Вчера состоялась запланированная беседа по книге Рене Жирара «Ложь романтизма и правда романа». Большое спасибо всем, кто пришёл!

Вторую главу читаем и обсуждаем в следующее воскресенье, в 18:00.
——————

«— Что тебя гложет? — спросил я.
Вилли никак не отозвался; потом он повернулся ко мне, но и это, казалось, не имело никакой связи с моими словами. Движение было вызвано ходом его мыслей, а не тем, что к нему обратились.
— Человеку не обязательно быть губернатором, — произнёс он.
— А? — сказал я с изумлением, потому что этих слов меньше всего ожидал от Вилли. Встреча в последнем городе (в моё отсутствие) была, наверно, совсем неважная, если даже его проняло.
— Человеку не обязательно быть губернатором, — повторил он, и, взглянув на него, я не увидел мальчишеского тонкокожего лица: из-под него, словно из-под стеклянной маски, на меня смотрело другое лицо. И я внезапно увидел тяжёлые, плотные, как каменная кладка, губы, вздувшиеся желваки.
— Ну, — с запозданием сказал я, — голоса ещё не сосчитаны.
Он ещё раз взвесил мысль, над которой перед тем трудился. Потом ответил:
— Я не отрицаю, что хотел этого. Не буду тебе врать. — И слегка подался ко мне, словно пытаясь убедить меня в том, что и так было для меня очевиднее существования собственных рук и ног. — Я хотел этого. Я не спал ночами и только об этом думал. — Он сжал большие руки на коленях, так что пальцы хрустнули. — Чёрт, человек может лежать и хотеть — хотеть и больше ничего, так хотеть, что он сам забывает, чего ему хочется. Это как если ты мальчик и сок в тебе забродит в первый раз, и кажется, что однажды ночью ты сойдёшь с ума — до того тебе хочется. И до того тебе тошно от этого хотения, что чуть не забываешь, чего тебе надо. Что-то жрёт тебя изнутри… — Он наклонился, не сводя с меня глаз, и сгрёб в кулак грудь своей пропотевшей голубой рубашки. Сейчас порвёт и докажет, что там, внутри, подумал я.
Но он откинулся в кресле, перевёл взгляд с меня на стену и задумчиво сказал:
— Но одного хотения мало. И не надо жить до ста лет, чтобы понять это.
Истина была настолько бесспорной, что не нуждалась в моём подтверждении».

(Роберт Пенн Уоррен «Вся королевская рать»)

«Издательству Ивана Лимбаха» исполняется 30 лет! Мы присоединяемся к поздравлениям и предлагаем нашим потенциальным покупателям воспользоваться скидкой (10%) на книги издательства. Акция продлится до 3-го августа включительно.

«Если ты воюешь, — говорил Брис Парен, — ты принимаешь войну, то есть ты её пособник». Не совсем так. Прежде всего следует провести различие между тем, когда ты воюешь, и тем, когда ты на войне. Если я дезертир, если окопался в тылу, то я, возможно, могу избежать того, чтобы воевать. Но невозможно избежать того, чтобы быть на войне. Я не могу ни принять, ни отвергнуть этого — как нечто такое, что свободен отклонить: речь идет о преобразовании мира и моего бытия-в-мире. Война — это не какое-то происшествие, которое случается со мной и по отношению к которому я могу вести себя тем или иным образом. Война — это способ существования для мира и для меня в мире, с этого начинается моя индивидуальная судьба: иначе говоря, война в моей судьбе не является чем-то вроде болезни, женитьбы или смерти.
Наоборот, война порождает мою судьбу. Моя судьба не отличается от других судеб в том, что она заключает в себе войну, а другие судьбы в себе её не заключают: наоборот, я есмь-для-войны в той мере, в какой я есмь человек. Пропадает различие между «быть-человеком» и «быть-на-войне». То есть я больше не могу «сказать нет» войне, как и человеческому уделу. Она оказывается неким видоизменением моего бытия-с-другим, моего бытия-для-умирания и т. д., и т. п. С этим ничего не поделать. Даже если я дезертир, всё равно ничего не смогу с этим поделать. В заблуждение ввести здесь может то, что войну объявляют люди. Но даже если военное положение и вводится людьми, то осуществляется оно помимо их воли. Предельное разнообразие индивидуальных военных судеб остаётся вне ведения виновников войны. Как и сам облик мира (деревьев, неба, домов), как и человеческая свобода людей-на-войне. Ведь пусть ни у кого и нет возможности отвергнуть свое бытие-на-войне, индивидуальные отличия и свобода всё равно обретаются в самом способе бытия-для-войны. Судьбина каждого переплетается с новой тканью — войной, но каждая из них отличается от всякой другой и переплетается по-своему. З сентября исчезли не только Счастье и Мирные отношения, исчез целый мир с его небом, временами года, фауной и флорой; для всех людей появился другой мир. Первая отличительная черта всех людей на войне определяется тем, что все они пережили канувший в небытие мир. Люди на войне — это пережитки Мирного времени. Остается вопрос: следует ли воевать, делать дело войны? Прежде всего: разве каждый человек, который свободен для войны, его не делает? Бобр, например, когда она мне пишет, когда занимает определённую позицию по отношению к Босту или ко мне, когда она «отвергает счастье», как пишет Б., или, скорее, когда она больше не видит в счастье ничего другого, кроме привычного способа постигать мир в Мирном состоянии, — Бобр делает дело войны. Тот, кто не даёт себе впасть в смятение и неуверенность и воспринимает войну в её человеческой реальности, делает дело войны, Даже дезертир. Ведь война не обходится без дезертиров, дезертир тоже играет свою роль. И чем обдуманнее он совершает свой поступок, тем больше он усиливает войну и своё бытие-для-войны».

Жан Поль Сартр «Мир войны»

Цена: 800