"Замок Пьерфон"
1860 г.
Камиль Коро
ГМИИ имени А. С. Пушкина.
Познакомившись с Камилем Коро, живописец Гюстав Курбе признался: «Я не такой мастер как вы, господин Коро. Я принужден писать только то, что вижу». Это был искренний комплимент. Курбе стал ключевой фигурой французского реализма не в последнюю очередь потому, что не мог похвалиться фантазией – у него попросту не было выбора. Реалист-Коро, напротив, был наделен богатым воображением. И не упускал случая спустить его с поводка.
Первый учитель Коро Ашиль Мишаллон много внимания уделял работе на пленэре. Он требовал от своего ученика одного: чтобы тот как можно более точно передавал на холсте все, что видит перед собой. На первых порах Коро был предан этому методу и, по его собственным словам, предпочитал «точность и аккуратность неорганизованности и спонтанности». Однако с годами он все заметнее уходил от педантичного копирования к поэтическому идеализированному, глубоко личному пейзажу.
Загадочный лесной полумрак, одурманенные туманами сонные воды, тусклое серебро листвы, прорезающее кисею утреннего света – что и говорить, природе повезло с таким визажистом. Прихорашивая натуру, Коро не злоупотреблял «косметикой» - его краски оставались сдержанными, а эмоции – приглушенными, зыбкими, как ускользающий сон или музыка, звучащая из другой комнаты. Коро не видел никакого конфликта между таким сентиментальным подходом и тем, что принято называть «жизненной правдой». «Действительность – часть искусства. Чувства – часть действительности», - говорил он.
К этому периоду зрелого лирического пейзажа в творчестве Коро относится и «Замок Пьерфон». Расположенный на окраине Компьенского леса, знаменитый замок был для художника идеальной натурой. Частично разрушенный в XVII веке по приказу кардинала Ришелье, во времена Коро Пьерфон представлял собой мрачновато живописные развалины. Впрочем, он не растерял героико-романтического флера – всеобщий интерес к нему был в те годы достаточно велик. В 1845 году Александр Дюма опубликовал роман «Двадцать лет спустя», «поселив» в окрестностях замка популярного героя – именно здесь проживал барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон – любимец нации, более известный как Портос. Примерно в то же время, когда Камиль Коро работал над этой картиной, Наполеон III решил сделать Пьерфон своей резиденцией и отдал приказ о начале реставрации – к прославленному замку возвращалось былое величие.
Холодный серый силуэт шато де Пьерфон ломает линию горизонта, контрастируя с меланхолией бледного весеннего утра. На переднем плане в скудных солнечных лучах – фигуры в плащах (кажется, весьма старомодных, по меркам середины XIX века). Плотный полог листвы защищает их от любопытных взглядов: из замка их не разглядеть. Кто эти двое? Современники Коро или гости из исторического прошлого? Стражники, совершавшие обход окрестностей и остановившиеся, чтобы буднично обменяться паролями? Заговорщики? Герои Дюма? Нам остается только гадать. Камиль Коро, как никто другой умел перенести на полотно безмятежность природы. И как никто другой умел привнести в самый безмятежный пейзаж нечто большее: интригу, тайну, предчувствие Настоящего Приключения.
#КамильКоро #Пейзаж #Романтизм
@pic_history
1860 г.
Камиль Коро
ГМИИ имени А. С. Пушкина.
Познакомившись с Камилем Коро, живописец Гюстав Курбе признался: «Я не такой мастер как вы, господин Коро. Я принужден писать только то, что вижу». Это был искренний комплимент. Курбе стал ключевой фигурой французского реализма не в последнюю очередь потому, что не мог похвалиться фантазией – у него попросту не было выбора. Реалист-Коро, напротив, был наделен богатым воображением. И не упускал случая спустить его с поводка.
Первый учитель Коро Ашиль Мишаллон много внимания уделял работе на пленэре. Он требовал от своего ученика одного: чтобы тот как можно более точно передавал на холсте все, что видит перед собой. На первых порах Коро был предан этому методу и, по его собственным словам, предпочитал «точность и аккуратность неорганизованности и спонтанности». Однако с годами он все заметнее уходил от педантичного копирования к поэтическому идеализированному, глубоко личному пейзажу.
Загадочный лесной полумрак, одурманенные туманами сонные воды, тусклое серебро листвы, прорезающее кисею утреннего света – что и говорить, природе повезло с таким визажистом. Прихорашивая натуру, Коро не злоупотреблял «косметикой» - его краски оставались сдержанными, а эмоции – приглушенными, зыбкими, как ускользающий сон или музыка, звучащая из другой комнаты. Коро не видел никакого конфликта между таким сентиментальным подходом и тем, что принято называть «жизненной правдой». «Действительность – часть искусства. Чувства – часть действительности», - говорил он.
К этому периоду зрелого лирического пейзажа в творчестве Коро относится и «Замок Пьерфон». Расположенный на окраине Компьенского леса, знаменитый замок был для художника идеальной натурой. Частично разрушенный в XVII веке по приказу кардинала Ришелье, во времена Коро Пьерфон представлял собой мрачновато живописные развалины. Впрочем, он не растерял героико-романтического флера – всеобщий интерес к нему был в те годы достаточно велик. В 1845 году Александр Дюма опубликовал роман «Двадцать лет спустя», «поселив» в окрестностях замка популярного героя – именно здесь проживал барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон – любимец нации, более известный как Портос. Примерно в то же время, когда Камиль Коро работал над этой картиной, Наполеон III решил сделать Пьерфон своей резиденцией и отдал приказ о начале реставрации – к прославленному замку возвращалось былое величие.
Холодный серый силуэт шато де Пьерфон ломает линию горизонта, контрастируя с меланхолией бледного весеннего утра. На переднем плане в скудных солнечных лучах – фигуры в плащах (кажется, весьма старомодных, по меркам середины XIX века). Плотный полог листвы защищает их от любопытных взглядов: из замка их не разглядеть. Кто эти двое? Современники Коро или гости из исторического прошлого? Стражники, совершавшие обход окрестностей и остановившиеся, чтобы буднично обменяться паролями? Заговорщики? Герои Дюма? Нам остается только гадать. Камиль Коро, как никто другой умел перенести на полотно безмятежность природы. И как никто другой умел привнести в самый безмятежный пейзаж нечто большее: интригу, тайну, предчувствие Настоящего Приключения.
#КамильКоро #Пейзаж #Романтизм
@pic_history
Эта картина Джорджии О'Киф называется...
Anonymous Quiz
36%
Музыка, розовый и голубой II
20%
Грёзы о Земле и Небе I
44%
Дикая орхидея
"Оркестр оперы"
1870 г.
Эдгар Дега
Музей д’Орсе, Париж.
Вся эта сложная многолюдная композиция картины «Оркестр оперы» затевалась ради центральной фигуры фаготиста. Это друг Эдгара Дега – Дезире Дио, которому художник и подарил в конце концов готовое полотно.
Кроме главного героя, на этом портрете современники угадали бы еще многих музыкантов. И не только музыкантов. Среди оркестрантов Дега изобразил даже своих сослуживцев, с которыми ему пришлось познакомиться во время франко-прусской войны и которые никакого отношения не имели к опере.
Во всех смыслах в этой картине Дега только подбирается к балеринам. Он совсем скоро начнет писать их множеством эскизов, пастелей, сюжетов и форм. А пока они создают потрясающий контрастный, воздушный, безликий фон для одетых в черные костюмы сосредоточенных оркестрантов.
При жизни Дега эту картину никто не видел – это был просто подарок другу. И в 1909 году ее обладательницей стала наследница и сестра Дезире Дио, пианистка Мари Дио. Она решилась расстаться с картиной только в 1935 году, когда осталась совсем без денег. Французы и приезжающие в музей д’Орсэ со всего мира ценители творчества Дега, стоя перед «Оркестром оперы», должны мысленно благодарить Мари Дио, что она не продала картину в частную коллекцию, а обменяла у французского государства на пожизненную пенсию.
Хотя еще неизвестно, какой из вариантов устроил бы самого Дега больше – частная коллекция страстного ценителя или общий доступ для всех желающих. Сам художник был страстным и одержимым коллекционером и некоторые свои находки, за которыми охотился по 20 лет, не показывал никому и не признавал права всех и каждого иметь доступ к наследию великих художников. Своему другу и доверенному продавцу картин Амбруазу Воллару Дега говорил: «Честное слово, Воллар, скоро будут таскать по большим дорогам Рафаэля и Рембрандта только потому, что все имеют право наслаждаться искусством».
#ЭдгарДега #Импрессионизм
@pic_history
1870 г.
Эдгар Дега
Музей д’Орсе, Париж.
Вся эта сложная многолюдная композиция картины «Оркестр оперы» затевалась ради центральной фигуры фаготиста. Это друг Эдгара Дега – Дезире Дио, которому художник и подарил в конце концов готовое полотно.
Кроме главного героя, на этом портрете современники угадали бы еще многих музыкантов. И не только музыкантов. Среди оркестрантов Дега изобразил даже своих сослуживцев, с которыми ему пришлось познакомиться во время франко-прусской войны и которые никакого отношения не имели к опере.
Во всех смыслах в этой картине Дега только подбирается к балеринам. Он совсем скоро начнет писать их множеством эскизов, пастелей, сюжетов и форм. А пока они создают потрясающий контрастный, воздушный, безликий фон для одетых в черные костюмы сосредоточенных оркестрантов.
При жизни Дега эту картину никто не видел – это был просто подарок другу. И в 1909 году ее обладательницей стала наследница и сестра Дезире Дио, пианистка Мари Дио. Она решилась расстаться с картиной только в 1935 году, когда осталась совсем без денег. Французы и приезжающие в музей д’Орсэ со всего мира ценители творчества Дега, стоя перед «Оркестром оперы», должны мысленно благодарить Мари Дио, что она не продала картину в частную коллекцию, а обменяла у французского государства на пожизненную пенсию.
Хотя еще неизвестно, какой из вариантов устроил бы самого Дега больше – частная коллекция страстного ценителя или общий доступ для всех желающих. Сам художник был страстным и одержимым коллекционером и некоторые свои находки, за которыми охотился по 20 лет, не показывал никому и не признавал права всех и каждого иметь доступ к наследию великих художников. Своему другу и доверенному продавцу картин Амбруазу Воллару Дега говорил: «Честное слово, Воллар, скоро будут таскать по большим дорогам Рафаэля и Рембрандта только потому, что все имеют право наслаждаться искусством».
#ЭдгарДега #Импрессионизм
@pic_history
Эта картина Джексона Поллока называется...
Anonymous Quiz
31%
Три ромба на белом фоне
26%
Мужчина и женщина
43%
Формула любви
"Взгляд в бесконечность"
1911 г.
Фердинанд Ходлер
Частная коллекция.
В 1910 году Фердинанд Ходлер получил заказ на картину, которая могла бы украсить лестницу недавно отстроенного Кунстхауса в Цюрихе. Работа предстояла грандиозная – художнику понадобилось 3 года, чтобы ее завершить. Первая версия полотна размером 4,5 на почти 9 метров провисела в музее совсем недолго, 3 месяца. Она оказалась слишком громоздкой. Сейчас на этот грандиозный «неудачный» вариант можно посмотреть в Базеле. Со всеми переработками и редакциями, исправлениями и пробами у Ходлера получилось 5 практически одинаковых картин – и одна из них, тоже довольно немаленькая, находится сейчас в частной коллекции.
Эта работа – практически манифест ходлеровского художественного метода, концентрированная эстетическая программа его знаменитого параллелизма. Женские фигуры разворачивают то ли в пространстве, то ли во времени какой-то ритуальный танец, символизируя и живое человеческое движение, и сам ритм этого движения. Поза каждой уникальна (кстати, Ходлеру действительно позировали пять разных натурщиц), но вместе они создают симметричную жестовую композицию, которую легко продолжить. Например, по горизонтали: продолжая бесконечный танец за пределы полотна, мысленно дорисовывая эту цепь танцовщиц. А еще – по вертикали: следуя за взглядом каждой из пяти женщин. Все они смотрят в разные стороны, раздвигая для нас пределы картины.
Ходлер любил синий цвет и был уверен, что только его можно без раздражения воспринимать на холстах большого размера. Но психическое равновесие зрителя, конечно, не единственная причина, по которой художник выбирает синий. «Синий – это цвет, который, как и море, как и небо, говорит мне о чем-то небанальном, о трансцедентном и величественном», - писал Ходлер. В каких-то нескольких сотнях километров, в тот же год, когда Ходлер получил заказ на «Взгляд в бесконечность», Василий Кандинский написал книгу «О духовном в искусстве». И тоже трактовал синий цвет как духовный и возвышенный.
Но больше чем синий цвет Ходлер любил только женщин – всех тех земных красавиц, с которыми жил и которыми восхищался, своих бесконечных любовниц и удивительных жен, но и женщину вообще. Женщина для него – духовная опора, надежда этого мира, талисман и носительница тонко отстроенной, хрупкой внутренней гармонии. Женщина – источник всего живого, центр бесконечного жизненного цикла. И лучшее, что она может сделать – это просто существовать и иногда танцевать. На портретах и символических композициях Ходлера они танцуют почти всегда – даже когда замирают в привычной позе или просто держат цветок в руках, это кажется частью длинного, сосредоточенного танцевального, сакрального жеста.
При этом музы Ходлера, которые на много лет задерживались в его мастерской и в его жизни, отнюдь не были украшением гостиных, усладой мужских глаз и живыми манекенами. Образованные и одаренные, они водили автомобили, фотографировали, коллекционировали живопись, исполняли свободные танцы и расписывали фарфор. Отводя взгляд от несущейся под колесами дороги, от восхищенных зрителей или кропотливой работы, поднимали глаза в небо, смотрели в бесконечность.
#ФердинандХодлер #Символизм
@pic_history
1911 г.
Фердинанд Ходлер
Частная коллекция.
В 1910 году Фердинанд Ходлер получил заказ на картину, которая могла бы украсить лестницу недавно отстроенного Кунстхауса в Цюрихе. Работа предстояла грандиозная – художнику понадобилось 3 года, чтобы ее завершить. Первая версия полотна размером 4,5 на почти 9 метров провисела в музее совсем недолго, 3 месяца. Она оказалась слишком громоздкой. Сейчас на этот грандиозный «неудачный» вариант можно посмотреть в Базеле. Со всеми переработками и редакциями, исправлениями и пробами у Ходлера получилось 5 практически одинаковых картин – и одна из них, тоже довольно немаленькая, находится сейчас в частной коллекции.
Эта работа – практически манифест ходлеровского художественного метода, концентрированная эстетическая программа его знаменитого параллелизма. Женские фигуры разворачивают то ли в пространстве, то ли во времени какой-то ритуальный танец, символизируя и живое человеческое движение, и сам ритм этого движения. Поза каждой уникальна (кстати, Ходлеру действительно позировали пять разных натурщиц), но вместе они создают симметричную жестовую композицию, которую легко продолжить. Например, по горизонтали: продолжая бесконечный танец за пределы полотна, мысленно дорисовывая эту цепь танцовщиц. А еще – по вертикали: следуя за взглядом каждой из пяти женщин. Все они смотрят в разные стороны, раздвигая для нас пределы картины.
Ходлер любил синий цвет и был уверен, что только его можно без раздражения воспринимать на холстах большого размера. Но психическое равновесие зрителя, конечно, не единственная причина, по которой художник выбирает синий. «Синий – это цвет, который, как и море, как и небо, говорит мне о чем-то небанальном, о трансцедентном и величественном», - писал Ходлер. В каких-то нескольких сотнях километров, в тот же год, когда Ходлер получил заказ на «Взгляд в бесконечность», Василий Кандинский написал книгу «О духовном в искусстве». И тоже трактовал синий цвет как духовный и возвышенный.
Но больше чем синий цвет Ходлер любил только женщин – всех тех земных красавиц, с которыми жил и которыми восхищался, своих бесконечных любовниц и удивительных жен, но и женщину вообще. Женщина для него – духовная опора, надежда этого мира, талисман и носительница тонко отстроенной, хрупкой внутренней гармонии. Женщина – источник всего живого, центр бесконечного жизненного цикла. И лучшее, что она может сделать – это просто существовать и иногда танцевать. На портретах и символических композициях Ходлера они танцуют почти всегда – даже когда замирают в привычной позе или просто держат цветок в руках, это кажется частью длинного, сосредоточенного танцевального, сакрального жеста.
При этом музы Ходлера, которые на много лет задерживались в его мастерской и в его жизни, отнюдь не были украшением гостиных, усладой мужских глаз и живыми манекенами. Образованные и одаренные, они водили автомобили, фотографировали, коллекционировали живопись, исполняли свободные танцы и расписывали фарфор. Отводя взгляд от несущейся под колесами дороги, от восхищенных зрителей или кропотливой работы, поднимали глаза в небо, смотрели в бесконечность.
#ФердинандХодлер #Символизм
@pic_history
Эта картина Хоакина Сорольи называется...
Anonymous Quiz
21%
Удачный улов
70%
Обед в лодке
8%
Завтрак туристов
"Реквием"
1905 г.
Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов
Государственная Третьяковская галерея.
«Реквием» Борисова-Мусатова сравнивают с «Реквиемом» Моцарта. Как оказалось, художник его тоже написал себе самому. Впрочем, создавал он эту акварель, будучи глубоко взволнован смертью Надежды Станюкевич, жены его друга, бывшей одной из его немногочисленных моделей. «Что же это, как не доведение собственной жизни до религии?» – воскликнул Владимир Станюкевич, увидев эту работу.
Надежда Станюкевич напоминала художнику возлюбленную Джулиано Медичи Симонетту Веспуччи, с которой написана легендарная картина Боттичелли «Рождение Венеры». В каком-то смысле художник подтолкнул ее к гибели, вернее, не удержал от рокового шага. Ее муж, Владимир Станюкевич, был призван на фронт, в военный госпиталь, как военный врач. Надежда хотела отправиться с ним в качестве сестры милосердия. Супруги приехали к Борисову-Мусатову, Владимир надеялся, что тот поможет ему отговорить жену, которая обладала слабым здоровьем. Но художник восторженно воспринял готовность Надежды Станюкевич следовать за мужем и ее самопожертвование. Увы, ни к чему хорошему это не привело. В госпитале было очень тяжело и физически, и морально. Надежда просто не выдержала и сломалась в этой обстановке. Ее перевезли в Москву.
Оказалось, что она не только ослабла, но и основательно пошатнулось ее душевное здоровье. Надежда Станюкевич попала в лечебницу для душевнобольных доктора Усольцева (кстати, в это же время там находился Врубель). Борисов-Мусатов часто навещал ее, она умерла практически на руках у своего друга.
На посвященной ей акварели мы видим прозрачные, почти призрачные фигуры восьми печальных женщин. В центре – сама Надежда Станюкевич. Ее образ соединяет две группы девушек. Она «уже не здесь, но еще не там», между жизнью и – смертью? иной жизнью? Большинство исследователей считает, что в этих восьми фигурах воплотились его три главные натурщицы. Помимо Станюкевич, там фигурируют жена и сестра Борисова-Мусатова. Облик жены безоговорочно опознаваем в повернутой в профиль высокой фигуре слева. Рядом с ней, похоже, сестра художника Лена. Замыкает цепочку слева еще одна фигура, в которой можно опознать саму Надежду Станюкевич. Впрочем, есть и другая версия. Изображенные на акварели женщины вызывают в памяти разные картины Борисова-Мусатова, «Реквием» – словно своеобразный «коллаж» из его героинь. Все они имели свои прообразы, иногда конкретные, иногда – смутно угадываемые. Скорее уместно говорить о том, что все женщины этой акварели воплощают в разных ипостасях некий женский обобщенный образ в творчестве Борисова-Мусатова.
Всем работам художника присуща особая музыкальность, мелодичность, и эта картина – не исключение. Один из исследователей провел тонкую аналогию: отличающиеся по росту, расположенные на разных уровнях вокруг центральной фигуры, эти девушки – словно ноты на импровизированном нотном листе.
Без труда опознается место действия, это любимая Борисовым-Мусатовым усадьба в Зубриловке. И здесь не обошлось без мистики – реквием написан и по усадьбе, хотя тогда художник не мог об этом знать. За неделю до его смерти взбунтовавшиеся крестьяне разгромили имение.
Многие считают, что «Реквием» – последняя картина Борисова-Мусатова. Это не так. Но, безусловно, эта акварель оказалась очень символична и стала реквиемом не только по близкому другу, но и по столь милой его сердцу усадьбе, и по нему самому.
После смерти Борисова-Мусатова была организована посмертная персональная выставка, чтобы помочь его семье. Но расставаться с «Реквиемом» жена не захотела. Она всегда возила с собой эту картину при любых перемещениях. Однажды Елена попала в сильный шторм на Черном море. Упакованная в специальный чемоданчик картина оказалась единственным не поврежденным предметом на борту. Но, опасаясь, что следующий подобный случай может быть не столь удачным, вдова художника приняла решение подарить картину Третьяковской галерее.
#БорисовМусатов #Символизм
@pic_history
1905 г.
Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов
Государственная Третьяковская галерея.
«Реквием» Борисова-Мусатова сравнивают с «Реквиемом» Моцарта. Как оказалось, художник его тоже написал себе самому. Впрочем, создавал он эту акварель, будучи глубоко взволнован смертью Надежды Станюкевич, жены его друга, бывшей одной из его немногочисленных моделей. «Что же это, как не доведение собственной жизни до религии?» – воскликнул Владимир Станюкевич, увидев эту работу.
Надежда Станюкевич напоминала художнику возлюбленную Джулиано Медичи Симонетту Веспуччи, с которой написана легендарная картина Боттичелли «Рождение Венеры». В каком-то смысле художник подтолкнул ее к гибели, вернее, не удержал от рокового шага. Ее муж, Владимир Станюкевич, был призван на фронт, в военный госпиталь, как военный врач. Надежда хотела отправиться с ним в качестве сестры милосердия. Супруги приехали к Борисову-Мусатову, Владимир надеялся, что тот поможет ему отговорить жену, которая обладала слабым здоровьем. Но художник восторженно воспринял готовность Надежды Станюкевич следовать за мужем и ее самопожертвование. Увы, ни к чему хорошему это не привело. В госпитале было очень тяжело и физически, и морально. Надежда просто не выдержала и сломалась в этой обстановке. Ее перевезли в Москву.
Оказалось, что она не только ослабла, но и основательно пошатнулось ее душевное здоровье. Надежда Станюкевич попала в лечебницу для душевнобольных доктора Усольцева (кстати, в это же время там находился Врубель). Борисов-Мусатов часто навещал ее, она умерла практически на руках у своего друга.
На посвященной ей акварели мы видим прозрачные, почти призрачные фигуры восьми печальных женщин. В центре – сама Надежда Станюкевич. Ее образ соединяет две группы девушек. Она «уже не здесь, но еще не там», между жизнью и – смертью? иной жизнью? Большинство исследователей считает, что в этих восьми фигурах воплотились его три главные натурщицы. Помимо Станюкевич, там фигурируют жена и сестра Борисова-Мусатова. Облик жены безоговорочно опознаваем в повернутой в профиль высокой фигуре слева. Рядом с ней, похоже, сестра художника Лена. Замыкает цепочку слева еще одна фигура, в которой можно опознать саму Надежду Станюкевич. Впрочем, есть и другая версия. Изображенные на акварели женщины вызывают в памяти разные картины Борисова-Мусатова, «Реквием» – словно своеобразный «коллаж» из его героинь. Все они имели свои прообразы, иногда конкретные, иногда – смутно угадываемые. Скорее уместно говорить о том, что все женщины этой акварели воплощают в разных ипостасях некий женский обобщенный образ в творчестве Борисова-Мусатова.
Всем работам художника присуща особая музыкальность, мелодичность, и эта картина – не исключение. Один из исследователей провел тонкую аналогию: отличающиеся по росту, расположенные на разных уровнях вокруг центральной фигуры, эти девушки – словно ноты на импровизированном нотном листе.
Без труда опознается место действия, это любимая Борисовым-Мусатовым усадьба в Зубриловке. И здесь не обошлось без мистики – реквием написан и по усадьбе, хотя тогда художник не мог об этом знать. За неделю до его смерти взбунтовавшиеся крестьяне разгромили имение.
Многие считают, что «Реквием» – последняя картина Борисова-Мусатова. Это не так. Но, безусловно, эта акварель оказалась очень символична и стала реквиемом не только по близкому другу, но и по столь милой его сердцу усадьбе, и по нему самому.
После смерти Борисова-Мусатова была организована посмертная персональная выставка, чтобы помочь его семье. Но расставаться с «Реквиемом» жена не захотела. Она всегда возила с собой эту картину при любых перемещениях. Однажды Елена попала в сильный шторм на Черном море. Упакованная в специальный чемоданчик картина оказалась единственным не поврежденным предметом на борту. Но, опасаясь, что следующий подобный случай может быть не столь удачным, вдова художника приняла решение подарить картину Третьяковской галерее.
#БорисовМусатов #Символизм
@pic_history
Эта картина Василия Кандинского называется...
Anonymous Quiz
31%
Жизнь в розовом цвете
40%
Синестезия
28%
Белый звук
"Венеция. Северный вид на мост Риальто со стороны Фондамента-дель-Карбон"
1760-е
Франческо Гварди
Частная коллекция.
«Венеция. Северный вид на мост Риальто со стороны Фондамента-дель-Карбон» составляет знаменитую пару с другой ведутой – «Венеция. Мост Риальто с палаццо деи Камерлинги». Эти монументальные пейзажи поразительно передают атмосферу Венеции того времени. Они имеют большое значение как для творчества Франческо Гварди, так и для всего искусства XVIII века. Обе картины написаны в середине 1760-х годов, и одна представляет взгляд с севера, вторая – с юга.
Эти полотна можно назвать самыми яркими произведениями зрелого периода одного из последних представителей классической венецианской школы живописи. Художник подписал свои творения, – и это указывает на то значение, которое он придавал им.
Любопытна и судьба этих двух пейзажей. Впервые они были куплены, скорее всего, у художника, в 1768 году молодым англичанином по имени Шалонер Аркдикон. Он совершал Гранд-тур – путешествие по Европе, обязательное для отпрысков аристократических и состоятельных британских семей. Спустя 123 года полотна приобрёл за 3 тыс. 850 фунтов стерлингов (в закрытой сделке через дом Christie’s) Эдвард Сесил Гиннесс, 1-й граф Айвори – исполнительный директор, а затем глава пивоваренной компании «Гиннесс» и страстный коллекционер. Шедевры передавались по наследству в его семье вплоть до 2011 года, когда были разделены.
«Венеция. Северный вид на мост Риальто со стороны Фондамента-дель-Карбон» ушёл с молотка на аукционе Sotheby’s за 26,7 млн фунтов стерлингов (42,7 млн долларов). Временный запрет на продажу, установленный правительством Британии с тем, чтобы местные коллекционеры могли приобрести картину и оставить в стране, не помог – и она была выставлена на открытые торги.
Ровно шесть лет спустя «Мост Риальто с палаццо деи Камерлинги» стал лидером вечерней распродажи произведений старых мастеров на Christie’s. Покупатель выложил 26,2 млн фунтов стерлингов (33,9 млн долларов), что стало максимальной суммой за картины любого из старых мастеров на аукционах в 2017 году. После того, как аукционист объявил победителя, в Большом зале Christie’s на Кинг-стрит в Лондоне раздались аплодисменты.
#ФранческоГварди
@pic_history
1760-е
Франческо Гварди
Частная коллекция.
«Венеция. Северный вид на мост Риальто со стороны Фондамента-дель-Карбон» составляет знаменитую пару с другой ведутой – «Венеция. Мост Риальто с палаццо деи Камерлинги». Эти монументальные пейзажи поразительно передают атмосферу Венеции того времени. Они имеют большое значение как для творчества Франческо Гварди, так и для всего искусства XVIII века. Обе картины написаны в середине 1760-х годов, и одна представляет взгляд с севера, вторая – с юга.
Эти полотна можно назвать самыми яркими произведениями зрелого периода одного из последних представителей классической венецианской школы живописи. Художник подписал свои творения, – и это указывает на то значение, которое он придавал им.
Любопытна и судьба этих двух пейзажей. Впервые они были куплены, скорее всего, у художника, в 1768 году молодым англичанином по имени Шалонер Аркдикон. Он совершал Гранд-тур – путешествие по Европе, обязательное для отпрысков аристократических и состоятельных британских семей. Спустя 123 года полотна приобрёл за 3 тыс. 850 фунтов стерлингов (в закрытой сделке через дом Christie’s) Эдвард Сесил Гиннесс, 1-й граф Айвори – исполнительный директор, а затем глава пивоваренной компании «Гиннесс» и страстный коллекционер. Шедевры передавались по наследству в его семье вплоть до 2011 года, когда были разделены.
«Венеция. Северный вид на мост Риальто со стороны Фондамента-дель-Карбон» ушёл с молотка на аукционе Sotheby’s за 26,7 млн фунтов стерлингов (42,7 млн долларов). Временный запрет на продажу, установленный правительством Британии с тем, чтобы местные коллекционеры могли приобрести картину и оставить в стране, не помог – и она была выставлена на открытые торги.
Ровно шесть лет спустя «Мост Риальто с палаццо деи Камерлинги» стал лидером вечерней распродажи произведений старых мастеров на Christie’s. Покупатель выложил 26,2 млн фунтов стерлингов (33,9 млн долларов), что стало максимальной суммой за картины любого из старых мастеров на аукционах в 2017 году. После того, как аукционист объявил победителя, в Большом зале Christie’s на Кинг-стрит в Лондоне раздались аплодисменты.
#ФранческоГварди
@pic_history
Telegram
ИОК | Картины