По некоторым данным, больше половины женщин-жертв опознают хотя бы в одном из своих обидчиков нынешнего или бывшего сексуального партнера, а более 40 % бывают просто знакомы со своими насильниками. Но изнасилование незнакомцем остается своего рода эталоном сексуального насилия в обществе, и это влияет на распределение доверия между жертвой и абьюзером.

Многие из нас знакомы с парадигмой «настоящего» или «подлинного изнасилования». В ней, во-первых, насильник и жертва друг друга не знают. Во-вторых, обидчик обладает низким социально-экономическим статусом. В-третьих, физическое насилие сопровождает сексуальное и на теле жертвы остаются заметные следы. В-четвертых, насильник применяет оружие. В-пятых, все происходит ночью, в темном переулке или опасном районе. Как отмечают эксперты по общественной реакции на сексуальное насилие, эти представления об изнасиловании «свойственны не только сотрудникам правоохранительных органов, но и прокурорам, медицинским работникам, адвокатам жертв, судьям, присяжным и даже друзьям и родным жертвы». Хотя эта парадигма противоречит реальности, она поразительно устойчива: в ее правдоподобность верят люди из разных слоев общества.

Почти 50 лет социологи и психологи говорят о силе мифов, связанных с изнасилованием. В одном из давних исследований общепринятые взгляды на абьюз назвали «предвзятыми, стереотипными или ложными представлениями об изнасиловании, жертвах и насильниках». И совсем недавно в экспертном сообществе произошло важное изменение: специалисты стали обращать внимание не только на ложные убеждения о сексуальном насилии, но и на отношение людей к этому виду абьюза. И то, и другое влияет на устойчивость искаженных взглядов на насилие. Как выразились исследователи, важнейшая функция этих факторов – «отрицать и оправдывать мужскую сексуальную агрессию против женщин». Другими словами, мифы об изнасиловании стали подспорьем для сексуального насилия, что помогает объяснить их долговечность.

Как пишет Ребекка Солнитв книге «Мужчины учат меня жить», наша культура пропитана «идеей, что мужчина имеет право заниматься сексом с женщиной независимо от ее желания». Она добавляет:

«Воздух словно пропитан представлением о том, что женщины должны им отдаваться».

Идея сексуальной привилегии идет рука об руку с парадигмой изнасилования незнакомцем, которая заставляет нас молча оправдывать большую часть сексуального насилия. Лишь крошечную долю из всех случаев мы признаем абьюзом – реальным, неправильным и достойным внимания. А остальное отбрасываем как нечто ложное, оправданное и неважное. Так укрепляются патриархальные структуры.

«Мужские права важнее женских, – пишет Солнит. – Гендерная иерархия окончательно формируется, когда мужское право на сексуальное превосходство защищают, особенно в повседневных отношениях».

К такому виду отношений относятся и взаимодействия на работе – еще одной площадке неравномерного распределения доверия. Исследователи обнаружили, что сексуальные домогательства со стороны начальства и коллег, как и сексуальное насилие, окружены множеством заблуждений. И эти заблуждения подспудно определяют, сколько из нас поверит обвинениям в домогательствах.

Мифы об изнасилованиях и домогательствах живут не только за счет поддержки патриархальных структур, но и за счет нашего нежелания сталкиваться с уродливой реальностью. Оказывается, мы очень мотивированы сомневаться в фактах сексуального насилия. Психолог Кимберли Лонсуэй, ответственная за большую часть исследований общественной реакции на сексуальное насилие, отмечает, что мы закрываем глаза на абьюз из собственных интересов.

– Мы не хотим, чтобы насилие происходило в таких масштабах, – сказала она мне. – Мы не хотим, чтобы его пережили наши близкие. Мы не хотим верить в его реальность. Будет лучше, если все эти рассказы окажутся неправдой.

Признание вездесущности сексуального насилия также разрушает наше понимание самих себя и наших отношений. Как объясняет Лонсуэй, осознание того, насколько часто происходит насилие и как часто женщин насилуют знакомые им мужчины, может быть очень болезненным. Возможно, нам придется «переосмыслить гендер и сексуальность» и даже свой собственный опыт. Так что мы выбираем ложные парадигмы и избегаем неудобных истин.


Дебора Туэрхаймер
Обвиняя жертву. Почему мы не верим жертвам и защищаем насильников

#однафеминисткасказала


В патриархате если женщина соответствует ожиданиям, ей будет не награда, а отсутствие наказания.
Если не соответствует - наказание.

То есть по умолчанию максимальный выигрыш - ноль, и ради этого нуля женщины согласны на все. Как во фразе ‘ну зато не бьет’.

#однафеминисткасказала

— При этом читаешь биографию любого русского писателя. Встал, зарядка, плотно поработал пару часов. Потом девка позвала к завтраку. Позавтракал, еще поработал. Потом обед. Пошел поспал. Проснулся, откушал кофию и пошел бродить по саду размышлять. А там и стемнело. Во жизнь! Чо ж не творить-то?

— Назидательный рассказик был, в школе читали простигосподи. «Как Ленин учился». Сцуко, жрать готовить не надо, посуду не надо, стирает сестра или жена, нихера не надо, ни одна сволочь не дергает. Герой бля. Гений тайм менеджмента. Халк убивать.

Получив разрешение министра, Ленин стал усиленно заниматься.
    Он целые дни сидел за книгами, читал, писал, изучал языки, переводил и так далее.
    Он летом устроил в саду кабинет, в густой липовой аллее. Он там вкопал в землю стол и скамейку. И каждое утро уходил туда. И там в полном одиночестве занимался до обеда.
    После отдыха и купанья он снова шел к своему столу и снова работал три или четыре часа.
    А вечером, после прогулки и купанья, родные опять видели его за книгами.
    Родные поразились, как он так много может заниматься. И даже стали бояться за его здоровье.
    Но Ленин им сказал:
    - Человек может удивительно много учиться и работать, если он правильно отдыхает.

#однафеминисткасказала

Радикальным феминизм называется не за радикальную ненависть к мужчинам, а за радикальную любовь к женщинам и склонность всегда быть на их стороне, даже там, где они сами не способны: видеть системное угнетение, разрушать привычные ограничения и самоограничения, показывать, как система пожирает их ресурсы и ничего не даёт взамен, подчёркивать реальную уязвимость женщин, делать её видимой.

Это всё видеть, конечно, ужасно страшно, многие пугаются. Но это не потому, что феминизм страшный, а потому, что правда об этом мире страшная и смотреть на него без розовых очков тяжело. Тут, конечно, есть некоторая бескомпромиссность, будем честными. Но и логичность, последовательность, чёткость и огромное количество настоящего гуманизма, для которого женщина — абсолютно равноценный мужчине человек, а не какая-то особая странная зверушка.

#однафеминисткасказала

Макротеории дают инструментарий для описания пиздеца

Постмодерн разбивает общие процессы на фракталы, делая невозможным системный анализ.

Вопрос залу - почему люди так боятся обобщений?
Статистически наиболее частая критика постов феминисток упирается в аргумент "не надо обобщать"

И я не понимаю, откуда столько священного ужаса перед систематизацией и анализом данных. Главное, что когда речь идет о женщинах, то обобщать сразу можно, а когда о мужчинах, то сразу - "не надо обобщать!"

И мне всегда хочется спросить, вы тупые, что ли? Математика построена на обобщениях, история, социология, химия и физика, литературоведение, филология, археология - все науки используют обобщение, потому что без структурного анализа невозможны фундаментальные выводы! А без фундаментальных выводов невозможен прогресс и развитие!

Дробление женского опыта, попытка представить его не как системное угнетение, а как цель злополучных случайностей, никак не связанных между собой - это или признак недостаточного интеллекта или злонамеренного умысла, чтобы загазлайтить нас и заставить верить, что мир нормален, а мы безумные обиженные женщины

#однафеминисткасказала #женскаятрадиция


Тут просто очень тонкая грань - не начать всех загонять "железной рукой в счастливое феминистское будущее", но и не превратиться в пятничный кружок по болтовне, где каждая под феминизмом понимает что-то свое, и никто никаких принципов не придерживается.

Этак, знаете, и Валяева может, действительно, придти в соо и написать "я тоже всю жизнь занимаюсь вопросами женщин и женского счастья, чем я не феминистка? ну вот такая просто феминистка, с юбками в пол и моим-не-таким".

Феминизм не предлагает всем срочно развестись с мужьями и посдавать сыновей в детдом, снять каблуки, выкинуть всю одежду и т.д. Просто предлагает осознать - как происходит перераспределение личных ресурсов, помогает понять, что если в отношениях что-то напрягает, то это не женщина такая неправильная, плохо старается - это действительно может быть проблема, ну и все важные вопросы - безопасность, самореализация.

#однафеминисткасказала

Смотрю сейчас документалку о феминизме второй волны, я от нее в восторге. Считаю изучение феминистками истории феминизма, истории женских движений и в целом женской истории необходимым для всех — мало что дает такую силу, какую ты получаешь при осознании протяженности своих взглядов сквозь историю.

Патриархат любит выставлять феминизм так, словно кроме суфражизма женщины никогда не объединялись, словно радикальность и в целом борьба за права женщин во всех сферах — прихоти молодого и «глупого» поколения. Мне знакомо чувство потерянности, возникающее из уединенности в текущем временном отрезке, из оторванности от женских освободительных движений годами и столетиями ранее. Но когда ты находишь подтверждения не просто бытия (радикального) феминизма в прошлые года, а его активного развития, буквально рождения, читаешь об этих акциях, книгах, сборниках поэзии, собраниях, маршах, пикетах, группах, о том какими громкими и смелыми были эти женщины, то начинаешь идентифицироваться с ними. С феминистками, жившими и совершавшими достижения, благодаря которым мы находимся на современном уровне женских прав.

Эмоциональная связь и солидарность важна не только горизонтально, в отрезке текущего времени, но и вертикально — сквозь время. Потому что мы можем учиться у них и продолжать их дело. Потому что задачка изобретения велосипеда выглядит гораздо сложнее, когда тебе кажется, что никто до тебя этого не делала. И потому что замалчивание и сегрегация поколений — это инструмент патриархата для недопускания передачи и преумножения женского опыта, и где уж это более опасно, если не среди феминисток.

Так что все эти вопросы про «а вы матчасть читали» я считаю действительно важными, а не с целью принижения. Матчасть и опыт прошлого — опора, на которой мы стоим сейчас. Нельзя ее недооценивать

Для меня намного важнее оглядываться не просто на достижения, отделенные от совершивших их женщин, но и на них самих. Они смогли тогда — сможем и мы сейчас. У нас есть бесценный опыт поколений, и равно как феминистки второй и первой волны боролись и выгрызали себе права, нам придется поступать так же.


#женскаятрадиция

— Когда говорят о феминизме, часто в первую очередь рассуждают о взаимоотношениях полов, о гендере, о сексуальных отношениях, а экономическую составляющую во многом вычеркивают. Какова, по-вашему, пропорция экономического и личного в феминистском дискурсе?

— Прежде всего, существует два типа. Либеральный феминизм, где важна сексуальная свобода, гендерные роли и возможность им не следовать и так далее. Но многие феминистки, например, Александра Коллонтай, пришли бы в ярость от такой подмены. Коллонтай ненавидела такой феминизм про отношения и сексуальную свободу, которая близка к сексуальной распущенности, она называла его блажью богатых женщин.

Исторически важен так называемый социальный феминизм, где огромную роль играет именно экономическая составляющая. Потому что государству позволить женщине иметь много сексуальных партнеров не стоит вообще никаких денег. А вот дать женщине равные права, обеспечить ее достойной работой, образованием и дать соцзащиту — это дорого. Заставить общество признать, что работа по дому — это тяжелый труд, который должен оплачиваться, и обеспечить эту оплату — это очень дорого.

Таким образом, у нас две разновидности феминизма: либеральный, который выгоден государству, и социальный. И будет замечательно, если в будущем 90% повестки будет приходиться именно на социальный феминизм, где упор будет делаться на экономическую составляющую.

— Считаете ли вы, что повестка активной сексуальности поддерживается государством и раздувается именно потому, что это не стоит денег и не требует серьезных изменений в законодательстве? 

— Конечно. Это намеренное раздувание проблемы, чтобы отвлечь внимание от более значимых вещей, я в этом убеждена. Сейчас в обществе искусственно подогреваются разные дискуссии по поводу различных определений, слов, оттенков значений. Играются именно с различными понятиями и определениями, что есть гендер, что есть идентичность, что есть транс- и квирперсона, какие нюансы и варианты можно придумать. На каждой медиаплощадке обсуждается как будто бы феминизм. Но реальных женщин волнуют реальные проблемы: как делать карьеру и при этом полноценно воспитывать ребенка, как обуть-одеть своих детей, чем их накормить. У нас нет никакой гарантии, что работодатель будет соблюдать договоренности, если ты объявишь, что беременна, а нам навязывают дискуссии о местоимениях. Очень важно обращать внимание именно на экономическую составляющую защиты прав женщин, а не на подогревание пустых дискуссий. За этим теряются повседневные проблемы миллионов женщин.

Поймите правильно, я не умаляю значение этих обсуждений, но все-таки в ежедневной жизни женщину, которая работает и одновременно воспитывает детей, не так уж сильно волнует, каким языком, каким именно словом будет называться та или иная квирперсона, какое определение для смежного гендера выбрать. Важно, чтобы ты приходила с работы вовремя, чтобы у тебя была достойная зарплата и нормированный рабочий день, чтобы у твоих детей была возможность ходить в детский сад, а твой больничный оплачивался.

Это очень серьезные вещи, и куда важнее — и сложнее — решить их. И, возможно, именно поэтому государство, в первую очередь американское, старается не обращать на это внимание.


Кристен Годси, авторка книги «Почему у женщин при социализме секс лучше»:

#однафеминисткасказала

Читаю книгу про детство и бедность. Хекман - это нобелевский лауреат по экономике. Он придумал эконометрику - проник во все науки с экономическими методами. основной тезис Хекмана: инвестиции в раннее детство много эффективнее, чем все последующие программы для позднего возраста.

Самой надежной и успешной общественной стратегией повышения качества населения (а тем самым, трудовых ресурсов) в любой стране будет улучшение качества жизни детей, живущих в неблагоприятных условиях — чем в более ранний период детства будут сделаны эти инвестиции, тем эффективнее будет их финансовая и социальная отдача через 30 — 40 лет. Вложение средств в образование после школы тоже совершенно необходимо, но и совершенно не достаточно для успешного социально-экономического развития. Отказ от инвестиций в раннее детство — близорукая политика, которая неспособна видеть будущее страны и общества в перспективе поколений. Инвестиции в создание дорогих бизнес-школ для людей с высшим образованием при последовательном оскудении человеческого капитала в масштабах всего населения страны приведет в долгосрочной перспективе лишь к потерям, финансовым и человеческим, когда новым менеджерам будет просто нечем и некем управлять. В этом простой и важный смысл кривой Хекмана, которая применима ко всем обществам и странам.

Джеймс Хекман со своими коллегами средствами современного арсенала эконометрики (во многом созданным им самим) на огромном объеме данных показывает, что особенно не эффективны программы, направленные на коррекцию поведения взрослых людей. Программы профессионального обучения, службы повышения грамотности для взрослых, программы реабилитации заключенных и образовательные программы для взрослых, живущих в неблагоприятных условиях, оказывались низкоэффективными, причем для мужчин их окупаемость часто оказывалась отрицательной. Во всех отношениях лучше было бы вложить те же средства в обогащение социальной и познавательной среды этих людей, когда они были детьми, растущими в неблагоприятных условиях.

Экономические теории влияют на политику государства в сферах налогообложения и социальной поддержки, процентных ставках и регулировании рынка труда, что, в свою очередь, сказывается на нашей работе, ее условиях и заработной плате, бремени погашения ипотечных кредитов или кредитов на образование и, таким образом, во многом определяет экономическое положение каждого из нас. Это всем известно.

Но данные теории формируют также общие долгосрочные перспективы экономики, влияя на политику, от которой во многом зависит способность создавать высокопроизводительные отрасли, внедрять инновации и обеспечивать экологически устойчивое развитие государства. Но и это еще не все, ибо экономика не только определяет экономические переменные нашего с вами существования — как персональные, так и коллективные, — она меняет саму нашу суть.

Во-первых, экономика формирует идеи: поскольку, согласно разным экономическим теориям, суть человеческой природы определяется разными качествами, господствующая теория сильно влияет на то, что люди считают человеческой природой. Таким образом, доминирование неоклассической экономической теории с ее исходной предпосылкой того, что человек эгоистичен, за последние несколько десятилетий привело к тому, что своекорыстное поведение стало для нас нормой. Людей, которые поступают альтруистически, высмеивают как дурачков либо подозревают в том, что они находят в этом какую-то свою скрытую выгоду.

Если бы доминировали теории, скажем, бихевиорализма или институционализма, мы бы считали, что людьми руководят сложные мотивы, а эгоизм является лишь одним из многих. При таком подходе разные структуры общества раскрывают и выводят на поверхность разные мотивы и даже по-разному формируют мотивацию людей. Иными словами, экономика влияет на то, что люди считают нормальным: на то, как они относятся друг к другу и как себя ведут, дабы соответствовать представлениям своего общества.

Во-вторых, экономика воздействует на то, как развивается экономическая ситуация и, соответственно, на то, как мы живем и работаем. А это тем самым во многом формирует нас как индивидов. Например, разные экономические теории совершенно по-разному отвечают на вопрос, должны ли развивающиеся страны с помощью государственной политики способствовать ускорению индустриализации. А разная степень индустриализации, в свою очередь, формирует разные типы индивидов. Например, жители стран с относительно развитой промышленностью, по сравнению с живущими в аграрных обществах, как правило, лучше следят за временем: ведь их работа и, следовательно, вся остальная жизнь организованы по часам.

Кроме того, индустриализация способствует профсоюзным движениям, собирая большие массы рабочих на промышленных предприятиях, где людям приходится сотрудничать друг с другом гораздо теснее, нежели на сельскохозяйственных фермах. А такие движения, в свою очередь, способствуют созданию левоцентристских, ратующих за более эгалитарную политику, партий, которые могут ослабеть, но не исчезают, даже когда заводы и фабрики закрываются. Что мы и наблюдаем в большинстве богатых стран в последние несколько десятилетий.

Но и это еще не все. Мы можем пойти дальше и с полной уверенностью сказать, что экономика влияет на то, в каком обществе мы живем. Во-первых, по-разному формируя суть индивидов, экономические теории создают разные общества. Как только что говорилось, доминирование экономической теории, пропагандирующей индустриализацию, приведет к созданию общества с более мощными силами, выступающими за более эгалитарную политику.

Приведу еще один пример: теория, согласно которой люди почти исключительно руководствуются в своих поступках и решениях личными интересами, способствует созданию общества, сотрудничество в котором будет затруднено. Во-вторых, экономические теории по-разному определяют, где должна проходить граница «экономической сферы». А это значит, что если теория рекомендует приватизацию того, что многие считают основными благами: здравоохранения, образования, водных ресурсов, общественного транспорта, предприятий электроснабжения и жилья, — то она автоматически продвигает еще одну идею. Идею о том, что рыночная логика «один доллар — один голос» должна превалировать над демократической логикой «один человек — один голос».

И наконец, экономические теории по-разному сказывались (и сказываются) на важных экономических переменных, таких как неравенство доходов или богатства и экономические права (труд против капитала, потребитель против производителя; см. главу «Бамия»). А различия в этих переменных, в свою очередь, во многом определяют масштабы конфликтов в обществе. Большее неравенство в доходах или меньшее количество трудовых прав порождают не только больше столкновений между власть имущими и теми, кто находится на низших слоях иерархии, но и больше конфликтов внутри второй категории. Ведь людям приходится все жестче и активнее бороться за доступный им кусок пирога, который становится все меньше и меньше.

При таком взгляде на экономику становится ясно, что она влияет на нас куда более основательно, чем мы могли бы предположить, узко определяя ее только доходами, рабочими местами и пенсиями. Вот почему я считаю жизненно важным, чтобы мы все понимали хотя бы некоторые ее принципы. Это не только позволит нам лучше защищать собственные интересы, но и, что гораздо важнее, поможет сделать наше общество лучшим местом для жизни как для самих себя, так и для грядущих поколений.


Ха-Джун Чанг
Съедобная экономика. Простое объяснение на примерах мировой кухни

Правило не обсуждать женщин я переняла у более опытных феминисток в те дни, когда только попала в феминистское сообщество. Я не сразу поняла его смысл, и некоторое время ему сопротивлялась, но теперь я считаю, что без него невозможно обезопасить женские голоса.

Даже в фем-пространстве научиться доверять себе и другим и говорить вслух бывает очень непросто. Я начала писать только тогда, когда полностью, со всех сторон прочувствовала непреложность этого правила; когда осознала, что не только мне "запрещено" обсуждать женщин, но и меня не могут обсудить и осудить. Именно это дало мне необходимую смелость и свободу мысли.

И когда я вдруг вижу, что это правило публично и последовательно нарушается в адрес другой, даже совсем не знакомой мне женщины, я больше не чувствую прежней безопасности. Если могут осудить одну из нас — могут осудить всех. Потому что мизогиния и патриархат работают именно так.

Я хочу напомнить, что правило не обсуждать женщин — это не прихоть, не блажь и не нападки на свободу слова. Это условие женской интеллектуальной и эмоциональной безопасности и основа доверия между женщинами.

Джоан Рингельхайм в работе «Неэтичное и невыразимое: женщины и Холокост» (1981–1982), посвященной ею «родителям Анне и Дэвиду, а также памяти бабушки Мириам Рингельхайм, которая вместе со своим мужем Джейкобом и младшим сыном Джозефом была убита нацистами» (всего же помимо бабушки и дедушки по отцовской линии у нее «восемьдесят восемь родственников по отцовской линии погибли в Польше во время Холокоста» и она в детстве «долго обсуждала со своим отцом предрассудки, расизм и Холокост», акцентировала внимание на «обнаружении различий, существующих между различными группами и классами», что, по ее мнению, «является центральной чертой всех исторических исследований», в том числе направления женской истории.

Рингельхайм предположила, что понимание опыта женщин позволит «по-другому взглянуть на Холокост». Один из существенных ее выводов сводится к тому, что «игнорируя свидетельства женского опыта и предоставляя так называемую “универсальную основу”, мы неправильно понимаем и неправильно решаем вопросы, касающиеся сопротивления, выживания, пассивности и уступчивости».

Она впервые артикулировала суждение о том, что «в литературе о Холокосте, особенно написанной мужчинами, не уделяется внимания гендерному опыту. Рассказанные истории, кажется, стирают или затемняют женщин. В случае стирания тот факт, что главным персонажем в истории является женщина, кажется рассказчику несущественным. Женские жизни нейтрализуются в так называемую “человеческую перспективу”, которая при рассмотрении оказывается мужской».

Дж. Рингельхайм приводит наиболее убедительные примеры игнорирования женского опыта даже в тех ситуациях, которые напрямую касались женщин. Так, она критикует решение юденрата гетто Шауляй (Шавель) о принудительном аборте из книги «Свидетели
Холокоста» как «ситуацию, в которой напрямую пострадают только женщины, но женщины здесь не говорят; только мужчины делают».

Анализируя принятие мужчинами решения об осуществлении девятнадцати абортов, умерщвлении новорожденного после стимулирования преждевременных родов у одной из женщин, о санкциях к потенциальным, отказывающимся от принудительных абортов, матерям от лишения их минимальных жизненных благ (продовольственных карточек, медицинской помощи, дров), перевода работающих на худшую работу до угрозы выдачи полиции безопасности, предложения о запрете всем врачам и акушеркам оказывать помощь при родах, Дж. Рингельхайм резюмирует, что «юденрат использует такие же сильные методы запугивания, как те, что используются СС, для принуждения к этим абортам, но смысл этого почему-то отсутствует в повествовании».

Недоумение Рингельхайм вызывает и интерпретация Бруно Беттельхеймом в работе «Осведомленное сердце» (Нью-Йорк, 1971) известной истории танцовщицы, принужденной к исполнению танца в обнаженном виде перед офицером СС на пути в газовую камеру, в результате чего она «подошла к нему, схватила его пистолет и застрелила его». Дж. Рингельхайм дает оценку комментарию Беттельхейма, который «критикует евреев за то, что они не ведут себя как мужчины, но хвалит танцовщицу за то, что она ведет себя как мужчина, и даже делает из нее пример “мужественности”». При этом проигнорирована ее история как женщины, находящейся «под взглядом» мужчины, как той, которой традиционным мировосприятием уготовано «быть рассматриваемой»,
служить объектом мужского созерцания и сексуального использования. По словам Рингельхайм, «на самом деле произошло то, что к ней приставали, смотрели, заставляли танцевать обнаженной для эсэсовцев, когда она шла на газ. Это похоже на классическую сцену изнасилования». Однако для историка-мужчины важно то, что «умерев как человек», женщина, наконец, им станет.

Не секрет, конечно, что историософская мысль XIX в. со всей серьезностью обсуждала вопрос, «человек ли женщина», но вряд ли подобная риторика была уместна в историографии в условиях второй волны феминизма. Дж. Рингельхайм определенно заявляет, что в данной интерпретации женщина остается невидимой как женщина. Она
заключает: «В рассказе Беттельхейма нет такого аспекта истории, в котором учитывалась бы жизнь этой женщины как женщины. Но действия СС в этой истории были направлены против еврейской женщины, а не еврейки… Ее используют, присваивают не только СС, но и те, кто о ней пишет. Женщина в этих историях потеряна». Речь идет о маргинализации не только по этнической принадлежности, но и по гендерному признаку.


Белова А.В.
Социальная антропология женской повседневности

Несколько лет назад ко мне на прием пришла недовольная женщина 82 лет с супругом. Два месяца назад ей сделали операцию на сердце. Ее муж не мог как следует о себе позаботиться, и ее выписали менее чем через неделю после операции, чтобы она снова могла за ним присматривать. Никто не сказал женщине, как важно правильно восстановиться после хирургического вмешательства, чтобы физическая работоспособность улучшилась. Она была очень возмущена, потому что ее мужу в почти аналогичной ситуации после операции на сердце, которую он перенес десять лет назад, врачи рекомендовали покой и реабилитацию. Увы, эта история не исключение из правил.

Женщинам реже предлагают реабилитацию после осложнения ССЗ, и при желании получить ее сложнее. Особенно это характерно для представительниц национальных меньшинств. В более пожилом возрасте они зачастую одиноки либо заботятся о других членах семьи, у них больше других проблем со здоровьем, меньше денег и возможностей путешествовать. На самом деле варианты для улучшения ситуации есть: такой реабилитации могут способствовать соответствующие специалисты в больнице или использование дистанционной помощи по интернету или смартфону дома. Эта проблема требует повышенного внимания, так как выживаемость после инфаркта миокарда у женщин ниже, чем у мужчин.


Анджела Маас
Женское сердце. Современный подход к здоровью женщин

#читаюкакписательница
Удивительное дело (не очень, конечно, но тем не менее), когда идет рассказ о текстах той или иной женщины, то в первую очередь они прочитываются через категории Любви и Служения. И очень часто на этой первой очереди все и заканчивается. Причем неважно, кто пишет эти статьи: мужчина или женщина с изначально встроенной внутренней мизогинией. Никому даже в голову не приходит, что текст написан прежде всего человеком женского пола, которая задавалась ровно теми же философскими вопросами. Нет! Любовь и Служение, и все остальное исключительно в этом контексте.

Однако единственное ошибочное суждение о семьях без отца, о которых так сожалеют современные социологи, заключается не в том, что эти семьи лишены отца, а в том, что матери не имеют поддержки и одобрения общества.

В нормальном, хорошо регулируемом, ориентированном на женщин обществе такого не было бы. Отец вовсе не является необходимым для счастья и развития ребёнка. Поэтому огромные труды по этому вопросу, написанные правительством и соответствующими социальными учреждениями, не заслуживают внимания. На протяжении многих тысячелетий во многих частях мира женщины воспитывали и продолжают воспитывать прекрасных детей без отцов. Но в нашем патриархальном обществе незамужняя/разведённая женщина является объектом презрения, а её детей либо жалеют, либо осуждают. Таким образом, только наши патриархальные нравы требуют отца в доме, а не природа или благополучие ребёнки.

Вопреки современным социологическим принципам, самым счастливым домом является не тот, в котором доминирует отец, а тот, в центре которого находится мать. Если спросить группу детей, кто главенствует дома, те, кто ответит «мама», сделают это с жизнерадостной самоуверенностью, в то время как те, кто ответит «папа», выдадут явную обиду, граничащую с ненавистью, что свидетельствует об интуитивном знании ребёнка, что это извращение естественного порядка вещей: что главной в доме должна быть мать. Когда мужчина перестаёт подчиняться хозяйке дома, дом переворачивается с ног на голову.


Элизабет Гулд Дэвис
Первый пол

Перелистайте газеты за 1905 г., и вы чуть не в каждом номере наткнётесь на сообщения о женских митингах, собраниях, резолюциях, обращениях, постановлениях и т. д. Сегодня петербургские женщины посылают совещанию земских деятелей в Москве резолюцию по поводу политического полноправия, покрытую 1208 женскими подписями6; завтра кружок московских женщин, по преимуществу педагогический персонал, вносит в московское губернское собрание адрес, прося собрание «возвысить голос за право женщин» и не забывать их при проведении государственных реформ. Польские женщины посылают петицию в комиссию для разработки положения о земских учреждениях Царства Польского, требуя для себя активного избирательного права в будущие земские учреждения.

Саратовские женщины организуют весною 1905 г. многолюдный и шумный митинг, затем подают губернскому собранию заявление о необходимости дарования женщинам активного и пассивного избирательного права в органы местного самоуправления. Подобное же заявление направляют в губернское собрание и жительницы гор. Аткарска. Черниговские жительницы присоединяют свои подписи. Другой кружок саратовских женщин направляет заявление с теми же требованиями в городскую управу гор. Саратова7. Жительницы Кишинева помещают в газетах письмо, покрытое 102 подписями и заявляющее об их присоединении к требованиям московских и саратовских женщин. Летом 1905 г. на имя городского головы в Москве поступает заявление 955 женщин, требующее от комиссии, избранной городской думой для выработки основного городового уложения, признания принципа всеобщего избирательного права, распространяющегося и на женщин. Воронежские женщины обращаются в губернское земское собрание с заявлением о необходимости предоставить женщинам право участвовать в земском самоуправлении. Женское Взаимноблаготворительное общество посылает приветственную телеграмму тем членам съезда земских и городских деятелей в Москве, которые высказываются за распространение и на женщин избирательных прав. Минские жительницы устраивают многолюдное женское собрание, на котором выносят резолюцию о необходимости улучшения положения женщины и уравнения её в гражданских и политических правах с мужчинами.

Женские митинги происходят в Петербурге, Москве, Одессе, Саратове, Ялте и др. городах. Всюду на митингах раздаются голоса и представительниц крайних политических партий. Умеренные голоса покрываются хором призывных и боевых лозунгов, проявлениями энтузиазма и веры в близость победы. Вопрос о политическом равноправии женщин тесно связывается с освободительной борьбой всего народа. Учредительное Собрание, семичленная избирательная формула, четыре свободы, амнистия политическим — на меньшем женщины не желали тогда мириться.


Александра Коллонтай
Социальные основы женского вопроса

#однафеминисткасказала

Феминизм несёт в себе угрозу «основам мироздания»: всей системе оценок, определений, иерархий, положений. Феминизм отказывается от существующего патриархального дискурса и строит свой. Другой.

Это очень страшно, потому что тот ад, в котором мы родились, его правила, хотя и жуткие, но они нам привычны и понятны. И мы все профессионально умеем закрывать глаза на тот зашкаливающий хоррор, который происходит вокруг нас.

Феминистский дискурс — некрасив. Во-первых, он отказывает в праве на существование привычным способам взаимоотношений (на всех уровнях. Ну и кто кому должна теперь делать «ку»!?), практически ничего не предлагая взамен (предлагая «подумать» «вместе», что вызывает сразу двойной баттхерт: и на предложение «подумать» и на «вместе»).

Во-вторых, отказывает в праве на ношение «розовых очков». А ведь только благодаря им мы, женщины, ухитряемся жить со счастливыми выражениями лиц и не спятить от происходящего террора.

В третьих, феминистский дискурс вообще ещё находится в зачаточном состоянии. В точно таком же, как и то единственное, что его может создать и развить дальше: женское самосознание. То есть вот так вот разом отказаться от ВСЕГО ради предложения ПОДУМАТЬ, чтобы заложить какие-то крохи основ для того, чтобы в будущем какие-то там неведомые потомки чего-то там замутили… В общем, невыгодную сделку предлагает феминизм.

В 1975 году в журнале Foreign Policy вышла статья Пола Варнке, прошедшего путь от сотрудника министерства обороны до борца за ядерное разоружение. Эта статья — «Обезьяны на беговой дорожке» — не утратила своей актуальности и сегодня. Варнке подверг критике не только чудовищную опасность ядерного оружия, но и полную бессмысленность гонки ядерных вооружений как таковой. Он назвал это «обезьянничаньем», когда все участники бездумно копируют агрессивные действия друг друга, топчась при этом на месте, как неразумные твари.

Но хуже всего, по мнению Варнке, что участники гонки не понимали простой истины: ни один человек, ни одна группа не может в ней одержать победу. Все мы — просто обезьяны, изматывающие себя на бесконечной беговой дорожке. Этот яркий образ запомнился людям надолго, хотя сама статья со временем забылась.

Затем в 2007 году в Proceedings of the National Academy of Sciences группа молодых исследователей неожиданно предложила любопытное новое прочтение идеи об обезьянах на беговой дорожке. Они изучали бипедализм — теорию о том, что наши предки перешли к прямохождению из-за его энергетической эффективности по сравнению с передвижением на четырех конечностях. Для проверки гипотезы исследователи надели кислородные маски на пятерых шимпанзе и четверых людей, после чего поместили их на беговые дорожки. Ученые измеряли потребление кислорода у обезьян и людей, пытаясь понять причины эволюционного разделения: почему одни приматы развились до уровня современного человеческого интеллекта, а другие остались на примитивном уровне развития.

В процессе исследования обнаружился любопытный факт, заставляющий взглянуть на статью Варнке по-новому. Оказалось, что некоторые шимпанзе отказывались участвовать в эксперименте на беговой дорожке. Антрополог Дэвид Райхлен, один из исследователей, поделился своими наблюдениями с журналистом Reuters Уиллом Данэмом.

«Эти существа настолько сообразительны, что просто нажимали кнопку остановки, когда хотели закончить», — рассказал Райхлен. То есть если обезьяна не желала продолжать бесцельный бег, «она либо нажимала на кнопку остановки, либо просто спрыгивала».

И возникает вопрос: почему обезьяны умеют остановить этот бессмысленный бег, а мы — нет?


Энни Джейкобсен
Ядерная война