В любом случае, она никогда не вернется в свой большой каменный дом, потому что диктатура черных полковников падет только через тринадцать лет, когда ей будет восемьдесят два. И только тогда Греция начнет выдавать первые разрешения на возвращение тем из беженцев, кто признает себя греком и откажется от своей македонской идентичности.
Но сейчас 24 февраля 1961 года, пожилая женщина плачет в Ташкенте, и я знаю, что никто не утешит ее горя.
...конечно, сейчас 21 октября 2019 года, за окном золотая немецкая осень в Ольденьбурге, но я читаю записи своего предшественника и коллеги, и мое сердце сжимается.
#ditari
Но сейчас 24 февраля 1961 года, пожилая женщина плачет в Ташкенте, и я знаю, что никто не утешит ее горя.
...конечно, сейчас 21 октября 2019 года, за окном золотая немецкая осень в Ольденьбурге, но я читаю записи своего предшественника и коллеги, и мое сердце сжимается.
#ditari
4.11.2016
Звуки знакомого языка разбудили воспоминания.
В начале сентября я ехал из Корчи в Салоники на машине. С утра всё было как-то не просто; один таксист обещал меня подвезти, но у него не набрался полный борт, и он никуда не поехал. Я сидел на рюкзаке и думал было, что отправлюсь на автобусе (не меньше семи часов с перспективой двухчасового стояния на границе под палящим солнцем). Но ребята, которые всегда тусуются рядом с офисами транспортных компаний за Гранд-отелем, в последние пятнадцать минут до отправления нашли мне какую-то супружескую пару, которая как раз уезжала в Салоники на собственной машине (мерседес, явно видавший виды, с порванной обивкой салона, но удивительно мягким ходом).
Оказалось, что тетенька - родная сестра жены моего ключевого собеседника в селе Полена, как и та, родом из влашского ( = аромунского) села Шипска, что в нескольких километрах от Воскопои. И, конечно, с супругом она разговаривала в основном на влашском. Кроме нас троих в машине ехал молодой человек с лихим чубом, тоже влах из Полены. Он был омогенис, то есть греческое государство признало его принадлежность к греческому миру и выдало ему паспорт. Это накладывало на него определенные обязательства, в частности - отслужить в греческой армии. Для этого он и ехал в Салоники. Кажется, его долго и хорошо провожали, потому что мы собирали его вещи по всему центру, а сам он опоздал на сорок минут, за что получил жесточайший выговор от шофера. На заднем сидении поместился еще один влах, он вез в Салоники тазик с брынзой и очень переживал, что на жаре она испортится.
И вот я ехал на этом черном мерседесе во влашской компании, периодически делал усилие и вставлял свои пять копеек в разговор (на уровне Hiu ditu Rusie, zburesku nihjam limbë armënjaskë), кругом безумно пахло брынзой, шофер с женой и молодой омогенис обсуждали по-влашски каких-то бесконечных родственников и кто кому кем приходится, вокруг были зеленые горы, а впереди были Салоники, самолет и далекий северный город, где не умеют делать брынзу и не знают родственников дальше второго колена.
#ditari
Звуки знакомого языка разбудили воспоминания.
В начале сентября я ехал из Корчи в Салоники на машине. С утра всё было как-то не просто; один таксист обещал меня подвезти, но у него не набрался полный борт, и он никуда не поехал. Я сидел на рюкзаке и думал было, что отправлюсь на автобусе (не меньше семи часов с перспективой двухчасового стояния на границе под палящим солнцем). Но ребята, которые всегда тусуются рядом с офисами транспортных компаний за Гранд-отелем, в последние пятнадцать минут до отправления нашли мне какую-то супружескую пару, которая как раз уезжала в Салоники на собственной машине (мерседес, явно видавший виды, с порванной обивкой салона, но удивительно мягким ходом).
Оказалось, что тетенька - родная сестра жены моего ключевого собеседника в селе Полена, как и та, родом из влашского ( = аромунского) села Шипска, что в нескольких километрах от Воскопои. И, конечно, с супругом она разговаривала в основном на влашском. Кроме нас троих в машине ехал молодой человек с лихим чубом, тоже влах из Полены. Он был омогенис, то есть греческое государство признало его принадлежность к греческому миру и выдало ему паспорт. Это накладывало на него определенные обязательства, в частности - отслужить в греческой армии. Для этого он и ехал в Салоники. Кажется, его долго и хорошо провожали, потому что мы собирали его вещи по всему центру, а сам он опоздал на сорок минут, за что получил жесточайший выговор от шофера. На заднем сидении поместился еще один влах, он вез в Салоники тазик с брынзой и очень переживал, что на жаре она испортится.
И вот я ехал на этом черном мерседесе во влашской компании, периодически делал усилие и вставлял свои пять копеек в разговор (на уровне Hiu ditu Rusie, zburesku nihjam limbë armënjaskë), кругом безумно пахло брынзой, шофер с женой и молодой омогенис обсуждали по-влашски каких-то бесконечных родственников и кто кому кем приходится, вокруг были зеленые горы, а впереди были Салоники, самолет и далекий северный город, где не умеют делать брынзу и не знают родственников дальше второго колена.
#ditari
Из старых записей. Евреи и влахи на корчанском базаре
После того, как Воскопою/Москополис стер с лица земли Али Паша Тепелена, влахи-москополиты спустились с гор и частично поселились в Корче. В восемнадцатом веке это был ничем не примечательный город, в котором было всего две стоящих вещи: мечеть Ильяса Бея Мирахори (местные говорят: до полудня Илия, после полудня Ильяс, да и мечеть эта на самом деле была православной церковью в свое время) и базар. Город был стратегически выгодно расположен на перекрестке торговых путей - торговцы из Манастира и Охрида шли через него на Янину со своими караванами и многочисленными стадами, руно которых блестело под солнцем, подобно речной воде. Закат Воскопои означал расцвет Корчи.
Довольно скоро влахи прибрали к рукам значительную часть торговой активности на базаре. Через некоторое время на активно развивающийся город обратили свое внимание фессалоникийские евреи. Они сделали попытку застолбить территорию на корчанском базаре и открыли несколько магазинов. Но влахи не потерпели конкуренции и развернули настоящую торговую войну, в которой использвали весь доступный арсенал экономических и внеэкономических средств.
Прежде всего влахи перенесли пик своей торговой активности на субботу, которая стала основным базарным днем. Евреи хватались за сердце и причитали, ведь то шекель, а то шаббат. В остальные дни влахи стали подсылать в еврейские магазины старушек. Одетые в черное, с татуированными на лбу и запястьях рук крестами и пронзительным взглядом, ранним утром они дожидались открытия еврейских магазинов, чинно входили, смотрели товар, ругались, торговались, предлагали заведомо невыгодные цены, а затем уходили, поджав сухие губы, так ничего и не купив. Среди османских торговцев (да и сейчас в балканских странах) верили, что каким будет "сефте", то есть почин, первая покупка, таким будет и весь день. Многие торговцы после часового утреннего общения с влашками с грохотом опускали ставни и закрывали магазин до конца дня, ведь удачи уже не будет.
Окончательный удар по еврейскому присутствию на корчанском базаре оказала влашская политика демпингового сбыта товаров ниже себестоимости. Влахи взяли массой - евреям было невыгодно выступать на рынке по заведомо убыточным ценам. На общем собрании было решено сворачивать операции и перебираться обратно на восток, где еврейское большинство процветало в открытых всем ветрам Салониках. Влахи были великодушны и предложили скупить остатки товаров за 10% от исходной цены (тотальная ликвидация, скидка 90% —- ну, мы все периодически видим такого рода объявления на торговых улицах от Эрму и Эгнатии до Бульвара Матери Терезы). Евреи заламывали руки и взывали к христианскому милосердию, но влахи говорили, что никто не мешает погрузить товар на большие подводы и уехать в сторону восхода, ибо болгарские четы, гайдуки, башибузуки и прочие певцы свободы жаждут встречи с ними, а объем товара, который скопился в Корче к этому времени, был таков, что перевозка его серьезными караванами под охраной - да еще и в Салоники, которые от товаров и так ломились - делала бессмысленным всё предприятие.
И так закончилось присутствие евреев на Корчанском базаре.
Источник: Полевые материалы, август 2016; полуструктурированные интервью с бывшим мэром и старыми корчанцами, владельцами лавок на базаре.
На фото: санированный-реновированный новый старый Корчанский базар; Мечеть Ильяса Бея Мирахори с новой старой колокольней (старая колокольня развалилась в землетрясении, новую построили в последние 2-3 года).
#ditari
После того, как Воскопою/Москополис стер с лица земли Али Паша Тепелена, влахи-москополиты спустились с гор и частично поселились в Корче. В восемнадцатом веке это был ничем не примечательный город, в котором было всего две стоящих вещи: мечеть Ильяса Бея Мирахори (местные говорят: до полудня Илия, после полудня Ильяс, да и мечеть эта на самом деле была православной церковью в свое время) и базар. Город был стратегически выгодно расположен на перекрестке торговых путей - торговцы из Манастира и Охрида шли через него на Янину со своими караванами и многочисленными стадами, руно которых блестело под солнцем, подобно речной воде. Закат Воскопои означал расцвет Корчи.
Довольно скоро влахи прибрали к рукам значительную часть торговой активности на базаре. Через некоторое время на активно развивающийся город обратили свое внимание фессалоникийские евреи. Они сделали попытку застолбить территорию на корчанском базаре и открыли несколько магазинов. Но влахи не потерпели конкуренции и развернули настоящую торговую войну, в которой использвали весь доступный арсенал экономических и внеэкономических средств.
Прежде всего влахи перенесли пик своей торговой активности на субботу, которая стала основным базарным днем. Евреи хватались за сердце и причитали, ведь то шекель, а то шаббат. В остальные дни влахи стали подсылать в еврейские магазины старушек. Одетые в черное, с татуированными на лбу и запястьях рук крестами и пронзительным взглядом, ранним утром они дожидались открытия еврейских магазинов, чинно входили, смотрели товар, ругались, торговались, предлагали заведомо невыгодные цены, а затем уходили, поджав сухие губы, так ничего и не купив. Среди османских торговцев (да и сейчас в балканских странах) верили, что каким будет "сефте", то есть почин, первая покупка, таким будет и весь день. Многие торговцы после часового утреннего общения с влашками с грохотом опускали ставни и закрывали магазин до конца дня, ведь удачи уже не будет.
Окончательный удар по еврейскому присутствию на корчанском базаре оказала влашская политика демпингового сбыта товаров ниже себестоимости. Влахи взяли массой - евреям было невыгодно выступать на рынке по заведомо убыточным ценам. На общем собрании было решено сворачивать операции и перебираться обратно на восток, где еврейское большинство процветало в открытых всем ветрам Салониках. Влахи были великодушны и предложили скупить остатки товаров за 10% от исходной цены (тотальная ликвидация, скидка 90% —- ну, мы все периодически видим такого рода объявления на торговых улицах от Эрму и Эгнатии до Бульвара Матери Терезы). Евреи заламывали руки и взывали к христианскому милосердию, но влахи говорили, что никто не мешает погрузить товар на большие подводы и уехать в сторону восхода, ибо болгарские четы, гайдуки, башибузуки и прочие певцы свободы жаждут встречи с ними, а объем товара, который скопился в Корче к этому времени, был таков, что перевозка его серьезными караванами под охраной - да еще и в Салоники, которые от товаров и так ломились - делала бессмысленным всё предприятие.
И так закончилось присутствие евреев на Корчанском базаре.
Источник: Полевые материалы, август 2016; полуструктурированные интервью с бывшим мэром и старыми корчанцами, владельцами лавок на базаре.
На фото: санированный-реновированный новый старый Корчанский базар; Мечеть Ильяса Бея Мирахори с новой старой колокольней (старая колокольня развалилась в землетрясении, новую построили в последние 2-3 года).
#ditari
(1) Каменица (район Корчи), 19.07.2016, Вакуф св. Николая (Айдер Баба)
Если пение кукушки заставало человека дома, то он пел:
Qyqe qyqe manaqyqe,
ku e ke të të vëlla,
në ca oda të mëdha,
po ta therin mos i ka,
gjakun ia pinë me kupe,
dhe mishin ia hanë me bukë.
(Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где твой брат?/ в больших комнатах,/ если твоего брата зарежут, пусть его не будет,/ его кровь пьют из чаши,/ его плоть едят с хлебом.)
При этом надо было съесть кусок хлеба. Если этого не сделать, то ночью не будет сна: его отберет кукушка (говорили: të mundi qyqja, e zuri gjumin 'тебя одолела кукушка, она забрала (твой) сон'). Если же человек слышал пение кукушки вне дома, то сна не будет в любом случае. Это поверье не связано с первым кукованием, так делали каждый раз, как слышали кукушку.
(2) Полена, 20.07.2016. К.Т.
Поверье, связанное с кукушкой: если дети до 15-16 лет долго спят, то им говорят: Ngrihuni më parë se të këndojë qyqja. Qyqja do t'ju mundi 'Вставайте, пока не закуковала кукушка. Кукушка вас одолеет'.
Есть детская песня про кукушку, не связанная с какими-либо поверьями. Она начинается так:
- Qyqe qyqe manaqyqe,
ku mu fjete sonte?
- Fjeta prapa malit,
gjeta frenë e kalit,
ia vura gomarit...
(- Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где же ты сегодня спала?/ - Я спала за горой,/ я нашла конскую уздечку,/ я нацепила ее на осла).
(3) Полена, 20.07.2016. К.Т., влашка из Шипски, жена К.Т.
Когда в первый раз пела кукушка, влахи в Шипске брали земли из-под своего следа. Эту землю завязывали в мешочек, после чего вешали рядом с мартовскими нитями (verorkat) там, где месили хлеб.
Фотография кукушки из интернетов. Фотография Полены и долины Корчи с могилы Исуфа Арапа, которого Али Паша Тепелена послал, чтобы обратить Полену в ислам и забрать местных мастеров для строительства очередной крепости. Как несложно догадаться, миссия Исуфа Арапа не увенчалась успехом. Когда солдаты похоронили Исуфа прямо на том месте, где его сразил меткий выстрел с одного из окрестных холмов, и вернулись в Янину, Али Паша потребовал, чтобы другой военачальник возглавил войско и усмирил бы село. Ответ был лаконичным: "Ja Polena, nё ta mban" ('Вон Полена, если у тебя хватает смелости' - ср. албанский оборот "nё ta mban" досл. 'если у тебя сдержит это' с болгарским "ако ти стиска", и в том и другом случае пропущено вульгарное mbythё/дупе). Эти слова стали пословицей.
#ditari
Если пение кукушки заставало человека дома, то он пел:
Qyqe qyqe manaqyqe,
ku e ke të të vëlla,
në ca oda të mëdha,
po ta therin mos i ka,
gjakun ia pinë me kupe,
dhe mishin ia hanë me bukë.
(Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где твой брат?/ в больших комнатах,/ если твоего брата зарежут, пусть его не будет,/ его кровь пьют из чаши,/ его плоть едят с хлебом.)
При этом надо было съесть кусок хлеба. Если этого не сделать, то ночью не будет сна: его отберет кукушка (говорили: të mundi qyqja, e zuri gjumin 'тебя одолела кукушка, она забрала (твой) сон'). Если же человек слышал пение кукушки вне дома, то сна не будет в любом случае. Это поверье не связано с первым кукованием, так делали каждый раз, как слышали кукушку.
(2) Полена, 20.07.2016. К.Т.
Поверье, связанное с кукушкой: если дети до 15-16 лет долго спят, то им говорят: Ngrihuni më parë se të këndojë qyqja. Qyqja do t'ju mundi 'Вставайте, пока не закуковала кукушка. Кукушка вас одолеет'.
Есть детская песня про кукушку, не связанная с какими-либо поверьями. Она начинается так:
- Qyqe qyqe manaqyqe,
ku mu fjete sonte?
- Fjeta prapa malit,
gjeta frenë e kalit,
ia vura gomarit...
(- Кукушка, кукушка, кукушечка,/ где же ты сегодня спала?/ - Я спала за горой,/ я нашла конскую уздечку,/ я нацепила ее на осла).
(3) Полена, 20.07.2016. К.Т., влашка из Шипски, жена К.Т.
Когда в первый раз пела кукушка, влахи в Шипске брали земли из-под своего следа. Эту землю завязывали в мешочек, после чего вешали рядом с мартовскими нитями (verorkat) там, где месили хлеб.
Фотография кукушки из интернетов. Фотография Полены и долины Корчи с могилы Исуфа Арапа, которого Али Паша Тепелена послал, чтобы обратить Полену в ислам и забрать местных мастеров для строительства очередной крепости. Как несложно догадаться, миссия Исуфа Арапа не увенчалась успехом. Когда солдаты похоронили Исуфа прямо на том месте, где его сразил меткий выстрел с одного из окрестных холмов, и вернулись в Янину, Али Паша потребовал, чтобы другой военачальник возглавил войско и усмирил бы село. Ответ был лаконичным: "Ja Polena, nё ta mban" ('Вон Полена, если у тебя хватает смелости' - ср. албанский оборот "nё ta mban" досл. 'если у тебя сдержит это' с болгарским "ако ти стиска", и в том и другом случае пропущено вульгарное mbythё/дупе). Эти слова стали пословицей.
#ditari
январь 2016
Просыпаюсь оттого, что поезд останавливается и хлопают двери тамбуров. Зима, темно, может быть, часа два ночи. За окном в свете фонаря вывеска на здании вокзала: "Θῆβαι".
Так вот вы какие, семивратные Фивы, город Кадма, создателя эллинских письмен, победителя дракона, ставшего драконом после смерти своих детей.
Да, могу сказать я теперь, я был в Фивах, там ночь, светит фонарь и хлопают двери тамбуров в поезде.
январь 2018
В этот раз я проезжаю Фивы днём. Мой рассказ про то, как в греческом ночном поезде хлопают двери в Фивах, произвел завораживающее впечатление на В., и я подумал, что было бы неплохо сделать фотографию с надписью "Θῆβαι" (старой, еще на кафаревусе — с 1974 года ее так и не поменяли).
Ступаю на перрон и делаю один снимок. Двери поезда закрываются за мной. Я вдыхаю январский фиванский воздух и затем нажимаю на кнопку открытия дверей, но ничего не происходит. В этот момент поезд медленно начинает двигаться. Я иду рядом с ним и стучу в дверь, и еще нажимаю на кнопку, но по-прежнему ничего не происходит, а поезд едет всё быстрее и быстрее. Наконец, он уезжает от платформы. а я стою под надписью "Θῆβαι" в сугробе как дура без подарка. Стоит ли говорить, что вместе с поездом уехал весь мой багаж.
Машинально проверяю карманы — телефон на месте, паспорт на месте, есть даже немного денег, как раз хватит, чтобы начать новую жизнь.
Конечно, я поступил скучнее, позвонил товарищу в Афины, который сладко спал — всё-таки было около восьми утра. Он рванулся на вокзал и успел как раз к прибытию поезда, а я приехал через полчасика на ламповом рельсовом автобусе, внутри которого урчал дизель и который сильно качало на поворотах.
Фотография надписи "Θῆβαι", к сожалению, исчезла вместе со многими вещами, оставшимися в прошлом году, но эта картинка всегда будет в моей памяти.
Надо бы поехать в Фивы и начать там новую жизнь, пусть даже хотя бы ненадолго и понарошку.
#ditari
Просыпаюсь оттого, что поезд останавливается и хлопают двери тамбуров. Зима, темно, может быть, часа два ночи. За окном в свете фонаря вывеска на здании вокзала: "Θῆβαι".
Так вот вы какие, семивратные Фивы, город Кадма, создателя эллинских письмен, победителя дракона, ставшего драконом после смерти своих детей.
Да, могу сказать я теперь, я был в Фивах, там ночь, светит фонарь и хлопают двери тамбуров в поезде.
январь 2018
В этот раз я проезжаю Фивы днём. Мой рассказ про то, как в греческом ночном поезде хлопают двери в Фивах, произвел завораживающее впечатление на В., и я подумал, что было бы неплохо сделать фотографию с надписью "Θῆβαι" (старой, еще на кафаревусе — с 1974 года ее так и не поменяли).
Ступаю на перрон и делаю один снимок. Двери поезда закрываются за мной. Я вдыхаю январский фиванский воздух и затем нажимаю на кнопку открытия дверей, но ничего не происходит. В этот момент поезд медленно начинает двигаться. Я иду рядом с ним и стучу в дверь, и еще нажимаю на кнопку, но по-прежнему ничего не происходит, а поезд едет всё быстрее и быстрее. Наконец, он уезжает от платформы. а я стою под надписью "Θῆβαι" в сугробе как дура без подарка. Стоит ли говорить, что вместе с поездом уехал весь мой багаж.
Машинально проверяю карманы — телефон на месте, паспорт на месте, есть даже немного денег, как раз хватит, чтобы начать новую жизнь.
Конечно, я поступил скучнее, позвонил товарищу в Афины, который сладко спал — всё-таки было около восьми утра. Он рванулся на вокзал и успел как раз к прибытию поезда, а я приехал через полчасика на ламповом рельсовом автобусе, внутри которого урчал дизель и который сильно качало на поворотах.
Фотография надписи "Θῆβαι", к сожалению, исчезла вместе со многими вещами, оставшимися в прошлом году, но эта картинка всегда будет в моей памяти.
Надо бы поехать в Фивы и начать там новую жизнь, пусть даже хотя бы ненадолго и понарошку.
#ditari
Helsingissä, 6. helmikuuta 2020
За окном холодное северное солнце и минус пять, ветер гоняет редкий снег, зеленые трамваи гремят на повороте Кайсаниеменкату. Мы же собрались на четвертом этаже Metsätalo и прилежно учим албанский язык. Зачем же? Например, чтобы разбирать интересные примеры с посессивными согласовательными артиклями.
Я пишу: "Me i u mbushë menja ndonjênit nder dielm me u dà prej t'et, del pà pjesë e pà gjâ". «Если решит кто из сыновей отделиться от отца, пусть идет, не имея части и вещи [в отцовском хозяйстве]» (Канун Леки Дукагьини, Гл. 13, §62k).
>>>
#ditari
За окном холодное северное солнце и минус пять, ветер гоняет редкий снег, зеленые трамваи гремят на повороте Кайсаниеменкату. Мы же собрались на четвертом этаже Metsätalo и прилежно учим албанский язык. Зачем же? Например, чтобы разбирать интересные примеры с посессивными согласовательными артиклями.
Я пишу: "Me i u mbushë menja ndonjênit nder dielm me u dà prej t'et, del pà pjesë e pà gjâ". «Если решит кто из сыновей отделиться от отца, пусть идет, не имея части и вещи [в отцовском хозяйстве]» (Канун Леки Дукагьини, Гл. 13, §62k).
>>>
#ditari
>>>
Прекрасная фраза, ради которой можно влюбиться в гегские диалекты. Здесь есть гегские инфинитивы („me u mbushë“ = „me u mbushur“, «наполниться», „ me u dà“ = „me u ndarë“, «отделиться»), специфический гегский синтаксис (инфинитив в роли обстоятельства времени в „me u mbushë menja“, «когда наполнится ум» – это ли не прекрасно?), фразеология (про «наполнившийся ум» – на самом деле переводится как «решиться»), гегские носовые звуки и многое другое (кажется, даже мое любимое альвеолярное «эн», хотя я не знаю, есть ли оно в диалекте о. Штьефена Гечови, составителя Кануна). И конечно же, „prej t'et“, «от его отца» (с тем самым посессивным связующим артиклем, да еще и в умляутной форме. Такие артикли мы переводим притяжательным местоимением: i ati „его отец“, e ema „его мать“ и т.д.).
Финские коллеги вздыхают. Они разделяют мою любовь к албанскому языку и к его гегским диалектам. В этот свой приезд я обнаружил на доске свои же заметки по образованию причастий, оставленные еще в сентябре, и коллеги обещают не стирать параграф 62к Кануна Леки Дукагьини по крайней мере до моего следующего приезда.
Эфемерный текст, написанный моей рукой на белой доске в далеком северном городе, останется там, даже когда я буду на другом краю земли (ведь через два месяца я надеюсь пересечь Американский континентальный водораздел). Это наполняет меня странными эмоциями. В чем-то Хельсинки стал для меня родным – когда я захожу в кабинет, моя рука помнит, где находится выключатель, на шестом этаже до сих пор висит моя карта «Петрозаводск – Выборг», а сегодня на столе у М. я обнаружил свою флешку, позабытую в прошлый раз, и рядом с ней ручку из одного университетского методического кабинета в Ольденбурге. Из Хельсинки я какое-то время каждую неделю ездил на работу в Москву, тут у меня был годовой абонемент на велосипеды.
Мне кажется, что даже если меня вдруг не станет (что в голове совершенно не помещается), этот город бережно сохранит казалось бы мимолетные следы моего присутствия.
#ditari
Прекрасная фраза, ради которой можно влюбиться в гегские диалекты. Здесь есть гегские инфинитивы („me u mbushë“ = „me u mbushur“, «наполниться», „ me u dà“ = „me u ndarë“, «отделиться»), специфический гегский синтаксис (инфинитив в роли обстоятельства времени в „me u mbushë menja“, «когда наполнится ум» – это ли не прекрасно?), фразеология (про «наполнившийся ум» – на самом деле переводится как «решиться»), гегские носовые звуки и многое другое (кажется, даже мое любимое альвеолярное «эн», хотя я не знаю, есть ли оно в диалекте о. Штьефена Гечови, составителя Кануна). И конечно же, „prej t'et“, «от его отца» (с тем самым посессивным связующим артиклем, да еще и в умляутной форме. Такие артикли мы переводим притяжательным местоимением: i ati „его отец“, e ema „его мать“ и т.д.).
Финские коллеги вздыхают. Они разделяют мою любовь к албанскому языку и к его гегским диалектам. В этот свой приезд я обнаружил на доске свои же заметки по образованию причастий, оставленные еще в сентябре, и коллеги обещают не стирать параграф 62к Кануна Леки Дукагьини по крайней мере до моего следующего приезда.
Эфемерный текст, написанный моей рукой на белой доске в далеком северном городе, останется там, даже когда я буду на другом краю земли (ведь через два месяца я надеюсь пересечь Американский континентальный водораздел). Это наполняет меня странными эмоциями. В чем-то Хельсинки стал для меня родным – когда я захожу в кабинет, моя рука помнит, где находится выключатель, на шестом этаже до сих пор висит моя карта «Петрозаводск – Выборг», а сегодня на столе у М. я обнаружил свою флешку, позабытую в прошлый раз, и рядом с ней ручку из одного университетского методического кабинета в Ольденбурге. Из Хельсинки я какое-то время каждую неделю ездил на работу в Москву, тут у меня был годовой абонемент на велосипеды.
Мне кажется, что даже если меня вдруг не станет (что в голове совершенно не помещается), этот город бережно сохранит казалось бы мимолетные следы моего присутствия.
#ditari
>>>>
(3)
Мой чемодан стучит колесиками по плиточке на берегу озера, я дохожу от парковки, где меня высадил шофер, до местной станции КТЕЛ и сажусь за столик у местного кафе. Кафе закрыто, но мне особо ничего и не нужно, за последние двое суток я выпил столько кофе, что еще немного, и я смогу побежать до Салоник наперегонки с автобусом. На озере громко кряхтят и стонут лягушки, ветер шумит в камышах.
Через полтора часа, в пять тридцать утра подъезжает большой зеленый автобус. Шофер открывает обе двери, я захожу — никого нет, я еду один, ну, не удивительно, все нормальные люди в это время спят.
К восьми я в Салониках на огромном КТЕЛе на западной развязке. Солнце светит неимоверно. Прыгаю на автобус-экспресс до КТЕЛ «Халкидики», и через час я уже там, сажусь на другой экспресс до полуострова Кассандра. Выхожу в раскаленный ад в Криопиги, вокруг трех- и четырехзвездочные отели, много надписей на русском, обгоревшие русские туристки в тонких белых платьях.
Мы сидим с Ж. рядом с бассейном. Ж. проходит практику от своего туристического вуза — в этот раз она отправилась на весь сезон на Халкидики, продает турикам экскурсии, слегка анимирует и страдает от отсутствия досуга.
Я в несколько воздушно-эйфорическом состоянии — ехал больше суток, и наконец достиг цели. Тут к нам подсаживается с праздным видом какой-то турик из Питера. «А вот такая экскурсия это как, а вот это куда, а там что». Ж. что-то ему впаривает. Мы разговариваемся: он прилетел вчера, Греция очень нравится, еда по расписанию, безлимитный бар.
«А ты когда прилетел?» — говорит он мне. И в этот момент я понимаю, насколько в разных мирах мы с ним сейчас находимся, хотя, казалось бы, и сидим в метре друг от друга на краю бассейна. Что ж, дорогой, устраивайся поудобнее, тебе предстоит выслушать странную историю.
По прошествии шести лет могу сказать, что ничего из влашской грамматики, ради которой я сделал такой крюк по дороге из Белграда в Салоники, не вышло, потому что влахи перессорились и еще и меня втянули в свои свары, после чего я им сказал, что пусть они лучше как-нибудь без меня.
Обесценивает ли это мое передвижение? Вряд ли, потому что в моем сознании путь Белград-Подгорица-Шкодра-Тирана-Корча-Касторья-Салоники-Криопиги сшил сразу несколько частей Балкан, которые до этого я воспринимал совсем отдельно друг от друга.
#ditari
(3)
Мой чемодан стучит колесиками по плиточке на берегу озера, я дохожу от парковки, где меня высадил шофер, до местной станции КТЕЛ и сажусь за столик у местного кафе. Кафе закрыто, но мне особо ничего и не нужно, за последние двое суток я выпил столько кофе, что еще немного, и я смогу побежать до Салоник наперегонки с автобусом. На озере громко кряхтят и стонут лягушки, ветер шумит в камышах.
Через полтора часа, в пять тридцать утра подъезжает большой зеленый автобус. Шофер открывает обе двери, я захожу — никого нет, я еду один, ну, не удивительно, все нормальные люди в это время спят.
К восьми я в Салониках на огромном КТЕЛе на западной развязке. Солнце светит неимоверно. Прыгаю на автобус-экспресс до КТЕЛ «Халкидики», и через час я уже там, сажусь на другой экспресс до полуострова Кассандра. Выхожу в раскаленный ад в Криопиги, вокруг трех- и четырехзвездочные отели, много надписей на русском, обгоревшие русские туристки в тонких белых платьях.
Мы сидим с Ж. рядом с бассейном. Ж. проходит практику от своего туристического вуза — в этот раз она отправилась на весь сезон на Халкидики, продает турикам экскурсии, слегка анимирует и страдает от отсутствия досуга.
Я в несколько воздушно-эйфорическом состоянии — ехал больше суток, и наконец достиг цели. Тут к нам подсаживается с праздным видом какой-то турик из Питера. «А вот такая экскурсия это как, а вот это куда, а там что». Ж. что-то ему впаривает. Мы разговариваемся: он прилетел вчера, Греция очень нравится, еда по расписанию, безлимитный бар.
«А ты когда прилетел?» — говорит он мне. И в этот момент я понимаю, насколько в разных мирах мы с ним сейчас находимся, хотя, казалось бы, и сидим в метре друг от друга на краю бассейна. Что ж, дорогой, устраивайся поудобнее, тебе предстоит выслушать странную историю.
По прошествии шести лет могу сказать, что ничего из влашской грамматики, ради которой я сделал такой крюк по дороге из Белграда в Салоники, не вышло, потому что влахи перессорились и еще и меня втянули в свои свары, после чего я им сказал, что пусть они лучше как-нибудь без меня.
Обесценивает ли это мое передвижение? Вряд ли, потому что в моем сознании путь Белград-Подгорица-Шкодра-Тирана-Корча-Касторья-Салоники-Криопиги сшил сразу несколько частей Балкан, которые до этого я воспринимал совсем отдельно друг от друга.
#ditari