я говорю: не смей смотреть на меня вот так.
так глядятся в зеркало,
так взглядом высматривают врагов.
мой язык медов и тяжела рука.
но мой свет,
я же тебе не враг,
ты же мне не друг и не брат. не бог.
кто тебя расчленил - мне сшивать заново по кускам. ворожить и решать, рыдать так чтоб новый разлился нил.
не смотри на меня
пока я обнажена
как земля по весне,
как свежий стих под кружевом чернил.
затихает под утро боль,
зодчий ночи уходит вдаль,
оставляя вес звёзд касанием на плечах.
посмотри на меня
как будто тебе не жаль.
будто мы вопрос, который бьётся, дрожит внутри.
на который, конечно, можно не отвечать.

почему с таким восхищеньем звучит "ну какая дрянь", раздевайся давай, поговорим потом, как свой проебываешь дар.
как тебя ударить, как внести на радары, в райдеры - раз все равно выскользнешь из сетей - чтобы огненные перья тлели слабее,
чтоб плоть не слазила с костей.
я подам тебе зеркало,
я превращу твои волосы в змей. и звезда во лбу - по заветам ла вея.
моя нежная,
помни: встретившиеся в зиме
обрекают друг друга на дрожь сиамскую, межреберную зябкость. нас же плавит гневом господним. это новая форма (не)постоянства.
говорить понятным тебе языком -
это язык толкать глубже в глотку. пусть другой кто расскажет тебе байки, где будет ключом, а ты замком.
я ведь вижу насквозь, что мы оба просто ошалевшие животные.
повторяй другим, как просветлилась, окстилась, шкуру скинула в пожаре.
тянись к свету,
но зрачок солнца в эклипсе
тебя раздетую пожирает.
сдайся что ли уже.
пока под кожей мечутся миражи.
я раздену тебя зубами
до самой отсутствующей души.

/2021/

мой затонувший мир не может уже иначе,
и я смотрю, как скалы сжирает море.
вес прошлых жизней ложится на плечи.
тот-кто-нас-прячет
не рассчитал:
беспамятство нас не сделало покорней.
поклоны, укоры,
атлантиды и мономифы -
сплетай же строки
как в сеть,
я её во дворец надену.
чтоб видели все
твои огненные
ихоровые глифы
на моей коже,
что не залечит ни время,
ни авиценна.
не будет после ни полей асфоделей
ни гонки в незрячих звёздах,
пока не закроешь руками глаза мне,
в ответ
на молитвенное "кто ты".
безмолвно.
безропотно.
никогда-не-поздно
как нет-и-не-будет.
право дикой охоты/
всех богов
прийти и забрать, раздеть и
выдать клыки и когти -
оспорь и сотри,
смой кровью, вытрави из-под рёбер, из
бессмертной души или смертной плоти.

и мы идём друг к другу, вытаптывая ликорис.

удар косой по камню, росчерк паучьих лилий.
скажи "ничего не вспомнить" в макушку собачьи ткнувшись.
скажи "лабиринт как ад"
и я скажу "вергилий".
веди же меня вперёд
на дно ли,
в бурю.
ведь за спиной лишь пустошь.

/2022/

нас, обращённых в птиц, видит назгульзский взгляд спецслужб. нет, печаль моя, я вру, что нас не караулят, нигде не ждут. говорю, что вольны и крылаты, мир шире и солнце ярче.

моё лёгкое горе, нас разыщут и нас оплачут.
вот плечо моё, вывернутое в суставе, не ангельское, не птичье. мы - мутация, лелеемая в тайне, шрифтом брайля проглядывающая в обличьях.
докоснись костей моих
на них клинопись,
тайные знаки, знаки ли отличия.
все святыни пусты, монастыри чужие на нас готовы поставить крест. ты впечатан мне в кожу и в груди ложишься тяжестью как асбест.
перемена мест однажды сотрёт нас с радаров и гугл мэпс. но, душа моя, кто сотрёт с нас все шрамы? кто с нас снимет чужими возложенные планы,
перерисует в карту созвездий чужие схемы?
всё равно мы не впишемся.
всё равно только слепые боги другим расскажут, где мы.
настоящие мы,
силуэты на синем небе
или горестный клекот из грудной твоей распахнутой настежь клетки.
или строки от песни,
которую слышишь в баре
и рыдаешь беззвучно и вечно
в предложенные салфетки.

если б я была дождевым червём, королевой червей, богиней мечей, да хоть кем ещё.
отменяла зиму взмахом руки,
превращала взглядом ледник в ручей, шла по земле и на ней тут же цветы цвели, созревали овощи.
если б я была заколдованным чудовищем, но обещала тебе золотые горы,
любые людьми придуманные сокровища,
если ты продержишься рядом,
если не отвернёшься,
когда обратного превращения не случится.

если бы по всему миру спасала сирот, отстраивала больницы, если бы тебя отстаивала как великую ценность, написала бы о тебе столько текстов, сколько пишут только на пожизненном в темнице.

или если б осталась собой лишь. маленькой и заплаканной.
ты меня не любил бы
пронзительно одинаково.

Собираешь слова на нитку и птиц на жердочку,
Собираешь черешню в таз и в карманы – камешки,
Собираешь кусочки в паззл, цветные стеклышки –
В подобие витража.

Собираешь в коробку письма – и вон из памяти,
Собираешь в пакет тряпье и несешь до мусорки,
Собираешь себя с утра, отскребаешь с простыни,
Собираешься в подобие человека.

Собираешь собой углы, рукавом цепляешься.
Собираешь марки, фигурки и календарики,
Золотую пыль со стола собираешь бережно
И хранишь в шкатулке на черный день.

(я же сказала, метамодерн)

*первый текст за сколько там месяцев?*

соль уходит сквозь слёзы, эльфы уходят на запад,
магия утекает сквозь пальцы,
из свежих текстов.
я молчала бы, но только множила б ложь, умножала скорби.
я прошу говори,
он говорит: "у меня тяжелое сердце, солнце, и
чтобы такое уравновесить - моё слово соответственно ничего не весит и ни черта не сто‌ит".
а я принимаю им сказанное за золотую сияющую монету (и вторую ищу, чтоб заложить глаза себе как покойнице).
нет не стерпится, не перелюбится,
не успокоится,
потому что всё им сказанное принимаю как есть на веру.
потому что пыталась других рядить в слова для него -
но они им то велики безбожно,
то маломерят.
потому что есть мера вещей, есть соль земли, есть золотая стрела насквозь и на жизнь пронзившая. потому что любое решение полюбившего есть ошибка выжившего.
принимай разрушение как неизбежное, поклоняйся Шиве. наблюдай как на поле цветущее слетаются из улья меж рёбер, который сама и разворошила же.

но пока что мы оба живы. пока мир не сделался лучше, не улёгся в траншею сбитым животным, пока танцует ещё, пусть в конвульсиях, под прицелом -
всё возможно, скажи мне?
даже если я в итоге
не уцелею

я хочу чтобы мир под веками расплющило.
не говори ничего настоящего,
не обещай нам будущего,
не повторяй истории о бывших.
я сшиваю строки о том, как у нас ничего не вышло, вены синие вьются по коже вышивкой,
осушить будто просят досуха.
безразличия летопись от сих до сих.
обезличена, пока пью с кем-то просекко,
пока кого-то веду на просеки
прости господи
если никакого больше прощения не положено,
если мир беспощаден, а мы беспомощны.
ну скажи
кому бы стало лучше, будь всё зеркально наоборот?
ничего - даже ты - меня по-настоящему не убьёт
означает лишь "но сколькие попытаются".
и осколки в лицо впечатывая,
причитать будут фальшиво "ну что же ты, красавица, не кручинься, но, разумеется, и не блядствуй". понимаешь, если я что-то чувствую - им это всегда не нравится.
и в какой-то момент я согласилась с ними.

я смотрела на горы и реки, снега, плотины - а мир слоился, плавился. слои множились, яркость падала. только твой образ оставался так долго кристально ясным,
однозначно прочтённым - как история каина и авеля. но о том, что боги с нас взяли данью, прошу, не надо.
никогда-нибудь. в неследующем воплощении - сочтёмся? или гештальты боли закрыты на семь замков, девять жизней,
до тех пор пока не столкнёмся - как в сказке было? -
к востоку от солнца,
к западу от луны.

я хочу, чтоб мир знал: я приняла решение.
чтоб смотрел на меня до последнего,
провожал на вокзалы в зареве осеннем ли,
привечал на иных берегах в вербное воскресение,
представал иногда перед взором не пепельным, не окровавленно-мясным.

лишь бы только не пел о смысле мне и о спасении.
лишь бы больше не слал отравленным яблоком эти сны.

исчезает тот кого я клялась провести сквозь лес. нет над нами иных богов кроме лика луны и многоокости небес, нет над нами иной воли, кроме воли любить кого угодно но не друг друга.
я тебе расскажу, что боль как шива - беспристрастна и многорука,
что баюкает нас, хотя бы могла топить.
только ты уже этого не прочтёшь, мне говорить со стеной ли,
с одними из,
высекать на рёбрах монолог без пауз, в себе множить дурных актрис.
я любила нарциссов, но ты целый сад на чужой земле, пусть и под общим солнцем - сказанным с нежностью? в проброс? я любила бы всё, что ты посеял во мне,
но лишь сад камней стенами множился и рос.
мы глядели как в воду в кровавые лужи, я пила ледяную соджу, утверждала, что можно жить без того, кто был смертельно нужен -
и что в этом секрет практически бессмертия
или чего другого с частичкой "без".
но как жить, если тебя не касаясь, до самых костей отметили,
сколько кож сменить, из скольких постелей вылезти, чтобы этот след выцвел и наконец облез?

ты так близок к смерти, я - к чужим жизням, но не спешу заходить вовнутрь. и целуюсь с глазами открытыми, с людьми в состоянии крайнего опьянения,
порога не перешагивая.
и когда ты где-то там ложишься под утро,
забыв выключить компьютер,
у меня глаза слезятся - как от боли -
от этого фантомного освещения.

у меня на плечике Сирин-птица
у тебя - Алконост, Гамаюн
я теряю рассудок, когда мне снится
как они в унисон поют

я хочу о любви, а получается жёлчный дисс,
но присыпать отсылками с горкой и всем будет горько-сладко.
чего ждать,
когда баттл сдобрил /душный?/ душевный рост?
и на этой почве мы б славно спелись,
почти сплелись,
только вот зачем нам здоровые связи,
нам бы сорванные связки, плётки да поводки,
отвратительно зарифмованные повадки.
повторяла про "рэп спас мне жизнь",
пыталась не кривиться, когда в ответ врубали кпсс.
сигнал сос конечно кроется в каждом тексте
написанном/оставленном на репите.
переслушай про девчонку-пиздец
и пожалуйста отъебись от острозубых, сыпящих проклятьями поэтесс.
ни в одной из нас
дружок не найдешь роз, муз, алис.
если /не/ повезёт -
добавишь новый исчерканный косо лист
в кипы тех, что и до тебя высились вавилонской башней.
и ты точно не бог, чтобы её снести,
можешь выкупить референс,
ну или взять в кредит,
если это кому-то важно.

разложить на картах таро,
растянуть на столько строк, что расклад хуйня,
никаких пророчеств -
замиксованная кириллица,
засбоившая вусмерть матрица.
это просто
наш небесный суфлёр
фристайлит ли/в стельку пьян,
и поэтому снова не о любви.
не получается.

Всё, что меня не убивает, превращается в текст
Все, кто меня не добил, превращаются в персонажей

ты не сможешь жить в мире, который я покажу тебе.
отвернись.
он тонет в кроваво-красном как та самая эржибет.
возвращайся на сцену,
не надо лишний раз коситься на закулисье.
я ходила волком кругами, пока ты целовал других,
требовала "подвиньтесь".
только чтобы застить чудовищный, истинный ли вид.
это кожу снимают с меня
или просто все те же кошмары,
как ты уходишь /не быв никогда моим/
или как всё тонет и рушится,
а мы держимся за руки,
как в том кадре, растащенном в подростковые/попсовые эти паблики.
наше небо -- фальшивка,
и расползается ветхим кружевом.

всё что виделось существенным и нужным
так, подтёки туши,
мелкие сколы на зеркале мироздания. всё чего мы боялись оказывается гораздо хуже.
конец света?
нет, сердце моё.
нам света не зажигали.
мы блуждали в потёмках, мы пестовали тени, танцующие на стенах.
нет, не страшно обратиться в пепел/морскую пену.
страшно видеть, как в них обращается всё кроме тебя.
а ты же
подойди.
я оставлю тебе свои глаза - выплаканные все -
выбью воздух из лёгких как самый тугой корсет.
с божьей помощью ты уже ничего этого не увидишь.

/может в мире ином Исида оплакивает тебя/

что ещё оставалось,
моё бедное измученное дитя?
королева в крови, невеста с чумным подолом.
старый мир прогнил и не сможет тебя принять.
Он придёт из-за моря
и пообещает новый.

#Nosferatu

ты делаешься взрослей. крапива идёт на щи.
зачем венок из цветов? - на улице пёсий холод, надень шапку лучше.
возлюбленный мой ахилл,
пятно крови на щит
ложится
как мифы на новый лад. как под ноги эти лужи.
ищи себя не ищи,
меч или чашу прочь
выбей из тонкой руки, дотронувшейся до рёбер, до сердца, горла.
вырежи текст на камне,
как-то его упрочь,
прочти мне слова, что солнцем пронзят насквозь
как аполлон - патрокла.
патроны вложи вместо цветов в кулак,
каждый из нас - дурак,
но кто-то еще подлец /не дай дописать "предатель"/.
ты делаешься взрослей, и каждый печатный знак
из детской сказки, того самого письма, страниц дневника, поэмы
становится непонятней.

как будто мутнеет что-то. как будто очки не те
или твои глаза высохли как колодцы. скажи... по ним хоть тебя узнаю?
когда за границами текста моя твою встретит тень.
когда прощены будут сьюзен, медея, брут - и множество других -
окончится наш экзамен?

всё будет метатекстуальной отсылкой, если ты ебанулся достаточно.

- раз пришёл, садись, я всё расскажу тебе.

... как закатный свет струится сквозь цвета-мха-на-болотах платье. как венчают нас под холмами, а не в храме человеческом под распятьем. как мы шли сюда за песней одной, хоть почему-то шагали врозь,
но вот как-то срослись,
как-то же срослось.
как меха нам дарят, и те прирастают заживо к нашим холкам. как целуемся мы до капель брусничных, до черничных кровоподтёков.
и не знаем ни времени, ни вины, ни имён своих же, отданных взаймы. что звериные визги нам, что соловьиные песни, что нечеловеческие пляски, пока вяжут нам руки живой лозой, шепчут ласково "оставайтесь".
и неважно - пройдёт ли ночь у костров, снопом искр пройдёт ли жизнь, если мы ждали того, кто снимет с нас /кожу заживо/ цепь, прикажет легко "бежим"...

- раз ты здесь, я расскажу, что случится после.

как ослепнут, оглохнут все, кто нас знали, как обратятся в труху и кости. на пять лет или пять столетий растянул кто ту неблагую осень, и плевать, война ли вовне, царствие ли небесное.
мы с тобой не умрём, но несчётно разов воскреснем.
не увижу седых волос у тебя, лишь шалфей и полынь, венком голову обнявшие.
обнажи для меня добровольно подкожное, багровое, монаршее
нам не будет смертельно-больно -
но будет жизненно - до хруста меж рёбер - важно. там снаружи не наши истории станут ветхими и бумажными, пересказанными,
пережатыми.
обезличенными портретами, битыми фото, выцветшими картами, по которым никто никуда уже не придёт.
мир осыплется пеплом, порастёт быльем, застанет потоп и зарастёт пусть льдом. ничего не будет из этого с нами, сонмы болей минуют, стрелы, пули не отыщут в нас уязвимых мест.
мы бессмертны.
мы столько всего, начинающегося на "бес-".
мы сплетение звонких костей, онемевших песен, нанижи слова поострее, обнажи то чувство, дрожащее как леска.
утопи в ненависти ли, лести, лишь бы снова не слышать, как ты повторяешь, что наш мирок ненастоящий и поэтому нерушимый,
мертворождённый и потому надёжный.
повторяешь
и всё равно со мной остаёшься.

считать ли гальку мокрую, сидя с тобой ошую, считать ли галлов предками по духу. скажи мне, друг, скажи как на духу, свою любимую /и несмешную совершенно/ шутку.
я посмеюсь, я буду так смеяться, как будто этот мир вот-вот не рухнет. как будто мы любимы и свободны, хотя ты знаешь сделку. ведь в итоге -
ты выбираешь только лишь одно и
храни господь того, кто выбрал быть любимым.
а нам оставили кагор на дне бутылки, чтоб по глотку как по щелчку
уверовать (не в бога, но во что-то) хоть на одно кристальное мгновение. куриный бог в ладошку ляжет ровно, впитав тепло в щербинки и изгибы. храни его (меня?), но только по чуть-чуть, а
лучше, нет, забудь и не храни, поскольку так созвучно с "хоронить", и если взять взглянуть сквозь морем продырявленные камни, покажется, что смотришь из колодца.
из могилы?
дно рознь иному дну, но дни все однолики. с какого-то момента. не напомнишь?..
нет. конечно же я знаю: не напомнишь.
считать ли гальку или эти блики, такие яркие, что вот-вот ослепнешь.
в догонку и оглохнешь, чтоб не слышать
слов, прозвучавших прежде хриплого
"я тоже".

сила искусства вещь страшная