульманскому большинству, но со сложно выстроенной системой сдержек и противовесов, а также гарантиями европейскому и еврейскому меньшинству;
⁉️Полностью отпустить Алжир в свободное плавание.
Какие плюсы и минусы были у каждого из этих вариантов, что в итоге выбрал де Голль, с какими трудностями ему пришлось столкнуться, и чем в итоге закончилась Алжирская война? – слушайте меня завтра в гостях у Николая Росова в 15:15 по мск.
https://youtu.be/zfs7wZm8v_A
Французский Алжир: уйти нельзя остаться
На стриме с Николаем Росовым я охарактеризовал все альтернативные пути выхода из «алжирского кризиса». Но мне хочется прописать это текстом и здесь.
Итак, во вчерашнем посте об Алжирской войне я указал четыре альтернативы. Пройдёмся по каждой из них.
🇫🇷Подавить восстание и полностью интегрировать мусульманский Алжир во Францию как её неотъемлемую часть.
Франция имела все возможности победоносно закончить войну. Фактически к началу 1960-х гг. она уже одержала военную победу, и оставалось лишь довести «контртеррористическую операцию» до логического конца. Единовременное число вооружённых сепаратистов никогда не превышало 50 тыс. человек, в то время как единовременное число вооружённых «лоялистов» из числа арабов и берберов в начале 1960-х гг. доходило до 200 тыс. человек.
Другое дело, что победа в войне фактически означала окончательную интеграцию Алжира в состав Франции на правах равноправного региона с предоставлением местным жителям всей полноты политических и гражданских прав. Де Голль считал это потенциальной угрозой будущей исламизации Франции.
Сегодня во Франции живут 65 млн. человек. В Алжире – 45 млн. Доля мусульман во Франции составляет около 10% населения. С Алжиром как полноценной частью единого государства эта доля достигала бы минимум 40%.
🇮🇱Разделить Алжир на «французский» и «алжирский».
Согласно этому варианту, европейцы и лояльные им туземцы должны были переселиться в несколько прибрежных анклавов, а всю остальную часть региона отдавали сепаратистам. Город Алжир предполагалось разделить по примеру Берлина или Иерусалима. Фактически получался этакий «французский Израиль» – зажиточное западное общество в окружении нищих агрессивных арабов.
Во-первых, против этого варианта выступили сами политические лидеры «черноногих» – они не собирались загонять себя в прибрежные гетто вместо того, чтобы продолжать оставаться хозяевами во всем Алжире.
Во-вторых, сравнение с Израилем обуславливало будущие издержки. Будучи разделённым, Алжир бы превратился в зону перманентной войны между колонистами и арабами. При этом вовсе не факт, что значительная часть «пье-нуар», которые не успели выделиться в отдельную от французов нацию, захотели бы жить в таких условиях, а не стали массово добровольно уезжать в спокойную континентальную Францию, где не было необходимости постоянно 24/7 быть начеку и во всеоружии. У евреев хотя бы была «алия», а захотели бы французы в середине XX в. добровольно ехать на фронтир?
В-третьих, Франции бы пришлось политическим и военным образом прикрывать своих граждан, а это грозило обнулить всё её влияние в исламском мире. Мусульмане стали бы ненавидеть французов наравне с евреями.
🇿🇦Дать Алжиру автономию и, следовательно, передать власть местному мусульманскому большинству, но со сложно выстроенной системой сдержек и противовесов, а также гарантиями европейскому и еврейскому меньшинству.
Кажется, именно такой вариант де Голль и хотел реализовать. В принципе, это то, чего удалось достичь в 1980 г. в Зимбабве, в 1990 г. – в Намибии, а в 1994 г. – в Южной Африке. Политическая власть передаётся представителям туземного большинства, но командные высоты в экономике остаются в руках европейцев, никакого геноцида или передела собственности не происходит.
Тут уж я затрудняюсь однозначно ответить, почему этого не произошло в случае Алжира. Может быть, действительно есть какая-то магия британских институтов, которая способна хотя бы на время примирить стороны и заставить их жить в рамках одной социально-политической системы. Может быть, «черноногие», несмотря на наличие OAS, ещё не представляли из себя полноценную сформировавшуюся нацию, а потому могли менее болезненно эмигрировать в отличие от буров.
🇩🇿Полностью отпустить Алжир в свободное плавание.
В конце концов, именно этот вариант и реализовался. Полностью очищенный от европейцев Алжир быстро вышел из политической и экономической зависимости от Франции. Тем не менее, хотя в отношениях обоих государств бывают взлёты и падения, экзистенциальным врагом бывшей метрополии Алжир тоже не стал.
На стриме с Николаем Росовым я охарактеризовал все альтернативные пути выхода из «алжирского кризиса». Но мне хочется прописать это текстом и здесь.
Итак, во вчерашнем посте об Алжирской войне я указал четыре альтернативы. Пройдёмся по каждой из них.
🇫🇷Подавить восстание и полностью интегрировать мусульманский Алжир во Францию как её неотъемлемую часть.
Франция имела все возможности победоносно закончить войну. Фактически к началу 1960-х гг. она уже одержала военную победу, и оставалось лишь довести «контртеррористическую операцию» до логического конца. Единовременное число вооружённых сепаратистов никогда не превышало 50 тыс. человек, в то время как единовременное число вооружённых «лоялистов» из числа арабов и берберов в начале 1960-х гг. доходило до 200 тыс. человек.
Другое дело, что победа в войне фактически означала окончательную интеграцию Алжира в состав Франции на правах равноправного региона с предоставлением местным жителям всей полноты политических и гражданских прав. Де Голль считал это потенциальной угрозой будущей исламизации Франции.
Сегодня во Франции живут 65 млн. человек. В Алжире – 45 млн. Доля мусульман во Франции составляет около 10% населения. С Алжиром как полноценной частью единого государства эта доля достигала бы минимум 40%.
🇮🇱Разделить Алжир на «французский» и «алжирский».
Согласно этому варианту, европейцы и лояльные им туземцы должны были переселиться в несколько прибрежных анклавов, а всю остальную часть региона отдавали сепаратистам. Город Алжир предполагалось разделить по примеру Берлина или Иерусалима. Фактически получался этакий «французский Израиль» – зажиточное западное общество в окружении нищих агрессивных арабов.
Во-первых, против этого варианта выступили сами политические лидеры «черноногих» – они не собирались загонять себя в прибрежные гетто вместо того, чтобы продолжать оставаться хозяевами во всем Алжире.
Во-вторых, сравнение с Израилем обуславливало будущие издержки. Будучи разделённым, Алжир бы превратился в зону перманентной войны между колонистами и арабами. При этом вовсе не факт, что значительная часть «пье-нуар», которые не успели выделиться в отдельную от французов нацию, захотели бы жить в таких условиях, а не стали массово добровольно уезжать в спокойную континентальную Францию, где не было необходимости постоянно 24/7 быть начеку и во всеоружии. У евреев хотя бы была «алия», а захотели бы французы в середине XX в. добровольно ехать на фронтир?
В-третьих, Франции бы пришлось политическим и военным образом прикрывать своих граждан, а это грозило обнулить всё её влияние в исламском мире. Мусульмане стали бы ненавидеть французов наравне с евреями.
🇿🇦Дать Алжиру автономию и, следовательно, передать власть местному мусульманскому большинству, но со сложно выстроенной системой сдержек и противовесов, а также гарантиями европейскому и еврейскому меньшинству.
Кажется, именно такой вариант де Голль и хотел реализовать. В принципе, это то, чего удалось достичь в 1980 г. в Зимбабве, в 1990 г. – в Намибии, а в 1994 г. – в Южной Африке. Политическая власть передаётся представителям туземного большинства, но командные высоты в экономике остаются в руках европейцев, никакого геноцида или передела собственности не происходит.
Тут уж я затрудняюсь однозначно ответить, почему этого не произошло в случае Алжира. Может быть, действительно есть какая-то магия британских институтов, которая способна хотя бы на время примирить стороны и заставить их жить в рамках одной социально-политической системы. Может быть, «черноногие», несмотря на наличие OAS, ещё не представляли из себя полноценную сформировавшуюся нацию, а потому могли менее болезненно эмигрировать в отличие от буров.
🇩🇿Полностью отпустить Алжир в свободное плавание.
В конце концов, именно этот вариант и реализовался. Полностью очищенный от европейцев Алжир быстро вышел из политической и экономической зависимости от Франции. Тем не менее, хотя в отношениях обоих государств бывают взлёты и падения, экзистенциальным врагом бывшей метрополии Алжир тоже не стал.
День примирения
16 декабря отмечается в ЮАР как государственный праздник – «День примирения». Однако эту дату только под другими названиями отмечали и в другие эпохи, когда страна являлась доминионом Великобритании, и когда в ней правил режим апартеида.
В 1830-х гг. начался «Великий трек» – часть буров решили переселиться с южного побережья Африки вглубь континента, чтобы не оставаться в колониальной зависимости от Великобритании. Во время «трека» они неизбежно столкнулись с другими африканскими народами. Например, с зулусами, которые к тому моменту уже создали собственную обширную империю.
В начале 1838 г. король зулусов Дингаан вроде бы согласился передать бурам часть своих земель. Но на самом деле вождь обманул переселенцев, заманил часть из них в засаду и вырезал более 600 человек, включая женщин и детей. Между Дингааном и оставшимися бурами началась война.
Генеральное сражение состоялось 16 декабря 1838 г. на реке Нкоме, которая после этого стала называться «Кровавой рекой». Около 500 буров и неопределённое число их чёрных слуг противостояли армии зулусов численностью до 10 тыс. человек. За несколько дней до сражения лидер переселенцев Андрис Преториус призвал своих людей поклясться Богу, что если Он дарует им победу, то буры станут чтить годовщину сражения подобно субботе, а также построят церковь в её честь.
В день битвы буры укрылись за лаагером – укреплением из собственных повозок, выстроенных в круг. Все атаки зулусов, вооружённых копьями, были отражены ружейным огнём и картечью из лёгких пушек. Затем конная контратака буров обратила нападавших в паническое бегство. Согласно официальной версии, лишь трое переселенцев были ранены, тогда как зулусы потеряли убитыми до 3 тыс. воинов.
Поражение ослабило власть Дингаана. Против короля восстал его сводный брат Мпанде, который вступил в союз с бурами. Эта коалиция смогла окончательно разгромить Дингаана в январе 1840 г. Тот бежал, но вскоре был убит народом свази.
Мпанде стал новым вождём зулусов и в благодарность за помощь отдал переселенцам спорные земли в Натале. Впрочем, через несколько лет британцы добрались и досюда, так что многие буры отправились дальше – в сторону Оранжевой реки и Трансвааля.
Победители действительно построили церковь в столице Наталя Питермарицбурге. Однако в течение нескольких десятилетий память о битве на Кровавой реке хранили только те сообщества, где жили люди, непосредственно связанные со сражением. Зато с 1880-х гг. на фоне противостояния с британцами битва на Кровавой реке стала превращаться в краеугольный камень бурского национального мифа. Отныне победа в том сражении служила доказательством богоизбранности всего бурского народа, которому сам Господь отвёл земли в Южной Африке для свободной жизни.
После победы в англо-бурской войне британцам всё равно нужно было интегрировать буров в новую политическую систему. С момента создания Южно-Африканского Союза в 1910 г. годовщина битвы на Кровавой реке 16 декабря являлась государственным праздником – «Днём Дингаана». В годы апартеида эту дату стали интерпретировать как подтверждение триумфа белой расы над чернокожими. Тогда же «День Дингаана» переименовали в «День Завета» («Day of the Covenant») или в «День Обета» («Day of the Vow»).
В пику официальному празднику вооружённое крыло Африканского национального конгресса «Умконто ве сизве» («Копьё нации») решило именно 16 декабря 1961 г. провести свои первые террористические акты – подрывы бомб у правительственных учреждений.
Апартеид был демонтирован в 1994 г., и естественно встал вопрос, что делать со старым бурским праздником с его расистским подтекстом. Правительство Нельсона Манделы не было заинтересовано в сведении счётов с белыми, так как это грозило окончательно погрузить страну в пучину межрасовой и межэтнической Гражданской войны. Поэтому 16 декабря остался государственным праздником ЮАР, но под новым названием – «День примирения» («Day of Reconciliation»).
В настоящее время на месте битвы при Кровавой реке действуют два музейных комплекса. Один посвящён бурам и их «Великому треку», а другой – зулусам и их империи.
16 декабря отмечается в ЮАР как государственный праздник – «День примирения». Однако эту дату только под другими названиями отмечали и в другие эпохи, когда страна являлась доминионом Великобритании, и когда в ней правил режим апартеида.
В 1830-х гг. начался «Великий трек» – часть буров решили переселиться с южного побережья Африки вглубь континента, чтобы не оставаться в колониальной зависимости от Великобритании. Во время «трека» они неизбежно столкнулись с другими африканскими народами. Например, с зулусами, которые к тому моменту уже создали собственную обширную империю.
В начале 1838 г. король зулусов Дингаан вроде бы согласился передать бурам часть своих земель. Но на самом деле вождь обманул переселенцев, заманил часть из них в засаду и вырезал более 600 человек, включая женщин и детей. Между Дингааном и оставшимися бурами началась война.
Генеральное сражение состоялось 16 декабря 1838 г. на реке Нкоме, которая после этого стала называться «Кровавой рекой». Около 500 буров и неопределённое число их чёрных слуг противостояли армии зулусов численностью до 10 тыс. человек. За несколько дней до сражения лидер переселенцев Андрис Преториус призвал своих людей поклясться Богу, что если Он дарует им победу, то буры станут чтить годовщину сражения подобно субботе, а также построят церковь в её честь.
В день битвы буры укрылись за лаагером – укреплением из собственных повозок, выстроенных в круг. Все атаки зулусов, вооружённых копьями, были отражены ружейным огнём и картечью из лёгких пушек. Затем конная контратака буров обратила нападавших в паническое бегство. Согласно официальной версии, лишь трое переселенцев были ранены, тогда как зулусы потеряли убитыми до 3 тыс. воинов.
Поражение ослабило власть Дингаана. Против короля восстал его сводный брат Мпанде, который вступил в союз с бурами. Эта коалиция смогла окончательно разгромить Дингаана в январе 1840 г. Тот бежал, но вскоре был убит народом свази.
Мпанде стал новым вождём зулусов и в благодарность за помощь отдал переселенцам спорные земли в Натале. Впрочем, через несколько лет британцы добрались и досюда, так что многие буры отправились дальше – в сторону Оранжевой реки и Трансвааля.
Победители действительно построили церковь в столице Наталя Питермарицбурге. Однако в течение нескольких десятилетий память о битве на Кровавой реке хранили только те сообщества, где жили люди, непосредственно связанные со сражением. Зато с 1880-х гг. на фоне противостояния с британцами битва на Кровавой реке стала превращаться в краеугольный камень бурского национального мифа. Отныне победа в том сражении служила доказательством богоизбранности всего бурского народа, которому сам Господь отвёл земли в Южной Африке для свободной жизни.
После победы в англо-бурской войне британцам всё равно нужно было интегрировать буров в новую политическую систему. С момента создания Южно-Африканского Союза в 1910 г. годовщина битвы на Кровавой реке 16 декабря являлась государственным праздником – «Днём Дингаана». В годы апартеида эту дату стали интерпретировать как подтверждение триумфа белой расы над чернокожими. Тогда же «День Дингаана» переименовали в «День Завета» («Day of the Covenant») или в «День Обета» («Day of the Vow»).
В пику официальному празднику вооружённое крыло Африканского национального конгресса «Умконто ве сизве» («Копьё нации») решило именно 16 декабря 1961 г. провести свои первые террористические акты – подрывы бомб у правительственных учреждений.
Апартеид был демонтирован в 1994 г., и естественно встал вопрос, что делать со старым бурским праздником с его расистским подтекстом. Правительство Нельсона Манделы не было заинтересовано в сведении счётов с белыми, так как это грозило окончательно погрузить страну в пучину межрасовой и межэтнической Гражданской войны. Поэтому 16 декабря остался государственным праздником ЮАР, но под новым названием – «День примирения» («Day of Reconciliation»).
В настоящее время на месте битвы при Кровавой реке действуют два музейных комплекса. Один посвящён бурам и их «Великому треку», а другой – зулусам и их империи.
Основание нации
В 1910 г. был создан британский доминион Южно-Африканский Союз (ЮАС), который объединил Капскую провинцию, Наталь и захваченные британцами в ходе англо-бурской войны Трансвааль и Оранжевое свободное государство. На тот момент белые составляли чуть больше 20% населения Союза. Но и они были разделены на буров, для которых родным языком являлся африкаанс, и на остальных белых южноафриканцев, кто разговаривал на английском.
Кроме того, белые были разделены по отношению к новому государству. Для большинства англоязычных ЮАС представлял собой очередной доминион внутри родной Британской империи. Буры же разделились. Часть из них пошли на компромисс с британцами и разделили с ними власть в Союзе. Другая же часть остались непримиримыми по отношению к захватчикам и выступали за свержение «британского ига».
Таким образом, в течение первой половины XX в. за власть в Южной Африке боролись две политические силы. «Юнионисты» выступали за союз буров, англоязычных белых и цветных внутри Британской империи. Напротив, бурские националисты пытались всячески дистанцироваться от Великобритании, создать независимую республику и построить социальное государство всеобщего благосостояния, но только для белых.
Важным элементом исторической политики бурских националистов стало празднование столетия «Великого трека» в 1938 г. в годовщину битвы на Кровавой реке. В том году по всей стране прошли костюмированные ралли, когда десятки тысяч энтузиастов в исторической одежде воссоздавали события столетней давности, реконструировали сражения и элементы бытовой повседневности эпохи «Великого трека». Тогда же бурская песня «Голос Южной Африки» («Die Stem van Suid-Afrika») официально стала вторым государственным гимном, наряду с британским «Боже, храни Короля!».
В рамках празднования был снят документально-игровой фильм «Основание нации» («Die Bou van 'n Nasie» на африкаанс или «Building a Nation» на английском). Фильм рассказывает бурскую версию истории Южной Африки с момента открытия мыса Доброй Надежды португальцем Бартоломеу Диашем до основания Союза в 1910 г., причём «Великому треку» посвящено более часа из общего хронометража в два часа.
Начало фильма повествует о голландском периоде истории Южной Африки. Подобно другой эпической киноленте – американскому «Рождению нации» (1915), бурское «Основание нации» очень избирательно в своей трактовке исторических фактов в пользу белых. В начальных титрах сказано об «укрощении дикой страны и покорении дикого народа», но дальнейшие отношения с африканцами показаны в основном как пасторальная идиллия между добродушными белыми хозяевами и верными чернокожими слугами. О многочисленных войнах за землю и скот в XVII – XVIII вв. не сказано ни слова. Завезённые голландцами азиатские рабы также названы «счастливыми, жизнерадостными и сытыми».
Последние двадцать минут фильма посвящены истории независимых бурских республик, а точнее их спорам с британцами. Впрочем, сама англо-бурская война уместилась всего в три минуты, в течение которых зрителям просто показывают сцены со скачущей кавалерией. Создатели киноленты явно не хотели раздражать британцев своей англофобией, поэтому фильм заканчивается на примирительной ноте. После капитуляции независимых республик в 1902 г. бурский генерал Луис Бота пожимает руку британскому генералу Горацию Герберту Китченеру, который произносит: «Хорошие друзья, я надеюсь».
Столетие «Великого трека» сыграло важную роль в усилении бурского национализма. По итогам выборов 1948 г. к власти пришло радикальное крыло бурских националистов, которое стало проводить политику апартеида. Все конституционные связи с Великобританией были окончательно разорваны в 1961 г., когда по итогам референдума среди белых Южно-Африканский Союз был объявлен Южно-Африканской республикой.
Посмотреть «Основание нации» на английском можно тут, а на африкаанс – здесь.
В 1910 г. был создан британский доминион Южно-Африканский Союз (ЮАС), который объединил Капскую провинцию, Наталь и захваченные британцами в ходе англо-бурской войны Трансвааль и Оранжевое свободное государство. На тот момент белые составляли чуть больше 20% населения Союза. Но и они были разделены на буров, для которых родным языком являлся африкаанс, и на остальных белых южноафриканцев, кто разговаривал на английском.
Кроме того, белые были разделены по отношению к новому государству. Для большинства англоязычных ЮАС представлял собой очередной доминион внутри родной Британской империи. Буры же разделились. Часть из них пошли на компромисс с британцами и разделили с ними власть в Союзе. Другая же часть остались непримиримыми по отношению к захватчикам и выступали за свержение «британского ига».
Таким образом, в течение первой половины XX в. за власть в Южной Африке боролись две политические силы. «Юнионисты» выступали за союз буров, англоязычных белых и цветных внутри Британской империи. Напротив, бурские националисты пытались всячески дистанцироваться от Великобритании, создать независимую республику и построить социальное государство всеобщего благосостояния, но только для белых.
Важным элементом исторической политики бурских националистов стало празднование столетия «Великого трека» в 1938 г. в годовщину битвы на Кровавой реке. В том году по всей стране прошли костюмированные ралли, когда десятки тысяч энтузиастов в исторической одежде воссоздавали события столетней давности, реконструировали сражения и элементы бытовой повседневности эпохи «Великого трека». Тогда же бурская песня «Голос Южной Африки» («Die Stem van Suid-Afrika») официально стала вторым государственным гимном, наряду с британским «Боже, храни Короля!».
В рамках празднования был снят документально-игровой фильм «Основание нации» («Die Bou van 'n Nasie» на африкаанс или «Building a Nation» на английском). Фильм рассказывает бурскую версию истории Южной Африки с момента открытия мыса Доброй Надежды португальцем Бартоломеу Диашем до основания Союза в 1910 г., причём «Великому треку» посвящено более часа из общего хронометража в два часа.
Начало фильма повествует о голландском периоде истории Южной Африки. Подобно другой эпической киноленте – американскому «Рождению нации» (1915), бурское «Основание нации» очень избирательно в своей трактовке исторических фактов в пользу белых. В начальных титрах сказано об «укрощении дикой страны и покорении дикого народа», но дальнейшие отношения с африканцами показаны в основном как пасторальная идиллия между добродушными белыми хозяевами и верными чернокожими слугами. О многочисленных войнах за землю и скот в XVII – XVIII вв. не сказано ни слова. Завезённые голландцами азиатские рабы также названы «счастливыми, жизнерадостными и сытыми».
Последние двадцать минут фильма посвящены истории независимых бурских республик, а точнее их спорам с британцами. Впрочем, сама англо-бурская война уместилась всего в три минуты, в течение которых зрителям просто показывают сцены со скачущей кавалерией. Создатели киноленты явно не хотели раздражать британцев своей англофобией, поэтому фильм заканчивается на примирительной ноте. После капитуляции независимых республик в 1902 г. бурский генерал Луис Бота пожимает руку британскому генералу Горацию Герберту Китченеру, который произносит: «Хорошие друзья, я надеюсь».
Столетие «Великого трека» сыграло важную роль в усилении бурского национализма. По итогам выборов 1948 г. к власти пришло радикальное крыло бурских националистов, которое стало проводить политику апартеида. Все конституционные связи с Великобританией были окончательно разорваны в 1961 г., когда по итогам референдума среди белых Южно-Африканский Союз был объявлен Южно-Африканской республикой.
Посмотреть «Основание нации» на английском можно тут, а на африкаанс – здесь.
YouTube
Building a nation (1938) (English) (SA movie) (Uploaded in 'HD')
South Africa from Jan van Riebeeck’s arrival at 'The Cape of Good Hope' in 1652 until 1910 when South Africa became a union.
As per the 'Copyright Act 98 of 1978' of South Africa this film is now 'Public domain' and no Copyright applicable:
'Cinematograph…
As per the 'Copyright Act 98 of 1978' of South Africa this film is now 'Public domain' and no Copyright applicable:
'Cinematograph…
Парк бурского периода
В столетнюю годовщину «Великого трека», которая широко отмечалась в Южной Африке в 1938 г., недалеко от столицы Трансвааля Претории был заложен краеугольный камень величественного монумента в честь бурских переселенцев – «вортреккеров». Сорокаметровый памятник был торжественно открыт через 11 лет в 1949 г., когда у власти уже находились радикальные бурские националисты, проводившие политику апартеида.
Визуально монумент напоминает «Памятник битве народов» («Völkerschlachtdenkmal»), открытый в Лейпциге в 1913 г. Он окружён забором с барельефными изображениями воловьих повозок, в которых буры жили во время своих миграций и которые выстраивали в круг во время сражений, образуя укреплённый «лаагер». У входа стоит статуя бурской женщины с детьми. По углам – четыре фигуры вождей, возглавлявших «Великий трек». Внутри, в «Зале Героев», расположен самый большой мраморный фриз в мире, который в 27 барельефах изображает события «Великого трека». Ниже расположен «Зал Кенотафа» с символической могилой всех буров, погибших при переселении. Монумент спроектирован так, что каждый год в полдень 16 декабря в годовщину битвы на Кровавой реке солнечный луч проникает в зал через отверстие на куполе и падает на мемориальную плиту. На самой плите выбита строчка «Ons vir Jou, Suid-Afrika» («Мы за тебя, Южная Африка») из национального гимна «Die Stem van Suid-Afrika».
После демонтажа апартеида в 1994 г. встал вопрос, как теперь позиционировать Памятник вортреккерам, который с момента открытия являлся визуальным символом бурского национализма. К тому же новое чёрное правительство значительно сократило государственные субсидии. Ответом стало превращение монумента в этнографический комплекс, который призван сохранить историю африканеров, как одного из многих народов Южной Африки. Музейные экспозиции теперь в основном посвящены бытовой повседневности переселенцев XIX в. Территорию вокруг памятника превратили в «Парк бурского периода». Здесь размещены множество других монументов, посвящённых истории африканеров, общественные пространства, конференц-залы, этнографические интерактивы для детей и взрослых, беговые маршруты и велодорожки, зоны для пикников и барбекю, магазины и рестораны. Работают архив и библиотека. Есть даже кладбище в виде Мемориального сада, в котором можно выкупить место под урну с прахом.
Для того, чтобы «уравновесить» бурский музейно-этнографический комплекс, южноафриканское правительство в 2004 г. открыло на соседнем холме Парк свободы, который продвигает уже деколониальный нарратив. В его состав также входят музей, мемориалы и культурно-образовательные общественные пространства, посвящённые борьбе против колониализма и апартеида.
В 2009 г. между двумя комплексами даже возник символический конфликт по поводу мемориальных стен в честь погибших в южноафриканских войнах. В Парке свободы, где рядом с такой стеной горит Вечный огонь, выбиты имена десятков тысяч человек, как чернокожих, так и белых, погибших в региональных конфликтах, обеих мировых войнах и в годы апартеида. Однако здесь принципиально не стали выбивать имена тех солдат южноафриканских вооружённых сил, кто погиб, сражаясь за расистский режим, например, во время Пограничной войны. Напротив, здесь выбиты имена жертв апартеида, а также тех, кто боролся против него с оружием в руках.
Тем не менее в интересах «восстановления исторической справедливости» в числе многочисленных бурских монументов вокруг Памятника вортреккеру была возведена и мемориальная стена с именами тех южноафриканских солдат, кто погиб, защищая режим апартеида.
В 2011 г. между двумя музейными комплексами проложили «Дорогу примирения», которая должна была их соединять, но вскоре её закрыли.
Судя по статистике, коммерчески-ориентированный Памятник вортреккеру по-прежнему в разы более популярен у туристов, чем сидящий на государственных субсидиях Парк свободы.
В столетнюю годовщину «Великого трека», которая широко отмечалась в Южной Африке в 1938 г., недалеко от столицы Трансвааля Претории был заложен краеугольный камень величественного монумента в честь бурских переселенцев – «вортреккеров». Сорокаметровый памятник был торжественно открыт через 11 лет в 1949 г., когда у власти уже находились радикальные бурские националисты, проводившие политику апартеида.
Визуально монумент напоминает «Памятник битве народов» («Völkerschlachtdenkmal»), открытый в Лейпциге в 1913 г. Он окружён забором с барельефными изображениями воловьих повозок, в которых буры жили во время своих миграций и которые выстраивали в круг во время сражений, образуя укреплённый «лаагер». У входа стоит статуя бурской женщины с детьми. По углам – четыре фигуры вождей, возглавлявших «Великий трек». Внутри, в «Зале Героев», расположен самый большой мраморный фриз в мире, который в 27 барельефах изображает события «Великого трека». Ниже расположен «Зал Кенотафа» с символической могилой всех буров, погибших при переселении. Монумент спроектирован так, что каждый год в полдень 16 декабря в годовщину битвы на Кровавой реке солнечный луч проникает в зал через отверстие на куполе и падает на мемориальную плиту. На самой плите выбита строчка «Ons vir Jou, Suid-Afrika» («Мы за тебя, Южная Африка») из национального гимна «Die Stem van Suid-Afrika».
После демонтажа апартеида в 1994 г. встал вопрос, как теперь позиционировать Памятник вортреккерам, который с момента открытия являлся визуальным символом бурского национализма. К тому же новое чёрное правительство значительно сократило государственные субсидии. Ответом стало превращение монумента в этнографический комплекс, который призван сохранить историю африканеров, как одного из многих народов Южной Африки. Музейные экспозиции теперь в основном посвящены бытовой повседневности переселенцев XIX в. Территорию вокруг памятника превратили в «Парк бурского периода». Здесь размещены множество других монументов, посвящённых истории африканеров, общественные пространства, конференц-залы, этнографические интерактивы для детей и взрослых, беговые маршруты и велодорожки, зоны для пикников и барбекю, магазины и рестораны. Работают архив и библиотека. Есть даже кладбище в виде Мемориального сада, в котором можно выкупить место под урну с прахом.
Для того, чтобы «уравновесить» бурский музейно-этнографический комплекс, южноафриканское правительство в 2004 г. открыло на соседнем холме Парк свободы, который продвигает уже деколониальный нарратив. В его состав также входят музей, мемориалы и культурно-образовательные общественные пространства, посвящённые борьбе против колониализма и апартеида.
В 2009 г. между двумя комплексами даже возник символический конфликт по поводу мемориальных стен в честь погибших в южноафриканских войнах. В Парке свободы, где рядом с такой стеной горит Вечный огонь, выбиты имена десятков тысяч человек, как чернокожих, так и белых, погибших в региональных конфликтах, обеих мировых войнах и в годы апартеида. Однако здесь принципиально не стали выбивать имена тех солдат южноафриканских вооружённых сил, кто погиб, сражаясь за расистский режим, например, во время Пограничной войны. Напротив, здесь выбиты имена жертв апартеида, а также тех, кто боролся против него с оружием в руках.
Тем не менее в интересах «восстановления исторической справедливости» в числе многочисленных бурских монументов вокруг Памятника вортреккеру была возведена и мемориальная стена с именами тех южноафриканских солдат, кто погиб, защищая режим апартеида.
В 2011 г. между двумя музейными комплексами проложили «Дорогу примирения», которая должна была их соединять, но вскоре её закрыли.
Судя по статистике, коммерчески-ориентированный Памятник вортреккеру по-прежнему в разы более популярен у туристов, чем сидящий на государственных субсидиях Парк свободы.
Forwarded from Political sins
Кто выбрал Гитлера?
Тема, весьма популярная в политической науке 80-90х вдруг вновь всплыла в статье "The consequences of a trade collapse: Economics and politics in Weimar Germany" (2023).
Утверждается в ней интересное: популярность НДСАП была вызвана не столько разрухой и реваншистскими настроениями, сколько реагированием избирателей на предвыборную программу по выходу из кризиса.
Автор строит регрессионную модель и показывает, что ни низкая доля экспорта, ни плохое экономическое положение в районах межвоенной Германии сами по себе не увеличивали долю голосов за нацистов. Напротив, самую важную поддержку Гитлеру оказали те регионы, где преобладала доля фермеров и которых запрет на экспорт товаров коснулся лишь косвенно.
"Предвыборная программа не привлекала отрасль обрабатывающей промышленности и могла привлечь лишь небольшое количество рабочих с предприятий. Нацистская политика привлекала и поддерживала сельскохозяйственный сектор, что привело к значительной электоральной поддержке со стороны фермеров...
Экономические потрясения не обязательно приведут к увеличению поддержки радикальных партий: ключевую роль играют предлагаемые политические меры реагирования на последствия этого шока."
Откройте статью, если интереснее подробнее изучить, как именно проводился анализ, она в дропбоксе в открытом доступе. По мне так очень качественная проверка на устойчивость модели. Ссылку оставил!
Тема, весьма популярная в политической науке 80-90х вдруг вновь всплыла в статье "The consequences of a trade collapse: Economics and politics in Weimar Germany" (2023).
Утверждается в ней интересное: популярность НДСАП была вызвана не столько разрухой и реваншистскими настроениями, сколько реагированием избирателей на предвыборную программу по выходу из кризиса.
Автор строит регрессионную модель и показывает, что ни низкая доля экспорта, ни плохое экономическое положение в районах межвоенной Германии сами по себе не увеличивали долю голосов за нацистов. Напротив, самую важную поддержку Гитлеру оказали те регионы, где преобладала доля фермеров и которых запрет на экспорт товаров коснулся лишь косвенно.
"Предвыборная программа не привлекала отрасль обрабатывающей промышленности и могла привлечь лишь небольшое количество рабочих с предприятий. Нацистская политика привлекала и поддерживала сельскохозяйственный сектор, что привело к значительной электоральной поддержке со стороны фермеров...
Экономические потрясения не обязательно приведут к увеличению поддержки радикальных партий: ключевую роль играют предлагаемые политические меры реагирования на последствия этого шока."
Откройте статью, если интереснее подробнее изучить, как именно проводился анализ, она в дропбоксе в открытом доступе. По мне так очень качественная проверка на устойчивость модели. Ссылку оставил!
Dropbox
Brey-Facchini-Sept-2023.pdf
Shared with Dropbox
21 декабря официальный день рождения Сталина. Дата фейковая, так как настоящий день рождения у него 18 декабря. Поэтому и пост будет не про настоящего Сталина, а про фейкового.
На третьем курсе университета, чтобы получить автомат по отечественной истории, мне нужно было прочитать и обсудить с преподавателем три работы, посвящённые периоду от ВОВ до 1990-х гг. включительно. В итоге я тогда рассказывал о докторской диссертации Кирилла Александрова про офицерский корпус РОА, сборнике воспоминаний «Революция Гайдара» про начало 90-х, а также о книге «Сто сорок бесед с Молотовым». С 1969 по 1986 гг. советский литератор Феликс Чуев регулярно общался с опальным бывшим председателем Совнаркома и министром иностранных дел, а после его смерти обработал свои дневниковые записи об этих встречах и в 1991 г. выпустил книгу.
Сначала я думал, что это будут «обычные» воспоминания, в которых отставной политик рассказывает о своей жизни. Но чем дальше я читал, тем больше осознавал, что главным героем «бесед» является вовсе не Молотов, а Сталин. Я не знаю, действительно ли они 17 лет в основном обсуждали Сталина, или это специфика выборки Чуева, но факт остаётся фактом – «Сто сорок бесед с Молотовым» посвящены не Молотову, а Сталину.
Как по мне, так главная ценность этой книги вовсе не в «уникальных свидетельствах» Молотова, а в столкновении и последующем взаимоопылении двух сталинистских нарративов – «оригинального» молотовского и «национал-большевистского» чуевского. Для родившегося в 1890 г. Молотова Сталин – это марксист, революционер-интернационалист и верный продолжатель дела Ленина. По репликам родившегося в 1941 г. Чуева видно, что он принадлежит уже к другому поколению сталинистов, кого прозвали «Русской партией». Сталин был для них в первую очередь защитником Русской Державы от Запада, масонов и евреев. В книге есть примечательный эпизод, когда Молотов начинает рассуждать о России как о «тюрьме народов», а Чуев пытается парировать тем, что Россия «несколько раз спасала весь мир».
«Сто сорок бесед» фиксируют, как при Брежневе сталинизм, который фактически оставался в полу-диссидентском положении, стал мутировать из марксистско-ленинской в национал-большевистскую форму. В Перестройку «красно-коричневые» впервые смогли выйти из аппаратных кабинетов и литературных кружков к широкой общественности. На первом этапе их «хождение в народ» провалилось. Победу одержал союз либеральных интеллигентов и наиболее ушлой реформаторской номенклатуры во главе с Ельциным.
Однако сталинистская «Русская партия» всё же смогла прочно засесть в созданной в 1990 г. Компартии РСФСР, на основе которой спустя три года возникла КПРФ. В течение 90-х на волне разочарования в либеральных реформах «красно-коричневый» нарратив, который совмещал и Сталина, и имперский ресентимент, и защиту русских, конвертировался в электоральные успехи зюгановской Компартии, но самое главное – стал формировать обывательскую картину мира и представления об истории. Идеологически «всеядный» путинизм просто не мог пройти мимо и не только вобрал в себя большинство элементов этого дискурса за исключением, пожалуй, открытого прославления Сталина, но ещё прочнее закрепил его.
Обывательская «тоска по Сталину» схожа с тоской определённых слоёв американского общества по «золотым» 1950-м, британцев – по Черчиллю, французов – по де Голлю, немцев – по Аденауэру, испанцев – по Франко, а португальцев – по Салазару. Но на Западе этот консервативный ресентимент связан с «правыми» фигурами, а в России самым близким по времени оказался «советский» Сталин, которому обыватель тем не менеенесправедливо приписывает как раз скорее «правые» и «державнические», чем «левые» и «прогрессистские» черты.
Хорошо об этом всём сказано в старом видео Рог Пиара(была ж эпоха, кто понял, тот поймёт😭) : https://www.youtube.com/watch?v=aeztIf2kGKo
P.S. В 1992 г. Чуев выпустил следующую книгу «Так говорилАйтипедия Каганович», где собрал записи своих разговоров с бывшим сталинским наркомом с 1986 по 1991 гг. Подзаголовок у неё следующий: «ИСПОВЕДЬ СТАЛИНСКОГО АПОСТОЛА».
На третьем курсе университета, чтобы получить автомат по отечественной истории, мне нужно было прочитать и обсудить с преподавателем три работы, посвящённые периоду от ВОВ до 1990-х гг. включительно. В итоге я тогда рассказывал о докторской диссертации Кирилла Александрова про офицерский корпус РОА, сборнике воспоминаний «Революция Гайдара» про начало 90-х, а также о книге «Сто сорок бесед с Молотовым». С 1969 по 1986 гг. советский литератор Феликс Чуев регулярно общался с опальным бывшим председателем Совнаркома и министром иностранных дел, а после его смерти обработал свои дневниковые записи об этих встречах и в 1991 г. выпустил книгу.
Сначала я думал, что это будут «обычные» воспоминания, в которых отставной политик рассказывает о своей жизни. Но чем дальше я читал, тем больше осознавал, что главным героем «бесед» является вовсе не Молотов, а Сталин. Я не знаю, действительно ли они 17 лет в основном обсуждали Сталина, или это специфика выборки Чуева, но факт остаётся фактом – «Сто сорок бесед с Молотовым» посвящены не Молотову, а Сталину.
Как по мне, так главная ценность этой книги вовсе не в «уникальных свидетельствах» Молотова, а в столкновении и последующем взаимоопылении двух сталинистских нарративов – «оригинального» молотовского и «национал-большевистского» чуевского. Для родившегося в 1890 г. Молотова Сталин – это марксист, революционер-интернационалист и верный продолжатель дела Ленина. По репликам родившегося в 1941 г. Чуева видно, что он принадлежит уже к другому поколению сталинистов, кого прозвали «Русской партией». Сталин был для них в первую очередь защитником Русской Державы от Запада, масонов и евреев. В книге есть примечательный эпизод, когда Молотов начинает рассуждать о России как о «тюрьме народов», а Чуев пытается парировать тем, что Россия «несколько раз спасала весь мир».
«Сто сорок бесед» фиксируют, как при Брежневе сталинизм, который фактически оставался в полу-диссидентском положении, стал мутировать из марксистско-ленинской в национал-большевистскую форму. В Перестройку «красно-коричневые» впервые смогли выйти из аппаратных кабинетов и литературных кружков к широкой общественности. На первом этапе их «хождение в народ» провалилось. Победу одержал союз либеральных интеллигентов и наиболее ушлой реформаторской номенклатуры во главе с Ельциным.
Однако сталинистская «Русская партия» всё же смогла прочно засесть в созданной в 1990 г. Компартии РСФСР, на основе которой спустя три года возникла КПРФ. В течение 90-х на волне разочарования в либеральных реформах «красно-коричневый» нарратив, который совмещал и Сталина, и имперский ресентимент, и защиту русских, конвертировался в электоральные успехи зюгановской Компартии, но самое главное – стал формировать обывательскую картину мира и представления об истории. Идеологически «всеядный» путинизм просто не мог пройти мимо и не только вобрал в себя большинство элементов этого дискурса за исключением, пожалуй, открытого прославления Сталина, но ещё прочнее закрепил его.
Обывательская «тоска по Сталину» схожа с тоской определённых слоёв американского общества по «золотым» 1950-м, британцев – по Черчиллю, французов – по де Голлю, немцев – по Аденауэру, испанцев – по Франко, а португальцев – по Салазару. Но на Западе этот консервативный ресентимент связан с «правыми» фигурами, а в России самым близким по времени оказался «советский» Сталин, которому обыватель тем не менее
Хорошо об этом всём сказано в старом видео Рог Пиара
P.S. В 1992 г. Чуев выпустил следующую книгу «Так говорил
Двадцатиминутный южноафриканский документальный фильм на языке африкаанс, который посвящён открытию Памятника вортреккерам в 1949 г. Присутствуют кадры с костюмированных маршей в честь столетия «Великого трека» в 1938 г., а также из документально-игрового фильма «Основание нации», снятого в том же году.
Церемония открытия монумента в 1949 г. сопровождается ещё одним массовым собранием буров в исторических костюмах, факельным шествием, кальвинистской проповедью и речами государственных деятелей, включая первого премьер-министра эпохи апартеида из Национальной партии Даниеля Франсуа Малана. Впрочем, тут же присутствует и предыдущий глава правительства от «юнионистов» Ян Смэтс.
https://www.youtube.com/watch?v=eW5gHk86bw4
Церемония открытия монумента в 1949 г. сопровождается ещё одним массовым собранием буров в исторических костюмах, факельным шествием, кальвинистской проповедью и речами государственных деятелей, включая первого премьер-министра эпохи апартеида из Национальной партии Даниеля Франсуа Малана. Впрочем, тут же присутствует и предыдущий глава правительства от «юнионистов» Ян Смэтс.
https://www.youtube.com/watch?v=eW5gHk86bw4
YouTube
Die Bou van 'n Nasie
A 1948 South African produced documentary hit for that era. A short story on the history of the great Afrikaner nation's forefathers and their Groot Trek (Big Exodus) into the promised land of northern South Africa and the challenges that faced them at the…
Рождественский кризис в Берлине
Ноябрьская революция 1918 г. в Германии началась с восстания матросов в Киле, которые быстро разнесли революцию по всей стране. К власти пришло Временное правительство, которое состояло из умеренных социал-демократов (СДПГ) и более радикальных «независимых» социал-демократов (НСДПГ).
В Берлине с подачи правительства морячки сформировали «Народную морскую дивизию», которая разместилась в здании бывших Королевских конюшен, а также в Городском дворце – немецком аналоге «Зимнего». Численность «дивизии» колебалась между одной и тремя тысячами человек. Какой-то внятной политической ориентации у матросов не было и, кажется, большинство из них просто наслаждались статусом «красы и гордости революции».
В середине декабря коменданту Берлина от умеренных социал-демократов Отто Вельсу сообщили, будто матросы грабят Городской дворец и выносят оттуда произведения искусства. Вельс захотел вывести «дивизию» из центра столицы, а заодно сократить её численность до 600 человек. Но моряки отказались выполнять его требования. Тогда комендант снял их с денежного довольствия.
23 декабря матросы явились в рейхсканцелярию, где заседало правительство, и после переговоров с «независимыми» социал-демократами согласились уйти из Городского дворца в обмен на выплату жалования. Но комендант снова отказался платить. Тогда разозлившиеся моряки «взяли под охрану» всех министров, ворвались в комендатуру, избили Вельса и забрали его с собой в Городской дворец в качестве заложника до тех пор, пока им, наконец, не заплатят.
«Арестованный» Фридрих Эберт – лидер умеренных социал-демократов и председатель Временного правительства, смог связаться из своего кабинета по секретной телефонной линии с Генштабом и попросил о помощи. К центру Берлина подошли около 800 военных с артиллерией. Это было всё, что смогли выставить генералы, так как в армии уже началась стихийная демобилизация. Своим коллегам из радикальной НСДПГ Эберт о подходе воинских частей ничего не сказал.
Вечером моряки успокоились, покинули рейхсканцелярию, а через некоторое время освободили Вельса. Тем не менее Эберт всё равно отдал приказ военным выбить «дивизию» из центра столицы.
Утром 24 декабря начался штурм Городского дворца. Однако на стороне матросов выступили многотысячные толпы рабочих и прочих гражданских лиц, которые деморализовали солдат и внесли полную сумятицу в их ряды. «Народная морская дивизия» выиграла сражение и взяла под свой контроль весь центр Берлина. Пожалуй, в этот момент Германия оказалась ближе всего к «настоящей» социальной революции – умеренных социал-демократов было некому защищать, регулярной армии фактически не существовало, а рабочие массы ещё были полны революционного энтузиазма. Но морячки, получив долгожданное жалование, с чувством выполненного долга разбрелись праздновать Рождество.
29 декабря члены НСДПГ вышли из правительства в знак протеста против того, что их не поставили в известность о вызове армейских частей в столицу. Умеренные социал-демократы тут же заменили их своими выдвиженцами и начали чистки госаппарата от всех сторонников углубления социальной революции.
В начале января 1919 г. в качестве реакции на эти чистки «независимые» социал-демократы и коммунисты подняли восстание в Берлине. Но к тому моменту по всей стране уже стали возникать добровольческие корпуса (фрайкоры) из тех военных и студентов, кто был готов с оружием в руках бороться против радикальных революционеров. Они стали опорой умеренного социал-демократического правительства и подавили Январское восстание. «Народная морская дивизия» предпочла тогда сохранить нейтралитет.
Но это лишь отложило её конец. Уже в марте в Берлине вспыхнули новые бои между левыми радикалами и фрайкорами. Последние стали заодно стрелять и в моряков, и только после этого те окончательно присоединились к сторонникам Советской власти. Однако было уже поздно. Мартовские бои закончились победой правительства. Некоторые матросы были убиты – либо в бою, либо после боя и без суда. Остальных распустили по домам, а саму «дивизию» расформировали.
Ноябрьская революция 1918 г. в Германии началась с восстания матросов в Киле, которые быстро разнесли революцию по всей стране. К власти пришло Временное правительство, которое состояло из умеренных социал-демократов (СДПГ) и более радикальных «независимых» социал-демократов (НСДПГ).
В Берлине с подачи правительства морячки сформировали «Народную морскую дивизию», которая разместилась в здании бывших Королевских конюшен, а также в Городском дворце – немецком аналоге «Зимнего». Численность «дивизии» колебалась между одной и тремя тысячами человек. Какой-то внятной политической ориентации у матросов не было и, кажется, большинство из них просто наслаждались статусом «красы и гордости революции».
В середине декабря коменданту Берлина от умеренных социал-демократов Отто Вельсу сообщили, будто матросы грабят Городской дворец и выносят оттуда произведения искусства. Вельс захотел вывести «дивизию» из центра столицы, а заодно сократить её численность до 600 человек. Но моряки отказались выполнять его требования. Тогда комендант снял их с денежного довольствия.
23 декабря матросы явились в рейхсканцелярию, где заседало правительство, и после переговоров с «независимыми» социал-демократами согласились уйти из Городского дворца в обмен на выплату жалования. Но комендант снова отказался платить. Тогда разозлившиеся моряки «взяли под охрану» всех министров, ворвались в комендатуру, избили Вельса и забрали его с собой в Городской дворец в качестве заложника до тех пор, пока им, наконец, не заплатят.
«Арестованный» Фридрих Эберт – лидер умеренных социал-демократов и председатель Временного правительства, смог связаться из своего кабинета по секретной телефонной линии с Генштабом и попросил о помощи. К центру Берлина подошли около 800 военных с артиллерией. Это было всё, что смогли выставить генералы, так как в армии уже началась стихийная демобилизация. Своим коллегам из радикальной НСДПГ Эберт о подходе воинских частей ничего не сказал.
Вечером моряки успокоились, покинули рейхсканцелярию, а через некоторое время освободили Вельса. Тем не менее Эберт всё равно отдал приказ военным выбить «дивизию» из центра столицы.
Утром 24 декабря начался штурм Городского дворца. Однако на стороне матросов выступили многотысячные толпы рабочих и прочих гражданских лиц, которые деморализовали солдат и внесли полную сумятицу в их ряды. «Народная морская дивизия» выиграла сражение и взяла под свой контроль весь центр Берлина. Пожалуй, в этот момент Германия оказалась ближе всего к «настоящей» социальной революции – умеренных социал-демократов было некому защищать, регулярной армии фактически не существовало, а рабочие массы ещё были полны революционного энтузиазма. Но морячки, получив долгожданное жалование, с чувством выполненного долга разбрелись праздновать Рождество.
29 декабря члены НСДПГ вышли из правительства в знак протеста против того, что их не поставили в известность о вызове армейских частей в столицу. Умеренные социал-демократы тут же заменили их своими выдвиженцами и начали чистки госаппарата от всех сторонников углубления социальной революции.
В начале января 1919 г. в качестве реакции на эти чистки «независимые» социал-демократы и коммунисты подняли восстание в Берлине. Но к тому моменту по всей стране уже стали возникать добровольческие корпуса (фрайкоры) из тех военных и студентов, кто был готов с оружием в руках бороться против радикальных революционеров. Они стали опорой умеренного социал-демократического правительства и подавили Январское восстание. «Народная морская дивизия» предпочла тогда сохранить нейтралитет.
Но это лишь отложило её конец. Уже в марте в Берлине вспыхнули новые бои между левыми радикалами и фрайкорами. Последние стали заодно стрелять и в моряков, и только после этого те окончательно присоединились к сторонникам Советской власти. Однако было уже поздно. Мартовские бои закончились победой правительства. Некоторые матросы были убиты – либо в бою, либо после боя и без суда. Остальных распустили по домам, а саму «дивизию» расформировали.
Рождество в тени свастики
В рождественскую ночь 1959 г. двое 25-летних активистов из карликовой ультраправой Немецкой имперской партии исписали стены кёльнской синагоги, которую совсем недавно торжественно открывал сам канцлер Конрад Аденауэр, свастиками и разными нехорошими антисемитскими лозунгами. Хулиганов задержали, но в течение следующего месяца по всей Западной Германии были зафиксированы ещё около 700 аналогичных нападений на синагоги, еврейские кладбища, государственные учреждения и частные дома. Из 234 вандалов, кого удалось задержать, более чем половине ещё не исполнилось 20 лет. Ещё 20% было от 20 до 30 лет.
Изначально власти объясняли антисемитскую волну 1959/60 гг. пагубным влиянием СМИ. Пресса и телевидение, якобы, настолько раздули этот мелкий инфоповод, что дети с несформировавшейся психикой решили массово последовать нехорошему примеру.
Затем концепция изменилась. Министр обороны Франц Йозеф Штраус заявил об «иностранном следе». Якобы, коммунисты из «так называемой ГДР» настолько хотят опорочить молодую западногерманскую демократию, что исписали свастиками все подъезды в ФРГ. Никаких доказательств в пользу этой версии так и не предоставили.
В итоге в краткосрочной перспективе всё закончилось поправками в Уголовный кодекс, согласно которым за разжигание ненависти против «человеческого достоинства», оскорбления и призывы к насильственным действиям можно было получить не менее трёх месяцев тюрьмы, а также штраф. Кроме того, был запрещён ультраправый «Союз национальных студентов».
Однако в средне- и долгосрочной перспективе антисемитская волна 1959/60 гг. стала катализатором общественной дискуссии внутри западногерманского общества о том, как в ФРГ вспоминают и оценивают относительно недавний нацистский режим. Оказалось, что либо нейтрально, либо вовсе с тёплыми чувствами.
В течение 1950-х гг. Федеративная республика выстроила демократические политические институты и достигла экономического благополучия без какой-либо внятной рефлексии о нацистском прошлом. Более того, ФРГ в этот период оставалась политически-пассивным, социально-консервативным и реваншистским обществом. Государство на официальном уровне заявляло о своих территориальных претензиях к Польше и Советскому Союзу, требуя вернуть немецкие границы 1937 г. «ГДР» считалась незаконным и нелегитимным режимом.
В массовом сознании нацистская эпоха и её лидеры по-прежнему оценивались с позиций «не всё так однозначно». В 1952 г. 37% респондентов честно отвечали, что Германии было бы лучше без евреев (ещё 43% предпочли воздержаться от ответа). В 1955 г. 48% опрошенных продолжали считать, что Гитлер стал бы величайшим правителем в истории Германии, если бы не ввязался в войну. Главными жертвами Второй мировой большинство западных немцев считали самих себя. Политикой, согласно опросам, интересовались не более 30% респондентов, а 2/3 полагали, что никакого влияния на политическую жизнь они оказать неспособны, а потому туда и не нужно соваться.
В своей статье 1959 г. «Что значит «проработка прошлого?» философ Теодор Адорно писал, что большинство западных немцев хорошо относятся к демократии лишь потому, что она совпала с экономическим процветанием, но у них до сих пор нет никакой внутренней привязанности к этому типу политического режима. Если завтра экономическое благополучие вдруг закончится, значительное число граждан вновь станут готовы принять диктатуру для преодоления кризиса.
Вот репортаж западногерманского телевидения 1959 г., где школьникам задают вопросы о Гитлере и нацизме. С трудом некоторые вспоминают отдельные факты о фюрере: «Улучшил жизнь, победил безработицу, построил автобаны, уделял много внимания материнству и детям». На вопрос о числе жертв концлагерей большинство школьников оперируют цифрами в несколько десятков тысяч человек.
Лишь с 1960-х гг. спустя 15-20 лет после краха нацизма в Западной Германии началась активная общественная дискуссия о значении нацистского прошлого, а также повышение общественной осведомлённости и гражданского участия в политических процессах.
В рождественскую ночь 1959 г. двое 25-летних активистов из карликовой ультраправой Немецкой имперской партии исписали стены кёльнской синагоги, которую совсем недавно торжественно открывал сам канцлер Конрад Аденауэр, свастиками и разными нехорошими антисемитскими лозунгами. Хулиганов задержали, но в течение следующего месяца по всей Западной Германии были зафиксированы ещё около 700 аналогичных нападений на синагоги, еврейские кладбища, государственные учреждения и частные дома. Из 234 вандалов, кого удалось задержать, более чем половине ещё не исполнилось 20 лет. Ещё 20% было от 20 до 30 лет.
Изначально власти объясняли антисемитскую волну 1959/60 гг. пагубным влиянием СМИ. Пресса и телевидение, якобы, настолько раздули этот мелкий инфоповод, что дети с несформировавшейся психикой решили массово последовать нехорошему примеру.
Затем концепция изменилась. Министр обороны Франц Йозеф Штраус заявил об «иностранном следе». Якобы, коммунисты из «так называемой ГДР» настолько хотят опорочить молодую западногерманскую демократию, что исписали свастиками все подъезды в ФРГ. Никаких доказательств в пользу этой версии так и не предоставили.
В итоге в краткосрочной перспективе всё закончилось поправками в Уголовный кодекс, согласно которым за разжигание ненависти против «человеческого достоинства», оскорбления и призывы к насильственным действиям можно было получить не менее трёх месяцев тюрьмы, а также штраф. Кроме того, был запрещён ультраправый «Союз национальных студентов».
Однако в средне- и долгосрочной перспективе антисемитская волна 1959/60 гг. стала катализатором общественной дискуссии внутри западногерманского общества о том, как в ФРГ вспоминают и оценивают относительно недавний нацистский режим. Оказалось, что либо нейтрально, либо вовсе с тёплыми чувствами.
В течение 1950-х гг. Федеративная республика выстроила демократические политические институты и достигла экономического благополучия без какой-либо внятной рефлексии о нацистском прошлом. Более того, ФРГ в этот период оставалась политически-пассивным, социально-консервативным и реваншистским обществом. Государство на официальном уровне заявляло о своих территориальных претензиях к Польше и Советскому Союзу, требуя вернуть немецкие границы 1937 г. «ГДР» считалась незаконным и нелегитимным режимом.
В массовом сознании нацистская эпоха и её лидеры по-прежнему оценивались с позиций «не всё так однозначно». В 1952 г. 37% респондентов честно отвечали, что Германии было бы лучше без евреев (ещё 43% предпочли воздержаться от ответа). В 1955 г. 48% опрошенных продолжали считать, что Гитлер стал бы величайшим правителем в истории Германии, если бы не ввязался в войну. Главными жертвами Второй мировой большинство западных немцев считали самих себя. Политикой, согласно опросам, интересовались не более 30% респондентов, а 2/3 полагали, что никакого влияния на политическую жизнь они оказать неспособны, а потому туда и не нужно соваться.
В своей статье 1959 г. «Что значит «проработка прошлого?» философ Теодор Адорно писал, что большинство западных немцев хорошо относятся к демократии лишь потому, что она совпала с экономическим процветанием, но у них до сих пор нет никакой внутренней привязанности к этому типу политического режима. Если завтра экономическое благополучие вдруг закончится, значительное число граждан вновь станут готовы принять диктатуру для преодоления кризиса.
Вот репортаж западногерманского телевидения 1959 г., где школьникам задают вопросы о Гитлере и нацизме. С трудом некоторые вспоминают отдельные факты о фюрере: «Улучшил жизнь, победил безработицу, построил автобаны, уделял много внимания материнству и детям». На вопрос о числе жертв концлагерей большинство школьников оперируют цифрами в несколько десятков тысяч человек.
Лишь с 1960-х гг. спустя 15-20 лет после краха нацизма в Западной Германии началась активная общественная дискуссия о значении нацистского прошлого, а также повышение общественной осведомлённости и гражданского участия в политических процессах.
YouTube
Das wissen Schüler aus dem Jahre 1959 über Hitler und den Nationalsozialismus
Jürgen Neven-du Mont fragt 1959 Volksschüler was sie über Hitler und den Nationalsozialismus wissen. In den Köpfen der meisten Schüler hatte Hitler einen kleinen schwarzen Schnurrbart, baute die Autobahnen und schaffte die Taxi-Morde und die Arbeitslosigkeit…
Forwarded from Political sins
Раз тема про Гитлера оказалась такой хайповой, держите вдогонку ещё одну статью, более основополагающую, которая изучала голосование в Германии (1924-1933) через призму экономического поведения.
Анализ был проведён на 1248 регионах. Сохранились не только данные распределения голосов, но и доли занятости и религиозной принадлежности.
Кратко по результатам: доля евреев в округе никак не влияла на результаты голосования, зато очень влияла профессиональная принадлежность. За нацистов голосовали не бедные рабочие, как было в дальнейшем укреплено в мифологии, а вполне себе белые воротнички и средний класс, поскольку они видели эту программу самой выгодной для себя.
Эта статья нравится мне рационализацией довольно эмоциональной темы. Люди не монстры, которые желают зла всем вокруг, а просто рациональные акторы, думающие в первую очередь о своих интересах, но, к сожалению, не особо задумывающиеся о последствиях.
Небольшая цитата из статьи ниже:
Анализ был проведён на 1248 регионах. Сохранились не только данные распределения голосов, но и доли занятости и религиозной принадлежности.
Кратко по результатам: доля евреев в округе никак не влияла на результаты голосования, зато очень влияла профессиональная принадлежность. За нацистов голосовали не бедные рабочие, как было в дальнейшем укреплено в мифологии, а вполне себе белые воротнички и средний класс, поскольку они видели эту программу самой выгодной для себя.
Эта статья нравится мне рационализацией довольно эмоциональной темы. Люди не монстры, которые желают зла всем вокруг, а просто рациональные акторы, думающие в первую очередь о своих интересах, но, к сожалению, не особо задумывающиеся о последствиях.
Небольшая цитата из статьи ниже:
Forwarded from Political sins
Самозанятые, владельцы магазинов и профессиональные работники были основной группой, которая в конечном итоге перешла на поддержку нацистов. В католических округах офисные работники оставались лояльными к СДПГ и особенно к «Зетруму», что согласуется с многогранными стимулами, побуждающими их это делать – в частности, нацистская политика в области сельского хозяйства, непривлекательная для людей, живущих на Юге и Западе.
Другой экономически пострадавшей группой были безработные, которые в итоге поддержали коммунистов (хотя некоторые протестантские безработные проголосовали за СДПГ). Этот вывод согласуется с нынешним пониманием стимулов этих избирателей.
Другой экономически пострадавшей группой были безработные, которые в итоге поддержали коммунистов (хотя некоторые протестантские безработные проголосовали за СДПГ). Этот вывод согласуется с нынешним пониманием стимулов этих избирателей.
Американская карта 1921 г. с флагами и портретами лидеров основных государств мира.
Естественно, Соединённые Штаты расположены вверху по центру. По бокам от них размещены два главных союзника – Великобритания и Франция. Чуть ниже – менее статусная Антанта: бельгийцы, итальянцы, румыны, греки, японцы, португальцы, югославы (с перепутанными цветами флага). Здесь же (1921 год!) российский Андреевский флаг с портретами непохожего на самого себя НИКОЛАЯ Ленина (привет, Галковский), подписанного как «President of Russian Soviet», и Льва Троцкого, который «Minister of War».
В качестве мелких элементов верхнего декора карты изобразили Литву (?!) и Панаму. Чехословакия и Польша хоть и находятся ниже, но зато в общем ряду и в нормальных размерах. Нижний декор карты представлен флагами Шотландии и Ирландии.
В самом низу расположились нейтралы и проигравшие. Веймарской республике по старой памяти нарисовали «имперку», а Венгрии – флаг эпохи двуединой монархии.
Смотреть карту в высоком разрешении можно здесь.
Естественно, Соединённые Штаты расположены вверху по центру. По бокам от них размещены два главных союзника – Великобритания и Франция. Чуть ниже – менее статусная Антанта: бельгийцы, итальянцы, румыны, греки, японцы, португальцы, югославы (с перепутанными цветами флага). Здесь же (1921 год!) российский Андреевский флаг с портретами непохожего на самого себя НИКОЛАЯ Ленина (привет, Галковский), подписанного как «President of Russian Soviet», и Льва Троцкого, который «Minister of War».
В качестве мелких элементов верхнего декора карты изобразили Литву (?!) и Панаму. Чехословакия и Польша хоть и находятся ниже, но зато в общем ряду и в нормальных размерах. Нижний декор карты представлен флагами Шотландии и Ирландии.
В самом низу расположились нейтралы и проигравшие. Веймарской республике по старой памяти нарисовали «имперку», а Венгрии – флаг эпохи двуединой монархии.
Смотреть карту в высоком разрешении можно здесь.
Американская карта 1929 г. с флагами и портретами лидеров основных государств мира.
За основу взята аналогичная карта 1921 г. Иерархическое расположение стран, а также их национальные флаги, включая ошибочные, оставлены прежними. Изменились только портреты глав государств и ключевых государственных деятелей. Если на карте 1921 г. упор был сделан на военных деятелей минувшей войны, то на карте 1929 г. в основном фигурируют уже высокопоставленные политики.
Советский Союз по-прежнему представлен Андреевским флагом (!). Вместо умершего Николая Ленина пост «President of Russian Soviet» занимает Алексей Рыков. Однако рядом уже изображён ИВАН СТАЛИН, подписанный как «New Soviet Emperor».
Смотреть карту в полном разрешении можно здесь.
За основу взята аналогичная карта 1921 г. Иерархическое расположение стран, а также их национальные флаги, включая ошибочные, оставлены прежними. Изменились только портреты глав государств и ключевых государственных деятелей. Если на карте 1921 г. упор был сделан на военных деятелей минувшей войны, то на карте 1929 г. в основном фигурируют уже высокопоставленные политики.
Советский Союз по-прежнему представлен Андреевским флагом (!). Вместо умершего Николая Ленина пост «President of Russian Soviet» занимает Алексей Рыков. Однако рядом уже изображён ИВАН СТАЛИН, подписанный как «New Soviet Emperor».
Смотреть карту в полном разрешении можно здесь.
Вечеринка у кайзера
У Вильгельма II было несчастливое детство. При рождении ему повредили шею и левую руку. Всё детство прошло в мучительных, едва ли не садистских усилиях родителей «исправить» физические дефекты наследника. Особой теплотой к «увечному» отпрыску они не отличались.
Из-за физических дефектов и пренебрежительного отношения родителей Вильгельм чувствовал себя ущербным и пытался компенсировать это огромным самомнением и эгоцентризмом. Если его родители – принцесса Виктория и будущий кайзер Фридрих III, являлись либералами в английском духе, то наследник вырос сторонником сильной авторитарной монархии в прусском стиле.
29-летний Вильгельм вступил на престол в 1888 г. Вскоре император отправил в отставку канцлера Отто фон Бисмарка за его излишнюю самостоятельность. Отныне кайзер подбирал себе таких канцлеров, которые либо не имели опыта, либо являлись глубокими стариками, либо высказывали ему полную покорность. Такую кадровую политику прозвали «личным полком императора».
Ещё до того, как стать кайзером, Вильгельм сблизился с графом Филиппом цу Эйленбургом, который был на 12 лет старше и являлся послом Германии в Вене. Со временем вокруг графского поместья Либенберг вырос целый «мужской клуб». Почтенные джентльмены совместно проводили время в интеллектуальных беседах, охотились, музицировали и чудачились. Например, графу фон Гёрцу как-то было предложено стать пуделем на поводке – с шерстью спереди и в телесном трико сзади с имитацией жопы и члена собаки. Граф должен был лаять под музыку, а все остальные – смеяться и веселиться.
Не все члены Либенбергского кружка были геями, но некоторые определённо ими являлись. Например, сам граф Эйленбург, у которого были многолетние отношения с комендантом Берлина генералом Куно фон Мольтке.
В 1900 г. один из членов клуба Бернгард фон Бюлов был назначен новым канцлером. В глазах части общественности Либенбергский клуб превратился едва ли не в «альтернативное правительство» Рейха, где изнеженные гомо-аристократы решали судьбы Германии и всячески разлагали императора.
В 1906 г. правый журналист и редактор журнала «Будущее» Максимилиан Харден начал медийную атаку на Либенбергский кружок. Совсем недавно случился Первый марокканский кризис, по итогам которого Германия признала Марокко сферой интересов Франции. Немецкие турбо-патриоты, включая Хардена, стали утверждать, будто виновниками столь позорного слива является клика геев, которые правят страной. Женоподобные аристократы забыли «мужскую» политику Бисмарка, и теперь империей правит «слабак» «Вильгельм Миролюбивый», непосредственно связанный с гей-лобби.
В течение трёх лет весь мир наблюдал за чередой газетных разоблачений и судебных процессов против Хардена за клевету, на которых полоскалась вся личная интимная жизнь государственной элиты. Графа Эйленбурга привлекли к суду за гомосексуальность – тогда в Германии это была 175-я статья Уголовного кодекса. По отношению к совершеннолетним её декриминализуют лишь в 1958 г. в Восточной Германии и в 1969 г. в Западной.
В разгар скандала в ноябре 1908 г. скоропостижно скончался ещё один член Либенбергского клуба – глава личного императорского Военного кабинета генерал граф Дитрих фон Хюльзен-Хезелер. Он умер от сердечного приступа, когда танцевал перед кайзером в пачке балерины и в шляпе с павлиньими перьями.
В конце концов, в 1909 г. всё закончилось закулисным «мировым соглашением» между Харденом и теми, кто обвинял его в клевете. Опозоренный Эйленбург тяжело заболел, и суд над ним так и не состоялся. Вильгельм II был вынужден отказаться от своих друзей и вскоре отправил в отставку канцлера Бюлова, с которым у него ухудшились отношения.
Новый канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег уже не принадлежал к «личному полку императора». Значение кайзера в непосредственном оперативном управлении государством существенно снизилось.
Тем не менее гей-скандал привёл к победе турбо-патриотов, и теперь Вильгельм II был заинтересован в том, чтобы показать себя более агрессивным и воинственным национальным лидером ради избавления от репутации «слабака».
У Вильгельма II было несчастливое детство. При рождении ему повредили шею и левую руку. Всё детство прошло в мучительных, едва ли не садистских усилиях родителей «исправить» физические дефекты наследника. Особой теплотой к «увечному» отпрыску они не отличались.
Из-за физических дефектов и пренебрежительного отношения родителей Вильгельм чувствовал себя ущербным и пытался компенсировать это огромным самомнением и эгоцентризмом. Если его родители – принцесса Виктория и будущий кайзер Фридрих III, являлись либералами в английском духе, то наследник вырос сторонником сильной авторитарной монархии в прусском стиле.
29-летний Вильгельм вступил на престол в 1888 г. Вскоре император отправил в отставку канцлера Отто фон Бисмарка за его излишнюю самостоятельность. Отныне кайзер подбирал себе таких канцлеров, которые либо не имели опыта, либо являлись глубокими стариками, либо высказывали ему полную покорность. Такую кадровую политику прозвали «личным полком императора».
Ещё до того, как стать кайзером, Вильгельм сблизился с графом Филиппом цу Эйленбургом, который был на 12 лет старше и являлся послом Германии в Вене. Со временем вокруг графского поместья Либенберг вырос целый «мужской клуб». Почтенные джентльмены совместно проводили время в интеллектуальных беседах, охотились, музицировали и чудачились. Например, графу фон Гёрцу как-то было предложено стать пуделем на поводке – с шерстью спереди и в телесном трико сзади с имитацией жопы и члена собаки. Граф должен был лаять под музыку, а все остальные – смеяться и веселиться.
Не все члены Либенбергского кружка были геями, но некоторые определённо ими являлись. Например, сам граф Эйленбург, у которого были многолетние отношения с комендантом Берлина генералом Куно фон Мольтке.
В 1900 г. один из членов клуба Бернгард фон Бюлов был назначен новым канцлером. В глазах части общественности Либенбергский клуб превратился едва ли не в «альтернативное правительство» Рейха, где изнеженные гомо-аристократы решали судьбы Германии и всячески разлагали императора.
В 1906 г. правый журналист и редактор журнала «Будущее» Максимилиан Харден начал медийную атаку на Либенбергский кружок. Совсем недавно случился Первый марокканский кризис, по итогам которого Германия признала Марокко сферой интересов Франции. Немецкие турбо-патриоты, включая Хардена, стали утверждать, будто виновниками столь позорного слива является клика геев, которые правят страной. Женоподобные аристократы забыли «мужскую» политику Бисмарка, и теперь империей правит «слабак» «Вильгельм Миролюбивый», непосредственно связанный с гей-лобби.
В течение трёх лет весь мир наблюдал за чередой газетных разоблачений и судебных процессов против Хардена за клевету, на которых полоскалась вся личная интимная жизнь государственной элиты. Графа Эйленбурга привлекли к суду за гомосексуальность – тогда в Германии это была 175-я статья Уголовного кодекса. По отношению к совершеннолетним её декриминализуют лишь в 1958 г. в Восточной Германии и в 1969 г. в Западной.
В разгар скандала в ноябре 1908 г. скоропостижно скончался ещё один член Либенбергского клуба – глава личного императорского Военного кабинета генерал граф Дитрих фон Хюльзен-Хезелер. Он умер от сердечного приступа, когда танцевал перед кайзером в пачке балерины и в шляпе с павлиньими перьями.
В конце концов, в 1909 г. всё закончилось закулисным «мировым соглашением» между Харденом и теми, кто обвинял его в клевете. Опозоренный Эйленбург тяжело заболел, и суд над ним так и не состоялся. Вильгельм II был вынужден отказаться от своих друзей и вскоре отправил в отставку канцлера Бюлова, с которым у него ухудшились отношения.
Новый канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег уже не принадлежал к «личному полку императора». Значение кайзера в непосредственном оперативном управлении государством существенно снизилось.
Тем не менее гей-скандал привёл к победе турбо-патриотов, и теперь Вильгельм II был заинтересован в том, чтобы показать себя более агрессивным и воинственным национальным лидером ради избавления от репутации «слабака».
За 2023 год число подписчиков «Стального шлема» увеличилось более чем на 40%. С чем всех (включая себя) и поздравляю! Оставайтесь (и подписывайтесь!) и в 2024 году – здесь будут не только новые посты, но и нестареющая классика.
Написать всё, что вы обо мне думаете, можно в комментариях. Материально поздравить любимого блогера можно либо по реквизитам;
2200 7007 0405 7750
Либо подпиской на Boosty или Patreon;
Либо вот таким модным образом:
BTC bc1q009wrgfrk6gwm7uzl9gmp3t0pd6p0jpmr7sv50
ETH 0xe78a0C83279410477B7c8A17C8941C5D1D162FB0
USDT (ERC20) 0xe78a0C83279410477B7c8A17C8941C5D1D162FB0
Написать всё, что вы обо мне думаете, можно в комментариях. Материально поздравить любимого блогера можно либо по реквизитам;
2200 7007 0405 7750
Либо подпиской на Boosty или Patreon;
Либо вот таким модным образом:
BTC bc1q009wrgfrk6gwm7uzl9gmp3t0pd6p0jpmr7sv50
ETH 0xe78a0C83279410477B7c8A17C8941C5D1D162FB0
USDT (ERC20) 0xe78a0C83279410477B7c8A17C8941C5D1D162FB0