Мы знаем, что музыка может менять правила мира. Давайте ей помогать.

Спасибо большое Роману Минцу и всем создателям этого струнного хора!

Важно: Иосиф Хаззайя, богослов и сирийский мистик VIII века, говорит, что он взвесил на весах божественную любовь и божественную справедливость. И любовь оказалась как гора, а справедливость — как песчинка.

21 декабря 1917 года родился Генрих Бёлль. На протяжении 35 лет он был тем, что сейчас саркастически называется «совесть нации», а при его жизни называлось точно так же, только без всякого сарказма. В послевоенной Германии его ненавидели примерно все современные ему политические лагери: для консерваторов он был приспешником Cоветов, для левых — буржуазным прихвостнем, для умеренных — пацифистом-экстремистом. Вместе с тем его книги попадали на первую строчку списков бестселлеров и оставались там месяцами, газетные статьи разбирали на цитаты, а коллективные политические воззвания и манифесты подписывали, если под ними уже стояла подпись Бёлля как верный знак благих целей и намерений изложенного.
Отличие Бёлля от почти всей сколько-нибудь заметной немецкой литературы «после Освенцима» состоит в том, что для него Освенцим не отменяет Десять заповедей и даже не ставит их под сомнение. Время и суть всех его текстов исчерпывающе определяются тегом «послевойны», война была у него за спиной и там, за спиной, навсегда и осталась — он прошел ее в рядах вермахта с лета 1939-го до конца, до французского плена в апреле 1945-го. Но для Бёлля человечество после войны и до войны — одинаковое. И во время войны, кстати, тоже. Отказ от расчеловечивания, способность видеть в самой невыносимой и опасной фигуре живое существо одного с тобою рода и корня — большая часть писательского успеха Бёлля. Для капитулировавшей и разрушенной Германии важен был голос, говоривший, что и мир вокруг населен людьми, и сама она — не логово нелюдей.

Подробнее о побежденной Германии глазами Генриха Бёлля — в тексте Ольги Федяниной.

САМОЕ ГЛАВНОЕ — ЭТО НАЙТИ НАИБОЛЕЕ АДЕКВАТНУЮ ФОРМУ СОЧУВСТВИЯ ДРУГ ДРУГУ

К концу 2012-го было жуть как тоскливо (все относительно!), началась реакция и та самая, якобы бесконечная, зима, протесты закончились, шло «Болотное дело» и то, что называется «общественная депрессия». Мой «Большой город» закончился, но нам с Юрой Остроменцким Женя Альбац предложила соучаствовать в журнале The New Times.

И я попросил Льва Рубинштейна написать NN пунктов против тоски и уныния. Хотя не то, чтобы верил, что такие пункты найдутся. А ЛР вдруг взял и написал.
А сегодня эти тезисы лично ко мне вернулись, и я снова - встал и пошел. Спасибо, снова

Лев Рубинштейн «Девять тезисов против уныния»

«Во-первых, уныние — это вообще один из смертных грехов. Причем это правило распространяется как на очень верующих, так и на не очень.

Во-вторых, мы обо всем помним и ничего не забываем. А память дана нам в том числе и в качестве парашюта. С ней мы не падаем, а лишь приземляемся.

В-третьих, не знаю, кто как, но я лично уверен в том, что история работает на нас. И ее хрен остановишь. Помешать, притормозить — да, можно. И ОНИ этим и занимаются. Причем из последних сил. Но остановить — нет, нельзя. Поможем истории. Кто чем может.

В-четвертых, надо почаще смотреть друг на друга. Вы только посмотрите, насколько мы все прекрасные. То есть я имею в виду «вы все прекрасные». Посмотрели? Хорошо. Дальше идти легче и веселее.

В-пятых, кто они вообще все такие? Кто они и кто мы. У них, конечно, есть дубины. И это, прямо скажем, аргумент. Но дубины в условиях полного отсутствия любви и разума имеют устойчивую тенденцию терять потенцию. А у нас есть мозги и сердца. Это товар долговечный.

В-шестых, мы не смирились. И не позволили проделать с собою то, что в психиатрии называется «вовлечением в бред». И это главное. А поэтому наше сопротивление обязательно будет искать и находить новые формы и жанры.

В-седьмых, я прочитал когда-то у Виктора Шкловского замечательное место: «И нужно не лезть в большую литературу, потому что большая литература окажется там, где мы будем спокойно стоять и настаивать, что это место самое важное». Это, понятное дело, касается не только литературы. Спокойно стоять и настаивать. Место ли здесь для уныния?

В-восьмых, жизнь, вообще-то говоря, прекрасна. Попробуйте-ка не согласиться!

В-девятых, вот прямо передо мной лежит открытая книжка. А в ней написано: «Самое главное — это найти наиболее адекватную форму сочувствия друг другу». Это моя, между прочим, книжка.

А я привык себе доверять».

Подкаст! Я и забыл, как это. «Он незаметно показывал нам лучшее в нас, не важно знал ты его лично или только по текстам. Стихами, действиями, разговором, кивком головы. Предлагал человеку увидеть в себе сложное и самое хорошее, что в нем есть. Мы скучаем по этому хорошему в нас. Этот человек нам всем очень нужен, поэтому мы все так плачем. И вот на основе этого хорошего, настоящего, немножко детского, что есть в каждом человеке, он и предлагал объединяться и объединял. И продолжает делать это. Он обращается к каждому напрямую, без посредников. И я думаю, что, если говорить про то «что дальше?» Какой следующий ход? Вот что нам остается, тем, кто его знал, и тем, кто его не знал? Слушать его и читать, становиться в этом смысле богаче и радостнее, а кроме того, продолжать эту работу. Это даже работой не назовешь, какой-то смысл жизни, что ли, о котором я сейчас сказал».
Маме - не откажешь. Спасибо https://www.youtube.com/watch?v=D44_CoQrjI4

Сегодня д р у Arzamas. 9 лет! На сколько надо умножать, чтобы сравнить возраст проекта с человеческим? Знаю, что прошло несколько жизней, да и год в Arzamas идет за 10. Так что празднуем сегодня 90 лет. Спасибо всем, кому он нужен, всем экспектопатронусам

Перечитываю «Войну и мир», в 41 год, с оживлением. Много очень знакомого, много доброго (сцену приема у Анны Павловны Толстой писал лет в 35, насколько я помню).

«Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов».

«Из-за самоуверенности, с которою он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что́ он сказал».

Я очень ценю фразу, которой заканчивается этот текст (и знаю рядовым чьей армии себя считаю), да весь он прекрасен. Это из книги Анатолия Наймана «Записки о Анне Ахматовой».

«Вдова, прелестная, хрупкая, «фарфоровая» («Любочка была фарфоровая» – так Ахматова описывала ее), избалованная, оказалась еще и выносливой, терпеливой, работящей [...]. Ее литературная одаренность была частью одаренности общей, непреднамеренно проявлявшейся в поведении, в повседневности, а эстетический вкус, привитый еще в родительской семье, был отточен в замужестве и в дружеском общении с замечательными артистами и писателями. Она знала несколько языков и стала зарабатывать на жизнь переводами американских, английских, французских пьес и рассказов, не гнушалась литературной поденщиной и при всем том оставалась анекдотически неделовой. На пенсию вышла ничтожную, но ухитрялась ездить на такси и до последних лет жизни одевалась в парижские платья. При этом говорила: «Я умру, и никто не узнает, какой у меня был вкус; потому что мы носим только то, что можно было достать – что кто-то привозил и продавал». Всю жизнь ее не оставлял страх: обыска, ареста – не конкретных за что-то, а роковых, на роду написанных; и всю жизнь она этот страх побеждала – гордостью, готовностью к худшему, наконец, беззаботным нравом. Как-то раз в поверхностном веселом разговоре я спросил Ахматову, куда девались нежные, неумелые, притягательные своей беспомощностью женщины, те самые – женский пол. «А слабые все погибли, – сказала она, сразу отбросив легкомысленный тон. Выжили только крепкие».

Тогда я считал, что эти шестидесяти-семидесятилетние женщины – естественная константа любого общества, что такие пожилые дамы и такие старухи, измученные, но не ожесточенные, исстрадавшиеся, но не отчаявшиеся, с бескровными лицами, скорбными глазами, но самоотверженные, прощающие, идущие навстречу, были всегда и всегда будут. Оказалось, что это последние экземпляры вымирающего племени. Любовь Давыдовна Большинцова-Стенич сказала мне, когда умер Чаплин: «Я была рядовой той армии, которой он был генералом». Какая сейчас старуха может сказать про какую армию и про себя подобное».

Легендарные лекции Лотмана, война Алой и Белой розы, Псой Короленко поет о любви… В честь своего 90-летия Arzamas сделал мощный редизайн приложения с курсами и подкастами, о котором уже много лет нас просили слушатели. Там множество всяких удобных изменений, ко многому надо еще привыкнуть, но главное осталось прежним – лучшее место с лучшими лекциями об истории, искусстве и литературе. И этих рассказов там тысячи! Вот поэтому среди прочих нововведений, там появились специальные подборки. Редакторы и авторы Arzamas советуют чего послушать в первую очередь.

Я сделал свою подборку, честно говоря, почти зажмурившись, потому что выбрать из тысячи аудио всего девять, как мне велел главный редактор Радио Arzamas Мика Голубовский, миссия невыполнимая.

Чувствовал себя Али Бабой в пещере Сим Сим (кстати, был такой вариант названия для ГусьГуся, но обошлось) или Бильбо в глубинах Эребора и что не камень, то Аркенстон (кстати, про Толкина есть прекрасный курс Николая Эппле). Сколько же мы всего сделали! И горшочек варит каждый день, каждую неделю новые курсы и подкасты появляются в приложении.

Короче говоря, я выбрал всего понемногу - если зайдете с телефона, сможете увидеть мой список (надеюсь, у вас скачано «Радио Arzamas»!). Я буду очень рад, если вы послушаете что-то из того, что я советую, или что советуют Александр Архангельский, Лев Ганкин и другие наши лекторы. А может быть составите свои рекомендации и пришлете нам. До встречи, в Эреборе!

PS: В моей подборке среди прочего есть чудеснейшая книга «Мое пристрастие к Диккенсу» Нелли Морозовой, ее для нас прочитала Елена Вигдорова. Книга о любви и памяти и о том, что помогает сохранить себя. Я очень советую послушать ее. Например, прямо сегодня. И друзьям посоветовать.

Страны-оптимисты и страны-пессимисты. Интересный текст в Re:Russia о том, как мир видит будущее в начале нового года и с чем это связано. Re:Russia вообще крутейший проект нашего времени, в котором эксперты объясняют мир так, что все становится понятнее, и хаос становится более домашним что ли. Не про новости, а про волны. Есть в этом что-то терапевтическое.

«Жители развивающихся и более бедных стран, прежде всего в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке, демонстрируют крайне высокую степень оптимизма в отношении будущего, в то время как жители благополучной Европы и развитых стран преисполнены пессимизма. При этом, однако, в отношении конкретных возможных проблем, таких как инфляция, новая пандемия или стихийные катастрофы, оптимисты считают их даже более вероятными, чем пессимисты.

То есть хотя и видят мир гораздо менее предсказуемым, чем жители благополучных стран, но относятся к этому с оптимистическим фатализмом. 
 
Пессимизм же благополучных стран может объясняться тем, что СМИ и политики, стремясь повысить значимость своей повестки, рисуют самые негативные сценарии в случае невнимания к ней».

Как Эннио Морриконе писал музыку для фильмов. У нас много общего!
«Иногда режиссеры выбирают худшее из того, что я им предлагаю. И я вы­нужден оттачивать эти темы, например делать новую оркестровку. Когда я понял, что нужно предлагать им только то, что вышло действительно хорошо, я придумал вот что. Я решил показывать жене все, что пишу, и спрашивать ее совета. Она говорит мне, что сохранить, а что отправить в мусорную корзину, что действительно хорошо, а что так себе. Моя жена не имеет музыкального образования, но у нее отличный инстинкт. Мария очень строгий слушатель. Так что в каком-то смысле она решила проблему: с тех пор как Мария прослушивает все мои работы, режиссеры могут выбирать только из тех композиций, которые она одобрила».

Сегодня посадили на два с половиной года Олега Орлова. Сопредседателя «Мемориала». Заковали его в наручники. За антивоенную статью, в которой он назвал путинский режим фашистским. Во время суда он читал «Процесс» Франца Кафки. Впервые против войны он выступил сорок лет назад: он расклеивал листовки против войны в Афганистане. И подписывал их «группа Действие», хотя действовал в одиночку.
За некоторое время до приговора я поговорил с Олегом Петровичем. Вот фрагмент из его ответов:

Думали ли вы о возможности отъезда?
Не думать невозможно. Я решил для себя, что я уважаю любой выбор. Уезжать или не уезжать – это зависит от обстоятельств, от внутреннего желания человека, от того, где он сможет лучше работать. Вот, наверное, самый главный вывод. И я не очень понимал, как я смогу там работать эффективно. По крайней мере, мне кажется, что я с 24 февраля довольно эффективно здесь отработал. И понимаете, тюремный срок - это тоже работа и агитация. Слушайте, человек, который сидит за слова и за протест против войны в Украине, это сам по себе этот факт. Он вместе со многими другими – а нас ведь очень много – это некоторое свидетельство. Это тоже часть работы.
Что бы вы посоветовали людям, которые против войны?
Хоть как-то действовать. Поговорить со своими друзьями и родственниками о ситуации. Спокойно, не напрягая голос и не стуча кулаком по столу, а просто, вместе с ними подумать о том, что происходит. Второе – что-то делать. Можно делать самые разные вещи. Например, повязать зелёную ленточку. Зелёная ленточка повязанная показывает, что вы против войны. Кто-то увидит, кого-то это согреет, кому-то это хорошо – это лишний сигнал, что мы не одни. И быть готовым, быть готовым к тому, что когда возникнет возможность, как она была в 1991-м году, выйти на улицу… Я никого не призываю сейчас уходить на улицу. А вот когда начнётся, а оно начнётся раньше или позднее обязательно, после ухода любого диктатора и раскола элит возникает процесс изменений в стране. И вот здесь очень важно, чтобы общество показало себя, что оно есть. Чтобы те реформы, которые начнутся раньше или позднее, не оказались псевдореформами. Вот тогда быть готовыми выйти.
Что вам помогает?
То, что я не один. Наверное, этим всё исчерпывается. В самом разном понимании, в разных аспекта: я не один.

Хор в середине очереди начал самостоятельно петь панихиду

Видео с места от корреспондента «Сирены».

@news_sirena

«Просто скажи, пусть даже и негром­ко: «Три мушкетера». И все тебя сразу же поймут. То же самое, кстати, относится и к «Острову сокровищ»». (Случайно наткнулся на текст, в котором Лев Рубинштейн рассказывает о своей идеальной библиотеке). Я сразу подумал об очереди, в которой хотел бы сейчас стоять с теми, кто в Москве, главной цепочке нашего времени.

5 марта 1953 года, умер Иосиф Сталин. Отношение к этому событию было неоднозначным: кто-то скорбел, кто-то радовался, кто-то злорадствовал, кто-то боялся, что будет хуже, кто-то сразу понял, что стало гораздо лучше. Собрали наиболее показательные мысли и воспоминания об этом дне.

В начале марта 1953 года газеты и радио сообщили, что Сталин тяжело болен. К нам, помню, пришел Сапгир, и мы подняли тост за то, чтобы Сталин умер.
Оскар Рабин

Помню ли я день 5 марта 1953 года? Еще бы — такое не забывается: один из счастливых дней в моей жизни.
Вадим Гаевский

Мне не было жалко бога, который скончался от инсульта в возрасте семидесяти трех лет, как будто он не бог, а обыкновенный смертный; но я испытывал страх: что теперь будет?..
Илья Эренбург

Умер Сталин. Над народом мгла и почему-то солнце. На траурном митинге в Академии многие плакали. Я и Мальцев, разумеется, не плакали.
Илья Глазунов

Сталина еще не похоронили, а министры уже пересели на местах, и появился Жуков. А может быть, будет и хорошо?
Михаил Пришвин

Это ужасно было — похороны Сталина. Когда люди вдруг начали чувствовать, что шагают по живым человеческим телам, они стали преображаться.
Евгений Евтушенко

Это было потрясающее событие. Все понимали, что что-то вскоре изменится, но никто не знал — в какую сторону. Опасались худшего (хотя что могло быть хуже?).
Андрей Сахаров

Где-то там, в уже нереальной для нас Москве, испустил последнее дыхание кровавый Идол века — и это было величайшее событие для миллионов еще не домученных его жертв.
Евгения Гинзбург

Пятого вечером солдат из охраны бутылку водки. Мы разлили по приготовленным банкам водку, и я сказал:
— Пей, Костя! Это и есть наша свобода!
Лев Разгон

Какие же это потрясающие стихи, написанные в темные времена (и в год моего рождения)

15 марта 2024 года. Говорят, когда приближается день рождения, именинники грустят, с тоской размышляя о быстро текущей жизни. Удивительное дело, у меня никогда так не было. Очень люблю свой день рождения. А в этот раз за два дня - ощущение удивительного счастья и благодарности - за то, что было, есть и будет. Это относится исключительно ко мне, невзирая на ужасы и безумие текущего момента . Чтобы сохраниться и не сойти с ума, быть полезным и нужным другим надо быть счастливым. Вот так мне почему- то сейчас кажется .

Друзья, это пост благодарности. Его можно читать вместе с этой музыкой. Хочу рассказать, что я ухожу из Arzamas. По сути, это произошло уже довольно давно. И в силу большого количества обстоятельств. Например, такого – я работал и создавал Arzamas больше десяти лет. Я сказал почти все, что хотел. И все, что могу сказать.
И теперь я говорю спасибо. Спасибо людям, с которыми создавал Arzamas все эти годы – команде, лучше которой не бывает. Это было настоящее, неподдельное счастье. Спасибо соосновательнице Насте Чухрай за много лет разговоров и возможностей, о которых и мечтать нельзя. Вместе мы построили проект, который давно научился зарабатывать на себя сам, рассказывая об истории, литературе и искусстве.
Я с первого дня мечтал построить институцию, которая может жить без меня. И когда еще год назад кто-то сказал мне «а я не знал, что ты еще работаешь в Arzamas», я обрадовался.
Я хочу сказать спасибо. Каждому автору, каждому лектору, каждому эксперту, каждому рассказчику, каждому собеседнику, которые сделали Arzamas им самим. Это и есть мой мир, у которого нет пределов. Мир, полный красоты, общего делания, остроумия, чего-то, что больше нас. Я всегда говорил, что мы, редакция, переводчики знаний и опыта экспертов на языки других аудиторий – мы передаем эти знания дальше, иногда для 100 человек, иногда для 10 миллионов, очень стараясь как можно меньше сделать ошибок и глупостей по дороге.
Я хочу сказать спасибо людям, которые читают, смотрят, слушают то, что мы делаем – Arzamas, Гусьгусь, Радио Arzamas, Arzroom, наши сети, наши письма. Ведь, может быть, одна из важнейших вещей на свете – чувствовать себя нужным. Вы нам это чувство даете. Вы потрясающие.
Я хочу сказать спасибо коллегам из разных медиа, которые писали, помогали и понимали нас эти годы. Благодаря вам было – и есть – ощущение общего поля, поддержки. Спасибо нашим партнерам, музеям, театрам, библиотекам, компаниям, фестивалям, мы столько вместе сделали нового, сотни больших и маленьких миров.
Я уехал, я хочу сделать новые проекты и написать новые книги, построить музей, написать сказку о коте Валере и сняться в кино. И сделать еще миллион всего, что против тьмы, забвения и проч.
Это не Оскар, но спасибо моим друзьям и семье. Спасибо Нане, которая все эти годы соавтор всего хорошего, к чему я имею отношения.
Недавно близкий друг сказал мне, ссылаясь на «Утро акмеизма»: «Самое важное — сопротивление тьме. И вот люди, жившие в разные годы и столетия предлагают нам свою помощь, свои неожиданные рецепты. Это похоже на идущее через века сочувствие в заговоре против пустоты и небытия». Мне кажется, это хороший план. В конце концов остаются благодарность и надежда.
Моя новая книга, вопреки всему, заканчивается фразой: «Нет ничего прекраснее начала».
До встречи.

Мой любимый канал. Источник хороших новостей и разных крутых идей от супер писателей и художников. Варя Гладкая, изобретательница и организатор самого разного классного, рассказывает здесь о своей детской лаборатории.
На занятиях дети пробуют себя в роли писателя, иллюстратора и дизайнера книг. Следить за этим - очень вдохновляет! (А скоро занятия студии будут в Тель-Авиве).

Не знаю, какой пост выбрать, например, про страну одеял (но еще там есть супер история про молочный зуб - это я).