Голос захлебывается словами, с трудом пробивается через шум языка.

Сиорановское «с огромным облегчением забыл мысль раньше, чем её понял». Интенсивность мысли, ее чистота поддерживается лишь через усилие, ведь она тяготеет к рассеиванию. Мысль приходит сама, помимо воли, может даже наброситься, но воля необходима, чтобы удерживать себя в ней. Она сопротивляется попыткам ее оседлать. Но чаще субъект бежит от мысли, уходит от нее в пустое инерционное говорение, автоматизм действия, вовсе проваливается в асимволию. Потому что мысль – это всегда риск, она расшатывает аппарат защит/цензуры, ставит под угрозу устоявшуюся реальность. Не каждой конструкции хватает гибкости, чтобы выдерживать эту фрустрацию.

Иначе говоря, мысль – это боль. Комок в горле, стучащий пульс, скользящее по коже лезвие, любимые глаза, смотрящие на тебя из прошлого. И только по интенсивности этой фрустрации можно опознать ценность мысли.

Лично мне обычно хватает сил выносить собственную мысль не больше пары мгновений за сутки.

#Fetzen
#Entwurf

Неважно, в романтических или родительских отношениях, любовь характеризуется специфической перспективой, которую можно было бы назвать готовностью к подвигу. Принять инаковость Другого, его право на субъектность, собственную волю и собственное Желание. А, значит, на ошибку, на ложь и на уход. Принять это гораздо сложнее, чем умереть за Другого или даже за него жить.

И никогда заранее не знаешь, готов ли ты сам на этот подвиг.

#Fetzen

Текст – сущность крайне капризная.

Одни тексты согласны ждать хоть месяцами, но ты постоянно ощущаешь их давящее присутствие, они дышат где-то над ухом и смотрят в затылок. И, чем больше проходит времени, тем сложнее к ним подступиться.

Другие совсем не прощают измен: если отвлечься хоть на мгновение, путь занесет снегом или пылью, и ты уже никогда не дойдешь до места, очертания которого успел увидеть так ясно.

А некоторые, начавшись, заканчиваются совершенно не так и не там, как и где предполагалось. Увлекшись ими, в какой-то момент можно обнаружить себя в самых странных местах.

Иногда процесс движения понятен и предсказуем, в других случаях никогда заранее не знаешь, насколько продвинешься сегодня и продвинешься ли вообще. Короче, как у The Chemodan: «сегодня ночью будет /текст/, если нас не найдут у обочины».

#Fetzen

12 августа 2000 года затонула подлодка «Курск». Через несколько дней Владимир Бибихин напишет в своем дневнике:

«Вт. 15.8.2000. Полная луна, тихо, тепло; атомная подводная лодка легла на дно Баренцева моря, людям в ней дают задохнуться.

Пт. 18.8.2000. Сейчас, в 8.00 утра, два журналиста двух программ, ОРТ и НТВ, оба убежденно сказали, что говорят правду. (Жадная тоска по правде у всех нас.) Правда обоих была в том, что о «Курске» ничего не известно и военные ничего не говорят, кроме абсурда о столкновении с неизвестным тяжелым объектом и громадных пробоинах. От этой правды жуткое ощущение, что начальство ждет, когда умрут все внутри, чтобы не было свидетелей. И это не то что злая логика, а «икономия», чтобы всем было лучше и спокойнее».

#Бибихин
#проходящее

Помню, как маленький сижу на дачной террасе, вожусь с конструктором, фоном через легкие помехи работает радио. Не разбираю, что там говорят. Но вдруг монотонность голоса рвется словом «Курск». Я не знаю, что это, но слышу волнение и тревогу. Голос перестает быть шумом и обретает смысл. И я понимаю: ЧТО-ТО произошло, происходит прямо сейчас.

В каком-то смысле это событие длится до сих пор. Мы живем в мире «Курска», Беслана, «Норд-Оста». Только икономия, первые признаки которой отчетливо проявились тогда, сейчас дошла до такой степени зрелости, что гниет прямо на наших глазах.

#проходящее
#Fetzen

Молчу
молчи
Молчу
молчи
Чутьем чутьем
Течем течем
Я думал мы о чем молчим
А мы молчали
Вот о чем

#Некрасов
#Entwurf

В «Языке философии» Владимир Бибихин писал, что «Текст есть ткань из молчания и слова». Молчание – слишком специфическое означающее. В зависимости от окружающих его — плавающих на его поверхности? — слов оно может быть как выражением предельной близости, так и манифестацией разрыва.

Причем переход от одного полюса к другому иногда случается почти мгновенно.

Многие люди склонны к романтизации травмы. Они утверждают, что есть каузальная связь между мерой пережитой фрустрации и глубиной личности, ее гибкостью и цельностью. Кто-то даже ссылается на Виктора Франкла /кстати, хороший пост про него/, у которого действительно в текстах то и дело проскальзывает мысль, что экстремальные условия способствуют обретению личностного смысла.

Но клиническая практика — в особенности, с тяжелыми пограничными или психотическими пациентами — наглядно демонстрирует, что сама по себе боль ведет лишь к оскуднению и деградации. Она корежит. Глубина и интеграция, если и обретается, то не благодаря, а вопреки боли: за счет интернализированных позитивных объектных отношений, иначе говоря, пережитой ранее любви. Если ее критически не хватало, даже самая незначительная фрустрация приводит лишь к разрушению.

Все это намного лучше Франкла, профессионального психиатра, понимал поэт и фельдшер Варлам Шаламов. Описанный в его текстах лагерь — это практически совершенная машина по расчеловечиванию. Сохранение не то, что смысла, а минимальной аффективной сложности в его условиях является не более, чем погрешностью. Не заслугой, а случайностью.

И это важный момент. Будучи простым заключенным, Шаламов не создавал стихов. К поэтической практике он вернулся лишь в 1946 году, когда его положение в системе ГУЛАГа несколько улучшилось: ему посчастливилось попасть на фельдшерские курсы. До этого стихи не просто «казались ненужными» — они банально мешали выживанию. И Шаламов детально описывает, каких усилий ему стоило реанимировать, вновь развить в себе способность к сложному оперированию словом.

#Entwurf
#Шаламов

Реальное вторгается смертью. Она, растянутая или одномоментная, раскрывающаяся в стагнации или катастрофе, скрытая или явная — его острие.

Смерть матери — первого и главного Другого — отбрасывает к зиянию разрыва, с которого начинается любая человеческая история. Разрыва, вокруг не-узнавания которого с первых форм игры (знаменитое da/fort, чей смысл пытались найти Фрейд, Винникотт и Лакан) и до самых специфических форм творчества разворачивается существование всякого говорящего существа.

Смерть матери — тяжелейшее испытание для любой стратегии сублимации. Если повезет, интенсивности выстроенных к этому моменту связей хватит для того, чтобы субъект со временем смог /вновь?/ оторвать глаза от разрыва. Забыться, переключиться на социальную грызню или творчество, заботу о супруге или собственных детях. Однако есть те, чей взгляд так и останется прикован к зияющей дыре. Невосполнимость потери становится для них настолько очевидной, что любые ухищрения сублимации на ее фоне кажутся просто ну слишком нелепыми.

Тема смерти матери является одной из ведущих в поэзии Владимира Бурича. Его верлибры — напряженная работа скорби, направленная на то, чтобы без конца воспроизводящиеся похороны все-таки могли завершиться.

Ходим
по подземным рекам
кладам
спрессованным горизонтам

Могу перечислить на память
чередование
слоев чернозема и глины
в ее могильной яме

Думал
вечность
— две тысячи лет нашей эры

она
всего лишь
два метра вглубь
от стеблей полыни

#Бурич
#Entwurf

Говоря о специфике маниакального характера, Нэнси Мак-Вильямс приводит образ волчка. Волчок существует полноценно, лишь пока быстро вращается. Когда он замедляется, его начинает шатать, а когда останавливается, то вовсе падает. Перестает радовать, теряет ценность, разрушается как игрушка: кому нужен волчок, когда он просто валяется? Такая вот выразительная метафора склонности маниакальных субъектов рассеивать собственную тревогу через постоянное движение, образование все новых поверхностных связей. В короткой и даже относительно средней перспективе эта стратегия работает. Но проблема в том, что со временем сил становится все меньше, а интенсивность тревоги, наоборот, только увеличивается. Система начинает коллапсировать — любой волчок рано или поздно зашатается и замрет.

А я, когда сталкиваюсь с подобной характерологической организацией, вспоминаю этого чувака, жонглирующего яблоками и пытающегося при этом от них откусывать. И остановиться резко не можешь, все попадает, и пожрать нормально не получается.

#МакВильямс
#Fetzen