Любовь не виновата - 37 Автобус, пыхтя и отдуваясь, высадил Любу на пятачке у единственного в хуторе магазина и, взревев на прощание мотором, укатил дальше, оставив её одну посреди знакомого до боли мира. Мира, который, казалось, застыл во времени. Тот же магазин с выцветшей синей вывеской «Продукты», та же автобусная остановка из ржавого металлического листа, те же разбитые ступеньки у входа в бывший клуб, заколоченный теперь досками. Пахло пылью, сухой травой и чем-то неуловимо родным – то ли дымком из печных труб, то ли прелым запахом скотного двора, доносившимся с окраины. Даже воздух здесь был другим – густым, тягучим, наполненным стрекотом кузнечиков и ленивым жужжанием мух. Ничего не изменилось. Совсем.

Люба поправила лямку сумки, в которой лежал тяжелый конверт с деньгами – ценой её унижения и детских сбережений, – и медленно пошла вниз по улице. Той самой, где каждый дом, каждый заборчик, каждая кривая яблоня были знакомы с детства. Асфальт здесь давно превратился в воспоминание, уступив место укатанной грунтовой дороге, щедро посыпанной серым песком.

Улица жила своей неспешной, размеренной жизнью. Возле одного из дворов, прямо в пыли, возилась стайка полуголых ребятишек. Мальчишки и девчонки, чумазые, загорелые до черноты, с азартом носились друг за другом, выкрикивая что-то непонятное. Люба присмотрелась и улыбнулась – «казаки-разбойники». Она сама когда-то так же носилась по этой улице, стирая коленки в кровь и забывая обо всем на свете. Взрослых почти не было видно. Лишь мелькали иногда согнутые спины над грядками в огородах, слышалось кудахтанье кур да редкое мычание коров. Все были заняты вечными сельскими делами: прополка, полив, уход за живностью – круговорот забот, не меняющийся десятилетиями.

Люба шла, погруженная в свои мысли, как вдруг её путь преградила знакомая фигура. На лавочке у калитки одного из самых ухоженных домов сидела бабушка Анна Митрофановна, или просто Митрофановна, как её звали все в хуторе. Типичная деревенская бабушка: цветастый платок, повязанный низко на лоб, темная кофта поверх ситцевого платья, фартук с огромными карманами и внимательные, всевидящие глаза. Митрофановна была местным информационным бюро, ходячей энциклопедией хуторской жизни. Она знала всё: кто когда родился, кто на ком женился, кто с кем поругался, и во сколько вчера соседский петух закукарекал не по расписанию. Встречи с ней избежать было невозможно.

— Любочка, девочка, ты ли это? Ой, похорошела-то как, городская стала совсем! — Митрофановна тут же узнала Любу, её голос звонко прозвенел над тихой улицей.

— Здравствуйте, Анна Митрофановна, — Люба вежливо улыбнулась, подходя ближе. — Спасибо, вы тоже отлично выглядите! Всё такая же боевая.

— Да я-то что, — отмахнулась старушка с характерной усмешкой. — Кого мне тут очаровывать в мои-то годы? Старых мужиков деревенских, что ли? Им лишь бы на завалинке кости греть да сплетничать!

Митрофановна заливисто захохотала своим дребезжащим смехом. Любовь тоже улыбнулась, чисто из вежливости поддерживая шутку местной знаменитости. Атмосфера на мгновение разрядилась.

— Ты-то как сама, Любаша? — уже серьёзнее спросила старушка, похлопав ладонью по месту рядом с собой на лавке. Люба присела. — Детишки как? Слыхала я… ох, и тяжёлая же доля вам выпала… Ваня… Такой хороший был… Царствие ему небесное…

— Да мы-то нормально, Анна Митрофановна, спасибо, — Люба старалась говорить ровно, хотя упоминание об Иване всегда отзывалось болью. — И дети, слава богу, ничего. А вот… батя мой чего-то захворал сильно. Говорят, операция нужна срочная… Ну, вы, наверное, лучше моего знаете, что тут у вас происходит.

— Чего знаю? Ничего я не знаю! Про хворь-то! — вдруг нахмурилась старушка, ее брови сошлись на переносице. — Какая хворь? Сегодня только видела этого твоего обормота! Здоровый как бык! С Семёном, зятем своим ненаглядным, возле магазина терлись с утра пораньше. Продавщицу Марию раскручивали, чтоб та им «пузырь» в долг дала. Я думаю, тетка твоя, Галька, правильно делает, что денег им на выпивку не дает – сопьются же мужики на старости лет окончательно!

— Подождите… я не поняла, — Люба растерянно моргнула. — Причем здесь тётка моя Галя и её муж дядя Сёма? Отец же дома должен быть… болеет…

— Дома? Ой, девка, ты что, с луны свалилась? — Митрофановна аж руками всплеснула и выпучила глаза на Любу так, что платок съехал на затылок. — Мамка-то твоя… это самое… отца твоего… выгнала! К чертовой матери!

— Как… выгнала? Давно? — Люба почувствовала, как земля уходит из-под ног. В ушах зашумело.

— Да с полгода уж будет, почитай! — авторитетно заявила Митрофановна, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Выгнала, и всё тут! Так к ней уже на следующий день хахаль её новый переехал — Санька, «Морды» сын! Помнишь такого? Рыжий такой, шебутной?

— Сашка?.. Помню… — Люба лихорадочно пыталась сопоставить факты. — Так он же… он же лет на пятнадцать мамы моей младше! Если не больше!

— То-то и оно! — Митрофановна расплылась в довольной улыбке, обнажив редкие зубы. — Молодец, маманька твоя, а? Орлица! Не растерялась!

Старушка снова хихикнула, с удовольствием наблюдая за реакцией Любы.

— Только Сашка этот, тоже не подарок! — продолжила она, понизив голос до заговорщицкого шепота. — Тоже хорош гусь! Устроился водителем к председателю нашему, на «Ниву» служебную. А сам на прошлой неделе напился, как поросенок, да машину эту разбил! Вдребезги! Теперь председатель грозится, что если не восстановит за свой счёт, то посадит его! Вот такие пироги на нашей улице пекут, доченька! А у вас-то там, в городе, чего интересного происходит? Небось, скукота одна?

— Ну… если сравнивать с тем, что вы мне только что рассказали, Анна Митрофановна, то у нас… да, у нас вообще ничего особо интересного, — Люба ответила механически, её голос звучал глухо и отстраненно. Она чувствовала себя оглушенной. Отец не болен. Мать выгнала его. У неё новый, молодой любовник, который разбил машину… А она привезла деньги, собранные по крохам, взятые в долг под чудовищные проценты… Деньги на несуществующую операцию.

— Вот и я говорю: скучно у вас, у городских! — авторитетно резюмировала старушка, не заметив или не захотев заметить состояния Любы. — Я оттого туда и не еду. Хотя дети зовут, да… Зовут…

— Зовут – это хорошо, — уже совсем отрешенно пробормотала Люба, поднимаясь с лавки. Ноги были ватными. — Ладно, Анна Митрофановна… Пойду я, наверное. Время уже… Мне еще назад добираться сегодня.

— Как? Так ты что, не с ночевкой? — искренне удивилась старушка. — К матери-то хоть зайдешь?

— Зайду, – коротко ответила Люба, не глядя на собеседницу. — Но точно не с ночевкой.

Люба вежливо кивнула Митрофановне, пробормотав что-то невнятное на прощание, и, словно во сне, продолжила свой путь. Ноги несли её сами, по привычке, к тому месту, где когда-то был её дом. Но чем ближе она подходила, тем сильнее ощущалось нежелание переступать знакомый порог. Слова старушки гулким эхом отдавались в голове, смешиваясь с шумом ветра в старых тополях и каким-то внутренним гулом отчаяния.

Она не дошла до калитки каких-то полсотни метров. Напротив родительского дома, через дорогу, притаилась старенькая деревянная беседка, когда-то выкрашенная в веселый голубой цвет, а теперь облупившаяся и потемневшая от времени. Вокруг неё густо разрослись кусты сирени и дикой акации, их пышные кроны надёжно скрывали беседку от любопытных глаз. Идеальное место для наблюдательного пункта. Люба, не раздумывая, вошла внутрь, присела на скрипучую лавку и затаила дыхание. Отсюда, из-за плотной завесы зелени, ей было прекрасно видно всё, что происходило во дворе родительского дома. А ее саму – нет.

Она сидела так, наверное, минут десять, а может и все двадцать. Время тянулось мучительно медленно, как густой кисель. Сердце колотилось где-то в горле, предчувствуя недоброе, но какая-то мазохистская часть её существа хотела увидеть всё своими глазами, убедиться в правоте слов Митрофановны, допить эту чашу горечи до дна.

И она увидела. Скрипнула входная дверь, и на крыльцо вышла мать. Та самая, родная, но в то же время какая-то чужая, незнакомая. Она была в цветастом домашнем халате, волосы небрежно собраны на затылке. А следом за ней, вальяжно потягиваясь, вышел он… тот самый Сашка. Рыжеватый, крепко сбитый, в растянутой майке и спортивных штанах. Именно таким его и описывала Митрофановна – молодой, самоуверенный, явно чувствующий себя здесь хозяином.

Они стояли на крыльце и что-то бурно обсуждали, активно жестикулируя. До Любы доносились лишь обрывки фраз, но и этого хватило, чтобы пазл окончательно сложился.

«…да иди ты уже, погуляй где-нибудь часок, — раздраженно говорила мать, понизив голос, но Люба всё равно расслышала. — Чтоб Любка ничего не заподозрила, поня-а-ал? А то начнётся опять…»

«Да чего там подозревать-то, Зин? — лениво протянул Сашка, почесывая загорелый живот. — Сказала ж, батя в больнице, и всё. Привезёт денег, отдашь мне, и делов-то…»

«Молчи ты, дурень! — шикнула на него мать, оглядываясь по сторонам. — Стены тоже уши имеют! Иди, сказала!»

Сашка что-то недовольно пробурчал, но спорить не стал. Махнул рукой и, насвистывая какую-то незамысловатую мелодию, скрылся за углом дома, видимо, направляясь к калитке на задний двор. Мать ещё немного постояла на крыльце, нервно теребя край халата, а потом тоже вошла в дом.

Теперь Любе всё стало предельно ясно. Кристально. Деньги, которые она с таким трудом собирала, вымаливала, занимала под чудовищные проценты, жертвуя покоем и сбережениями своих детей… эти деньги предназначались вовсе не для лечения отца. Отца, который, по всей видимости, был здоров и просто выгнан из собственного дома. Деньги нужны были матери, чтобы покрыть долги ее нового молодого сожителя, чтобы вытащить его из очередной передряги, в которую он угодил по своей глупости и пьянству.

— Господи, как же вы все мне надоели! — с глухим стоном вырвалось у Любы. Она резко поднялась с лавки и, не оглядываясь, быстрыми шагами пошла прочь. Прочь от этого дома, от этой улицы, от этого хутора, который вдруг стал таким чужим и враждебным.

А ведь когда-то этот дом был для неё целым миром. Маленький, но такой уютный, он пах мамиными пирогами, свежескошенной травой и какими-то неуловимыми ароматами детства. Скрипучие деревянные полы, старый буфет с резными дверцами, фотографии в пыльных рамках на стенах – всё это было наполнено теплом, любовью, ощущением безопасности. Здесь она чувствовала себя защищённой, здесь были её корни. Она помнила, как пряталась под большим дубовым столом, когда гремела гроза, как читала книги, забравшись с ногами на широкий подоконник, как слушала сказки, которые рассказывала ей бабушка перед сном. Этот дом был её крепостью, её тихой гаванью.

А сейчас? Сейчас он казался ей холодным, пустым, пропитанным ложью и предательством. Стены, которые когда-то дарили ей чувство защищённости, теперь давили, вызывали удушье. Родные лица превратились в маски, скрывающие корысть и равнодушие. Тепло ушло, оставив после себя лишь горький привкус разочарования и пепелище несбывшихся надежд. Он перестал быть её домом в тот момент, когда из него ушла правда, когда его заполонила ложь, ради которой самые близкие люди готовы были пожертвовать её чувствами, её благополучием, будущим её детей.

Люба шла к автобусной остановке, не разбирая дороги, слёзы застилали глаза, но она упрямо их смаргивала. В кармане вибрировал телефон – мать названивала без остановки. Но Люба не поднимала трубку. А зачем? Что она могла ей сказать? Что она всё знает? Что она видела ее с этим Сашкой? Что она слышала их разговор? И что потом? Слушать очередную порцию лжи, оправданий, уговоров? Нет, у неё больше не было на это сил. Молчание было её единственным оружием, единственным способом сохранить остатки самоуважения. Пусть мать сама догадается, что её циничный план провалился. Пусть сама разбирается со своим молодым любовником и его проблемами. Люба умывала руки. С неё хватит.

Она дошла до остановки, села на холодную металлическую скамейку и уставилась в одну точку. В сумке по-прежнему лежал тяжелый конверт с деньгами. Теперь они казались ей грязными, пропитанными ложью и обманом. Но это были её деньги. И деньги её детей. И она найдёт им лучшее применение, чем спонсировать чужую беспутную жизнь. Автобус должен был прийти через полчаса. Полчаса, чтобы немного прийти в себя и решить, как жить дальше.

https://dzen.ru/a/aChkkGsiOVhufw7q?share_to=telegram
Ошибка

Любовь не виновата - 38 Еще один груз, тяжелый и давящий, рухнул с плеч. Люба закрыла грабительский кредит, ту удавку, которую вынуждена была накинуть на себя днем ранее. Да, пришлось заплатить кое-какие издержки – та контора без своей выгоды не останется. Какие-то проценты «за досрочное погашение», какие-то комиссии «за оформление» – мелочи, по сравнению с тем кошмаром, который мог бы развернуться впоследствии. Но главное – она справилась и стала свободнее.

Следующее успокоение – Любовь вернула деньги детям.

— Не пригодились! — коротко ответила им Люба, видя их недоумение. — Ваш дед неожиданно поправился. Уже вовсю отмечает свое исцеление!

Она постаралась вложить в свой голос максимум легкости и юмора, чтобы не омрачать их. Дети, немного помявшись и переглянувшись между собой, только пожали плечами и приняли назад свои накопления.

На следующее утро, Любовь вновь спешила на работу. Солнце светило ярко, обещая жаркий летний день, и даже городская суета не могла испортить ее приподнятого настроения. Она почти бежала, словно торопилась не на работу, а на свидание с чем-то давно желанным. Но на пороге ателье ее ждал Максим. Он стоял там, немного сгорбившись, держа в руках букет роз – таких же алых, как и его покрасневшие от стыда щеки. Цветы были роскошными, но их красота терялась на фоне неловкости Максима.

— Ну, здравствуй, Любовь! А я извиняться пришел! — начал без прелюдий Максим, будто заучил эту фразу и боялся забыть. Его голос слегка дрожал.

— Извиняться? За что? — не поняла Любовь. Она, конечно, обиделась на Максима в тот первый момент отчаяния. Но сейчас, когда проблема была позади, никакого места для обиды в её сердце не осталось.

— Когда ты ушла… я понял, что должен был помочь тебе… я должен был… но не помог… — начал что-то говорить Максим, его слова путались, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Люба не дала ему договорить. Она сделала шаг вперёд и, почти вырывая из рук букет цветов, произнесла твёрдо:

— Ну, не помог, и не помог! — сказала, как отрезала она, глядя ему прямо в глаза. — С кем не бывает. Жизнь такая штука, порой не знаешь, как поступить правильно. Главное, что все обошлось. А теперь, извини, мне работать надо. Много дел накопилось.

Максим стоял в замешательстве, его алые щеки стали еще ярче. Он явно ожидал другой реакции – бури негодования, слез, упреков… Чего угодно, только не такого спокойного и быстрого прощения, больше похожего на деловое соглашение. Он смотрел на нее, держащую в руках его букет, и, кажется, не понимал, что происходит.

— Люба! — окликнул он ее, когда она открыла дверь ателье.

Любовь обернулась. В её глазах не было ни злости, ни обиды – только лёгкая усталость после бессонной ночи и предвкушение нового дня, наполненного привычными заботами.

— Вечером свободна? — спросил Максим, делая небольшой шаг к ней. Взгляд его был робким.

— Абсолютно! — кивнула Люба, и на её лице снова появилась та самая, чуть лукавая улыбка.

— Я заеду?

— Заезжай!

И Люба скрылась за дверью ателье, оставляя Максима наедине с утренним солнцем и ощущением недосказанности. Он смотрел на закрывшуюся дверь, его замешательство постепенно сменялось осторожной радостью. Кажется, ему дали второй шанс.

Зинаида Валерьевна, бессменный бухгалтер ателье, все это время стояла у окна, за которым разворачивалась эта маленькая уличная драма.

— Простила? – спросила она Любу, едва та вошла в ателье, прижимая к груди розы. В голосе Зинаиды Валерьевны звучала смесь интереса и одобрения.

— Кого? За что? - не поняла Люба. Она не припоминала, чтобы хоть словом обмолвилась своему бухгалтеру о каких-то ссорах или обидах на Максима.

— Ну… Букет… Просто, такие дарят… Когда извиняются, — принялась оправдываться Зинаида, чувствуя, что её прямолинейный вопрос попал не в бровь, а в глаз.

— Да? Не знала! — наигранно улыбнулась Люба, ставя букет в первую попавшуюся вазу на столе Зинаиды. Она решила не углубляться в объяснения. — Вы, кстати, угадали. Но это в прошлом, не хочу даже вспоминать. Все хорошо.

Любовь решительно прошла в помещение цеха, где стояли швейные машины, манекены и пахло тканью и нитками, демонстрируя этим жестом, что тема закрыта и она не намерена что-либо объяснять своей бухгалтерше. Зинаида Валерьевна, слегка обиженно надув губы, словно ребенок, у которого отобрали конфету, вернулась к своей работе над отчетами. Остаток рабочего дня женщины провели молча, каждая погруженная в свои мысли. Люба думала о выкройках, заказах и предстоящем вечере. Зинаида Валерьевна, вероятно, о чем-то своем.

***
Свидание с Максимом в ресторане в тот вечер контрастно отличалось от всех прошлых свиданий с ним. За столом, едва официантка подошла принять заказ, Люба бесцеремонно попросила «водочки», и, к удивлению Максима, та принесла целый графин.

Казалось, что Люба пыталась вымыть из себя весь негатив, накопившийся после поездки в деревню, все те тревоги и разочарования, которые засели где-то глубоко внутри. Опрокидывая в себя стопку за стопкой, она говорила. Говорила много, громко, порой перебивая саму себя. Она жаловалась Максиму на своих родителей, на все те обиды, которые, оказывается, копились годами. Максим пытался их защищать, но вскоре понял, что у него закончились все аргументы. Он сидел напротив неё, слушал, иногда кивал, а иногда просто смотрел, как она, с каждой стопкой, становится всё более раскрепощённой и всё менее похожей на ту Любовь, которую он знал.

С трудом, опираясь на стену, а иногда и на Максима, который пытался удержать ее на ногах, Люба покинула ресторан. Как они добрались до его дома, что было дальше той ночью, Любовь уже не помнила. Всё смешалось в один размытый, туманный образ.

***

Проснувшись утром в кровати у Максима, почти без одежды, с раскалывающейся от похмелья головой, Любовь почувствовала себя так, будто ее переехал небольшой товарный поезд. Головная боль пульсировала в висках, а мир перед глазами расплывался. С трудом взяв в руки телефон, она обнаружила больше тридцати пропущенных звонков от детей. Какой позор! Ей было плохо физически, ей было невыносимо стыдно за своё поведение, а ещё хуже – она не помнила всего, что было между ней и Максимом. Или не было? Этот вопрос мучил её больше всего. Нужно было спросить у Максима, выяснить, что же произошло, но его нигде не было. На телефон он не отвечал.

Наспех, дрожащими руками, приведя себя в порядок, одевшись в мятую одежду, в которой приехала накануне, Любовь захлопнула дверь квартиры, словно спасаясь от пожара. Она вызвала такси и, чувствуя себя на грани нервного срыва, отправилась на работу. Рабочий день, казалось, обещал быть долгим и мучительным.

В ателье Любовь зашла совсем не слышно, настолько тихо, что прихода её даже не заметили двое, что шептались в самом углу швейного цеха, заваленного тканями и нитками. Люба остановилась у стола администратора, и, прикрытая стеной, подслушала разговор. Она узнала голоса. Это были Зинаида Валерьевна, её бухгалтер, и… Максим. Странно. Что мог делать в ателье Максим, оставив Любу у себя дома? И разговаривали Максим и Зинаида между собой так, словно знали друг дружку очень даже хорошо.

— Теть, Зин, да говорю же тебе, не было ничего! — говорил Максим таким тоном, как будто оправдывался перед строгой матерью за какой-то проступок. — Нажралась она! Никакучая была! Разве мог я так? Это же низко!

— Не было, так не было! — наседала на парня Зинаида Валерьевна, её голос был настойчивым и властным. — А ты скажи, что было! Следующий раз сговорчивее будет. Или ты передумал?

— Да не передумал я, — продолжал оправдываться Максим, звуча всё более неуверенно.

— Ну вот и отлично! — торжествующе произнесла Зинаида. — Я тебе говорю, девка неплохая, хоть и с прибабахом. А кто сейчас не с прибабахом? Все мы с прибабахами. Ты, Максимка, главное мне верь. Я твоей мамке обещала найти тебе невесту? Ну вот! Пусть девушка не первой свежести, зато податливая. Как пластилин – что слепишь, то и будет! Понимаешь?

— Понимаю, тетя… — едва слышно ответил Максим.

В этот момент в голове Любы сложился весь пазл. Яркий, чёткий и совершенно неожиданный. Зинаида Валерьевна, её верный и надежный бухгалтер, просто отправила к ней своего племянника, как кукушка пристраивает своих птенцов в чужие гнезда. Вот это поворот! Податливая, значит? Пластилин, значит? Эти слова звучали в ее ушах, как насмешка. Любовь больше не могла и не хотела стоять за стеной, слушая этот унизительный разговор.

— Вот, значит, как? — Любовь неожиданно вошла в швейный цех, ее появление было таким внезапным, что Максим буквально вздрогнул, а в глазах его мелькнули страх и смятение. Зинаида Валерьевна, надо отдать ей должное, сохраняла олимпийское спокойствие.

— Много чего услышала? — спросила она, глядя Любе прямо в глаза, без тени смущения.

— Достаточно! — ответила Люба, её голос был ровным, но внутри всё кипело.

— Максимка, ты иди… — выпроваживала Зинаида своего племянника, делая лёгкий жест рукой в сторону выхода. — У тебя дела там… Кажется…

Тот послушно ушел, даже слова не сказав в свое оправдание. Его лицо было бледным, а взгляд – виноватым. Он даже не осмелился встретиться с Любой взглядом.

— Ну что, Любаша, — вздохнула Зинаида, её голос стал чуть тише, но всё ещё оставался твёрдым. — Оправдываться не вижу смысла. Ты баба взрослая, сама все решишь для себя.

— А я уже всё решила… — тихо, но уверенно, ответила Люба, глядя на Зинаиду Валерьевну.

— Уволишь? — прямо спросила Зинаида, в её глазах не было страха, только готовность принять любое решение.

Люба выдержала паузу. В этот момент ей хотелось кричать, ругаться, высказать всё, что накопилось, но она сдержалась. Глубоко вдохнув, она спокойно ответила:

— Я, Зинаида Валерьевна, решила работу с личной жизнью не смешивать. Что происходит за пределами ателье, пусть там и остаётся. А здесь мы работаем. Возьмите отгул на сегодня, отдохните. А завтра жду вас в ателье. У нас дел невпроворот!

Зинаида Валерьевна с благодарностью посмотрела на Любу, в её взгляде промелькнуло искреннее уважение. Она подошла к вешалке, взяла свой легкий кардиган и медленно, с какой-то непривычной для неё задумчивостью, направилась к выходу из ателье. Люба смотрела ей вслед. Рабочий день только начинался, и ей предстояло разобраться не только с пошивом платьев, но и со своими собственными, помятыми чувствами. Но она справится. Она всегда справлялась.

https://dzen.ru/a/aCmgK5i9JEYVenM1?share_to=telegram
Восточная невестка

Здоровые и блестящие волосы — это просто! ✨

Ищете эффективный шампунь? Энхель Бьюти — ваш выбор! Он восстанавливает структуру волос и стимулирует их рост, делая их густыми и блестящими. Подходит для чувствительной кожи головы и не содержит вредных компонентов. 🧴

Узнайте больше и заказывайте здесь: https://ya.cc/6pq3yY
Реклама. Информация о рекламодателе по ссылке.

Хомут - 17 Жених выглядел шикарно. Этот костюм так ему шел, что на глазах Олеси пробились слезы. Их свадьба не была такой торжественной: пару столов, узкий круг, несколько тостов, обычное платье… бедные подарки… Волна огорчения охватила Олесю. Вот он, красавец, стоит перед какой-то девицей (своей новой женой) и улыбается, целуя ее щеки.
— И зачем я только уехала, — пронеслось в голове одурманенной увиденным Олеси.
Боль острой иглой пронзила грудь. Сердце готово было выпрыгнуть и удариться об пол. Олеся представила, как оно раскололось на части и растаяло на пожелтевшем от времени кафеле, не оставив после себя ни следа. Чётко представив эту картину, Олеся приложила ладонь к шее и выскочила на улицу через черный ход. Прислонившись к стене спиной, она подняла голову к небу и на всю улицу раздался дикий вой, словно где-то рядом воет раненая волчица. Олеся, согнувшись пополам, закрывала рот рукой, но это не помогало. Из ее горла вырывались звериные звуки, из глаз градом катились слезы, в груди жгло, руки дрожали…
— Господи, что с тобой?? — на душераздирающий крик выскочила повариха. — Да ты что? Болит что-то? Олеся, скажи, что случилось. Ну? Не молчи!
Она трясла ее за плечи, пытаясь заглянуть в глаза, но Олесей вовсю управляла истерика. Такая, что в окно выглянула официантка, прохожие останавливались, чтобы поглазеть на ревущую в три ручья женщину.
— Пойдем внутрь, нечего тут перед всеми показываться, — Алла Викторовна с трудом завела Олесю в подсобку. Усадив ее на стул, строго спросила: — Ну? Так и будешь молчать? Напугала-то как. Я аж чуть не рухнула. Хватит реветь. Рассказывай, что у тебя стряслось.
Олеся, захлебываясь слезами и комком, распирающим горло, жестами попросила воды. Алла принесла кружку и отдала ей. Давясь нагретой солнцем водой из графина, Олеся сделала пару глотков.
— Не могу-у, — протяжно сказала она, вытирая запястьем покрасневшие глаза.
— Что не можешь? Работать? Домой тебе надо? Захворала? Позвонили? С детьми что-то?
Алла засыпала ее вопросами, пытаясь попасть в нужный, но Олеся только мотала головой, задыхаясь от отступающей истерики.
— Ненавижу, — сказала она вполголоса. — Ненавижу…
— Чего? Кого? Да ты что, девка, приснилось что-то? Так, — забрав у нее кружку, Алла встряхнула женщину как следует, опустилась на корточки и, глядя прямо ей в глаза, сказала басом:
— Если будешь молчать, я не смогу понять, что с тобой. Говори, иначе засчитаю тебе прогул. Устроила тут пляски. Сиди и гадай, что на тебя нашло. Ну? Я жду.
— Ии-и-и-и, — сморщившись, Олеся вновь начала набирать обороты, чтобы выплеснуть из себя всё, что накопилось. Истерикой.
— Ну-ну, милая моя, — наконец, Алле стало жаль рыдающую напарницу. Она подошла к ней вплотную, взяла за голову и прижала к своему животу, поглаживая рыдалицу по макушке, покрытой косынкой. — Видимо, крепко тебя обидели. И мне кажется, что тут замешан мужик. Да? — опустила она глаза на Олесю.
— Угу, — Олеся изо всех сил сжимала челюсти, чтобы не закричать.
— Ясно. Так и есть. Звонил? Хотя погоди, когда ты успела с ним поговорить, если все время рядом была? Мм-м-м? Олесь, я жду.
— Он-н-н-н, там-м-м-м, — показала она пальцем на дверь подсобки.
— Где? На улице? Он пришел и накричал? Что он сделал, ударил?
— У-у, — мотнула головой Олеся. — Жених.
— Жених, ну. Свадьба у нас. А дальше-то что? Так! Жених? Твой мужик – жених? Там? У нас в зале???
— Угу.
— Обалде-еть. Вот это номер! А это точно он, ты не обозналась?
Олеся кивнула.
— Ну ты посмотри, а. Наплодил двоих и сразу к другой бабе перебежал. И где ты только его нашла, такого хитрого? Точно это он?
— Угу.
— Ну дела-а-а. А ты не дури, бери себя в руки и вперед, работать. Слышь меня, нет? Вставай, приводи себя в порядок и на кухню. Ишь, из-за какого-то хмыря убиваться, да ты что, девка! Ты еще молодая, на твой век мужиков хватит. А ну, подымайся, иди умойся и ко мне, готовить. Ты погляди на него, а! Опять жениться вздумал. А хочешь, мы ему в салат слабительного натолкаем? Или нет, сразу жалобы на нас посыплются. Лучше мы ему в шампанское водки нальем, чтоб брачная ночь у него не срослась, а?

Олеся, слушая мстительную Аллу Викторовну, даже повеселела. Уставившись на ее перекошенное злобой лицо, он хихикала, забыв о слезах.
— Ну вот, так уже лучше. Вперед - умываться и ко мне, — хлопнув ее по плечу, Алла открыла дверь, собираясь идти на кухню. — Давай по-скоренькому, а то нас сейчас искать начнут.
Она ушла. Олеся, набрав полные легкие воздуха, выдохнула до упора, затем вновь вдохнула. И так три раза. Отпустило. Полегчало. Надо идти работать. Но сначала – умываться.
***
Алла крутилась у плиты и бубнила себе под нос, насылая проклятия на бессовестного жениха, веселящегося в зале среди гостей. Оттуда были слышны разноголосые возгласы во главе с задорным тамадой, проводившим конкурсы. Люди веселились, выкрикивая ответы на вопросы, смеялись, шутили.
— Чтоб у тебя низом всё вышло, — обида грызла Аллу за Олесю, — чтоб ты не смог больше с бабами в одной постели лежать, бесстыжая твоя морда.
— Скорую! Быстрее!!
Алла застыла. Ого! Как быстро сработали ее проклятия…

Любовь не виновата - 39 — Мама, когда ты узнаешь, кто у нас в гостях, ты очень сильно обрадуешься! — Аленка встретила вернувшуюся с работы мать прямо в дверях.

Любовь устало улыбнулась, снимая туфли в прихожей. Она не хотела больше никому радоваться. Каждое новое лицо, каждый новый визит в последнее время приносили только проблемы и переживания. Казалось, вся жизнь превратилась в бесконечную вереницу «приключений», от которых она устала до изнеможения. Все, кого она хотела видеть, были уже здесь, в этой уютной маленькой, квартире… А любой новый гость – это очередная непредсказуемая история, очередная забота. Боже, кто бы знал, как она от этого всего устала!

Но Аленка была права. Пройдя в кухню, Люба замерла на пороге. У окна, залитого мягким вечерним светом, за кухонным столом сидела и наслаждалась ароматным цветочным чаем Карина – её незаменимая помощница в ателье, и та самая девушка, что приютила её семью в очень сложное для них время. Это был тот редкий гость, которого Любовь действительно была рада видеть.

Мгновение замешательства, и Люба бросилась к ней. Крепкие объятия, полные облегчения и радости. Карина ответила с такой же искренностью, прижимаясь к Любе, словно к родному человеку. После счастливого приветствия они сели за стол, Любовь, не сдерживая эмоций, засыпала Карину вопросами. Где была? Как дела? Вернулась ли насовсем? Из ответов Карины было ясно, что девушка вернулась надолго, и она будет очень признательна, если Любовь снова возьмёт её на работу в ателье.

— Ты ещё спрашиваешь? — Люба не скрывала своей радости. Для неё эта новость была самым настоящим подарком судьбы. — Конечно, возьму! Ты же знаешь, как я в тебе нуждаюсь! Ателье без тебя – как без рук!

Сергей, всё это время тихо сидевший напротив, казалось, радовался ещё больше, чем Люба. Его взгляд, который он изредка бросал на Карину, говорили о многом.

Позже, когда Аленка и Сергей удалились из кухни, оставив женщин наедине, Карина, решилась рассказать Любе о том, что случилось в тот злополучный вечер, после которого Сергей попал в больницу.

— Простите меня, Любовь Алексеевна, если сможете, — виновато произнесла Карина, начиная своей рассказ, её голос слегка дрожал. — В ту ночь Сергей пострадал… за мое прошлое. Те парни, что его избили – среди них был мой бывший парень. Остальные – молодые люди моих подруг, с которыми мы раньше дружили… И с теми, и с другими мы расстались не очень хорошо. Были конфликты, обиды… Поэтому они решили мне так отомстить. Ударить по самому дорогому… В тот момент они думали, что Сергей – это кто-то очень важный для меня… Они хотели причинить мне боль, навредив ему.

Карина остановилась, собираясь с силами, а затем продолжила, её голос стал немного тверже.

— Но это всё в прошлом, Любовь Алексеевна. Я виделась со всеми после той жуткой ночи. Нашла их, поговорила… Это было непросто, но я должна была это сделать. Между нами больше нет вражды. Они забрали заявление, которое написали на Сергея в полицию… И обещали оставить нас в покое. Всё в прошлом, Любовь Алексеевна. Правда. Простите, что так вышло… Что из-за меня пострадал Сергей… И что вам пришлось через всё это пройти.

Пока Карина говорила, на глазах её всё больше и больше выступали слезы. Они блестели на ресницах, скатывались по щекам, оставляя мокрые дорожки. Видя это, Любовь почувствовала приступ нежности и сострадания к этой сильной, но в то же время такой хрупкой девушке. Она взяла ладонь Карины в свои тёплые руки и крепко сжала ее.

— Не переживай, Карина, — успокаивала она девушку, гладя ее по руке. — Ты не виновата. Никто не может отвечать за чужую злость и глупость. А ты – молодец. Большая молодец, что не оставила всё, как есть. Не испугалась этих людей, своего прошлого. Нашла в себе силы встретиться с ними, поговорить, решить все проблемы. Это очень смелый поступок. Я благодарна тебе за это. Правда. За Сергея… И за то, что ты снова здесь.

Карина подняла на Любу свои заплаканные, полные признательности глаза. В них читалась такая благодарность, такое облегчение, что у Любы защипало в носу. Карина прижалась к ней, как родная дочь, уткнувшись лицом в её плечо, и тихонько всхлипывая. Люба гладила её по волосам, чувствуя, как спадает напряжение, висевшее в воздухе.

— К тому же, посмотри на Сергея, — добавила Люба, когда Карина немного успокоилась. — Я давно не видела его таким счастливым. Он словно расцвёл за последние полчаса. Похоже, он больше всех радуется твоему возвращению.

Карина улыбнулась сквозь слёзы. Улыбка была искренней, немного смущённой, и в ней читалось столько нежности и тепла. За этой искренней улыбкой скрывались ее истинные, глубокие чувства к Сергею. И Любовь, с ее жизненным опытом и женской интуицией, это заметила. Это было так очевидно, так чисто и светло.

Этот вечер стал для Любы самым лучшим вечером с того самого момента, как начались все эти злоключения её семьи. Неожиданное возвращение Карины, её искренность и смелость, счастливые лица детей (они в своей комнате о чем-то весело болтали и хихикали) и этот едва уловимый, но такой явный огонёк между Сергеем и Кариной – всё это создавало ощущение тепла, уюта и надежды. В этот миг в их маленькой семье будто стало больше на одного человека. И это был человек, который принёс с собой не проблемы, а свет и покой.

***

Со стороны могло показаться, что Карина за время своего отсутствия набрала столько сил и терпения, что была готова свернуть горы, работая в ателье. Энергия била через край, движения были быстрыми и точными, а улыбка не сходила с лица. Она взялась за работу с таким энтузиазмом, что Люба невольно заразилась ее оптимизмом. Всего за несколько рабочих дней, начиная с того момента, когда Карина вернулась в строй, Люба увидела заметный прогресс в делах. Заказы выполнялись быстрее, качество работы стало еще выше, а клиенты, кажется, чувствовали эту новую позитивную волну, царящую в ателье. Атмосфера наполнилась легкостью и продуктивностью.

Зинаида Валерьевна все эти дни работала молча, что для ее типажа было совершенно непривычно. Она сидела за своим столом, углубившись в отчёты, но Люба замечала, как иногда Зинаида бросает быстрые, колючие взгляды в сторону швейного цеха, где Люба и Карина слаженно трудились, переговариваясь и смеясь. Глядя на то, как легко и эффективно работали две женщины вместе, как они понимали друг друга с полуслова, Зинаида, казалось, даже немного злилась, хотя пыталась не подавать виду. Обида за племянника, которого Люба так легко отвергла, все еще тлела где-то внутри.

— Ну что, коллеги, я подвела итоги недели, — сказала Люба вечером в пятницу, когда до конца рабочего дня оставалось ровно десять минут. Она стояла у стола Зинаиды, держа в руках распечатки отчётов. На лице ее играла широкая улыбка. — Трудно поверить, но эта неделя стала лучшей по выручке за всё время существования нашего ателье! Мы побили все рекорды!

— Вау! — не смогла сдержать эмоций Карина. — Любовь Алексеевна, я вас поздравляю! Это же так круто! Неужели мы смогли?!

Карина подбежала к Любе и крепко обняла ее.

Зинаида Валерьевна встретила новость более чем сдержанно. Она лишь слегка кивнула, не отрываясь от экрана компьютера, и процедила сквозь зубы: «Хм. Неплохо». Похоже, обида за племянника ещё не до конца рассосалась в ней, затмевая даже профессиональное удовлетворение от финансовых успехов.

— Предлагаю отметить это событие! — неожиданно сказала Люба. Идея пришла ей в голову спонтанно. — Сегодня! Прямо сейчас поедем в «Аметист»! Расслабимся немного. Мы это заслужили!

Зинаида Валерьевна тут же спокойно и немного обиженно отказала начальнице.

— Я пас, Любовь Алексеевна. У меня дела сегодня. Не могу.

— Карина, ты как? — Люба обернулась к своей помощнице.

— Я только за! — улыбнулась та, но тут же добавила, взглянув на часы. — Но… если недолго. Есть планы на вечер!

— Замечательно! — ударила в ладоши Люба, чувствуя прилив энергии. — Десять минут на сборы, и вызываю такси! Сегодня гуляем!

Такси вмиг домчало Любу и Карину до ресторана «Аметист», расположенного в центре городка. Уютный интерьер, приглушенный свет, мягкая музыка – всё располагало к отдыху и приятному общению. Через полчаса на их столике уже дымились ароматные блюда, которые они заказали, не глядя на цены, просто выбирая самое аппетитное. В руках они держали высокие бокалы с искрящимся шампанским. Так, вдвоём, они решили отпраздновать возвращение Карины и невероятно удачную рабочую неделю, которая принесла не только деньги, но и ощущение победы.

— Любовь Алексеевна, я прошу прощения, — неожиданно сказала Карина, отпивая небольшой глоток из бокала и тут же отодвигая его от себя. На её лице появилось выражение неловкости. — Но мне нужно бежать! Мы с Сергеем идем в кино. Уже опаздываем, наверное. Извините, что не предупредили… Просто это получилось как-то спонтанно…

Люба почувствовала, как внутри что-то сжалось от легкого разочарования. Она так ждала этого вечера, этой возможности расслабиться и поболтать с Кариной. Но не сложилось.

— Да ничего, Карина, — с трудом маскируя свое разочарование, ответила Люба. — Только вот, для кого я всё это заказала? Мы же столько всего взяли!

— Нет, что вы! — улыбнулась Карина, и в этой улыбке было что-то хитрое, лукавое. — Я нашла вам компаньона на вечер. Думаю, вам есть о чем поговорить.

В этот момент, словно по сигналу, к столику подошел мужчина. Он появился будто ниоткуда – секунду назад его не было, и вот он уже стоит рядом, высокий, статный, с лёгкой улыбкой на лице. Это был Тимур Русланович.

— Добрый вечер, дамы! — поприветствовал он их. — Простите, что опоздал. Ехал из города, а там пробки… Надеюсь, не заставил вас долго ждать?

Люба, совершенно ошарашенная его появлением, вопросительно посмотрела на Карину. В её взгляде читалось полное непонимание.

— Ну да! — та, словно читая её мысли, закатила глаза, но не от усталости, а от наигранной невинности. — Я позвала Тимура Руслановича. Вы же хотели с ним поговорить, Любовь Алексеевна? Ещё тогда… А у меня, видите, планы на вечер с Сергеем!

Карина незаметно подмигнула Любе. В этот момент Люба поняла. Всё это было частью какого-то хитрого плана, разработанного, скорее всего, ее детьми, которые хотели свести ее с Тимуром. А Карина была всего лишь талантливым исполнителем. Осознание этого вызвало у Любы лёгкий румянец, но вместе с ним пришло и чувство удовлетворения.

— Да, хотела поговорить! — улыбнулась Люба, принимая правила игры. Она повернулась к Тимуру. — Присаживайтесь, пожалуйста, Тимур Русланович. Рада вас видеть.

Карина, убедившись, что план сработал, незаметно удалилась, пожелав им приятного вечера.

— Наконец-то вы пришли сами, а не отправили вместо себя подругу! — пошутил Тимур, когда они остались вдвоём, и его взгляд остановился на Любе. В его глазах не было упрека, только лёгкая насмешка.

Любино лицо покрылось румянцем еще сильнее. Она вспомнила тот нелепый случай с Риткой. Смущение быстро сменилось желанием объяснить ситуацию. Любовь рассказала Тимуру, как всё было на самом деле. Они оба рассмеялись, и лёд неловкости между ними растаял. После этого разговор потек просто и непринужденно, они сменили тему, говоря о работе, жизни, о своих интересах. Так легко, так приятно, так по-человечески Любе ещё никогда и ни с кем не было. После всех недавних потрясений, после тревог и разочарований, эта спонтанная встреча стала для неё самым настоящим подарком.

В какой-то момент разговора Тимуру позвонили. Телефон зажужжал на столе, и, взглянув на экран, Тимур слегка нахмурился.

— Простите, — сказал он, вежливо улыбнувшись. — Мне нужно ответить. Кажется, что-то срочное. Я выйду на секунду.

Он поднялся, извинившись ещё раз, и вынужден был выйти на улицу, чтобы поговорить в спокойной обстановке, подальше от шума ресторана. Люба кивнула, понимающе улыбнулась, и осталась одна за столиком, допивая своё шампанское и глядя вслед уходящему Тимуру.

В этот миг, пока Тимур был на улице, а Люба наслаждалась моментом тишины и приятными послевкусием вечера, она случайно скользнула взглядом по столикам напротив. И увидела его…

За одним из столиков, чуть в стороне, сидел тот самый Наварский. Маг и экстрасенс, человек, который должен был избавить Любу от действия давнишнего приворота. Он сидел один, держал в руках стакан с чем-то тёмным и, казалось, был погружён в свои мысли, глядя куда-то сквозь стены ресторана. Его обычно яркий, слегка театральный образ сегодня был приглушен – он выглядел просто усталым человеком.

Заметив, что Люба смотрит на него, Наварский оторвался от своих мыслей. На его лице появилась лёгкая, немного грустная улыбка. Он поднялся со стула и неспешно подошёл к её столику.

— Могло показаться, что я слежу за вами? — начал он с юмором, хотя в его глазах не было искры веселья. Голос звучал глухо, будто он не выспался.

— Ну что вы, что вы? Я и подумать так не могла! — улыбнулась Люба. — Но, признаюсь, удивлена увидеть вас сегодня здесь. Не думала, что вы бываете в таких местах.

— А что? Город маленький, — Наварский пожал плечами. — Все всех знают. Или, по крайней мере, пересекаются.

— Я заметила, — улыбнулась Люба, вспоминая череду недавних событий. — У вас как дела? Как ваши сеансы? Все так же принимаете страждущих?

Лицо Наварского стало ещё печальнее.

— Увы, я стал временно безработным, — ответил он, и в его голосе послышалась горечь.

— Что произошло? — насторожилась Люба.

— Завистники! — маг снова пожал плечами, но теперь в его жесте читалось раздражение. — Пожаловались на меня в органы. Обвинили в мошенничестве. Чуть ни сел… Серьёзные проблемы были.

— Какой ужас! — вырвалось у Любы. Она действительно не ожидала такого поворота. — И что теперь будете делать? Как жить?

— Поработаю по специальности, наверное, — в голосе его прозвучала доля иронии.

— А кто вы по специальности? — Люба с любопытством взглянула на него.

— Психолог! — Наварский произнес это слово с лёгкой усмешкой, словно раскрывая какую-то тайну.

— Здорово! — Люба удивилась. — А… так почему же вы подались в это… — она запнулась, подбирая слово, — …чуждое вам ремесло? Ну, в магию, привороты, отвороты…

— Аудитория такая! — он вздохнул. — Никто не шел к психологу Наварскому. Казался скучным, обычным. Но стоило только пустить слух про мой «дар», про то, что я вижу прошлое и будущее, снимаю порчу… Повалили толпой! Платили любые деньги. Верили безоговорочно.

— Так значит, нет никакого дара? — спросила Люба, чувствуя легкое разочарование.

Наварский печально помотал головой.

— Нету… И никогда не было. Только знания психологии, умение слушать и видеть людей.

— Эх, а ведь я вам поверила! — вздохнула Люба.

— Но ведь помогло? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза. — Вы же получили то, что хотели? Свободу? Новые отношения?

— Помогло. — признала Люба. – Даже слишком! — Она вспомнила все перемены в своей жизни, последовавшие за тем «сеансом».

— И у всех так, моя дорогая! — Наварский слегка наклонился к ней. — Все, кто уходил с моих сеансов, в итоге становились счастливыми, если были готовы к переменам. Психология это или эзотерика – не всё ли равно? Главное, результат! Главное, чтобы человек сам захотел изменить свою жизнь. А я просто… подталкивал их в нужном направлении. Создавал иллюзию волшебства, чтобы им было легче поверить в себя.

Люба печально вздохнула, переваривая услышанное. Его слова звучали цинично, но в то же время в них была какая-то горькая правда. Она кивнула в знак согласия.

— Кстати, скажу вам… — мужчина внезапно изменил тон. Он стал мягче, искреннее, и в его глазах появилась какая-то забота. — Скажу вам… не как экстрасенс… и даже не как психолог... Просто как человек. Этот мужчина, который с вами… — он кивнул в сторону выхода, куда ушёл Тимур. — Он так смотрит на вас… Когда вы не видите… С такой нежностью… Влюбленными глазами…

Сердце Любы ёкнуло. Она почувствовала, как жар приливает к лицу.

— И это никакая не магия… — закончил Наварский, его голос стал чуть громче, будто он произносил какое-то заклинание: это любовь!!!

Люба улыбнулась в ответ. Улыбка была искренней, идущей от самого сердца. Слова Наварского отозвались в ней глубоким эхом. И было неважно, что она только что узнала всю правду о нем. Он попрощался с ней, пожелал удачи и направился к выходу, словно растворяясь в толпе посетителей.

Он оставил Любу наедине с мыслями, в которых наконец-то появилась не просто надежда, а уверенность. Уверенность в том, что счастье возможно. Что та самая любовь, которой ей так не хватало все это время, совсем рядом. Она посмотрела на дверь, за которой разговаривал Тимур. Этот вечер стал не просто приятной встречей, а символом нового начала. Начала искренних чувств и настоящей любви.

Конец

https://dzen.ru/a/aCseixUmryWfSuoJ?share_to=telegram
Отец отказался от дочери