Одна из главных радостей книжных клубов – это постоянный повод перечитывать книги. Перечитывать здорово! Надо будет побольше в ближайшее время всего прочитать заново. Раз уж автор хорошей книги обычно переписывал ее много раз, то и читателю стоит поступать с текстом симметрично.

В ноябре в частном книжном клубе будем обсуждать «О фотографии» Сьюзан Сонтаг, которую я когда-то прочитала, в этом году перечитала и обсудила в книжном клубе Переделкино, и вот опять. Давно так часто не возвращалась ни к каким текстам. Но я правда люблю этот сборник, он кажется мне, одновременно, и очень тонким сам по себе – несмотря на прошедшие десятилетия, все обстоит ровно так, как там написано, и еще это хороший способ начать ценить эссе как жанр.

На картинке к посту – фотография Дмитрия Зверева «Зима на Дорогомиловской улице», которую я страшно люблю, однажды супер-прозрачно намекнула перед моим днем рождения, что вожделею обладать ею, и моя семья организовала мне в подарок большой авторский отпечаток с подписью фотографа. Смотрю на нее каждый день с большим удовольствием и невыносимо хвастаюсь. Разбогатею, куплю у Зверева еще цикл московских фотографий.

Расскажите, пожалуйста, каких фотографов любите вы – и кого считаете фотографами с идеей, то есть, способными еще и поговорить об этом. Я бы пригласила кого-то на клуб поговорить о философии фотографии.

Я недавно писала про курс о том, как постепенно стареют все системы восприятия, и насколько это биологически неизбежный процесс. Хрусталик просто теряет эластичность, рецепторы начинают восстанавливаться медленнее, чем отмирать, скорость обработки информации падает – вот такой оптимистический взгляд в будущее.

А на днях немного обсуждала близкую тему с нейропсихологом – узнала, что вся нейропсихология выросла из военных задач восстановления когнитивных функций у раненных, только детская нейропсихология работает на то, чтобы наладить произвольное внимание, программирование действий и прочее в ситуации, когда ряд центров в мозгу еще не созрели, а геронтологическая – чтобы как-то их поддерживать, обходя накапливающиеся поражения и разрушения.

Жизнь наша – немного «Цветы для Элджерона» и немного «Вечное сияние чистого разума».

Из всех книжек по бизнесу истории крупных корпораций кажутся мне самыми интересными и, пожалуй, наиболее полезными, если не считать совсем прикладные тексты типа «как найти ошибки в вашей экономической модели». Но точно полезней, чем бизнесовый селф-хелп про уроки лидерства.

Дочитала в истории Victoria’s Secret до очень грустного момента. Компанию же основал натуральный серийный предприниматель, человек-стратап Рой Рэймонд. Деньги на создание модных магазинов белья он заработал на другом инновационном бизнесе – продаже секс-игрушек по каталогу. Легенда гласит, что однажды он зашел в злачный квартал Сан-Франциско и поразился, что в эпоху сексуальной революции люди должны покупать интимную продукцию в настолько неэстетичных, немодных и нереспектабельных магазинах, и, в общем, угадал – хорошо оформленный каталог отлично продавал.

Потом у него был Victoria’s Secret, который они с женой удачно продали, потому что период запуска бренда закончился, и его развитием занялся настоящий бизнесмен. В принципе, они могли бы прекрасно жить на эти деньги, но серийное предпринимательство – это органика, а не способ заработка, поэтому Рой основал магазин детской одежды, который провалился. Потом – магазин детских книг (частично на деньги семьи Дисней), тоже не пошло. Были еще какие-то бурные планы, но к тому моменту, когда Victoria’s Secret достигла оборота в миллиард долларов, Рой Рэймонд пришел в полное отчаяние, написал прощальные записки и бросился с моста через Золотые Ворота.

Нужно знать, конечно, про себя такие вещи – кто ты, и желание постоянно придумывать и делать что-то новое, это такая предпринимательская сметка или вид аддикции.

У нас в клубе «Просветитель» прошли обсуждения книги Олега Воскобойникова «Средневековье крупным планам».

Это были сложные обсуждения, потому что книга по своему жанру попала между всех распространенных читательских ожиданий:

- это не последовательный обзор истории европейского Средневековья, как, например, «Силы и престолы» Дэна Джонса
- и не разглядывание исторической картины через особо любимую автором замочную скважину типа «История уличного освещения от древности до наших дней» (название вымышленное)
- не путеводитель по быту и повседневности эпохи, каких много, типа Life In A Medieval Village, Life in a Medieval Castle и их многочисленные друзья
- не описание выдающихся характеров и биографий отдельных людей или групп – скажем, как Plantagenet Princesses: The Daughters of Eleanor of Aquitaine and Henry II
- не книга-объяснение ВСЕГО через одну простую мысль типа «Пушек, микробов, стали» или «Узников географии»

А что? Книга-разговор с автором, эссеистика и микроистория. Завтра будет сборное обсуждение с Олегом Воскобойниковым, когда участники клуба смогут спросить, что хотел сказать автор. Запись опубликую в открытом доступе.

Провела замечательную встречу корпоративного книжного клуба METRO. Это наше второе заседание, мы обсуждали работу Павла Басинского «Подлинная история Анны Карениной». В гости пришла Фекла Толстая, вели вместе с Анной Щепиловой (оч рекомендую ее канал про корпоративные коммуникации).

Я предложила эту книгу для чтения в ответ на идею обсудить большую классику. Я очень люблю читать и обсуждать классику. Во-первых, это правда отличные тексты. Если перестать смотреть на них с этого вмененного образованием ракурса, который предполагает, что читатель падает на колени у подножия и глядит снизу вверх, весь трепеща, то оказывается, что все это хорошо читается. Во-вторых, что отличает классику от просто давно написанных книг, это то, что она в силу удачи или прямого, беспримесного величия, становится такой частью и культуры, и нас, что мир правда был бы другим без нее. Классика – это больше, чем нонфикшн, потому что нонфикшн описывает реальный мир, а она меняет реальность.

Для книжного клуба METRO мне показалось возможным несколько повысить уровень абстракции и поговорить о книге, которая сама является разговором о классической книге. «Подлинная история Анны Карениной» - это именно тот текст, который позволяет вместе обсудить, что живой человек из двадцать первого века может почерпнуть для себя из выдуманных историй про людей девятнадцатого столетия, как читать классику, нужно ли нашим детям читать канон.

Мне было очень интересно погрузиться в живейшее обсуждение этих вопросов – и с такими прекрасными собеседниками. Для этого же все книжные клубы и живут!

В отличие от многих других книжных клубов, этот разговор записан, сейчас он монтируется и запись будет в открытом доступе, я опубликую ссылку, когда будет готово.

Вчера в клубе «Просветитель» мы провели открытый вечер по книге «Средневековье крупным планом» с автором книги – Олегом Воскобойниковым, который подключился к нам из средневековой базилики под бой средневековых колоколов.

Это было здорово, я оперативно приделаю к записи обложку и сделаю из двух часов – один, а потом опубликую. В конце Олег сказал, что таких обсуждений книги по существу еще не было, и он многому научился! Я подумала, что, в принципе, на этом могу заканчивать карьеру в мире книжных клубов, но быстро передумала.

Один из важных тезисов разговора был в том, что Средневековье свое у каждого поколения. Каждое поколение придумывает свое Средневековье.

Мне это кажется очень верным и подтвержденным даже на уровне массовой культуры. Например, Робин Гуд у каждого поколения свой: от самозванца из девяностых в «Робин Гуде – принце воров» (и мужчинах в зеленом трико, которые знаменуют собой ушедшее прекрасное время, когда смеяться было можно над всем), к хорошему парню Рассела Кроу y2k и к отмороженному ветерану Крестового Похода в «Робин Гуд: начало». У зумеров еще какой-то свой будет, может, вообще борец против вырубки Шервудского леса и порушение его экологической системы.

Слушала по дороге стендап, и там комикесса шутит, что, чем смешнее девушка или жена обращается к мужчине, тем он уверенней в себе. Вот ее (стендаперки) парень не любил даже безобидные диминутивы типа «зая». Зато однажды она услышала в большом торговом центре звонкое и громкое «пупуня» и поняла, что в здание вошел титан психологической устойчивости.

Я подумала, что шутка несколько надуманная, а потом вспомнила упомянутый в «Бегстве из рая» Басинского факт, что Л.Н. Толстой в первые годы брака просил Софью Андреевну и ее младшую сестру не называть его Пупок, но был не против откликаться на Дрысиньку. Это когда он уже ранние повести написал, но до больших романов. После «Войны и мира», я думаю, ему и Пупок был ок.

Новости фэнтези: Сюзанна Кларк пишет продолжение истории Джонатана Стрэнджа и мистера Норрелла. Ей это тяжело дается, потому что писательница страдает от жестоких приступов мигрени, которые делают всю жизнь непредсказуемой.

После огромного успеха ее огромного первого романа Сюзанна вела жизнь настоящего автора бестселлера с бесконечными промо-турами, пока ее здоровье не схлопнулось, и следующие десять лет она не могла писать. Постепенно она научилась справляться с этим и вышла на график, в котором способна работать небольшими спринтами по 25 минут. Она кружила в этом лабиринте ограничений и писала второй роман Пиранезе, где герой тоже пребывает в непонятном замкнутом пространстве, и, что важно, воспринимает его не как тюрьму, а как место чудес. Кларк говорит, что только к концу работы поняла, насколько это было терапевтическое письмо.

Приятно представлять себе, как Сюзанна Кларк живет в романтической английской деревне, гуляет там в туманных зарослях дрока, ходит с собакой в дог-френдли паб, периодически читает проповедь свой пастве в натуральной часовне (она там еще и лидер небольшой группы верующих).

Король Ворон возвращается, одна из глав будущего большого романа выйдет как отдельная коротенькая книжка на днях - The Wood at Midwinter, и еще она работает над каким-то магическим сюжетом во времена Промышленной Революции (как говорит мой сын, «век пара»). Я не супер-фанат, но, конечно же, очень заметно, как «Джонатан Стрендж и мистер Норрелл» классно написан и что все десять лет, вложенные в его создание, были потрачены не зря.

Замечательная история о переводах - эпизодический персонаж романа «Аэропорт» Артура Хейли, имела потрясающую предысторию, о которой советский читатель ничего не знал.

Это напомнило мне историю разных переводов «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте, в одном из которых в конце детально описывается нравственный подвиг кузена Сент-Джона, который отправился обращать дикарей в христианство, а в другом сухо сообщается, что кузену вряд ли долго жить осталось.

Послушала часть страдариумного курса «История видеоигр от древности до наших дней», который начинается с идеи, что старые игры мы видим совершенно не такими, какими они были, когда люди в них правда играли. Эмуляторы древних платформ на наших экранах вообще не передают впечатления, скажем, от большого игрового автомата в аркаде или даже от старого пузатого монитора. Другие цвета, другая динамика.

На современные игры тоже исследователи будут смотреть через какие-то неизвестные нам пока устройства и думать, что у нас с глазами было, что мы в это могли играть тысячи часов. Для людей типа меня - которые годами не играют, а планируют погонять однажды потом, вообще надо консервировать приставки, чтобы было, на чем.

И так же со всем! Мы смотрим картины, чинно распределенные вдоль стены, в хорошо освещенных музеях, а не в шпалерной развеске и при свечах. Дворцы, виллы и усадьбы стоят сейчас пустыми и чистыми, а были же плотно забиты барахлом и заполнены разнообразными живыми существами.

К американским выборам подходит история из курса про видеоигры.

Нинтендо, хоть и японская компания, но на старте ориентировалась на американский рынок. Они первые придумали идею, что в видеоигры должны играть дети. Сначала платформами для видеоигр были игровые автоматаы, которые стояли в аркадах, то есть, в торговых рядах, то есть, в барах и увеселительных заведениях для взрослых, где-то рядом с пинболом и бильярдом.

Нинтендо же начали продавать свои консоли как детский товар, раскрыв новый классный рынок, но и наложив на продукцию ограничения – нужно было еще убедить родителей, что игры это ок. Самый известный персонаж Нинтендо – благопристойный сантехник Марио, занимающийся почтенным делом спасения принцессы. История немного похожа на путь Барби, прототипом которой была кукла-сувенир для взрослых Лилли.

В противовес Нинтендо выступила японская же фирма Sega, нацеленная на более взрослую аудиторию, в том числе подрастающих игроков Нинтендо. Они себя не ограничивали, игры делали более дерзкие, как пуля резкие, и своим бойцом выставили скоростного Суперсоника.

Удачно получилось, что нинтендовский Марио был в красном цвете республиканцев, что для американца автоматически делает его основательным консерватором. А Соника логично уже сделали не желтым или там зеленым, а синим – в цвете демократов, подтягивая идеи новаторства и прогресса. Нам все равно, а для Америки важно.

«История видеоигр от древности до наших дней»

Upd: но есть сомнения в этой красивой схеме - см. комментарии

И еще по мотивам курса о видеоиграх – думаю о том, как разные интересные занятия осциллируют между тем, чтобы быть общественным делом и личным.

Настоящие коммерческие видеоигры, в которые играло много людей, в конце семидесятых с терминалов под одну конкретную игру, стоящих в аркадах, то есть, крытых торгово-развлекательных пространствах. Эти штуки довольно ограничены в своих возможностях, поэтому механика игр была однообразной - вариация пинг-понга или двигать платформой по горизонтали, палить по пришельцам.

Монетизация таких игр требовала, чтобы одна сессия длилась как можно меньше, но оставляла чувство не зря потраченной монетки и желание потратить еще. Поэтому в первых аркадах длительность игры ограничивалась тупо временем, потом появилась идея «хорошо играешь – дольше играешь», но время все равно было дорого, действие монетки важно было ограничить.

Потом появились домашние приставки: Атари, Нинтендо, Сега. Производители сначала думали, что основным сценарием будет игра в паре, а оказалось, что нет. И для домашней игры важно, конечно, чтобы играть можно было довольно долго без потери интереса, но не настолько, чтобы не покупать новые игры. Сейчас дорогие ААА игры предполагают какой-то заметный по времени геймплей. В некоторые можно играть сотни часов, скажем, Civilization это позволяет.

Но есть следующий отскок – мобильные игры, которые всегда с человеком. Они снова выносятся за пределы дома, становятся, если не разделяемыми, то, зачастую, наблюдаемыми и снова дают короткие сессии, чтобы можно было заполнять им случайные промежутки времени.

С чтением похожая динамика: почти всю историю человечество чтение было занятием публичным и коллективным: кто-то читал вслух для других, тут же, я думаю, люди комментировали и обсуждали текст. В каком-то смысле разговоры о текстах первичней самого чтения. Потом, начиная с поздней античности, люди научились читать совершенно молча, даже не шевеля губами – только для себя, и читали они дорогие и тяжелые книги, которые не предполагалось особенно перемещать. В девятнадцатом веке появились дешевые книги, быстрые популярные романы и идея продавать книжки в мягкой обложке прямо на вокзалах. Относительно недавно расцвели электронные устройства для чтения. Но чтение фрагментировалось.

И музыка же похоже устроена, хотя в меньшей степени – играть в узком домашнем кругу на лютне или арфе могли почти всегда, но именно популярная домашняя музыка широко распространилась с изобретением относительно недорогого, но способного на многое фортепьяно и печатных нот. Это удачно совпало с мега-популярностью оперы в девятнадцатом веке: люди слушали оперу в театре, а потом покупали партитуру. Вокруг продажи нот возникло свое пиратство и войны копирайта – об этом замечательно написано в трио-биографии Тургенева, Виардо и Виардо The Europeans: Three Lives and the Making of a Cosmopolitan Culture

Еще думаю, что компьютерные игры - хорошая технология для исследования своих механизмов мотивации. Все игры цепляют за какой-то из крючков, и разные люди западают на разные механики. Без готовности ответить на определенный тип стимула и вознаграждения на уровне нейрофизиологии игра не зайдет.

Это несколько тоньше диагностики типа «кто любит стратегии - тот умный, кто всякие фермы - тот склонен к созидательной деятельности, а кто шутеры - у того много накопленной агрессии». Точно нет же, в одну и ту же игру люди играют по-разному. На песочницах и открытых мирах типа Minecraft это особенно отчетливо видно, но даже в условный Townsheep люди включаются через разные контуры вознаграждения. Снаружи это вряд ли можно считать, но как инструмент самоанализа может оказаться действенным.

У меня вот мозг вообще не выделяет дофамин на компьютерные игры. Раньше очень любила, причем, разные, сейчас идея поиграть для меня примерно на одном уровне с соблазнительной возможностью из серии выкопать яму, а потом снова ее закопать. Нет ни азарта перестрелять всех, ни желания прокачать персонажа, ни интереса узнать, что делается в новой локации.

Нулевая вовлекаемость в компьютерные игры не делает меня супер-эффективным человеком, который никогда не тратит времени зря - конечно, трачу, я даже сериалы иногда смотрю. Дело именно в том, как функционируют мотивационные механизмы в данный момент.

С некоторым удивлением увидела в книжном разделе NYT интервью Джин Ханфф Корелиц. Я как раз прочитала продолжение ее почти детектива The Plot (вышел на русском - Сюжет), сиквел неоригинально называется The Sequel. Обе книги вполне ок, но не то чтобы возносят автора к таким высотам, что журналистам только и остается, что радоваться возможности подойти к подножию и вежливо задавать вопросы из серии ваши любимые книги и «каких трех писателей, живых или мертвых, вы бы пригласили на ужин?»

Последнее особенно забавно, потому что дилогия у нее как раз про писателей, живых и не очень. Первая книжка – это как Йеллоуфэйс Ребекки Куанг, только логичней, с четкой концовкой и написано на пару лет раньше. И там, и там главный герой – неудачливый, но достаточно умелый писатель, которому в руки попадает великолепный, беспроигрышный материал для книги c одним изъяном, искупаемым одним большим плюсом. Изъян в том, что материал этот принадлежит другому человеку. Хорошо, что этот человек уже мертв. И о том, что это он все придумал, никто не знает. Наверное.

Лучшая часть книг и Корелиц, и Куанг проходит еще до запуска сюжета и состоит в написанных с большим знанием дела картинах мучительного лимбо, в котором находится непризнанный автор. Это как фильм ужасов для взрослых, где герой спускается в подвал под тревожную музыку, там его поджидает некая хтонь, но не ест и даже не надкусывает, потому что герой показывает ей экран платежа за ипотеку, и даже монстру понятно, что дело дрянь. Хороший, годный монстр вылез бы из подвала и добыл где-нибудь денег на их общий с героем дом, но герой такой неудачник, что и монстр у него так себе. Ну вот что-то такое, про отказы, писательский блок и литературную поденщину типа писательских курсов и редактуры.

Я нашла способ вернуть в свой график регулярные поездки в зал, что способствует постепенной убыли непрослушанных курсов.

Посмотрела лекцию из страдариумного курса «Архитектура XXI века» про музеи как главный тип общественного здания XXI века. Идея в том, что первые настоящие музеи, то есть, места, где широкая публика может посмотреть на предметы искусства, были буквально дворцами или, фигурально, храмами. Новые музеи же невозможно строить как дворцы и храмы – ну, потому что это ненормально воспроизводить колонны и завитушки, кроме того, интернет несколько обесценил возможность «посмотреть на что-то своими глазами», и музеи стали чем-то большим, чем местом демонстрации артефактов.

Музею самому пришлось стать артефактом и архитектурным аттракционом, который меняет город вокруг себя. Люди приезжают в такой музей, чтобы побыть в этом прекрасном здании и пережить там некий опыт, который нельзя передать через картинки на экране. Центр Помпиду такой, Лувр в Абу-Даби такой. Центр Гейдара Алиева в Баку – здание построила Заха Хадид, и оно там главный магнит. Для самых сложных и острых эстетических впечатлений достаточно походить между его белых волн.

Пока слушала, думала, что музеестроение в первой четверти нашего столетия, конечно, очень интересная штука, но было бы интересно посмотреть что-то о том, как меняется архитектура и устройство торгово-развлекательных центров. Их эволюция очень похожа на то, что переживают музеи. Оба общественных института переживают кризис, хотя природа этих кризисов разная. И там, и там появились пространства, где можно что-то делать, не связанное напрямую с основной функцией здания (продавать и показывать), смотровые площадки, лаунжи для времяпрепровождения, где можно просто находиться.

В музеи проникли рестораны и магазины, в торгово-развлекательные центры – объекты искусства и разное удивительное, на что можно прийти посмотреть. В нашей стране, где торговле пришлось развиваться по ускоренному треку, даже наблюдается сходная эволюция ТРЦ от дворца к аттракциону, тут можно вспомнить лужковский «Охотный ряд» - кто был там еще двадцать с небольшим лет назад, тот, вероятно помнит голос диктора про «третий уровень – галантный восемнадцатый век».

Собственно, ради примерно чего-то такого я купила книжку про Victoria’s Secret, но она про другое (и довольно скучная). Надо будет еще посмотреть – ТРЦ же нечто поважнее, чем масса магазинов, особенно для стран с непростым климатом. И там деньги, больше, чем в музеях – а где деньги, там и интересно.