поэт смотрит на печаль, как хирург на скальпель. так я думал (все это слишком вычурно, меня бы стошнило у ближайшего дерева, если бы подобная мысль принадлежала мне, а не желтоглазому сомнамбуле, который речет за меня), когда течение жизни становилось все более мерным, заплетаясь тишиной, как тиной. тогда я не просто смотрел на нее: я вооружался, проводя пальцем по блестящему лезвию и замирая в ожидании — скальпель должен быть острым, плохо заточенный металл приводил меня в отчаяние. притупленное чувство непригодно для тонкой работы, оно не рассекает тканей, оно кромсает — разрезы напоминают красные цветы. отраженный в зеркале, путаясь между право и лево, причитая и плача, я вязал эти сочащиеся букеты тугими узлами. я не дышал, но вынимал из глазницы алмазный камень и мерно затачивал скальпель до полупрозрачности. о, какое удовольствие было тогда работать. рассечение на кромке кучевого облака, надрез вдоль вчерашнего молчания или поперек темно-синего – все это оставалось никем не замечено (он утаил это). я сказал (тут он сделал паузу и улыбнулся лунному диску), так я думал, когда течение жизни становилось все более мерным, а что (в глазах его потемнело), что если все происходило наоборот?

я тебя полюбила
я тебя и люблю

под нею спит твой друг

две нити вместе свиты
концы обнажены
то «да» и «нет»-не слиты
не слиты-сплетены
их темное сплетенье
и тесно
и мертво.
но ждёт их воскресенье
и ждут они его
концов концы коснутся –
другие «да» и «нет»
и «да» и «нет» проснутся,
сплетенные сольются
и смерть их будет–свет

смотрела интервью с Ласром фон Триером и удивлялась насколько скромен и прост человек создавший ,и по сей день создающий, шедевры. с Миядзаки такая же история.
наверно, так оно и должно работать, если ты что-то представляешь из себя на самом деле.

Царство грёз и безумия | 2013 г.

рассказ о Хаяо Миядзаки и работе над фильмом «Ветер крепчает»

мне тебя сегодня мало

я до смерти тянуться буду к несбыточному.

так похожи мы
внутренне
и наружно

я с тобой
мне больше
ничего
не нужно

дети смотрят в мои глаза –
каменеет зрачок, смотрите.
дети смотрят в мои глаза,
перепачканные в граните.
дети видят меня насквозь,
как большой первобытный праздник
октября,
что проходит вскользь,
или я прохожу, но разве
моя желтая кровь горит
в хрустале, в обожжённой глине,
в переводе на твой иврит,
точно русского нет в помине.
а точнее сказать – вообще,
револьверы жирны от крови,
но в музее таких вещей,
улыбаясь на каждом слове,
я, наверное, все сказал,
что хотел, на сырой бумаге.
дети смотрят в мои глаза,
а в глазах выцветают флаги,
транспаранты, значки и проч.
атрибуты, цветы и песни
об отчизне – темна ли ночь,
если мы умираем вместе?

Тарковский | Телевидение Латвийской ССР | 1979

у меня не было ни одного шанса вырасти не депрессивным человеком, я с 2004 года слушала дельфина

в липкой листве июля,

влюбленный.