В любом случае, она никогда не вернется в свой большой каменный дом, потому что диктатура черных полковников падет только через тринадцать лет, когда ей будет восемьдесят два. И только тогда Греция начнет выдавать первые разрешения на возвращение тем из беженцев, кто признает себя греком и откажется от своей македонской идентичности.
Но сейчас 24 февраля 1961 года, пожилая женщина плачет в Ташкенте, и я знаю, что никто не утешит ее горя.
...конечно, сейчас 21 октября 2019 года, за окном золотая немецкая осень в Ольденьбурге, но я читаю записи своего предшественника и коллеги, и мое сердце сжимается.
#ditari
Но сейчас 24 февраля 1961 года, пожилая женщина плачет в Ташкенте, и я знаю, что никто не утешит ее горя.
...конечно, сейчас 21 октября 2019 года, за окном золотая немецкая осень в Ольденьбурге, но я читаю записи своего предшественника и коллеги, и мое сердце сжимается.
#ditari
4.11.2016
Звуки знакомого языка разбудили воспоминания.
В начале сентября я ехал из Корчи в Салоники на машине. С утра всё было как-то не просто; один таксист обещал меня подвезти, но у него не набрался полный борт, и он никуда не поехал. Я сидел на рюкзаке и думал было, что отправлюсь на автобусе (не меньше семи часов с перспективой двухчасового стояния на границе под палящим солнцем). Но ребята, которые всегда тусуются рядом с офисами транспортных компаний за Гранд-отелем, в последние пятнадцать минут до отправления нашли мне какую-то супружескую пару, которая как раз уезжала в Салоники на собственной машине (мерседес, явно видавший виды, с порванной обивкой салона, но удивительно мягким ходом).
Оказалось, что тетенька - родная сестра жены моего ключевого собеседника в селе Полена, как и та, родом из влашского ( = аромунского) села Шипска, что в нескольких километрах от Воскопои. И, конечно, с супругом она разговаривала в основном на влашском. Кроме нас троих в машине ехал молодой человек с лихим чубом, тоже влах из Полены. Он был омогенис, то есть греческое государство признало его принадлежность к греческому миру и выдало ему паспорт. Это накладывало на него определенные обязательства, в частности - отслужить в греческой армии. Для этого он и ехал в Салоники. Кажется, его долго и хорошо провожали, потому что мы собирали его вещи по всему центру, а сам он опоздал на сорок минут, за что получил жесточайший выговор от шофера. На заднем сидении поместился еще один влах, он вез в Салоники тазик с брынзой и очень переживал, что на жаре она испортится.
И вот я ехал на этом черном мерседесе во влашской компании, периодически делал усилие и вставлял свои пять копеек в разговор (на уровне Hiu ditu Rusie, zburesku nihjam limbë armënjaskë), кругом безумно пахло брынзой, шофер с женой и молодой омогенис обсуждали по-влашски каких-то бесконечных родственников и кто кому кем приходится, вокруг были зеленые горы, а впереди были Салоники, самолет и далекий северный город, где не умеют делать брынзу и не знают родственников дальше второго колена.
#ditari
Звуки знакомого языка разбудили воспоминания.
В начале сентября я ехал из Корчи в Салоники на машине. С утра всё было как-то не просто; один таксист обещал меня подвезти, но у него не набрался полный борт, и он никуда не поехал. Я сидел на рюкзаке и думал было, что отправлюсь на автобусе (не меньше семи часов с перспективой двухчасового стояния на границе под палящим солнцем). Но ребята, которые всегда тусуются рядом с офисами транспортных компаний за Гранд-отелем, в последние пятнадцать минут до отправления нашли мне какую-то супружескую пару, которая как раз уезжала в Салоники на собственной машине (мерседес, явно видавший виды, с порванной обивкой салона, но удивительно мягким ходом).
Оказалось, что тетенька - родная сестра жены моего ключевого собеседника в селе Полена, как и та, родом из влашского ( = аромунского) села Шипска, что в нескольких километрах от Воскопои. И, конечно, с супругом она разговаривала в основном на влашском. Кроме нас троих в машине ехал молодой человек с лихим чубом, тоже влах из Полены. Он был омогенис, то есть греческое государство признало его принадлежность к греческому миру и выдало ему паспорт. Это накладывало на него определенные обязательства, в частности - отслужить в греческой армии. Для этого он и ехал в Салоники. Кажется, его долго и хорошо провожали, потому что мы собирали его вещи по всему центру, а сам он опоздал на сорок минут, за что получил жесточайший выговор от шофера. На заднем сидении поместился еще один влах, он вез в Салоники тазик с брынзой и очень переживал, что на жаре она испортится.
И вот я ехал на этом черном мерседесе во влашской компании, периодически делал усилие и вставлял свои пять копеек в разговор (на уровне Hiu ditu Rusie, zburesku nihjam limbë armënjaskë), кругом безумно пахло брынзой, шофер с женой и молодой омогенис обсуждали по-влашски каких-то бесконечных родственников и кто кому кем приходится, вокруг были зеленые горы, а впереди были Салоники, самолет и далекий северный город, где не умеют делать брынзу и не знают родственников дальше второго колена.
#ditari
Из старых записей. Евреи и влахи на корчанском базаре
После того, как Воскопою/Москополис стер с лица земли Али Паша Тепелена, влахи-москополиты спустились с гор и частично поселились в Корче. В восемнадцатом веке это был ничем не примечательный город, в котором было всего две стоящих вещи: мечеть Ильяса Бея Мирахори (местные говорят: до полудня Илия, после полудня Ильяс, да и мечеть эта на самом деле была православной церковью в свое время) и базар. Город был стратегически выгодно расположен на перекрестке торговых путей - торговцы из Манастира и Охрида шли через него на Янину со своими караванами и многочисленными стадами, руно которых блестело под солнцем, подобно речной воде. Закат Воскопои означал расцвет Корчи.
Довольно скоро влахи прибрали к рукам значительную часть торговой активности на базаре. Через некоторое время на активно развивающийся город обратили свое внимание фессалоникийские евреи. Они сделали попытку застолбить территорию на корчанском базаре и открыли несколько магазинов. Но влахи не потерпели конкуренции и развернули настоящую торговую войну, в которой использвали весь доступный арсенал экономических и внеэкономических средств.
Прежде всего влахи перенесли пик своей торговой активности на субботу, которая стала основным базарным днем. Евреи хватались за сердце и причитали, ведь то шекель, а то шаббат. В остальные дни влахи стали подсылать в еврейские магазины старушек. Одетые в черное, с татуированными на лбу и запястьях рук крестами и пронзительным взглядом, ранним утром они дожидались открытия еврейских магазинов, чинно входили, смотрели товар, ругались, торговались, предлагали заведомо невыгодные цены, а затем уходили, поджав сухие губы, так ничего и не купив. Среди османских торговцев (да и сейчас в балканских странах) верили, что каким будет "сефте", то есть почин, первая покупка, таким будет и весь день. Многие торговцы после часового утреннего общения с влашками с грохотом опускали ставни и закрывали магазин до конца дня, ведь удачи уже не будет.
Окончательный удар по еврейскому присутствию на корчанском базаре оказала влашская политика демпингового сбыта товаров ниже себестоимости. Влахи взяли массой - евреям было невыгодно выступать на рынке по заведомо убыточным ценам. На общем собрании было решено сворачивать операции и перебираться обратно на восток, где еврейское большинство процветало в открытых всем ветрам Салониках. Влахи были великодушны и предложили скупить остатки товаров за 10% от исходной цены (тотальная ликвидация, скидка 90% —- ну, мы все периодически видим такого рода объявления на торговых улицах от Эрму и Эгнатии до Бульвара Матери Терезы). Евреи заламывали руки и взывали к христианскому милосердию, но влахи говорили, что никто не мешает погрузить товар на большие подводы и уехать в сторону восхода, ибо болгарские четы, гайдуки, башибузуки и прочие певцы свободы жаждут встречи с ними, а объем товара, который скопился в Корче к этому времени, был таков, что перевозка его серьезными караванами под охраной - да еще и в Салоники, которые от товаров и так ломились - делала бессмысленным всё предприятие.
И так закончилось присутствие евреев на Корчанском базаре.
Источник: Полевые материалы, август 2016; полуструктурированные интервью с бывшим мэром и старыми корчанцами, владельцами лавок на базаре.
На фото: санированный-реновированный новый старый Корчанский базар; Мечеть Ильяса Бея Мирахори с новой старой колокольней (старая колокольня развалилась в землетрясении, новую построили в последние 2-3 года).
#ditari
После того, как Воскопою/Москополис стер с лица земли Али Паша Тепелена, влахи-москополиты спустились с гор и частично поселились в Корче. В восемнадцатом веке это был ничем не примечательный город, в котором было всего две стоящих вещи: мечеть Ильяса Бея Мирахори (местные говорят: до полудня Илия, после полудня Ильяс, да и мечеть эта на самом деле была православной церковью в свое время) и базар. Город был стратегически выгодно расположен на перекрестке торговых путей - торговцы из Манастира и Охрида шли через него на Янину со своими караванами и многочисленными стадами, руно которых блестело под солнцем, подобно речной воде. Закат Воскопои означал расцвет Корчи.
Довольно скоро влахи прибрали к рукам значительную часть торговой активности на базаре. Через некоторое время на активно развивающийся город обратили свое внимание фессалоникийские евреи. Они сделали попытку застолбить территорию на корчанском базаре и открыли несколько магазинов. Но влахи не потерпели конкуренции и развернули настоящую торговую войну, в которой использвали весь доступный арсенал экономических и внеэкономических средств.
Прежде всего влахи перенесли пик своей торговой активности на субботу, которая стала основным базарным днем. Евреи хватались за сердце и причитали, ведь то шекель, а то шаббат. В остальные дни влахи стали подсылать в еврейские магазины старушек. Одетые в черное, с татуированными на лбу и запястьях рук крестами и пронзительным взглядом, ранним утром они дожидались открытия еврейских магазинов, чинно входили, смотрели товар, ругались, торговались, предлагали заведомо невыгодные цены, а затем уходили, поджав сухие губы, так ничего и не купив. Среди османских торговцев (да и сейчас в балканских странах) верили, что каким будет "сефте", то есть почин, первая покупка, таким будет и весь день. Многие торговцы после часового утреннего общения с влашками с грохотом опускали ставни и закрывали магазин до конца дня, ведь удачи уже не будет.
Окончательный удар по еврейскому присутствию на корчанском базаре оказала влашская политика демпингового сбыта товаров ниже себестоимости. Влахи взяли массой - евреям было невыгодно выступать на рынке по заведомо убыточным ценам. На общем собрании было решено сворачивать операции и перебираться обратно на восток, где еврейское большинство процветало в открытых всем ветрам Салониках. Влахи были великодушны и предложили скупить остатки товаров за 10% от исходной цены (тотальная ликвидация, скидка 90% —- ну, мы все периодически видим такого рода объявления на торговых улицах от Эрму и Эгнатии до Бульвара Матери Терезы). Евреи заламывали руки и взывали к христианскому милосердию, но влахи говорили, что никто не мешает погрузить товар на большие подводы и уехать в сторону восхода, ибо болгарские четы, гайдуки, башибузуки и прочие певцы свободы жаждут встречи с ними, а объем товара, который скопился в Корче к этому времени, был таков, что перевозка его серьезными караванами под охраной - да еще и в Салоники, которые от товаров и так ломились - делала бессмысленным всё предприятие.
И так закончилось присутствие евреев на Корчанском базаре.
Источник: Полевые материалы, август 2016; полуструктурированные интервью с бывшим мэром и старыми корчанцами, владельцами лавок на базаре.
На фото: санированный-реновированный новый старый Корчанский базар; Мечеть Ильяса Бея Мирахори с новой старой колокольней (старая колокольня развалилась в землетрясении, новую построили в последние 2-3 года).
#ditari
(1) Каменица (район Корчи), 19.07.2016, Вакуф св. Николая (Айдер Баба)
Если пение кукушки заставало человека дома, то он пел:
Qyqe qyqe manaqyqe,
ku e ke të të vëlla,
në ca oda të mëdha,
po ta therin mos i ka,
gjakun ia pinë me kupe,
dhe mishin ia hanë me bukë.
(Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где твой брат?/ в больших комнатах,/ если твоего брата зарежут, пусть его не будет,/ его кровь пьют из чаши,/ его плоть едят с хлебом.)
При этом надо было съесть кусок хлеба. Если этого не сделать, то ночью не будет сна: его отберет кукушка (говорили: të mundi qyqja, e zuri gjumin 'тебя одолела кукушка, она забрала (твой) сон'). Если же человек слышал пение кукушки вне дома, то сна не будет в любом случае. Это поверье не связано с первым кукованием, так делали каждый раз, как слышали кукушку.
(2) Полена, 20.07.2016. К.Т.
Поверье, связанное с кукушкой: если дети до 15-16 лет долго спят, то им говорят: Ngrihuni më parë se të këndojë qyqja. Qyqja do t'ju mundi 'Вставайте, пока не закуковала кукушка. Кукушка вас одолеет'.
Есть детская песня про кукушку, не связанная с какими-либо поверьями. Она начинается так:
- Qyqe qyqe manaqyqe,
ku mu fjete sonte?
- Fjeta prapa malit,
gjeta frenë e kalit,
ia vura gomarit...
(- Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где же ты сегодня спала?/ - Я спала за горой,/ я нашла конскую уздечку,/ я нацепила ее на осла).
(3) Полена, 20.07.2016. К.Т., влашка из Шипски, жена К.Т.
Когда в первый раз пела кукушка, влахи в Шипске брали земли из-под своего следа. Эту землю завязывали в мешочек, после чего вешали рядом с мартовскими нитями (verorkat) там, где месили хлеб.
Фотография кукушки из интернетов. Фотография Полены и долины Корчи с могилы Исуфа Арапа, которого Али Паша Тепелена послал, чтобы обратить Полену в ислам и забрать местных мастеров для строительства очередной крепости. Как несложно догадаться, миссия Исуфа Арапа не увенчалась успехом. Когда солдаты похоронили Исуфа прямо на том месте, где его сразил меткий выстрел с одного из окрестных холмов, и вернулись в Янину, Али Паша потребовал, чтобы другой военачальник возглавил войско и усмирил бы село. Ответ был лаконичным: "Ja Polena, nё ta mban" ('Вон Полена, если у тебя хватает смелости' - ср. албанский оборот "nё ta mban" досл. 'если у тебя сдержит это' с болгарским "ако ти стиска", и в том и другом случае пропущено вульгарное mbythё/дупе). Эти слова стали пословицей.
#ditari
Если пение кукушки заставало человека дома, то он пел:
Qyqe qyqe manaqyqe,
ku e ke të të vëlla,
në ca oda të mëdha,
po ta therin mos i ka,
gjakun ia pinë me kupe,
dhe mishin ia hanë me bukë.
(Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где твой брат?/ в больших комнатах,/ если твоего брата зарежут, пусть его не будет,/ его кровь пьют из чаши,/ его плоть едят с хлебом.)
При этом надо было съесть кусок хлеба. Если этого не сделать, то ночью не будет сна: его отберет кукушка (говорили: të mundi qyqja, e zuri gjumin 'тебя одолела кукушка, она забрала (твой) сон'). Если же человек слышал пение кукушки вне дома, то сна не будет в любом случае. Это поверье не связано с первым кукованием, так делали каждый раз, как слышали кукушку.
(2) Полена, 20.07.2016. К.Т.
Поверье, связанное с кукушкой: если дети до 15-16 лет долго спят, то им говорят: Ngrihuni më parë se të këndojë qyqja. Qyqja do t'ju mundi 'Вставайте, пока не закуковала кукушка. Кукушка вас одолеет'.
Есть детская песня про кукушку, не связанная с какими-либо поверьями. Она начинается так:
- Qyqe qyqe manaqyqe,
ku mu fjete sonte?
- Fjeta prapa malit,
gjeta frenë e kalit,
ia vura gomarit...
(- Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где же ты сегодня спала?/ - Я спала за горой,/ я нашла конскую уздечку,/ я нацепила ее на осла).
(3) Полена, 20.07.2016. К.Т., влашка из Шипски, жена К.Т.
Когда в первый раз пела кукушка, влахи в Шипске брали земли из-под своего следа. Эту землю завязывали в мешочек, после чего вешали рядом с мартовскими нитями (verorkat) там, где месили хлеб.
Фотография кукушки из интернетов. Фотография Полены и долины Корчи с могилы Исуфа Арапа, которого Али Паша Тепелена послал, чтобы обратить Полену в ислам и забрать местных мастеров для строительства очередной крепости. Как несложно догадаться, миссия Исуфа Арапа не увенчалась успехом. Когда солдаты похоронили Исуфа прямо на том месте, где его сразил меткий выстрел с одного из окрестных холмов, и вернулись в Янину, Али Паша потребовал, чтобы другой военачальник возглавил войско и усмирил бы село. Ответ был лаконичным: "Ja Polena, nё ta mban" ('Вон Полена, если у тебя хватает смелости' - ср. албанский оборот "nё ta mban" досл. 'если у тебя сдержит это' с болгарским "ако ти стиска", и в том и другом случае пропущено вульгарное mbythё/дупе). Эти слова стали пословицей.
#ditari
январь 2016
Просыпаюсь оттого, что поезд останавливается и хлопают двери тамбуров. Зима, темно, может быть, часа два ночи. За окном в свете фонаря вывеска на здании вокзала: "Θῆβαι".
Так вот вы какие, семивратные Фивы, город Кадма, создателя эллинских письмен, победителя дракона, ставшего драконом после смерти своих детей.
Да, могу сказать я теперь, я был в Фивах, там ночь, светит фонарь и хлопают двери тамбуров в поезде.
январь 2018
В этот раз я проезжаю Фивы днём. Мой рассказ про то, как в греческом ночном поезде хлопают двери в Фивах, произвел завораживающее впечатление на В., и я подумал, что было бы неплохо сделать фотографию с надписью "Θῆβαι" (старой, еще на кафаревусе — с 1974 года ее так и не поменяли).
Ступаю на перрон и делаю один снимок. Двери поезда закрываются за мной. Я вдыхаю январский фиванский воздух и затем нажимаю на кнопку открытия дверей, но ничего не происходит. В этот момент поезд медленно начинает двигаться. Я иду рядом с ним и стучу в дверь, и еще нажимаю на кнопку, но по-прежнему ничего не происходит, а поезд едет всё быстрее и быстрее. Наконец, он уезжает от платформы. а я стою под надписью "Θῆβαι" в сугробе как дура без подарка. Стоит ли говорить, что вместе с поездом уехал весь мой багаж.
Машинально проверяю карманы — телефон на месте, паспорт на месте, есть даже немного денег, как раз хватит, чтобы начать новую жизнь.
Конечно, я поступил скучнее, позвонил товарищу в Афины, который сладко спал — всё-таки было около восьми утра. Он рванулся на вокзал и успел как раз к прибытию поезда, а я приехал через полчасика на ламповом рельсовом автобусе, внутри которого урчал дизель и который сильно качало на поворотах.
Фотография надписи "Θῆβαι", к сожалению, исчезла вместе со многими вещами, оставшимися в прошлом году, но эта картинка всегда будет в моей памяти.
Надо бы поехать в Фивы и начать там новую жизнь, пусть даже хотя бы ненадолго и понарошку.
#ditari
Просыпаюсь оттого, что поезд останавливается и хлопают двери тамбуров. Зима, темно, может быть, часа два ночи. За окном в свете фонаря вывеска на здании вокзала: "Θῆβαι".
Так вот вы какие, семивратные Фивы, город Кадма, создателя эллинских письмен, победителя дракона, ставшего драконом после смерти своих детей.
Да, могу сказать я теперь, я был в Фивах, там ночь, светит фонарь и хлопают двери тамбуров в поезде.
январь 2018
В этот раз я проезжаю Фивы днём. Мой рассказ про то, как в греческом ночном поезде хлопают двери в Фивах, произвел завораживающее впечатление на В., и я подумал, что было бы неплохо сделать фотографию с надписью "Θῆβαι" (старой, еще на кафаревусе — с 1974 года ее так и не поменяли).
Ступаю на перрон и делаю один снимок. Двери поезда закрываются за мной. Я вдыхаю январский фиванский воздух и затем нажимаю на кнопку открытия дверей, но ничего не происходит. В этот момент поезд медленно начинает двигаться. Я иду рядом с ним и стучу в дверь, и еще нажимаю на кнопку, но по-прежнему ничего не происходит, а поезд едет всё быстрее и быстрее. Наконец, он уезжает от платформы. а я стою под надписью "Θῆβαι" в сугробе как дура без подарка. Стоит ли говорить, что вместе с поездом уехал весь мой багаж.
Машинально проверяю карманы — телефон на месте, паспорт на месте, есть даже немного денег, как раз хватит, чтобы начать новую жизнь.
Конечно, я поступил скучнее, позвонил товарищу в Афины, который сладко спал — всё-таки было около восьми утра. Он рванулся на вокзал и успел как раз к прибытию поезда, а я приехал через полчасика на ламповом рельсовом автобусе, внутри которого урчал дизель и который сильно качало на поворотах.
Фотография надписи "Θῆβαι", к сожалению, исчезла вместе со многими вещами, оставшимися в прошлом году, но эта картинка всегда будет в моей памяти.
Надо бы поехать в Фивы и начать там новую жизнь, пусть даже хотя бы ненадолго и понарошку.
#ditari
Helsingissä, 6. helmikuuta 2020
За окном холодное северное солнце и минус пять, ветер гоняет редкий снег, зеленые трамваи гремят на повороте Кайсаниеменкату. Мы же собрались на четвертом этаже Metsätalo и прилежно учим албанский язык. Зачем же? Например, чтобы разбирать интересные примеры с посессивными согласовательными артиклями.
Я пишу: "Me i u mbushë menja ndonjênit nder dielm me u dà prej t'et, del pà pjesë e pà gjâ". «Если решит кто из сыновей отделиться от отца, пусть идет, не имея части и вещи [в отцовском хозяйстве]» (Канун Леки Дукагьини, Гл. 13, §62k).
>>>
#ditari
За окном холодное северное солнце и минус пять, ветер гоняет редкий снег, зеленые трамваи гремят на повороте Кайсаниеменкату. Мы же собрались на четвертом этаже Metsätalo и прилежно учим албанский язык. Зачем же? Например, чтобы разбирать интересные примеры с посессивными согласовательными артиклями.
Я пишу: "Me i u mbushë menja ndonjênit nder dielm me u dà prej t'et, del pà pjesë e pà gjâ". «Если решит кто из сыновей отделиться от отца, пусть идет, не имея части и вещи [в отцовском хозяйстве]» (Канун Леки Дукагьини, Гл. 13, §62k).
>>>
#ditari
>>>
Прекрасная фраза, ради которой можно влюбиться в гегские диалекты. Здесь есть гегские инфинитивы („me u mbushë“ = „me u mbushur“, «наполниться», „ me u dà“ = „me u ndarë“, «отделиться»), специфический гегский синтаксис (инфинитив в роли обстоятельства времени в „me u mbushë menja“, «когда наполнится ум» – это ли не прекрасно?), фразеология (про «наполнившийся ум» – на самом деле переводится как «решиться»), гегские носовые звуки и многое другое (кажется, даже мое любимое альвеолярное «эн», хотя я не знаю, есть ли оно в диалекте о. Штьефена Гечови, составителя Кануна). И конечно же, „prej t'et“, «от его отца» (с тем самым посессивным связующим артиклем, да еще и в умляутной форме. Такие артикли мы переводим притяжательным местоимением: i ati „его отец“, e ema „его мать“ и т.д.).
Финские коллеги вздыхают. Они разделяют мою любовь к албанскому языку и к его гегским диалектам. В этот свой приезд я обнаружил на доске свои же заметки по образованию причастий, оставленные еще в сентябре, и коллеги обещают не стирать параграф 62к Кануна Леки Дукагьини по крайней мере до моего следующего приезда.
Эфемерный текст, написанный моей рукой на белой доске в далеком северном городе, останется там, даже когда я буду на другом краю земли (ведь через два месяца я надеюсь пересечь Американский континентальный водораздел). Это наполняет меня странными эмоциями. В чем-то Хельсинки стал для меня родным – когда я захожу в кабинет, моя рука помнит, где находится выключатель, на шестом этаже до сих пор висит моя карта «Петрозаводск – Выборг», а сегодня на столе у М. я обнаружил свою флешку, позабытую в прошлый раз, и рядом с ней ручку из одного университетского методического кабинета в Ольденбурге. Из Хельсинки я какое-то время каждую неделю ездил на работу в Москву, тут у меня был годовой абонемент на велосипеды.
Мне кажется, что даже если меня вдруг не станет (что в голове совершенно не помещается), этот город бережно сохранит казалось бы мимолетные следы моего присутствия.
#ditari
Прекрасная фраза, ради которой можно влюбиться в гегские диалекты. Здесь есть гегские инфинитивы („me u mbushë“ = „me u mbushur“, «наполниться», „ me u dà“ = „me u ndarë“, «отделиться»), специфический гегский синтаксис (инфинитив в роли обстоятельства времени в „me u mbushë menja“, «когда наполнится ум» – это ли не прекрасно?), фразеология (про «наполнившийся ум» – на самом деле переводится как «решиться»), гегские носовые звуки и многое другое (кажется, даже мое любимое альвеолярное «эн», хотя я не знаю, есть ли оно в диалекте о. Штьефена Гечови, составителя Кануна). И конечно же, „prej t'et“, «от его отца» (с тем самым посессивным связующим артиклем, да еще и в умляутной форме. Такие артикли мы переводим притяжательным местоимением: i ati „его отец“, e ema „его мать“ и т.д.).
Финские коллеги вздыхают. Они разделяют мою любовь к албанскому языку и к его гегским диалектам. В этот свой приезд я обнаружил на доске свои же заметки по образованию причастий, оставленные еще в сентябре, и коллеги обещают не стирать параграф 62к Кануна Леки Дукагьини по крайней мере до моего следующего приезда.
Эфемерный текст, написанный моей рукой на белой доске в далеком северном городе, останется там, даже когда я буду на другом краю земли (ведь через два месяца я надеюсь пересечь Американский континентальный водораздел). Это наполняет меня странными эмоциями. В чем-то Хельсинки стал для меня родным – когда я захожу в кабинет, моя рука помнит, где находится выключатель, на шестом этаже до сих пор висит моя карта «Петрозаводск – Выборг», а сегодня на столе у М. я обнаружил свою флешку, позабытую в прошлый раз, и рядом с ней ручку из одного университетского методического кабинета в Ольденбурге. Из Хельсинки я какое-то время каждую неделю ездил на работу в Москву, тут у меня был годовой абонемент на велосипеды.
Мне кажется, что даже если меня вдруг не станет (что в голове совершенно не помещается), этот город бережно сохранит казалось бы мимолетные следы моего присутствия.
#ditari
>>>>
(3)
Мой чемодан стучит колесиками по плиточке на берегу озера, я дохожу от парковки, где меня высадил шофер, до местной станции КТЕЛ и сажусь за столик у местного кафе. Кафе закрыто, но мне особо ничего и не нужно, за последние двое суток я выпил столько кофе, что еще немного, и я смогу побежать до Салоник наперегонки с автобусом. На озере громко кряхтят и стонут лягушки, ветер шумит в камышах.
Через полтора часа, в пять тридцать утра подъезжает большой зеленый автобус. Шофер открывает обе двери, я захожу — никого нет, я еду один, ну, не удивительно, все нормальные люди в это время спят.
К восьми я в Салониках на огромном КТЕЛе на западной развязке. Солнце светит неимоверно. Прыгаю на автобус-экспресс до КТЕЛ «Халкидики», и через час я уже там, сажусь на другой экспресс до полуострова Кассандра. Выхожу в раскаленный ад в Криопиги, вокруг трех- и четырехзвездочные отели, много надписей на русском, обгоревшие русские туристки в тонких белых платьях.
Мы сидим с Ж. рядом с бассейном. Ж. проходит практику от своего туристического вуза — в этот раз она отправилась на весь сезон на Халкидики, продает турикам экскурсии, слегка анимирует и страдает от отсутствия досуга.
Я в несколько воздушно-эйфорическом состоянии — ехал больше суток, и наконец достиг цели. Тут к нам подсаживается с праздным видом какой-то турик из Питера. «А вот такая экскурсия это как, а вот это куда, а там что». Ж. что-то ему впаривает. Мы разговариваемся: он прилетел вчера, Греция очень нравится, еда по расписанию, безлимитный бар.
«А ты когда прилетел?» — говорит он мне. И в этот момент я понимаю, насколько в разных мирах мы с ним сейчас находимся, хотя, казалось бы, и сидим в метре друг от друга на краю бассейна. Что ж, дорогой, устраивайся поудобнее, тебе предстоит выслушать странную историю.
По прошествии шести лет могу сказать, что ничего из влашской грамматики, ради которой я сделал такой крюк по дороге из Белграда в Салоники, не вышло, потому что влахи перессорились и еще и меня втянули в свои свары, после чего я им сказал, что пусть они лучше как-нибудь без меня.
Обесценивает ли это мое передвижение? Вряд ли, потому что в моем сознании путь Белград-Подгорица-Шкодра-Тирана-Корча-Касторья-Салоники-Криопиги сшил сразу несколько частей Балкан, которые до этого я воспринимал совсем отдельно друг от друга.
#ditari
(3)
Мой чемодан стучит колесиками по плиточке на берегу озера, я дохожу от парковки, где меня высадил шофер, до местной станции КТЕЛ и сажусь за столик у местного кафе. Кафе закрыто, но мне особо ничего и не нужно, за последние двое суток я выпил столько кофе, что еще немного, и я смогу побежать до Салоник наперегонки с автобусом. На озере громко кряхтят и стонут лягушки, ветер шумит в камышах.
Через полтора часа, в пять тридцать утра подъезжает большой зеленый автобус. Шофер открывает обе двери, я захожу — никого нет, я еду один, ну, не удивительно, все нормальные люди в это время спят.
К восьми я в Салониках на огромном КТЕЛе на западной развязке. Солнце светит неимоверно. Прыгаю на автобус-экспресс до КТЕЛ «Халкидики», и через час я уже там, сажусь на другой экспресс до полуострова Кассандра. Выхожу в раскаленный ад в Криопиги, вокруг трех- и четырехзвездочные отели, много надписей на русском, обгоревшие русские туристки в тонких белых платьях.
Мы сидим с Ж. рядом с бассейном. Ж. проходит практику от своего туристического вуза — в этот раз она отправилась на весь сезон на Халкидики, продает турикам экскурсии, слегка анимирует и страдает от отсутствия досуга.
Я в несколько воздушно-эйфорическом состоянии — ехал больше суток, и наконец достиг цели. Тут к нам подсаживается с праздным видом какой-то турик из Питера. «А вот такая экскурсия это как, а вот это куда, а там что». Ж. что-то ему впаривает. Мы разговариваемся: он прилетел вчера, Греция очень нравится, еда по расписанию, безлимитный бар.
«А ты когда прилетел?» — говорит он мне. И в этот момент я понимаю, насколько в разных мирах мы с ним сейчас находимся, хотя, казалось бы, и сидим в метре друг от друга на краю бассейна. Что ж, дорогой, устраивайся поудобнее, тебе предстоит выслушать странную историю.
По прошествии шести лет могу сказать, что ничего из влашской грамматики, ради которой я сделал такой крюк по дороге из Белграда в Салоники, не вышло, потому что влахи перессорились и еще и меня втянули в свои свары, после чего я им сказал, что пусть они лучше как-нибудь без меня.
Обесценивает ли это мое передвижение? Вряд ли, потому что в моем сознании путь Белград-Подгорица-Шкодра-Тирана-Корча-Касторья-Салоники-Криопиги сшил сразу несколько частей Балкан, которые до этого я воспринимал совсем отдельно друг от друга.
#ditari
5 августа 2016
В греческом селе Ватохори я увидел краем глаза что-то с левой стороны дороги и, резко затормозив, припарковался на первом свободном пятачке. Для студентов это выглядело так: посередине дороги М.М. вдруг начинает громко причитать (о господи, о святые угодники, вы это видели, нет, вы это видели?), бросает машину на первом попавшемся месте и, схватив камеру, убегает прочь.
Часть штукатурки со здания обвалилась, обнажив слой сороковых годов и надпись на македонском языке, оставленную солдатами Демократической Армии Греции (их основной базой являлись северные районы; в некоторые моменты славяне севера Греции составляли до 60% боевого состава ДАГ):
"IIот борбен конгрес на Н.О.Ф. нека биди станциа за борбена офанзива за цврстуењето на братството и единството на македонскиот народ <...> ‘Пусть Второй военный съезд Национального Освободительного фронта будет основой (?) военного наступления для укрепления братства и единства македонского народа’."
Я думаю, что это очень хорошая метафора: современность, modernity на самом деле оказывается достаточно тонким слоем штукатурки, под которым таятся самые разнообразные вещи. Кажется, что современность достаточно прочна, мы прекрасно себя чувствуем в ней, пользуясь благами цивилизации, и нам кажется, что при нашей жизни возможны только позитивные изменения. Но это совсем не так, потому что эта штукатурка может в любой момент осыпаться, оставив нас лицом к лицу с вещами, которые в нашем понимании принадлежат к глубокому прошлому.
#ditari
В греческом селе Ватохори я увидел краем глаза что-то с левой стороны дороги и, резко затормозив, припарковался на первом свободном пятачке. Для студентов это выглядело так: посередине дороги М.М. вдруг начинает громко причитать (о господи, о святые угодники, вы это видели, нет, вы это видели?), бросает машину на первом попавшемся месте и, схватив камеру, убегает прочь.
Часть штукатурки со здания обвалилась, обнажив слой сороковых годов и надпись на македонском языке, оставленную солдатами Демократической Армии Греции (их основной базой являлись северные районы; в некоторые моменты славяне севера Греции составляли до 60% боевого состава ДАГ):
"IIот борбен конгрес на Н.О.Ф. нека биди станциа за борбена офанзива за цврстуењето на братството и единството на македонскиот народ <...> ‘Пусть Второй военный съезд Национального Освободительного фронта будет основой (?) военного наступления для укрепления братства и единства македонского народа’."
Я думаю, что это очень хорошая метафора: современность, modernity на самом деле оказывается достаточно тонким слоем штукатурки, под которым таятся самые разнообразные вещи. Кажется, что современность достаточно прочна, мы прекрасно себя чувствуем в ней, пользуясь благами цивилизации, и нам кажется, что при нашей жизни возможны только позитивные изменения. Но это совсем не так, потому что эта штукатурка может в любой момент осыпаться, оставив нас лицом к лицу с вещами, которые в нашем понимании принадлежат к глубокому прошлому.
#ditari
Forwarded from Südosteuropäische Rundschau
Из полевых дневников.
В одном из славянских населенных пунктов Северной Греции, 2015:
«На каком языке ты обычно пишешь записки жене?» - «На македонском». – «А какой алфавит ты используешь?» Мнется. «Ну, напиши мне пример, как обычно ты жене пишешь?» (в уме я представляю себе холодильник, обклеенный липучими листочками, ну или печку в доме № 13 по Андреевскому спуску). В блокноте моем тем временем появилась запись большими печатными буквами (и с очень неуверенным написанием): ΓΕΩ ΘΑΕΡΘΟ.
С одной стороны, не у меня одного проблемы с греческой орфографией.
С другой - я не знал, что можно жить, вообще не умея писать (кириллицу он тоже не знает, потому что всю жизнь живет в Греции).
С третьей, испытываю угрызения совести, вот ведь прикопался к человеку, поставил его в неловкое положение.
С четвертой, когда в школе нет обучения на родном языке, а обучение на языке государства поставлено из рук вон плохо (здесь я говорю про ситуацию в начале-середине 1950-х, когда информант ходил в школу) - получается то, что получается.
PS. Пишется пресловутая фраза в современной греческой орфографии так: Εγώ θα έρθω (а в той орфографии, которая была в 1950-е, насколько я понимаю, как Ἐγὼ θα '΄ερθω)
#ditari
В одном из славянских населенных пунктов Северной Греции, 2015:
«На каком языке ты обычно пишешь записки жене?» - «На македонском». – «А какой алфавит ты используешь?» Мнется. «Ну, напиши мне пример, как обычно ты жене пишешь?» (в уме я представляю себе холодильник, обклеенный липучими листочками, ну или печку в доме № 13 по Андреевскому спуску). В блокноте моем тем временем появилась запись большими печатными буквами (и с очень неуверенным написанием): ΓΕΩ ΘΑΕΡΘΟ.
С одной стороны, не у меня одного проблемы с греческой орфографией.
С другой - я не знал, что можно жить, вообще не умея писать (кириллицу он тоже не знает, потому что всю жизнь живет в Греции).
С третьей, испытываю угрызения совести, вот ведь прикопался к человеку, поставил его в неловкое положение.
С четвертой, когда в школе нет обучения на родном языке, а обучение на языке государства поставлено из рук вон плохо (здесь я говорю про ситуацию в начале-середине 1950-х, когда информант ходил в школу) - получается то, что получается.
PS. Пишется пресловутая фраза в современной греческой орфографии так: Εγώ θα έρθω (а в той орфографии, которая была в 1950-е, насколько я понимаю, как Ἐγὼ θα '΄ερθω)
#ditari
8 августа 2020
«Д., тут к нам чья-то овца прибилась, больная, еле ходит, ты уж вызови нам ветеринара!» — «Вызову!». «А у М. в стаде овца новая, больная, кажется, и непонятно, чья». «Ума не приложу, откуда она взялась, соседи говорят, не их». О чём бы мы ни говорили в этот день, разговор в каждом доме неизбежно сводился к приблудной овце. И у одинокой бабушки, которая боялась коронавируса, и на пчельнике. Казалось, что воздух сгустился вокруг нас, и мы только что и слышали: «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa»! (Про себя я отметил, что в преспанском диалекте "о" в анлауте реализуется с протетическим билабиальным глайдом, как и в ряде эгейских говоров по ту сторону греческой границы).
Уже вечером после примерно пяти часов интервью мы брели по дороге от Долна-Горицы в сторону отеля и совсем не удивились, увидев одинокого пастуха, который тащил по обочине овцу. Она не то чтобы сопротивлялась, но у нее заплетались ноги, руно свалялось и вид был еще более убогий, чем у нас. Под поредевшей шерстью просвечивала розоватая кожа. Мужик тащил ее довольно долго, она явно спотыкалась и падала, поэтому коленочки ее были совсем сбиты, морда была расцарапана колючками, в нос воткнулся пучок соломы, а глаза выражали бесконечную усталость от всего.
«Отец, а тебе помочь?»
Пастух кивнул и отпустил овцу, та обмякла и сползла на землю.
«Жизнь — это страдание», — сказала Н. «Так почему бы не облегчить эту боль тем, кому мы можем помочь?» — спросил я.
Мы подхватили овцу под брюхо. Она весила, наверное, килограммов пятьдесят, если не больше, и была похожа на наполненный жидким жиром бурдюк. Когда мы приподняли ее, она обсыпала нас мелким сухим пометом, и я отдёрнул ногу. Каждый шаг давался нам с трудом, овца норовила выскользнуть из рук. Пастырь добрый носил на плечах маленького ягненочка и все вот уже две тысячи лет умиляются, а тут огромная страдающая овца, с которой мы еле управляемся вдвоем, она срёт, а ты ее тащи. Зачем мы вообще в это дело впряглись? Еще и туфли мне изгадила, а я их в Карштадте за 50 евро купил прямо перед поездкой. «Так вы ее за ноги возьмите» — сказал пастух.
Н. взяла овцу за передние ноги, я за задние, и мы подняли ее. Она вытаращила глаза и сжалась. Дело сначала пошло веселее, но пока мы дошли до загона, конечно, полностью выдохлись. Сгрузили ее в центре площадки у небольшого стога сена, и она так и осталась лежать копытцами кверху. Пастух, кряхтя, перевернул ее на брюхо. Овца немигающими глазами смотрела перед собой. Мы вздохнули и пошли дальше к отелю.
#dele #ditari
«Д., тут к нам чья-то овца прибилась, больная, еле ходит, ты уж вызови нам ветеринара!» — «Вызову!». «А у М. в стаде овца новая, больная, кажется, и непонятно, чья». «Ума не приложу, откуда она взялась, соседи говорят, не их». О чём бы мы ни говорили в этот день, разговор в каждом доме неизбежно сводился к приблудной овце. И у одинокой бабушки, которая боялась коронавируса, и на пчельнике. Казалось, что воздух сгустился вокруг нас, и мы только что и слышали: «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa»! (Про себя я отметил, что в преспанском диалекте "о" в анлауте реализуется с протетическим билабиальным глайдом, как и в ряде эгейских говоров по ту сторону греческой границы).
Уже вечером после примерно пяти часов интервью мы брели по дороге от Долна-Горицы в сторону отеля и совсем не удивились, увидев одинокого пастуха, который тащил по обочине овцу. Она не то чтобы сопротивлялась, но у нее заплетались ноги, руно свалялось и вид был еще более убогий, чем у нас. Под поредевшей шерстью просвечивала розоватая кожа. Мужик тащил ее довольно долго, она явно спотыкалась и падала, поэтому коленочки ее были совсем сбиты, морда была расцарапана колючками, в нос воткнулся пучок соломы, а глаза выражали бесконечную усталость от всего.
«Отец, а тебе помочь?»
Пастух кивнул и отпустил овцу, та обмякла и сползла на землю.
«Жизнь — это страдание», — сказала Н. «Так почему бы не облегчить эту боль тем, кому мы можем помочь?» — спросил я.
Мы подхватили овцу под брюхо. Она весила, наверное, килограммов пятьдесят, если не больше, и была похожа на наполненный жидким жиром бурдюк. Когда мы приподняли ее, она обсыпала нас мелким сухим пометом, и я отдёрнул ногу. Каждый шаг давался нам с трудом, овца норовила выскользнуть из рук. Пастырь добрый носил на плечах маленького ягненочка и все вот уже две тысячи лет умиляются, а тут огромная страдающая овца, с которой мы еле управляемся вдвоем, она срёт, а ты ее тащи. Зачем мы вообще в это дело впряглись? Еще и туфли мне изгадила, а я их в Карштадте за 50 евро купил прямо перед поездкой. «Так вы ее за ноги возьмите» — сказал пастух.
Н. взяла овцу за передние ноги, я за задние, и мы подняли ее. Она вытаращила глаза и сжалась. Дело сначала пошло веселее, но пока мы дошли до загона, конечно, полностью выдохлись. Сгрузили ее в центре площадки у небольшого стога сена, и она так и осталась лежать копытцами кверху. Пастух, кряхтя, перевернул ее на брюхо. Овца немигающими глазами смотрела перед собой. Мы вздохнули и пошли дальше к отелю.
#dele #ditari
01.08.2020
Мы пошли с главным информантом, М., мужиком под пятьдесят, на футбольное поле, которое ровно на границе Албании с Македонией, так что мячик может легко улететь в Македонию. Естественно, это одна из тех балканских границ, которая никем не охраняется — при желании (и если проломиться через несколько километров колючек и не переломать себе ноги на камнях) можно выйти на македонское шоссе Дебар-Струга. За нами увязались какие-то мальчишки. М. закурил, а потом говорит какому-то белобрысому одиннадцатилетке: а ты хочешь?
Я вздрогнул, потому что сразу вспомнил "Веселье в семье художника" Яна Стена, где обыгрывается многозначный голландский глагол pijpen 'курить'.
Парень для виду помялся, но потом с радостью взял сигарету. Остальные мальчишки были в восторге, в том числе и двое сыновей М. (тот показал им кулак). М. мне сказал по-гречески (он работал в Лерине; дети в селе греческого не знают, так что он использует его как тайный язык с другими гастарбайтерами и со мной): "Вроде хороший мальчишка, но он в душе испорченный, и ничего с этим сделать нельзя".
"Так ты-то зачем ему сигарету дал?" — "Ах, ведь это уже совсем ни на что не влияет".
"Нет, всё влияет на всё!" — и я вспомнил нашу первую встречу.
* * *
В тот день мы с ветерком въехали в село. Вроде только что мы ехали вот уже час по узкой дороге между отвесной скалой и пропастью, Н. закрыла глаза и сжала зубы, но молчала, а А., высунувшись из окна, фотографировала с телеобъективом другой край ущелья, пушистых овечек на его дне и парящего над нами коршуна.
И вдруг перед нами выросли каменные стены домов, а машину окружила целая толпа светленьких голубоглазых ребят, в основном детей, и среди них возвышался М. Они все кем-то друг другу приходились, но я довольно быстро запутался в "а отец этого парня — двоюродный брат моей жены". М. вызвался показать нам дорогу, и мы стали перекладывать скарб из салона в багажник. "А это что, мусор?" — указал М. на пакет с коробками от йогурта, пустыми пластиковыми бутылками от воды и еще каким-то хламом, который мы безуспешно пытались выкинуть уже третий день, но нигде не находили урны. "Да-да, мы потом выкинем". — "Да я выкину". — "Куда?" — "Я знаю, куда". Он схватил пакет и, размахнувшись, бросил его в ущелье в сторону Македонии. Немецкий научный сотрудник, финская фотограф и швейцарская студентка схватились за сердце. "Он их даже не отсортировал, какой ужас".
"М., если вы все будете разбрасывать тут неперерабатываемый мусор, то ваши внуки уже не увидят тут травы из-за отходов" (сказал я и почувствовал, как у меня растет пробковый шлем и стыдное желание поучать туземцев европейскому образу жизни) — "Да тут все кидают, от нас ничего не зависит". — "Всё зависит от того, кто первым остановится" (ощущение пробкового шлема стало еще более явным).
* * *
"Знаете, котики, а я понял, в чем дело", — сказал я вечером коллегам. "Мы просто смотрим глазами первого мира на третий мир и думаем: как же всё просто. Просто не кидайте мусор. Просто не давайте табак малолетним. Просто не репрессируйте личную жизнь подростков и молодежи. Просто взаимодействуйте друг с другом и с государством в легальном пространстве. Просто займите более активную позицию в выстраивании личной карьерной траектории. Просто дифференцируйте свои доходы и наймите налогового консультанта. Знаете, я более чем уверен, что когда у них будут зарплаты как в Швейцарии и образование, как в Финляндии, всё будет именно так просто. У них будет скучная долгая счастливая жизнь. Но пока этого не произошло, мы с ними по-прежнему смотрим друг на друга из разных миров, И даже если они перестанут бросать мусор в пропасть, Швейцария у них тут автоматически не образуется, к сожалению".
#ditari
Мы пошли с главным информантом, М., мужиком под пятьдесят, на футбольное поле, которое ровно на границе Албании с Македонией, так что мячик может легко улететь в Македонию. Естественно, это одна из тех балканских границ, которая никем не охраняется — при желании (и если проломиться через несколько километров колючек и не переломать себе ноги на камнях) можно выйти на македонское шоссе Дебар-Струга. За нами увязались какие-то мальчишки. М. закурил, а потом говорит какому-то белобрысому одиннадцатилетке: а ты хочешь?
Я вздрогнул, потому что сразу вспомнил "Веселье в семье художника" Яна Стена, где обыгрывается многозначный голландский глагол pijpen 'курить'.
Парень для виду помялся, но потом с радостью взял сигарету. Остальные мальчишки были в восторге, в том числе и двое сыновей М. (тот показал им кулак). М. мне сказал по-гречески (он работал в Лерине; дети в селе греческого не знают, так что он использует его как тайный язык с другими гастарбайтерами и со мной): "Вроде хороший мальчишка, но он в душе испорченный, и ничего с этим сделать нельзя".
"Так ты-то зачем ему сигарету дал?" — "Ах, ведь это уже совсем ни на что не влияет".
"Нет, всё влияет на всё!" — и я вспомнил нашу первую встречу.
* * *
В тот день мы с ветерком въехали в село. Вроде только что мы ехали вот уже час по узкой дороге между отвесной скалой и пропастью, Н. закрыла глаза и сжала зубы, но молчала, а А., высунувшись из окна, фотографировала с телеобъективом другой край ущелья, пушистых овечек на его дне и парящего над нами коршуна.
И вдруг перед нами выросли каменные стены домов, а машину окружила целая толпа светленьких голубоглазых ребят, в основном детей, и среди них возвышался М. Они все кем-то друг другу приходились, но я довольно быстро запутался в "а отец этого парня — двоюродный брат моей жены". М. вызвался показать нам дорогу, и мы стали перекладывать скарб из салона в багажник. "А это что, мусор?" — указал М. на пакет с коробками от йогурта, пустыми пластиковыми бутылками от воды и еще каким-то хламом, который мы безуспешно пытались выкинуть уже третий день, но нигде не находили урны. "Да-да, мы потом выкинем". — "Да я выкину". — "Куда?" — "Я знаю, куда". Он схватил пакет и, размахнувшись, бросил его в ущелье в сторону Македонии. Немецкий научный сотрудник, финская фотограф и швейцарская студентка схватились за сердце. "Он их даже не отсортировал, какой ужас".
"М., если вы все будете разбрасывать тут неперерабатываемый мусор, то ваши внуки уже не увидят тут травы из-за отходов" (сказал я и почувствовал, как у меня растет пробковый шлем и стыдное желание поучать туземцев европейскому образу жизни) — "Да тут все кидают, от нас ничего не зависит". — "Всё зависит от того, кто первым остановится" (ощущение пробкового шлема стало еще более явным).
* * *
"Знаете, котики, а я понял, в чем дело", — сказал я вечером коллегам. "Мы просто смотрим глазами первого мира на третий мир и думаем: как же всё просто. Просто не кидайте мусор. Просто не давайте табак малолетним. Просто не репрессируйте личную жизнь подростков и молодежи. Просто взаимодействуйте друг с другом и с государством в легальном пространстве. Просто займите более активную позицию в выстраивании личной карьерной траектории. Просто дифференцируйте свои доходы и наймите налогового консультанта. Знаете, я более чем уверен, что когда у них будут зарплаты как в Швейцарии и образование, как в Финляндии, всё будет именно так просто. У них будет скучная долгая счастливая жизнь. Но пока этого не произошло, мы с ними по-прежнему смотрим друг на друга из разных миров, И даже если они перестанут бросать мусор в пропасть, Швейцария у них тут автоматически не образуется, к сожалению".
#ditari
02.08.2020
Н. (студентка из Швейцарии): Какая у вас чудесная кошечка! А сколько ей лет?
М. (информант из горного албанского села): Два! А у тебя есть кошка?
Н.: Да, она уже старенькая, ей восемнадцать лет.
М: Так, Максим, переведи нам, мы не понимаем друг друга. Сколько лет ее кошке?
Я.: Ее кошке восемнадцать лет, она же сказала.
М. (безаппеляционно): Столько кошки не живут!.
Н.: А сколько, по-твоему, живут кошки?
М.: Ну, два-три года живут, максимум четыре.
Я и Н. (в один голос): Конечно, если кошкам давать жареные сосиски с айваром, они больше четырех лет не проживут.
М.: Ну вот столько они живут, что тут поделать.
Я хотел сказать, что кошкам надо давать специальный сбалансированный корм и витамины, прививать, а потом посмотрел на закиданный мусором склон ущелья, на Х, которая в свои сорок выглядела на все шестьдесят, на М., который в свои сорок выглядел на пятьдесят, и подумал,что лучше я переведу тему на опросник по народной мифологии.
#ditari
Н. (студентка из Швейцарии): Какая у вас чудесная кошечка! А сколько ей лет?
М. (информант из горного албанского села): Два! А у тебя есть кошка?
Н.: Да, она уже старенькая, ей восемнадцать лет.
М: Так, Максим, переведи нам, мы не понимаем друг друга. Сколько лет ее кошке?
Я.: Ее кошке восемнадцать лет, она же сказала.
М. (безаппеляционно): Столько кошки не живут!.
Н.: А сколько, по-твоему, живут кошки?
М.: Ну, два-три года живут, максимум четыре.
Я и Н. (в один голос): Конечно, если кошкам давать жареные сосиски с айваром, они больше четырех лет не проживут.
М.: Ну вот столько они живут, что тут поделать.
Я хотел сказать, что кошкам надо давать специальный сбалансированный корм и витамины, прививать, а потом посмотрел на закиданный мусором склон ущелья, на Х, которая в свои сорок выглядела на все шестьдесят, на М., который в свои сорок выглядел на пятьдесят, и подумал,что лучше я переведу тему на опросник по народной мифологии.
#ditari
Наверное, с Грецией будет совсем просто, подумали мы. И может быть, даже поэтичнее! Написали одному профессору с летней школы, с которым мы знакомы восемь лет, но тот молчал (и если бы не сторис в инстаграме, мы бы подумали, что на той стороне и вовсе никого нет). Написали другому профессору с летней школы. «А? Диалекты? Напиши такому-то чуваку!» Пишем чуваку: «Многоуважаемый, нам порекомендовал к Вам обратиться такой-то профессор, а вот такое дело, а вот так и так»... — «Что? Что?!» — «Ну вот, такое вот дело...» — «Так, позвоните мне завтра в кабинет по рабочему телефону, поговорим». На следующий день в офисе никто не отвечает. Пишем. «Что? Что??! Так, я Вам просто сразу скажу, чтобы не было никаких недопониманий, я сам исследователь, поэтому никакого опросника я заполнять не буду». — «Но мы же написали, что речь идет о студентах»... — «Об этом не может быть и речи!».
Как-то так и идет сбор материала. Что ж, ищите информантов, и найдете, стучитесь к ним, и они вам откроют, так что надеемся, что всё удастся записать, не через одного профессора, так через другого, не с теми студентами, так с другими. Мы не верим в менталитеты, но общение с коллегами с Балкан, даже если оно ведется по исключительно деловым вопросам, всегда оставляет ощущение причастности к этому удивительному и полному неожиданностей миру. Вроде бы мы и сидим в Home Office‘е, а такое ощущение, будто мы проехали на ослике от Белграда до Эпира, повидав по дороге много разного.
#ditari
Как-то так и идет сбор материала. Что ж, ищите информантов, и найдете, стучитесь к ним, и они вам откроют, так что надеемся, что всё удастся записать, не через одного профессора, так через другого, не с теми студентами, так с другими. Мы не верим в менталитеты, но общение с коллегами с Балкан, даже если оно ведется по исключительно деловым вопросам, всегда оставляет ощущение причастности к этому удивительному и полному неожиданностей миру. Вроде бы мы и сидим в Home Office‘е, а такое ощущение, будто мы проехали на ослике от Белграда до Эпира, повидав по дороге много разного.
#ditari
10.08.2022
В Theth’e пытались заказать кофе по-турецки, говорим камариеру: Një kafe turke, të lutem. Он поправляет: Të moçme. В общем, пьем древний кофе с видом на Проклятые горы (Bjeshkët e Nemuna), которые особо сознательные христиане всё называют Bjeshkët e Bekuara (Благословенные горы). Это Североалбанские Альпы, которые продолжают Динарское нагорье в наших палестинах.
#ditari
В Theth’e пытались заказать кофе по-турецки, говорим камариеру: Një kafe turke, të lutem. Он поправляет: Të moçme. В общем, пьем древний кофе с видом на Проклятые горы (Bjeshkët e Nemuna), которые особо сознательные христиане всё называют Bjeshkët e Bekuara (Благословенные горы). Это Североалбанские Альпы, которые продолжают Динарское нагорье в наших палестинах.
#ditari
25.08.22
СЯУ, что для сербских граждан, проживающих в Республике Сербии ("uža Srbija" + Воеводина) и для сербских граждан, проживающих на территории Республики Косово, визовые требования для третьих стран различаются. Например, для краткосрочных поездок в страны Шенгенского соглашения для жителей Сербии действует безвизовый режим, а для сербских граждан, зарегистрированных на территории Косова, необходима виза. Иными словами, сербских граждан с регистрацией в Косово консульства шенгенских стран рассматривают на тех же основаниях, что и косовских граждан.
Нас всегда впечатляет, насколько особая реальность внутри сербских анклавов в Косово. Допустим, вы пересекаете незримую линию между Хайвалией и Грачаницей — кругом сербские флаги, реклама сербских политических партий (которая, кажется, вообще не связана с тем, когда следующие выборы; во всяком случае, когда бы мы ни оказывались в Грачанице, там всегда висят сербские политические плакаты), есть даже отделение сербской почты, а в магазинчиках продается сербская пресса. Или пересекаете легендарный мост через Ибар и оказываетесь в Косовской *Jer Odavde Nema Nazad* Митровице.
На первый беглый взгляд ощущение такое, будто мы где-нибудь в Нише или Ужице. Но потом вы натыкаетесь на многочисленные зазоры между символическим представлением и самой реальностью — полиция всё равно косовская, отделения "Почты Сербии", хотя номинально присутствуют, не примут у вас к отправке, например, посылку ("Ах, мы работаем только с письмами, открытками и телеграммами" — тут наш опыт ограничен Грачаницей, откуда мы хотели отправить посылку с книгами; интересно, как бы это выглядело в Митровице), количество машин с сербскими номерами (или без номеров вообще) сильно упало, зато кругом косовские номера на 01 или 02, огромное количество сортов сербского пива куда-то подевалось и найти можно только те марки, которые доступны в той же Приштине. В магазинчике в Грачанице разговариваем с продавщицей по-сербски, в какой-то момент она поворачивается в сторону и начинает на албанском выговаривать мужикам, которые лезут без очереди; сербские этнорестораны забиты косоварами, которых спокойно обслуживают по-албански. Теперь вот оказывается, что и визовая реальность для сербских граждан с регистрацией на территории Косово имеет свои особенности.
Вокруг пешеходного моста через Ибар постоянно кипят такие страсти, что ощущение такое, будто это улица Ледра в Никосии или современный чекпойнт "Чарли". В августе нам надо было метнуться в Косовскую Митровицу по делам. Мы, честно говоря, рассматривали вариант бросить машину на парковке в Южной Митровице и идти на север пешком, но потом посмотрели на карту, увидели еще три моста поблизости и решили — ну, если не пропустят, всегда можно вернуться к первоначальному плану. Выехали на мост у стадиона (улица Ибэр). В руках все документы, страховки, едем медленно — если остановят на блокпосту, мы готовы. Раз, и мы уже на другой стороне реки в западной части Косовской Митровицы, километр-два, и вокруг сербские флаги и вездесущая предвыборная реклама, правда, и флаги потрепанные, и реклама линялая, и света мало, и вообще мало кто по этой дороге ездит, видимо. Никаких блокпостов, никакого KFOR — мы оказались в сербской части, практически не заметив перехода. Проезжаем мимо перекрестка с круговым движением, откуда начинается пешеходный мост — там KFOR, бронетранспортеры и ощущение линии фронта. Очень странной линии фронта, которая существует только в одном пункте.
Что ж, паркуемся в переулке, снимаем с зеркала заднего вида албанского орла и Священный Коранчик, небрежно раскладываем на торпеде пару сербских кириллических проспектов из Высоких Дечан. Пара штрихов, и из "албанских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии", мы превращаемся в "сербских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии". Конечно, если захотят снять колеса, их все равно снимут, но хоть стекла не разобьют и корпус не будут царапать. Впереди — Мúтровица, она же Митровúца и прикосновение к реальности сербской части Косово.
#ditari
СЯУ, что для сербских граждан, проживающих в Республике Сербии ("uža Srbija" + Воеводина) и для сербских граждан, проживающих на территории Республики Косово, визовые требования для третьих стран различаются. Например, для краткосрочных поездок в страны Шенгенского соглашения для жителей Сербии действует безвизовый режим, а для сербских граждан, зарегистрированных на территории Косова, необходима виза. Иными словами, сербских граждан с регистрацией в Косово консульства шенгенских стран рассматривают на тех же основаниях, что и косовских граждан.
Нас всегда впечатляет, насколько особая реальность внутри сербских анклавов в Косово. Допустим, вы пересекаете незримую линию между Хайвалией и Грачаницей — кругом сербские флаги, реклама сербских политических партий (которая, кажется, вообще не связана с тем, когда следующие выборы; во всяком случае, когда бы мы ни оказывались в Грачанице, там всегда висят сербские политические плакаты), есть даже отделение сербской почты, а в магазинчиках продается сербская пресса. Или пересекаете легендарный мост через Ибар и оказываетесь в Косовской *Jer Odavde Nema Nazad* Митровице.
На первый беглый взгляд ощущение такое, будто мы где-нибудь в Нише или Ужице. Но потом вы натыкаетесь на многочисленные зазоры между символическим представлением и самой реальностью — полиция всё равно косовская, отделения "Почты Сербии", хотя номинально присутствуют, не примут у вас к отправке, например, посылку ("Ах, мы работаем только с письмами, открытками и телеграммами" — тут наш опыт ограничен Грачаницей, откуда мы хотели отправить посылку с книгами; интересно, как бы это выглядело в Митровице), количество машин с сербскими номерами (или без номеров вообще) сильно упало, зато кругом косовские номера на 01 или 02, огромное количество сортов сербского пива куда-то подевалось и найти можно только те марки, которые доступны в той же Приштине. В магазинчике в Грачанице разговариваем с продавщицей по-сербски, в какой-то момент она поворачивается в сторону и начинает на албанском выговаривать мужикам, которые лезут без очереди; сербские этнорестораны забиты косоварами, которых спокойно обслуживают по-албански. Теперь вот оказывается, что и визовая реальность для сербских граждан с регистрацией на территории Косово имеет свои особенности.
Вокруг пешеходного моста через Ибар постоянно кипят такие страсти, что ощущение такое, будто это улица Ледра в Никосии или современный чекпойнт "Чарли". В августе нам надо было метнуться в Косовскую Митровицу по делам. Мы, честно говоря, рассматривали вариант бросить машину на парковке в Южной Митровице и идти на север пешком, но потом посмотрели на карту, увидели еще три моста поблизости и решили — ну, если не пропустят, всегда можно вернуться к первоначальному плану. Выехали на мост у стадиона (улица Ибэр). В руках все документы, страховки, едем медленно — если остановят на блокпосту, мы готовы. Раз, и мы уже на другой стороне реки в западной части Косовской Митровицы, километр-два, и вокруг сербские флаги и вездесущая предвыборная реклама, правда, и флаги потрепанные, и реклама линялая, и света мало, и вообще мало кто по этой дороге ездит, видимо. Никаких блокпостов, никакого KFOR — мы оказались в сербской части, практически не заметив перехода. Проезжаем мимо перекрестка с круговым движением, откуда начинается пешеходный мост — там KFOR, бронетранспортеры и ощущение линии фронта. Очень странной линии фронта, которая существует только в одном пункте.
Что ж, паркуемся в переулке, снимаем с зеркала заднего вида албанского орла и Священный Коранчик, небрежно раскладываем на торпеде пару сербских кириллических проспектов из Высоких Дечан. Пара штрихов, и из "албанских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии", мы превращаемся в "сербских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии". Конечно, если захотят снять колеса, их все равно снимут, но хоть стекла не разобьют и корпус не будут царапать. Впереди — Мúтровица, она же Митровúца и прикосновение к реальности сербской части Косово.
#ditari