prometa.pro книжки
9.08K subscribers
352 photos
5 videos
1 file
1.71K links
Про нон-фикшн, в первую очередь, мировые премьеры, которые еще не издавались на русском, отличные отечественные научно-популярные книги, беллетристику. Контакты aksenova.katerina@gmail.com, в телеграме AksenovaEkaterina
Download Telegram
Меня всегда шокирует оценка, что от античного греко-римского наследия нам досталось процентов пять, а все остальное – тексты, предметы, здания – потеряно в песках времени. Это поражает: вот есть у нас огромный и прекрасный гомеровский эпос, а было в двадцать раз такого больше.

С визуальной культурой похожая штука – образы императоров считались крайне важной частью имперской пропаганды, статуями и холстами было наводнено все. До нас дошли только относительно небольшие мраморы, а так-то императоры любили гигантские изваяния, в пятнадцать-двадцать раз больше натурального размера. Из цельного куска мрамора такое вырезать невозможно, обычно делали каркас, металлическое туловище и каменные конечности (вполне циклопические). Огромный Нерон стоял около Колизея, поэтому Колизей так и называется.

И очень много было живописных портретов, которые почти не сохранились. Это миниатюрное изображение Септимуса Северуса с женой и детьми чуть ли не единственное. А был же и портрет того же Нерона в тридцать метров высотой. Поскольку портреты существенно дешевле изваяний, их было невероятно много, повсюду.
К концу книга Бирд разгоняется и начинается самое интересное. Например, про обожествление императоров. Вообще ничего непонятно, прочитала бы об этом отдельную книгу, потому что теперь мне кажется, что римский императорский культ породил в Европе всю эту последующую тему с сакральностью монаршьей власти, двумя телами короля и прочими проявлениями холопского недуга.

Варварская восточная традиция с божественным фараоном или там другим царем понятна, кто главный – тот по-настоящему главный. Римляне эту гадость соединили со своей очаровательной любовью к построению юридических систем и превратили в полностью политическое действие – вопрос об обожествлении очередного умершего императора решал Сенат. Решающим фактором было то, насколько новый император хотел быть прямым преемником предыдущего. И то без гарантий.

Вот Клавдия обожествили, но это не помешало Нерону минимизировать почести божественному, а учителю Нерона, Сенеке, написать обидную сатиру «Отыквление Клавдия», в которой Клавдий пришел на Олимп записываться в боги, а его оттуда весьма унизительно гонят в царство обыкновенных мертвых. Про отыквление можно было бы сочинить много веселых параллелящих шуток, но я тыквогейт, скорее, порицаю. Сатира все равно дико смешная, хотя и выставляет автора, великого стоика в не лучшем свете.
Простите, какое-то время про императоров больше уже не буду! Две прекрасные картинки.

Бюст жизнелюбивого Нерона, которому постригли волосы и добавили морщин, чтобы превратить в умудренного Веспасиана. Практичные люди!

И официальный потрнет Окативиана Августа, исполненный его преданными египетскими подданными (Август - справа). Это к вопросу о том, как кто воспринимал обожествление цезаря.

Хочу отметить, что аудиокнига Бирд сделана со всей добросовестностью. Она отлично начитана автором, и к ней прилагается большой pdf-файл с иллюстрациями, примечаниями, гайдом по именам, картами и огромной библиографией.
Минутка дружеской рекламы. Один мой родственник делает наборы из кубиков для детей: кубики вырезаны из массива сосны, у них точная геометрия и они ничем не покрыты, просто зашлифованы до полной гладкости (безопасно для совсем маленьких детей). В наборе 60 деталей и прочная коробка для хранения, за все - 1500 рублей плюс пересылка. Если у вас в ближайшей окрестности есть кто-то возрастом от года до пяти лет, этому человеку нужны такие кубики к Новому году.

Купить на Авито.
Книгой декабря в клубе Просветителя была работа Екатерины Колпинец «Формула грез. Как соцсети создают наши мечты», вошедшую в длинный список премии этого года.

Мне нравится базовый замысел книги – писать про соцсети (в первую очередь, про запрещенную за неведомые грехи соцсеть с квадратными картинками и сторизами) не как про зоопарк инфлюэнсеров, которые за счет своей необычности или чего-то еще собрали миллионы подписчиков и капитализируют этот поток человеческого внимания, а как про зеркало, в которое смотрится все человечество и меняет себя, чтобы изменить свое отражение.

На обсуждениях была просто жара, потому что в книге есть много такого, как говорит молодое поколение, триггерящего. Поскольку книга – про массовые стратегии обращения с страшно запрещенной, но доступной россиянам соцсетью, то читатель воспринимает себя объектом этнографического исследования, и стилистика текста такова, что у многих возникает не то чтобы приятное ощущение простого коротышки под ироничным взглядом автора.

Один из самых здоровских тезисов, которые мы обсуждали, был про беду самообъективации. Когда ты должен буквально работать собой, чтобы получить что-то взамен от социальной сети – заказы, прочтения твой статьи, образ крепкого профессионала – ты начинаешь относиться к себе же слишком инструментально, и начинаешь работать уже не на свою жизнь, а на ложные метрики сети. Одна из лучших глав в книге посвящена лжи про «работу мечты», которая очень часто является принаряженной поденщиной без социальных гарантий и вот этим превращением себя в некий девайс. Драматический и поучительный кусок!

Или про метод, идеологическую рамку. Постепенно все сошлись на том, что в работе описывается практически неомарксизм с обсуждением, кому принадлежат средства производства, и как трудно быть цифровым пролетарием. Тут, конечно, стоит напомнить, что макбук, многократно поминающийся в книге, средством производства не является.

Еще, конечно, можно поспорить о том, что и как задает норму внешности и поведения. Соцсеть это делает довольно мощно, даже некоторые участники вдруг обнаружили, что им нравятся белые стены и монстеры – а почему, ну потому что видят и постоянно в сторизах. Но и до всего этого у всех были ковры и стенки, например. Или плюшевые коврики с оленями. Или гобелены. Не то что бы что-то новое, но такое, разогнанное масштабом.

Много обсуждали дихотомии между спонтанностью и сценарностью, «настоящей» фотографией и отретушированным изображением и некорректно следующей из них максималистской разностью между правдой и ложью. Потому что никакая фотография не является правдой, а сценарий не означает ложь.

Книга декабря – «Что случилось с климатом» Рамиза Алиева, победитель Просветителя 2023 года в естественно-научной номинации. Приходите, это будет интересно.
prometa.pro книжки
Слушаем с сыном «Трех мушкетеров», я последний раз читала эту книгу примерно в его возрасте, возвращение к знакомому тексту двадцать плюс десять лет спустя очень интересно. Разрыв между поколениями очевиден. Я в детстве «Трех мушкетеров» читала как невероятно…
По дороге в школу слушаем с сыном «Двадцать лет спустя», в котором Дюма внезапно проявляет немалую долю юмора и прагматизма. Когда я читала эту книгу в детстве, мне казалось удивительным, что герои, в принципе, еще живы и способны вскарабкаться на лошадь, не развалившись на куски, такое-то старичье, а теперь я сама ровно в их возрасте, и вполне понимаю, о чем думают люди, повидавшие в юности много удивительного и храбро служившие сильным мира сего, и, при этом, обнаруживающие себя в 40+ не то чтобы в окружении воплощенных мечтаний этой самой, уже ушедшей, юности.

Самый честолюбивый из всех четверых Д’Артаньян на все двадцать лет уныло застревает ровно в той точке, которую достиг в конце «Трех мушкетеров» - и у Дюма есть для этого отличное объяснение: он, при всей своей сметке и энергии, командный игрок, и без иезуитской изворотливости и светского очарования Арамиса, мудрости (мудрости? ну ок) Атоса и незамутненного жизнелюбия Портоса теряется в этом сложном мире. Особенно забавно, что Д’Артаньян честно признается себе, что никакая слава и почести ему больше не нужны, и будь у него приличная сумма денег, он бы выкупил земли вокруг отцовского замка и зажил бы сельским барином. Но вот оно как – в юности он хотел блестящего взлета, но не получил ее, в зрелые годы хочет спокойной помещичьей жизни, и не получит ее, а получит как раз ту самую головокружительную карьеру.

Безотчетно мне всегда казалось, что «Двадцать лет спустя» написаны, может, и не двадцать лет спустя, но существенно позже «Трех мушкетеров», а на деле второй роман вышел в 1845 году, всего через год после публикации первого. Хотела бы я почитать добротный разбор истории создания трилогии и того, как к ней относились современники!
В чате курса модераторов сообщают, что на Литресе у книги декабря книжного клуба Просветителя буквально только что появилась плашка "хит продаж".

В этом смысле хочется быть, как Опра, книжный квазиклуб которой потрясает рейтинги продаж. Если учесть масштаб продаж нонфикшена в России, это вполне достижимо.
В книжке Сапольски дошла до второй ее половины, где он объясняет, почему принятие идеи отсутствия свободы воли пойдет всем только на пользу. Но сначала ему приходится обосновать, почему эта идея не приведет к росту антисоциальных поступков (а что, это мои гены и воспитание, а не я, поэтому закажу все углеводы в ресторане и наору на подчиненных).

Начинает он примерно со следующего: вот раньше эпилепсию считали результатом прямого свободного выбора пустить в себя демонов, а сейчас все знают, что человек бьется в судорогах, потому что это такая болезнь. Никто не выбирает и не может выбрать, быть ему эпилептиком или нет. Более того, продолжает Сапольски, никто не выбирает, использовать ли ему все достижения медицины, чтобы скомпенсировать симптомы – его выбор предопределен экономикой, личным благосостоянием человека, а также тысячью факторов, которые делают его либо способным пить дорогие лекарства по сложной схеме и воздерживаться от удовольствий, который могут спровоцировать приступ, либо нет.

Дальше он переходит к шизофрении, и описывает очень интересную и пугающую вещь – говорит, что в середине прошлого века и до широкого внедрения препаратов, которые буквально опустошили психиатрические клиники, в США основной причиной шизофрении считали плохое воспитание со стороны матери – холодность, излишнюю опеку, подавление и так далее. То есть (по мнению Сапольски) именно это предъявляли всем родителям, которые приводили своих детей-подростков с тяжелыми симптомами к психиатрам. Это, конечно, пример необыкновенно жестокого мракобесия.
За выходные прочитала роман Алены Алексиной «Суть вещи». Это такая «Смилла и ее чувство снега», только героиня уже не просто замкнутая молодая женщина, а диагностированный аутист, и кругом не Копенгаген, а Пермь, злодеев и снега, впрочем, предостаточно.

Мне кажется, что эту книгу стоит почитать, потому что там здорово написан поток сознания главной героини, которая, в силу своих особенностей, чувствительна к мельчайшим деталям обстановки, тончайшим запахам-трещинкам вещей. Она даже не отдает себе отчета в каждом отдельном элементе конструкции, а собирает ее в объемную движущуюся картинку-погружение, которая может выглядеть в тексте как элемент мистики, но я думаю, что ничего сверхъестественного там нет. Что-то похожее описывается в сериале Ганнибал, где главный герой вглядывался в место преступления и воплощался в маньяка, восстанавливая все его ощущения и действия.

Роман мне кажется очень удачным в начале – уборщица против злодея городского значения, но к концу героиня переселяется из своего аутичного умвельта, наполненного вещами-гиперссылками на эпизоды из прошлого, ритуалами и легкими галлюцинациями, в мир параноика. Оказывается, что Пермь не просто наводнена могущественными педофилами, так они еще и следят за Лизой с детства, чтобы расправиться половчее, самоотверженная бабушка всю жизнь контролировала ее и кормила таблетками, чтобы сохранять свою власть, а друзья-аутисты тоже образуют тайное общество и даже стоят за агентством. Вот этот финт кажется мне очень специфическим решением.
Сапольски – бесстрашный автор. Добралась в его книге к самому интересному – как относиться к преступлениям и наказаниям в мире без свободы воли, и там он вскользь пишет про то, что, конечно, восхищается юристами, которые pro bono защищают преступников, у которых нет денег на адвоката и нет даже понимания, как его выбирать и как с ним работать, но «в большинстве своем, это люди, которые были безнадежны еще в состоянии эмбрионов на втором триместре».

По мысли Сапольски, преступники не виноваты в том, что они делают, это не их выбор – совершать преступления, поэтому концепция наказания бессмысленна. При этом, он не таит, что она, конечно, бессмысленная, но весьма укорененная в психику людей и высших обезьян. Многочисленные эксперименты показывают, что дети от шести лет, шимпанзе и люди вообще с удовольствием смотрят на то, что кажется им справедливым воздаянием за нарушения, при этом, у них активизируются разные глубинные отделы мозга, и вот это ощущение «справедливого наказания» является органической частью мышления примата, которая, видимо, помогает им строить такие внушительные сообщества.

К счастью, история человечества показывает постепенный сдвиг от жестоких публичных казней, на которых преступника сначала затейливо мучали, а потом максимально жутким способом убивали к запрету смертной казни, и – в отдельных странах – к еще более важной идее, что никакой необходимости заставлять преступников страдать, достаточно просто изолировать их от общества, потому что несвобода и есть самое страшное ограничение. Сапольски указывает на опыт Норвегии, где даже кровавые убийцы отбывают свои сроки в комфортных условиях, и, при этом, статистика по насильственным преступлениям и рецидивам там прекрасная, несравнимая с США.

Важно понимать, что в идее Сапольски нет особого гуманизма, он описывает, скорее, утилитаристскую антиутопию, чем что-то приятное. Его мир – это мир, где никто ничего не заслуживает, поэтому надо просто минимизировать человеческое страдание, на самом деле, крайне неуютное место.
Все произведения несут на себе отпечаток личности и опыта автора.

Вот электрический стул именно стул, а не более логичная кушетка, потому что его придумал дантист, для которого все люди, с которыми что-то надо делать, по умолчанию располагаются в специальном кресле. Зато методом смертельной инъекции казнят на кушетке, не продолжая традицию убивающих стульев, потому что это проектировали уже в медицинской парадигме.

Тоже, конечно, к вопросу о свободе выбора, о которой пишет Сапольски.
Вместе с Михаилом Долбиловым, автором книги «Анна Каренина: жизнь творимого романа», выступила в подкасте издательства НЛО, чем страшно горжусь. Там главные вещи говорит, конечно же, Михаил, а я хотела донести одну ключевую для меня идею – эту книгу стоит взять и прочитать или хотя бы посмотреть даже тем, кто совершенно равнодушен к Толстому, потому что исследование на материале черновиков и версий «Анны Карениной» здорово показывает, как вообще устроена работа над таким огромным проектом как густонаселенный, скандальный и нетленный роман.

Я там в какой-то момент говорю, что книга Михаила Долбилова произвела во мне нравственный переворот, и это только наполовину шутка. То, что «Каренина» не выкатилась из-под толстовского пера во всем своем сияющем совершенстве, а была переписана раз по двадцать в каждой своей сцене, и каждое изменение что-то означало, было осмысленно, и что автор много раз останавливал работу для переделки уже вроде бы выверенного и выправленного, так меня впечатлило, что я сама практически перестала что-либо писать сразу набело.

Не то что бы я раньше все делала сразу, как есть, но черновики казались мне несколько отягощающим этапом, который, при некоторой ловкости, можно и миновать – достаточно все перепроверить и отредактировать. Писать черновик, осознавая, что пишешь черновик, который потом еще несколько раз поменяешь или, может быть, отбросишь и начнешь заново, оказалось великой технологией. Это одновременно и освобождает от малоприятного торможения в начале, и заставляет делать лучше. Крайне рекомендую.

И сама по себе книга очень интересная! Писала о ней несколько заметок – про квантовую мультивселенную романа, непристойное поведение членов царской семьи, которое отразилось в истории супругов Карениных, душу в турнюре и так далее – здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.

Очень рекомендую, для меня это, наверное, нон-фикшн года. Подкаст тоже хороший!
Книга Сапольски про отсутствие свободы воли – пример работы, которая притворяется научно-популярной литературой, являясь, на самом деле, глубоко личным текстом, чистой эмоцией. Он там выводит себя ледяным детерменистом и адептом демона Лапласа, рассматривающим всех людей на свете как мясные машины с сложным, но совершенно предопределенным поведением, а на самом деле и эта позиция, и провокационный тезис книги – его способ выразить горечь и бессилие, вызванные вопиющей несправедливостью мироустройства. Мало того, что стартовые, промежуточные и все прочие возможности людей страшно неравны, это-то факт жизни, который существовал всю историю человечества, так теперь это еще и прикрывается мифом о всепобеждающей силе воле – особой добродетели, с помощью которой можно Все Преодолеть. А кто не преодолел, тот сам виноват - и, очевидно, недобродетелен.

Здесь, добавлю от себя, есть прямая связь с архаичным представлением о том, что если кто-то удачлив и силен – это значит, что он любим судьбой и угоден богам, а кто не, тот, очевидно, имеет какой-то душевный изъян, раз получает такие наказания. Наказания без вины не бывает, это очень старая идея.

Вся та часть, в которой Сапольски пытается показать, что свободы воли нет как таковой, потому что еще никто не мог показать ее нейрофизиологическую основу, довольно слабая, хотя и интересная. Автор сам себя загоняет в логическую ловушку, когда пишет примерно следующее:

Эволюция, хаос, эмерджентность обернулись самым неожиданным образом, когда породили биологические машины, способные осознавать свою механистичную природу, и чьи эмоциональные реакции – настоящие. Реальные. Боль реальна. Счастье делает жизнь восхитительной.

То есть, в самосознание он верит, в то, что боль – это боль, а не ноцицепция, верит, и тут его можно брать голыми руками, потому что нейрофизиологическую основу самосознания тоже еще никто не предъявил. Многие утверждают, что никакого самосознания тоже нет, это не более чем иллюзия или галлюцинация, тоннель эго, а некого мыслящего и чувствующего субъекта внутри головы не существует.

Но я думаю, что замысел и ценность этой книги не в том, чтобы доказать, как теорему, несуществование свободы воли, а в продвижении весьма полезной идеи ее крайней ограниченности. Я склонна согласиться с автором в том, что человек предсказуем, зависим и обусловлен почти во всем, что он делает. Надо уметь видеть свои бесчисленные привилегии, которые дали нам возможность оказаться там, где мы есть, и читать книжки типа Determined. Надо быть добрее к себе и к другим людям, не гордиться своими заслугами, когда их, на самом деле, почти никогда и нет, не бичевать себя за свою трусость и слабость. И, сверх того, что говорит автор, очень стратегически использовать тот небольшой запас произвольного хода, который у нас, все-таки, есть.
Начала читать книжку «Страна слепых. Воспоминания с конца света» - The Country of the Blind: A Memoir at the End of Sight. Это автобиографическая история редактора и журналиста, который еще в юности узнал, что годам к сорока ослепнет – и, в соответствии с каноном определенного жанра нон-фикшена, написал о своем опыте.

Это не совсем ровная работа, в начале текст интересней, чем в середине. В первых главах есть много любопытных наблюдений, скажем, о том, что незрячих и слабовидящих людей, к сожалению, очень и очень много, но они не образуют такого мощного отдельного сообщества, как неслышащие люди. В США Deaf – даже не сообщество, а целая культура, о которой замечательно написал Эндрю Соломон в «Далеко от яблони». А почему так? Потому что у неслышащих есть свой собственный жестовый язык, который не похож ни на одну речь, но совершенно самоценен. У незрячих никакого отдельного языка нет, поэтому они, при всем богатстве разных объединений, не составляют такого уникального сообщества, как неслышащие.

Потом текст несколько мельчает, но автор занимательно описывает, что слепота – это не обязательно пребывание в абсолютной темноте, а спектр состояний, и в США только 15% людей, официально признанных legally blind, совсем-совсем ничего не видят. Сам автор как раз находится на пути к концу света, у него есть еще лет двадцать, когда он что-то будет различать, но он уже официально незрячий, что приводит к совершенно внезапному варианту синдрома самозванца. Он не то что бы не рад, что еще может, если сконцентрируется, увидеть приблизительные очертания больших зданий и свет, но вот это недоразумение, слепой он или нет, вызывает много трагикомических вопросов самоидентификации.
prometa.pro книжки
А вот еще: Мартин Лютер Кинг был великим человеком и автором одной из самых известных речей с каноническим I Have A Dream. Все права на все его тексты, имя, образ принадлежат конторе King inc - и они просто зверски сбивают деньги за любую искру от кинговского…
Начались публикации списков книг следующего года, кто что ждет. Послушала анонсы в симпатичном ютюб-блоге, выбрала там одну книгу, которая может быть очень интересной – про историю авторского права – Who Owns This Sentence?: A History of Copyrights and Wrongs. Авторское право в современном его представлении появилось относительно недавно, в девятнадцатом веке, а как жизнь-то изменило, невероятно.

Я в прошлом году послушала выдающуюся работу о природе частной собственности Mine!: How the Hidden Rules of Ownership Control Our Lives, там отличная глава посвящена как раз авторскому праву как варианту собственности. Как Дисней продолжает зарабатывать деньги за придуманного почти сто лет назад Микки Мауса (и избирательно карать детские садики, где его посмеют нарисовать на стенке), кому принадлежат фотографии мертвых кинозвезд вместе с возможностью их монетизировать, что ты покупаешь, когда покупаешь книжку для киндла на Амазоне. Очень интересно! Фактоид про Мартина Лютера Кинга кажется мне весьма показательным.
В комментариях (спасибо, спасибо!) мне подсказали книжный подкаст, авторы которого планируют весь следующий год читать и обсуждать мой большой книжный долгострой – The Power Broker Роберта Кейро. Каждый месяц – по выпуску о ста очередных страницах, как раз на год.

Я послушала первый выпуск проекта, где ведущие и вместе со своим гостем (тоже фанатом книги) телеведущим Конаном О’Брайаном, ничего особенно содержательного не говорят, только восторженно стонут по поводу The Power Broker и шутят про экономию на Нетфликсе для тех, кто возьмется читать, а также про то, что эту книгу удобно было бы носить в переноске для младенцев – чтобы она чувствовала тепло тело и биение сердца. Ну и не так тяжело.

У меня в этом чтении есть некоторая фора, поскольку я читаю The Power Broker уже несколько лет, и все никак не дойду даже до середины – см. пункт про переноску для младенцев, поскольку книга всерьез здоровенная, цифра в 1200 страниц еще не передает ее объема, поскольку это супер-плотные страницы, набитые именами и сведениями. Надеюсь, что вместе с подкастом я и сама дочитаю, и здесь все расскажу.
Вчера писала, что отсутствие у незрячих людей плотного сообщества с большой собственной культурой, какое есть у неслышащих, автор книги о собственной потери зрения объясняет тем, что у слепых нет собственного языка, подобного жестовому языку. Но кое-что интересное про язык в этой теме тоже можно найти.

Шрифт Брайля, конечно же, только шрифт и определенный набор правил (тогда как же жестовый язык не является «просто» системой подстановки, у него есть своя грамматика и другие признаки отдельного лингвистического явления), но он тоже достаточно нетривиальная штука.

Когда автор книги получил официальный диагноз, он сразу же решил воспользоваться своим правом на бесплатного преподавателя, чтобы научиться читать шрифт Брайля, его тут же принялись отговаривать – и зрение-то у него еще достаточное, чтобы читать очень увеличенный текст, и в аудио все можно слушать, и шансов у взрослого человека хорошо научиться читать пальцами немного. Как мне кажется, это потому что у них в службе преподаватели не очень – его пытались научить читать одним пальцем, что совершенно неправильно. Там, оказывается, нужно класть на строку сразу по три пальца каждой руки и согласованно их передвигать на следующую строку. Но чтение все равно будет небыстрым – незрячие писатели, редакторы и журналисты обычно вырабатывают для себя личную систему работы, прослушивая на большой скорости бОльшую часть всего, и только в сложные или особенно ответственные части текстов вчитываются уже с шрифтом Брайля.

Мне это все кажется совершенно поразительным. Сам шрифт исключительно остроумно устроен тем, что кодирует все буквы комбинацией точек на матрице размером две на три точки (что дает 64 разных комбинаций). Их гораздо легче учить и различать, чем выпуклые буквы. И это позволяет, например делать в книгах двустороннюю печать – впадинки, которые с другой стороны являются выпуклыми точками, не считываются.

Но все, что касается специальных нотаций и символов, значительно усложняется. Прочитала заодно заметку слабовидящей преподавательницы математики, в которой она понятно рассказывает, как выглядят выкладки шрифтом Брайля – очень сложно и очень неочевидно. Математика в своей основе невероятно визуальная дисциплина, дело даже не в том, что нужно хорошо понимать геометрический смысл, просто там все сделано так, что смотришь на лист и видишь, что дальше делать, а потом пишешь – и за счет этого письма еще что-то понимаешь. В замечательнейшей биографии Стивена Хокинга был важный для меня рассказ, как он мог выполнять расчеты без возможности самому писать и чертить. Хокинг это делал благодаря хорошему визуальному мышлению и аспирантам, которые писали и делали заметки для него.

Как думают незрячие математики, не представляю. Понтрягин и Зубов потеряли зрение в отрочестве, вряд ли к этому возрасту они уже освоили начала матанализа и линейной алгебры, чтобы на этой основе строить свою дальнейшую работу, но визуальное воображение, конечно, могли сохранить на всю жизнь – есть же эта знаменитая байка, как один из них указывает коллеге, что он ошибся, когда делал чертеж на доске. Ошибку определил, отслеживая скрип мела. Исключительно интересно было бы узнать, как именно можно заниматься математикой без зрения. Не любопытно, а интересно, мне кажется, что в этих способах мышления есть много ценного для всех людей.
Штурм Изенгарда сборными отрядами энтов – это же буквальное переигрывание Шекспира с Бирнамским лесом. При том, что Толкиен Шекспира не любил и порицал за то, что он изобразил эльфов недостоверно.

Это мы с сыном смотрим «Властелина колец», которого целиком и подряд никогда оба не смотрели. На дистанции в двадцать лет заметно, как сильно две главных фэнтезийных киносаги того десятилетия похожи друг на друга в базовых визуальных решениях – Фродо и Гарри физиогномически очень напоминают друг друга, назгулы и дементоры решены одинаково, волшебная умильность мирных сцен совпадает. Оборона Хогвартса и битва при Моранноне – это, в принципе, один и тот же эпизод: остатки хороших парней совершенно безнадежно стягивают на себя превосходящее войско врагов, чтобы дать возможность главному герою выполнить свой важнейший для мира личный квест, в ходе которого он в каком-то смысле умирает. То, что главный могучий волшебник вообще один на обе саги – дополнительная комическая деталь.
Рубрика «лавка древностей» продолжает свою работу. Перечитала с сыном «Пикник на обочине» Стругацких и теперь думаю, что Полдень человечества – как раз результат выполненного золотым шаром желания. Не до конца понятно только, чьего.

Если исполнилось то, что попросил Шухарт, то получается, что самый главный прогрессор в истории человечества – это Кирилл Панов, который внушал еще совсем юному Рэдрику, что технологии помогут создать справедливый и счастливый мир, а счастье – это познание. Полдень как раз устроен как мир советского ученого Кирилла, приправленный пацанскими представлениями о прекрасном самого Шухарта.

Но, может быть, Шухарт опоздал, потому что Артур дошел первым и сформулировал свое желание, очень точно отвечающее предназначению шара, как раз то самое «счастья всем, даром», которое досталось людям Полдня. Еще неизвестно, на самом деле, кто там был чьей отмычкой, может, это Шухарт служил не более, чем средством доставки.

В любом случае, шар может быть кнопкой перезапуска мира, которую кто-то должен был правильно нажать, чтобы судьба человечества повернулась к миру коммунаров, люденов и Странников. С первым дошедшим, Стервятником, не получилось, потому что желания не те были – шар создал под Стервятника его собственный мир, где Хармонт стал большим и важным городом, а Барбрдиж в нем – важным и богатым человеком. Но сценарий, заложенный в эту всю систему, все равно сработал, потому что шар подарил Стервятнику хорошего сына Артура, который уже мог включить Священный Грааль. Или притянул в Хармонт Кирилла, чтобы тот отформатировал идеального сталкера под нужную картину мира.