Мы всем чужие
Одна из самых привлекательных черт современных итераций религиозных течений – это их способность сделать что-то невероятно болезненное, выхолащивающее и, местами, мерзкое – невероятно красивым. Особенно контрастно это проявляется на кладбищах. Вокруг неисчислимое множество закопанных в землю тел, большинство из которых разложились и растеряли свой первоначальный вид. С серо-черных памятников взирают мертвыми глазами еще живые на момент съемки люди. Улыбаются, серьезно смотрят, хмуро косятся. Мертвые. Периодически проходят мимо уменьшившиеся под грузом горя старики, по ночам приваливают мародеры, а где-то вне поля зрения обязательно лаются и завывают между собой бродячие собаки.
Но над всем этим покосившимся несчастьем незримо присутствует Б-г, который окружающее промозглое запустение, так сказать, царство мрака и смерти, освещает необычным светом присутствия некоего замысла, космического предназначения. Мертвые перестают быть просто распадающимися постепенно телами, что отмотали свой срок под регулярно встающим на горизонте солнышком. И становятся божьими сыновьями/дочерьми, отправившимися в лучший из миров.
Есть в этом красота.
Кино же в этом смысле может быть даже лучше религии. Как минимум потому, что кинематограф не нуждается в существовании вышеописанных противоречий между мирским и божественным, ужасным и красивым. Кинематограф запросто может создать удивительно-красивый мир, до отказа заполненный болью. А смотреть на это будет парадоксально приятно. Такой эстетичный, сладкий и мерцающий под звездным небом бассейн с крокодилами.
«Мы всем чужие» как раз такое кино. Невероятно болезненное, грустное и обволакивающее. Но, которое, однако, никак не получится назвать мрачным или тяжелым, потому что оно таковым не является. Корневым условием существования фильмов таких, как «Мы всем чужие» – это концентрация не на самом «реальном ужасе» (трагедиях, потерях, смертях), а на эмоциях и чувствах, местами глобальных и удушающих, а иногда – едва ощутимых и сквозняком пролетающих. Фильм из этой категории – «Солнце мое», который сложно смотреть, хотя формально это просто хорошо смонтированные архивные видео с Полом Мескалем в роли бати.
Ну посмотрел ты, как дочка с отцом отдыхала в Турции. Почему опустошение в глазах, Ержан?
Забавно, что Пол Мескал – человек с лицом французского бульдога, уверовавшего, что он человек, кажется, идеальный актер для подобного рода «трагично-чувствительного» кино, требующего от актеров не столько «игры», сколько существования в кадре. Бескрайне-трагичного, скребущего и глядящего куда-то за пределы человеческих пределов существования. И в «Мы всем чужие» к нему присоединяется неожиданный для такого амплуа Эндрю Скотт, который, по карьерной инерции, продолжает сверкать гладким и стройным телом, но в большинстве своем буквально высверливает дыру в груди взглядом, что переполнен монументальных размеров печалью.
Формально бессобытийное, медленное и лишенное глобальных внешних конфликтов «Мы всем чужие», подхватывает, кажется, сложившийся тренд на препарирование будничных разломов повседневной сутолоки. Bыводя на передний план незначительных людей со вполне ординарными судьбами, проблемами и трагедиями. И если религия в сути своей дарует обещание однажды избавить от сжирающего космического холода непреходящего одиночества, то подобного рода фильмы дают другое – помогают найти свою красоту в пребывании внутри маленького и хрупкого организма, неловко бултыхающегося на днище темной вечности.
Одна из самых привлекательных черт современных итераций религиозных течений – это их способность сделать что-то невероятно болезненное, выхолащивающее и, местами, мерзкое – невероятно красивым. Особенно контрастно это проявляется на кладбищах. Вокруг неисчислимое множество закопанных в землю тел, большинство из которых разложились и растеряли свой первоначальный вид. С серо-черных памятников взирают мертвыми глазами еще живые на момент съемки люди. Улыбаются, серьезно смотрят, хмуро косятся. Мертвые. Периодически проходят мимо уменьшившиеся под грузом горя старики, по ночам приваливают мародеры, а где-то вне поля зрения обязательно лаются и завывают между собой бродячие собаки.
Но над всем этим покосившимся несчастьем незримо присутствует Б-г, который окружающее промозглое запустение, так сказать, царство мрака и смерти, освещает необычным светом присутствия некоего замысла, космического предназначения. Мертвые перестают быть просто распадающимися постепенно телами, что отмотали свой срок под регулярно встающим на горизонте солнышком. И становятся божьими сыновьями/дочерьми, отправившимися в лучший из миров.
Есть в этом красота.
Кино же в этом смысле может быть даже лучше религии. Как минимум потому, что кинематограф не нуждается в существовании вышеописанных противоречий между мирским и божественным, ужасным и красивым. Кинематограф запросто может создать удивительно-красивый мир, до отказа заполненный болью. А смотреть на это будет парадоксально приятно. Такой эстетичный, сладкий и мерцающий под звездным небом бассейн с крокодилами.
«Мы всем чужие» как раз такое кино. Невероятно болезненное, грустное и обволакивающее. Но, которое, однако, никак не получится назвать мрачным или тяжелым, потому что оно таковым не является. Корневым условием существования фильмов таких, как «Мы всем чужие» – это концентрация не на самом «реальном ужасе» (трагедиях, потерях, смертях), а на эмоциях и чувствах, местами глобальных и удушающих, а иногда – едва ощутимых и сквозняком пролетающих. Фильм из этой категории – «Солнце мое», который сложно смотреть, хотя формально это просто хорошо смонтированные архивные видео с Полом Мескалем в роли бати.
Ну посмотрел ты, как дочка с отцом отдыхала в Турции. Почему опустошение в глазах, Ержан?
Забавно, что Пол Мескал – человек с лицом французского бульдога, уверовавшего, что он человек, кажется, идеальный актер для подобного рода «трагично-чувствительного» кино, требующего от актеров не столько «игры», сколько существования в кадре. Бескрайне-трагичного, скребущего и глядящего куда-то за пределы человеческих пределов существования. И в «Мы всем чужие» к нему присоединяется неожиданный для такого амплуа Эндрю Скотт, который, по карьерной инерции, продолжает сверкать гладким и стройным телом, но в большинстве своем буквально высверливает дыру в груди взглядом, что переполнен монументальных размеров печалью.
Формально бессобытийное, медленное и лишенное глобальных внешних конфликтов «Мы всем чужие», подхватывает, кажется, сложившийся тренд на препарирование будничных разломов повседневной сутолоки. Bыводя на передний план незначительных людей со вполне ординарными судьбами, проблемами и трагедиями. И если религия в сути своей дарует обещание однажды избавить от сжирающего космического холода непреходящего одиночества, то подобного рода фильмы дают другое – помогают найти свою красоту в пребывании внутри маленького и хрупкого организма, неловко бултыхающегося на днище темной вечности.
И еще рекомендую прочитать один из самых больших (не в смысле кол-ва символов, а в смысле насыщенности и болезненности) текстов Василия Уткина, который способен действовать, как самая настоящая терапия.
Впервые я прочитал этот текст еще будучи малолетним щеглом. Восхитился искренностью. Тем, как красиво это написано. Но полноценно не проникся. Тогда я еще не столкнулся с горечью расставания и обескураживающей слабостью, приходящей после разрыва, зато был донельзя уверен, что подобные сюжеты точно не про меня. Ни сегодня, ни через десять лет. Потому что я обязательно сразу найду "ту самую", проживу с ней долго и счастливо, а наша старость будет выглядеть словно пасторальные пейзажи с картин малоизвестных авторов.
Повзрослев же, подобный текст читается совершенно иначе. Как задушевный разговор с другом, которого у тебя никогда не было. Он позволяет себе грустить, быть слабым, уязвимым, большим, но хрупким, – значит, и ты можешь. Без лишней шелухи и ненужных сентиментальностей: просто посидеть, погрустить и пойти дальше.
Замечательный текст.
https://m.sports.ru/tribuna/blogs/utkin/89784.html
Впервые я прочитал этот текст еще будучи малолетним щеглом. Восхитился искренностью. Тем, как красиво это написано. Но полноценно не проникся. Тогда я еще не столкнулся с горечью расставания и обескураживающей слабостью, приходящей после разрыва, зато был донельзя уверен, что подобные сюжеты точно не про меня. Ни сегодня, ни через десять лет. Потому что я обязательно сразу найду "ту самую", проживу с ней долго и счастливо, а наша старость будет выглядеть словно пасторальные пейзажи с картин малоизвестных авторов.
Повзрослев же, подобный текст читается совершенно иначе. Как задушевный разговор с другом, которого у тебя никогда не было. Он позволяет себе грустить, быть слабым, уязвимым, большим, но хрупким, – значит, и ты можешь. Без лишней шелухи и ненужных сентиментальностей: просто посидеть, погрустить и пойти дальше.
Замечательный текст.
https://m.sports.ru/tribuna/blogs/utkin/89784.html
"Падение империи" Гарланда – просто пиздец.
На днях распишу про него.
Сходите в кино по возможности.
На днях распишу про него.
Сходите в кино по возможности.
«Падение империи» / «Гражданская война»
Часть 1.
К Алексу Гарланду имеется своеобразное отношение как у критиков, так и у простых зрителей. Его аутичные, лишенные всякого сострадания и прочих простых человеческих эмоций проекты, способны пугать, напрягать, восхищать – и всё это одновременно. Это обескураживает.
По мере своего, скажем так, развития Гарланд стремительно превращается в бездушную, холодную машину, снимая отталкивающие, безрадостные и лишенные «жизни» фильмы. Если в «Из машины» сердце человека, сбивчиво и тяжело, но билось. То в «Роде мужском» мы уже наблюдали замогильные рассуждения киборга, разорвавшего последние остатки отношений с так называемым «человеческим».
В целом, есть такое ощущение, что подобная авторская оптика – это едва ли не единственный честный способ художественно отражать реальность такой, какой она является. Если, конечно, такая потребность имеется. Так или иначе, но аутично-невзаимные отношения Гарланда с реальностью – это идеальный союз для осуществления большого высказывания в рамках текущего не менее аутично-невзаимного времени. Коронавирус, войны, правый фашизм, левый фашизм, ИИ, постправда, дофаминовая наркомания – жирное ебало машиниста поезда «цивилизация» сменилось на жуткую гримасу отчаяния на засаленном лице продавщицы круглосуточного ларька. И надо выбирать, за кого ты.
Ибо особенность эпохи в том, что она презирает отстраненность. Как бы примордиально запрещая «не выбирать», наоборот, требуя парадоксального эмоционального вовлечения. Не то что бы искреннего, но вполне правдоподобного – степень же искренности зависит сугубо от уровня отчаяния отдельно взятого человека и дозировок идеологической тяжеловесности. Но аутичное кино Гарланда из раза в раз вступает в прямой конфликт с директивой «нельзя не выбирать». Там, где требуется выбор – Гарланд отстраняется.
И это работает.
Короче. «Падение империи» (Гражданская война) я ждал.
История про развернувшуюся в Штатах гражданскую войну, несмотря на номинальную локальность, со старта воспринимается гораздо шире, чем может показаться. Учитывая, что большая часть планеты едва ли осознанно, но выбрало США «смотрящим» за капиталистической хатой, то и американские контексты вмиг становятся практически общечеловеческими, – то, что произойдет в стране с неоновыми кинематографичными забегаловками при заправках отразится на всех нас. Ну вот так вышло.
Да, собственно, и Гарланд – не американец. Он родился в стране с замечательным футболом, в столице, переполненной деньгами благополучных руководителей неблагополучных стран, в культуре, где, кажется, на природном уровне презирают вкусную еду. Не американец короче. Посему и «Гражданская война» – это взгляд со стороны того, кто посмотрел вокруг и понял, что единственный способ понимать окружающее – представлять и фантазировать ужасное.
Получается, что «Гражданская война» – хороший фильм? Так, что ли?
Ну. Не совсем.
Часть 1.
К Алексу Гарланду имеется своеобразное отношение как у критиков, так и у простых зрителей. Его аутичные, лишенные всякого сострадания и прочих простых человеческих эмоций проекты, способны пугать, напрягать, восхищать – и всё это одновременно. Это обескураживает.
По мере своего, скажем так, развития Гарланд стремительно превращается в бездушную, холодную машину, снимая отталкивающие, безрадостные и лишенные «жизни» фильмы. Если в «Из машины» сердце человека, сбивчиво и тяжело, но билось. То в «Роде мужском» мы уже наблюдали замогильные рассуждения киборга, разорвавшего последние остатки отношений с так называемым «человеческим».
В целом, есть такое ощущение, что подобная авторская оптика – это едва ли не единственный честный способ художественно отражать реальность такой, какой она является. Если, конечно, такая потребность имеется. Так или иначе, но аутично-невзаимные отношения Гарланда с реальностью – это идеальный союз для осуществления большого высказывания в рамках текущего не менее аутично-невзаимного времени. Коронавирус, войны, правый фашизм, левый фашизм, ИИ, постправда, дофаминовая наркомания – жирное ебало машиниста поезда «цивилизация» сменилось на жуткую гримасу отчаяния на засаленном лице продавщицы круглосуточного ларька. И надо выбирать, за кого ты.
Ибо особенность эпохи в том, что она презирает отстраненность. Как бы примордиально запрещая «не выбирать», наоборот, требуя парадоксального эмоционального вовлечения. Не то что бы искреннего, но вполне правдоподобного – степень же искренности зависит сугубо от уровня отчаяния отдельно взятого человека и дозировок идеологической тяжеловесности. Но аутичное кино Гарланда из раза в раз вступает в прямой конфликт с директивой «нельзя не выбирать». Там, где требуется выбор – Гарланд отстраняется.
И это работает.
Короче. «Падение империи» (Гражданская война) я ждал.
История про развернувшуюся в Штатах гражданскую войну, несмотря на номинальную локальность, со старта воспринимается гораздо шире, чем может показаться. Учитывая, что большая часть планеты едва ли осознанно, но выбрало США «смотрящим» за капиталистической хатой, то и американские контексты вмиг становятся практически общечеловеческими, – то, что произойдет в стране с неоновыми кинематографичными забегаловками при заправках отразится на всех нас. Ну вот так вышло.
Да, собственно, и Гарланд – не американец. Он родился в стране с замечательным футболом, в столице, переполненной деньгами благополучных руководителей неблагополучных стран, в культуре, где, кажется, на природном уровне презирают вкусную еду. Не американец короче. Посему и «Гражданская война» – это взгляд со стороны того, кто посмотрел вокруг и понял, что единственный способ понимать окружающее – представлять и фантазировать ужасное.
Получается, что «Гражданская война» – хороший фильм? Так, что ли?
Ну. Не совсем.
«Падение империи» / «Гражданская война»
Часть 2.
В сущности, фильм Алекса Гарланда состоит из двух разных частей.
Первая – это роуд-муви. Такой не самый увлекательный и не самый интересный роуд-муви. Несколько фотожурналистов на закате гражданской войны сели в машину и поехали в Белый дом, чтобы взять интервью у президента и сфотографировать его. Но нужно поторопиться. Скоро президента убьют солдаты армии сопротивления. И никакого тебе эксклюзива.
Роуд-муви концептуально требует хорошо прописанных и интересных персонажей. В противном случае, живые люди станут едва отличимыми от бездушных нпс, которые перемещаются из точки «А» в точку Б», чтобы потом очутиться в точке «В». У «Гражданской войны» герои именно такие – бездушные, безликие, карикатурные воплотители злой воли демиурга Гарланда. Мудрые деды, комичные страдальцы, ледяная женщина с болью внутри, наивный ребенок – все тут, все на месте. И все они катаются по идеально ровным дорогам, среди лесов, небоскребов и пригородных двухэтажных райончиков. А над головой летают бомбы.
Война все-таки.
И вторая часть «Гражданской войны» – это, собственно, война.
Я неоднократно на просторах этого широко известного в узких кругах блога говорил о том, что выискивание больших нарративов и героических сюжетов в войне – это плохой подход. Таким образом война нормализуется, становясь плацдармом для муштровки всевозможных технических и сценарных изысканий. Да и представление о войне, как о большом, величественном нарративе противостояния добра со злом исключает из формулы самый важный аспект любой войны – тотальное расчеловечивание, что ровным слоем ложится на повседневность, которой война по прошествии времени становится. БПЛА, врезающиеся в заводы, будничные рассуждения о грядущей мобилизации, новостные заголовки об очередных смертях от ударов по жилым домам, ежесекундные появления новых высказываний о революционерах и бандитах, жизнь, смерть, поиск врагов, потеря друзей – все это всегда, с небольшими разночтениями, со временем становится смутным фоном. Аутично-невзаимное время.
В «Гражданской войне» у Гарланда прекрасно получилось обрисовать, оформить вот эту военную повседневность, – с полиэтиленом вместо восприятия, робкой абстракцией вместо реального ужаса – в рамках которой герои существуют. Президент заунывно вещает с экрана про неминуемую победу, люди обедают, сидя на капоте внедорожника и смотрят, как на горизонте летят снаряды, а тем временем дружные соседи с разными взглядами внезапно осознают необходимость устранить инакомыслие друг в друге.
Если в той части, где необходимо прописывать персонажей для их успешного взаимодействия от Гарланда требовалось то самое «простое человеческое», которое он по пути успешно растерял. То вот в описании войны «простое человеческое» могло только помешать, ибо риск споткнуться и провалиться в выискивание неких романтических/добрых/живых сюжетов – весьма велик. Абстрагировавшийся Гарланд успешно избежал этих провалов, собрав контрастную мозаику расчеловечивания, что находит свое проявление в самых разных ситуациях.
///
За последние несколько лет формат чувственности значительно изменился. Да и мир тоже. «Гражданская война» Гарланда становится значимым артефактом этого времени, – бесчувственным, пластмассовым объективом, смотрящим на реальность – не осуждающим, не сострадающим, просто фиксирующим.
Нынче регулярно возникают нелепые формулировки по типу «ВАЖНОЕ КИНО»/ «ВАЖНАЯ КНИГА» / «НЕОБХОДИМАЯ ПЕСНЯ» – люди отчаянно выискивают последние остатки прошлых эмоций и пытаются наложить их на настоящее. Как дети радуются незначительным находкам и бегут всем вокруг показывать. Взрослые улыбаются, хвалят, гладят по голове. А завтра ребенок найдет новое незначительное, но ВАЖНОЕ. А взрослые снова похвалят.
Поэтому не очень хочу говорить о важности «Гражданской войны», хотя это, безусловно, большой и знаковый фильм. Оно просто достаточно настоящее и мне этого с лихвой хватило.
Часть 2.
В сущности, фильм Алекса Гарланда состоит из двух разных частей.
Первая – это роуд-муви. Такой не самый увлекательный и не самый интересный роуд-муви. Несколько фотожурналистов на закате гражданской войны сели в машину и поехали в Белый дом, чтобы взять интервью у президента и сфотографировать его. Но нужно поторопиться. Скоро президента убьют солдаты армии сопротивления. И никакого тебе эксклюзива.
Роуд-муви концептуально требует хорошо прописанных и интересных персонажей. В противном случае, живые люди станут едва отличимыми от бездушных нпс, которые перемещаются из точки «А» в точку Б», чтобы потом очутиться в точке «В». У «Гражданской войны» герои именно такие – бездушные, безликие, карикатурные воплотители злой воли демиурга Гарланда. Мудрые деды, комичные страдальцы, ледяная женщина с болью внутри, наивный ребенок – все тут, все на месте. И все они катаются по идеально ровным дорогам, среди лесов, небоскребов и пригородных двухэтажных райончиков. А над головой летают бомбы.
Война все-таки.
И вторая часть «Гражданской войны» – это, собственно, война.
Я неоднократно на просторах этого широко известного в узких кругах блога говорил о том, что выискивание больших нарративов и героических сюжетов в войне – это плохой подход. Таким образом война нормализуется, становясь плацдармом для муштровки всевозможных технических и сценарных изысканий. Да и представление о войне, как о большом, величественном нарративе противостояния добра со злом исключает из формулы самый важный аспект любой войны – тотальное расчеловечивание, что ровным слоем ложится на повседневность, которой война по прошествии времени становится. БПЛА, врезающиеся в заводы, будничные рассуждения о грядущей мобилизации, новостные заголовки об очередных смертях от ударов по жилым домам, ежесекундные появления новых высказываний о революционерах и бандитах, жизнь, смерть, поиск врагов, потеря друзей – все это всегда, с небольшими разночтениями, со временем становится смутным фоном. Аутично-невзаимное время.
В «Гражданской войне» у Гарланда прекрасно получилось обрисовать, оформить вот эту военную повседневность, – с полиэтиленом вместо восприятия, робкой абстракцией вместо реального ужаса – в рамках которой герои существуют. Президент заунывно вещает с экрана про неминуемую победу, люди обедают, сидя на капоте внедорожника и смотрят, как на горизонте летят снаряды, а тем временем дружные соседи с разными взглядами внезапно осознают необходимость устранить инакомыслие друг в друге.
Если в той части, где необходимо прописывать персонажей для их успешного взаимодействия от Гарланда требовалось то самое «простое человеческое», которое он по пути успешно растерял. То вот в описании войны «простое человеческое» могло только помешать, ибо риск споткнуться и провалиться в выискивание неких романтических/добрых/живых сюжетов – весьма велик. Абстрагировавшийся Гарланд успешно избежал этих провалов, собрав контрастную мозаику расчеловечивания, что находит свое проявление в самых разных ситуациях.
///
За последние несколько лет формат чувственности значительно изменился. Да и мир тоже. «Гражданская война» Гарланда становится значимым артефактом этого времени, – бесчувственным, пластмассовым объективом, смотрящим на реальность – не осуждающим, не сострадающим, просто фиксирующим.
Нынче регулярно возникают нелепые формулировки по типу «ВАЖНОЕ КИНО»/ «ВАЖНАЯ КНИГА» / «НЕОБХОДИМАЯ ПЕСНЯ» – люди отчаянно выискивают последние остатки прошлых эмоций и пытаются наложить их на настоящее. Как дети радуются незначительным находкам и бегут всем вокруг показывать. Взрослые улыбаются, хвалят, гладят по голове. А завтра ребенок найдет новое незначительное, но ВАЖНОЕ. А взрослые снова похвалят.
Поэтому не очень хочу говорить о важности «Гражданской войны», хотя это, безусловно, большой и знаковый фильм. Оно просто достаточно настоящее и мне этого с лихвой хватило.
Так, друзья. Привет!
Пару недель в сети появился трейлер фильма «Вдохновение» – полнометражный дебют Константина Еронина, чудака из Великого Новгорода, который до этого снял коротыш «Purgatorium», выигравший кучу самых разных наград (если не видели – посмотрите, он лежит в свободном доступе). Еще недавно сделал клип «Сказки» для Хаски. Что меня смущает в данной истории, так это количество просмотров на трейлере (мало!), количество восхищенных комментариев и постов (мало!), количество обсуждений и ждущих это кино в кинотеатрах (мало!).
При том, что трейлер и синопсис выглядят, мягко говоря, многообещающе. Такая густая, черно-белая клаустрофобная история, окутанная парами русского фольклора внутри локаций Великого Новгорода – города, что (пока что) слабо представлен на ру-кинематографической карте.
Оператором значится Егор Панковский – личность в узких кругах культовая. Мужик живет в Японии и на протяжении многих лет ведет удивительно полезный и крутой канал на YouTube, благодаря которому – я в этом убежден – огромное количество людей (и я в том числе): а) полюбили кино/видео производственный процесс б) научились в нем быть не сельскими лохами, а способными ребятами в) пошли делать что-то свое г) подошли к родителям, расплакались и приняли их со всеми недостатками и шероховатостями.
На оперпосте же восседает Никита Горелкин – стилевый дядя с очень узнаваемым почерком. Что-то вы точно от него видели, я думаю, но просто не догадывались, что он – автор/соучастник этих преступлений.
В целом, я убежден, особенно по нынешним вонючим временам, что разного рода конструктивные коллаборации вокруг чего-то хорошего и талантливого – один из немногих способов сопротивляться мраку окружающего безобразия. «Вдохновение» и поддержка талантливых ребят – один из таких способов.
Знаю, что меня читает некоторое число ребят со своими популярными и не очень каналами, посвященными кино и около-кино. Буду очень рад, если вы запостите себе этот фильм/пост и бустанете рост потенциально крутой штуки.
Давайте двигать талантливых ребят вместе – в конце концов, карма обязательно однажды всё вернет сочнейшим поцелуем в шею, да таким, что коленочки затрясутся (очень приятно, сами понимаете!). Тем более, что у фильма (пока что) нет официального дистрибьютера и доп.внимание будет только в кассу.
А если всё это окажется пустопорожней дичью, то мои комменты открыты для самых разных обзывалок!
https://www.youtube.com/watch?v=4bWR1EyWi1U&ab_channel=PANKOVSKII
Пару недель в сети появился трейлер фильма «Вдохновение» – полнометражный дебют Константина Еронина, чудака из Великого Новгорода, который до этого снял коротыш «Purgatorium», выигравший кучу самых разных наград (если не видели – посмотрите, он лежит в свободном доступе). Еще недавно сделал клип «Сказки» для Хаски. Что меня смущает в данной истории, так это количество просмотров на трейлере (мало!), количество восхищенных комментариев и постов (мало!), количество обсуждений и ждущих это кино в кинотеатрах (мало!).
При том, что трейлер и синопсис выглядят, мягко говоря, многообещающе. Такая густая, черно-белая клаустрофобная история, окутанная парами русского фольклора внутри локаций Великого Новгорода – города, что (пока что) слабо представлен на ру-кинематографической карте.
Оператором значится Егор Панковский – личность в узких кругах культовая. Мужик живет в Японии и на протяжении многих лет ведет удивительно полезный и крутой канал на YouTube, благодаря которому – я в этом убежден – огромное количество людей (и я в том числе): а) полюбили кино/видео производственный процесс б) научились в нем быть не сельскими лохами, а способными ребятами в) пошли делать что-то свое г) подошли к родителям, расплакались и приняли их со всеми недостатками и шероховатостями.
На оперпосте же восседает Никита Горелкин – стилевый дядя с очень узнаваемым почерком. Что-то вы точно от него видели, я думаю, но просто не догадывались, что он – автор/соучастник этих преступлений.
В целом, я убежден, особенно по нынешним вонючим временам, что разного рода конструктивные коллаборации вокруг чего-то хорошего и талантливого – один из немногих способов сопротивляться мраку окружающего безобразия. «Вдохновение» и поддержка талантливых ребят – один из таких способов.
Знаю, что меня читает некоторое число ребят со своими популярными и не очень каналами, посвященными кино и около-кино. Буду очень рад, если вы запостите себе этот фильм/пост и бустанете рост потенциально крутой штуки.
Давайте двигать талантливых ребят вместе – в конце концов, карма обязательно однажды всё вернет сочнейшим поцелуем в шею, да таким, что коленочки затрясутся (очень приятно, сами понимаете!). Тем более, что у фильма (пока что) нет официального дистрибьютера и доп.внимание будет только в кассу.
А если всё это окажется пустопорожней дичью, то мои комменты открыты для самых разных обзывалок!
https://www.youtube.com/watch?v=4bWR1EyWi1U&ab_channel=PANKOVSKII
YouTube
ВДОХНОВЕНИЕ - Трейлер (2024)
Великий Новгород, конец 19 века.
На берегу высохшего озера живет одинокий художник. Время от времени к нему приходит Почтальон, но вместо почты он приносит ему картины. Тайна этих картин окутывает дом главного героя. За картинами приходит властный человек…
На берегу высохшего озера живет одинокий художник. Время от времени к нему приходит Почтальон, но вместо почты он приносит ему картины. Тайна этих картин окутывает дом главного героя. За картинами приходит властный человек…
Андерграунд (Эмир Кустурица)
Те, кто бывал в Сербии и общался с местными жителями, не мог не заметить удивительную парадоксальность в размалеванном образе национального мифа. Он лишен привычных мазков непременного величия и громадного самомнения. Серб размышляет о Сербии и ее месте в истории иначе: Сербия – маленькая, беззащитная страна, которую вечно обманывают, подставляют, кидают, бомбят и уничтожают. А причина всегда одна: потому что сербы. Быть сербом, значит, страдать от тех, кто сильнее. В этом смысле вышибающие из под неподготовленного иностранца «табуреточку надежд на хорошее» обращения президента Вучича, в которых он каждый год говорит о грядущем «самом тяжелом году в истории» или о том, что «в этом году умрет много людей, возможно, ваши близкие» – нисколько не удивляют, а даже наоборот.
Это не то что бы говорит о низкой коллективной самооценке (с ней полный порядок), но как бы готовит любого родившегося в Сербии к тому, что придется получать много пиздюлей на пути к звездному небу.
И в сербском кинематографе такие забавные мифотворческие хороводы вокруг воображаемых национальных сообществ нашли свое место. Главным таким фильмом, едва ли не гениально отразившим восприятие сербов самих себя и собственной истории, является кино «Андерграунд» режиссера Эмира Кустурицы.
Вообще, сербский режиссер жил и живет, конечно, удивительную жизнь сербского скуфа, но с огромными возможностями: регулярно срется из-за собственных взглядов на политику, мироустройство; однажды он вызвал на дуэль Шешеля, (которого потом в Гааге судили) но Воислав, увы, отказался; у него есть своя собственная деревня с улицами в честь великих режиссеров; снял «Аризонскую мечту» с Деппом в главной роли и после этого проклял Голливуд; в СМИ его назначали режиссером Театра Российской Армии (он, по его словам, просто там поставит пару спектаклей); а сам он нещадно критикует капиталистическую современность и не планирует возвращаться в кинематограф.
Короче, интересно двигается.
«Андерграунд», как и сам Кустурица – донельзя противоречивый, но бескрайне талантливый. Фильм, будучи представителем позже придуманного направления «самобалканизации» обладает едва ли не всеми признаками такого рода лент – сербы представлены карикатурными, неповоротливыми и громкими, история Югославии (и Сербии) как набор фантасмагорических зарисовок, а отличить безумие от серьезности не представляется возможным (да и сложно сказать, есть ли между ними разница).
Кустурица в «Андерграунде» на примере небольшой группки подпольных (в прямом смысле) партизан, принимается метафорично выписывать общую историю страны. Подпольщики, спустившись под землю и обустроив там жилище и фабрику по производству оружия по разного рода причинам так и не узнали о завершении Второй Мировой, продолжая штамповать оружие и танки, читая фейковые новости из газет, которые присылал один из чиновников про «победу на фронте» и о скором «окончании войны». На поверхности война давно закончилась, однако в подполье люди по-прежнему страдали, пахали и жили жизнь, веря в то, что наверху бушует война.
Насколько трагична сама история, настолько сам «Андерграунд» таковой трагичности лишен. Пресловутая парадоксальность и противоречивость нашла свое обиталище и тут – экзистенциальный ужас от очередного поражения даже тогда, когда победа на руках, не вгоняет в тоску или мрачную депрессию. Лишь дает повод посмеяться, злобно иронизировать, но продолжать тащить свое тело к светящимся космическим телам, что давным-давно затухли.
Кустурица, в отличие от Драгоевича (про которого я тут уже рассказывал) не занимает позицию стороннего наблюдателя, как бы с высоты разочарованности, но отсутствующего осуждения, наблюдая за происходящим. Эмир страдает, смеется и собирает оружие вместе с другими, как и оказывается обманутым вместе с другими. И за этим гипнотически-приятно наблюдать. Не то что бы его оптика лучше, совсем нет, но она точно должна присутствовать.
Спокойной ночи страна
Обманута и обворована, но моя.
Те, кто бывал в Сербии и общался с местными жителями, не мог не заметить удивительную парадоксальность в размалеванном образе национального мифа. Он лишен привычных мазков непременного величия и громадного самомнения. Серб размышляет о Сербии и ее месте в истории иначе: Сербия – маленькая, беззащитная страна, которую вечно обманывают, подставляют, кидают, бомбят и уничтожают. А причина всегда одна: потому что сербы. Быть сербом, значит, страдать от тех, кто сильнее. В этом смысле вышибающие из под неподготовленного иностранца «табуреточку надежд на хорошее» обращения президента Вучича, в которых он каждый год говорит о грядущем «самом тяжелом году в истории» или о том, что «в этом году умрет много людей, возможно, ваши близкие» – нисколько не удивляют, а даже наоборот.
Это не то что бы говорит о низкой коллективной самооценке (с ней полный порядок), но как бы готовит любого родившегося в Сербии к тому, что придется получать много пиздюлей на пути к звездному небу.
И в сербском кинематографе такие забавные мифотворческие хороводы вокруг воображаемых национальных сообществ нашли свое место. Главным таким фильмом, едва ли не гениально отразившим восприятие сербов самих себя и собственной истории, является кино «Андерграунд» режиссера Эмира Кустурицы.
Вообще, сербский режиссер жил и живет, конечно, удивительную жизнь сербского скуфа, но с огромными возможностями: регулярно срется из-за собственных взглядов на политику, мироустройство; однажды он вызвал на дуэль Шешеля, (которого потом в Гааге судили) но Воислав, увы, отказался; у него есть своя собственная деревня с улицами в честь великих режиссеров; снял «Аризонскую мечту» с Деппом в главной роли и после этого проклял Голливуд; в СМИ его назначали режиссером Театра Российской Армии (он, по его словам, просто там поставит пару спектаклей); а сам он нещадно критикует капиталистическую современность и не планирует возвращаться в кинематограф.
Короче, интересно двигается.
«Андерграунд», как и сам Кустурица – донельзя противоречивый, но бескрайне талантливый. Фильм, будучи представителем позже придуманного направления «самобалканизации» обладает едва ли не всеми признаками такого рода лент – сербы представлены карикатурными, неповоротливыми и громкими, история Югославии (и Сербии) как набор фантасмагорических зарисовок, а отличить безумие от серьезности не представляется возможным (да и сложно сказать, есть ли между ними разница).
Кустурица в «Андерграунде» на примере небольшой группки подпольных (в прямом смысле) партизан, принимается метафорично выписывать общую историю страны. Подпольщики, спустившись под землю и обустроив там жилище и фабрику по производству оружия по разного рода причинам так и не узнали о завершении Второй Мировой, продолжая штамповать оружие и танки, читая фейковые новости из газет, которые присылал один из чиновников про «победу на фронте» и о скором «окончании войны». На поверхности война давно закончилась, однако в подполье люди по-прежнему страдали, пахали и жили жизнь, веря в то, что наверху бушует война.
Насколько трагична сама история, настолько сам «Андерграунд» таковой трагичности лишен. Пресловутая парадоксальность и противоречивость нашла свое обиталище и тут – экзистенциальный ужас от очередного поражения даже тогда, когда победа на руках, не вгоняет в тоску или мрачную депрессию. Лишь дает повод посмеяться, злобно иронизировать, но продолжать тащить свое тело к светящимся космическим телам, что давным-давно затухли.
Кустурица, в отличие от Драгоевича (про которого я тут уже рассказывал) не занимает позицию стороннего наблюдателя, как бы с высоты разочарованности, но отсутствующего осуждения, наблюдая за происходящим. Эмир страдает, смеется и собирает оружие вместе с другими, как и оказывается обманутым вместе с другими. И за этим гипнотически-приятно наблюдать. Не то что бы его оптика лучше, совсем нет, но она точно должна присутствовать.
Спокойной ночи страна
Обманута и обворована, но моя.
Пока перерыв в матче, где Ливерпуль должен свое забирать у бергамских выскочек, запощу максимально оффтоповую заметку, но, которая, думаю, может кому-то помочь.
Короче, за последние два года я сочнейшим образом разжирел. Постоянный стресс, сбитый режим, апатия, депрессии прочие другие факторы в совокупности накинули на мой гордый позвоночник лишние 25-27кг. И я стал выглядеть, как самая настоящая свинина – такая сочная, раскормленная свинина.
Путем недолгих размышлений было принято худеть, потому что так больше продолжаться не может. С момента старта прошло только три месяца, но пишу этe заметку я уже сейчас, потому что знаю, что оставшийся маршрут пройду, а повыебываться очень хочется. За три месяца слетело 16 кг. Был 109, сейчас 93. Цель – 80.
Для начала минусы и плюсы быть жирным.
Плюсы быть жирным: вкусно и неограниченно хаваешь
Минусы быть жирным:
Женщины в брезгливо отворачиваются, дети смеются, бабки в ужасе крестятся, любимая женщина уходит в другой город, лишь бы тебя не видеть, мать не пускает на порог дома родного, а мужики 40+ считают за своего, зовут на рыбалку и приценивают новые выпуски камеди клаба. И ты еще и шнурки без одышки не можешь завязать.
Короче, быть жирным все-таки не так клево, как может показаться.
Тут я опишу для кого-то очевидные (в том числе меня, потому что я бывший дохуя спортик баскетболист и в курсе, как работает возврат формы и т.д.), а для кого-то – не очень, советы. Про многие вы, уверен, слышали, однако лишний раз проговорить не помешает.
1. Любые диеты – херня. Нужно именно сбалансированное питание с подсчетом калорий и контролем потребления всех нужных для организма штук. Сам по себе "подсчет калорий" звучит максимально непривлекательно и муторно, однако за несколько дней этот процесс становится рутинным и занимает пять-семь минут в день. Сбалансированное питание позволит вам не сорваться, похудеть, нормально и разнообразно есть, диеты – только раздраконят.
2. Всевозможные кардио – херня. Если в финале у вас не стоит цель выглядеть как обвисший мешочек под подбородком у пожилого дедушки, то постоянно бегать на беговых дорожках и вращать педали на велике – не для вас. Кардио сжигает не так много, как может показаться, однако запросто разберет оставшиеся мышцы на мелкие крупицы. Лучше всего совмещать силовые с кардио, где кардио в пропорциях занимает незначительное место.
3. Нужно вкусно есть. Во многом повторение первого пункта, но с небольшими оговорками. Нет никакой большой сложности вкусно приготовить – а лучше именно готовить, когда вес сбрасываешь, так можно все контролировать – прикольную еду, которую будет не очень печально поедать за просмотром величественного похода Луки Дончича за перстнями. А вот если каждый день поедать исключительно рис с грудкой, то можно легко тронуться и полюбить смотреть реакции флома на альбомы русских рэперов-бедолаг.
4. Добавлять активностей в жизнь. Потому что всякая ходьба в одного, походы в магазин, прогулки с друзьями и прочие истории – это шикарный способ жечь жирок и не отстреливать этот процесс даже, настолько тебе хорошо!
5. Спать. Ну попробуйте, хз, у меня не получается, но если у вас выйдет – ускорите все это дерьмо в разы.
6. Ну и цель. Необходимо ненавидеть себя жирного, ну или хотя бы не принимать, в противном случае весьма скоро начнешь себя жалеть, стоять у холодильника по ночам в слезах и вновь будешь наблюдать крестящихся рядом с собой бабок. Потому что процесс худения все равно муторный и требует понимания, зачем все делается. Подойдет цель любая – здоровье, женщина, мужчина, пляжный сезон, жмущие трусы, растяжки на боках.
Если вы вдруг тоже проходили процесс худения/жирения – рассказывайте в комментах. Как и можете смело делиться своими способами худеть, разрешенными законом на территории грешной РФ.
Короче, за последние два года я сочнейшим образом разжирел. Постоянный стресс, сбитый режим, апатия, депрессии прочие другие факторы в совокупности накинули на мой гордый позвоночник лишние 25-27кг. И я стал выглядеть, как самая настоящая свинина – такая сочная, раскормленная свинина.
Путем недолгих размышлений было принято худеть, потому что так больше продолжаться не может. С момента старта прошло только три месяца, но пишу этe заметку я уже сейчас, потому что знаю, что оставшийся маршрут пройду, а повыебываться очень хочется. За три месяца слетело 16 кг. Был 109, сейчас 93. Цель – 80.
Для начала минусы и плюсы быть жирным.
Плюсы быть жирным: вкусно и неограниченно хаваешь
Минусы быть жирным:
Женщины в брезгливо отворачиваются, дети смеются, бабки в ужасе крестятся, любимая женщина уходит в другой город, лишь бы тебя не видеть, мать не пускает на порог дома родного, а мужики 40+ считают за своего, зовут на рыбалку и приценивают новые выпуски камеди клаба. И ты еще и шнурки без одышки не можешь завязать.
Короче, быть жирным все-таки не так клево, как может показаться.
Тут я опишу для кого-то очевидные (в том числе меня, потому что я бывший дохуя спортик баскетболист и в курсе, как работает возврат формы и т.д.), а для кого-то – не очень, советы. Про многие вы, уверен, слышали, однако лишний раз проговорить не помешает.
1. Любые диеты – херня. Нужно именно сбалансированное питание с подсчетом калорий и контролем потребления всех нужных для организма штук. Сам по себе "подсчет калорий" звучит максимально непривлекательно и муторно, однако за несколько дней этот процесс становится рутинным и занимает пять-семь минут в день. Сбалансированное питание позволит вам не сорваться, похудеть, нормально и разнообразно есть, диеты – только раздраконят.
2. Всевозможные кардио – херня. Если в финале у вас не стоит цель выглядеть как обвисший мешочек под подбородком у пожилого дедушки, то постоянно бегать на беговых дорожках и вращать педали на велике – не для вас. Кардио сжигает не так много, как может показаться, однако запросто разберет оставшиеся мышцы на мелкие крупицы. Лучше всего совмещать силовые с кардио, где кардио в пропорциях занимает незначительное место.
3. Нужно вкусно есть. Во многом повторение первого пункта, но с небольшими оговорками. Нет никакой большой сложности вкусно приготовить – а лучше именно готовить, когда вес сбрасываешь, так можно все контролировать – прикольную еду, которую будет не очень печально поедать за просмотром величественного похода Луки Дончича за перстнями. А вот если каждый день поедать исключительно рис с грудкой, то можно легко тронуться и полюбить смотреть реакции флома на альбомы русских рэперов-бедолаг.
4. Добавлять активностей в жизнь. Потому что всякая ходьба в одного, походы в магазин, прогулки с друзьями и прочие истории – это шикарный способ жечь жирок и не отстреливать этот процесс даже, настолько тебе хорошо!
5. Спать. Ну попробуйте, хз, у меня не получается, но если у вас выйдет – ускорите все это дерьмо в разы.
6. Ну и цель. Необходимо ненавидеть себя жирного, ну или хотя бы не принимать, в противном случае весьма скоро начнешь себя жалеть, стоять у холодильника по ночам в слезах и вновь будешь наблюдать крестящихся рядом с собой бабок. Потому что процесс худения все равно муторный и требует понимания, зачем все делается. Подойдет цель любая – здоровье, женщина, мужчина, пляжный сезон, жмущие трусы, растяжки на боках.
Если вы вдруг тоже проходили процесс худения/жирения – рассказывайте в комментах. Как и можете смело делиться своими способами худеть, разрешенными законом на территории грешной РФ.
За последнее время у меня скопилось несколько фильмов/сериалов, которые я посмотрел, но о которых мне нечего сказать в развернутом формате. Но сказать-то все равно хочется. Поэтому кратенько.
Джентельмены (сериал) – печальный постный кал, отчаянно пародирующий оригинал и стилистику Гая Ричи, но ни разу так и не приблизившийся. Даже чуть-чуть. Тот факт, что Тео Джеймсу до сих пор выдают роли меня попросту ужасает. Каменоломня в Караганде способна выдать больше эмоций. Хотя это каменоломня.
Насколько я люблю Гая Ричи режиссера, настолько не вывожу Гая Ричи бизнесмена. Один идеально чувствует темп и стиль, а второй безвкусный идиот, одетый в красный спортивный паленый костюм с полосками, и впаривающий сгнившие две недели назад фрукты в жухлом ларьке.
Анатомия падения – литература. Весь фильм сидел и просто восхищался, останавливал, перематывал и смаковал то, как это написано. Не самая красочная и визуально-изысканная лента, которая, однако, нивелирует любые недостатки сценарием – там просто волшебство.
Дом у дороги – одноразовая, но динамичная забава про мужичков, решивших однажды накачаться, заработать деньги драками и безумием, чтобы потом отдать себя на умилительное растерзание в чавкающей пасти высмеивания маскулинности. Что-то в этом есть!
Идеальные дни – хорошее, но дефолтное (по меркам Вима Вендерса) кино. После него хочется стать немного добрее, однако спустя непродолжительное время, уже и не помнишь ничего. Просто смутная реминисценция о чем-то хорошем и добром.
Джентельмены (сериал) – печальный постный кал, отчаянно пародирующий оригинал и стилистику Гая Ричи, но ни разу так и не приблизившийся. Даже чуть-чуть. Тот факт, что Тео Джеймсу до сих пор выдают роли меня попросту ужасает. Каменоломня в Караганде способна выдать больше эмоций. Хотя это каменоломня.
Насколько я люблю Гая Ричи режиссера, настолько не вывожу Гая Ричи бизнесмена. Один идеально чувствует темп и стиль, а второй безвкусный идиот, одетый в красный спортивный паленый костюм с полосками, и впаривающий сгнившие две недели назад фрукты в жухлом ларьке.
Анатомия падения – литература. Весь фильм сидел и просто восхищался, останавливал, перематывал и смаковал то, как это написано. Не самая красочная и визуально-изысканная лента, которая, однако, нивелирует любые недостатки сценарием – там просто волшебство.
Дом у дороги – одноразовая, но динамичная забава про мужичков, решивших однажды накачаться, заработать деньги драками и безумием, чтобы потом отдать себя на умилительное растерзание в чавкающей пасти высмеивания маскулинности. Что-то в этом есть!
Идеальные дни – хорошее, но дефолтное (по меркам Вима Вендерса) кино. После него хочется стать немного добрее, однако спустя непродолжительное время, уже и не помнишь ничего. Просто смутная реминисценция о чем-то хорошем и добром.
Так, спешу вам сообщить, что я, кажется, придумал большой и интересный проект, который в ближашие пару месяцев буду лепить и, если Боженька сочно на душу положит, то успею до конца мая.
Предварительно он будет раза в полтора масштабнее и цветастее, чем карта русского хоррора (вцените, кста, если еще не).
Количество выходящих тут текстов подсократится, надеюсь, не сильно. И, надеюсь, что не зря.
А еще я в пробном режиме включу реакции на время, пока занимаюсь всей этой штукой. Вы поставите мне много сердечек и клоунов, я посмотрю, как мне вообще весь этот ужас реакционно-хтонический, а дальше будем глядеть!
Предварительно он будет раза в полтора масштабнее и цветастее, чем карта русского хоррора (вцените, кста, если еще не).
Количество выходящих тут текстов подсократится, надеюсь, не сильно. И, надеюсь, что не зря.
А еще я в пробном режиме включу реакции на время, пока занимаюсь всей этой штукой. Вы поставите мне много сердечек и клоунов, я посмотрю, как мне вообще весь этот ужас реакционно-хтонический, а дальше будем глядеть!
Telegram
pavle
Карта русского хоррора
Ру-хоррор был одним из самых свободных и бурно развивающихся жанров на территории России до 24 февраля. Он был лишен категорического стремления к изоляционизму, до него не доходили миазмы мелодий псевдопатриотических маршей. Русский…
Ру-хоррор был одним из самых свободных и бурно развивающихся жанров на территории России до 24 февраля. Он был лишен категорического стремления к изоляционизму, до него не доходили миазмы мелодий псевдопатриотических маршей. Русский…
Апология Сарика
Во многих каналах увидел репост совершенно безвкусно написанного текста продюсера Картозии о Сарике Андреасяне. Там Николай постоянно вворачивает шутки про шампуры, шашлыки и пр. (Сарик же армянин, шашлык-машлык, арбузы в ларьке, лаваши, ну вы поняли, да?), рассказывает про особенности конвейерного производства "Андреасяна и ко", да и в целом – вдоволь накидывает говна на вентилятор. Сарик, будучи, очевидно, не очень талантливым, но очень продуктивным режиссером – идеальная мишень для насмешек и колкостей.
Во первых, он ничего, скорее всего, не ответит, а если все-таки напишет в сториз дежурные слова про зависть (которая, кроме шуток, у многих коллег действительно присутствует), то неисчислимая толпа вербально нищих (как тот же Картозия, судя по его текстам, но чьи продюсерские заслуги я не умаляю) – накидают мужику в панамку еще три ведра.
Во-вторых, Андреасян обладает удивительной особенностью: моментально низвергать интеллектуальный уровень дискурса до уровня фарвартера, благодаря чему обязательно возникают вышеупомянутые шутки про шашлык-машлык (ну это же стыд ебаный, внатуре) и прочая унылая бессодержательная возня. Как будто бы в определенный момент у обсуждающих щелкает переключатель "вонючего дикарства", а потом получается то, что получается.
Меня смущает не то, что кто-то в наших болотах назвал фильмы Сарика – говном. На самом деле, я с этим мнением совершенно согласен. Проблема в уровне дискуссии – абсолютно бездарном и низменном, в рамках которого толкаются очевидные интенции и практически общеизвестная информация о популярности проектов, рейтингах и прочих историях. Но никто дальше не идет, потому что ссыкотно/лень/зачем мне возиться с чем-то низким.
Хотя налицо своеобразное противоречие: если общеизвестно (а инфа это всегда преподносится так, что как бы все в курсе), что проекты Сарика – говно, то почему они популярные, он при деле, да и все вообще у него хорошо. А потом должны возникнуть логичные вопросы: кто вообще его смотрит? и почему они это делают? В загнивающих омэриках и гейропах на одного такого культурного феномена, коим является Сарик в российских широтах, нашлось бы несколько дотошных исследователей, интересных авторов и прикольных статей и книжек, – там, собственно, давно уже полюбили разбираться в такого рода приколах. И, по крайней мере, в академических кругах стараются не жить в устаревшем формате деления искусства на "высокое" и "низкое".
У нас же шутки про шашлыки, лаваши и пр. Потому что ну а зачем разбираться.
Хуйня это все.
Во многих каналах увидел репост совершенно безвкусно написанного текста продюсера Картозии о Сарике Андреасяне. Там Николай постоянно вворачивает шутки про шампуры, шашлыки и пр. (Сарик же армянин, шашлык-машлык, арбузы в ларьке, лаваши, ну вы поняли, да?), рассказывает про особенности конвейерного производства "Андреасяна и ко", да и в целом – вдоволь накидывает говна на вентилятор. Сарик, будучи, очевидно, не очень талантливым, но очень продуктивным режиссером – идеальная мишень для насмешек и колкостей.
Во первых, он ничего, скорее всего, не ответит, а если все-таки напишет в сториз дежурные слова про зависть (которая, кроме шуток, у многих коллег действительно присутствует), то неисчислимая толпа вербально нищих (как тот же Картозия, судя по его текстам, но чьи продюсерские заслуги я не умаляю) – накидают мужику в панамку еще три ведра.
Во-вторых, Андреасян обладает удивительной особенностью: моментально низвергать интеллектуальный уровень дискурса до уровня фарвартера, благодаря чему обязательно возникают вышеупомянутые шутки про шашлык-машлык (ну это же стыд ебаный, внатуре) и прочая унылая бессодержательная возня. Как будто бы в определенный момент у обсуждающих щелкает переключатель "вонючего дикарства", а потом получается то, что получается.
Меня смущает не то, что кто-то в наших болотах назвал фильмы Сарика – говном. На самом деле, я с этим мнением совершенно согласен. Проблема в уровне дискуссии – абсолютно бездарном и низменном, в рамках которого толкаются очевидные интенции и практически общеизвестная информация о популярности проектов, рейтингах и прочих историях. Но никто дальше не идет, потому что ссыкотно/лень/зачем мне возиться с чем-то низким.
Хотя налицо своеобразное противоречие: если общеизвестно (а инфа это всегда преподносится так, что как бы все в курсе), что проекты Сарика – говно, то почему они популярные, он при деле, да и все вообще у него хорошо. А потом должны возникнуть логичные вопросы: кто вообще его смотрит? и почему они это делают? В загнивающих омэриках и гейропах на одного такого культурного феномена, коим является Сарик в российских широтах, нашлось бы несколько дотошных исследователей, интересных авторов и прикольных статей и книжек, – там, собственно, давно уже полюбили разбираться в такого рода приколах. И, по крайней мере, в академических кругах стараются не жить в устаревшем формате деления искусства на "высокое" и "низкое".
У нас же шутки про шашлыки, лаваши и пр. Потому что ну а зачем разбираться.
Хуйня это все.
Telegram
Продюсер Kartoz
Премьера! 🔥
КОРОЛЕВСТВО ПОЛНОЙ ХУЙНИ
Как говорил Аристотель, «ставлю рот на район, если здесь найдется хотя бы один муж, Сарику благоволящий». Но, вопреки вашим молитвам, он не тонет в Севане и в аду не горит. Напротив, он, как неутомимый гончар, лепит…
КОРОЛЕВСТВО ПОЛНОЙ ХУЙНИ
Как говорил Аристотель, «ставлю рот на район, если здесь найдется хотя бы один муж, Сарику благоволящий». Но, вопреки вашим молитвам, он не тонет в Севане и в аду не горит. Напротив, он, как неутомимый гончар, лепит…
Полночь трудного дня – многослойная повседневность
Когда я в 18 лет работал некоторое время в автосервисе, то едва ли не ежедневно видел на стоянке полицейскую машину, хозяин которой активно разнюхивался с работниками сервиса, а изрядно ушатавшись, принимался хвастаться тем, как кошмарит бомжей в клетках в отделении. Немного успокоившись, он садился в машину и ехал забирать сына с продленки. Заметно полысевший и раздобревший дальний знакомый регулярно ездит на последние деньги в Доминикану, потому что только там, по его словам, местные способны за такой низкий прайс выдать королевский минет. Каждый третий, побывавший в Тайланде, занимаясь оттуда постингом милых фотографий с обезьянками, вряд ли сумеет по-настоящему забыть то, как в полумраке комнат женщина способна пиздой открыть бутылку шампанского или стрелять ею же шариками от пин-понга. Поплывшие солевые подростки способны часами стоять в пятерочке перед полкой с энергетиком. Некогда школьный друг выходит в следующем годы из тюрьмы, куда попал за то, что от недогона выскочил из двухэтажного ивантеевского барака и пошел грабить армянский ларек во дворе. Мне, в поезде расплавленному от двух литров сидра, мужик в темной куртке предлагал наскоряк открыть ипшку и получать по 50к в месяц «просто так».
Мир многослоен.
Трудяги инфобизнеса, едва завидев первые большие зарплаты, неизменно спускают их на бодяжный кокс. Охранник в ТЦ имеет за спиной несколько ходок. И, кажется, каждый первый россиянин умозрительно примерял на себя хлопчатобумажную робу. А то мало ли.
Российская действительность никогда не уходила от «зловещих» девяностых, однако заметно приспособилась, вскочив на проржавевшую капиталистическую вагонетку, что мерным стуком по рельсам гипнотизирует и успокаивает. Беспредел по-прежнему здесь, только со временем он стал значительно обустроенным и понятным, мирно растворившись в вязкой повседневной сутолоке. Каждую весну даже в самых благоустроенных районах из под снега всплывают зиплоки, а ходить по ночам, несмотря на охрану во дворе, по-прежнему неспокойно.
Мне кажется, о такой противоречивой, несколько комичной сущности окружающего мира необходимо себе регулярно напоминать и выделять, посреди увядающей скуки повседневности. Тем более, что вся эта будничная «противоречивость» неизменно пытается спрятаться – на то она и будничная.
В этом контексте мне очень нравится Метокс и его (теперь уже) трилогия «Вечер/Полдень/Полночь трудного дня», – название отсылает к одноименной передаче нижегородского телевидения, формат которой предполагал регулярный рассказ о тех самых «противоречивых» буднях нижегородского (и российского) жителя – грабежах, насилии, наркотиках и отчаянно-светлой работе правоохранительных органов.
Сам Метокс форматно не то что бы далеко ушел от одноименной передачи. Разве что интонационно честно отсидевший (трушность, получается) рэпер куда более акцентированно, в отличие от монотонных тв-ведущих, выделяет всю парадоксальную комичность окружающего, раз за разом выворачивая знакомые сюжеты про наркотики и криминал в бесстыдные и малоприятные истории, переходя то на крики, то на визги, то на максимально беспристрастное декларирование произошедших, значит, делов.
Вышедшая сегодня «Полночь трудного дня», кажется, достигает пиковых значений в завиральном бытоописании промежуточного состояния жителя российского индустриально-панельного частокола. Описание неоднократно написанной в этом тексте «противоречивости» само по себе является противоречивым – местами странно слушать рассказ о побеге из трэпа с нанизанными тут и там отсылками к литературе, культурным феноменам и по-хорошему задроченным слогом. Грибковая поросль на ногтевых платформах городской будничности, что некогда была Человеком, неожиданно расцветает пышным цветом, находит способы быть увиденной не брезгливым взглядом, а иронично-сочувствующим, не отстраненным, а максимально вовлеченным и тоскующим.
Куплет на треке с Лок-Догом (Тень прошлого) высадил.
Когда я в 18 лет работал некоторое время в автосервисе, то едва ли не ежедневно видел на стоянке полицейскую машину, хозяин которой активно разнюхивался с работниками сервиса, а изрядно ушатавшись, принимался хвастаться тем, как кошмарит бомжей в клетках в отделении. Немного успокоившись, он садился в машину и ехал забирать сына с продленки. Заметно полысевший и раздобревший дальний знакомый регулярно ездит на последние деньги в Доминикану, потому что только там, по его словам, местные способны за такой низкий прайс выдать королевский минет. Каждый третий, побывавший в Тайланде, занимаясь оттуда постингом милых фотографий с обезьянками, вряд ли сумеет по-настоящему забыть то, как в полумраке комнат женщина способна пиздой открыть бутылку шампанского или стрелять ею же шариками от пин-понга. Поплывшие солевые подростки способны часами стоять в пятерочке перед полкой с энергетиком. Некогда школьный друг выходит в следующем годы из тюрьмы, куда попал за то, что от недогона выскочил из двухэтажного ивантеевского барака и пошел грабить армянский ларек во дворе. Мне, в поезде расплавленному от двух литров сидра, мужик в темной куртке предлагал наскоряк открыть ипшку и получать по 50к в месяц «просто так».
Мир многослоен.
Трудяги инфобизнеса, едва завидев первые большие зарплаты, неизменно спускают их на бодяжный кокс. Охранник в ТЦ имеет за спиной несколько ходок. И, кажется, каждый первый россиянин умозрительно примерял на себя хлопчатобумажную робу. А то мало ли.
Российская действительность никогда не уходила от «зловещих» девяностых, однако заметно приспособилась, вскочив на проржавевшую капиталистическую вагонетку, что мерным стуком по рельсам гипнотизирует и успокаивает. Беспредел по-прежнему здесь, только со временем он стал значительно обустроенным и понятным, мирно растворившись в вязкой повседневной сутолоке. Каждую весну даже в самых благоустроенных районах из под снега всплывают зиплоки, а ходить по ночам, несмотря на охрану во дворе, по-прежнему неспокойно.
Мне кажется, о такой противоречивой, несколько комичной сущности окружающего мира необходимо себе регулярно напоминать и выделять, посреди увядающей скуки повседневности. Тем более, что вся эта будничная «противоречивость» неизменно пытается спрятаться – на то она и будничная.
В этом контексте мне очень нравится Метокс и его (теперь уже) трилогия «Вечер/Полдень/Полночь трудного дня», – название отсылает к одноименной передаче нижегородского телевидения, формат которой предполагал регулярный рассказ о тех самых «противоречивых» буднях нижегородского (и российского) жителя – грабежах, насилии, наркотиках и отчаянно-светлой работе правоохранительных органов.
Сам Метокс форматно не то что бы далеко ушел от одноименной передачи. Разве что интонационно честно отсидевший (трушность, получается) рэпер куда более акцентированно, в отличие от монотонных тв-ведущих, выделяет всю парадоксальную комичность окружающего, раз за разом выворачивая знакомые сюжеты про наркотики и криминал в бесстыдные и малоприятные истории, переходя то на крики, то на визги, то на максимально беспристрастное декларирование произошедших, значит, делов.
Вышедшая сегодня «Полночь трудного дня», кажется, достигает пиковых значений в завиральном бытоописании промежуточного состояния жителя российского индустриально-панельного частокола. Описание неоднократно написанной в этом тексте «противоречивости» само по себе является противоречивым – местами странно слушать рассказ о побеге из трэпа с нанизанными тут и там отсылками к литературе, культурным феноменам и по-хорошему задроченным слогом. Грибковая поросль на ногтевых платформах городской будничности, что некогда была Человеком, неожиданно расцветает пышным цветом, находит способы быть увиденной не брезгливым взглядом, а иронично-сочувствующим, не отстраненным, а максимально вовлеченным и тоскующим.
Куплет на треке с Лок-Догом (Тень прошлого) высадил.
С регулярностью раз в пару месяцев спрашиваю у вас ссылки на прикольные тг-каналы о кино и не только о нем – и регулярно что-то интересное нахожу благодаря этому.
Вот и сегодня прошу вас кинуть в комментарии линки на всякие канальчики о кино и не только (подойдет почти любая хуйня за культурочку), а еще можно показать что-нибудь из ютуба (тоже будет круто). А если он ваш и на него подписано три человека и дворовая собака – вообще замечательно!
Короче, жду ваших рекомендаций в тг. Может, потом соберу пост из самого прикольного.
Вот и сегодня прошу вас кинуть в комментарии линки на всякие канальчики о кино и не только (подойдет почти любая хуйня за культурочку), а еще можно показать что-нибудь из ютуба (тоже будет круто). А если он ваш и на него подписано три человека и дворовая собака – вообще замечательно!
Короче, жду ваших рекомендаций в тг. Может, потом соберу пост из самого прикольного.
интересно ваше мнение.
меняется ли ваше отношения к "продуктам" творчества, если вы узнаете, что их автор – мудак (в любом отталкивающем для вас смысле). если еще в комментах подробнее расскажете будет вообще круто
меняется ли ваше отношения к "продуктам" творчества, если вы узнаете, что их автор – мудак (в любом отталкивающем для вас смысле). если еще в комментах подробнее расскажете будет вообще круто
Anonymous Poll
62%
да, меняется
34%
нет, не меняется
4%
ни разу не сталкивался
Ты дохуя умный? На кладбище будет твоя постель.
Есть что-то очень отталкивающее в слове «творчество». В век скоростного интернета, соцсетей и прочих мещанских радостей жителей верхнего миллиарда, сама по себе суть «творчества» полностью нивелировалась, потому что нормально разграничить, что является творчеством, а что нет, кажется, стало невозможным. Одноклассник снимает тик-токи для трех подписчиков, девочки на филологическом в промышленных масштабах штампуют стихи и постят на стихи.ру, двое замкнутых знакомых уже сделали свой подкаст, бомжи изощренно рисуют мочой на сугробах силуэты своих любовниц, а мажоров с фотоаппаратами, не готовых за мелкий прайс провести фотосессию – не осталось. И все они, в сути своей, занимаются творчеством.
Примерно в этот момент автор должен непременно откинуться на спинку собственного мягкого кресла (у меня его нет, но давайте так думать), выпить вина, тяжелым, но невероятно пустым взглядом упереться куда-то далеко за замыленный стеклопакет, вздохнуть, и упрекнуть вонючую современность в ее корявости и убогости. Вот раньше художники страдали, скульпторы мучились, а поэты были кому-то нужны. А теперь всё пропало. Всех испортил журнал «Афиша». Его никто не читал, но ядовитые миазмы разодрали, раскрошили Творчество. Не знаю, как миазмы могут крошить, да и не знаю я, что такое миазмы, но журнал «Афиша» убил поэзию. Убил красоту! Так и запишите.
Как бы то ни было, приходится самостоятельно объяснять себе, что такое творчество. На современников не распространяются все эти списки внеклассового чтения «классики», современников не преподают в школах, а тетеньки с обязательно короткой стрижкой, дипломом филолога и профессией преподавателя русского языка пока еще не готовы вербально бить любого, кто не читал Пелевина. Скорее всего, они сами не читали. Так что вертимся самостоятельно.
В контексте бесконечных и, очевидно, бессмысленных рассуждений о сути Творчества интересно смотреть фильмы Дэмьена Шазелла, который каждым своим новым фильмом только и занимается, что отвечает на вопрос о том, что такое Творчество, и в чем его отличие от «ненастоящего» творчества. Не только в контексте самого по себе «ответа», но и в том, как этот «ответ» у него с годами претерпевает различные изменения и обрастает дополнительными подробностями.
Есть что-то очень отталкивающее в слове «творчество». В век скоростного интернета, соцсетей и прочих мещанских радостей жителей верхнего миллиарда, сама по себе суть «творчества» полностью нивелировалась, потому что нормально разграничить, что является творчеством, а что нет, кажется, стало невозможным. Одноклассник снимает тик-токи для трех подписчиков, девочки на филологическом в промышленных масштабах штампуют стихи и постят на стихи.ру, двое замкнутых знакомых уже сделали свой подкаст, бомжи изощренно рисуют мочой на сугробах силуэты своих любовниц, а мажоров с фотоаппаратами, не готовых за мелкий прайс провести фотосессию – не осталось. И все они, в сути своей, занимаются творчеством.
Примерно в этот момент автор должен непременно откинуться на спинку собственного мягкого кресла (у меня его нет, но давайте так думать), выпить вина, тяжелым, но невероятно пустым взглядом упереться куда-то далеко за замыленный стеклопакет, вздохнуть, и упрекнуть вонючую современность в ее корявости и убогости. Вот раньше художники страдали, скульпторы мучились, а поэты были кому-то нужны. А теперь всё пропало. Всех испортил журнал «Афиша». Его никто не читал, но ядовитые миазмы разодрали, раскрошили Творчество. Не знаю, как миазмы могут крошить, да и не знаю я, что такое миазмы, но журнал «Афиша» убил поэзию. Убил красоту! Так и запишите.
Как бы то ни было, приходится самостоятельно объяснять себе, что такое творчество. На современников не распространяются все эти списки внеклассового чтения «классики», современников не преподают в школах, а тетеньки с обязательно короткой стрижкой, дипломом филолога и профессией преподавателя русского языка пока еще не готовы вербально бить любого, кто не читал Пелевина. Скорее всего, они сами не читали. Так что вертимся самостоятельно.
В контексте бесконечных и, очевидно, бессмысленных рассуждений о сути Творчества интересно смотреть фильмы Дэмьена Шазелла, который каждым своим новым фильмом только и занимается, что отвечает на вопрос о том, что такое Творчество, и в чем его отличие от «ненастоящего» творчества. Не только в контексте самого по себе «ответа», но и в том, как этот «ответ» у него с годами претерпевает различные изменения и обрастает дополнительными подробностями.
В Ла-Ла-ленде стреляют, а в Вавилоне – постреливают.
На старте карьеры у Шазелла ответ на вопрос «что такое настоящее Творчество?» был весьма простым: «настоящесть» Творчества определялась прямо пропорционально тому, сколько ты готов сложить на алтарь всего этого безобразия. В идеале – ты должен отдать всё.
Шазелл пестовал в своих героях запредельное стремление к Качеству, – каждый из них в определенный момент не просто должен, а именно обязан преодолевать инерцию масс, мещанских радостей, любви и т.д., чтобы достигнуть пресловутого Качества.
Хочешь стать хорошим музыкантом? – долби по барабанам, пока мозоли на руках не лопнут.
Хочешь стать актрисой? – проходи все дантовские ужасы на бессмысленных кастингах, терпи и смотри сквозь плотный туман на хлипкий силуэт собственного большого будущего, надеясь, что тебе не показалось.
Хочешь полететь на Луну? Стань человеком, достойным полететь на Луну.
В определенном смысле, внутри фильмов Шазелла мы из раза в раз наблюдали фестиваль беспощадной евгеники, отсекавшей тех, кто готов отдать очень много за возможность прикоснуться к Качеству, от тех, кто к такого рода усилиям готов не был. В этом смысле показательна сцена в Ла-Ла-Ленде, когда герой приготовил индейку, планировал провести спокойный, так сказать, мещанский вечер с любимой, а жизнь внесла серьезные коррективы, – оказалось, что так нельзя. Не в мире режиссера Шазелла. Дэмьен не терпел такого отношения к мечтам и амбициям. И занимался тем, что годами делал разрушение, ради приличия размениваясь на всякие легкие сентиментальности: делил ленту на времена года, позволял героям немного поговорить о жизни, но в финале – всегда пришибал. Просто по-разному.
Шазелл снимал фильмы про сверхлюдей, которые не то что были должны, скорее обречены двигаться по непротоптанным завиральным маршрутам беспредельной пассионарности. При этом без какой бы то ни было ярко выраженной «обратной», черной стороны такого маршрута – герои как бы печалились, расставались, грустно глядели друг на друга и проговаривали нежные и важные слова, но цель, масштаб неизменно оправдывал всякие страдания, вознося героев на недосягаемые высоты кайфа, где мирского не остается, а только лишь сладкая нега наслаждения от достигнутого. Творчество становилось эликсиром вечной молодости и беспредельного удовольствия.
В этом было, если не что-то юношеское, то что-то несколько темное, – нежелание принимать в себе и остальных возможность для приземленного и простого существования, как бы примордиально требуя жертв, страданий на пути к вершине Эльдорадо. Да и сам по себе путь в это самое Эльдорадо является, как бы сказать, неизбежным. Если герой отказывается идти в гору, то он утилизировался при первой же возможности. При этом Шазелл никогда особо не рассказывал, что на той вершине находится и стоит ли оно того. Важен был сам путь – страдать, печалиться, но выполнять свой пассионарный долг перед Качеством.
Учитывая талант и возраст Дэмьена, было только вопросом времени, когда режиссер озадачится вопросом "а что там, на вершине?". Нужно быть совсем подлецом, безостановочно толкая героев куда-то за край, так никогда и не рассказав, что там ждет.
Потому что правда жизни такова, что холодному острому лезвию, неаккуратно лежащему в потной ручонке солевого наркомана на перегрузах, в общем-то, плевать, кого резать – творца или бездаря, мещанина или буржуа. Плоть режется одинаково легко. Плевать и мокрому полу в ванной, который может внезапно оказаться чуть более мокрым, чем нужно, и бросить грузное тело большого художника аккурат затылком на не то что бы очень острый, но достаточно резкий угол стыка стен в новостройках. Комичная противоречивость жизни кроется в разоружающем осознании собственного бессилия перед энтропией жизненных обстоятельств, в рамках которых Творчество, мещанство, омассовление или, наоборот, стремление к единению – просто еще один путь в неаккуратно оформленный прямоугольник на поросшее сорняками пространство, именуемое «кладбищем».
На старте карьеры у Шазелла ответ на вопрос «что такое настоящее Творчество?» был весьма простым: «настоящесть» Творчества определялась прямо пропорционально тому, сколько ты готов сложить на алтарь всего этого безобразия. В идеале – ты должен отдать всё.
Шазелл пестовал в своих героях запредельное стремление к Качеству, – каждый из них в определенный момент не просто должен, а именно обязан преодолевать инерцию масс, мещанских радостей, любви и т.д., чтобы достигнуть пресловутого Качества.
Хочешь стать хорошим музыкантом? – долби по барабанам, пока мозоли на руках не лопнут.
Хочешь стать актрисой? – проходи все дантовские ужасы на бессмысленных кастингах, терпи и смотри сквозь плотный туман на хлипкий силуэт собственного большого будущего, надеясь, что тебе не показалось.
Хочешь полететь на Луну? Стань человеком, достойным полететь на Луну.
В определенном смысле, внутри фильмов Шазелла мы из раза в раз наблюдали фестиваль беспощадной евгеники, отсекавшей тех, кто готов отдать очень много за возможность прикоснуться к Качеству, от тех, кто к такого рода усилиям готов не был. В этом смысле показательна сцена в Ла-Ла-Ленде, когда герой приготовил индейку, планировал провести спокойный, так сказать, мещанский вечер с любимой, а жизнь внесла серьезные коррективы, – оказалось, что так нельзя. Не в мире режиссера Шазелла. Дэмьен не терпел такого отношения к мечтам и амбициям. И занимался тем, что годами делал разрушение, ради приличия размениваясь на всякие легкие сентиментальности: делил ленту на времена года, позволял героям немного поговорить о жизни, но в финале – всегда пришибал. Просто по-разному.
Шазелл снимал фильмы про сверхлюдей, которые не то что были должны, скорее обречены двигаться по непротоптанным завиральным маршрутам беспредельной пассионарности. При этом без какой бы то ни было ярко выраженной «обратной», черной стороны такого маршрута – герои как бы печалились, расставались, грустно глядели друг на друга и проговаривали нежные и важные слова, но цель, масштаб неизменно оправдывал всякие страдания, вознося героев на недосягаемые высоты кайфа, где мирского не остается, а только лишь сладкая нега наслаждения от достигнутого. Творчество становилось эликсиром вечной молодости и беспредельного удовольствия.
В этом было, если не что-то юношеское, то что-то несколько темное, – нежелание принимать в себе и остальных возможность для приземленного и простого существования, как бы примордиально требуя жертв, страданий на пути к вершине Эльдорадо. Да и сам по себе путь в это самое Эльдорадо является, как бы сказать, неизбежным. Если герой отказывается идти в гору, то он утилизировался при первой же возможности. При этом Шазелл никогда особо не рассказывал, что на той вершине находится и стоит ли оно того. Важен был сам путь – страдать, печалиться, но выполнять свой пассионарный долг перед Качеством.
Учитывая талант и возраст Дэмьена, было только вопросом времени, когда режиссер озадачится вопросом "а что там, на вершине?". Нужно быть совсем подлецом, безостановочно толкая героев куда-то за край, так никогда и не рассказав, что там ждет.
Потому что правда жизни такова, что холодному острому лезвию, неаккуратно лежащему в потной ручонке солевого наркомана на перегрузах, в общем-то, плевать, кого резать – творца или бездаря, мещанина или буржуа. Плоть режется одинаково легко. Плевать и мокрому полу в ванной, который может внезапно оказаться чуть более мокрым, чем нужно, и бросить грузное тело большого художника аккурат затылком на не то что бы очень острый, но достаточно резкий угол стыка стен в новостройках. Комичная противоречивость жизни кроется в разоружающем осознании собственного бессилия перед энтропией жизненных обстоятельств, в рамках которых Творчество, мещанство, омассовление или, наоборот, стремление к единению – просто еще один путь в неаккуратно оформленный прямоугольник на поросшее сорняками пространство, именуемое «кладбищем».
Последний путь у всех один – и у простых Васьков, и у прокуроров. Местных тут нет, тут одни залетные.
«Вавилон» является первой попыткой Дэмьена, если не присесть на стульчак в общественном туалете рухнувших надежд и ложных обещаний о красивом будущем, то по крайней мере уже не вставать ногами на него, корячась и пыхтя, но не позволяя тлетворным бактериям заразить тебя СПИДом или простудой. Герои «Вавилона» проходят узнаваемый и приятный, если смотреть со стороны, маршрут от неловких, но упорных мечтаний – к реализации и пресловутой неге от успеха. Но Шазелл тут впервые решает не останавливаться, а продолжать.
По сути, «Вавилон» закрывает две истории одновременно – историю беспредельной веры Шазелла в сверхчеловека, который, как оказалось, неспособен существовать в безумном мире бесконечных изменений; и историю «старого» кинематографа, где тоже очень много верили и даже не допускали, что может что-то поменяться. А потом пришел звук. И все накрылось.
Не то что бы в «Вавилоне» нет сверхлюдей, совсем нет. Каждый из героев, кроме, собственно, главного – запредельно талантлив/богат/известен «просто так». Потому что «ну вот он такой/ая. Героиня Марго Робби очень много мечтала стать актрисой, а когда выпала возможность – моментально выяснилось, что она способна плакать одним глазом, как Безруков в «Бригаде». Герой Брэда Питта может быть вдрызг пьяным, но, оказавшись на съемочной площадке, – моментально перевоплотиться и отыграть так, что прощаешь ему расставание с Дженнифер Энистон, впервые не спутав ее с куда более великой (несомненно!) Николь Энистон. Герой Тоби Магуаера, который, несмотря ни на что по-прежнему имеет лицо Тоби Магуаера – сказочно богат и всех пугает, потому что ну вот так надо. Он богатый и страшный. Верь этому. И ты веришь.
Собственно, весь кинематограф про веру. Так что. Ну да, верим.
Единственный, кто выделяется на фоне сверхлюдей – герой Диего Кальва по имени Мэнни. Он не обладает невероятными талантами или стенобитной уверенностью. Всё, что он умеет: любить кино. За счет этого и живет. По сути, «Вавилон» оказывается историей, рассказанной глазами Мэнни – влюбленного в кино, героиню Робби и в весь процесс, человека. Который, как оно часто бывает, влюбляется, настолько сильно и глубоко, что когда «желание проходит, а морок улетучивается», то неизменно поражаешься, что мы, кажется, реально, настолько «глупы и ничему не учимся» (Ваше Высочество, как поживает ваше сучество?).
Дэмьен Шазелл впервые сворачивает с тропы бесконечного достигаторства с беспредельными жертвами, обращая внимание на болячки «во время» и, особенно, «после». Это первый фильм Шазелла, в котором его герои не идут снизу-вверх, как бы потихоньку поднимаясь над мирским, обыденным, воплощая заложенный в них талант, предназначение, называйте как хотите. В «Вавилоне» герои стремительно взлетают, после чего медленно, но от этого становится только трагичнее – разваливаются и падают.
«Вавилон» становится историей о разложении во имя любви – к себе, к кино, к женщине. А так же напоминанием режиссера, кажется, в первую очередь самому себе – конец один. Сама темнота смерти одинаковая, однако вход в нее более болезненный для тех, кто сиял ярче.
«Вавилон» является первой попыткой Дэмьена, если не присесть на стульчак в общественном туалете рухнувших надежд и ложных обещаний о красивом будущем, то по крайней мере уже не вставать ногами на него, корячась и пыхтя, но не позволяя тлетворным бактериям заразить тебя СПИДом или простудой. Герои «Вавилона» проходят узнаваемый и приятный, если смотреть со стороны, маршрут от неловких, но упорных мечтаний – к реализации и пресловутой неге от успеха. Но Шазелл тут впервые решает не останавливаться, а продолжать.
По сути, «Вавилон» закрывает две истории одновременно – историю беспредельной веры Шазелла в сверхчеловека, который, как оказалось, неспособен существовать в безумном мире бесконечных изменений; и историю «старого» кинематографа, где тоже очень много верили и даже не допускали, что может что-то поменяться. А потом пришел звук. И все накрылось.
Не то что бы в «Вавилоне» нет сверхлюдей, совсем нет. Каждый из героев, кроме, собственно, главного – запредельно талантлив/богат/известен «просто так». Потому что «ну вот он такой/ая. Героиня Марго Робби очень много мечтала стать актрисой, а когда выпала возможность – моментально выяснилось, что она способна плакать одним глазом, как Безруков в «Бригаде». Герой Брэда Питта может быть вдрызг пьяным, но, оказавшись на съемочной площадке, – моментально перевоплотиться и отыграть так, что прощаешь ему расставание с Дженнифер Энистон, впервые не спутав ее с куда более великой (несомненно!) Николь Энистон. Герой Тоби Магуаера, который, несмотря ни на что по-прежнему имеет лицо Тоби Магуаера – сказочно богат и всех пугает, потому что ну вот так надо. Он богатый и страшный. Верь этому. И ты веришь.
Собственно, весь кинематограф про веру. Так что. Ну да, верим.
Единственный, кто выделяется на фоне сверхлюдей – герой Диего Кальва по имени Мэнни. Он не обладает невероятными талантами или стенобитной уверенностью. Всё, что он умеет: любить кино. За счет этого и живет. По сути, «Вавилон» оказывается историей, рассказанной глазами Мэнни – влюбленного в кино, героиню Робби и в весь процесс, человека. Который, как оно часто бывает, влюбляется, настолько сильно и глубоко, что когда «желание проходит, а морок улетучивается», то неизменно поражаешься, что мы, кажется, реально, настолько «глупы и ничему не учимся» (Ваше Высочество, как поживает ваше сучество?).
Дэмьен Шазелл впервые сворачивает с тропы бесконечного достигаторства с беспредельными жертвами, обращая внимание на болячки «во время» и, особенно, «после». Это первый фильм Шазелла, в котором его герои не идут снизу-вверх, как бы потихоньку поднимаясь над мирским, обыденным, воплощая заложенный в них талант, предназначение, называйте как хотите. В «Вавилоне» герои стремительно взлетают, после чего медленно, но от этого становится только трагичнее – разваливаются и падают.
«Вавилон» становится историей о разложении во имя любви – к себе, к кино, к женщине. А так же напоминанием режиссера, кажется, в первую очередь самому себе – конец один. Сама темнота смерти одинаковая, однако вход в нее более болезненный для тех, кто сиял ярче.
В «Преступлении и наказании» Достоевского меня всегда смущал персонаж Сони Мармеладовой – юной девушки, которая была вынуждена отправиться торговать телом, ввиду морального и финансового разложения всех остальных членов ее безобразной семьи. У Федора Михайловича Соня, чем дальше, тем больше приобретала образ святой великомученицы, проходящей через обиду, унижение, грех и мрак, чтобы в финале прийти к свету – всю бешеную энергию от внутреннего раздрая и завывающего несоответствия желаемого и действительного она направила в человеколюбие, принятие, любовь и Б-га. Сонечка совершила моральный подвиг: умудрилась сохранить нетронутыми те зачатки божественного, что вкладываются в каждого новорожденного, раскрыть их, приумножить и дарить окружающим.
Но подвиг на то и подвиг, чтобы его совершали единицы. Основная масса же позволяет темноте овладеть собой, принимаясь брыкаться в мазутной луже неких флюгерных принципов и остаточных явлений морального и правильного. Быть ублюдком, – значит, не догадываться, что ты таковой. Поддерживать в себе удобоваримое количество «правильного», умело впоследствии манкируя им, находя под это оправдания.
Кажется уж, что раз не готов становиться Соней Мармеладовой и, тем более, не готов совершать подвиг, то стоит честно признать собственную греховную натуру, по крайней мере не позволив себе превратиться в ублюдка, потому что ублюдок, повторюсь, никогда не бывает с самим собой честен. В этом контексте я, каюсь за свою квази-интеллигентность, неоднократно рассуждал о персонаже Сони. Что если после своего своеобразного «падения», Соня бы не пережила светлого перерождения и не направила всю внутреннюю боль в человеколюбие и принятие, а, наоборот, растворилась во мраке внутренних коридоров, полюбила бы этот мрак, овладела им и направила в корыстолюбие и в реализацию собственных темных желаний?
Получилась бы Наташа Скотт, за которую вы, кажется, просто обязаны начинать шарить. Это примерно такого рода музыка, о которой очень хочется рассказывать, которой хочется делиться и из-за которой вспоминаешь блядское слово «шарить». Так или иначе, женщина уже несколько лет, редко, увы, с длительными перерывами, но продолжает делать маняще-мрачную музыку женщины, что научилась производить в промышленных масштабах кайф от собственной грешности.
И мрак этот максимально «благородный», лишенный намеренного «загрязнения» или эпатирования, даже наоборот, – в художественных, но сравнительно будничных рассуждениях Наташи периодически проскакивают формулировки или мысли, которые наталкивают на ощущение опасности, которое также стремительно пропадает. Как оно часто бывает, весь потенциал травматичного женского влияния осознается уже только тогда, когда ты ревущий как побитая девка обнимаешь подушку в углу кровати или стоишь в очереди за антидепрессантами в аптеке среди скандальных бабок, воняющих затхлостью маршруток.
В признании собственного и окружающего бесстыдства – не релятивисткого, а вполне конкретного, но повсеместного – есть освобождение и возможность управлять безбожным. И музыка Наташи Скотт – как раз про это. Про кайф от бесстыдства. Собственного и чужого. Пресловутая будничность женского темного раздрая обволакивает и гипнотизирует, но сохраняет своеобразную дистанцию, которую сократить или полностью порвать никак не получается.
Смотри, но не трогай, пали, но не дёргай, дрочи, но без помощи рук.
Отчаянно советую вам начать ЗА НЕЕ ШАРИТЬ, АГА.
https://youtu.be/hluv4spiBks?si=Shvnj9AYicCj2BYl
Но подвиг на то и подвиг, чтобы его совершали единицы. Основная масса же позволяет темноте овладеть собой, принимаясь брыкаться в мазутной луже неких флюгерных принципов и остаточных явлений морального и правильного. Быть ублюдком, – значит, не догадываться, что ты таковой. Поддерживать в себе удобоваримое количество «правильного», умело впоследствии манкируя им, находя под это оправдания.
Кажется уж, что раз не готов становиться Соней Мармеладовой и, тем более, не готов совершать подвиг, то стоит честно признать собственную греховную натуру, по крайней мере не позволив себе превратиться в ублюдка, потому что ублюдок, повторюсь, никогда не бывает с самим собой честен. В этом контексте я, каюсь за свою квази-интеллигентность, неоднократно рассуждал о персонаже Сони. Что если после своего своеобразного «падения», Соня бы не пережила светлого перерождения и не направила всю внутреннюю боль в человеколюбие и принятие, а, наоборот, растворилась во мраке внутренних коридоров, полюбила бы этот мрак, овладела им и направила в корыстолюбие и в реализацию собственных темных желаний?
Получилась бы Наташа Скотт, за которую вы, кажется, просто обязаны начинать шарить. Это примерно такого рода музыка, о которой очень хочется рассказывать, которой хочется делиться и из-за которой вспоминаешь блядское слово «шарить». Так или иначе, женщина уже несколько лет, редко, увы, с длительными перерывами, но продолжает делать маняще-мрачную музыку женщины, что научилась производить в промышленных масштабах кайф от собственной грешности.
И мрак этот максимально «благородный», лишенный намеренного «загрязнения» или эпатирования, даже наоборот, – в художественных, но сравнительно будничных рассуждениях Наташи периодически проскакивают формулировки или мысли, которые наталкивают на ощущение опасности, которое также стремительно пропадает. Как оно часто бывает, весь потенциал травматичного женского влияния осознается уже только тогда, когда ты ревущий как побитая девка обнимаешь подушку в углу кровати или стоишь в очереди за антидепрессантами в аптеке среди скандальных бабок, воняющих затхлостью маршруток.
В признании собственного и окружающего бесстыдства – не релятивисткого, а вполне конкретного, но повсеместного – есть освобождение и возможность управлять безбожным. И музыка Наташи Скотт – как раз про это. Про кайф от бесстыдства. Собственного и чужого. Пресловутая будничность женского темного раздрая обволакивает и гипнотизирует, но сохраняет своеобразную дистанцию, которую сократить или полностью порвать никак не получается.
Смотри, но не трогай, пали, но не дёргай, дрочи, но без помощи рук.
Отчаянно советую вам начать ЗА НЕЕ ШАРИТЬ, АГА.
https://youtu.be/hluv4spiBks?si=Shvnj9AYicCj2BYl
YouTube
Наташа Скотт — Выпь (2024)
я просто залил песню, мне не принадлежат никакие права на нее
паблик Наташи Скотт https://vk.com/natascott
паблик Наташи Скотт https://vk.com/natascott