Представим себе человека, совершающего восхождение на очень высокую, крутую и не исследованную еще гору.
Допустим, что ему удалось, преодолевая неслыханные трудности и опасности, подняться гораздо выше, чем его предшественники, но что вершины все же он не достиг.
Он оказался в положении, когда двигаться вперед по избранному направлению и пути оказалось уже не только трудно и опасно, но прямо невозможно.
Ему пришлось повернуть назад, спускаться вниз, искать других путей, хотя бы более длинных, но все же обещающих возможность добраться до вершины. Спуск вниз на той невиданной еще в мире высоте, на которой оказался наш воображаемый путешественник, представляет опасности и трудности, пожалуй, даже большие, чем подъем: легче оступиться; не так удобно осмотреть то место, куда ставишь ногу; нет того особо приподнятого настроения, которое создавалось непосредственным движением вверх, прямо к цели, и т. д. Приходится обвязывать себя веревкой, тратить целые часы, чтобы киркой вырубать уступы или места, где бы можно было крепко привязать веревку, приходится двигаться с черепашьей медленностью и притом двигаться назад, вниз, дальше от цели, и все еще не видать, кончается ли этот отчаянно опасный, мучительный спуск, находится ли сколько-нибудь надежный обход, по которому можно бы опять, смелее, быстрее, прямее двинуться вперед, вверх, к вершине.
Едва ли не будет естественным предположить, что у человека, оказавшегося в таком положении, являются, — несмотря на то, что он поднялся неслыханно высоко, — минуты уныния. И, вероятно, эти минуты были бы многочисленнее, чаще, тяжелее, если бы он мог слышать некоторые голоса снизу, наблюдающие из безопасного далека, в подзорную трубу, этот опаснейший спуск, который нельзя даже назвать «спуском на тормозах», ибо тормоз предполагает хорошо рассчитанный, уже проверенную машину, заранее подготовленную дорогу, испытанные уже ранее механизмы. А тут ни машины, ни дороги, вообще ничего, ровно ничего испытанного ранее!
Голоса же снизу несутся злорадные. Одни злорадствуют открыто, улюлюкают, кричат: сейчас сорвется, так ему и надо, не сумасшествуй! Другие стараются скрыть свое злорадство они скорбят, вознося очи горе. К прискорбию, наши опасения оправдываются! Не мы ли, потратившие всю жизнь на подготовку разумного плана восхождения на эту гору, требовали отсрочки восхождения, пока наш план не кончен разработкой? И если мы так страстно боролись против пути, оставляемого теперь и самим безумцем (смотрите, смотрите, он пошел назад, он спускается вниз, он целыми часами подготовляет себе возможность подвинуться на какой-нибудь метр! а нас поносил подлейшими словами, когда мы систематически требовали умеренности и аккуратности!), — если мы так горячо осуждали безумца и предостерегали всех от подражания и помощи ему, то мы делали это исключительно из любви к великому плану восхождения на данную гору, чтобы не скомпрометировать этот великий план вообще!
К счастью, наш воображаемый путешественник, в условиях взятого нами примера, не может слышать голосов этих «истинных друзей» идеи восхождения, а то бы его, пожалуй, стошнило.
Тошнота же, говорят, не способствует свежести головы и твердости ног, особенно на очень больших высотах.
Допустим, что ему удалось, преодолевая неслыханные трудности и опасности, подняться гораздо выше, чем его предшественники, но что вершины все же он не достиг.
Он оказался в положении, когда двигаться вперед по избранному направлению и пути оказалось уже не только трудно и опасно, но прямо невозможно.
Ему пришлось повернуть назад, спускаться вниз, искать других путей, хотя бы более длинных, но все же обещающих возможность добраться до вершины. Спуск вниз на той невиданной еще в мире высоте, на которой оказался наш воображаемый путешественник, представляет опасности и трудности, пожалуй, даже большие, чем подъем: легче оступиться; не так удобно осмотреть то место, куда ставишь ногу; нет того особо приподнятого настроения, которое создавалось непосредственным движением вверх, прямо к цели, и т. д. Приходится обвязывать себя веревкой, тратить целые часы, чтобы киркой вырубать уступы или места, где бы можно было крепко привязать веревку, приходится двигаться с черепашьей медленностью и притом двигаться назад, вниз, дальше от цели, и все еще не видать, кончается ли этот отчаянно опасный, мучительный спуск, находится ли сколько-нибудь надежный обход, по которому можно бы опять, смелее, быстрее, прямее двинуться вперед, вверх, к вершине.
Едва ли не будет естественным предположить, что у человека, оказавшегося в таком положении, являются, — несмотря на то, что он поднялся неслыханно высоко, — минуты уныния. И, вероятно, эти минуты были бы многочисленнее, чаще, тяжелее, если бы он мог слышать некоторые голоса снизу, наблюдающие из безопасного далека, в подзорную трубу, этот опаснейший спуск, который нельзя даже назвать «спуском на тормозах», ибо тормоз предполагает хорошо рассчитанный, уже проверенную машину, заранее подготовленную дорогу, испытанные уже ранее механизмы. А тут ни машины, ни дороги, вообще ничего, ровно ничего испытанного ранее!
Голоса же снизу несутся злорадные. Одни злорадствуют открыто, улюлюкают, кричат: сейчас сорвется, так ему и надо, не сумасшествуй! Другие стараются скрыть свое злорадство они скорбят, вознося очи горе. К прискорбию, наши опасения оправдываются! Не мы ли, потратившие всю жизнь на подготовку разумного плана восхождения на эту гору, требовали отсрочки восхождения, пока наш план не кончен разработкой? И если мы так страстно боролись против пути, оставляемого теперь и самим безумцем (смотрите, смотрите, он пошел назад, он спускается вниз, он целыми часами подготовляет себе возможность подвинуться на какой-нибудь метр! а нас поносил подлейшими словами, когда мы систематически требовали умеренности и аккуратности!), — если мы так горячо осуждали безумца и предостерегали всех от подражания и помощи ему, то мы делали это исключительно из любви к великому плану восхождения на данную гору, чтобы не скомпрометировать этот великий план вообще!
К счастью, наш воображаемый путешественник, в условиях взятого нами примера, не может слышать голосов этих «истинных друзей» идеи восхождения, а то бы его, пожалуй, стошнило.
Тошнота же, говорят, не способствует свежести головы и твердости ног, особенно на очень больших высотах.
Пациент приходит к психиатру с жалобами на комплекс неполноценности. После обстоятельных расспросов психиатр говорит: — Могу вас успокоить, батенька — никакого комплекса у вас нет. Вы действительно неполноценный.
Не поддавайтесь на разводки психиатров! Галоперидол не лечит, а реально разрушает канал связи с Космосом, закрывает третий глаз и блокирует чакры!
Телефонный звонок женщине: — Алло, я маньяк, и я слежу за тобой… Она, осматривая себя: — Даааа… Хреново следишь… Я бы даже сказала, запустил ты меня!
Видали ли вы рыбаков перед бурей на большой реке, вроде Енисея? Я их видал не раз. Бывает, что одна группа рыбаков перед лицом наступившей бури мобилизует все свои силы, воодушевляет своих людей и смело ведет лодку навстречу буре: "Держись, ребята, крепче за руль, режь волны, наша возьмет!"
Но бывает и другой сорт рыбаков, которые, чуя бурю, падают духом, начинают хныкать и деморализуют свои же собственные ряды: "Вот беда, буря наступает, ложись, ребята, на дно лодки, закрой глаза, авось как-нибудь вынесет на берег".
Но бывает и другой сорт рыбаков, которые, чуя бурю, падают духом, начинают хныкать и деморализуют свои же собственные ряды: "Вот беда, буря наступает, ложись, ребята, на дно лодки, закрой глаза, авось как-нибудь вынесет на берег".
Психиатр тычет мне листок бумаги с кляксой: — Что вы видите? — Грустного одинокого человека, изнывающего от общения с идиотами, нудной работы задешево и прочей жизненной несправедливости. Доктор, всхлипывая: — А на картинке?..
В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.
Чехов - классика
Чехов - классика
- Психоз — я говорю с котом.
- Паранойя — я боюсь сболтнуть лишнее при коте.
- Шизофрения — кот говорит внутри меня.
- Неврастения — кот меня игнорирует, и это кажется мне совершенно невыносимым.
😂😂😂
- Паранойя — я боюсь сболтнуть лишнее при коте.
- Шизофрения — кот говорит внутри меня.
- Неврастения — кот меня игнорирует, и это кажется мне совершенно невыносимым.
😂😂😂
— Как ты можешь!
Ты же маньяк!
Ты извращенец!
Тебе нет места в цивилизованном обществе!
— Да успокойся ты, я всего лишь пью чай без сахара.
Ты же маньяк!
Ты извращенец!
Тебе нет места в цивилизованном обществе!
— Да успокойся ты, я всего лишь пью чай без сахара.
— Доктор, как мне это вылечить? — Сейчас загуглю. — А может, я сам? — Вот давайте не будем самолечением заниматься!
— Чем бы занималась бы принцесса Диана, если бы ожила? — Скреблась бы ногтями о крышку гроба…
… ум и вкус человека представляют странное явление: прежде нежели достигнет истины, он столько даст объездов, столько наделает несообразностей, неправильностей, ложного, что после сам дивится своей недогадливости.
Гоголь
Гоголь
Рекламное объявление психотерапевта: «Избавляю от алкогольной и наркотической зависимости за один сеанс. Постоянным клиентам — скидка»
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Нет новостей, тогда их придумаем.
Постмодернисты попросту перестали видеть разницу между фактом и вымыслом, новостями и новеллами, научными данными и фантазиями. Если вкратце, «истины нет нигде».
Постмодернисты попросту перестали видеть разницу между фактом и вымыслом, новостями и новеллами, научными данными и фантазиями. Если вкратце, «истины нет нигде».
Доктор: — Хорошо, а сейчас сколько пальцев? Больной: — Знаете, не так я себе представлял проверку простаты.
носки — это вам не лебеди! Они до смерти парами не живут.