Когда я читал магистерский курс по анализу публичной политики, в рамках одного из практических занятий мы со студентами учились делать "краш-тест" разрабатываемых норм. Он заключался в том, что мы брали нормы какого-либо закона и методом мозгового штурма придумывали, как этот закон можно обойти. А потом на основе полученных результатов дорабатывали нормы. Я не помню уже, где подсмотрел эту идею, но методику практического занятия разработал самостоятельно, можно сказать, на коленке.
А вот в свежей статье Proactive Evaluation: The Program Stress Test (1), опубликованной в American Journal of Evaluation, этот метод раскрывается довольно подробно. Авторы тщательно разбирают методологию стресс-тестов и предлагают хороший алгоритм, который можно использовать как проактивный инструмент для повышения качества государственных программ. Рекомендую всем, кто занимается проблемами оценивания и анализа политик, а также доказательной политикой (evidence-based policy), как в научном плане, так и в преподавании.
#методология
(1) Chen, H. T., Morosanu, L., Bellury, L. M., Teleaga, J., & Hardin, A. E. (2021). Proactive Evaluation: The Program Stress Test. American Journal of Evaluation. DOI: 10.1177/1098214020951258
А вот в свежей статье Proactive Evaluation: The Program Stress Test (1), опубликованной в American Journal of Evaluation, этот метод раскрывается довольно подробно. Авторы тщательно разбирают методологию стресс-тестов и предлагают хороший алгоритм, который можно использовать как проактивный инструмент для повышения качества государственных программ. Рекомендую всем, кто занимается проблемами оценивания и анализа политик, а также доказательной политикой (evidence-based policy), как в научном плане, так и в преподавании.
#методология
(1) Chen, H. T., Morosanu, L., Bellury, L. M., Teleaga, J., & Hardin, A. E. (2021). Proactive Evaluation: The Program Stress Test. American Journal of Evaluation. DOI: 10.1177/1098214020951258
Если задуматься, то ведь не право голоса делает из человека гражданина. Наш лейтенант был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования. Но он каждый раз «голосовал», идя в десант.
(Роберт Хайнлайн "Звездный десант")
В прошлом тысячелетии, когда подростки могли спокойно купить пиво в магазине и там же за специально оборудованными столиками его употребить, мы с друзьями часто социализировались с представителями старшего поколения. Столиков было мало, а поговорить за жизнь хотелось многим. Один из таких разговоров мне запомнился врезавшейся в сознание максимой. Умудрённый опытом дядька учил нас молодых: "Зашёл, вышел - морпех! Зашёл, вышел - морпех! Зашёл и не вышел - не морпех!" Для нас это звучало смешно: авторитет армии был очень низким, а атмосфера свободы 90-х намекала нам на то, что добиться признания в обществе можно множеством других способов.
В фильме "Звёздный десант", снятом по одноимённому роману Р. Хайнлайна, Пол Верховен сатирически обыгрывает эту идею гражданственности: армейская служба - это не только обряд инициации для мужчин, но и в некоторых условиях институт обретения гражданства для всех. В этом контексте мне всё более понятна стратегия авторитарных элит, направленная на управление общественным дискурсом и политикой памяти, которая сегодня во многом концентрируется именно на милитаристской маскулинности. Она становится ценностной базой для того, чтобы утвердить логику обретения гражданственности лояльными группами и лишения гражданской субъектности тех, кто элитам не симпатизирует.
Элита, ассоциирующая себя с государством, насаждает институты вовлечения в гражданство и исключения из него. Прошёл через Юнармию, участвовал в провластных форумах, поддерживаешь элиту и её повестку - гражданин. Поэтому, кстати, так важно было элите перехватить зародившийся в результате низовой самоорганизации Бессмертный полк и превратить его в подконтрольный инструмент. Критикуешь элиту, выходишь на протестные акции - не гражданин. А значит можешь потерять право на образование, правовую защиту или, вообще, получить статус "иностранного агента".
Но здесь кроется огромная опасность того, что такие действия породят аналогичное противодействие. Раскол в обществе может привести к постановке антиэлитными группами другой формулы: он был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования на свободных выборах. Но он каждый раз «голосовал», идя на митинг и защищая свои права. И вот этот феномен уже, на мой взгляд, может быть объектом исследования в современном российском обществе.
(Роберт Хайнлайн "Звездный десант")
В прошлом тысячелетии, когда подростки могли спокойно купить пиво в магазине и там же за специально оборудованными столиками его употребить, мы с друзьями часто социализировались с представителями старшего поколения. Столиков было мало, а поговорить за жизнь хотелось многим. Один из таких разговоров мне запомнился врезавшейся в сознание максимой. Умудрённый опытом дядька учил нас молодых: "Зашёл, вышел - морпех! Зашёл, вышел - морпех! Зашёл и не вышел - не морпех!" Для нас это звучало смешно: авторитет армии был очень низким, а атмосфера свободы 90-х намекала нам на то, что добиться признания в обществе можно множеством других способов.
В фильме "Звёздный десант", снятом по одноимённому роману Р. Хайнлайна, Пол Верховен сатирически обыгрывает эту идею гражданственности: армейская служба - это не только обряд инициации для мужчин, но и в некоторых условиях институт обретения гражданства для всех. В этом контексте мне всё более понятна стратегия авторитарных элит, направленная на управление общественным дискурсом и политикой памяти, которая сегодня во многом концентрируется именно на милитаристской маскулинности. Она становится ценностной базой для того, чтобы утвердить логику обретения гражданственности лояльными группами и лишения гражданской субъектности тех, кто элитам не симпатизирует.
Элита, ассоциирующая себя с государством, насаждает институты вовлечения в гражданство и исключения из него. Прошёл через Юнармию, участвовал в провластных форумах, поддерживаешь элиту и её повестку - гражданин. Поэтому, кстати, так важно было элите перехватить зародившийся в результате низовой самоорганизации Бессмертный полк и превратить его в подконтрольный инструмент. Критикуешь элиту, выходишь на протестные акции - не гражданин. А значит можешь потерять право на образование, правовую защиту или, вообще, получить статус "иностранного агента".
Но здесь кроется огромная опасность того, что такие действия породят аналогичное противодействие. Раскол в обществе может привести к постановке антиэлитными группами другой формулы: он был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования на свободных выборах. Но он каждый раз «голосовал», идя на митинг и защищая свои права. И вот этот феномен уже, на мой взгляд, может быть объектом исследования в современном российском обществе.
Поздравляю Дмитрия Прокофьева и его канал Деньги и песец с достижением очередного рубежа! А отдельно хочу выразить благодарность за наводку на книгу Эрика Хобсбаума Бандиты, которая была опубликована ещё в 1969 году, а теперь и переведена на русский язык (1). С большим интересом начал читать и хотел бы немного поспорить с уважаемым Дмитрием относительно его позиции в рассмотрении этой работы здесь и здесь.
Всё-таки Э. Хобсбаум рассматривает социальный бандитизм как форму низового лидерства и благородного бунтарства. Речь у него идет о героях вроде Робин Гуда, которые борются за справедливость и защищают угнетённых. «Суть социального бандита как явления в том, что он — крестьянин вне закона, преступник в глазах феодала-землевладельца и государства. Но он находится внутри крестьянского общества, которое расценивает его как героя, защитника, мстителя и борца за справедливость, даже порой как лидера освободительного движения, во всяком случае — как объект восхищения, помощи и поддержки.» В этом контексте аналогии, предложенные коллегой, мне кажутся не очень точными. Возможно, дело здесь в негативной коннотации, возникающей в связи с употреблением термина бандит. Это, кстати, один из аспектов, за которые я часто критикую конструктивистские подходы - метафоры, используемые учёными, могут получать новое содержание, которое идёт вразрез с тем, что в них закладывал автор.
Э. Хобсбаум, как и полагается конструктивисту-марксисту, описывает социальных бандитов как лидеров низовой самоорганизации, противодействия гнёту государства и капиталистов и, в широком смысле, как драйверов построения нации в направлении снизу вверх. Таким образом, социальный бандит не просто локальный герой, но и противовес другим бандитам. Тем, о которых убедительно написал М. Олсон в своей работе Power and prosperity, - "кочующим" и "стационарным" (2). И в рамках олсоновского подхода наблюдения уважаемого Дмитрия Прокофьева мне представляются очень актуальными.
Современная российская элита удивительно сочетает в себе и тех, и других. Она представляет собой гибрид кочующего и стационарного бандита (в отрыве от оценочных коннотаций, только концептуально). С одной стороны, элиты реализуют стратегию максимального извлечения ренты в краткосрочной перспективе, так как уровень неопределённости довольно высок. С другой же стороны, есть и долгосрочные стратегии, направленные на то, чтобы поддерживать определённый уровень социально-экономической стабильности и, следовательно, гарантировать себе извлечение ренты в будущем. При этом конфликт стратегий проходит по вертикали: чем выше элита, тем важнее "стационарная" стратегия, и, наоборот, низовые (региональные) элиты больше похожи на "кочующего" бандита. Эту гипотезу, кстати, очень хорошо можно обосновать, если провести аналогию между активной горизонтальной мобильностью (ротацией) российских элит и традициями кочевого образа жизни.
(1) Эрик Хобсбаум. Бандиты. М.: Университет Дмитрия Пожарского; Русский фонд содействия образованию и науке, 2020. Перевод с английского Николая Охотина.
(2) Mancur Olson. 2000. Power and prosperity. New York: Basic Books.
Всё-таки Э. Хобсбаум рассматривает социальный бандитизм как форму низового лидерства и благородного бунтарства. Речь у него идет о героях вроде Робин Гуда, которые борются за справедливость и защищают угнетённых. «Суть социального бандита как явления в том, что он — крестьянин вне закона, преступник в глазах феодала-землевладельца и государства. Но он находится внутри крестьянского общества, которое расценивает его как героя, защитника, мстителя и борца за справедливость, даже порой как лидера освободительного движения, во всяком случае — как объект восхищения, помощи и поддержки.» В этом контексте аналогии, предложенные коллегой, мне кажутся не очень точными. Возможно, дело здесь в негативной коннотации, возникающей в связи с употреблением термина бандит. Это, кстати, один из аспектов, за которые я часто критикую конструктивистские подходы - метафоры, используемые учёными, могут получать новое содержание, которое идёт вразрез с тем, что в них закладывал автор.
Э. Хобсбаум, как и полагается конструктивисту-марксисту, описывает социальных бандитов как лидеров низовой самоорганизации, противодействия гнёту государства и капиталистов и, в широком смысле, как драйверов построения нации в направлении снизу вверх. Таким образом, социальный бандит не просто локальный герой, но и противовес другим бандитам. Тем, о которых убедительно написал М. Олсон в своей работе Power and prosperity, - "кочующим" и "стационарным" (2). И в рамках олсоновского подхода наблюдения уважаемого Дмитрия Прокофьева мне представляются очень актуальными.
Современная российская элита удивительно сочетает в себе и тех, и других. Она представляет собой гибрид кочующего и стационарного бандита (в отрыве от оценочных коннотаций, только концептуально). С одной стороны, элиты реализуют стратегию максимального извлечения ренты в краткосрочной перспективе, так как уровень неопределённости довольно высок. С другой же стороны, есть и долгосрочные стратегии, направленные на то, чтобы поддерживать определённый уровень социально-экономической стабильности и, следовательно, гарантировать себе извлечение ренты в будущем. При этом конфликт стратегий проходит по вертикали: чем выше элита, тем важнее "стационарная" стратегия, и, наоборот, низовые (региональные) элиты больше похожи на "кочующего" бандита. Эту гипотезу, кстати, очень хорошо можно обосновать, если провести аналогию между активной горизонтальной мобильностью (ротацией) российских элит и традициями кочевого образа жизни.
(1) Эрик Хобсбаум. Бандиты. М.: Университет Дмитрия Пожарского; Русский фонд содействия образованию и науке, 2020. Перевод с английского Николая Охотина.
(2) Mancur Olson. 2000. Power and prosperity. New York: Basic Books.
Telegram
Деньги и песец
Чтобы пройти дистанцию от 5000 до 6000 подписчиков каналу «Деньги и песец» понадобилось 4 недели - огромная благодарность тем, кто нас читал и поддерживал.
Мы стараемся рассказывать об экономике(да и о нашей жизни) максимально объективно - наверное поэтому…
Мы стараемся рассказывать об экономике(да и о нашей жизни) максимально объективно - наверное поэтому…
Копаясь в свежих материалах National Bureau of Economic Research обнаружил занимательную статью Gender and the Dynamics of Economics Seminars (1). В своём исследовании авторы зафиксировали каждое взаимодействие между выступающими и аудиторией на основе очень хорошей выборки из 462 научных и методических мероприятий в области экономики: от больших конференций до локальных семинаров. Оказалось, что даже в формате академических публичных коммуникаций отношение к женщинам серьёзно отличается. Они получают больше вопросов, чем мужчины, а сами вопросы и комментарии к выступлениям женщин-учёных чаще носят назидательный, а иногда и враждебный, характер.
Коллектив собрал огромный массив данных, поэтому в модель в качестве контрольных переменных включено очень много разных индикаторов. В работе тестируется широкий набор возможных факторов влияния, и все они оказывают значительно меньшие эффекты, чем гендер. Видимо, поэтому в тексте статьи очень большое влияние уделяется именно методам сбора данных. Авторы понимают, что если к дизайну аналитической части исследования придраться сложно, то основная критика может касаться качества данных. В этой части прописано всё очень скрупулезно: и этика, и методика сбора данных в разных контекстах, и возможные искажения (bias), и принципы кодирования с очень детальной операционализацией индикаторов.
Вспомнил, что пару лет назад пытался отрефлексировать свою работу как дискутанта на одной большой конференции и пришел к выводу, что девушкам/женщинам задавал больше вопросов, чем мужчинам. Правда, я быстро нашел и устраивающее самого себя объяснение: так получилось, потому что у них исследования были намного лучше, что, соответственно, порождает больше вопросов и комментариев. Теперь снова задумался...
(1) Pascaline Dupas, Alicia Sasser Modestino, Muriel Niederle, Justin Wolfers & The Seminar Dynamics Collective. (2020). Gender and the Dynamics of Economics Seminars. NBER WORKING PAPER SERIES. Working paper 28494
Коллектив собрал огромный массив данных, поэтому в модель в качестве контрольных переменных включено очень много разных индикаторов. В работе тестируется широкий набор возможных факторов влияния, и все они оказывают значительно меньшие эффекты, чем гендер. Видимо, поэтому в тексте статьи очень большое влияние уделяется именно методам сбора данных. Авторы понимают, что если к дизайну аналитической части исследования придраться сложно, то основная критика может касаться качества данных. В этой части прописано всё очень скрупулезно: и этика, и методика сбора данных в разных контекстах, и возможные искажения (bias), и принципы кодирования с очень детальной операционализацией индикаторов.
Вспомнил, что пару лет назад пытался отрефлексировать свою работу как дискутанта на одной большой конференции и пришел к выводу, что девушкам/женщинам задавал больше вопросов, чем мужчинам. Правда, я быстро нашел и устраивающее самого себя объяснение: так получилось, потому что у них исследования были намного лучше, что, соответственно, порождает больше вопросов и комментариев. Теперь снова задумался...
(1) Pascaline Dupas, Alicia Sasser Modestino, Muriel Niederle, Justin Wolfers & The Seminar Dynamics Collective. (2020). Gender and the Dynamics of Economics Seminars. NBER WORKING PAPER SERIES. Working paper 28494
NBER
Gender and the Dynamics of Economics Seminars
This paper reports the results of the first systematic attempt at quantitatively measuring the seminar culture within economics and testing whether it is gender neutral. We collected data on every interaction between presenters and their audience in hundreds…
Особый интерес у меня всегда вызывают работы, где учёные адаптируют готовые модели из естественных или технических наук для политических исследований. Например, я уже писал о прогнозировании электорального поведения с помощью модели Изинга, применяемой для описания намагничивания материалов. А в заметке о выявлении революционных ситуаций приводил пример использования метода Foote novelty, разработанного для определения резких изменений в обработке аудиосигналов.
Вот и ещё одна интересная статья в эту копилку. В престижном математическом журнале SIAM Review опубликована предсказывающая результаты выборов методика, в основе которой лежат компартментальные модели распространения инфекций (1). За последний год интерес к изучению эпидемий сильно вырос, поэтому не удивлюсь, если термин вам уже знаком. Название этой группы моделей происходит от английского compartment (отсек), а заключаются они в том, что разделяют общество на классы, между которыми люди перемещаются в процессе эпидемии. К примеру, в простой модели SIR есть три "отсека": уязвимые к болезни (Susceptible), заразившиеся и распространяющие вирус (Infectious), выздоровевшие и получившие иммунитет (Recovered).
В вышеназванной статье авторы разрабатывают и апробируют модель электоральной динамики на основе двух-канальной компартментальной модели SIS (уязвимый-зараженный-уязвимый). Опять же нужно учитывать, что речь идёт об американских выборах, где зараженный - это собирающийся голосовать за кандидата от демократов или республиканцев, а уязвимый - это неопределившийся (или поддерживающий независимого кандидата). То есть вариантов "заражения" в этой модели всего два (см. a на рисунке). Предполагается, что "инфекция" переносится посредством коммуникации, в том числе между жителями различных штатов, которые транслируют друг другу свои идеи и аргументы (см. b на рисунке). Отслеживание и симуляция динамики электоральных предпочтений происходят на основе данных опросов в течение года до выборов (см. c на рисунке). Учёные успешно проверяют модель ретроспективно на президентских, сенаторских и губернаторских выборах 2012 и 2016гг, а также тестируют прогностический потенциал на выборах 2018 года.
В целом, модель очень интересная, хотя и представляется довольно громоздкой. Например, по предсказательной силе она приблизительно соответствует методике известного аналитического центра FiveThirtyEight. При этом значение предложенной модели, на мой взгляд, не столько в её прогнозах, сколько в перспективах объяснения динамики электоральных предпочтений.
#методология #выборы
(1) Volkening, A., Linder, D.F., Porter, M.A., Rempala G.A. (2020). Forecasting Elections Using Compartmental Models of Infection. SIAM Rev., 62(4), 837–865. DOI: 10.1137/19M1306658
Вот и ещё одна интересная статья в эту копилку. В престижном математическом журнале SIAM Review опубликована предсказывающая результаты выборов методика, в основе которой лежат компартментальные модели распространения инфекций (1). За последний год интерес к изучению эпидемий сильно вырос, поэтому не удивлюсь, если термин вам уже знаком. Название этой группы моделей происходит от английского compartment (отсек), а заключаются они в том, что разделяют общество на классы, между которыми люди перемещаются в процессе эпидемии. К примеру, в простой модели SIR есть три "отсека": уязвимые к болезни (Susceptible), заразившиеся и распространяющие вирус (Infectious), выздоровевшие и получившие иммунитет (Recovered).
В вышеназванной статье авторы разрабатывают и апробируют модель электоральной динамики на основе двух-канальной компартментальной модели SIS (уязвимый-зараженный-уязвимый). Опять же нужно учитывать, что речь идёт об американских выборах, где зараженный - это собирающийся голосовать за кандидата от демократов или республиканцев, а уязвимый - это неопределившийся (или поддерживающий независимого кандидата). То есть вариантов "заражения" в этой модели всего два (см. a на рисунке). Предполагается, что "инфекция" переносится посредством коммуникации, в том числе между жителями различных штатов, которые транслируют друг другу свои идеи и аргументы (см. b на рисунке). Отслеживание и симуляция динамики электоральных предпочтений происходят на основе данных опросов в течение года до выборов (см. c на рисунке). Учёные успешно проверяют модель ретроспективно на президентских, сенаторских и губернаторских выборах 2012 и 2016гг, а также тестируют прогностический потенциал на выборах 2018 года.
В целом, модель очень интересная, хотя и представляется довольно громоздкой. Например, по предсказательной силе она приблизительно соответствует методике известного аналитического центра FiveThirtyEight. При этом значение предложенной модели, на мой взгляд, не столько в её прогнозах, сколько в перспективах объяснения динамики электоральных предпочтений.
#методология #выборы
(1) Volkening, A., Linder, D.F., Porter, M.A., Rempala G.A. (2020). Forecasting Elections Using Compartmental Models of Infection. SIAM Rev., 62(4), 837–865. DOI: 10.1137/19M1306658
По одному из текущих проектов прочитал несколько публикаций о внедряемых Центрах управления регионом (ЦУР) в субъектах РФ. Учёные пишут о том, что это проактивный инструмент цифровизации, новая эффективная форма обратной связи и даже драйверы социально-экономического развития регионов. Несмотря на то, что речь о статьях в научных журналах, теоретическая проработка оставляет желать лучшего: в основном там описания того, как и зачем внедряются ЦУР, а также нормативные тексты о том, что должно получиться в итоге. Ладно, допустим, что это у нас наука такая. Но я думаю, что с точки зрения теоретических подходов к публичному управлению, у такой цифровой политики совсем другое содержание.
Во-первых, создание ЦУРов - это реакция на снижение управляемости (governability). И дело здесь не только в отсутствии работающих механизмов обратной связи, что, в целом, характерно для авторитарного режима с "ручной" структурой управления и, соответственно, было известно давно. Долгое время сигналом о качестве государственного управления в регионах был результат "Единой России" и главного кандидата на выборах. Административная вертикаль старалась и разными способами пыталась нужные результаты показать. Если не получалось, то главу субъекта во время очередной перетасовки кадров меняли. Но фактически результаты выборов показывают лишь способность вертикали к фальсификации их результатов, а не социально-экономическое состояние и качество управления в регионе. Такая практика постепенно привела к ситуации, что на верхних этажа режимной конструкции вообще плохо понимают, что происходит в регионах, и это индикатор кризиса управляемости.
Во-вторых, не стоит забывать о природе режима и элиты, ориентированной на извлечение ренты. Как обычно это и делается, для внедрения ЦУР была создана АНО "Диалог Регионы". Таким образом, можно предположить, что частично инициатива по внедрению ЦУРов была направлена на то, чтобы создать дополнительный источник кормления для представителей элиты. Я уже писал раньше, что назначение специально создаваемых НКО ответственными за определённые политики - это устоявшаяся практика по выводу бюджетных средств за пределы законодательства о госзакупках.
В-третьих, на уровне принятия решений в АП существует упрямая вера в опросы (а теперь ещё и в Big Data) как в универсальный способ познания окружающей реальности. Практически любая аналитика основана на результатах опросов и данных, собранных из соцсетей. Причины доминирования такого подхода - тема для отдельного поста, - но это и не важно в данном случае. Важно, что принципы внедрения ЦУРов основаны именно на этой логике. Вместо того, чтобы работать над сложным аналитическим инструментарием и нормальными механизмами обратной связи, для снижения неопределённости и повышения управляемости избраны лишь методы прикладных социологических исследований.
#публичноеуправление #цифровизация
Во-первых, создание ЦУРов - это реакция на снижение управляемости (governability). И дело здесь не только в отсутствии работающих механизмов обратной связи, что, в целом, характерно для авторитарного режима с "ручной" структурой управления и, соответственно, было известно давно. Долгое время сигналом о качестве государственного управления в регионах был результат "Единой России" и главного кандидата на выборах. Административная вертикаль старалась и разными способами пыталась нужные результаты показать. Если не получалось, то главу субъекта во время очередной перетасовки кадров меняли. Но фактически результаты выборов показывают лишь способность вертикали к фальсификации их результатов, а не социально-экономическое состояние и качество управления в регионе. Такая практика постепенно привела к ситуации, что на верхних этажа режимной конструкции вообще плохо понимают, что происходит в регионах, и это индикатор кризиса управляемости.
Во-вторых, не стоит забывать о природе режима и элиты, ориентированной на извлечение ренты. Как обычно это и делается, для внедрения ЦУР была создана АНО "Диалог Регионы". Таким образом, можно предположить, что частично инициатива по внедрению ЦУРов была направлена на то, чтобы создать дополнительный источник кормления для представителей элиты. Я уже писал раньше, что назначение специально создаваемых НКО ответственными за определённые политики - это устоявшаяся практика по выводу бюджетных средств за пределы законодательства о госзакупках.
В-третьих, на уровне принятия решений в АП существует упрямая вера в опросы (а теперь ещё и в Big Data) как в универсальный способ познания окружающей реальности. Практически любая аналитика основана на результатах опросов и данных, собранных из соцсетей. Причины доминирования такого подхода - тема для отдельного поста, - но это и не важно в данном случае. Важно, что принципы внедрения ЦУРов основаны именно на этой логике. Вместо того, чтобы работать над сложным аналитическим инструментарием и нормальными механизмами обратной связи, для снижения неопределённости и повышения управляемости избраны лишь методы прикладных социологических исследований.
#публичноеуправление #цифровизация
Telegram
Политический ученый
В последние недели очень много обсуждают институты развития и их реформу. И в самом деле, тема актуальна и для учёных, и для практикующих и пишущих экономистов, и, конечно, для политологов.
То, что институты есть, а развития не было и нет, не новость. Но…
То, что институты есть, а развития не было и нет, не новость. Но…
Интересное исследование И.А. Иншакова и О.Ю. Малиновой, результаты которого опубликованы в Политической науке, показывает взаимосвязь между характером политического режима и особенностями развития политологии (1). Авторы обнаруживают значимые связи между уровнем демократии и некоторыми параметрами политической науки. Исследовательский вопрос в их работе обусловлен довольно популярным в академической среде тезисом, который сформулировал известный политолог С. Хантингтон: "Там, где сильна демократия, сильна и политическая наука; там, где демократия слаба, политическая наука тоже слаба... Возникновение демократии стимулирует развитие политической науки, а развитие политической науки может отчасти способствовать возникновению и стабилизации демократии". В качестве эмпирической базы для исследования выступают результаты опроса политологов из разных стран в рамках проекта Professionalization and Social Impact of European Political Science
В статье очень много интересных выводов с иллюстрациями. Например, из всех рассмотренных параметров политической науки самая сильная связь обнаруживается между уровнем демократии и позиционированием политической науки вне академической среды, результатом которого является ее «заметность» (visibility) в публичном поле (см. рисунок). При этом авторы не обнаружили устойчивой связи между уровнем демократии и взаимодействием ученых-политологов с органами законодательной и исполнительной власти. Правда, они отмечают, что существует слабая значимая связь между уровнем демократии и степенью формализованности практик вовлечения ученых в консультативную и экспертную деятельность. Наконец, в статье подчёркивается отсутствие каких бы то ни было связей между уровнем демократии в стране и уровнем интернационализации ее политической науки. В общем, рекомендую почитать всем интересующимся.
Я же обратил внимание (и авторы тоже об этом упоминают), что Россия сильно выбивается из общих тенденций почти во всех аспектах анализа. Предполагаю, что возможное искажение здесь кроется в самих данных. Речь не об ошибке в исследовании коллег, а о результатах опроса ProSEPS, которые они используют. В России опрошено 107 респондентов, и я думаю, что выборка довольно размыта, а значит есть основания полагать, что ответы тоже дают значительный разброс. Дело в том, что отечественное политологическое сообщество очень разрозненно. Причём линия разграничения, на мой взгляд, явственно проходит по институциональным границам. Например, учёные, представляющие ядра двух профессиональных организаций - Российской ассоциации политической науки и Российского общества политологов - сильно различаются по своим взглядам и на политическую науку, и политические процессы в России. А ещё есть достаточно сильно обособленное сообщество политологов Вышки. Все эти группы между собой латентно конкурируют, хотя на публике стараются демонстрировать уважение к позициям друг друга. Так что разобщённость политологического сообщества могла проявиться в том числе и в ответах, которые они могли давать в анкетах опроса. Я и сам постоянно спорю со своими коллегами относительно того, кого считать политологом в России. Здесь я тоже часто выражаю свою позицию, что следует разделять учёных и медийных "политологов". Однако знаю множество коллег, которые с этим мнением категорически не согласны или используют другие критерии для определения границ профессии.
(1) Иншаков И.А., Малинова О.Ю. (2020). Действительно ли «политическая наука сильна там, где сильна демократия»? Анализ результатов опроса политологов из 39 стран. Политическая наука. № 1. С. 35–63. DOI: 10.31249/poln/2020.01.02
В статье очень много интересных выводов с иллюстрациями. Например, из всех рассмотренных параметров политической науки самая сильная связь обнаруживается между уровнем демократии и позиционированием политической науки вне академической среды, результатом которого является ее «заметность» (visibility) в публичном поле (см. рисунок). При этом авторы не обнаружили устойчивой связи между уровнем демократии и взаимодействием ученых-политологов с органами законодательной и исполнительной власти. Правда, они отмечают, что существует слабая значимая связь между уровнем демократии и степенью формализованности практик вовлечения ученых в консультативную и экспертную деятельность. Наконец, в статье подчёркивается отсутствие каких бы то ни было связей между уровнем демократии в стране и уровнем интернационализации ее политической науки. В общем, рекомендую почитать всем интересующимся.
Я же обратил внимание (и авторы тоже об этом упоминают), что Россия сильно выбивается из общих тенденций почти во всех аспектах анализа. Предполагаю, что возможное искажение здесь кроется в самих данных. Речь не об ошибке в исследовании коллег, а о результатах опроса ProSEPS, которые они используют. В России опрошено 107 респондентов, и я думаю, что выборка довольно размыта, а значит есть основания полагать, что ответы тоже дают значительный разброс. Дело в том, что отечественное политологическое сообщество очень разрозненно. Причём линия разграничения, на мой взгляд, явственно проходит по институциональным границам. Например, учёные, представляющие ядра двух профессиональных организаций - Российской ассоциации политической науки и Российского общества политологов - сильно различаются по своим взглядам и на политическую науку, и политические процессы в России. А ещё есть достаточно сильно обособленное сообщество политологов Вышки. Все эти группы между собой латентно конкурируют, хотя на публике стараются демонстрировать уважение к позициям друг друга. Так что разобщённость политологического сообщества могла проявиться в том числе и в ответах, которые они могли давать в анкетах опроса. Я и сам постоянно спорю со своими коллегами относительно того, кого считать политологом в России. Здесь я тоже часто выражаю свою позицию, что следует разделять учёных и медийных "политологов". Однако знаю множество коллег, которые с этим мнением категорически не согласны или используют другие критерии для определения границ профессии.
(1) Иншаков И.А., Малинова О.Ю. (2020). Действительно ли «политическая наука сильна там, где сильна демократия»? Анализ результатов опроса политологов из 39 стран. Политическая наука. № 1. С. 35–63. DOI: 10.31249/poln/2020.01.02
В экспертной среде широко растиражировали результаты работы круглого стола, который был организован в Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН. В центре обсуждения - возможность нового общественного договора в современных условиях развития российского общества. Естественно, речь пошла об экономических аспектах социального контракта между государством и обществом. Почему естественно? Потому что в отечественной научной и экспертной среде сложилось устойчивое мнение о перераспределении доходов как ключевом факторе общественного согласия. Логика здесь, конечно, есть: в середине нулевых именно рост экономики и благосостояния (особенно в сравнении с периодом 90-х годов) стал фундаментом для консолидации политического режима. Граждане, получившие некоторую экономическую и социальную стабильность, согласились закрыть глаза на политические ограничения.
Но протесты 2011-12 годов продемонстрировали хрупкость этого общественного договора. Как только социально-экономическая ситуация ухудшилась, "рассерженные горожане" вышли на митинги именно с политическими требованиями. И здесь я бы обратил внимание на причинно-следственные связи в широком их понимании, то есть не углубляясь в методологические научные дебри. Экономический рост в начале и середине нулевых и стагнация в конце декады по сути не были детерминированы внутриполитическим процессом (в обоих контекстах - political и policy). Да, были неплохие реформы (например, налоговая), но их вклад был минимален. Эффект низкой базы, высокие мировые цены на энергоресурсы и обусловленные ими рост внутреннего производства и потребления дали намного больше, а элиты лишь воспользовались удобным моментом. В кризисе элиты тоже вряд ли были виноваты: экономика просто оказалась не готова к экзогенному шоку.
Конечно, ждать от граждан глубокого понимания каузальных связей в экономике не стоит. Однако, наука построена в том числе на обосновании зависимостей, и в этом смысле экспертные рассуждения о новом общественном договоре только с позиций построения эффективной системы перераспределения доходов вызывают вопросы. Эта конструкция, даже если будет имплементирована, станет такой же хрупкой, как и предыдущая. Так как будет построена на краткосрочной логике рационального поведения. Рано или поздно проблема общественного консенсуса все равно столкнется с базовыми принципами справедливости, о которых убедительно писал Джон Ролз (1). Я уже упоминал его работу, правда, немного в другом контексте. Поэтому долгосрочный и устойчивый общественный договор не может быть построен только лишь на справедливом перераспределении богатства. Политические институты, права и свободы в качестве элементов общественного договора более значимы в долгосрочном контексте, так как именно они в большей степени определяют качество публичного управления и благосостояние общества. И это, кстати, не только политологический подход. Экономисты, как я обращал внимание здесь и здесь, тоже считают, что в основе экономического роста и устойчивости социального контракта лежит качество институтов. А справедливое перераспределение доходов - следствие, а не механизм или причина достижения общественного согласия.
#публичноеуправление
(1) Ролз Дж. Теория справедливости / Пер. с англ. / Под ред. В. В. Целищева. Новосибирск, 1998; Rawls J. Theоry of Justice. London: Oxford. Univ. Press. 1971.
Но протесты 2011-12 годов продемонстрировали хрупкость этого общественного договора. Как только социально-экономическая ситуация ухудшилась, "рассерженные горожане" вышли на митинги именно с политическими требованиями. И здесь я бы обратил внимание на причинно-следственные связи в широком их понимании, то есть не углубляясь в методологические научные дебри. Экономический рост в начале и середине нулевых и стагнация в конце декады по сути не были детерминированы внутриполитическим процессом (в обоих контекстах - political и policy). Да, были неплохие реформы (например, налоговая), но их вклад был минимален. Эффект низкой базы, высокие мировые цены на энергоресурсы и обусловленные ими рост внутреннего производства и потребления дали намного больше, а элиты лишь воспользовались удобным моментом. В кризисе элиты тоже вряд ли были виноваты: экономика просто оказалась не готова к экзогенному шоку.
Конечно, ждать от граждан глубокого понимания каузальных связей в экономике не стоит. Однако, наука построена в том числе на обосновании зависимостей, и в этом смысле экспертные рассуждения о новом общественном договоре только с позиций построения эффективной системы перераспределения доходов вызывают вопросы. Эта конструкция, даже если будет имплементирована, станет такой же хрупкой, как и предыдущая. Так как будет построена на краткосрочной логике рационального поведения. Рано или поздно проблема общественного консенсуса все равно столкнется с базовыми принципами справедливости, о которых убедительно писал Джон Ролз (1). Я уже упоминал его работу, правда, немного в другом контексте. Поэтому долгосрочный и устойчивый общественный договор не может быть построен только лишь на справедливом перераспределении богатства. Политические институты, права и свободы в качестве элементов общественного договора более значимы в долгосрочном контексте, так как именно они в большей степени определяют качество публичного управления и благосостояние общества. И это, кстати, не только политологический подход. Экономисты, как я обращал внимание здесь и здесь, тоже считают, что в основе экономического роста и устойчивости социального контракта лежит качество институтов. А справедливое перераспределение доходов - следствие, а не механизм или причина достижения общественного согласия.
#публичноеуправление
(1) Ролз Дж. Теория справедливости / Пер. с англ. / Под ред. В. В. Целищева. Новосибирск, 1998; Rawls J. Theоry of Justice. London: Oxford. Univ. Press. 1971.
ИНП РАН
Возможность общественного договора в современных условиях развития российского общества - ИНП РАН
Длительный период стагнации доходов сформировал запрос на новый общественный договор, предполагающий создание эффективной системы перераспределения доходов в экономике. Распределение доходов и структура потребления населения сейчас являются тормозом развития…
На пост о Центрах управления регионами ответили коллеги, ведущие официальный (?) канал ЦУР. Правда, выразив несогласие с моей позицией, они на самом деле частично подтвердили то, о чём я писал. Отвечу, что реакцией на открывающиеся цифровые возможности в современных государствах становится внедрение стратегий открытости государственных данных, реализация принципов алгоритмического управления (algorithmic governance), умное регулирование (smart regulation), основанное на данных, и многое другое, а не "корректировка настроений" налогоплательщиков за их же собственный счёт. Но, в целом, я благодарен за отклик, так как дискуссия намного лучше, чем замалчивание проблем. И это уже положительный момент в работе коллег по телеграм-сообществу.
В комментариях к моему посту коллеги-политологи тоже не соглашались и отмечали ограничения, которые накладывает специфика политического режима. Действительно, можно ли снижать неопределённость и поддерживать управляемость, не выходя за пределы "запретного города" и никого туда не впуская? Вчера, отвечая на вопрос студента о взаимосвязях качества институтов и результатов публичного управления, я предположил, что эта проблематика также может быть встроена в дискуссию о good governance и performative governance. Если первый концепт отсылает нас к качеству институтов демократии, то второй в большей степени фокусируется на процедурах и результатах, частично пренебрегая их реальной инклюзивностью и демократичностью. И оказывается, что performative (а ЦУРы внедрены именно в рамках такого подхода) в некоторых условиях может быть достаточно эффективным (1).
А что если пойти ещё дальше и не открывая ворота "запретного города" обратиться к оценкам процедурного качества публичного управления? В статье The Political Economy of Governance Quality Майкл Тинг предлагает динамическую модель, которая учитывает взаимодействия граждан и государства в процессе запроса и получения государственных услуг (2). В её основе лежит теория очередей (queueing theory) - один из подразделов теории вероятностей. Автор элегантно связывает политические (представляющие интересы социальных групп) и бюрократические процедурные стратегии и разрабатывает подход к оценке качества публичного управления. Данные же для модели могут собираться вне инклюзивных механизмов взаимодействия, то есть почти без рисков для режима, но при этом с очень высокой точностью оценок. Да, это, конечно, не простенькие модели, основанные на плохих социологических данных, или поверхностные размышления о том, какой обновленный социальный контракт требует общество. Но если уж не можете построить качественные устойчивые институты, то дайте хотя бы качественные процедуры.
#публичноеуправление
(1) Ding, I. (2020). Performative Governance. World Politics, 72(4), 525-556. doi:10.1017/S0043887120000131
(2) Ting, M. (2021). The Political Economy of Governance Quality. American Political Science Review, 1-19. doi:10.1017/S0003055421000046
В комментариях к моему посту коллеги-политологи тоже не соглашались и отмечали ограничения, которые накладывает специфика политического режима. Действительно, можно ли снижать неопределённость и поддерживать управляемость, не выходя за пределы "запретного города" и никого туда не впуская? Вчера, отвечая на вопрос студента о взаимосвязях качества институтов и результатов публичного управления, я предположил, что эта проблематика также может быть встроена в дискуссию о good governance и performative governance. Если первый концепт отсылает нас к качеству институтов демократии, то второй в большей степени фокусируется на процедурах и результатах, частично пренебрегая их реальной инклюзивностью и демократичностью. И оказывается, что performative (а ЦУРы внедрены именно в рамках такого подхода) в некоторых условиях может быть достаточно эффективным (1).
А что если пойти ещё дальше и не открывая ворота "запретного города" обратиться к оценкам процедурного качества публичного управления? В статье The Political Economy of Governance Quality Майкл Тинг предлагает динамическую модель, которая учитывает взаимодействия граждан и государства в процессе запроса и получения государственных услуг (2). В её основе лежит теория очередей (queueing theory) - один из подразделов теории вероятностей. Автор элегантно связывает политические (представляющие интересы социальных групп) и бюрократические процедурные стратегии и разрабатывает подход к оценке качества публичного управления. Данные же для модели могут собираться вне инклюзивных механизмов взаимодействия, то есть почти без рисков для режима, но при этом с очень высокой точностью оценок. Да, это, конечно, не простенькие модели, основанные на плохих социологических данных, или поверхностные размышления о том, какой обновленный социальный контракт требует общество. Но если уж не можете построить качественные устойчивые институты, то дайте хотя бы качественные процедуры.
#публичноеуправление
(1) Ding, I. (2020). Performative Governance. World Politics, 72(4), 525-556. doi:10.1017/S0043887120000131
(2) Ting, M. (2021). The Political Economy of Governance Quality. American Political Science Review, 1-19. doi:10.1017/S0003055421000046
Telegram
Политический ученый
По одному из текущих проектов прочитал несколько публикаций о внедряемых Центрах управления регионом (ЦУР) в субъектах РФ. Учёные пишут о том, что это проактивный инструмент цифровизации, новая эффективная форма обратной связи и даже драйверы социально-экономического…
В рассуждениях о хрупкости общественного договора, основанного на перераспределении блага, я привел пример протестов 2011-12 годов, которые стали, на мой взгляд, индикатором разрушения этого контракта. Уважаемый Дмитрий Прокофьев не соглашается, "поскольку экономический кризис 2008-09 годов слабо отразился на благосостоянии граждан". Уточню, что наука в этом вопросе даёт эмпирически обоснованные ответы.
Во-первых, для изменения отношения к элитам сильного кризиса и не требуется, так как граждане, оказывается, чувствуют и незначительную экономическую динамику. Я уже несколько раз писал об этом. Принято считать, что теория ретроспективного голосования наиболее полно объясняет динамику поддержки властных элит (1, 2), то есть экономические факторы являются базовыми предикторами доверия. Упомянутый мною экзогенный шок, такой как мировой экономический кризис, который не является следствием ошибок национальной элиты, тоже резко негативно влияет на уровень поддержки (3).
Во-вторых, есть исследования, непосредственно касающиеся и причин протеста 2011-12 годов. Например, демонстрирующие, что к концу нулевых сложилась устойчивая практика извлечения ренты элитами и бюрократами, что в свою очередь привело к росту неравенства и снижению позитивных эффектов экономического роста для граждан (4). Вероятно, даже незначительное ослабление экономики могло привести к разочарованию, что роста нет, а политические права уже ограничены. То есть в фундаменте протестных настроений лежала экономика, а триггером протестов, напоминаю, стало распространение информации о масштабных фальсификациях. Именно это я имел в виду, говоря, что общественный договор, в основе которого соглашения о перераспределении доходов, недолговечен. Рано или поздно всё равно придется "договариваться" о политических институтах, правах и свободах - именно их устойчивость даёт возможность гражданам влиять на равновесие экономических договорённостей.
В-третьих, всё это, кстати, не противоречит идее, к которой регулярно обращается уважаемый автор @moneyandpolarfox. А именно "убежденности начальников в том, что их положению угрожает не бедность людей, а рост их благосостояния". Да, даже по опыту личного общения с представителями разных элитных слоёв я не раз сталкивался с подобными утверждениями. Ну, мы и не удивлены, что для элит научно-обоснованные подходы далеко не всегда понятны и близки.
(1) Fiorina, Morris P. Retrospective Voting in American National Elections New Haven: Yale University Press, 1981, pp. xi, 249
(2) Jastramskis, M., Kuokštis, V., & Baltrukevičius, M. (2019). Retrospective voting in Central and Eastern Europe: Hyper-accountability, corruption or socio-economic inequality? Party Politics. https://doi.org/10.1177/1354068819880320
(3) Leigh, A. (2009), Does the World Economy Swing National Elections? Oxford Bulletin of Economics and Statistics, 71: 163-181. doi:10.1111/j.1468-0084.2008.00545.x
(4) Hagemann, H., Kufenko, V. (2014). The political Kuznets curve for Russia: Income inequality, rent seeking regional elites and empirical determinants of protests during 2011/2012, No 39/2013, Violette Reihe: Schriftenreihe des Promotionsschwerpunkts "Globalisierung und Beschäftigung"
Во-первых, для изменения отношения к элитам сильного кризиса и не требуется, так как граждане, оказывается, чувствуют и незначительную экономическую динамику. Я уже несколько раз писал об этом. Принято считать, что теория ретроспективного голосования наиболее полно объясняет динамику поддержки властных элит (1, 2), то есть экономические факторы являются базовыми предикторами доверия. Упомянутый мною экзогенный шок, такой как мировой экономический кризис, который не является следствием ошибок национальной элиты, тоже резко негативно влияет на уровень поддержки (3).
Во-вторых, есть исследования, непосредственно касающиеся и причин протеста 2011-12 годов. Например, демонстрирующие, что к концу нулевых сложилась устойчивая практика извлечения ренты элитами и бюрократами, что в свою очередь привело к росту неравенства и снижению позитивных эффектов экономического роста для граждан (4). Вероятно, даже незначительное ослабление экономики могло привести к разочарованию, что роста нет, а политические права уже ограничены. То есть в фундаменте протестных настроений лежала экономика, а триггером протестов, напоминаю, стало распространение информации о масштабных фальсификациях. Именно это я имел в виду, говоря, что общественный договор, в основе которого соглашения о перераспределении доходов, недолговечен. Рано или поздно всё равно придется "договариваться" о политических институтах, правах и свободах - именно их устойчивость даёт возможность гражданам влиять на равновесие экономических договорённостей.
В-третьих, всё это, кстати, не противоречит идее, к которой регулярно обращается уважаемый автор @moneyandpolarfox. А именно "убежденности начальников в том, что их положению угрожает не бедность людей, а рост их благосостояния". Да, даже по опыту личного общения с представителями разных элитных слоёв я не раз сталкивался с подобными утверждениями. Ну, мы и не удивлены, что для элит научно-обоснованные подходы далеко не всегда понятны и близки.
(1) Fiorina, Morris P. Retrospective Voting in American National Elections New Haven: Yale University Press, 1981, pp. xi, 249
(2) Jastramskis, M., Kuokštis, V., & Baltrukevičius, M. (2019). Retrospective voting in Central and Eastern Europe: Hyper-accountability, corruption or socio-economic inequality? Party Politics. https://doi.org/10.1177/1354068819880320
(3) Leigh, A. (2009), Does the World Economy Swing National Elections? Oxford Bulletin of Economics and Statistics, 71: 163-181. doi:10.1111/j.1468-0084.2008.00545.x
(4) Hagemann, H., Kufenko, V. (2014). The political Kuznets curve for Russia: Income inequality, rent seeking regional elites and empirical determinants of protests during 2011/2012, No 39/2013, Violette Reihe: Schriftenreihe des Promotionsschwerpunkts "Globalisierung und Beschäftigung"
Telegram
Политический ученый
В экспертной среде широко растиражировали результаты работы круглого стола, который был организован в Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН. В центре обсуждения - возможность нового общественного договора в современных условиях развития российского…
В условиях авторитарного режима многие способы обеспечения обратной связи между гражданами и властными элитами отсутствуют или носят фасадный характер. Поэтому нередко мы наблюдаем, как по различным поводам недовольные группы создают и подписывают различного рода петиции, адресованные первому лицу. Многообразие таких писем и их частота лишь подтверждают, что люди воспринимают режим как персоналистскую автократию.
В академическом сообществе, например, сейчас идут две такие кампании: в связи с поправками о просветительской деятельности и по поводу проблем финансирования науки в России. Проблемы эти широко обсуждаются, и в том числе идёт дискуссия о том, насколько эти письма вообще результативны. Считаю, что нужно внести ясность, которая многим может не понравиться.
С одной стороны, подобные петиции напоминают чудесную историю, которую однажды рассказала уважаемая Александра Архипова в канале (Не)занимательная антропология. Там она описывает, как монгольские буряты направляли докладную записку Небу, чтобы вызвать дождь. Это было распечатанное на принтере и подписанное начальником поселка и уважаемыми людьми письмо. "... шамана вызвали, шаман камлал-камлал, вызвал своего духа-помощника (онгона), и мы ему (духу в теле шамана) зачитали докладную записку, он сказал, что все правильно составлено и обещал передать." Мы можем посмеиваться над тем, что такие ритуалы существуют в XXI веке, но по сути заниматься тем же самым, подписывая письма "национальному лидеру". Приведет ли открытое обращение к каким-то результатам, неизвестно, так как решения в условиях существующего политического режима совершенно не зависят от такого эрзац-фидбэка. Однако, если "дождь пойдёт", то вера в ритуал только вырастет.
С другой стороны, составлять и подписывать такие письма обязательно нужно, чтобы хоть таким образом напоминать о своей позиции. Просто, относиться к ним нужно соответственно: не как к инструменту влияния на политику, а как к ритуалу, который необходим в качестве символического действия, формирования горизонтальных связей и гражданского взаимодействия.
В академическом сообществе, например, сейчас идут две такие кампании: в связи с поправками о просветительской деятельности и по поводу проблем финансирования науки в России. Проблемы эти широко обсуждаются, и в том числе идёт дискуссия о том, насколько эти письма вообще результативны. Считаю, что нужно внести ясность, которая многим может не понравиться.
С одной стороны, подобные петиции напоминают чудесную историю, которую однажды рассказала уважаемая Александра Архипова в канале (Не)занимательная антропология. Там она описывает, как монгольские буряты направляли докладную записку Небу, чтобы вызвать дождь. Это было распечатанное на принтере и подписанное начальником поселка и уважаемыми людьми письмо. "... шамана вызвали, шаман камлал-камлал, вызвал своего духа-помощника (онгона), и мы ему (духу в теле шамана) зачитали докладную записку, он сказал, что все правильно составлено и обещал передать." Мы можем посмеиваться над тем, что такие ритуалы существуют в XXI веке, но по сути заниматься тем же самым, подписывая письма "национальному лидеру". Приведет ли открытое обращение к каким-то результатам, неизвестно, так как решения в условиях существующего политического режима совершенно не зависят от такого эрзац-фидбэка. Однако, если "дождь пойдёт", то вера в ритуал только вырастет.
С другой стороны, составлять и подписывать такие письма обязательно нужно, чтобы хоть таким образом напоминать о своей позиции. Просто, относиться к ним нужно соответственно: не как к инструменту влияния на политику, а как к ритуалу, который необходим в качестве символического действия, формирования горизонтальных связей и гражданского взаимодействия.
Telegram
Русский research
Открытое письмо молодых учёных
опубликовано в "Троицком варианте"
«Мы, молодые ученые, сотрудники научных организаций и высшей школы, обеспокоены ситуацией, складывающейся из-за недостаточного финансирования науки в нашей стране. На заседании Совета по науке…
опубликовано в "Троицком варианте"
«Мы, молодые ученые, сотрудники научных организаций и высшей школы, обеспокоены ситуацией, складывающейся из-за недостаточного финансирования науки в нашей стране. На заседании Совета по науке…
Fuck nuance (1)
Это не только хороший девиз, но и название очень полезной статьи Кирана Хили, опубликованной в журнале Sociological Theory. Да, именно так по-хулигански: Fuck Nuance! Всем, кто ведет курсы по теории и методологии исследований в социальных науках, я настоятельно рекомендую включать её в список для изучения и дискуссии.
Про нюансы я вспомнил вчера, когда обсуждал с коллегами ход работы над нашим совместным текстом. Уже четвёртый день бьюсь над теоретическими параграфами для статьи. Два раза переписал текст, сегодня буду переписывать в третий. Проблема в том, что это не просто обзор литературы, а попытка критически переосмыслить теорию, которая очень популярна, но при этом полна недостатков. Я специально не уточняю, о каком именно подходе идёт речь, так как это общее место для современных социальных наук. Что необходимо для хорошей теории? Помимо всего прочего, хороший баланс между абстракцией и деталями. С одной стороны, практически невозможно создать "теорию всего", а с другой - важно сохранять объяснительную способность концепции и её применимость для сравнительных исследований, масштабирования и генерализации положений. Не буду утверждать про все науки, но в общественных пугающее разнообразие объектов исследования и явлений - одна из важных причин кризиса позитивистских подходов и доминирования конструктивизма.
К. Хили отмечает резкий рост употребления слова "нюанс" в публикациях в ведущих социологических журналах (см. рисунок). Не проверял, но, уверен, что похожие тенденции мы обнаружим и в политической науке. Автор выделяет три типа "нюансных ловушек" (nuance traps): на основе принципов теорий, их эстетики и стратегий развития. Соглашусь, что сегодня почти любое выступление на конференции или статья сопровождаются перечислением ряда методических ограничений и теоретических компромиссов (tradeoffs), деталей и условий, для которых выбранная теоретическая рамка работает, а выводы справедливы, и ещё множества нюансов. Кстати, К. Хили предлагает и некоторые подходы к решению, которые лежат, скорее, в плоскости исследовательского мышления, чем в механике самой научной работы. В общем, интересующимся советую почитать этот небольшой, но важный научный манифест.
Нет-нет, нюансы, конечно, нужны. Чёткость и стройность аргументации всегда строится на внимании к деталям. Но при этом не стоит и углубляться в их дебри, так как за лесом мы не увидим деревьев. Если же нюансов слишком много, то так ли хороша теория? Так что, fuck nuance!
#методология
(1) Healy, K. (2017). Fuck Nuance. Sociological Theory, 35(2), 118–127. https://doi.org/10.1177/0735275117709046
Это не только хороший девиз, но и название очень полезной статьи Кирана Хили, опубликованной в журнале Sociological Theory. Да, именно так по-хулигански: Fuck Nuance! Всем, кто ведет курсы по теории и методологии исследований в социальных науках, я настоятельно рекомендую включать её в список для изучения и дискуссии.
Про нюансы я вспомнил вчера, когда обсуждал с коллегами ход работы над нашим совместным текстом. Уже четвёртый день бьюсь над теоретическими параграфами для статьи. Два раза переписал текст, сегодня буду переписывать в третий. Проблема в том, что это не просто обзор литературы, а попытка критически переосмыслить теорию, которая очень популярна, но при этом полна недостатков. Я специально не уточняю, о каком именно подходе идёт речь, так как это общее место для современных социальных наук. Что необходимо для хорошей теории? Помимо всего прочего, хороший баланс между абстракцией и деталями. С одной стороны, практически невозможно создать "теорию всего", а с другой - важно сохранять объяснительную способность концепции и её применимость для сравнительных исследований, масштабирования и генерализации положений. Не буду утверждать про все науки, но в общественных пугающее разнообразие объектов исследования и явлений - одна из важных причин кризиса позитивистских подходов и доминирования конструктивизма.
К. Хили отмечает резкий рост употребления слова "нюанс" в публикациях в ведущих социологических журналах (см. рисунок). Не проверял, но, уверен, что похожие тенденции мы обнаружим и в политической науке. Автор выделяет три типа "нюансных ловушек" (nuance traps): на основе принципов теорий, их эстетики и стратегий развития. Соглашусь, что сегодня почти любое выступление на конференции или статья сопровождаются перечислением ряда методических ограничений и теоретических компромиссов (tradeoffs), деталей и условий, для которых выбранная теоретическая рамка работает, а выводы справедливы, и ещё множества нюансов. Кстати, К. Хили предлагает и некоторые подходы к решению, которые лежат, скорее, в плоскости исследовательского мышления, чем в механике самой научной работы. В общем, интересующимся советую почитать этот небольшой, но важный научный манифест.
Нет-нет, нюансы, конечно, нужны. Чёткость и стройность аргументации всегда строится на внимании к деталям. Но при этом не стоит и углубляться в их дебри, так как за лесом мы не увидим деревьев. Если же нюансов слишком много, то так ли хороша теория? Так что, fuck nuance!
#методология
(1) Healy, K. (2017). Fuck Nuance. Sociological Theory, 35(2), 118–127. https://doi.org/10.1177/0735275117709046
Вчера обсуждал с бразильским коллегой контуры нашего исследования, которое посвящено выявлению взаимосвязей между качеством регуляторных институтов, сетями политики и гражданским участием. В качестве одной из базовых гипотез мы выдвигаем идею о том, что такие показатели качества институтов, как прозрачность и подотчётность, коррелируют с частотой взаимодействия граждан с бюрократией. Сама мысль, конечно, лежит на поверхности: чем чаще индивиды, бизнес и НКО взаимодействуют с разнообразными чиновниками, тем большие требования они предъявляют к качеству институтов и бюрократических процедур. В свою очередь это отражается и на политическом участии в более широком смысле, а следовательно, и на электоральных предпочтениях, политической мобилизации, активизме, формировании инклюзивных институтов публичного управления и т.д.
Здесь интересна и другая, более прикладная, мысль, которая тоже очевидна, но в России почему-то не возникает ни в политическом дискурсе, ни в предвыборных программах. Мы знаем, что есть зависимость между особенностями налоговой системы и политическим участием. Вспомнить хотя бы известную претензию североамериканских колонистов к британской короне - "нет налогам без представительства". Эта зависимость продемонстрирована разными исследованиями и, по всей видимости, работает в обе стороны (1, 2, 3). Или вот, например, экспериментально показано, что когда граждане начинают платить налоги, то становятся более ответственными, а уровень политического участия растёт (4).
Именно в этом ключе и возникает вопрос: что если в России люди сами начнут платить налоги? Ну, то есть не как сейчас, когда за них это делает работодатель, а будут непосредственно взаимодействовать в этом плане с государством. То есть сами будут заполнять налоговую декларацию и увидят, что на самом деле платят не только 13% подоходного налога, но ещё и 30% страховых взносов. А ещё, как в США или Канаде, набрав в магазине товаров на 1000 рублей, на кассе будут отдавать 1200. Предполагаю, что в конечном итоге через описанные выше прокси это резко положительно скажется на качестве институтов. А для начала можно было бы предложить идею в качестве эксперимента (randomized control trial) для какого-нибудь субъекта федерации. Но это фантазии, конечно.
#публичноеуправление
(1) Gould A.C., Baker P.J. (2002). Democracy and Taxation. Annual Review of Political Science. 5, 87–110.
(2) Kenny L.W., Winer S.L. (2006). Tax Systems in the World: An Empirical Investigation into the Importance of Tax Bases, Administration Costs, Scale and Political Regime. Int Tax Public Finan 13, 181–215.
(3) Profeta P., Puglisi R., Scabrosetti S. (2013). Does democracy affect taxation and government spending? Evidence from developing countries. Journal of Comparative Economics, 41, 684-718.
(4) Weigel J.L. (2020). The Participation Dividend of Taxation: How Citizens in Congo Engage More with the State When it Tries to Tax Them. The Quarterly Journal of Economics. Volume 135, Issue 4, p. 1849–1903
Здесь интересна и другая, более прикладная, мысль, которая тоже очевидна, но в России почему-то не возникает ни в политическом дискурсе, ни в предвыборных программах. Мы знаем, что есть зависимость между особенностями налоговой системы и политическим участием. Вспомнить хотя бы известную претензию североамериканских колонистов к британской короне - "нет налогам без представительства". Эта зависимость продемонстрирована разными исследованиями и, по всей видимости, работает в обе стороны (1, 2, 3). Или вот, например, экспериментально показано, что когда граждане начинают платить налоги, то становятся более ответственными, а уровень политического участия растёт (4).
Именно в этом ключе и возникает вопрос: что если в России люди сами начнут платить налоги? Ну, то есть не как сейчас, когда за них это делает работодатель, а будут непосредственно взаимодействовать в этом плане с государством. То есть сами будут заполнять налоговую декларацию и увидят, что на самом деле платят не только 13% подоходного налога, но ещё и 30% страховых взносов. А ещё, как в США или Канаде, набрав в магазине товаров на 1000 рублей, на кассе будут отдавать 1200. Предполагаю, что в конечном итоге через описанные выше прокси это резко положительно скажется на качестве институтов. А для начала можно было бы предложить идею в качестве эксперимента (randomized control trial) для какого-нибудь субъекта федерации. Но это фантазии, конечно.
#публичноеуправление
(1) Gould A.C., Baker P.J. (2002). Democracy and Taxation. Annual Review of Political Science. 5, 87–110.
(2) Kenny L.W., Winer S.L. (2006). Tax Systems in the World: An Empirical Investigation into the Importance of Tax Bases, Administration Costs, Scale and Political Regime. Int Tax Public Finan 13, 181–215.
(3) Profeta P., Puglisi R., Scabrosetti S. (2013). Does democracy affect taxation and government spending? Evidence from developing countries. Journal of Comparative Economics, 41, 684-718.
(4) Weigel J.L. (2020). The Participation Dividend of Taxation: How Citizens in Congo Engage More with the State When it Tries to Tax Them. The Quarterly Journal of Economics. Volume 135, Issue 4, p. 1849–1903
Авторы канала Политическая наука рассуждают о разных типах научных исследований в политологии. Действительно, по моему опыту, даже доктора наук часто ставят знак тождества между эмпирическими и прикладными исследованиями. Хотя по сути, это как "тёплое и мягкое". Если отталкиваться от результатов, то научные работы в общественных науках могут быть фундаментальными (на выходе вклад в теорию) и прикладными (итогом могут быть разработки, методики, рекомендации или базы данных). Понятно, что часто результатами научной работы могут быть и те, и другие, но всё равно какие-то из них будут базовыми, а другие вторичными для конкретного проекта.
С эмпирическими же данными часто приходится иметь дело в обоих случаях. Хотя заблуждение возникает именно в этой части: мол, если работа фундаментальная, то это чистая теория. Нет, вклад в теорию в большинстве случаев как раз и является результатом эмпирических исследований. Но проблема на самом деле ещё глубже. Многие думают, что прикладные - это любые исследования, где есть сбор и обработка эмпирических данных. Однако и это не совсем так.
Например, в общественном дискурсе применительно к опросам общественного мнения закрепилось такое понятие как социология. В результате людей, которые проводят опросы и обрабатывают данные, называют социологами. Но ведь из социологии здесь обычно есть только методы. Не называем же мы землемера математиком, хотя он знает геометрию и использует специальный инструментарий. А провизора в аптеке мы не называем учёным-химиком, хотя он знает и применяет технологию производства лекарств. Но вот почему-то людей, которые проводят опросы и делают на их основе описательные статистики и даже какие-то интерпретации, мы называем социологами, хотя в большинстве своём наукой они не занимаются. Обычно на выходе их работы нет ни приращения теории, ни каких-либо разработок. Правда, собираемые ими данные, естественно, могут быть использованы для фундаментальных и прикладных научных исследований.
То же самое и с политологами, о чём я много писал здесь. Большинство тех, кого вдруг стало принято называть политологом, не проводят научных исследований, ни фундаментальных, ни прикладных. Часто они лишь обладают какими-то познаниями в политологии, информацией (порой инсайдерской) о политических процессах и анализируют её в феноменологическом ключе. Хотя о чём это я? Если взять и отечественные научные политологические журналы, то там такое сплошь и рядом. Но это не значит, что там статьи с результатами фундаментальных или прикладных исследований. Это, просто, наука у нас в таком неважном состоянии.
#политология
С эмпирическими же данными часто приходится иметь дело в обоих случаях. Хотя заблуждение возникает именно в этой части: мол, если работа фундаментальная, то это чистая теория. Нет, вклад в теорию в большинстве случаев как раз и является результатом эмпирических исследований. Но проблема на самом деле ещё глубже. Многие думают, что прикладные - это любые исследования, где есть сбор и обработка эмпирических данных. Однако и это не совсем так.
Например, в общественном дискурсе применительно к опросам общественного мнения закрепилось такое понятие как социология. В результате людей, которые проводят опросы и обрабатывают данные, называют социологами. Но ведь из социологии здесь обычно есть только методы. Не называем же мы землемера математиком, хотя он знает геометрию и использует специальный инструментарий. А провизора в аптеке мы не называем учёным-химиком, хотя он знает и применяет технологию производства лекарств. Но вот почему-то людей, которые проводят опросы и делают на их основе описательные статистики и даже какие-то интерпретации, мы называем социологами, хотя в большинстве своём наукой они не занимаются. Обычно на выходе их работы нет ни приращения теории, ни каких-либо разработок. Правда, собираемые ими данные, естественно, могут быть использованы для фундаментальных и прикладных научных исследований.
То же самое и с политологами, о чём я много писал здесь. Большинство тех, кого вдруг стало принято называть политологом, не проводят научных исследований, ни фундаментальных, ни прикладных. Часто они лишь обладают какими-то познаниями в политологии, информацией (порой инсайдерской) о политических процессах и анализируют её в феноменологическом ключе. Хотя о чём это я? Если взять и отечественные научные политологические журналы, то там такое сплошь и рядом. Но это не значит, что там статьи с результатами фундаментальных или прикладных исследований. Это, просто, наука у нас в таком неважном состоянии.
#политология
Telegram
Политическая наука
Фундаментальное/прикладное/теоретическое/эмпирическое исследование
Часто приходится видеть, как коллеги (даже доктора наук) путают эти понятия. Пришло время внести некоторую ясность, а коллеги Политический ученый и Русский Research, если что, поправят.
…
Часто приходится видеть, как коллеги (даже доктора наук) путают эти понятия. Пришло время внести некоторую ясность, а коллеги Политический ученый и Русский Research, если что, поправят.
…
Forwarded from Деньги и песец
Первый полет человека в космос - это еще и грандиозный пример того, что называется «мягкая сила», причем с таким результатом, даже приблизиться к которому не получается до сих пор.
Лет пятнадцать назад журналист Юрий Грановский предложил измерить PR-составляющую этого полета, воспользовавшись методом оценки Advertising Cost Equivalent (ACE). Механизм ACE очень прост, нагляден и широко используется при оценке эффективности деятельности PR-агентств.
Вычисляется АСЕ так.
Собираем весь объём материалов, появившихся в СМИ в результате направленных PR-действий
Подсчитываем, в какую сумму обошёлся бы выкуп аналогичных рекламных площадей в тех же СМИ в соответствующее время.
Дальше сравниваем с затратами на собственно PR-действий
И оцениваем результат
Так вот, во время полёта Гагарина мировой рынок медиарекламы составлял примерно 10 миллиардов долларов. Это значит, что в день на рекламу тратилось 30 миллионов долларов (плюс-минус).
Сколько стоил полет 12 апреля 1961 года неизвестно до сих пор, но приблизительно, на основе сопоставления нескольких оценок, можно говорить о сумме порядка 200 миллионов долларов.
Но 13 апреля все газеты мира напечатали фразу «Русские в космосе!». Всеобщие восторги длились долго, так что по оценке Юрия Грановского, проект «человек на орбите» как PR-акция окупился за неделю.
Сколько стоит сегодня объём мирового рынка медиарекламы (с учетом всех самодеятельных цифровых активностей?) Навскидку - триллион долларов.
И представьте себе успешную российскую пилотируемую экспедицию на Марс.
Не будет для всех медиа на свете более актуального события.
Advertising Cost Equivalent (ACE) перевесит все бюджеты государственных СМИ РФ.
Это и есть разница между «делом» и «словом»
Лет пятнадцать назад журналист Юрий Грановский предложил измерить PR-составляющую этого полета, воспользовавшись методом оценки Advertising Cost Equivalent (ACE). Механизм ACE очень прост, нагляден и широко используется при оценке эффективности деятельности PR-агентств.
Вычисляется АСЕ так.
Собираем весь объём материалов, появившихся в СМИ в результате направленных PR-действий
Подсчитываем, в какую сумму обошёлся бы выкуп аналогичных рекламных площадей в тех же СМИ в соответствующее время.
Дальше сравниваем с затратами на собственно PR-действий
И оцениваем результат
Так вот, во время полёта Гагарина мировой рынок медиарекламы составлял примерно 10 миллиардов долларов. Это значит, что в день на рекламу тратилось 30 миллионов долларов (плюс-минус).
Сколько стоил полет 12 апреля 1961 года неизвестно до сих пор, но приблизительно, на основе сопоставления нескольких оценок, можно говорить о сумме порядка 200 миллионов долларов.
Но 13 апреля все газеты мира напечатали фразу «Русские в космосе!». Всеобщие восторги длились долго, так что по оценке Юрия Грановского, проект «человек на орбите» как PR-акция окупился за неделю.
Сколько стоит сегодня объём мирового рынка медиарекламы (с учетом всех самодеятельных цифровых активностей?) Навскидку - триллион долларов.
И представьте себе успешную российскую пилотируемую экспедицию на Марс.
Не будет для всех медиа на свете более актуального события.
Advertising Cost Equivalent (ACE) перевесит все бюджеты государственных СМИ РФ.
Это и есть разница между «делом» и «словом»
Есть ли какая-то логика в стратегиях элит, когда они ограничивают свободу слова? Не секрет, что в разных авторитарных странах власти используют тот инструментарий, который им доступен: от цензурирования материалов в СМИ и социальных медиа до запугиваний и прямого давления, как легального (для режима), так и посредством ряда неформальных практик. Но в современных условиях, когда возможности для выражения мнений есть у каждого, ресурсов для тотальной цензуры может уже и не хватить. В каких же проявлениях свободы слова в таком случае элиты видят наибольшую угрозу, чтобы сконцентрировать свои усилия именно на них?
Один из возможных ответов даёт коллектив из Гарварда под руководством известного профессора Гэри Кинга. В исследовании, посвящённом цензуре социальных платформ в Китае, они обнаруживают, что посты с критикой государства, лидеров и политики не так важны для цензоров. Наоборот, более пристальное внимание уделяется вычищению постов, которые обладают потенциалом мобилизации коллективных действий. В Китае очень много социальных платформ, контент на которых цензурируется не только алгоритмами, но и целой армией специально обученных сотрудников. Авторы статьи на основе анализа 127 283 постов из первоначальной выборки в более 3,6 млн (для репликации была ещё выборка в 11 млн постов) приходят к выводу, что большинство сообщений с мобилизационным потенциалом удаляются с платформ в течение 24 часов. Это говорит о высоком качестве организации работы по цензурированию и о том, что именно такие посты представляют наибольшую опасность по мнению китайских элит. Для демонстрации этого эффекта авторы используют шкалу мощности цензуры (Censorship Magnitude), которая показывает, что критические посты о политических событиях и проблемах не привлекают такого внимания (см. рис.).
На мой взгляд, это очень важное наблюдение. Сама по себе критика для элит, может, и не представляет такой большой угрозы. Более того, её наличие позволяет держать средние и нижние элитные этажи в тонусе, а также получать хоть какую-то обратную связь и давать возможность для "выпуска пара". А вот низовая самоорганизация и любые коллективные действия представляют серьёзную опасность, как в конкретный момент времени, так и с точки зрения образования связей солидарности в потенциально протестных группах. В этом отношении авторитарные режимы могут быть очень похожи в своих стратегиях, направленных на цензуру и ограничение в первую очередь тех, кто может организовать коллективные действия.
Думаю, что анализ богатой российской практики системного давления на свободу слова имеет смысл делать именно в этом ракурсе. Я подчёркиваю, что речь о системном, так как в России нередки случаи и несистемного давления, когда журналисты или активные граждане своими публикациями "переходят дорогу" конкретным представителям элиты, и те задействуют свои собственные властные ресурсы для подавления оппонентов и свободы слова.
#методология
(1) King G., Pan J., Roberts M. (2013). How Censorship in China Allows Government Criticism but Silences Collective Expression. American Political Science Review. 107(2). P. 326-343. doi:10.1017/S0003055413000014
Один из возможных ответов даёт коллектив из Гарварда под руководством известного профессора Гэри Кинга. В исследовании, посвящённом цензуре социальных платформ в Китае, они обнаруживают, что посты с критикой государства, лидеров и политики не так важны для цензоров. Наоборот, более пристальное внимание уделяется вычищению постов, которые обладают потенциалом мобилизации коллективных действий. В Китае очень много социальных платформ, контент на которых цензурируется не только алгоритмами, но и целой армией специально обученных сотрудников. Авторы статьи на основе анализа 127 283 постов из первоначальной выборки в более 3,6 млн (для репликации была ещё выборка в 11 млн постов) приходят к выводу, что большинство сообщений с мобилизационным потенциалом удаляются с платформ в течение 24 часов. Это говорит о высоком качестве организации работы по цензурированию и о том, что именно такие посты представляют наибольшую опасность по мнению китайских элит. Для демонстрации этого эффекта авторы используют шкалу мощности цензуры (Censorship Magnitude), которая показывает, что критические посты о политических событиях и проблемах не привлекают такого внимания (см. рис.).
На мой взгляд, это очень важное наблюдение. Сама по себе критика для элит, может, и не представляет такой большой угрозы. Более того, её наличие позволяет держать средние и нижние элитные этажи в тонусе, а также получать хоть какую-то обратную связь и давать возможность для "выпуска пара". А вот низовая самоорганизация и любые коллективные действия представляют серьёзную опасность, как в конкретный момент времени, так и с точки зрения образования связей солидарности в потенциально протестных группах. В этом отношении авторитарные режимы могут быть очень похожи в своих стратегиях, направленных на цензуру и ограничение в первую очередь тех, кто может организовать коллективные действия.
Думаю, что анализ богатой российской практики системного давления на свободу слова имеет смысл делать именно в этом ракурсе. Я подчёркиваю, что речь о системном, так как в России нередки случаи и несистемного давления, когда журналисты или активные граждане своими публикациями "переходят дорогу" конкретным представителям элиты, и те задействуют свои собственные властные ресурсы для подавления оппонентов и свободы слова.
#методология
(1) King G., Pan J., Roberts M. (2013). How Censorship in China Allows Government Criticism but Silences Collective Expression. American Political Science Review. 107(2). P. 326-343. doi:10.1017/S0003055413000014
Я далеко и почти без доступа к интернету. Так что канал на паузе, хотя высказываться хочется, так как поводов много. А пока для тех, кто интересуется проблемами регулирования, посоветую классное мероприятие, которое готовят коллеги, ведущие канал Комиссия по регуляторике.
Онлайн-семинар по регуляторной реформе в России, судя по программе, обещает быть действительно очень экспертным. Это будет познавательно, нескучно и на высоком уровне, сочетающем науку и практику. И отдельно хочу отметить смелость организаторов, которые тестируют новый формат: семинар пройдёт в голосовом чате телеграм-канала @smart_regulation. Надеюсь, что всё пройдёт успешно, и дальше этот опыт удастся масштабировать.
ЧТО: онлайн-семинар по регуляторной реформе в России
ГДЕ: голосовой чат телеграм-канала @smart_regulation
КОГДА: 23 апреля, 10.00-12.30 МСК
Онлайн-семинар по регуляторной реформе в России, судя по программе, обещает быть действительно очень экспертным. Это будет познавательно, нескучно и на высоком уровне, сочетающем науку и практику. И отдельно хочу отметить смелость организаторов, которые тестируют новый формат: семинар пройдёт в голосовом чате телеграм-канала @smart_regulation. Надеюсь, что всё пройдёт успешно, и дальше этот опыт удастся масштабировать.
ЧТО: онлайн-семинар по регуляторной реформе в России
ГДЕ: голосовой чат телеграм-канала @smart_regulation
КОГДА: 23 апреля, 10.00-12.30 МСК
В посте о "просветительских" поправках я иронично высказался о формулировках в пояснительной записке к законопроекту. Сейчас, когда Минпросвещения выложило для обсуждения проект постановления и положения об осуществлении просветительской деятельности, подумал, что стоит перефразировать неизвестных авторов: "отсутствие знаний правил русского языка и основ логики создает предпосылки для бесконтрольной реализации антироссийскими силами непродуманного, излишнего и низкокачественного регулирования".
На эту тему высказались уже многие коллеги, и трактовки содержания разнятся кардинально. И это совсем не удивительно - так плохо сформулированы нормы. Я не буду подробно писать об их политическом содержании, так как здесь всё ясно и даже банально. Это один из множества шажков - иногда по отдельности кажущихся незначительными - к тотальному контролю общества, без которого авторитарные элиты чувствуют себя некомфортно. Как учёный я остановлюсь на [нео]институциональной стороне проблемы.
Нормы в таком виде, с политологической точки зрения, демонстрируют слабость государства. Она проявляется как в низком внутреннем качестве процедур выработки регуляторных правил, так и в общей проблеме состоятельности (state capacity), то есть в способности государственных институтов управлять общественными отношениями. В первом можно убедиться, изучив сопровождающие документы. Например, в пояснительной записке указано следующее:
Реализация постановления не повлечет дополнительных расходов из федерального бюджета и не повлияет на достижение целей государственных программ Российской Федерации.
Принятие проекта постановления не требует проведения анализа правоприменительной практики, обусловившей необходимость изменения правового регулирования.
Что это значит? Лишь то, что разработчики решили не усложнять себе жизнь и не заниматься всякой ерундой, вроде привлечения экспертов к разработке норм. Публичное обсуждение на Регулейшене? Как справедливо заметили @smart_regulation, из 15 дней на обсуждение на рабочие выпало только пять (26-30 апреля).
Второе - даже более значимо. Именно такие нормы одновременно являются следствием доминирования принципа rule by law и в то же время инструментами, углубляющими и расширяющими область применения этого принципа. Вроде, из формулировок ясно, что регулирование касается только просветительской деятельности в организациях, осуществляющих образовательную, научную деятельность и деятельность в сфере культуры. Однако суть положения можно трактовать и так, что все независимые (индивидуальные) просветители должны заключать договоры с такими организациями. Так ли это, не понимают даже сами авторы. Можете убедиться в этом посмотрев запись обсуждения проекта в Общественной палате. Если лень смотреть всё, обязательно посмотрите выступление замминистра (с 47-й минуты) и поймёте смысл первого абзаца моего поста.
А раз сами нормотворцы не могут разобраться в хитросплетениях своих произведений, то резко возрастает вероятность того, что их применение будет разнообразным, непоследовательным и избирательным. Если нормы касаются только экстремистов и разжигателей розни, то существующие правовые институты достаточны и без нового регулирования. Хотя понятно, что в когорту экстремистов сегодня попадают все, кто критикует элиту.
Поэтому сейчас вообще сложно прогнозировать, как конкретно будут работать поправки в законе и положение, разработанное министерством. Ясно только одно: под такое "ковровое регулирование" совершенно точно попадут и обычные просветители и популяризаторы науки. Как я писал раньше, подобные некачественные нормы, принятые для одной цели, потом начинают жить совершенно независимо от своих создателей. Это и есть индикатор слабости государственных институтов и конкретного политического режима.
#публичноеуправление #управлениенаукой
На эту тему высказались уже многие коллеги, и трактовки содержания разнятся кардинально. И это совсем не удивительно - так плохо сформулированы нормы. Я не буду подробно писать об их политическом содержании, так как здесь всё ясно и даже банально. Это один из множества шажков - иногда по отдельности кажущихся незначительными - к тотальному контролю общества, без которого авторитарные элиты чувствуют себя некомфортно. Как учёный я остановлюсь на [нео]институциональной стороне проблемы.
Нормы в таком виде, с политологической точки зрения, демонстрируют слабость государства. Она проявляется как в низком внутреннем качестве процедур выработки регуляторных правил, так и в общей проблеме состоятельности (state capacity), то есть в способности государственных институтов управлять общественными отношениями. В первом можно убедиться, изучив сопровождающие документы. Например, в пояснительной записке указано следующее:
Реализация постановления не повлечет дополнительных расходов из федерального бюджета и не повлияет на достижение целей государственных программ Российской Федерации.
Принятие проекта постановления не требует проведения анализа правоприменительной практики, обусловившей необходимость изменения правового регулирования.
Что это значит? Лишь то, что разработчики решили не усложнять себе жизнь и не заниматься всякой ерундой, вроде привлечения экспертов к разработке норм. Публичное обсуждение на Регулейшене? Как справедливо заметили @smart_regulation, из 15 дней на обсуждение на рабочие выпало только пять (26-30 апреля).
Второе - даже более значимо. Именно такие нормы одновременно являются следствием доминирования принципа rule by law и в то же время инструментами, углубляющими и расширяющими область применения этого принципа. Вроде, из формулировок ясно, что регулирование касается только просветительской деятельности в организациях, осуществляющих образовательную, научную деятельность и деятельность в сфере культуры. Однако суть положения можно трактовать и так, что все независимые (индивидуальные) просветители должны заключать договоры с такими организациями. Так ли это, не понимают даже сами авторы. Можете убедиться в этом посмотрев запись обсуждения проекта в Общественной палате. Если лень смотреть всё, обязательно посмотрите выступление замминистра (с 47-й минуты) и поймёте смысл первого абзаца моего поста.
А раз сами нормотворцы не могут разобраться в хитросплетениях своих произведений, то резко возрастает вероятность того, что их применение будет разнообразным, непоследовательным и избирательным. Если нормы касаются только экстремистов и разжигателей розни, то существующие правовые институты достаточны и без нового регулирования. Хотя понятно, что в когорту экстремистов сегодня попадают все, кто критикует элиту.
Поэтому сейчас вообще сложно прогнозировать, как конкретно будут работать поправки в законе и положение, разработанное министерством. Ясно только одно: под такое "ковровое регулирование" совершенно точно попадут и обычные просветители и популяризаторы науки. Как я писал раньше, подобные некачественные нормы, принятые для одной цели, потом начинают жить совершенно независимо от своих создателей. Это и есть индикатор слабости государственных институтов и конкретного политического режима.
#публичноеуправление #управлениенаукой
Telegram
Политический ученый
Ситуация с поправками в закон "Об образовании" представляет из себя концентрированную иллюстрацию того, о чем я много писал здесь. Пост о перспективах развития гражданского просвещения заканчивался предположением, что государство обязательно захочет регулировать…
В свете последних законотворческих новаций, которые имеют прямое влияние на политический процесс, решил взглянуть на пояснительные записки к разрабатываемым нормативным актам. Интересно, как авторы проектов решений, их помощники и эксперты аргументируют необходимость введения новых норм. К моему удивлению научных публикаций, где такие пояснительные записки были бы объектом анализа, не так много. А ведь это же кладезь полезной информации для политических исследований.
Я прочитал несколько таких документов, поэтому не претендую на репрезентативность наблюдений (если о ней вообще можно говорить в этом контексте). Но, в целом, обратил внимание на то, что стилистически в них много общего со слабыми академическими текстами: безосновательные нормативные суждения, отсутствие подтверждённых исследованиями аргументов, нарушение логических связей, "подгонка" тезисов под сформулированные заранее выводы и т.д. Всё это регулярно встречается в политологических курсовых, выпускных квалификационных работах и даже в статьях, публикуемых в научных журналах. Вот прямо хочется взять и в режиме рецензирования оставить замечания неизвестным авторам (см. несколько примеров в комментариях к этому посту).
Да-да, это мы, университетские преподаватели, закрываем глаза и ставим тройки за подобную чушь, лишь бы не видеть этих студентов на пересдаче и не ссориться с деканатом, для которого отчисление - это чуть ли не ЧП. Мы сами же публикуем такие "научные" статьи в "рецензируемых" журналах, но при этом удивляемся, что подобные тексты не принимают в нормальных зарубежных научных журналах. И, естественно, объясняем это русофобией редакторов и рецензентов. Кто же виноват, что наши выпускники потом пишут такие материалы, которыми обосновываются те или иные решения?
Кстати, когда я разбираю со студентами, как писать аналитические политические записки (policy papers), мы не только рассматриваем плохие и хорошие примеры, но и изучаем такие методические указания, как, допустим, британский Ensuring standards in the quality of legislation.
Но вернёмся к пояснительным запискам. Как я уже заметил, это огромный пласт данных для политологического анализа. Учитывая, что проблематика разработана слабо, здесь есть множество прекрасных ракурсов для исследования: от выявления логик аргументации в конкретных направлениях политики до поиска зависимостей между институциональными/режимными/социальными характеристиками и качеством нормотворческого процесса. А современная политическая наука уже имеет довольно разработанную методологию для таких исследований. Например, учёные предлагают целый спектр инструментов и подходов к контент-анализу в рамках legislative studies (1, 2, 3), с помощью которых можно выявить особенности и закономерности в содержании норм и сопровождающих документов.
При этом для политической науки не так важно, почему некоторые пояснительные записки написаны плохо: авторы думают, что их все равно никто не читает, и поэтому не стараются, или по-другому писать они не умеют, так как не научились аргументации в связи с неразвитой культурой дискуссии и доказательной политики. Но важно, что их качество само по себе является хорошим объектом для анализа и индикатором для ответа на многие другие политологические вопросы.
#методология #политология #публичноеуправление
(1) Slapin, J.B., Proksch, S.-O. 2014. Words as data: Content analysis in legislative studies. In The Oxford Handbook of Legislative Studies. Oxford University Press. doi: 10.1093/oxfordhb/9780199653010.013.0033
(2) Hall, M.A., Wright, R.F. 2008. Systematic Content Analysis of Judicial Opinions. Wake Forest Univ. Legal Studies Paper No. 913336. California Law Review, Vol. 96. 1st Annual Conference on Empirical Legal Studies Paper.
(3) Salehijam, M., 2018. The Value of Systematic Content Analysis in Legal Research. Tilburg Law Review, 23(1-2), pp.34–42. DOI: http://doi.org/10.5334/tilr.5
Я прочитал несколько таких документов, поэтому не претендую на репрезентативность наблюдений (если о ней вообще можно говорить в этом контексте). Но, в целом, обратил внимание на то, что стилистически в них много общего со слабыми академическими текстами: безосновательные нормативные суждения, отсутствие подтверждённых исследованиями аргументов, нарушение логических связей, "подгонка" тезисов под сформулированные заранее выводы и т.д. Всё это регулярно встречается в политологических курсовых, выпускных квалификационных работах и даже в статьях, публикуемых в научных журналах. Вот прямо хочется взять и в режиме рецензирования оставить замечания неизвестным авторам (см. несколько примеров в комментариях к этому посту).
Да-да, это мы, университетские преподаватели, закрываем глаза и ставим тройки за подобную чушь, лишь бы не видеть этих студентов на пересдаче и не ссориться с деканатом, для которого отчисление - это чуть ли не ЧП. Мы сами же публикуем такие "научные" статьи в "рецензируемых" журналах, но при этом удивляемся, что подобные тексты не принимают в нормальных зарубежных научных журналах. И, естественно, объясняем это русофобией редакторов и рецензентов. Кто же виноват, что наши выпускники потом пишут такие материалы, которыми обосновываются те или иные решения?
Кстати, когда я разбираю со студентами, как писать аналитические политические записки (policy papers), мы не только рассматриваем плохие и хорошие примеры, но и изучаем такие методические указания, как, допустим, британский Ensuring standards in the quality of legislation.
Но вернёмся к пояснительным запискам. Как я уже заметил, это огромный пласт данных для политологического анализа. Учитывая, что проблематика разработана слабо, здесь есть множество прекрасных ракурсов для исследования: от выявления логик аргументации в конкретных направлениях политики до поиска зависимостей между институциональными/режимными/социальными характеристиками и качеством нормотворческого процесса. А современная политическая наука уже имеет довольно разработанную методологию для таких исследований. Например, учёные предлагают целый спектр инструментов и подходов к контент-анализу в рамках legislative studies (1, 2, 3), с помощью которых можно выявить особенности и закономерности в содержании норм и сопровождающих документов.
При этом для политической науки не так важно, почему некоторые пояснительные записки написаны плохо: авторы думают, что их все равно никто не читает, и поэтому не стараются, или по-другому писать они не умеют, так как не научились аргументации в связи с неразвитой культурой дискуссии и доказательной политики. Но важно, что их качество само по себе является хорошим объектом для анализа и индикатором для ответа на многие другие политологические вопросы.
#методология #политология #публичноеуправление
(1) Slapin, J.B., Proksch, S.-O. 2014. Words as data: Content analysis in legislative studies. In The Oxford Handbook of Legislative Studies. Oxford University Press. doi: 10.1093/oxfordhb/9780199653010.013.0033
(2) Hall, M.A., Wright, R.F. 2008. Systematic Content Analysis of Judicial Opinions. Wake Forest Univ. Legal Studies Paper No. 913336. California Law Review, Vol. 96. 1st Annual Conference on Empirical Legal Studies Paper.
(3) Salehijam, M., 2018. The Value of Systematic Content Analysis in Legal Research. Tilburg Law Review, 23(1-2), pp.34–42. DOI: http://doi.org/10.5334/tilr.5
Ушёл из жизни Роналд Инглхарт. Его работы, может, читали и не все, но про глобальный проект World Values Survey, душой которого он был, знает каждый социолог, политолог и, наверное, социальный психолог. Вообще, я считаю, что за такими сетевыми научными сообществами, как сложились вокруг WVS, будущее социальных наук. Так получилось, что обе книжки Р. Инглхарта, которые я читал, были написаны им в соавторстве с Пиппой Норрис. Первой была Приливная волна (1), а второй - Культурный откат (2).
Из первой мне запомнилась мысль том, что настоящий раскол между Востоком и Западом лежит не в области демократических ценностей, а в отношении к гендерным аспектам. По крайней мере, волны WVS по 2001 год показывали, что люди в исламском мире имели примерно такие же позиции по поводу политического участия, как и граждане в развитых демократиях. А вот в вопросах равенства полов и сексуальных отношений они находились на противоположных полюсах.
Вторую книгу я прочитал чуть больше года назад, поэтому она ещё свежа в памяти. В ней Р. Инглхарт и П. Норрис исследуют феномен популизма в современном мире. Они объясняют, почему популисты, возможно, сами того не понимая, извлекли выгоду из ценностных сдвигов. В качестве одного из ключевых наблюдений авторы подчеркивают возрастной ценностный разрыв в исследуемых странах: старшие поколения демонстрируют ориентацию на авторитарные ценности, в то время как миллениалы и вместе с ними, скорее всего, и зумеры склонны поддерживать либеральные и либертарианские идеалы. Что меня действительно впечатлило в Культурном откате, так это подчёркнуто нейтральное отношение к объекту исследования. Ведь на понятие популизма сегодня, порой не совсем обоснованно, навешано множество негативных коннотаций. Благодаря этой работе мы можем многое понять в современном политическом процессе, даже если авторы не формулируют эти вопросы и ответы на них. Почему Д. Трамп, Ж. Болсонару, М. Ле Пен, В. Орбан и другие правые авторитарные популисты имеют широкую поддержку? Есть ли перспективы у левых популистов и очень похожих на них сетевых партий, как, например, Podemos (Испания) и всевозможные пиратские партии? Как пандемия и локдауны могут повлиять на результаты выборов? Возможно ли, что в ближайшие годы избиратели в западных демократиях приведут ко власти новых левых популистов?
Результаты многолетних трудов Р. Инглхарта и огромного множества его коллег дали общественным наукам устойчивую теоретическую рамку и методологию для различного рода сравнительных исследований, обладающих высоким объяснительным и прогностическим потенциалом. Поэтому его вклад непосредственно в научное знание и в организацию целого научного направления - уж извините за штамп - сложно переоценить.
(1) Inglehart R, Norris P. Rising Tide: Gender Equality and Cultural Change Around the World. Cambridge: Cambridge University Press; 2003. doi:10.1017/CBO9780511550362
(2) Norris P, Inglehart R. Cultural Backlash: Trump, Brexit, and Authoritarian Populism. Cambridge: Cambridge University Press; 2019. doi:10.1017/9781108595841
Из первой мне запомнилась мысль том, что настоящий раскол между Востоком и Западом лежит не в области демократических ценностей, а в отношении к гендерным аспектам. По крайней мере, волны WVS по 2001 год показывали, что люди в исламском мире имели примерно такие же позиции по поводу политического участия, как и граждане в развитых демократиях. А вот в вопросах равенства полов и сексуальных отношений они находились на противоположных полюсах.
Вторую книгу я прочитал чуть больше года назад, поэтому она ещё свежа в памяти. В ней Р. Инглхарт и П. Норрис исследуют феномен популизма в современном мире. Они объясняют, почему популисты, возможно, сами того не понимая, извлекли выгоду из ценностных сдвигов. В качестве одного из ключевых наблюдений авторы подчеркивают возрастной ценностный разрыв в исследуемых странах: старшие поколения демонстрируют ориентацию на авторитарные ценности, в то время как миллениалы и вместе с ними, скорее всего, и зумеры склонны поддерживать либеральные и либертарианские идеалы. Что меня действительно впечатлило в Культурном откате, так это подчёркнуто нейтральное отношение к объекту исследования. Ведь на понятие популизма сегодня, порой не совсем обоснованно, навешано множество негативных коннотаций. Благодаря этой работе мы можем многое понять в современном политическом процессе, даже если авторы не формулируют эти вопросы и ответы на них. Почему Д. Трамп, Ж. Болсонару, М. Ле Пен, В. Орбан и другие правые авторитарные популисты имеют широкую поддержку? Есть ли перспективы у левых популистов и очень похожих на них сетевых партий, как, например, Podemos (Испания) и всевозможные пиратские партии? Как пандемия и локдауны могут повлиять на результаты выборов? Возможно ли, что в ближайшие годы избиратели в западных демократиях приведут ко власти новых левых популистов?
Результаты многолетних трудов Р. Инглхарта и огромного множества его коллег дали общественным наукам устойчивую теоретическую рамку и методологию для различного рода сравнительных исследований, обладающих высоким объяснительным и прогностическим потенциалом. Поэтому его вклад непосредственно в научное знание и в организацию целого научного направления - уж извините за штамп - сложно переоценить.
(1) Inglehart R, Norris P. Rising Tide: Gender Equality and Cultural Change Around the World. Cambridge: Cambridge University Press; 2003. doi:10.1017/CBO9780511550362
(2) Norris P, Inglehart R. Cultural Backlash: Trump, Brexit, and Authoritarian Populism. Cambridge: Cambridge University Press; 2019. doi:10.1017/9781108595841