Охота
 
Не в зоопарке в клетке,
Не в букваре моем -
Сидел косач на ветке,
А папа был с ружьем.
 
Сидел недвижно, прочно
Матерый - пожилой,
И мне казалось, точно
Косач-то - неживой.
 
Да это просто чучело!
Обманка из тряпья!
И так мне ждать наскучило...
«Стреляй!» - сказала я.
 
Ведь он не в самом деле,
Ведь это так, - игра...
И - грохот! И слетели
Три загнутых пера,
 
И закружились грустно...
Но вот, как черный мяч,
Их обогнал - и грузно
Пал на землю косач.
 
И, смертно распростертый,
Он лег передо мной, -
Такой бесспорно мертвый,
Что ясно - был живой!..
 
Нонна Слепакова
1962

Улыбка
 
Мне улыбнулась годовалая,
Грызя пластмассовую рыбку.
Куда же это подевала я
Свою - такую же - улыбку,
Да и другие: ведь наверное,
Я улыбалась в десять лет,
И в девятнадцать?.. Дело скверное -
Улыбок прежних больше нет.
 
Как безрассудно, опрометчиво -
Их не запомнить, потерять!
Свою улыбку - делать нечего -
Встречаю в зеркале опять,
И медлю с новою улыбкою,
И посылаю в пустоту
Ее - искусственную, зыбкую,
Опять не ту, совсем не ту...
 
И хорошо еще, что дома я,
Что мать к столу меня зовет,
Что у нее лицо знакомое,
Что за окошком дождь идет.
 

Нонна Слепакова
1963

Часы
 
Вот часы. Сколько лет,
А скрипят, а идут, -
То ли да, то ли нет,
То ли там, то ли тут.
 
Вот семья. Вот еда.
Стол и стул. Шум и гам.
За окном - вся беда,
За окном, где-то там!..
 
Вот и тридцать седьмой,
Вот и сорок шестой.
Милый маятник мой,
Ты постой, ты постой.
 
Если в дому умрут,
Он стоит. А потом -
То ли там, то ли тут,
То ли гроб, то ли дом.
 
Все ушли. Вся семья.
Нам вдвоем вековать:
То ли мать, то ли я,
То ли я, то ли мать.
 
Пятьдесят третий год.
Шестьдесят третий год.
Если кто и придет,
То обратно уйдет.
 
Вот мы верим во все.
Вот уже ни во что.
И ни то нам, ни се,
Все не так, все не то.
 
Сколько дней, сколько лет,
По ночам и чуть свет -
То ли да, то ли нет,
То ли нет, то ли нет...
 
Нонна Слепакова
1964

Моление о птице

Просыпаюсь на рассвете —
не последнее ли утро?
Хлеб на досочке кромсаю —
не последний ли кусок?
Не последняя ли птица небывало
и немудро
Хочет вылететь наружу
и колотится в висок?

Господи, не жаль мне хлеба —
Твоего ли, моего ли —
Всколосишь еще Ты ниву,
заведешь еще квашню,
Дашь к еде благословенье
и поделишь хлеб на доли...
Кто-нибудь его оценит,
коли я не оценю.

Господи, не жаль мне утра, —
миллионы раз — и больше —
Ты пошлешь кому-то утро в Питер,
в Токио, в Париж...
Жалко только эту птицу, —
ибо в точности такой же
Никогда ни в ком не будет,
даже Ты не повторишь!

Нонна Слепакова

ЦИРК

Впервые на арене
Для школьников Москвы -
Ученые тюлени,
Танцующие львы.
Жонглеры-медвежата,
Собаки-акробаты,
Канатоходец-слон,
Всемирный чемпион.
Единственные в мире
Атлеты-силачи
Подбрасывают гири,
Как детские мячи.
Летающие
Кони,
Читающие
Пони.
Выход борца
Ивана Огурца.
Веселые сцены,
Дешевые цены.
Полные сборы.
Огромный успех.
Кресло-полтинник.
Ложи
Дороже.
Выход обратно -
Бесплатно
Для всех!

----------------------------

Начинается программа!
Два ручных гиппопотама,
Разделивших первый приз,
Исполняют вальс-каприз.

----------------------------

В четыре руки обезьяна
Играет на фортепьяно.
Вот, кувыркаясь на седле,
Несется пудель на осле.

----------------------------

По проволоке дама
Идет, как телеграмма.

----------------------------

Зайцы, соболи и белки
Бьют в литавры и тарелки.
Машет палочкой пингвин,
Гражданин полярных льдин.
В черный фрак пингвин одет,
В белый галстук и жилет.
С двух сторон ему еноты
Перелистывают ноты.

----------------------------

На зубах висит гимнаст,
До чего же он зубаст!
Вот такому бы гимнасту
Продавать зубную пасту!

---------------------------------------

Мамзель Фрикасе
На одном колесе.

----------------------------

Ухитрились люди в цирке
Обучить медведя стирке.
А морскую черепаху -
Гладить мытую рубаху.

----------------------------

Вот слон, индийский гастролер,
Канатоходец и жонглер.
Подбрасывает сразу
И ловит он шутя
Фарфоровую вазу,
Две лампы и дитя.

----------------------------

Белый шут и рыжий шут
Разговор такой ведут:
- Где купили вы, синьор,
Этот красный помидор?
- Вот невежливый вопрос!
Это собственный мой нос.

----------------------------

Негритянка Мэри Грей -
Дрессировщица зверей.
Вот открылись в клетку двери.
Друг за другом входят звери.
Мэри щелкает хлыстом.
Лев сердито бьет хвостом.
Мэри спрашивает льва:
- Сколько будет дважды два?
Лев несет четыре гири.
Значит, дважды два - четыре!

Самуил Маршак
1957

Письмо Антокольскому

Здравствуйте, Павел Григорьевич! Всем штормам вопреки,
пока конфликты улаживаются и рушатся материки,
крепкое наше суденышко летит по волнам стрелой,
и его добротное тело пахнет свежей смолой.

Работа наша матросская призывает бодрствовать нас,
хоть Вы меня и постарше, а я помоложе Вас
(а может быть, Вы моложе, а я немного старей)...
Ну что нам все эти глупости? Главное — плыть поскорей.

Киплинг, как леший, в морскую дудку насвистывает без конца,
Блок над картой морей просиживает, не поднимая лица,
Пушкин долги подсчитывает, и, от вечной петли спасен,
в море вглядывается с мачты вор Франсуа Вийон!

Быть может, завтра меня матросы под бульканье якорей
высадят на одинокий остров с мешком гнилых сухарей,
и рулевой равнодушно встанет за штурвальное колесо,
и кто-то выругается сквозь зубы на прощание мне в лицо.

Быть может, все это так и будет. Я точно знать не могу.
Но лучше пусть это будет в море, чем на берегу.
И лучше пусть меня судят матросы от берегов вдали,
чем презирающие море обитатели твердой земли...

До свидания, Павел Григорьевич! Нам сдаваться нельзя.
Все враги после нашей смерти запишутся к нам в друзья.
Но перед бурей всегда надежней в будущее глядеть...
Самые чистые рубахи велит капитан надеть!

Булат Oкуджава
1963

Поэты

За городом вырос пустынный квартал
На почве болотной и зыбкой.
Там жили поэты, — и каждый встречал
Другого надменной улыбкой.

Напрасно и день светозарный вставал
Над этим печальным болотом;
Его обитатель свой день посвящал
Вину и усердным работам.

Когда напивались, то в дружбе клялись,
Болтали цинично и прямо.
Под утро их рвало. Потом, запершись,
Работали тупо и рьяно.

Потом вылезали из будок, как псы,
Смотрели, как море горело.
И золотом каждой прохожей косы
Пленялись со знанием дела.

Разнежась, мечтали о веке златом,
Ругали издателей дружно.
И плакали горько над малым цветком,
Над маленькой тучкой жемчужной…

Так жили поэты. Читатель и друг!
Ты думаешь, может быть, хуже
Твоих ежедневных бессильных потуг,
Твоей обывательской лужи?

Нет, милый читатель, мой критик слепой!
По крайности, есть у поэта
И косы, и тучки, и век золотой,
Тебе ж недоступно все это!..

Ты будешь доволен собой и женой,
Своей конституцией куцой,
А вот у поэта — всемирный запой,
И мало ему конституций!

Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,—
Я верю: то бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала!

Александр Блок
1908

Страх познания

Познанье - скорбь. Как на огне каштан
Трещит по швам, так сердце рвется в Хаос.
Но страх познанья кончится. А там -
Опять начнется радость, доктор Фауст!

Та радость будет высшей. Но усталость
И вековечный страх мешают вам
Из-под руин отрыть бессмертный храм,
Хоть до него и дюйма не осталось.

Смертельно страшных шесть открыв дверей,
Ученый муж захлопнул их скорей,
Седьмой же - и коснуться побоялся.
А именно за ней рос чудный сад,
Где пел источник, вспыхивал гранат
И день сиял и тьмою не сменялся.

Новелла Матвеева
1972

Четко вижу двенадцатый век

Четко вижу двенадцатый век.
Два-три моря да несколько рек.
Крикнешь здесь — там услышат твой голос.
Так что ласточки в клюве могли
Занести, обогнав корабли,
В Корнуэльс из Ирландии волос.

А сейчас что за век, что за тьма!
Где письмо? Не дождаться письма.
Даром волны шумят, набегая.
Иль и впрямь европейский роман
Отменен, похоронен Тристан?
Или ласточек нет, дорогая?

Александр Кушнер
1977

Больной неизлечимо...

Больной неизлечимо
Завидует тому,
Кого провозят мимо
В районную тюрьму.

А тот глядит: больница.
Ему бы в тот покой
С таблетками, и шприцем,
И старшею сестрой.

Александр Кушнер
1969

***

Жар лечится холодом
Жир лечится голодом
Любовь лечится временем
Нация лечится гением

Людмила Петрушевская

***

старики говорят о том о сем — и как поэты
совершенно спокойно о самом страшном
похоже,
эти люди знают все
возможно, поэтому
их никто не спрашивает

Людмила Петрушевская

* * *

Что такое дурак
Будем в этом направлении думать
Дурак это тот, кто не поймет
Никогда и никак
Что он дурак
Это привилегия
Умных

Людмила Петрушевская

Болотный попик

На весенней проталинке
За вечерней молитвою – маленький
Попик болотный виднеется.

Ветхая ряска над кочкой
Чернеется
Чуть заметною точкой.

И в безбурности зорь красноватых
Не видать чертенят бесноватых,
Но вечерняя прелесть
Увила вкруг него свои тонкие руки.
Предзакатные звуки,
Легкий шелест.

Тихонько он молится,
Улыбается, клонится,
Приподняв свою шляпу.

И лягушке хромой, ковыляющей,
Травой исцеляющей
Перевяжет болящую лапу.

Перекрестит и пустит гулять:
«Вот, ступай в родимую гать.
Душа моя рада
Всякому гаду
И всякому зверю
И о всякой вере».

И тихонько молится,
Приподняв свою шляпу,
За стебель, что кланится,
За больную звериную лапу,
И за римского папу.

Не бойся пучины тряской –
Спасет тебя черная ряска,


Александр Блок
17 апреля 1905

Мы просрали свой город, знакомый до слёз
он раздавлен шипами менто́вских колёс
он платок на роток, он расфренд и развод
полигон для неместных лихих воевод

мы просрали свой город - похоже, что весь,
нам расслабила булки столичная спесь
и теперь то что ты надрываясь воздвиг
будет пользовать верный царю силовик

побеждает лишь тот, кто по-сельски хитёр
братья вызвали братьев, а сёстры сестёр
и в гостиных уже обсуждаем не арт
а еврейские корни и типы грин-карт

Лейтенант! я еще не хочу удирать
я здесь списывал credits с винила в тетрадь
Лейтенант! здесь еще не снесли тот гараж
где мы с Танькой впервые поймали кураж

а теперь наших внуков прессует ОМОН -
дети разных народов и разных племён
и в любом переулке, в любом тупике
говорят на каком-то чужом языке

Мы просрали свой город...
Со всех должностей
нами рулят бригады заезжих гостей.
это как гельминтоз или педикулёз
Мы просрали свой город, знакомый до слёз

Александр Елин
4 февраля 2021

Почему два великих поэта...

Почему два великих поэта,
проповедники вечной любви,
не мигают, как два пистолета?
Рифмы дружат, а люди — увы...

Почему два великих народа
холодеют на грани войны,
под непрочным шатром кислорода?
Люди дружат, а страны — увы...

Две страны, две ладони тяжелые,
предназначенные любви,
охватившие в ужасе голову
черт-те что натворившей Земли!

Андрей Вознесенский
1977

* * *

человеку
нужна свобода
он без нее угасает
это его природа
а в природе
чего только не бывает

свои своих поедают
слабого изгоняют
объект любви догоняют
любят и добивают

в поисках этого счастья
человек над собой не властен
как в окружающем мире
так и в своей квартире

и единственное
что осталось

такая странная странность
к чужим
состраданье и жалость

этого нет в природе
на бойне и в огороде
нету в зверях и в народе
в тюрьмах и на свободе

но кто-то
закончив битву
прочтет
по мертвым
молитву

Людмила Петрушевская

В.О.В
Так вот она, ваша победа!
А. Галич

И было так: четыре года
В грязи, в крови, в огне пальбы
Рабы сражались за свободу,
Не зная, что они - рабы.
А впрочем - зная. Вой снарядов
И взрывы бомб не так страшны,
Как меткий взгляд заградотрядов,
В тебя упертый со спины.
И было ведомо солдатам,
Из дома вырванным войной,
Что города берутся - к датам.
А потому - любой ценой.
Не пасовал пред вражьим станом,
Но опускал покорно взор
Пред особистом-капитаном
Отважный боевой майор.
И генералам, осужденным
В конце тридцатых без вины,
А после вдруг освобожденным
Хозяином для нужд войны,
Не знать, конечно, было б странно,
Имея даже штат и штаб,
Что раб, по прихоти тирана
Возвышенный - все тот же раб.
Так значит, ведали. И все же,
Себя и прочих не щадя,
Сражались, лезли вон из кожи,
Спасая задницу вождя.
Снося бездарность поражений,
Где миллионы гибли зря,
А вышедшим из окружений
Светил расстрел иль лагеря,
Безропотно терпя такое,
Чего б терпеть не стали псы,
Чтоб вождь рябой с сухой рукою
Лукаво щерился в усы.
Зачем, зачем, чего же ради -
Чтоб говорить бояться вслух?
Чтоб в полумертвом Ленинграде
От ожиренья Жданов пух?
Чтоб в нищих селах, все отдавших,
Впрягались женщины в ярмо?
Чтоб детям без вести пропавших
Носить предателей клеймо?
Ах, если б это было просто -
В той бойне выбрать верный флаг!
Но нет, идеи Холокоста
Ничуть не лучше, чем ГУЛАГ.
У тех - все то же было рабство,
А не пропагандистский рай.
Свобода, равенство и братство…
Свободный труд. Arbeit macht frei.
И неизменны возраженья,
Что, дескать, основная часть
Из воевавших шла в сраженья
Не за советскую-де власть,
Мол, защищали не колхозы
И кровопийцу-подлеца,
А дом, семью и три березы,
Посаженных рукой отца…
Но отчего же половодьем
Вослед победе в той войне
Война со сталинским отродьем
Не прокатилась по стране?
Садили в небеса патроны,
Бурлил ликующий поток,
Но вскоре - новые вагоны
Везли их дальше на восток.
И те, кого вела отвага,
Кто встал стеною у Москвы -
За проволоками ГУЛАГа
Поднять не смели головы.
Победа… Сделал дело - в стойло!
Свобода… Северная даль.
Сорокаградусное пойло,
Из меди крашеной медаль.
Когда б и впрямь они парадом
Освободителей прошли,
То в грязь со свастиками рядом
И звезды б красные легли.
Пусть обуха не сломишь плетью,
Однако армия - не плеть!
Тому назад уж полстолетья
Режим кровавый мог истлеть.
И все ж пришел конец запретам,
Но, те же лозунги крича,
Плетется дряхлый раб с портретом
Того же горца-усача.
Он страшно недоволен строем,
Трехцветным флагом и гербом…
Раб тоже может быть героем,
Но все ж останется рабом.
И что ж мы празднуем в угоду
Им всем девятого числа?
Тот выиграл, кто обрел свободу.
Ну что же, Дойчланд - обрела.
А нас свобода только дразнит,
А мы - столетьями в плену…
На нашей улице - не праздник.
Мы проиграли ту войну.

Нестеренко Юрий Леонидович
9 мая 2002

* * *

В воюющей стране
не брезгуй тёплым пивом,
когда она сидит, как сука на коне.
В воюющей стране
не говори красиво
и смысла не ищи в воюющей стране.

Александр Еременко

ВЫСОТЫ И БЕЗДНЫ

Кто знает мрак души людской,
Ее восторги и печали?!
Они эмалью голубой
От нас сокрытые скрижали.
Н.Гумилев

Когда из темной бездны жизни
Мой гордый дух летел, прозрев,
Звучал на похоронной тризне
Печально-сладостный напев.
И в звуках этого напева,
На мраморный склоняясь гроб,
Лобзали горестные девы
Мои уста и бледный лоб.
И я из светлого эфира,
Припомнив радости свои,
Опять вернулся в грани мира
На зов тоскующей любви.
И я раскинулся цветами,
Прозрачным блеском звонких струй,
Чтоб ароматными устами
Земным вернуть их поцелуй.

Гумилев Николай Степанович