У меня тут речевое конструкторское бюро имени Брокгауза и Ефрона.
Суффиксы по талонам, кстати, выдают.
Суффиксы по талонам, кстати, выдают.
История о важном
Было мгновение, когда через всю его голову будто бы натянулась нить, и кто-то огромный, но невидимый, бил пальцем по этой нити, и голова начинала дрожать при этом как бы оставаясь неподвижной. Вскоре стало понятно, что это не нить, а звон. Он нарастал в комья. С каждым разом эти комья становились как будто бы больше, и ощущал он их как будто бы чаще. Затем что-то изнутри подсказало, что комья — это звуки. Подсказка заставила судорожно, словно опаздывая, опомнившись, напрячься и разобрать слова.
- Вставай! Саня, блять, вставай!
Саша понял, что он слышит слова. Но было удивительно, что, понимая их в отдельности, узнавая их, он не понимал, что они значат и к чему обращены.
- Сааня! Давай, живой! Вставай, бегооом!
Сильное металлическое чувство ударило в полость рта, и Саша рванул телом вверх. Он не встал, а перевалился с живота на спину, и по инерции перекатился набок. Что-то с привкусом кислоты потекло изо рта.
- Тих, тихо. Живой. Давай. Подъем. Встаем.
Саша посмотрел на Яна — тот, покрытый свежей, черной землей, кричал и пытался поднять его.
- Давай лапу!
Саша ухватился за Яна и начал вставать. Что-то все еще текло изо рта на брюхо, Саша попытался вытереть непонятную жидкость, но не смог. Он понял, что нечем — его правая конечность лежала недалеко от него. Это сломанная сгоревшая спичка. Больше не часть тела.
Почему не больно? Это болевой шок? Саша захотел закричать. Он вскрикнул, как бы от боли, но понял, что делает это фальшиво, притворяясь, что ему больно.
Ян подхватил его под уцелевшую конечность и потащил от места взрыва. В голову откуда-то сверху летели мелкие камешки, какие-то куски пластмассы и крики жителей.
На мгновение Саше показалось, что он спит, но голос Яна приколачивал его к реальности — в ней они вместе тащились сквозь густую траву. Дальше. Дальше от взрывов.
Они остановились, когда уперлись в высокую бетонную стену. Высокие заросли выбивались из-под самого ее основания. Ян как можно дальше залез в них, затем высунувшись, втащил за собой тело Саши, на котором болталась голова, которая — скорее всего из чувства самосохранения — не хотел осознавать происходящее.
Они лежали долго. Час, два или три? Жара летнего дня лезла в горло, не давая глубоко вдохнуть. Солнце уже уходило с неба, запекая пот и слизь на голом теле.
Саша потрогал свою грудь — она была грязной, а с правой стороны чернела, засыхая на солнце, пустота, заменившая конечность.
Пустота.
Он почему-то вспомнил, как гладил правой «рукой» её живот и говорил ей слова. Казалось, что красивые. Он вспомнил, как тогда, гладя живот, сказал ей: «я бесконечно влюблен в твою бесконечность». Слово «бес конечность» вдруг разделилось в его голове на каламбур и вызвало неконтролируемый смех, который он попытался затолкать обратно фантомной «правой рукой», но тот лился изо рта все с той же непонятной жидкостью с запахом кислоты.
- Ты че, ебанутый? Ты че смеешься? — Ян смотрел на Сашу, залитого смехом, солнцем и жидкостью.
- Блять. За что? За что? — убирая смех, спросил Саша.
- Что?
- Ну почему? Это что, ахуенная шутка такая? За что? Ну почему, почему, что случилось?
Саша спрашивал, пока не увидел черневший в траве разорванный корпус то ли плотной бумаги, то ли алюминия.
Снаряд.
На остатках виднелся рисунок белой челюсти без кожи и надпись: «САР-5».
- Это…
- Да, взрыв был, — сказал Ян, — снаряд попал в самый центр. Я его услышал и побежал. Потом был еще одни. И еще один. Потом я просто перестал считать… Это, бля, везение, что я тебя нашел. Все побежали. Такой рой. Это чисто везение, что тебя увидел, чисто везение.
Саша еще раз посмотрел направо — это не похоже на везение.
- Это скорее похоже на ахуенный черный юмор.
- Чего?
- У меня нет конечности.
- А?
- У меня, блять, нет конечности! Какое везение?
- Ну ты живой.
- Я инвалид! — крикнул Саша и закашлялся из-за вязнущей во рту жидкости.
Какое-то время они молчали.
- На самом деле, мне очень страшно. Мне очень страшно, — сказал Саша. — Я не хочу умирать. Это страшно.
Саша сплюнул скопившееся в горле.
Было мгновение, когда через всю его голову будто бы натянулась нить, и кто-то огромный, но невидимый, бил пальцем по этой нити, и голова начинала дрожать при этом как бы оставаясь неподвижной. Вскоре стало понятно, что это не нить, а звон. Он нарастал в комья. С каждым разом эти комья становились как будто бы больше, и ощущал он их как будто бы чаще. Затем что-то изнутри подсказало, что комья — это звуки. Подсказка заставила судорожно, словно опаздывая, опомнившись, напрячься и разобрать слова.
- Вставай! Саня, блять, вставай!
Саша понял, что он слышит слова. Но было удивительно, что, понимая их в отдельности, узнавая их, он не понимал, что они значат и к чему обращены.
- Сааня! Давай, живой! Вставай, бегооом!
Сильное металлическое чувство ударило в полость рта, и Саша рванул телом вверх. Он не встал, а перевалился с живота на спину, и по инерции перекатился набок. Что-то с привкусом кислоты потекло изо рта.
- Тих, тихо. Живой. Давай. Подъем. Встаем.
Саша посмотрел на Яна — тот, покрытый свежей, черной землей, кричал и пытался поднять его.
- Давай лапу!
Саша ухватился за Яна и начал вставать. Что-то все еще текло изо рта на брюхо, Саша попытался вытереть непонятную жидкость, но не смог. Он понял, что нечем — его правая конечность лежала недалеко от него. Это сломанная сгоревшая спичка. Больше не часть тела.
Почему не больно? Это болевой шок? Саша захотел закричать. Он вскрикнул, как бы от боли, но понял, что делает это фальшиво, притворяясь, что ему больно.
Ян подхватил его под уцелевшую конечность и потащил от места взрыва. В голову откуда-то сверху летели мелкие камешки, какие-то куски пластмассы и крики жителей.
На мгновение Саше показалось, что он спит, но голос Яна приколачивал его к реальности — в ней они вместе тащились сквозь густую траву. Дальше. Дальше от взрывов.
Они остановились, когда уперлись в высокую бетонную стену. Высокие заросли выбивались из-под самого ее основания. Ян как можно дальше залез в них, затем высунувшись, втащил за собой тело Саши, на котором болталась голова, которая — скорее всего из чувства самосохранения — не хотел осознавать происходящее.
Они лежали долго. Час, два или три? Жара летнего дня лезла в горло, не давая глубоко вдохнуть. Солнце уже уходило с неба, запекая пот и слизь на голом теле.
Саша потрогал свою грудь — она была грязной, а с правой стороны чернела, засыхая на солнце, пустота, заменившая конечность.
Пустота.
Он почему-то вспомнил, как гладил правой «рукой» её живот и говорил ей слова. Казалось, что красивые. Он вспомнил, как тогда, гладя живот, сказал ей: «я бесконечно влюблен в твою бесконечность». Слово «бес конечность» вдруг разделилось в его голове на каламбур и вызвало неконтролируемый смех, который он попытался затолкать обратно фантомной «правой рукой», но тот лился изо рта все с той же непонятной жидкостью с запахом кислоты.
- Ты че, ебанутый? Ты че смеешься? — Ян смотрел на Сашу, залитого смехом, солнцем и жидкостью.
- Блять. За что? За что? — убирая смех, спросил Саша.
- Что?
- Ну почему? Это что, ахуенная шутка такая? За что? Ну почему, почему, что случилось?
Саша спрашивал, пока не увидел черневший в траве разорванный корпус то ли плотной бумаги, то ли алюминия.
Снаряд.
На остатках виднелся рисунок белой челюсти без кожи и надпись: «САР-5».
- Это…
- Да, взрыв был, — сказал Ян, — снаряд попал в самый центр. Я его услышал и побежал. Потом был еще одни. И еще один. Потом я просто перестал считать… Это, бля, везение, что я тебя нашел. Все побежали. Такой рой. Это чисто везение, что тебя увидел, чисто везение.
Саша еще раз посмотрел направо — это не похоже на везение.
- Это скорее похоже на ахуенный черный юмор.
- Чего?
- У меня нет конечности.
- А?
- У меня, блять, нет конечности! Какое везение?
- Ну ты живой.
- Я инвалид! — крикнул Саша и закашлялся из-за вязнущей во рту жидкости.
Какое-то время они молчали.
- На самом деле, мне очень страшно. Мне очень страшно, — сказал Саша. — Я не хочу умирать. Это страшно.
Саша сплюнул скопившееся в горле.
- Но, бля. Теперь, как я теперь буду. Это же. Ну. Это невозможно. Работать, носить что-то…
Ян молча смотрел на искалеченное тело. Ян был уверен, что Саша бредит, что, наверное, у него контузия, как у военных бывает.
- Вот ты сказал, я живой, а как мне, как жить теперь?
Ян молча слушал булькающие слова. Потом он поднял голову и посмотрел вверх. Бетонная стена, — возле которой они сидели в полосатой тени от зарослей, — уходила высоко вверх, врезаясь оголенной кирпичной кладкой в небо.
- Это Он нас так наказал.
- Кто он?
- Бог, это Он нас так наказал за то, что мы начали строить город у его подножья.
- Ты ебанутый? По-твоему, это бог сделал эти снаряды и запустил ими в город?
- Я не знаю, — ответил Ян, — но зачем мы ушли так далеко? Может это и Он, я знаю, что всё — сплошная загадка. А наше общество делает будто бы вечное возвращение. Да, структурная антропология Леви-Стросса базируется на сравнении мифологии с языком, и он отвергает сообразование «мифа» со спекулятивными плодами философии, с социальными или внутренними (чувственными) структурами общества. Но мифология в различных регионах земли обладает сходством, что требует отказа от предположений о мифе как следствии синтеза случайных идей. А глоттогенез сохраняет корпус основных вопросов без ответа… — Ян не успел договорить. Его речь прервал красный, как закатное солнце, кирпич, смазавший половину его тела так, словно Ян был нарисован масляной краской на краю огромного полотна всем известного художника.
…
Саша молча дышал, отвернувшись от умершего.
- В пизду.
И решение пришло быстро, потому что оно было как будто не его, как будто оно было таким же фантомом, как и правая конечность, которой Саша пытался взяться за пышный куст, чтобы выбраться из зарослей у стены.
Было душно. Так, что под конец Саша уже хватался левой «рукой» за плотные куски летнего воздуха, протаскивая себя вперед. Вперед. Вперед. И вперед.
Еще вперед.
Он перевернулся на спину. Глаза ослепил яркий свет.
И два огромных пальца, из неоткуда, сдавили его тело и рванули вверх. В голове натянулась звуковая нить.
- Саша, блять! Ты че творишь? Ты зачем в муравейник петарды кидаешь?
- Пап, ну ты сказал из-под крыльца его убрать, чтоб в дом не лезли.
- Еб твою мать, не так же.
- А я так захотел. Мне сегодня ночью приснилось, что мне муравей руку откусил.
Ян молча смотрел на искалеченное тело. Ян был уверен, что Саша бредит, что, наверное, у него контузия, как у военных бывает.
- Вот ты сказал, я живой, а как мне, как жить теперь?
Ян молча слушал булькающие слова. Потом он поднял голову и посмотрел вверх. Бетонная стена, — возле которой они сидели в полосатой тени от зарослей, — уходила высоко вверх, врезаясь оголенной кирпичной кладкой в небо.
- Это Он нас так наказал.
- Кто он?
- Бог, это Он нас так наказал за то, что мы начали строить город у его подножья.
- Ты ебанутый? По-твоему, это бог сделал эти снаряды и запустил ими в город?
- Я не знаю, — ответил Ян, — но зачем мы ушли так далеко? Может это и Он, я знаю, что всё — сплошная загадка. А наше общество делает будто бы вечное возвращение. Да, структурная антропология Леви-Стросса базируется на сравнении мифологии с языком, и он отвергает сообразование «мифа» со спекулятивными плодами философии, с социальными или внутренними (чувственными) структурами общества. Но мифология в различных регионах земли обладает сходством, что требует отказа от предположений о мифе как следствии синтеза случайных идей. А глоттогенез сохраняет корпус основных вопросов без ответа… — Ян не успел договорить. Его речь прервал красный, как закатное солнце, кирпич, смазавший половину его тела так, словно Ян был нарисован масляной краской на краю огромного полотна всем известного художника.
…
Саша молча дышал, отвернувшись от умершего.
- В пизду.
И решение пришло быстро, потому что оно было как будто не его, как будто оно было таким же фантомом, как и правая конечность, которой Саша пытался взяться за пышный куст, чтобы выбраться из зарослей у стены.
Было душно. Так, что под конец Саша уже хватался левой «рукой» за плотные куски летнего воздуха, протаскивая себя вперед. Вперед. Вперед. И вперед.
Еще вперед.
Он перевернулся на спину. Глаза ослепил яркий свет.
И два огромных пальца, из неоткуда, сдавили его тело и рванули вверх. В голове натянулась звуковая нить.
- Саша, блять! Ты че творишь? Ты зачем в муравейник петарды кидаешь?
- Пап, ну ты сказал из-под крыльца его убрать, чтоб в дом не лезли.
- Еб твою мать, не так же.
- А я так захотел. Мне сегодня ночью приснилось, что мне муравей руку откусил.
Хочу жить в скуке. В такой, чтобы пролетевшая мимо пылинка выглядела лютым разъебом.
Гугли «долгая счастливая жизнь» — в разделе значение будет «скука».
Гугли «долгая счастливая жизнь» — в разделе значение будет «скука».
Дома кот. Он спит 19 часов в день. Потом просыпается и разносит остатки своего сна по углам.
Всё окно в разводах.
Всё окно в разводах.