Зона интересов (Джонатан Глейзер)
Давайте честно: мир тронулся избой и переживает колоссальные изменения. В том числе – в области морали, этики и общего понимания/трактования зла. Переизбыток информации, повсеместная пост-правда в беспрецедентных масштабах и прочие прелести обратной стороны прогресса способны размазать и релятивизировать всякое зло, а в каких-то случаях выдать зло и вовсе за добро.
Среди этого беспредела стоит дуб-долгожитель, который, кажется, все либо стараются обходить стороной, либо, по мере возможности поливать и заботиться, – это тема Холокоста. Массовое истребление евреев нацистами – это такое очень понятное, конвенциональное зло, оспаривать существование которого осмеливаются только особенно безумные и кровожадные персонажи. Глобально все сравнительно давно пришли к общему мнению: Холокост – это одна из самых кровавых и жестоких страниц в пухлой книге о том, как человек истреблял человека.
Книг, фильмов, картин, песен, стихов на эту тему написано огромное количество. Учитывая вышеупомянутый консенсус вокруг темы (это зло), – художник получает этакий карт-бланш на то, чтобы давить слезы жалости или осуществлять очередной круг по стадиону им. Банальности Зла, понимая, что больших проблем с этим не возникнет, а прямо таки ругать его никто не будет, если он сделает всё «по канону».
И вот «Зона интересов» – это вот такой «канонический» фильм про Холокост, лишенный практически любых изысков или новой оптики, сознательно эксплуатирующий понятную и консенсусную тему на фоне новых поехавших времен. Как бы намекая зрителю, мол, смотри: история циклична, а зло снова в твоей квартире! Солидное количество одинаковых рецензий, внутри которых поступательно чередуются «банальность зла», «неизбывная актуальность» и прочие ожидаемые словесные связки только подчеркивают «рабочесть» данной схемы.
Однако, на мой взгляд, все разговоры об актуальности – пустой звук, такой же пустой, каким является и сам «Зона интересов». Этакий «вакуумный Холокост», коим представлена трагедия двадцатого века в фильме Джонатана Глейзера не может быть актуальным или важным как раз-таки в его оторванности от корневых смыслов и каких бы то ни было идей. Банальное утверждение, что когда-то на земле было зло не делает его актуальным, к сожалению, а вот очередной штукой эксплуатирующий замученную донельзя тему, о которой говорит сугубо с позиции силы – да.
Но «Оскар» свой, думаю, стопроцентно возьмет.
Давайте честно: мир тронулся избой и переживает колоссальные изменения. В том числе – в области морали, этики и общего понимания/трактования зла. Переизбыток информации, повсеместная пост-правда в беспрецедентных масштабах и прочие прелести обратной стороны прогресса способны размазать и релятивизировать всякое зло, а в каких-то случаях выдать зло и вовсе за добро.
Среди этого беспредела стоит дуб-долгожитель, который, кажется, все либо стараются обходить стороной, либо, по мере возможности поливать и заботиться, – это тема Холокоста. Массовое истребление евреев нацистами – это такое очень понятное, конвенциональное зло, оспаривать существование которого осмеливаются только особенно безумные и кровожадные персонажи. Глобально все сравнительно давно пришли к общему мнению: Холокост – это одна из самых кровавых и жестоких страниц в пухлой книге о том, как человек истреблял человека.
Книг, фильмов, картин, песен, стихов на эту тему написано огромное количество. Учитывая вышеупомянутый консенсус вокруг темы (это зло), – художник получает этакий карт-бланш на то, чтобы давить слезы жалости или осуществлять очередной круг по стадиону им. Банальности Зла, понимая, что больших проблем с этим не возникнет, а прямо таки ругать его никто не будет, если он сделает всё «по канону».
И вот «Зона интересов» – это вот такой «канонический» фильм про Холокост, лишенный практически любых изысков или новой оптики, сознательно эксплуатирующий понятную и консенсусную тему на фоне новых поехавших времен. Как бы намекая зрителю, мол, смотри: история циклична, а зло снова в твоей квартире! Солидное количество одинаковых рецензий, внутри которых поступательно чередуются «банальность зла», «неизбывная актуальность» и прочие ожидаемые словесные связки только подчеркивают «рабочесть» данной схемы.
Однако, на мой взгляд, все разговоры об актуальности – пустой звук, такой же пустой, каким является и сам «Зона интересов». Этакий «вакуумный Холокост», коим представлена трагедия двадцатого века в фильме Джонатана Глейзера не может быть актуальным или важным как раз-таки в его оторванности от корневых смыслов и каких бы то ни было идей. Банальное утверждение, что когда-то на земле было зло не делает его актуальным, к сожалению, а вот очередной штукой эксплуатирующий замученную донельзя тему, о которой говорит сугубо с позиции силы – да.
Но «Оскар» свой, думаю, стопроцентно возьмет.
Барби (Грета Гервиг)
Есть такой замечательный фильм «Чужие среди нас», который очень любят и хвалят такие авторитетные люди, как Славой Жижек и я.
Если вкратце, то по сюжету работяга находит с виду обычные очки, которые, однако, показывают «реальную/обратную» сторону капитализма. Надев очки, работяга вместо привычных рекламных слоганов по типу «купи больше – плати меньше» начал видеть призывы «подчиняться» или «тупеть», а среди простых людей замечать большое количество «инопланетян», постепенно порабощающих людей с помощью насаждения потребительской отупляющей ментальности и корпоративных ценностей. По сути своей «инопланетяне» не делали ничего прямо-таки плохого: они не развязывали войны, не стравливали людей – просто создали огромное пастбище, где мириады вялых разумов могли бы мирно щипать травку. Занимались тем же, чем промышляют организаторы квизов, короче.
Именно о «Чужих среди нас» я подумал сразу же после просмотра «Барби» Греты Гервиг, потому что внутри этого формально безобидного фильма зарыто столько вышибающих табуреточку из под моего как-бы-левацкого дородного тельца, интенций, что аж нехорошо становится. Как только под напором монеточки слетает верхний слой – невероятно красивый и красочный слой эстетически классно сделанного фильма – остается сугубо корпоративный посыл, который морозит своим кафельно-холодным расчетом и отсутствием мало-мальской принципиальности.
«Барби» – это продукт многомиллиардной корпорации, которая хочет оставаться многомиллиардной корпорацией, посему использует практически все существующие тренды и так называемую «повесточку» в угоду вполне себе приземленных и легко читаемых интересов. Ввиду чего, в рамках такой оптики наблюдать за происходящим в «Барби» – особенно тяжело, потому что поначалу возмущаешься «ну не круто так делать ну вы че», а потом влетаешь в понимание мелочности одного возмущения на фоне бесконечного потока ассигнаций по трубам.
Учитывая сформулированное выше отношение к фильму как к холодной и расчетливой агитке, стоит немного поговорить о том, что меня конкретно бесит в современных «прогрессивных» фильмах от разного рода «корпоративщиков», которых очень любят называть словом, растерявшим всякий смысл, кроме оскорбительного – «либерал».
«Барби», как и многие другие современные фильмы, выходящие под мутным колпачком так называемой «повестки» (чем бы она нахуй ни была) страдают от крайне высокомерного отношения к зрительской массе, местами полностью забывая о, простите, искусстве кино и принимаясь плеваться разнородными плакатными и рентабельными лозунгами – феминизм, деколонизация, толерантность, инклюзивность и пр. То есть, условная ИДЕЯ становится своеобразной индульгенцией от всех приземленных грехов по типу плохой режиссуры (у «Барби» хорошая режиссура) или паршивого сценария (а сценарий у «Барби» паршивый).
Хотя сами идеи донельзя «корпоративные» (не зря же их снимают не либералы, а корпоративщики, выдающие себя за них): геи в фильмах донельзя вылизанные и причесанные, поголовно мечтающие о том, чтобы вписаться в современное общество, а не поменять его (будь геем, окей, но не смей даже думать, что что-то не так, грязный пидор); феминизм превратился в бунт работающих женщин, чьими основными заботами стали заунывные рассуждения об оргазме и менструации (будь феминисткой, но даже не смей думать о трагедиях огромного количества женщин вне корпоративных институций, вонючая пизда) – и тому подобное.
В результате чего современные «прогрессивные» фильмы от «корпоративщиков» превращаются в воспитательные киноленты времен Советского Союза, сознательно игнорирующих низовые и РЕАЛЬНЫЕ проблемы, взамен вырисовывая дидактичные розовые миры простеньких проблем и их легеньких решений, пока на фоне зреет удивительных масштабов идеологический разрыв в рамках пары поколений.
Есть такой замечательный фильм «Чужие среди нас», который очень любят и хвалят такие авторитетные люди, как Славой Жижек и я.
Если вкратце, то по сюжету работяга находит с виду обычные очки, которые, однако, показывают «реальную/обратную» сторону капитализма. Надев очки, работяга вместо привычных рекламных слоганов по типу «купи больше – плати меньше» начал видеть призывы «подчиняться» или «тупеть», а среди простых людей замечать большое количество «инопланетян», постепенно порабощающих людей с помощью насаждения потребительской отупляющей ментальности и корпоративных ценностей. По сути своей «инопланетяне» не делали ничего прямо-таки плохого: они не развязывали войны, не стравливали людей – просто создали огромное пастбище, где мириады вялых разумов могли бы мирно щипать травку. Занимались тем же, чем промышляют организаторы квизов, короче.
Именно о «Чужих среди нас» я подумал сразу же после просмотра «Барби» Греты Гервиг, потому что внутри этого формально безобидного фильма зарыто столько вышибающих табуреточку из под моего как-бы-левацкого дородного тельца, интенций, что аж нехорошо становится. Как только под напором монеточки слетает верхний слой – невероятно красивый и красочный слой эстетически классно сделанного фильма – остается сугубо корпоративный посыл, который морозит своим кафельно-холодным расчетом и отсутствием мало-мальской принципиальности.
«Барби» – это продукт многомиллиардной корпорации, которая хочет оставаться многомиллиардной корпорацией, посему использует практически все существующие тренды и так называемую «повесточку» в угоду вполне себе приземленных и легко читаемых интересов. Ввиду чего, в рамках такой оптики наблюдать за происходящим в «Барби» – особенно тяжело, потому что поначалу возмущаешься «ну не круто так делать ну вы че», а потом влетаешь в понимание мелочности одного возмущения на фоне бесконечного потока ассигнаций по трубам.
Учитывая сформулированное выше отношение к фильму как к холодной и расчетливой агитке, стоит немного поговорить о том, что меня конкретно бесит в современных «прогрессивных» фильмах от разного рода «корпоративщиков», которых очень любят называть словом, растерявшим всякий смысл, кроме оскорбительного – «либерал».
«Барби», как и многие другие современные фильмы, выходящие под мутным колпачком так называемой «повестки» (чем бы она нахуй ни была) страдают от крайне высокомерного отношения к зрительской массе, местами полностью забывая о, простите, искусстве кино и принимаясь плеваться разнородными плакатными и рентабельными лозунгами – феминизм, деколонизация, толерантность, инклюзивность и пр. То есть, условная ИДЕЯ становится своеобразной индульгенцией от всех приземленных грехов по типу плохой режиссуры (у «Барби» хорошая режиссура) или паршивого сценария (а сценарий у «Барби» паршивый).
Хотя сами идеи донельзя «корпоративные» (не зря же их снимают не либералы, а корпоративщики, выдающие себя за них): геи в фильмах донельзя вылизанные и причесанные, поголовно мечтающие о том, чтобы вписаться в современное общество, а не поменять его (будь геем, окей, но не смей даже думать, что что-то не так, грязный пидор); феминизм превратился в бунт работающих женщин, чьими основными заботами стали заунывные рассуждения об оргазме и менструации (будь феминисткой, но даже не смей думать о трагедиях огромного количества женщин вне корпоративных институций, вонючая пизда) – и тому подобное.
В результате чего современные «прогрессивные» фильмы от «корпоративщиков» превращаются в воспитательные киноленты времен Советского Союза, сознательно игнорирующих низовые и РЕАЛЬНЫЕ проблемы, взамен вырисовывая дидактичные розовые миры простеньких проблем и их легеньких решений, пока на фоне зреет удивительных масштабов идеологический разрыв в рамках пары поколений.
Наткнулся на такое превью для какого-то очередного интервью в ютубе, которое сделал очередной возрастной творческий интеллигент и вот о чем задумался. Пару месяцев назад я гундел на современную русскоязычную "кинокритику", наезжая на разнородные вербальные завороты по типу актер тупо выебал или режиссер просто отъебал, отмечая смысловую тупиковость подобной словесной акробатики.
Но вот в чем дело.
Появилась такая мысль, что зацикленность на сексах у разнородной молодой русскоязычной творческой интеллигенции, пишущей о кино – это не что-то кринжовое/глупое/загодя ограниченное, а (не)осознанное наследование возникающей на наших глазах удивительной кинокритической традиции: бессовестно плодить секс в тексте, надеясь на трансгрессивный эффект и наслаждаясь сладким чувством собственного бунтарства.
Годы идут, а приколы остаются. Горд, что несмотря на все сложности сохраняется преемственность поколений.
Но вот в чем дело.
Появилась такая мысль, что зацикленность на сексах у разнородной молодой русскоязычной творческой интеллигенции, пишущей о кино – это не что-то кринжовое/глупое/загодя ограниченное, а (не)осознанное наследование возникающей на наших глазах удивительной кинокритической традиции: бессовестно плодить секс в тексте, надеясь на трансгрессивный эффект и наслаждаясь сладким чувством собственного бунтарства.
Годы идут, а приколы остаются. Горд, что несмотря на все сложности сохраняется преемственность поколений.
Бедные-несчастные (Йоргос Лантимос)
Йоргос Лантимос не самый однозначный режиссер, прямо скажем. В целом, грек существует где-то между: с одной стороны он самый что ни на есть «авторский» режиссер со всей вытекающей из этого херней и специфичностью, но с другой – не стесняется быть простым и прямым, не занимаясь бесполезным душнильством всю дорогу, пока зритель не завопит. В похожем амплуа пребывает итальянский кайфарик Паоло Соррентино – мужик тоже просто двигается, как чувствует. А чувствовать он умеет.
В любом случае, греческий режиссер каждым своим фильмом как будто бы обязывает любого пишущего о его кино начинать немного изворачиваться. Арт-мейнстрим – это такая мерзкая штука, после просмотра которого неизменно возникает ощущение, что ты ВСЁ ПОНЯЛ и вот сейчас высрешься примерно на миллиард символов, а затасканный графоманский разум занюхнет изношенный носок умного белого господина и побежит по колосящимся полям надерганных мыслей и идей из тысяч прочитанных книг мертвых умников.
Прикол «Бедных-несчастных» в том, что если поймать себя в момент зарождения бешеного желания начать долбить по клавиатуре, погладить по голове и попросить успокоиться, то довольно скоро будет открыт весьма обескураживающий факт: о фильме, собственно, мало что можно сказать нового и интересного. Не потому, что он плохой или коряво сделанный, а ровно наоборот – «Бедные-несчастные» оказываются едва ли не первым фильмом Лантимоса, в рамках которого он сам отвечает на все заданные им же вопросы и к которому лично мне не хочется прицепиться.
«Бедные-несчастные» становятся, как мне кажется, своеобразным принуждением к банальным рассуждениям, делиться которыми – это чуть ли не дурной тон. Настолько они простые и приземленные, затасканные и всеми уже озвученные, но не становящиеся от этого менее важными или прикольными.
Йоргос Лантимос снял очень красивое, классное, светлое, хорошее, смешное, доброе, красочное кино, которое я всем вам рекомендую посмотреть и которое я сам с собой еще буду неоднократно разбирать, чтобы понять, как это сделано. Надеюсь, оскаровские пиджаки дадут ему статуэтку (не верю от слова совсем, но вдруг!).
Йоргос Лантимос не самый однозначный режиссер, прямо скажем. В целом, грек существует где-то между: с одной стороны он самый что ни на есть «авторский» режиссер со всей вытекающей из этого херней и специфичностью, но с другой – не стесняется быть простым и прямым, не занимаясь бесполезным душнильством всю дорогу, пока зритель не завопит. В похожем амплуа пребывает итальянский кайфарик Паоло Соррентино – мужик тоже просто двигается, как чувствует. А чувствовать он умеет.
В любом случае, греческий режиссер каждым своим фильмом как будто бы обязывает любого пишущего о его кино начинать немного изворачиваться. Арт-мейнстрим – это такая мерзкая штука, после просмотра которого неизменно возникает ощущение, что ты ВСЁ ПОНЯЛ и вот сейчас высрешься примерно на миллиард символов, а затасканный графоманский разум занюхнет изношенный носок умного белого господина и побежит по колосящимся полям надерганных мыслей и идей из тысяч прочитанных книг мертвых умников.
Прикол «Бедных-несчастных» в том, что если поймать себя в момент зарождения бешеного желания начать долбить по клавиатуре, погладить по голове и попросить успокоиться, то довольно скоро будет открыт весьма обескураживающий факт: о фильме, собственно, мало что можно сказать нового и интересного. Не потому, что он плохой или коряво сделанный, а ровно наоборот – «Бедные-несчастные» оказываются едва ли не первым фильмом Лантимоса, в рамках которого он сам отвечает на все заданные им же вопросы и к которому лично мне не хочется прицепиться.
«Бедные-несчастные» становятся, как мне кажется, своеобразным принуждением к банальным рассуждениям, делиться которыми – это чуть ли не дурной тон. Настолько они простые и приземленные, затасканные и всеми уже озвученные, но не становящиеся от этого менее важными или прикольными.
Йоргос Лантимос снял очень красивое, классное, светлое, хорошее, смешное, доброе, красочное кино, которое я всем вам рекомендую посмотреть и которое я сам с собой еще буду неоднократно разбирать, чтобы понять, как это сделано. Надеюсь, оскаровские пиджаки дадут ему статуэтку (не верю от слова совсем, но вдруг!).
Новое видео!
https://youtu.be/XbG1-ZVmtAE
Мне кажется, что военное кино, особенно в последние лет 7-10, – это крайне печальное зрелище, растерявшее практически всякий смысл, кроме наиболее прикладного – обслуживания той или иной повестки/идеологии. Что самое мерзкое, а в последние пару лет это особенно проявилось, военное кино (не)осознанно нормализует войну, используя военные действия, сражения и т.д. как своеобразный плацдарм для реализации вполне приземленных и мирных сюжетов, едва ли не полностью забывая о самой войне как таковой.
И единственным выходом из сложившегося экзистенциального жанрового тупика мне видится снятие неких негласных запретов на юмор в военном кино. Потому что именно юмор, особенно циничный, позволяет создать разрыв между идеологией, нормализацией и непосредственно реальным, обескураживающим жестокостью и неотвратимостью военным опытом. Вопреки первоначальным представлениям, юмор отнюдь не снижает градус ужаса, а наоборот, – только увеличивает.
Об этом (и не только) мое новое видео.
https://youtu.be/XbG1-ZVmtAE
Лайки, репосты, комменты и подписки – всё это приветствуется и сильно помогает. Очень благодарен тем, кто поддерживает мою деятельность в видеоформате.
https://youtu.be/XbG1-ZVmtAE
Мне кажется, что военное кино, особенно в последние лет 7-10, – это крайне печальное зрелище, растерявшее практически всякий смысл, кроме наиболее прикладного – обслуживания той или иной повестки/идеологии. Что самое мерзкое, а в последние пару лет это особенно проявилось, военное кино (не)осознанно нормализует войну, используя военные действия, сражения и т.д. как своеобразный плацдарм для реализации вполне приземленных и мирных сюжетов, едва ли не полностью забывая о самой войне как таковой.
И единственным выходом из сложившегося экзистенциального жанрового тупика мне видится снятие неких негласных запретов на юмор в военном кино. Потому что именно юмор, особенно циничный, позволяет создать разрыв между идеологией, нормализацией и непосредственно реальным, обескураживающим жестокостью и неотвратимостью военным опытом. Вопреки первоначальным представлениям, юмор отнюдь не снижает градус ужаса, а наоборот, – только увеличивает.
Об этом (и не только) мое новое видео.
https://youtu.be/XbG1-ZVmtAE
Лайки, репосты, комменты и подписки – всё это приветствуется и сильно помогает. Очень благодарен тем, кто поддерживает мою деятельность в видеоформате.
YouTube
ВОЙНА И ЮМОР В КИНО
Мне кажется, что военное кино, особенно в последние лет 7-10, – это крайне печальное зрелище, растерявшее практически всякий смысл, кроме наиболее прикладного – обслуживания той или иной повестки/идеологии. Что самое мерзкое, а в последние пару лет это особенно…
Прошлые жизни (Селин Сон)
Есть мнение, что самая трагичная любовь – это любовь невзаимная. Признать и принять тот факт, что тот, кого ты любишь не испытывает к тебе аналогичных чувств или испытывает их не в той мере, в какой бы хотелось – очень трудно и больно. Тяжело, грустно и обезоруживающе. Как будто бы абсолютно беззащитного котенка прямо на твоих глазах бросили под колеса набравшего ход внедорожника, а возможностей предотвратить убийство нет совершенно никаких. Но боль и обида проходят, как и уходит разочарование. Появляются новые увлечения, новые интересы, а сама по себе любовь, как выясняется, зачастую, не является чувством, что замыкается на одном, единственно верном и правильном человеке.
Мне же кажется, что самая трагичная и выхолащивающая любовь – это любовь «невоплощенная», та, которая должна была случиться, которая была, но которой как будто бы и не было. Возникшая и угасшая по причинам вполне приземленным, бытовым и пустым, обрекая любящих к бесконечному воспроизведению мертворожденных сценариев возможного, лишая, собственно, возможности на воплощение хотя бы одного из них. «Невоплощенная» любовь оставляет влюбленного с царапающим изнутри чувством «незавершенности», когда тот, следуя внутренним императивам «идеализировал» и «возвеличивал» кого-то, но не сумел увековечить идеализацию ни в одном из существующих форматов – ни в качестве «разочарования», ни в качестве безумной радости от находки.
Любовь по сути своей не выносит бездействия. Едва появившись, основным требованием любви становится беспрекословное стремление к «соединению», исполнению и претворению – невозможно любить так, чтобы не действовать, так как витализм любовного чувства слишком мощен и не дает покоя.
Чувство любви само по себе есть только побуждение, внушающее нам, что мы можем и должны воссоздать целость человеческого существа. Каждый раз, когда в человеческом сердце зажигается эта священная искра, вся стенающая и мучающаяся тварь ждет первого откровения славы сынов Божьих.
«Прошлые жизни», несмотря на свою формальную «добродушность» и «светлую трагичность» видится мне донельзя мрачным и тяжеловесным фильмом о потерянных людях, глубоко встрявших внутри «невоплощенной» любви; замкнутые и одинокие, много молчащие, прячущие собственную разочарованность и ужас перед дальнейшей жизнью, переполненной доверху ужасными перспективами существования в краткосрочной вселенной человеческого бытия, без вариантов «переиграть» и «пересобрать», а только лишь разгребать разбросанные по огромной площади острые камушки «возможного, но не досягаемого». «Прошлые жизни» Селин Сон формулируют эту бессодержательную и бессловесную склизкую пустоту, не прибегая ни к одному из манипулятивных приемов, вполне себе ограничиваясь неторопливым ритмом инстаграмного рилса «для медитаций».
Любовь едва ли не буквально плавает по пространству кадра, но любовь эта не дарит никаких светлых и ярких чувств, свойственных любви «воплощенной» (даже с трагичным концом), наоборот, – каждая сцена переполнена свинцовой трагичностью. В них отсутствует воздух, как и отсутствует жизнь, а давление только повышается, словно «Прошлые жизни» совершают погружение на самое дно океанской впадины без скафандра, позволяя уплотняющемуся столбу воды раздавить себя.
Второй год подряд одним из лучших фильмов года о трагичной повседневности будничных разломов снимает женщина. В 22 году им стал «Солнце мое» – раздавливающая штука об ускользающей памяти и детстве. В 23-м «Прошлые жизни».
Скрывать не буду: мне такая тенденция нравится.
Есть мнение, что самая трагичная любовь – это любовь невзаимная. Признать и принять тот факт, что тот, кого ты любишь не испытывает к тебе аналогичных чувств или испытывает их не в той мере, в какой бы хотелось – очень трудно и больно. Тяжело, грустно и обезоруживающе. Как будто бы абсолютно беззащитного котенка прямо на твоих глазах бросили под колеса набравшего ход внедорожника, а возможностей предотвратить убийство нет совершенно никаких. Но боль и обида проходят, как и уходит разочарование. Появляются новые увлечения, новые интересы, а сама по себе любовь, как выясняется, зачастую, не является чувством, что замыкается на одном, единственно верном и правильном человеке.
Мне же кажется, что самая трагичная и выхолащивающая любовь – это любовь «невоплощенная», та, которая должна была случиться, которая была, но которой как будто бы и не было. Возникшая и угасшая по причинам вполне приземленным, бытовым и пустым, обрекая любящих к бесконечному воспроизведению мертворожденных сценариев возможного, лишая, собственно, возможности на воплощение хотя бы одного из них. «Невоплощенная» любовь оставляет влюбленного с царапающим изнутри чувством «незавершенности», когда тот, следуя внутренним императивам «идеализировал» и «возвеличивал» кого-то, но не сумел увековечить идеализацию ни в одном из существующих форматов – ни в качестве «разочарования», ни в качестве безумной радости от находки.
Любовь по сути своей не выносит бездействия. Едва появившись, основным требованием любви становится беспрекословное стремление к «соединению», исполнению и претворению – невозможно любить так, чтобы не действовать, так как витализм любовного чувства слишком мощен и не дает покоя.
Чувство любви само по себе есть только побуждение, внушающее нам, что мы можем и должны воссоздать целость человеческого существа. Каждый раз, когда в человеческом сердце зажигается эта священная искра, вся стенающая и мучающаяся тварь ждет первого откровения славы сынов Божьих.
«Прошлые жизни», несмотря на свою формальную «добродушность» и «светлую трагичность» видится мне донельзя мрачным и тяжеловесным фильмом о потерянных людях, глубоко встрявших внутри «невоплощенной» любви; замкнутые и одинокие, много молчащие, прячущие собственную разочарованность и ужас перед дальнейшей жизнью, переполненной доверху ужасными перспективами существования в краткосрочной вселенной человеческого бытия, без вариантов «переиграть» и «пересобрать», а только лишь разгребать разбросанные по огромной площади острые камушки «возможного, но не досягаемого». «Прошлые жизни» Селин Сон формулируют эту бессодержательную и бессловесную склизкую пустоту, не прибегая ни к одному из манипулятивных приемов, вполне себе ограничиваясь неторопливым ритмом инстаграмного рилса «для медитаций».
Любовь едва ли не буквально плавает по пространству кадра, но любовь эта не дарит никаких светлых и ярких чувств, свойственных любви «воплощенной» (даже с трагичным концом), наоборот, – каждая сцена переполнена свинцовой трагичностью. В них отсутствует воздух, как и отсутствует жизнь, а давление только повышается, словно «Прошлые жизни» совершают погружение на самое дно океанской впадины без скафандра, позволяя уплотняющемуся столбу воды раздавить себя.
Второй год подряд одним из лучших фильмов года о трагичной повседневности будничных разломов снимает женщина. В 22 году им стал «Солнце мое» – раздавливающая штука об ускользающей памяти и детстве. В 23-м «Прошлые жизни».
Скрывать не буду: мне такая тенденция нравится.
Американское чтиво (Корд Джефферсон)
При обсуждении оскаровских номинантов, самой премии и того, что ее окружает, необходимо помнить, что «Оскар» – это американская премия, оценивающая и смотрящая на мир через призму американского интеллектуала. Собственно, и разнородные «спорные» фильмы, которые туда порой попадают – это ленты, которые несут в себе сугубо «американский заряд», будь то «Операция Арго» про исламистов и солдат из Штатов или целая плеяда различных картин про негров, сексуальных меньшинств и так далее. Можно сколько угодно наезжать на подобного рода приколы, но если взглянуть на список победителей и номинантов различных кинопремий, курируемых условными Михалковыми и прочими престарелыми мужиками, то там вы тоже сможете найти множество фильмов, обслуживающих российскую повестку, или говорящие на темы, которые, например, прогрессивная и открытая к миру девушка из Бруклина совсем не поймет.
Просто так получилось, что «Оскар» в разы масштабнее. Да и в США, насколько мне известно, никто не стремится сделать «американский ответ Холопу/Чебурашке».
Но, при этом, игнорировать этакие «внутриамериканские» картины мне кажется не совсем правильным решением, несмотря на то, что их сложно понять и прочувствовать в полной мере. Как минимум потому, что они, зачастую, дают понимание того, как и в какую сторону будут думать и о чем говорить многие русскоязычные прогрессивные ребяты. Так уж получается, что Россия и США, несмотря на декоративное противопоставление в СМИ и прочих медиа – братья-близнецы с отклонениями в умственном развитии с той лишь разницей, что у каждого из братьев свои болезни. И многие американские болячки и лекарства непременно едут в российскую действительность, искаженные, перекроенные, нелепо встраиваемые, но едут. Как и в обратную сторону многое едет.
Собственно, «Американское чтиво», душевная драмеди про черные трагедии в американской действительности, – это вот как раз такой фильм, который вне своих социальных и культурных контекстов, работает «очень не очень». Но который многое (не)осознанно формулирует.
Нам рассказывают о черном писателе Телониусе Эллисоне, который вырос во вполне себе обычной семье и который имеет сравнительно «не-мейнстримные» взгляды на окружающий мир. Сам он пишет «сложные» книги, однако не имеет той популярности, которой обладают его черные «собратья», что научились умело продавать свою «черность» различным белым людям, которые только и рады потреблять собственные представления о «черном» из гетто.
Однажды ради прикола Телониус садится и за несколько часов под псевдонимом пишет максимально карикатурную «черную» книгу, в которой очень много сленга, много перестрелок и прочего. Его агент рассылает эту книгу издательствам, а те, едва прочитав книгу Телониуса, устремляются к нему с огромными чеками и предложениями экранизировать «честную и правдивую историю черного человека».
Ну, собственно, на этом и строится практически всё повествование и весь юмор – высмеивание «корпоративной толерантности», которая превратилась в позитивный ориентализм.
Интересно, что такой взгляд на «корпоративную толерантность» стал новым «мейнстримом» среди нового поколения черных интеллектуалов, сформировавшихся в пересобранном американском обществе. Джордан Пул штампует такие истории, «Американское чтиво» говорит об этом же, а сколько таких проектов, не выходящих на международный рынок в полной мере – и представить сложно.
В этом смысле формируется удивительный круговорот «высмеивания», за которым наблюдать со стороны по-своему интересно и забавно. Черные режиссеры высмеивают «корпоративную толерантность» – об этом пишут как-бы «самоироничные» «белые» редакторы различных изданий – при этом «белые» редакторы продолжают двигаться по проверенным тропам «инклюзивности», периодически кринжуя и давая повод черным режиссерам снять новый фильм. Встряхнуть, выпить и повторить.
И все в выигрыше.
То есть, сама по себе критика «корпоративности» становится чуть ли основным условием ее существования.
При обсуждении оскаровских номинантов, самой премии и того, что ее окружает, необходимо помнить, что «Оскар» – это американская премия, оценивающая и смотрящая на мир через призму американского интеллектуала. Собственно, и разнородные «спорные» фильмы, которые туда порой попадают – это ленты, которые несут в себе сугубо «американский заряд», будь то «Операция Арго» про исламистов и солдат из Штатов или целая плеяда различных картин про негров, сексуальных меньшинств и так далее. Можно сколько угодно наезжать на подобного рода приколы, но если взглянуть на список победителей и номинантов различных кинопремий, курируемых условными Михалковыми и прочими престарелыми мужиками, то там вы тоже сможете найти множество фильмов, обслуживающих российскую повестку, или говорящие на темы, которые, например, прогрессивная и открытая к миру девушка из Бруклина совсем не поймет.
Просто так получилось, что «Оскар» в разы масштабнее. Да и в США, насколько мне известно, никто не стремится сделать «американский ответ Холопу/Чебурашке».
Но, при этом, игнорировать этакие «внутриамериканские» картины мне кажется не совсем правильным решением, несмотря на то, что их сложно понять и прочувствовать в полной мере. Как минимум потому, что они, зачастую, дают понимание того, как и в какую сторону будут думать и о чем говорить многие русскоязычные прогрессивные ребяты. Так уж получается, что Россия и США, несмотря на декоративное противопоставление в СМИ и прочих медиа – братья-близнецы с отклонениями в умственном развитии с той лишь разницей, что у каждого из братьев свои болезни. И многие американские болячки и лекарства непременно едут в российскую действительность, искаженные, перекроенные, нелепо встраиваемые, но едут. Как и в обратную сторону многое едет.
Собственно, «Американское чтиво», душевная драмеди про черные трагедии в американской действительности, – это вот как раз такой фильм, который вне своих социальных и культурных контекстов, работает «очень не очень». Но который многое (не)осознанно формулирует.
Нам рассказывают о черном писателе Телониусе Эллисоне, который вырос во вполне себе обычной семье и который имеет сравнительно «не-мейнстримные» взгляды на окружающий мир. Сам он пишет «сложные» книги, однако не имеет той популярности, которой обладают его черные «собратья», что научились умело продавать свою «черность» различным белым людям, которые только и рады потреблять собственные представления о «черном» из гетто.
Однажды ради прикола Телониус садится и за несколько часов под псевдонимом пишет максимально карикатурную «черную» книгу, в которой очень много сленга, много перестрелок и прочего. Его агент рассылает эту книгу издательствам, а те, едва прочитав книгу Телониуса, устремляются к нему с огромными чеками и предложениями экранизировать «честную и правдивую историю черного человека».
Ну, собственно, на этом и строится практически всё повествование и весь юмор – высмеивание «корпоративной толерантности», которая превратилась в позитивный ориентализм.
Интересно, что такой взгляд на «корпоративную толерантность» стал новым «мейнстримом» среди нового поколения черных интеллектуалов, сформировавшихся в пересобранном американском обществе. Джордан Пул штампует такие истории, «Американское чтиво» говорит об этом же, а сколько таких проектов, не выходящих на международный рынок в полной мере – и представить сложно.
В этом смысле формируется удивительный круговорот «высмеивания», за которым наблюдать со стороны по-своему интересно и забавно. Черные режиссеры высмеивают «корпоративную толерантность» – об этом пишут как-бы «самоироничные» «белые» редакторы различных изданий – при этом «белые» редакторы продолжают двигаться по проверенным тропам «инклюзивности», периодически кринжуя и давая повод черным режиссерам снять новый фильм. Встряхнуть, выпить и повторить.
И все в выигрыше.
То есть, сама по себе критика «корпоративности» становится чуть ли основным условием ее существования.
Василий Уткин и «около»
Так вышло, что мой путь в каком бы то ни было «творчестве» начался с мечты стать спортивным комментатором. Мне 7 лет, видавшая жизнь однушка в Ивантеевке, пока родители ругаются на кухне, я в одиночестве сижу перед телевизором, смотрю финал ЛЧ в Лужниках и по каким-то непонятным до сих пор причинам очень сильно болею за джентльменов в синем. Как я потом выяснил – это игроки «Челси». И пусть лондонские гении в тот раз проиграли, но в моем сознании вполне конкретно выкристаллизовалось желание однажды оказаться в комментаторской кабине и на всю страну рассказывать о происходящем на зеленой прямоугольной поверхности.
Потом был сравнительно длинный и сравнительно насыщенный маршрут взлетов и глобальных разочарований, безмерной любви к Владимиру Стогниенко и падением всяких надежд после учреждения «Матч ТВ». А потом футбол, как и весь остальной спорт, превратился для меня в увлекательное и эмоционально-выхолащивающее хобби, без каких бы то ни было алканий и устремлений. Да и «Челси», сами знаете, восторгов сейчас не вызывает.
Как ни странно, но несмотря на всю глубокую увлеченность и страстную любовь с недосягаемым «комментаторством», Уткин никогда не находился в числе тех, кто был бы мне интересен – Василий всегда мне казался излишне «взрослым», изначально «недоступным», намеренно язвительным и каким-то не совсем правильным на фоне моих тогдашних кумиров. Очень многое в Василии Уткине для меня было «слишком». Так, по сути, всю свою «детскость», переполненную купленными спортивными газетами и журналами, я и просуществовал, как бы не принимая Уткина, но позволяя тому находиться где-то в зоне моей досягаемости. Как бы «около».
А по-настоящему проникнуться и понять пресловутое «около» я сумел только тогда, когда это самое «около» перестало быть лишь моим (уверен, что не только моим) внутренним ощущением, но стало общеизвестным фактом. Василий Уткин был, по сути, отстранен от комментирования, его коллеги выменяли счастье и гордость быть верным товарищем на ипотечные радости, а он, в свою очередь, оказался в парадоксальной ситуации, где с одной стороны есть уйма регалий, непререкаемый авторитет и уважение, а с другой – необходимо менять жизнь в потенциальном дворце «компромиссов и замалчиваний», на небольшую деревянную хибару в заброшенной деревне спортивного ютуба.
Собственно, и формат комментирования Уткина, который сейчас неосознанно пытается повторить каждый бедолага-комментатор – это тот самый способ оставаться «около». Василий не был футбольным человеком, и это постоянно выпирало из его текстов и репортажей. Компенсировал он недостаток фактуры как раз-таки наблюдением с «около», выбрав вместо констатации реальности изворотливые и заковыристые танцы с русским языком. Он был в этом уникален, посему одинок и по-прежнему «около» остальной, увы, куда менее талантливой и способной «тусовки».
В этом и парадокс жизни и смерти Василия Уткина.
После него остается невероятное множество крылатых выражений и расхожих фраз, в спортивной журналистике едва ли не каждый первый, так или иначе, сталкивался с ним, работал с ним или вырос из его репортажей, наставлений и (без)обидных подколов, а его манера и способ работы изменили спортивную журналистику на русском. У него остается команда «Эгриси» – бедная в плане финансов и намеренно «около» команда, даже в формате медиафутбола бригада, откуда в свет сумело выбраться множество талантливых пацанов. После Василия Уткина остается очень много. «Слишком».
Но при этом он уходит в одиночестве. Сокрушаясь, что не может найти достойного оппонента. Скучая по своему другу Юре Розанову. Оставшись в последние несколько лет без своей непосредственно основной работы. Неоднократно подчеркивая в различных интервью, текстах и видео собственную прекрасную, но грустную участь быть одиноким.
Кажется, что это одиночество, возможно, действительно по-книжному прекрасное, и оказалось той большой ценой за право быть уникальным и «около».
Так вышло, что мой путь в каком бы то ни было «творчестве» начался с мечты стать спортивным комментатором. Мне 7 лет, видавшая жизнь однушка в Ивантеевке, пока родители ругаются на кухне, я в одиночестве сижу перед телевизором, смотрю финал ЛЧ в Лужниках и по каким-то непонятным до сих пор причинам очень сильно болею за джентльменов в синем. Как я потом выяснил – это игроки «Челси». И пусть лондонские гении в тот раз проиграли, но в моем сознании вполне конкретно выкристаллизовалось желание однажды оказаться в комментаторской кабине и на всю страну рассказывать о происходящем на зеленой прямоугольной поверхности.
Потом был сравнительно длинный и сравнительно насыщенный маршрут взлетов и глобальных разочарований, безмерной любви к Владимиру Стогниенко и падением всяких надежд после учреждения «Матч ТВ». А потом футбол, как и весь остальной спорт, превратился для меня в увлекательное и эмоционально-выхолащивающее хобби, без каких бы то ни было алканий и устремлений. Да и «Челси», сами знаете, восторгов сейчас не вызывает.
Как ни странно, но несмотря на всю глубокую увлеченность и страстную любовь с недосягаемым «комментаторством», Уткин никогда не находился в числе тех, кто был бы мне интересен – Василий всегда мне казался излишне «взрослым», изначально «недоступным», намеренно язвительным и каким-то не совсем правильным на фоне моих тогдашних кумиров. Очень многое в Василии Уткине для меня было «слишком». Так, по сути, всю свою «детскость», переполненную купленными спортивными газетами и журналами, я и просуществовал, как бы не принимая Уткина, но позволяя тому находиться где-то в зоне моей досягаемости. Как бы «около».
А по-настоящему проникнуться и понять пресловутое «около» я сумел только тогда, когда это самое «около» перестало быть лишь моим (уверен, что не только моим) внутренним ощущением, но стало общеизвестным фактом. Василий Уткин был, по сути, отстранен от комментирования, его коллеги выменяли счастье и гордость быть верным товарищем на ипотечные радости, а он, в свою очередь, оказался в парадоксальной ситуации, где с одной стороны есть уйма регалий, непререкаемый авторитет и уважение, а с другой – необходимо менять жизнь в потенциальном дворце «компромиссов и замалчиваний», на небольшую деревянную хибару в заброшенной деревне спортивного ютуба.
Собственно, и формат комментирования Уткина, который сейчас неосознанно пытается повторить каждый бедолага-комментатор – это тот самый способ оставаться «около». Василий не был футбольным человеком, и это постоянно выпирало из его текстов и репортажей. Компенсировал он недостаток фактуры как раз-таки наблюдением с «около», выбрав вместо констатации реальности изворотливые и заковыристые танцы с русским языком. Он был в этом уникален, посему одинок и по-прежнему «около» остальной, увы, куда менее талантливой и способной «тусовки».
В этом и парадокс жизни и смерти Василия Уткина.
После него остается невероятное множество крылатых выражений и расхожих фраз, в спортивной журналистике едва ли не каждый первый, так или иначе, сталкивался с ним, работал с ним или вырос из его репортажей, наставлений и (без)обидных подколов, а его манера и способ работы изменили спортивную журналистику на русском. У него остается команда «Эгриси» – бедная в плане финансов и намеренно «около» команда, даже в формате медиафутбола бригада, откуда в свет сумело выбраться множество талантливых пацанов. После Василия Уткина остается очень много. «Слишком».
Но при этом он уходит в одиночестве. Сокрушаясь, что не может найти достойного оппонента. Скучая по своему другу Юре Розанову. Оставшись в последние несколько лет без своей непосредственно основной работы. Неоднократно подчеркивая в различных интервью, текстах и видео собственную прекрасную, но грустную участь быть одиноким.
Кажется, что это одиночество, возможно, действительно по-книжному прекрасное, и оказалось той большой ценой за право быть уникальным и «около».
Новость не из мира кино, но о будущем, которое стало приближаться быстрее, чем казалось ранее.
Чудак из NVIDIA вышел на конференцию в окружении 9 антропоморфных роботов, которые способны воспринимать и повторять человеческие движения, речь и т.д. – то есть, натурально могут, в рамках своих характеристик, научиться вообще всему.
И параллельно NVIDIA выкатили очень мощную чиповую архитектуру, на базе которой эти роботы будут быстро и качественно обучаться, тем самым просто деклассировав любых производителей-конкурентов, поставив тех перед выбором – присоединиться или отлететь.
Постоянно, при появлении подобных новостей и технологий, впадаю в безбожный диссонанс от огромных разрывов на нашем бренном синем шарике – где-то сносят с земли города, голод и беспредел, а где-то в другой ее части возникают технологии, которые в разрезе 10-15 лет кардинально поменяют расклады во всём. А законодательная база, ввиду тех же войн, моральной и политической несостоятельности, и прочих факторов – практически полностью отсутствует.
Такой технологичный Дикий Запад с далекоидущими последствиями.
(можно включить на 1:55:30 и неплохо провести время)
https://www.youtube.com/live/Y2F8yisiS6E?si=rjkKVbTZsePmaNCR
Чудак из NVIDIA вышел на конференцию в окружении 9 антропоморфных роботов, которые способны воспринимать и повторять человеческие движения, речь и т.д. – то есть, натурально могут, в рамках своих характеристик, научиться вообще всему.
И параллельно NVIDIA выкатили очень мощную чиповую архитектуру, на базе которой эти роботы будут быстро и качественно обучаться, тем самым просто деклассировав любых производителей-конкурентов, поставив тех перед выбором – присоединиться или отлететь.
Постоянно, при появлении подобных новостей и технологий, впадаю в безбожный диссонанс от огромных разрывов на нашем бренном синем шарике – где-то сносят с земли города, голод и беспредел, а где-то в другой ее части возникают технологии, которые в разрезе 10-15 лет кардинально поменяют расклады во всём. А законодательная база, ввиду тех же войн, моральной и политической несостоятельности, и прочих факторов – практически полностью отсутствует.
Такой технологичный Дикий Запад с далекоидущими последствиями.
(можно включить на 1:55:30 и неплохо провести время)
https://www.youtube.com/live/Y2F8yisiS6E?si=rjkKVbTZsePmaNCR
YouTube
GTC March 2024 Keynote with NVIDIA CEO Jensen Huang
Watch NVIDIA CEO Jensen Huang’s GTC keynote to catch all the announcements on AI advances that are shaping our future.
Dive into the announcements and discover more content at https://www.nvidia.com/gtc.
Follow NVIDIA on X (formerly Twitter):
https://t…
Dive into the announcements and discover more content at https://www.nvidia.com/gtc.
Follow NVIDIA on X (formerly Twitter):
https://t…
На фоне больших трагедий неизменно встает вопрос «правильного» выражения скорби и «правильного» горевания. Человек может начать оценивать свое восприятие горя не через призму собственных ощущений, взглядов и устройства психики, а как бы со стороны, рассматривая с точки зрения конвенционально-правильного или довлеющего в обществе способа проживания трагедии. Как писал в своей книге Сергей Мохов: «выражение скорби становится формой самообъективизации. Каждый должен испытывать на себе давление или угрозу».
И в вареве безумных потрясений всегда существует большой риск либо начать пристально всматриваться в то, как проживает горе другой человек, извергая на него потоки оскорблений, в случае, если он делает что-то не так, как «надо», либо, что еще хуже – смотреть на себя и создавать ложную идентичность, выдающую ту, «правильную» и «нужную» скорбь, тем самым оберегая себя от нападок со стороны «моралистов» или других представителей разнородных социальных групп, но обрекая на самобичевание и внутренний разрыв с самим собой.
Хотелось бы попросить ту крохотную (особенно, в сравнении с невероятными потоками грязного трафика вокруг) группу читающих меня людей – проживайте ужас так, как считаете нужным и так, как чувствуете, ибо нет и не будет универсально рецепта проживания трагедии. Апатия, равнодушие, парализованность, страх, (со)страдание, другие чувства и эмоции – это не то, за что нужно себя корить или нападать на остальных, упрекая в недостаточности/неправильности/людоедстве и пр.
Не стесняйтесь говорить об этом и помогать говорить другим. Поддерживайте и дарите любовь. Не плодите ненависть в себе и вокруг себя, друзья.
Тем, кого затронула эта трагедия – соболезнования и много сил, дабы пережить этот ужас.
Сбор на помощь семьям погибших, семьям пострадавших и пострадавшим при теракте в «Крокус Сити Холл»:
https://sbor.redcross.ru/
И в вареве безумных потрясений всегда существует большой риск либо начать пристально всматриваться в то, как проживает горе другой человек, извергая на него потоки оскорблений, в случае, если он делает что-то не так, как «надо», либо, что еще хуже – смотреть на себя и создавать ложную идентичность, выдающую ту, «правильную» и «нужную» скорбь, тем самым оберегая себя от нападок со стороны «моралистов» или других представителей разнородных социальных групп, но обрекая на самобичевание и внутренний разрыв с самим собой.
Хотелось бы попросить ту крохотную (особенно, в сравнении с невероятными потоками грязного трафика вокруг) группу читающих меня людей – проживайте ужас так, как считаете нужным и так, как чувствуете, ибо нет и не будет универсально рецепта проживания трагедии. Апатия, равнодушие, парализованность, страх, (со)страдание, другие чувства и эмоции – это не то, за что нужно себя корить или нападать на остальных, упрекая в недостаточности/неправильности/людоедстве и пр.
Не стесняйтесь говорить об этом и помогать говорить другим. Поддерживайте и дарите любовь. Не плодите ненависть в себе и вокруг себя, друзья.
Тем, кого затронула эта трагедия – соболезнования и много сил, дабы пережить этот ужас.
Сбор на помощь семьям погибших, семьям пострадавших и пострадавшим при теракте в «Крокус Сити Холл»:
https://sbor.redcross.ru/
sbor.redcross.ru
Помощь пострадавшим и семьям погибших при теракте в «Крокус Сити Холл»
Российский Красный Крест - организация, которая помогает людям, оказавшимся в трудной ситуации. Ваша помощь может изменить чью-то жизнь
Убийцы цветочной луны
Есть три популярных формата взаимоотношений с такой непонятной, размытой, но парадоксально ощутимой штукой под названием «ВЕЧНОСТЬ».
Первый, самый распространенный вариант – это «проигрыш по факту рождения». Тягучая масса из миллиардов разномастных судеб, аккуратно размазанная по поверхности планеты-шарика, ежедневно засасывается в неприглядно-черный космос без шансов на малейшие крохи оставленных воспоминаний или смутных реминисценций. «ВЕЧНОСТЬ» просто всасывает значительную часть убогих карьеристов, смешных киников, продавцов, лакеев инфобизнеса и многих других. Этот вариант подразумевает максимально односторонние отношения, где есть холодная тьма и есть светлое пятнышко, отчаянно веровавшее в собственную значимость.
Второй – это принудительно заставить «ВЕЧНОСТЬ» тебя уважать. Вспыхнуть настолько ярко и бессовестно, что последующие годы, хоть ты жив, хоть ты мертв, «ВЕЧНОСТЬ» обязана нести груз твоей истории в холщовом мешочке с другими светлячками. Формат таких взаимоотношений зиждется на своеобразном безумии, готовности разогнаться и на полной скорости стукнуться лбом в огромную лампу-Солнце.
А третий – это постепенное затухание. Одновременно самый выгодный, но и самый печальный вид взаимоотношений с «ВЕЧНОСТЬЮ». Выгодный он потому, что эта «ВЕЧНОСТЬ» все-таки принимает твою историю и сохраняет, не требуя безумных подвигов, только стабильности. Печальной же такую участь делает сам факт постепенного «затухания» – величие и магия понемногу меркнут, а окружающий мрак бесконечного отсутствия всякого смысла оказывается всё ближе и ближе, пока не заглотит свет полностью.
То, что происходит последние годы с Мартином Скорсезе – это отличный пример как раз третьей категории. Медленного, величественного, красивого, но все-таки угасания. И «Убийцы цветочной луны» едва ли могут быть отделимы от нарратива взаимоотношений Скорсезе с «ВЕЧНОСТЬЮ» и временем, наоборот, такая связка «время-нарратив-фильм» в данном случае позволяет отыскать некий смысл и нужность подобного рода ленты.
Понятное дело, что словами про «некий смысл и нужность ленты» можно довольно легко подставиться. Ведь, в сущности, любой фильм, если он не выполняет конкретных задач, – пропагандистких или дидактических, например – бессмысленный. Сам по себе кинематограф с точки зрения прикладной и приземленной пользы – такая себе штука, непонятная и малозначимая. В конце концов, если бы никогда не существовало, например, фильма «Dead End» Димы Барченкова, то…ничего бы не поменялось. Так что, да, стоит произвести оговорку, что слова про «некий смысл и нужность» в данном случае работают сугубо в контексте обсуждения фильмографии Скорсезе и только в нем.
Так вот, «Убийцы цветочной луны» в рамках пресловутой фильмографии Мартина Скорсезе – это довольно показательное и важное кино, которое очень многое говорит не столько о самом себе, сколько о кондициях своего создателя. Великий дедушка последние лет так восемь-десять пребывает в этаком состоянии эмбрионального блаженства, плещась в мутных и скуловоротно-пахнущих отходах собственного величия и любви к кинематографу, чем дальше, тем сильнее забывая о том, кому снимаемое им кино вообще предназначается. А правда в том, что оно не предназначается, собственно, никому, кроме самого Мартина и тех мощнейших инерционных сил монументального прошлого, которые режиссер в годы своей молодости и зрелости, привел в движение.
«Убийцы цветочной луны», в этом смысле, – ярче других последних фильмов дедушки демонстрирует его тотальную оторванность от мирских проблем и бытовых необходимостей. В конце концов, человек на последние два фильма потратил 350 миллионов долларов, не отбил их, но при этом не сияет на треш-стримах нижнего интернета, выполняя жуткие вещи за 500 рублей, надеясь насобирать на возврат долга.
А, значит, все у него хорошо. Заслужил, что тут скажешь. Но фильмы его смотреть – занятие не самое увлекательное.
Есть три популярных формата взаимоотношений с такой непонятной, размытой, но парадоксально ощутимой штукой под названием «ВЕЧНОСТЬ».
Первый, самый распространенный вариант – это «проигрыш по факту рождения». Тягучая масса из миллиардов разномастных судеб, аккуратно размазанная по поверхности планеты-шарика, ежедневно засасывается в неприглядно-черный космос без шансов на малейшие крохи оставленных воспоминаний или смутных реминисценций. «ВЕЧНОСТЬ» просто всасывает значительную часть убогих карьеристов, смешных киников, продавцов, лакеев инфобизнеса и многих других. Этот вариант подразумевает максимально односторонние отношения, где есть холодная тьма и есть светлое пятнышко, отчаянно веровавшее в собственную значимость.
Второй – это принудительно заставить «ВЕЧНОСТЬ» тебя уважать. Вспыхнуть настолько ярко и бессовестно, что последующие годы, хоть ты жив, хоть ты мертв, «ВЕЧНОСТЬ» обязана нести груз твоей истории в холщовом мешочке с другими светлячками. Формат таких взаимоотношений зиждется на своеобразном безумии, готовности разогнаться и на полной скорости стукнуться лбом в огромную лампу-Солнце.
А третий – это постепенное затухание. Одновременно самый выгодный, но и самый печальный вид взаимоотношений с «ВЕЧНОСТЬЮ». Выгодный он потому, что эта «ВЕЧНОСТЬ» все-таки принимает твою историю и сохраняет, не требуя безумных подвигов, только стабильности. Печальной же такую участь делает сам факт постепенного «затухания» – величие и магия понемногу меркнут, а окружающий мрак бесконечного отсутствия всякого смысла оказывается всё ближе и ближе, пока не заглотит свет полностью.
То, что происходит последние годы с Мартином Скорсезе – это отличный пример как раз третьей категории. Медленного, величественного, красивого, но все-таки угасания. И «Убийцы цветочной луны» едва ли могут быть отделимы от нарратива взаимоотношений Скорсезе с «ВЕЧНОСТЬЮ» и временем, наоборот, такая связка «время-нарратив-фильм» в данном случае позволяет отыскать некий смысл и нужность подобного рода ленты.
Понятное дело, что словами про «некий смысл и нужность ленты» можно довольно легко подставиться. Ведь, в сущности, любой фильм, если он не выполняет конкретных задач, – пропагандистких или дидактических, например – бессмысленный. Сам по себе кинематограф с точки зрения прикладной и приземленной пользы – такая себе штука, непонятная и малозначимая. В конце концов, если бы никогда не существовало, например, фильма «Dead End» Димы Барченкова, то…ничего бы не поменялось. Так что, да, стоит произвести оговорку, что слова про «некий смысл и нужность» в данном случае работают сугубо в контексте обсуждения фильмографии Скорсезе и только в нем.
Так вот, «Убийцы цветочной луны» в рамках пресловутой фильмографии Мартина Скорсезе – это довольно показательное и важное кино, которое очень многое говорит не столько о самом себе, сколько о кондициях своего создателя. Великий дедушка последние лет так восемь-десять пребывает в этаком состоянии эмбрионального блаженства, плещась в мутных и скуловоротно-пахнущих отходах собственного величия и любви к кинематографу, чем дальше, тем сильнее забывая о том, кому снимаемое им кино вообще предназначается. А правда в том, что оно не предназначается, собственно, никому, кроме самого Мартина и тех мощнейших инерционных сил монументального прошлого, которые режиссер в годы своей молодости и зрелости, привел в движение.
«Убийцы цветочной луны», в этом смысле, – ярче других последних фильмов дедушки демонстрирует его тотальную оторванность от мирских проблем и бытовых необходимостей. В конце концов, человек на последние два фильма потратил 350 миллионов долларов, не отбил их, но при этом не сияет на треш-стримах нижнего интернета, выполняя жуткие вещи за 500 рублей, надеясь насобирать на возврат долга.
А, значит, все у него хорошо. Заслужил, что тут скажешь. Но фильмы его смотреть – занятие не самое увлекательное.
Мы всем чужие
Одна из самых привлекательных черт современных итераций религиозных течений – это их способность сделать что-то невероятно болезненное, выхолащивающее и, местами, мерзкое – невероятно красивым. Особенно контрастно это проявляется на кладбищах. Вокруг неисчислимое множество закопанных в землю тел, большинство из которых разложились и растеряли свой первоначальный вид. С серо-черных памятников взирают мертвыми глазами еще живые на момент съемки люди. Улыбаются, серьезно смотрят, хмуро косятся. Мертвые. Периодически проходят мимо уменьшившиеся под грузом горя старики, по ночам приваливают мародеры, а где-то вне поля зрения обязательно лаются и завывают между собой бродячие собаки.
Но над всем этим покосившимся несчастьем незримо присутствует Б-г, который окружающее промозглое запустение, так сказать, царство мрака и смерти, освещает необычным светом присутствия некоего замысла, космического предназначения. Мертвые перестают быть просто распадающимися постепенно телами, что отмотали свой срок под регулярно встающим на горизонте солнышком. И становятся божьими сыновьями/дочерьми, отправившимися в лучший из миров.
Есть в этом красота.
Кино же в этом смысле может быть даже лучше религии. Как минимум потому, что кинематограф не нуждается в существовании вышеописанных противоречий между мирским и божественным, ужасным и красивым. Кинематограф запросто может создать удивительно-красивый мир, до отказа заполненный болью. А смотреть на это будет парадоксально приятно. Такой эстетичный, сладкий и мерцающий под звездным небом бассейн с крокодилами.
«Мы всем чужие» как раз такое кино. Невероятно болезненное, грустное и обволакивающее. Но, которое, однако, никак не получится назвать мрачным или тяжелым, потому что оно таковым не является. Корневым условием существования фильмов таких, как «Мы всем чужие» – это концентрация не на самом «реальном ужасе» (трагедиях, потерях, смертях), а на эмоциях и чувствах, местами глобальных и удушающих, а иногда – едва ощутимых и сквозняком пролетающих. Фильм из этой категории – «Солнце мое», который сложно смотреть, хотя формально это просто хорошо смонтированные архивные видео с Полом Мескалем в роли бати.
Ну посмотрел ты, как дочка с отцом отдыхала в Турции. Почему опустошение в глазах, Ержан?
Забавно, что Пол Мескал – человек с лицом французского бульдога, уверовавшего, что он человек, кажется, идеальный актер для подобного рода «трагично-чувствительного» кино, требующего от актеров не столько «игры», сколько существования в кадре. Бескрайне-трагичного, скребущего и глядящего куда-то за пределы человеческих пределов существования. И в «Мы всем чужие» к нему присоединяется неожиданный для такого амплуа Эндрю Скотт, который, по карьерной инерции, продолжает сверкать гладким и стройным телом, но в большинстве своем буквально высверливает дыру в груди взглядом, что переполнен монументальных размеров печалью.
Формально бессобытийное, медленное и лишенное глобальных внешних конфликтов «Мы всем чужие», подхватывает, кажется, сложившийся тренд на препарирование будничных разломов повседневной сутолоки. Bыводя на передний план незначительных людей со вполне ординарными судьбами, проблемами и трагедиями. И если религия в сути своей дарует обещание однажды избавить от сжирающего космического холода непреходящего одиночества, то подобного рода фильмы дают другое – помогают найти свою красоту в пребывании внутри маленького и хрупкого организма, неловко бултыхающегося на днище темной вечности.
Одна из самых привлекательных черт современных итераций религиозных течений – это их способность сделать что-то невероятно болезненное, выхолащивающее и, местами, мерзкое – невероятно красивым. Особенно контрастно это проявляется на кладбищах. Вокруг неисчислимое множество закопанных в землю тел, большинство из которых разложились и растеряли свой первоначальный вид. С серо-черных памятников взирают мертвыми глазами еще живые на момент съемки люди. Улыбаются, серьезно смотрят, хмуро косятся. Мертвые. Периодически проходят мимо уменьшившиеся под грузом горя старики, по ночам приваливают мародеры, а где-то вне поля зрения обязательно лаются и завывают между собой бродячие собаки.
Но над всем этим покосившимся несчастьем незримо присутствует Б-г, который окружающее промозглое запустение, так сказать, царство мрака и смерти, освещает необычным светом присутствия некоего замысла, космического предназначения. Мертвые перестают быть просто распадающимися постепенно телами, что отмотали свой срок под регулярно встающим на горизонте солнышком. И становятся божьими сыновьями/дочерьми, отправившимися в лучший из миров.
Есть в этом красота.
Кино же в этом смысле может быть даже лучше религии. Как минимум потому, что кинематограф не нуждается в существовании вышеописанных противоречий между мирским и божественным, ужасным и красивым. Кинематограф запросто может создать удивительно-красивый мир, до отказа заполненный болью. А смотреть на это будет парадоксально приятно. Такой эстетичный, сладкий и мерцающий под звездным небом бассейн с крокодилами.
«Мы всем чужие» как раз такое кино. Невероятно болезненное, грустное и обволакивающее. Но, которое, однако, никак не получится назвать мрачным или тяжелым, потому что оно таковым не является. Корневым условием существования фильмов таких, как «Мы всем чужие» – это концентрация не на самом «реальном ужасе» (трагедиях, потерях, смертях), а на эмоциях и чувствах, местами глобальных и удушающих, а иногда – едва ощутимых и сквозняком пролетающих. Фильм из этой категории – «Солнце мое», который сложно смотреть, хотя формально это просто хорошо смонтированные архивные видео с Полом Мескалем в роли бати.
Ну посмотрел ты, как дочка с отцом отдыхала в Турции. Почему опустошение в глазах, Ержан?
Забавно, что Пол Мескал – человек с лицом французского бульдога, уверовавшего, что он человек, кажется, идеальный актер для подобного рода «трагично-чувствительного» кино, требующего от актеров не столько «игры», сколько существования в кадре. Бескрайне-трагичного, скребущего и глядящего куда-то за пределы человеческих пределов существования. И в «Мы всем чужие» к нему присоединяется неожиданный для такого амплуа Эндрю Скотт, который, по карьерной инерции, продолжает сверкать гладким и стройным телом, но в большинстве своем буквально высверливает дыру в груди взглядом, что переполнен монументальных размеров печалью.
Формально бессобытийное, медленное и лишенное глобальных внешних конфликтов «Мы всем чужие», подхватывает, кажется, сложившийся тренд на препарирование будничных разломов повседневной сутолоки. Bыводя на передний план незначительных людей со вполне ординарными судьбами, проблемами и трагедиями. И если религия в сути своей дарует обещание однажды избавить от сжирающего космического холода непреходящего одиночества, то подобного рода фильмы дают другое – помогают найти свою красоту в пребывании внутри маленького и хрупкого организма, неловко бултыхающегося на днище темной вечности.
И еще рекомендую прочитать один из самых больших (не в смысле кол-ва символов, а в смысле насыщенности и болезненности) текстов Василия Уткина, который способен действовать, как самая настоящая терапия.
Впервые я прочитал этот текст еще будучи малолетним щеглом. Восхитился искренностью. Тем, как красиво это написано. Но полноценно не проникся. Тогда я еще не столкнулся с горечью расставания и обескураживающей слабостью, приходящей после разрыва, зато был донельзя уверен, что подобные сюжеты точно не про меня. Ни сегодня, ни через десять лет. Потому что я обязательно сразу найду "ту самую", проживу с ней долго и счастливо, а наша старость будет выглядеть словно пасторальные пейзажи с картин малоизвестных авторов.
Повзрослев же, подобный текст читается совершенно иначе. Как задушевный разговор с другом, которого у тебя никогда не было. Он позволяет себе грустить, быть слабым, уязвимым, большим, но хрупким, – значит, и ты можешь. Без лишней шелухи и ненужных сентиментальностей: просто посидеть, погрустить и пойти дальше.
Замечательный текст.
https://m.sports.ru/tribuna/blogs/utkin/89784.html
Впервые я прочитал этот текст еще будучи малолетним щеглом. Восхитился искренностью. Тем, как красиво это написано. Но полноценно не проникся. Тогда я еще не столкнулся с горечью расставания и обескураживающей слабостью, приходящей после разрыва, зато был донельзя уверен, что подобные сюжеты точно не про меня. Ни сегодня, ни через десять лет. Потому что я обязательно сразу найду "ту самую", проживу с ней долго и счастливо, а наша старость будет выглядеть словно пасторальные пейзажи с картин малоизвестных авторов.
Повзрослев же, подобный текст читается совершенно иначе. Как задушевный разговор с другом, которого у тебя никогда не было. Он позволяет себе грустить, быть слабым, уязвимым, большим, но хрупким, – значит, и ты можешь. Без лишней шелухи и ненужных сентиментальностей: просто посидеть, погрустить и пойти дальше.
Замечательный текст.
https://m.sports.ru/tribuna/blogs/utkin/89784.html
"Падение империи" Гарланда – просто пиздец.
На днях распишу про него.
Сходите в кино по возможности.
На днях распишу про него.
Сходите в кино по возможности.
«Падение империи» / «Гражданская война»
Часть 1.
К Алексу Гарланду имеется своеобразное отношение как у критиков, так и у простых зрителей. Его аутичные, лишенные всякого сострадания и прочих простых человеческих эмоций проекты, способны пугать, напрягать, восхищать – и всё это одновременно. Это обескураживает.
По мере своего, скажем так, развития Гарланд стремительно превращается в бездушную, холодную машину, снимая отталкивающие, безрадостные и лишенные «жизни» фильмы. Если в «Из машины» сердце человека, сбивчиво и тяжело, но билось. То в «Роде мужском» мы уже наблюдали замогильные рассуждения киборга, разорвавшего последние остатки отношений с так называемым «человеческим».
В целом, есть такое ощущение, что подобная авторская оптика – это едва ли не единственный честный способ художественно отражать реальность такой, какой она является. Если, конечно, такая потребность имеется. Так или иначе, но аутично-невзаимные отношения Гарланда с реальностью – это идеальный союз для осуществления большого высказывания в рамках текущего не менее аутично-невзаимного времени. Коронавирус, войны, правый фашизм, левый фашизм, ИИ, постправда, дофаминовая наркомания – жирное ебало машиниста поезда «цивилизация» сменилось на жуткую гримасу отчаяния на засаленном лице продавщицы круглосуточного ларька. И надо выбирать, за кого ты.
Ибо особенность эпохи в том, что она презирает отстраненность. Как бы примордиально запрещая «не выбирать», наоборот, требуя парадоксального эмоционального вовлечения. Не то что бы искреннего, но вполне правдоподобного – степень же искренности зависит сугубо от уровня отчаяния отдельно взятого человека и дозировок идеологической тяжеловесности. Но аутичное кино Гарланда из раза в раз вступает в прямой конфликт с директивой «нельзя не выбирать». Там, где требуется выбор – Гарланд отстраняется.
И это работает.
Короче. «Падение империи» (Гражданская война) я ждал.
История про развернувшуюся в Штатах гражданскую войну, несмотря на номинальную локальность, со старта воспринимается гораздо шире, чем может показаться. Учитывая, что большая часть планеты едва ли осознанно, но выбрало США «смотрящим» за капиталистической хатой, то и американские контексты вмиг становятся практически общечеловеческими, – то, что произойдет в стране с неоновыми кинематографичными забегаловками при заправках отразится на всех нас. Ну вот так вышло.
Да, собственно, и Гарланд – не американец. Он родился в стране с замечательным футболом, в столице, переполненной деньгами благополучных руководителей неблагополучных стран, в культуре, где, кажется, на природном уровне презирают вкусную еду. Не американец короче. Посему и «Гражданская война» – это взгляд со стороны того, кто посмотрел вокруг и понял, что единственный способ понимать окружающее – представлять и фантазировать ужасное.
Получается, что «Гражданская война» – хороший фильм? Так, что ли?
Ну. Не совсем.
Часть 1.
К Алексу Гарланду имеется своеобразное отношение как у критиков, так и у простых зрителей. Его аутичные, лишенные всякого сострадания и прочих простых человеческих эмоций проекты, способны пугать, напрягать, восхищать – и всё это одновременно. Это обескураживает.
По мере своего, скажем так, развития Гарланд стремительно превращается в бездушную, холодную машину, снимая отталкивающие, безрадостные и лишенные «жизни» фильмы. Если в «Из машины» сердце человека, сбивчиво и тяжело, но билось. То в «Роде мужском» мы уже наблюдали замогильные рассуждения киборга, разорвавшего последние остатки отношений с так называемым «человеческим».
В целом, есть такое ощущение, что подобная авторская оптика – это едва ли не единственный честный способ художественно отражать реальность такой, какой она является. Если, конечно, такая потребность имеется. Так или иначе, но аутично-невзаимные отношения Гарланда с реальностью – это идеальный союз для осуществления большого высказывания в рамках текущего не менее аутично-невзаимного времени. Коронавирус, войны, правый фашизм, левый фашизм, ИИ, постправда, дофаминовая наркомания – жирное ебало машиниста поезда «цивилизация» сменилось на жуткую гримасу отчаяния на засаленном лице продавщицы круглосуточного ларька. И надо выбирать, за кого ты.
Ибо особенность эпохи в том, что она презирает отстраненность. Как бы примордиально запрещая «не выбирать», наоборот, требуя парадоксального эмоционального вовлечения. Не то что бы искреннего, но вполне правдоподобного – степень же искренности зависит сугубо от уровня отчаяния отдельно взятого человека и дозировок идеологической тяжеловесности. Но аутичное кино Гарланда из раза в раз вступает в прямой конфликт с директивой «нельзя не выбирать». Там, где требуется выбор – Гарланд отстраняется.
И это работает.
Короче. «Падение империи» (Гражданская война) я ждал.
История про развернувшуюся в Штатах гражданскую войну, несмотря на номинальную локальность, со старта воспринимается гораздо шире, чем может показаться. Учитывая, что большая часть планеты едва ли осознанно, но выбрало США «смотрящим» за капиталистической хатой, то и американские контексты вмиг становятся практически общечеловеческими, – то, что произойдет в стране с неоновыми кинематографичными забегаловками при заправках отразится на всех нас. Ну вот так вышло.
Да, собственно, и Гарланд – не американец. Он родился в стране с замечательным футболом, в столице, переполненной деньгами благополучных руководителей неблагополучных стран, в культуре, где, кажется, на природном уровне презирают вкусную еду. Не американец короче. Посему и «Гражданская война» – это взгляд со стороны того, кто посмотрел вокруг и понял, что единственный способ понимать окружающее – представлять и фантазировать ужасное.
Получается, что «Гражданская война» – хороший фильм? Так, что ли?
Ну. Не совсем.
«Падение империи» / «Гражданская война»
Часть 2.
В сущности, фильм Алекса Гарланда состоит из двух разных частей.
Первая – это роуд-муви. Такой не самый увлекательный и не самый интересный роуд-муви. Несколько фотожурналистов на закате гражданской войны сели в машину и поехали в Белый дом, чтобы взять интервью у президента и сфотографировать его. Но нужно поторопиться. Скоро президента убьют солдаты армии сопротивления. И никакого тебе эксклюзива.
Роуд-муви концептуально требует хорошо прописанных и интересных персонажей. В противном случае, живые люди станут едва отличимыми от бездушных нпс, которые перемещаются из точки «А» в точку Б», чтобы потом очутиться в точке «В». У «Гражданской войны» герои именно такие – бездушные, безликие, карикатурные воплотители злой воли демиурга Гарланда. Мудрые деды, комичные страдальцы, ледяная женщина с болью внутри, наивный ребенок – все тут, все на месте. И все они катаются по идеально ровным дорогам, среди лесов, небоскребов и пригородных двухэтажных райончиков. А над головой летают бомбы.
Война все-таки.
И вторая часть «Гражданской войны» – это, собственно, война.
Я неоднократно на просторах этого широко известного в узких кругах блога говорил о том, что выискивание больших нарративов и героических сюжетов в войне – это плохой подход. Таким образом война нормализуется, становясь плацдармом для муштровки всевозможных технических и сценарных изысканий. Да и представление о войне, как о большом, величественном нарративе противостояния добра со злом исключает из формулы самый важный аспект любой войны – тотальное расчеловечивание, что ровным слоем ложится на повседневность, которой война по прошествии времени становится. БПЛА, врезающиеся в заводы, будничные рассуждения о грядущей мобилизации, новостные заголовки об очередных смертях от ударов по жилым домам, ежесекундные появления новых высказываний о революционерах и бандитах, жизнь, смерть, поиск врагов, потеря друзей – все это всегда, с небольшими разночтениями, со временем становится смутным фоном. Аутично-невзаимное время.
В «Гражданской войне» у Гарланда прекрасно получилось обрисовать, оформить вот эту военную повседневность, – с полиэтиленом вместо восприятия, робкой абстракцией вместо реального ужаса – в рамках которой герои существуют. Президент заунывно вещает с экрана про неминуемую победу, люди обедают, сидя на капоте внедорожника и смотрят, как на горизонте летят снаряды, а тем временем дружные соседи с разными взглядами внезапно осознают необходимость устранить инакомыслие друг в друге.
Если в той части, где необходимо прописывать персонажей для их успешного взаимодействия от Гарланда требовалось то самое «простое человеческое», которое он по пути успешно растерял. То вот в описании войны «простое человеческое» могло только помешать, ибо риск споткнуться и провалиться в выискивание неких романтических/добрых/живых сюжетов – весьма велик. Абстрагировавшийся Гарланд успешно избежал этих провалов, собрав контрастную мозаику расчеловечивания, что находит свое проявление в самых разных ситуациях.
///
За последние несколько лет формат чувственности значительно изменился. Да и мир тоже. «Гражданская война» Гарланда становится значимым артефактом этого времени, – бесчувственным, пластмассовым объективом, смотрящим на реальность – не осуждающим, не сострадающим, просто фиксирующим.
Нынче регулярно возникают нелепые формулировки по типу «ВАЖНОЕ КИНО»/ «ВАЖНАЯ КНИГА» / «НЕОБХОДИМАЯ ПЕСНЯ» – люди отчаянно выискивают последние остатки прошлых эмоций и пытаются наложить их на настоящее. Как дети радуются незначительным находкам и бегут всем вокруг показывать. Взрослые улыбаются, хвалят, гладят по голове. А завтра ребенок найдет новое незначительное, но ВАЖНОЕ. А взрослые снова похвалят.
Поэтому не очень хочу говорить о важности «Гражданской войны», хотя это, безусловно, большой и знаковый фильм. Оно просто достаточно настоящее и мне этого с лихвой хватило.
Часть 2.
В сущности, фильм Алекса Гарланда состоит из двух разных частей.
Первая – это роуд-муви. Такой не самый увлекательный и не самый интересный роуд-муви. Несколько фотожурналистов на закате гражданской войны сели в машину и поехали в Белый дом, чтобы взять интервью у президента и сфотографировать его. Но нужно поторопиться. Скоро президента убьют солдаты армии сопротивления. И никакого тебе эксклюзива.
Роуд-муви концептуально требует хорошо прописанных и интересных персонажей. В противном случае, живые люди станут едва отличимыми от бездушных нпс, которые перемещаются из точки «А» в точку Б», чтобы потом очутиться в точке «В». У «Гражданской войны» герои именно такие – бездушные, безликие, карикатурные воплотители злой воли демиурга Гарланда. Мудрые деды, комичные страдальцы, ледяная женщина с болью внутри, наивный ребенок – все тут, все на месте. И все они катаются по идеально ровным дорогам, среди лесов, небоскребов и пригородных двухэтажных райончиков. А над головой летают бомбы.
Война все-таки.
И вторая часть «Гражданской войны» – это, собственно, война.
Я неоднократно на просторах этого широко известного в узких кругах блога говорил о том, что выискивание больших нарративов и героических сюжетов в войне – это плохой подход. Таким образом война нормализуется, становясь плацдармом для муштровки всевозможных технических и сценарных изысканий. Да и представление о войне, как о большом, величественном нарративе противостояния добра со злом исключает из формулы самый важный аспект любой войны – тотальное расчеловечивание, что ровным слоем ложится на повседневность, которой война по прошествии времени становится. БПЛА, врезающиеся в заводы, будничные рассуждения о грядущей мобилизации, новостные заголовки об очередных смертях от ударов по жилым домам, ежесекундные появления новых высказываний о революционерах и бандитах, жизнь, смерть, поиск врагов, потеря друзей – все это всегда, с небольшими разночтениями, со временем становится смутным фоном. Аутично-невзаимное время.
В «Гражданской войне» у Гарланда прекрасно получилось обрисовать, оформить вот эту военную повседневность, – с полиэтиленом вместо восприятия, робкой абстракцией вместо реального ужаса – в рамках которой герои существуют. Президент заунывно вещает с экрана про неминуемую победу, люди обедают, сидя на капоте внедорожника и смотрят, как на горизонте летят снаряды, а тем временем дружные соседи с разными взглядами внезапно осознают необходимость устранить инакомыслие друг в друге.
Если в той части, где необходимо прописывать персонажей для их успешного взаимодействия от Гарланда требовалось то самое «простое человеческое», которое он по пути успешно растерял. То вот в описании войны «простое человеческое» могло только помешать, ибо риск споткнуться и провалиться в выискивание неких романтических/добрых/живых сюжетов – весьма велик. Абстрагировавшийся Гарланд успешно избежал этих провалов, собрав контрастную мозаику расчеловечивания, что находит свое проявление в самых разных ситуациях.
///
За последние несколько лет формат чувственности значительно изменился. Да и мир тоже. «Гражданская война» Гарланда становится значимым артефактом этого времени, – бесчувственным, пластмассовым объективом, смотрящим на реальность – не осуждающим, не сострадающим, просто фиксирующим.
Нынче регулярно возникают нелепые формулировки по типу «ВАЖНОЕ КИНО»/ «ВАЖНАЯ КНИГА» / «НЕОБХОДИМАЯ ПЕСНЯ» – люди отчаянно выискивают последние остатки прошлых эмоций и пытаются наложить их на настоящее. Как дети радуются незначительным находкам и бегут всем вокруг показывать. Взрослые улыбаются, хвалят, гладят по голове. А завтра ребенок найдет новое незначительное, но ВАЖНОЕ. А взрослые снова похвалят.
Поэтому не очень хочу говорить о важности «Гражданской войны», хотя это, безусловно, большой и знаковый фильм. Оно просто достаточно настоящее и мне этого с лихвой хватило.
Так, друзья. Привет!
Пару недель в сети появился трейлер фильма «Вдохновение» – полнометражный дебют Константина Еронина, чудака из Великого Новгорода, который до этого снял коротыш «Purgatorium», выигравший кучу самых разных наград (если не видели – посмотрите, он лежит в свободном доступе). Еще недавно сделал клип «Сказки» для Хаски. Что меня смущает в данной истории, так это количество просмотров на трейлере (мало!), количество восхищенных комментариев и постов (мало!), количество обсуждений и ждущих это кино в кинотеатрах (мало!).
При том, что трейлер и синопсис выглядят, мягко говоря, многообещающе. Такая густая, черно-белая клаустрофобная история, окутанная парами русского фольклора внутри локаций Великого Новгорода – города, что (пока что) слабо представлен на ру-кинематографической карте.
Оператором значится Егор Панковский – личность в узких кругах культовая. Мужик живет в Японии и на протяжении многих лет ведет удивительно полезный и крутой канал на YouTube, благодаря которому – я в этом убежден – огромное количество людей (и я в том числе): а) полюбили кино/видео производственный процесс б) научились в нем быть не сельскими лохами, а способными ребятами в) пошли делать что-то свое г) подошли к родителям, расплакались и приняли их со всеми недостатками и шероховатостями.
На оперпосте же восседает Никита Горелкин – стилевый дядя с очень узнаваемым почерком. Что-то вы точно от него видели, я думаю, но просто не догадывались, что он – автор/соучастник этих преступлений.
В целом, я убежден, особенно по нынешним вонючим временам, что разного рода конструктивные коллаборации вокруг чего-то хорошего и талантливого – один из немногих способов сопротивляться мраку окружающего безобразия. «Вдохновение» и поддержка талантливых ребят – один из таких способов.
Знаю, что меня читает некоторое число ребят со своими популярными и не очень каналами, посвященными кино и около-кино. Буду очень рад, если вы запостите себе этот фильм/пост и бустанете рост потенциально крутой штуки.
Давайте двигать талантливых ребят вместе – в конце концов, карма обязательно однажды всё вернет сочнейшим поцелуем в шею, да таким, что коленочки затрясутся (очень приятно, сами понимаете!). Тем более, что у фильма (пока что) нет официального дистрибьютера и доп.внимание будет только в кассу.
А если всё это окажется пустопорожней дичью, то мои комменты открыты для самых разных обзывалок!
https://www.youtube.com/watch?v=4bWR1EyWi1U&ab_channel=PANKOVSKII
Пару недель в сети появился трейлер фильма «Вдохновение» – полнометражный дебют Константина Еронина, чудака из Великого Новгорода, который до этого снял коротыш «Purgatorium», выигравший кучу самых разных наград (если не видели – посмотрите, он лежит в свободном доступе). Еще недавно сделал клип «Сказки» для Хаски. Что меня смущает в данной истории, так это количество просмотров на трейлере (мало!), количество восхищенных комментариев и постов (мало!), количество обсуждений и ждущих это кино в кинотеатрах (мало!).
При том, что трейлер и синопсис выглядят, мягко говоря, многообещающе. Такая густая, черно-белая клаустрофобная история, окутанная парами русского фольклора внутри локаций Великого Новгорода – города, что (пока что) слабо представлен на ру-кинематографической карте.
Оператором значится Егор Панковский – личность в узких кругах культовая. Мужик живет в Японии и на протяжении многих лет ведет удивительно полезный и крутой канал на YouTube, благодаря которому – я в этом убежден – огромное количество людей (и я в том числе): а) полюбили кино/видео производственный процесс б) научились в нем быть не сельскими лохами, а способными ребятами в) пошли делать что-то свое г) подошли к родителям, расплакались и приняли их со всеми недостатками и шероховатостями.
На оперпосте же восседает Никита Горелкин – стилевый дядя с очень узнаваемым почерком. Что-то вы точно от него видели, я думаю, но просто не догадывались, что он – автор/соучастник этих преступлений.
В целом, я убежден, особенно по нынешним вонючим временам, что разного рода конструктивные коллаборации вокруг чего-то хорошего и талантливого – один из немногих способов сопротивляться мраку окружающего безобразия. «Вдохновение» и поддержка талантливых ребят – один из таких способов.
Знаю, что меня читает некоторое число ребят со своими популярными и не очень каналами, посвященными кино и около-кино. Буду очень рад, если вы запостите себе этот фильм/пост и бустанете рост потенциально крутой штуки.
Давайте двигать талантливых ребят вместе – в конце концов, карма обязательно однажды всё вернет сочнейшим поцелуем в шею, да таким, что коленочки затрясутся (очень приятно, сами понимаете!). Тем более, что у фильма (пока что) нет официального дистрибьютера и доп.внимание будет только в кассу.
А если всё это окажется пустопорожней дичью, то мои комменты открыты для самых разных обзывалок!
https://www.youtube.com/watch?v=4bWR1EyWi1U&ab_channel=PANKOVSKII
YouTube
ВДОХНОВЕНИЕ - Трейлер (2024)
Великий Новгород, конец 19 века.
На берегу высохшего озера живет одинокий художник. Время от времени к нему приходит Почтальон, но вместо почты он приносит ему картины. Тайна этих картин окутывает дом главного героя. За картинами приходит властный человек…
На берегу высохшего озера живет одинокий художник. Время от времени к нему приходит Почтальон, но вместо почты он приносит ему картины. Тайна этих картин окутывает дом главного героя. За картинами приходит властный человек…