Если муж становился активистом еврейского движения, жена вовлекалась в эту деятельность «по своей воле и против своей воли», в частности, лишаясь приватности традиционно женского, или семейного, пространства — дома. Разумеется, в советском обществе, при обоих работающих родителях и посещении детьми детских заведений, дом не был столь маркированно женско-детской зоной, как в предыдущие эпохи, и все же радикальные изменения в использовании этого пространства при жизни в отказе не оставались незамеченными ни детьми, ни женщинами, несшими ответственность за ведение хозяйства.

Ради конспирации и по причине неразвитости публичных пространств в советском городе вся деятельность активистов — составление писем, сбор подписей, праздники, уроки иврита и научные семинары — протекала в квартирах. Минский отказник Эрнст Левин, уже находясь в Израиле, вспоминал в письме другу:

В Минске чтобы вырваться из СССР, мне приходилось совместно действовать и постоянно общаться с людьми, с которыми у нас часто не было больше ничего общего — только эта задача. И мы с женой Аськой часто мечтали: “вот приедем в Израиль, повесим на двери табличку ‘приема нет’, и никого на порог не пустим” Ты не можешь себе представить, как страшно мы устали за эти два года. Не было дня, чтобы не являлось 10-20 посетителей.

Если Левин, по-видимому, уставал от людского потока не меньше своей супруги, в некоторых семьях муж наслаждался общением, жена же страдала от дополнительного хозяйственного бремени. Описывая проходивший у них на квартире физический семинар «Коллективный явления», Нина Воронель — в отличие от сообщений для иностранной прессы или воспоминаний участников, подчеркивавших научный уровень докладчиков и визиты иностранных гостей, — демонстрирует его второе лицо, если не сказать «телесный низ»:

Первой жертвой популярности семинара пала я — ведь приходило человек 30-40, иногда их число добиралось пятидесяти. Они затаптывали пол до черноты, и каждый чего-нибудь требовал, кто воды, кто кофе, кто внимания. Я уже не говорю о туалете, который с ходу превращался в общественный, так что его приходилось потом долго драить и отмывать. С кофе я покончила быстро, приспособившись удирать из дому за пять минут до прихода первого гостя. С туалетом пришлось смириться, а пол от загрязнения я по мере сил спасала, строго-настрого запретив заходить в комнаты в уличной обуви

Женское участие в еврейском движении, конечно, не сводилось к драению унитазов: женщины преподавали иврит, писали письма во власть, устраивали голодовки и проводили протестные акции, но их присутствие во всех этих самостоятельных видах деятельности, во-первых, было заметно скромнее мужского, а во-вторых, относится больше к позднему периоду движения, к 80-м гг., на ранних же его этапах женщины чаще упоминаются как исполнительницы второстепенных, служебных ролей: они готовили еду, в том числе кошерную еду для соблюдающих иностранных гостей, переводили обращения мужа к иностранцам (Инесса Рубина–Аксельрод), печатали на машинке те же обращения или материалы самиздата:

…ни Саша Воронель, ни Виктор Браиловский не умели тогда печатать на машинке, — вспоминает Нина Воронель, — так что всю черную работу по самиздатскому журналу “Евреи в СССР”, как обычно, свалили на меня.

Она же описывает следующую мизансцену:

Мы с женой профессора Марка Азбеля, Люсей, сидели на диване в полутемном коридоре чьей-то квартиры, ожидая, пока наши мужья закончат очередной телефонный разговор с Израилем, и распутывали огромный клубок магендавидов на тонких серебряных цепочках.

Бытовые механические действия на фоне важного политического дела: эта сцена может служить символом роли женщин в еврейском движении начала 1970-х или же репрезентации этой роли в памяти.


Г.С. Зеленина
«И в кибитках снегами...» Верные жены и хрупкая маскулинность в позднесоветском еврейском национальном _движении_,1960–1980-гг

К началу 1919 г. вследствие мобилизаций, прежде всего, мужского населения в Красную Армию, в продовольственные отряды, переквалификации в «мешочники», российская промышленность стала в очередной раз испытывать дефицит рабочих рук.

Хотя удельный вес в промышленности женщин составил в 1918 г. 42,5%, их количество не могло восполнить недостаток в рабочей силе. Власть начала активнее агитировать женщин идти на производство, не столько заботясь об эмансипации женщин, сколько решая насущную экономическую проблему.

Действительно, определенная часть женщин в силу экстремальной ситуации разрухи и голода, замещая ушедших кормильцев, вынуждена была идти на производство. Другая часть женского населения, безусловно, испытывала на себе воздействие революционной риторики и реагировала на призывы властей.

Помимо работы на производстве, начиная с 1919 г. женское население привлекалось властями к участию в акциях так называемого «коммунистического труда»: в субботниках, воскресниках, различных «неделях». При этом большевики с одной стороны опять-таки решали экономические проблемы, с другой – пытались сформировать на уровне общественного сознания особый феномен – «новое отношение к труду», что являлось еще одной составляющей большевистской трудовой
политики, без которой не мыслилось возникновения социалистического общества.

Так, в рамках «Недели фронта» женщины-работницы и крестьянки призывались идти в казармы, чтобы «общими усилиями» почистить, помыть, протопить их, почистить и помыть посуду. Кроме этого предполагалось, что женщины общими усилиями возьмутся за стирку и починку грязного белья красноармейцев, наведут порядок в лазаретах.

На самом деле имелись примеры, когда работницы с «огромным сочувствием» относились к призывам принять участие в подобных мероприятиях и «высказывали большой интерес» к проводимым акциям. Однако чрезвычайная экономическая обстановка в стране, в том числе связанная и с дефицитом мужских рабочих рук, порождала многочисленные ситуации, когда женщинам приходилось безвозмездно
«по-коммунистически» трудиться на «мужских» работах. Например, работницы Городского района г. Москвы «провели ряд субботников на пристани по разгрузке продовольствия, на Николаевской ж. д. по выгрузке картофеля и по очистке путей от снега». Матери Трудовой Коммуны в пригороде Калуги для обеспечения теплом детского сада организовывали специальные воскресники по рубке дров. В связи с осложнениями на фронте, женщины Петрограда неоднократно привлекались к окопным работам.


Алферова Ирина Викторовна
Женщины в общественном производстве. Первые годы советской власти

Наибольший вклад в неравенство возможностей вносят гендерные различия: 50% неравенства возможностей для трудовых доходов определяются полом респондента, 35% неравенства возможностей объясняется местом рождения и лишь суммарно около 15% — образованием родителей.

Однако вклад образования родителей в неравенство возможностей существенно варьируется для отдельных групп населения. Для мужчин образование родителей определяет порядка 20% неравенства возможностей для трудовых доходов, тогда как для женщин вклад этого фактора в два раза больше (42%). Для мужчин вклад образования отца в неравенство возможностей (14%) существенно превышает вклад образования матери (6%). Для женщин образование отца и образование матери в одинаковой степени объясняют неравенство возможностей для трудовых доходов (22 и 21% соответственно). Вклад образования родителей в неравенство возможностей для трудовых доходов снижается с возрастом индивидов. Если для возрастных групп 25–29, 30–34, 35–39 лет образование родителей объясняет порядка 20% неравенства возможностей, то для старшей из рассматриваемых групп (40–44 лет) вклад образования родителей оценивается как 9%.


М. А. Карцева, П. О. Кузнецова
Справедливое и несправедливое неравенство в России: оценка вклада неравенства возможностей в неравенство доходов

Таким, как я, наверное, надо жить одной. Но кто бы мне предоставил эту райскую обитель? Квартирный вопрос тогда был невероятно сложный. Может, я и решила бы его, если бы эта идея овладела мной так, как идея уйти из дома…

В результате Всеволод Иванович попал в больницу на нервной почве. Я его навещала. Он пытался сбегать к Ивану Ильичу и подраться с ним, но я останавливала. Очень не хотелось сцен. В общем, он так ни разу не объяснился с Иваном Ильичом. И тут моя единственная и настоящая (как я считала) подруга, работавшая в министерстве, посоветовала мне прекратить метаться и принять волевое решение: неважно, правильное или нет, но оно принесет стабильность. И я заставила себя пройти этот путь до конца. Иван Ильич даже настоял, чтобы мы расписались. Я возражала, зачем нам, взрослым людям, штамп в паспорте, но и тут махнула рукой и согласилась.

Только перешагнув порог его дома, я поняла, что натворила. Встретили меня и он сам, естественно, и все домочадцы, включая бывшую его тещу, очень тепло. Но я привыкла, что прихожу домой, кое-как ужинаю, не потому, что нет еды, а потому, что некогда, и побыстрее сажусь заниматься.

Отговаривая Ивана Ильича от женитьбы, я объясняла, что у меня есть черты не характера, а именно поведения, с которыми ничего не поделать. Мне нужно несколько часов в день, в том числе в выходные, провести за письменным столом. Это как артисты ежедневно репетируют, балерины стоят у станка, музыканты играют. Так и я должна писать и смотреть литературу. Я не могу по-другому, я бы не достигла всего, чего достигла, без этой каждодневной работы. Ему же казалось, что вот есть какая-то статья или книга, которую я напишу, и дальше будет все так, как у нормальных людей. Но так не было.

Я приходила домой, еда превращалась в церемонию с переменой блюд, готовила его бывшая теща вкусно. Дальше я хотела сесть заниматься. Но там была трехкомнатная маленькая квартирка. Старший сын начинал играть на гитаре, Иван Ильич звонил по телефону родственникам из комнаты, в которой я сидела. Алик, смышленый, хорошенький мальчишка, очень тянулся ко мне. Я ему говорила, слушай, я сейчас позанимаюсь полчаса, потом устрою перерыв и будем общаться. Но он приходил ко мне каждые десять минут и не отлипал. Я горевала о погибшем времени. Иван Ильич сочувствовал только сыну, утешал и ласкал его, как обиженного.

И вот тут начались запоздалые сожаления об утраченном доме, где я могла спокойно работать, возникло такое чувство депривации, наверное, как у алкоголика, когда ему не дают водки, только я трудоголик. И мне уже мир не мил. Господи, я же все это объясняла Ивану Ильичу заранее.


Аркадий Соснов
Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой

Via fem-books

Хотя, как справедливо указывается, патриархальный характер отношений в российских семьях еще далеко не изжит, а Россию нельзя считать страной с прогрессивными взглядами на гендерный вопрос, российские женщины располагают большой свободой действий и, что самое главное, имеют в этом поддержку со стороны общества и закона.

Доказательство тому — лидерство России по количеству женщин-руководителей. По данным Grant Thornton International, в России 45 % высших управленческих позиций занимают женщины. В Германии женщин-руководителей в 3 раза меньше, в Великобритании и США — в 2 раза.

Проект Национального агентства финансовых исследований (НАФИ) и Комитета по развитию женского предпринимательства организации «Опора России» показывает высокую степень позитивного восприятия предпринимательской деятельности у женщин. 94 % россиянок положительно относятся к женщинам-предпринимателям, 75 % — допускают возможным для себя стать предпринимательницами. В 2023 г. 46 % женщин в возрасте 18—24 лет заявили о своем желании заняться бизнесом.

Определяемый с 2015 г. НАФИ и профильным комитетом «Опоры России» индекс предпринимательской активности российских женщин демонстрирует устойчивый рост: с 56,0 пунктов в 2015 г. до 73,7 пункта в 2022 г. Это позволяет утверждать, что в России существует устойчивая тенденция к росту вовлечения женщин в сферу предпринимательства. При этом почти треть опрошенных предпринимательниц позитивно оценивают перспективы своего бизнеса.

Более того, в экспертном сообществе распространено мнение, что в будущем «женщины будут все более востребованными в роли предпринимателей из-за своих качеств: способности вызывать доверие, развитой интуиции, ориентации на глубокие ценности, способности договариваться, проявлять гибкость… и действовать в рамках более долгосрочных решений в пользу общего блага».

Помимо этого, женщины-предпринимательницы благодаря своему стилю поведения способны качественно оздоровить российскую предпринимательскую среду в целом. Исследования Института социально-экономических стратегий, проведенные в начале нулевых, показывают, что для 56 % женщин-предпринимателей этические нормы являются непременным условием деятельности, для 44 % женщин соблюдение этических норм — дело совести, 55 % предпринимательниц считают непорядочность в бизнесе неприемлемой, а 40 % не допускают выход за рамки Уголовного кодекса. Да и последние события, связанные с Covid-19, продемонстрировали более высокую устойчивость и адаптивность женского бизнеса к резким изменениям рыночных условий. Как следует из данных GEM, в период пандемии показатели роста выхода из бизнеса у женщин в целом по миру были ниже, чем у мужчин: с 2,9 до 3,6 % и с 3,5 до 4,4 % соответственно.


Тарануха Ю. В.
Женское предпринимательство в России: состояние и тенденци

Из всех сомнительных гипотез о том, кто именно угнетает женщин, наиболее обманчивая и коварная — о том, что женщины сами угнетают себя. Она может принимать две формы. Первая: "женщин принудили покоряться неравному, неуважительному отношению, а они отказались от сопротивления". Вторая: "женщины сами напрашиваются на угнетение, то есть ведут себя как слабые, пассивные и зависимые, и поэтому мужчины при всем желании не могут относиться к ним как к равным".

То, что люди не осознают угнетения женщин — серьёзная проблема, однако она решится, когда наше движение вырастет достаточно, чтобы сделать её видимой. Проблема же ложного самосознания куда значительнее и куда опаснее, поскольку именно через самосознание мы определяем наши цели и стратегии.

Первая позиция характерна для женщин, которые пытаются быть сильными и самостоятельными, но оглянувшись вокруг, понимают, что другие женщины выглядят вполне удовлетворенными своим положением слабых и зависимых. Кажется, что эти другие женщины сознательно заключили эту постыдную сделку с жизнью, пожертвовав достоинством в обмен на защиту и заботу. Давайте проанализируем, что это за сделка, и попытаемся понять, каковы действительные составляющие выбора.

Любая женщина любого социального класса, которая пытается отстаивать равенство в отношениях с мужчинами, должна быть готова столкнуться с последствиями в виде одинокого существования в обществе. Ей придется принимать трудные решения — путешествовать в одиночестве, быть обузой замужним подругам, знать, что никто не придет на помощь и не поддержит, когда потребуется.

Эти проблемы не психологические, не умственные, а вполне реальные. Ни у кого не вызывает сомнения, что нас приучают верить, что одиночество нежелательно. Для большинства женщин функционировать в мужской шовинистской культуре эффективно и непринужденно — трудная задача.

Для многих женщин брак означает больше, чем возможность избежать одиночества. Для них это также единственный способ избежать скучной и бессмысленной работы, работы, которая все равно скорее всего потребует проглотить свою гордость в пользу мужчин. Если, к примеру, официантка или секретарша не будет потакать мужчинам из числа начальства и клиентов, велика вероятность, что она останется безработной.

Её единственный шанс на уважение, пусть неполное и поддельное — иметь семью. Общество закрывает остальные пути для всех женщин, за редким исключением. Дискриминация женщин на работе — это факт. Женский труд — это низкооплачиваемые должности. А для тех женщин, кому открыт путь к более денежным и менее утомительным профессиям, большой проблемой сексизм на работе и в высших учебных заведениях.

Для большинства женщин последствия проигрыша— да даже просто попытки — индивидуальной борьбы с мужчиной будут очень тяжелыми: бедность, изоляция, может быть смерть, в зависимости от его темперамента и её положения в обществе. Конечно, каждый раз когда мы отказываемся от борьбы, мы не помогаем женщинам, которые её продолжают. Но только когда мы создадим движение, когда женщины смогут предложить друг другу настоящую поддержку, тогда мы сможем предъявлять требования друг к другу. Обвинять женщину в неучастии в борьбе — означает игнорировать риски этой борьбы для всех нас.

Вторая форма ложного самосознания — теория о том, что женщины угнетены по собственной вине, что они сами напросились — самая опасная для нашего движения. Это подразумевает, что мужчина угнетает женщину, всего лишь отвечая на её собственные ожидания, и что угнетение кончится, как только женщина продемонстрирует мужчине, что у нее есть какое-то самоуважение. Эта теория отказывается признавать реальность мужских выгод — социальных, экономических, сексуальных и психологических — от мужского господства.

Наше угнетение — не в нашей голове. Мы не избавимся от него, изображая «не-угнетенность». Пытайтесь — если вы достаточно экономически независимы, чтобы пережить последствия. Причем среди последствий не стоит ожидать поддержки или уважения; мужчины либо ополчатся на вас — «ты стерва, кастрирующая мужчин, придира, карга, ведьма», либо обвинят вас в неприязни — «ты не заботишься обо мне, ты не любишь меня, ты эгоистична и враждебна».

Действительно, женщины страдают (поскольку они угнетены) от унижения и ненависти к себе. Также правда и то, что будучи уверенными в собственной неполноценности и в том, что они заслуживают места в другом, более низшем классе, чем мужчины, женщины часто думают, что не имеют права требовать свободы. Другими словами, то, что женщины иногда винят себя в своем положении может отпугивать их от активного участия в борьбе. Несомненно, одна из самых важных задач нашего движения — прояснить самим себе и всем женщинам, что наш низкий социальный, экономический и сексуальный статус не является результатом какой-то природной неполноценности, а происходит из осязаемого, распознаваемого, анализируемого угнетения, даже если оно принимает изощренные формы. Но мы не должны останавливаться на этом; преодоление самообвинения и зарождение самоуважения — это не конец угнетения. Убежденность в справедливости наших требований, к сожалению, не то же самое что удовлетворение этих требований.

Задача нашего движения, таким образом, не в том, чтобы обвинить других женщин или самих себя в пассивности, слабости, зависимости или каких-то других качествах, демонстрируемых женщинами, и не в том, чтобы набраться смелости для индивидуальных подвигов. Наше дело — сформировать представление об освобождении и подготовиться к тому, что мы с помощью нашей коллективной силы наконец покончим с мужским доминированием — во всех сферах.


Ложное самосознание
Дженнифер Гардинер

Между личностью и обществом стоит особым образом разработанная в культуре система познания пола. В ее основе лежат скрытые предписания в отношении лиц женского и мужского пола, внедренные в культурные дискурсы, общественные институты, повседневные практики и психику людей, названные С. Бем линзами гендера, которые не только задают ракурс восприятия и осмысления социальной реальности, но и создают саму эту реальность. Линзы гендера усваиваются индивидом в процессе социализации, в результате чего человек начинает воспринимать и оценивать мир, других людей и самого себя культурно–специфическим способом – через призму этих линз, становясь таким образом участником социального воспроизводства и существующей культурной системы, и самих линз гендера.

Всего автором было выделено и описано три линзы.

1. Линза гендерной поляризации (традиция гендерной дифференциации), в соответствии с которой женщины и мужчины считаются фундаментально различными, противоположными друг другу и вместе с тем схожими между собой. Именно эта линза накладывает табу на подобие полов, что приводит к игнорированию в культуре гендерного сходства и различий внутри половых групп. Кроме того, существующая в обществе гендерная поляризация способствует тому, что половые признаки (особенности) приписываются самым различным явлениям, так что практически любой аспект культуры или человеческого опыта предстает в неразрывной связи с полом (это касается и стиля одежды, и социальных ролей, и способов выражения чувств, и манеры поведения и т. п.).

Проявлением линзы гендерной поляризации становятся культурные представления о маскулинности и феминности как о наборе противоположных характеристик, различные нормы женского и мужского поведения, взаимоисключающие жизненные сценарии и константы личностного самоутверждения для женщин и мужчин. Если у первых это – установка на материнство, стремление быть хорошей хозяйкой, ориентация на сферу межличностных отношений и привлекательная внешность, то у вторых – потребность отличаться от женщин, ориентация на профессиональную самореализацию, установка на эмоционально сдержанное поведение и выполнение роли добытчика.

По словам самой С. Бем, благодаря этой линзе общество оказывается нетерпимым к любым отклонениям личности от гендерных норм и предписанных ей сценариев, определяя эти отклонения как проблемные, девиантные и предлагая специальные меры воздействия на гендерных девиантов. Поэтому в культуре с гендерной поляризацией люди становятся заложниками гендера, его пленниками; их пол ограничивает их индивидуальность, возможности ее проявления.

2. Линза андроцентризма, или центрированность на мужчинах и мужском. В соответствии с этой линзой мужчины и мужской опыт рассматриваются как нейтральный стандарт или норма, тогда как женщины и женский опыт – как отклонение от данного стандарта или нормы. Как следствие, линза андроцентризма:

• приводит к недооценке в культуре всего «женского», включая непопулярность феминистских идей, и делает более желательным ориентацию личности независимо от ее половой принадлежности на «мужские» стандарты;

• предписывает более жесткие требования к соблюдению гендерных норм представителям мужского пола, т. е. обусловливает асимметрию в приемлемости выхода мужчин и женщин за границу гендера, подтверждением чему, к примеру, может служить наличие культурной нормы антиженственности, которая не имеет своих аналогов относительно представительниц женского пола.

3. Линза биологического эссенциализма, которая логически обосновывает и узаконивает все остальные линзы, представляя их как естественные и неизбежные последствия биологической природы женщин и мужчин. Именно эта линза помогает воспринимать созданное людьми, т. е. культурное, как естественное и неизменное, оправдывая тем самым существующее положение вещей.

Все вышеперечисленные линзы составляют социокультурный контекст гендерной социализации личности, поддерживая существование в обществе определяемых данный процесс традиционных (патриархатных) гендерных стереотипов. При этом, по мнению С. Бем, эти линзы гендера приводят к ряду последствий.

Во–первых, они помещают женщин и мужчин в различные и неравные жизненные ситуации, способствуя появлению разных систем оценок и обусловливая существующую в обществе дискриминацию по половому признаку (идеологию и практику сексизма), что находит свое отражение и на страницах произведений детской художественной литературы независимо от их авторства и исторического периода создания.

Во–вторых, в процессе приобщения к культуре индивид присваивает эти линзы и начинает использовать их в качестве ориентиров для собственной личности, своей Я–концепции, что приводит к возникновению особого феномена, названного автором «конвенционально–гендерная личность», которая ведет себя в строгом соответствии с традиционными культурными ожиданиями по отношению к своему полу и тем самым имеет «мало возможностей для индивидуального выбора в вопросе: каким(ой) же надо быть, чтобы чувствовать себя мужчиной или женщиной…». Внутренне усвоенные линзы, по мнению С. Бем, приводят к тому, что «каждая возможность, совпадающая с ракурсом линз, рассматривается как нормальная и естественная для собственного Я, а каждая возможность, не согласующаяся с этим ракурсом, рассматривается как чуждая и проблематичная для собственного Я». Иными словами, ориентация личности на жесткие гендерные стандарты общества есть результат присвоения линз гендера, а сама гендерная личность – это личность с ограниченным человеческим потенциалом.


Л. Э. Семенова
Детская художественная литература как институт гендерной социализации

К концу XVIII в. некоторые европейские врачи начали допускать (хоть и неуверенно), что африканцы могут знать о ряде растений больше них. В Суринаме один голландский врач написал, что «негры и негритянки… знают о целебных качествах растений и используют их для лечения, посрамляя врачей, прибывших из Европы». Другие были более сдержанны в своих оценках. По уверению некоторых, африканцы действительно многое знали о растениях, но у них отсутствовал системный подход, основанный на классификации. Печально известный плантатор с Ямайки Эдвард Лонг выдвигал именно этот аргумент, утверждая, что «эти дикари – ботаники по наитию». Но Лонг ошибался. Ботанические знания африканцев редко фиксировались в письменной форме, однако представляли собой целостную систему. Целители народа игбо в Западной Африке классифицировали растения по средам обитания, разделяя их на растущие «в лесу» и «в саванне». Эта таксономия растений была согласована с классификацией болезней, поскольку разные болезни требовали растений, произрастающих в определенной среде. Вопреки утверждениям Лонга и многих последующих историков науки, африканцы не только знали о лечебных свойствах растений, но и интегрировали эти знания в сложную классификационную систему{245}.

Не все растения использовались для лечения. В 1705 г. немецкая натуралистка Мария Сибилла Мериан опубликовала сообщение о растении, которое использовалось в Суринаме как абортивное средство. Мериан была весьма необычной личностью – особенно для женщины и европейки. В XVIII в. мало кто из женщин отваживался на такой дальний путь: работа в торговых компаниях да и путешествия как таковые были уделом мужчин. В 1699 г., после развода с мужем, Мериан отправилась в Суринам, взяв с собой младшую дочь. Чтобы заработать на жизнь, она продавала подписку на свою будущую книгу «Метаморфозы насекомых Суринама», которую намеревалась написать по возвращении (книга вышла в 1705 г. и стала важным источником информации для многих известных натуралистов того времени, включая Карла Линнея и Ганса Слоана). В течение следующих двух лет Мериан и ее дочь путешествовали по Суринаму, останавливаясь на плантациях и собирая образцы насекомых и растений. Как писала Мериан в своей книге, на одной из плантаций она узнала от «одной из подневольных женщин» о растении под названием «павлиний цветок». По ее словам, суринамские негритянки использовали семена павлиньего цветка как средство «вызвать выкидыш, чтобы их дети не стали рабами, как они». А корни павлиньего цветка некоторые рабы-африканцы использовали для самоубийства – это был протест против рабства и свидетельство того, в каком отчаянном положении находились эти люди. «Они верят, – писала Мериан, – что родятся снова, свободными и живущими на своей родной земле».

Сообщения об опасных растениях напугали врачей-европейцев в Америке. В конце концов, если из некоего цветка можно приготовить снадобье для прерывания беременности или совершения самоубийства, то его можно использовать и как яд. В 1701 г. уже знакомый нам Генри Бархэм описал случай, как его коллега-врач на Ямайке был «отравлен… одной из своих негритянок». Выпив чай с соком какого-то цветка из саванны, бедняга ощутил «сильные рези в животе, тошноту… и небольшие судороги в некоторых частях тела». Таким образом, ботанические знания порой служили африканцам как своего рода орудие сопротивления против рабства.

Но страх европейцев перед отравлениями привел к очередному горькому парадоксу. Как уже говорилось, европейцы были вынуждены полагаться на познания африканцев в области растительного мира Америки. Но в то же время они принимали колониальные законы, которые фактически запрещали африканцам работать с лекарственными растениями. В 1764 г. французское колониальное правительство в Сан-Доминго на Гаити запретило всем лицам африканского происхождения «заниматься медициной или хирургическими вмешательствами и лечить любые болезни при любых обстоятельствах». В Южной Каролине был принят похожий закон, предусматривавший смертную казнь «в том случае, если какой-либо раб будет учить или наставлять другого раба в знании ядовитых кореньев, растений, трав или любого другого яда». Такие законы (разумеется, вместе с более глубокой проблемой структурного расизма) объясняют, почему африканцы были «стерты» из традиционной версии истории науки. Многие из них по понятным причинам – из страха наказания – предпочитали скрывать свои ботанические познания. Лишь недавно мы начали открывать то, что один историк назвал «тайная медицина рабов»


Джеймс Поскетт
Незападная история науки: Открытия, о которых мы не знали

Мужская неспособность соотноситься с кем, или чем-либо делает его жизнь бесцельной и бессмысленной (наивысшее мужское откровение это то, что жизнь абсурдна), поэтому он изобрел философию и религию. Пустой сам по себе, он смотрит вовне не только, чтобы получить направление или управление, но для спасения и обретения смысла жизни. Поскольку счастье на земле для него невозможно, он придумал Рай.

Поскольку мужчина не способен сочувствовать другим и абсолютно сексуален, «зло» — это сексуальная «вседозволенность», а «девиантные» («немужские») сексуальные практики, не связанные с отказом от пассивности и абсолютной сексуальности, которая, если ей потакать, может разрушить «цивилизацию», поскольку «цивилизация» базируется исключительно на потребности мужчин защититься от этих определений. Для женщины (с позиции мужчин) «зло» — это любое поведение, которое вовлечет мужчину в сексуальную «вседозволенность» — то есть если она не ставит потребности мужчины выше своих, а также не быть пидаром.

Религия не только обеспечивает мужчинам цель (Рай) и привязывает женщин к мужчинам, но предлагает ритуалы, через которые он может искупить вину и чувство стыда, которые он испытывает, если недостаточно сопротивляется своим сексуальным позывам; по сути своей, вину и стыд за то, что он — мужчина.

Большинство мужчин, трусливо перенося присущие им слабости на женщин, обозначая их как женские слабости, считают, что они обладают женской силой; многие философы, те, что не столь трусливы, признают тот факт, что мужчинам свойственны недостатки, но все же не могут признать, что они свойственны только мужчинам. Поэтому они именуют мужские качества Человеческими Качествами, представляют проблему своей никчемности, которая их ужасает, как философскую дилемму, придавая значимость собственному скотству, высокопарно именуют свою никчемность как «Проблему Идентичности» и продолжают высокопарно пиздеть о «Кризисе Индивидуальности», «Сущности Бытия», «Экзистенции Выше Сущности», «Экзистенциальных Видах Бытия» и т. д., и т. п.

Женщина не только естественно приемлет свою идентичность и индивидуальность, но инстинктивно знает, что единственное зло — это причинять боль другим, и что смысл жизни — это любовь.

Мужчина нуждается в козлах отпущения, на которых он может свалить свои неудачи и недостатки, обрушить свою неудовлетворенность тем, что он не женщина. В этом смысле большую практическую ценность имеет набор всяких видов дискриминации, позволяющий увеличить набор пизд, доступных для мужчин, стоящих у власти.

Обуреваемый непреодолимой жаждой женского обожания, но не обладая внутренней ценностью, мужской пол создает предельно искусственное общество, которое позволяет ему определять ценность с помощью денег, престижа, «высокого» общественного статуса, степени, профессионального положения и знания, а также «опуская» как можно больше мужчин в профессиональном, социальном, экономическом и образовательном смысле.

Целью «высшего» образования является не образование, но исключение наибольшего числа мужчин из множества профессий.

Мужская особь, предельно физиологичная, неспособная на мыслительную деятельность, хотя и способная понимать и использовать знания и идеи, неспособна, однако, соотноситься с ними, воспринимать их эмоционально; он не ценит знания и идеи в их сути (они лишь средства для достижения цели) и, следовательно, не нуждается в интеллектуальных партнерах, в развитии интеллектуального потенциала в других. Напротив, мужская особь втайне заинтересована в невежестве других; это дает немногим познавшим явное преимущество над несведущими, и, кроме того, мужчина знает, что просвещенное, понимающее женское общество означает его конец. Здоровая, самодостаточная женщина хочет общества равных, достойных уважения, тех, от кого можно словить кайф; мужчина и больная, неуверенная в себе мужеподобная женщина ищут всего лишь общества червей.

Ни одна настоящая социальная революция не может осуществиться с помощью мужчин, поскольку все мужчины наверху блюдут статус кво, а все опущенные мужчины хотят быть сверху.


Валери Соланас
Манифест ОПУМ

Для исследователей женских и гендерных проблем распределение времени в рамках домохозяйств выступает ценным источником информации, позволяющим судить о распределении домашних обязанностей в семье. Сложности измерения домашнего производства волновали экономистов с начала прошлого века. Так, М. Рейд провела критический анализ домашнего производства, впервые приложив к нему принципы экономического анализа (что особенно удивительно, учитывая, что «экономика» с греческого буквально и означает «правила ведения домашнего хозяйства»).

Рейд рассматривала различные методы оценки домашнего производства и ограничения их применения в домашнем анализе:

(1) стоимость аналогичного оплачиваемого труда (например, почасовая ставка уборщицы или няни) – метод не учитывает уровень квалификации трудящегося, качество работы и функции менеджмента и контроля;

(2) стоимость аналогичных услуг, оказываемых в гостинице – позволяет частично оценить стоимость ведения хозяйства, но скорее приведет к искажениям восприятия, так как образ жизни семьи, временно проживающей в пансионе, отличается от домашнего: пансион не предоставляет такой индивидуализации услуг, не берет на себя часть функций (например, уход за детьми), пользуется эффектом масштаба и пр.;

3) цена альтернативных издержек – сколько домохозяйка могла бы заработать на рынке труда на время, которое она тратит на домашние услуги. Обращает внимание, что в начале прошлого века домашний труд рассматривался исключительно как женский, поэтому и методы оценки были сквозь призму женской занятости. Однако в современных исследованиях превалирует гендерно-нейтральный подход, при котором домашний труд оценивается с помощью времени, затраченного на его выполнение.

Бюджет времени населения – это «система показателей, характеризующая распределение затрат времени (суток, недели, месяца, года) по видам его использования как отдельного работника (рабочего, колхозника, служащего и др.) и его семьи, так и определенной группы населения. Изучается путём проведения особых обследований, в процессе которых за определенный промежуток времени и в соответствии с принятой классификацией учитываются затраты времени (в ч, мин и затем в % к соответствующему фонду времени)».

Первые подобные исследования в СССР стали проводить в 1920-е годы с целью выявления изменений условий труда и жизни населения после Октябрьской революции и для решения ряда социальных задач. Консолидация женского активизма на международном уровне и наращивание научной школы привело к тому, что в результате решений Пекинской конференции 1995 г. начался регулярный сбор статистики о временных затратах домохозяйств на международном уровне под эгидой ООН, а позднее и силами национальных правительств.


С.М. Ребрей
Типы российских домохозяйств в зависимости от распределения домашних обязанностей

Гендерный экзистенциализм считает гендер социальным конструктом, оказывающим колоссальное влияние на наши мысли, поступки и отношение к себе, определяющимся не природой, а культурой. Среди гендерных экзистенциалистов больше женщин, чем мужчин. Недавний опрос Исследовательского центра Пью показал, что из 64% американцев, которые считают, что женщины и мужчины по-разному подходят к родительству, 61% женщин и только 41% мужчин уверены, что эти отличия имеют социальную (а не биологическую) причину.

Динна (42 года) из Сан-Диего, учительница и мама двоих детей, говорит:

«П

оследствия велики и затрагивают множество сфер. С точки зрения культуры — это влияет на образ женщин; с точки зрения истории — на отношение к женщинам во всем мире на протяжении тысяч лет. Женщины считаются второсортными. Я не осознавала этого до выборов 2016 года. Именно тогда мои глаза открылись. Я вижу это в шутках моих друзей, в том, как я сама говорю о себе. Женщины не пользуются таким же уважением, как мужчины. Женщины играют второстепенную роль».

Динна рассказала, как эта второстепенность отразилась на ее собственной жизни. Она отказалась от самой лучшей своей работы, потому что ее муж получил новую должность в другом городе и им пришлось переехать. Она не требовала, чтобы он отказался от еженедельных командировок, даже когда забеременела вторым ребенком, работала учителем на полную ставку, мучилась тревожностью и заботилась о первенце: «Мне казалось, что все это — моя ответственность». Родители Динны развелись, когда ей было два года, и ее воспитывала мама, которая мечтала только об одном — найти себе мужа. «Я помню все ее неудачные отношения и как она рассказывала мне, что значит быть женщиной». Вот что значит быть женщиной: удержать мужа — главная задача, а обязанность жены — всегда обеспечивать ему комфортное существование.

Гендерный экзистенциализм утверждает, что попытки подстроиться под ту или иную человеческую категорию мешают быть собой. Сложно представить человека, которого ни разу в жизни не стесняли предписания его группы. Наши личные предпочтения уступают место правилам гендерной системы. Ни за что не поверю, что я единственная в детстве тайком от одноклассниц играла в машинки. В ходе одного исследования ученые наблюдали за детьми, которые выбирали игрушку, и оказалось, что трех- и четырехлетние мальчики тратят 21% своего времени на «девчачьи» игрушки, когда играют одни, и всего 10%, если рядом играет другой мальчик. Изначально девочек реже наказывают за нарушение гендерных стереотипов, и они пользуются большей свободой в выборе игрушек. Девочки выбирают «мальчишечьи» игрушки 34% времени, когда играют одни, и 24% времени в присутствии другого ребенка. Наши личные предпочтения гораздо шире, чем социально одобряемые нормы.


Дарси Локман
Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах

Гендерная социализация начинается с рождения. Родители с младенчества имеют разные ожидания по отношению к мальчикам и по отношению к девочкам, и их восприятие детей формируется в соответствии с этими ожиданиями. Девочки и мальчики различаются только в одном: в среднем мальчикам тяжелее обслуживать собственные нужды самостоятельно и в среднем им нужно больше времени, чтобы перейти с одностороннего на двустороннее взаимодействие.

Даже в отсутствие ­каких-либо иных объективных отличий родители дочерей чаще, чем родители мальчиков, считают своих детей мягче, физически меньше, изящнее и невнимательнее. Когда матерей и отцов просят посмотреть видео с малышом, которого они никогда раньше не видели, их описание ребенка будет зависеть от того, кто, как им сказали, перед ними: мальчик или девочка. Матери маленьких девочек постоянно недооценивают двигательные способности своих дочерей, а матери мальчиков, наоборот, переоценивают. Стереотипные ожидания влияют на приобретение конкретных гендерных типов поведения, превращая ожидания в пророчества.

Исторические факты говорят о том, что по мере того, как мужчины и женщины приобретали, казалось бы, одинаковую общественную роль, мы стали намного больше подчеркивать половую принадлежность с самого рождения ребенка (или даже до него). В эпоху разделения домашней и общественной жизни игрушки и одежда носили гендерно нейтральный характер. Маленьких мальчиков одевали в ночнушки. Сегодняшнее подчеркивание пола ребенка стало не только последствием влияния социальных медиа, но и попыткой заявить об исключительной значимости пола в мире, где роль мужчин и женщин практически ничем не отличается.

Мы делим людей на две категории. Каждой категории приписывают конкретный тип мыслей, чувств и поведения. В течение бесчисленного количества взаимодействий в самой разной обстановке эти ожидания подкрепляются множеством едва заметных факторов. Ожидания универсальны и несут моралистический подтекст, диктуя указания и важные нормы достойного поведения. Девочки учатся вести себя женственно, то есть скромно и послушно, а мальчики — мужественно, то есть решительно и напористо.

Неосознанно взрослые подталкивают маленьких детей к «правильному» типу поведения, и не только очевидными способами, например не давая мальчикам играть в куклы. Возьмем взаимоотношения между воспитателями и детьми дошкольного возраста: согласно исследованиям, мальчики и девочки возраста тринадцати месяцев ведут себя одинаково, но взрослые реагируют на их поведение по-разному. Девочки получают больше внимания воспитателя за жестикуляцию и лепет, а мальчики — за нытье и крики. В возрасте тринадцати месяцев дети одинаково часто хватают, толкают и пинаются. Но воспитатели вмешиваются, чтобы сдержать агрессивное поведение девочек, только в 20% случаев. Напротив, агрессия мальчиков побуждает воспитателей вмешиваться в 66% случаев. Выражаясь терминами теории обучения, агрессивное поведение мальчиков закрепляется в три раза чаще. К возрасту двадцати трех месяцев девочки становятся менее агрессивными, а мальчики — более агрессивными. Обе группы научились подстраиваться под ситуацию, демонстрируя тот тип поведения, который гарантированно привлекает внимание взрослых


Дарси Локман
Право на гнев. Почему в XXI веке воспитание детей и домашние обязанности до сих пор лежат на женщинах

Фонд «Открытое общество» — это один из основных доноров «Международной амнистии», «Human Rights Watch» и ЮНЕЙДС, а также он финансирует многочисленные организации, лоббирующие проституцию по всему миру. Сорос – это самый влиятельный, в финансовом смысле, сторонник проституции в мире, и его организация открыто выступает за легализацию проституции. Именно Фонд Сороса профинансировал отчет «Международной Амнистии», поддержавший ту же позицию.

Фонд «Открытое общество» жертвовал крупные суммы ЮНЕЙДС и Программе развития ООН, которые, хоть и говорят о себе как о независимых структурах, признают «щедрую финансовую поддержку» Фонда.
Это финансирование оказывает прямое влияние на законодательство. Фонд Сороса финансирует «Альянс секс-работников Ирландии», который ведет кампанию против Скандинавской модели, и он поддерживает Лору Ли в ее попытках добиться судебной отмены аболиционистского закона в Северной Ирландии.

У правозащитной организации «Human Rights Watch» изначально не было позиции по криминализации или декриминализации проституции. Однако недавно они выразили поддержку полной декриминализации. Возможно, что на это повлияло финансирование от Сороса, в частности, стоит отметить, что в 2010 году «Human Rights Watch» получила грант в 100 миллионов долларов на десять лет. NSWP также финансируется Фондом «Открытое общество».

Данные 2013 года показывают, что 56 некоммерческих организаций получили финансирование в размере 9,6 миллионов долларов на проекты связанные с поддержкой проституции и продвижением полной декриминализации. Основные пять доноров этой деятельности: Инициатива «Открытое общество», Фонд Форда, Американская всемирная еврейская служба, Фонд «Красный зонт» и «Mama Cash» (поддерживающий проституцию фонд для женских организаций, который находится в Нидерландах).

Из этих 9,6 миллионов: 3,6 пошли на программы, связанные со здравоохранением, 1,68 на юридические услуги, а оставшиеся 5,3 на адвокацию и работу с государством. Другими словами, основной акцент в этом финансировании делается не на практической помощи проституированным женщинам, а на продвижении полной декриминализации.

Фонд Форда считается самым крупным донором организаций, поддерживающих проституцию. Средний грант Фонда для организаций «секс-работников» превышает 100 000 долларов. Фонд Форда был основным спонсором (вместе с «Mama Cash» и Ассоциацией за права женщин в развитии) публикации серии статей за проституцию «Права женщин и гендерное равенство» в британском издании Guardian в феврале 2014 года.

Американская всемирная еврейская служба (Джойнт) утверждает, что женщины, которые критикуют проституцию как институт мужского насилия, не феминистки, и что они ничем не лучше расистов или гомофобов. Джойнт – один из крупнейших доноров деятельности сторонников проституции. На данный момент она выделяет 500 000 долларов в год на гранты 17 организациям, которые поддерживают права «секс-работников» в восьми развивающихся странах.

Фонд «Красный зонт» состоит из сети проектов «секс-работников». Он «усиливает и обеспечивает стабильность» движения «за права секс-работников», привлекая новое финансирование для организаций секс-работников и их национальных и региональных сетей». Фонд финансируется шестью крупными фондами: Джойнт, «Comic Relief», Фонд Леви Стросса, Фонд MAC по борьбе со СПИДом, «Mama Cash» и Фондом «Открытое общество». С момента своего основания в 2012 году Фонд выделил 63 гранта организациям в 42 странах. Фонд предоставляет гранты только организациями «которые возглавляют секс-работники», и он ни при каких обстоятельствах не рассматривает заявки от аболиционистских организаций.

Ключевые фигуры в движении в поддержку проституции одновременно являются ключевыми фигурами в политике по борьбе со СПИДом. От тех, кто участвует в администрации по вопросам СПИДа и секс-индустрии требуются одни и те же навыки и примитивное понимание концепции «снижения вреда» как способа избавиться от мужского насилия над женщинами и девочками. Например, парламентарий Тим Барнетт, который один добился декриминализации проституции в Новой Зеландии, выдвинув соответствующий законопроект по личной инициативе – это гей с обширными связями с британскими организациями, поддерживающими проституцию. После ухода из политики он занимал очень важные должности в СПИД-сервисных организациях ЮАР, где он тесно работал доктором Нотембой Симелелой, о котором стоит поговорить отдельно.


Джули Биндел
Сутенерство проституции

В 1992 году цены взлетели в шесть раз; к марту 1995 года покупательная способность стала на треть меньше, чем годом ранее. Гиперинфляция также резко снизила покупательную способность пенсий; почти три четверти пенсионеров составляли женщины. В деревне жизнь тоже стала труднее. Протест перестал быть политически опасным, но стал экономически невыгодным. Сельские женщины безропотно мирились с ухудшающимися условиями труда и жизни — в том числе и потому, что заведующие фермами были практически всемогущими: в их руках был доступ к оплачиваемой работе и жилью. Когда зарплата сельских жительниц снизилась, они стали устраиваться на дополнительную работу и больше работать на приусадебных участках, чтобы прокормить семью. К концу 1990-х годов не менее четверти, а возможно и половина, жителей России считались бедными или очень бедными, и более двух третей этих бедняков составляли женщины.

Другие показатели общественного благосостояния рисуют еще более мрачную картину. В начале 90-х снизилось количество браков, поскольку молодые люди не могли позволить себе начать семейную жизнь. Количество разводов росло, как и смертность. В период с 1990 по 1997 год ожидаемая продолжительность жизни женщин при рождении упала с 74,3 до 72,8 года, а мужчин — с 63,8 до 60,9 года[334]. К 2000 году ожидаемая продолжительность жизни советских мужчин снизилась до 57,6 года — более чем на 16 лет меньше, чем у мужчин в США. Сократилась и рождаемость: со 134 на 10 000 в 1990 году до 86 на 10 000 в 1997 году. С 1991 по 2000 год население России сократилось на три миллиона человек. Прогнозировалось, что к 2015 году оно уменьшится еще на 11 миллионов.

Недоедание и плохое здоровье женщин способствовали снижению веса новорожденных и увеличению числа детей, рождающихся больными: с одного из восьми в 1989 году доля больных младенцев выросла до одного из пяти к 1993 году. Младенческая смертность выросла до 190 на 10 000 к 1993 году, а затем снизилась до 166 к 1998 году, что все еще более чем вдвое превышало показатели США и Западной Европы. Загрязнение окружающей среды приводило к врожденным дефектам, от которых страдали от 6 до 8 из каждых 100 новорожденных в России. Само материнство стало опаснее из-за плохого здоровья матерей и резкого ухудшения системы здравоохранения. В период с 1987 по 1993 год число матерей, умерших во время беременности или родов, увеличилось с 493 до 700 на каждый миллион рождений; к 1998 году их число сократилось до 500, что все еще более чем вдвое превышало средний европейский уровень (220). Журналистка Елена Шафран утверждала, что женщины в России «боятся и не хотят рожать» из недоверия к врачам, женским консультациям и родильным домам, вызванного устаревшим оборудованием, антисанитарными условиями и плохо подготовленным персоналом.

Один из немногих положительных моментов в этой удручающей картине связан с контрацепцией. Чтобы снизить зависимость от абортов, в 1993 году Минздрав России начал программу планирования семьи, открыв более 200 клиник по всей стране; они проводили переподготовку врачей, акушерок и медсестер, информировали и давали советы по вопросам секса, беременности и родов. Новая рыночная экономика значительно повысила доступность целого ряда противозачаточных средств. Меры, направленные на то, чтобы убедить женщин использовать их вместо аборта, принесли свои плоды: с высокого уровня в 4,6 миллиона в 1988 году число абортов в России сократилось до 2,5 миллиона в 1997. Около 66 % супружеских пар практиковали те или иные методы контроля над рождаемостью — в сравнении с 30 % в 1990 году.


Барбара Энгель
Женщины в России, 1700–2000

Военная идентичность идейно фундируется двумя основными элементами: специфической маскулинной идеологией с ее закрытой солидарностью и особым отношением к насилию, которое постепенно все меньше контролируется своим оператором — комбатантом. Маскулинная идеология, риторически выстраиваемая участниками боевых действий, запускает всю структуру этого идентитарного проекта. Она не ограничивается привычными фасадными стереотипами о «настоящем солдате» с его жесткостью и сдержанностью.

Более важный аспект этой идеологии — неготовность принимать правила «оседлой» жизни. Она проявляется в постоянных поисках испытаний и псевдовызовов для подтверждения собственной маскулинности; в ссылках на долженствование мужчины; стремлении оказаться в гомосоциальном сообществе с преобладающими «дружбой, пониманием, честностью и взаимовыручкой», а также в прочих элементах бесклассового общества равных, часто являющегося объектом фантазии в гражданском обществе. Все это характеризует специфическую маскулинную идеологию, лежащую в основе военной идентичности.

«Если здоровье позволяет, его берут в армию. Ну, я думаю, надо это сделать. Каждому пройти школу закалки. Ну, я считаю, что это долг. Каждый мужчина должен сходить»
(Информант No 1)

«Я пошел туда, потому что ну, это такое, знаешь, на мужика было, вот смогу я или нет <…> хотелось там себе доказать, что я смогу, потому что тут уже все такое, рутина сплошная, короче»
(Информант No 1)

«Вообще-то из древних легенд пишется: мужчина должен сначала пройти войну. Потом родить сына и посадить дерево. То есть, тогда как бы считалось, что тогда человек может стать настоящим, понимать жизнь и ценить ее и окружение, в котором он живет. То есть, может быть, даже предки, скорее всего, так и происходило, чтобы они могли это делать, ценить именно жизнь, рождение и понимание»
(Информант No 14).

Эта идеология часто приводит к тому, что оседлая, семейная жизнь комбатанта становится второстепенной по отношению к боевому подразделению. Семья, например, больше не доминирует в идентитарном ландшафте, а идея «настоящего мужчины» начинает связываться не с безоружными маскулинными заслугами, а с тем, что позволит вывести собственную фигуру за пределы границ безгероического гражданского общества: ради семьи готовы терпеть окопные лишения, готовы на ранения и даже смерть для выплат семье, но не готовы присутствовать — экономически и эмоционально — в структуре домохозяйства в качестве отца, мужа или брата. В свою очередь условия вооруженных сил и боевых действий еще больше способствуют тому, что боевое подразделение заполняет все пространство социальных смыслов и запросов комбатанта. Особенно это заметно в использовании категорий родства по отношению к сослуживцам — солдатская мифология в данном случае вновь работает на замещение гражданской семьи уже военной квазисемьей.

«Как раз такая ситуация, она более людей сплачивает, они вместе переживают такие события, которые братья и сестры не переживают вместе. Почему они не могут братьями называться? Могут, конечно»
(Информант No 5)

«А то, что вот ветеран боевых действий, да, в дальнейшем скидки там. Допустим, мать моя будет получать какие-то льготы, я буду получать льготы, сын мой будет получать льготы. У него такой отец»
(Информант No 1)

«<…> и попали на заграждение: тропа, железная дорога шла, а квадри-ки же летают. Пошли по тропе, парень идет в километре от меня, и хлопок, дымка — бум! Дымка осела, у брата руки нету, костень торчит, и правая рука»
(Информант No 8).

Тяга к «испытаниям», описываемая языком приключенческих романов, демонстрирует понимание мужского призвания как пути, мобильности, освобождения от бытового закрепощения в рамках гомосоциального сообщества боевого подразделения. Этот авантюризм служит движущей силой маскулинной идеологии. Она требует от своих носителей постоянного соотнесения себя с другими мужчинами, а также готовность идти на жертвы ради них, так как мужчина всегда готов к акту — на самом деле эгоцентричному — «героического жертвования» ради другого.

Старцев С. В.
Военная идентичность: как маскулинная идеология формирует отношение к насилию

- Где мой завтрак/обед/ужин/раки к пиву?
- Не пили мне мозг.

- Где мои чистые носки/рубашки/телефон/зарядка/шнурки от старых кроссовок?
- Не пили мне мозг.

- Где моё холодное пиво?
- Не пили мне мозг.

- Где моя фиолетовая футболка, которую купила мне мама три года назад и в которой я тонул в море прошлым летом?
- Не пили мне мозг.

- Где моя любимая кружка, которую мне подарили на 23 февраля, я не могу пить пиво из другой!
- Не пили мне мозг.

"Не пили мне мозг" - очень удобная фраза.

Предлагаю позаимствовать её у "сильной половины" человечества, которая пользуется ей постоянно и не по делу.

Женщинам она подходит намного больше, потому что мозг часто пилят именно мужчины им, а не они - мужчинам.


Marina Temnikova