Хомут - 21 Целый год Олеся посвятила тому, что выполняла поручения свекрови и радовалась ее ласковому обращению с Егоркой. Марья не могла нарадоваться на внука. Она и играла с ним, и кормила с ложки, сама одевала, купала, носила на руках, хвасталась соседкам, какой замечательный внучок у нее растет. Егорка рос избалованным, неуправляемым. Теперь он больше тянулся к бабушке, нежели к родной матери. Степан, когда вернулся с работы, был счастлив узнать, что у него родился второй сын – копия он в детстве. Марья козочкой прыгала вокруг сына и внука, пытаясь угодить им, и всё чаще отсовывала от себя Сашу. Мальчик обижался, но виду не подавал. Он проводил время за книгами, что-то лепил из пластилина, мастерил из бумаги и никогда не требовал повышенного внимания к себе, придумывая всё новые занятия. Друзей у Саши не было. Сидень, как называла его мать, наблюдая за ним.
— Пошел бы, прогулялся, чего в четырех стенах томиться? — Олеся, занимаясь домашними делами, пыталась выпроводить сына из дома.
Но Сашу не интересовали детские забавы – салки, рогатки, казаки-разбойники – его пристрастие – это чтение и математика. Однажды, когда бабушка не могла высчитать, сколько денег она потратит на покупки в магазине, Саша подслушал ее разговор самой с собой. Выйдя из комнаты, громко выдал итоговую сумму, чем удивил Марью.
— Ого! Откуда знаешь? — она набросала цифры на клочке бумаги. — Глянь, сходится!
Пристально посмотрев на внука, Марья приложила ладонь к щеке:
— Странный ты какой-то, всего пять лет, а уже такие числа складывать умеешь.
Ей не понравилось, что внук слишком умный для своего возраста, поэтому прогнала его и, взяв с собой в магазин Егора, закрыла дом на замок и ушла. Саша не расстроился. Лучше сидеть дома и читать, чем идти в сарай кормить живность. Саша любил животных, но не желал заниматься домашней работой. Как-то Степан обозвал его лентяем, потому что мальчик вместо того, чтобы нарвать травы для кроликов, сел на бревнышко за баней с тетрадкой в руке и начал высчитывать, сколько несушек несут яиц в день, сколько всего в месяц, в год…
Поймав сына за бесполезным занятием, Степан наказал его, поставив в угол. К слову говоря, Степан так и не полюбил Сашу, как отец сына. Ему казалось, что Сашка не от него, и кто его отец – неизвестно. Конечно, масло в огонь подливала и его мать, косясь на старшего внука.
— И в кого он такой, странный? Не могут дети читать в таком возрасте, а тем более, писать и считать. Бесовской какой-то. Потрепал бы Олеську, чтоб призналась. Или тебе все равно?
— Нет, не все равно, но трепать ее не буду. Мать, отстань, иначе она опять уедет и Егора с собой прихватит. Ты этого хочешь?
— Ни в коем случае. Егорку я ей не отдам. Это мой родной внук. Я за него горы сверну, я за него… А с другой стороны, как она вернулась, ты хоть пить меньше стал. Вот это радость для меня.
— Вот и молчи, не лезь.
— Сашка мне не нравится. Ты б поговорил с ней, а? Сынок? Ну зачем он ей. Ну погуляла, с кем не бывает. Оступилась. Я ее уже простила за это. Егорка всю обиду перекрыл. Степа, сынок, скажи ей, пусть отдаст старшего кому-нибудь. Не могу я глядеть на него. У него взгляд, как у дьяволенка. Слышь, сынок, уставится исподлобья, а у меня аж ноги подкашиваются. Сидим в своем углу, что-то там пишет. Небось проклятия на нас насылает.
— Да не дури ты, мать. Придумала тоже. Проклятия. Он – ребенок, пусть рисует, читает. Да ну тебя.
— Не нукай и на мать рукой не маши. Вот посмотришь, Степушка, принесет он тебе бед столько, что вовек не расхлебаешь. Чует мое сердце, что-то черное на нем есть. Слишком уж головастый. Странно это. Чудно́. К мужскому делу не приучен, к работе не тянется. Кто ж вырастет-то из него? А?
— Приучим, не переживай. Сашка! Айда сюды, сейчас будем с тобой гвозди в доску вбивать. Пора уже мужиком становиться.
Степан вывел сына на улицу, взял в сарае молоток, несколько гвоздей небольшого размера. Нашел коротенький брусок, положил на крыльце и передал Саше инструмент.
— Вот так держишь, вот так тюкаешь. Вот этой стороной. Понял?
— Угу, — кивнул ему мальчик, придерживая гвоздик двумя пальцами.
— Пошел бы, прогулялся, чего в четырех стенах томиться? — Олеся, занимаясь домашними делами, пыталась выпроводить сына из дома.
Но Сашу не интересовали детские забавы – салки, рогатки, казаки-разбойники – его пристрастие – это чтение и математика. Однажды, когда бабушка не могла высчитать, сколько денег она потратит на покупки в магазине, Саша подслушал ее разговор самой с собой. Выйдя из комнаты, громко выдал итоговую сумму, чем удивил Марью.
— Ого! Откуда знаешь? — она набросала цифры на клочке бумаги. — Глянь, сходится!
Пристально посмотрев на внука, Марья приложила ладонь к щеке:
— Странный ты какой-то, всего пять лет, а уже такие числа складывать умеешь.
Ей не понравилось, что внук слишком умный для своего возраста, поэтому прогнала его и, взяв с собой в магазин Егора, закрыла дом на замок и ушла. Саша не расстроился. Лучше сидеть дома и читать, чем идти в сарай кормить живность. Саша любил животных, но не желал заниматься домашней работой. Как-то Степан обозвал его лентяем, потому что мальчик вместо того, чтобы нарвать травы для кроликов, сел на бревнышко за баней с тетрадкой в руке и начал высчитывать, сколько несушек несут яиц в день, сколько всего в месяц, в год…
Поймав сына за бесполезным занятием, Степан наказал его, поставив в угол. К слову говоря, Степан так и не полюбил Сашу, как отец сына. Ему казалось, что Сашка не от него, и кто его отец – неизвестно. Конечно, масло в огонь подливала и его мать, косясь на старшего внука.
— И в кого он такой, странный? Не могут дети читать в таком возрасте, а тем более, писать и считать. Бесовской какой-то. Потрепал бы Олеську, чтоб призналась. Или тебе все равно?
— Нет, не все равно, но трепать ее не буду. Мать, отстань, иначе она опять уедет и Егора с собой прихватит. Ты этого хочешь?
— Ни в коем случае. Егорку я ей не отдам. Это мой родной внук. Я за него горы сверну, я за него… А с другой стороны, как она вернулась, ты хоть пить меньше стал. Вот это радость для меня.
— Вот и молчи, не лезь.
— Сашка мне не нравится. Ты б поговорил с ней, а? Сынок? Ну зачем он ей. Ну погуляла, с кем не бывает. Оступилась. Я ее уже простила за это. Егорка всю обиду перекрыл. Степа, сынок, скажи ей, пусть отдаст старшего кому-нибудь. Не могу я глядеть на него. У него взгляд, как у дьяволенка. Слышь, сынок, уставится исподлобья, а у меня аж ноги подкашиваются. Сидим в своем углу, что-то там пишет. Небось проклятия на нас насылает.
— Да не дури ты, мать. Придумала тоже. Проклятия. Он – ребенок, пусть рисует, читает. Да ну тебя.
— Не нукай и на мать рукой не маши. Вот посмотришь, Степушка, принесет он тебе бед столько, что вовек не расхлебаешь. Чует мое сердце, что-то черное на нем есть. Слишком уж головастый. Странно это. Чудно́. К мужскому делу не приучен, к работе не тянется. Кто ж вырастет-то из него? А?
— Приучим, не переживай. Сашка! Айда сюды, сейчас будем с тобой гвозди в доску вбивать. Пора уже мужиком становиться.
Степан вывел сына на улицу, взял в сарае молоток, несколько гвоздей небольшого размера. Нашел коротенький брусок, положил на крыльце и передал Саше инструмент.
— Вот так держишь, вот так тюкаешь. Вот этой стороной. Понял?
— Угу, — кивнул ему мальчик, придерживая гвоздик двумя пальцами.
— Ну? Замахнись как следует и вдарь по самую катушку. Бр-р-р-р, шляпку. Чтоб с первого раза вошел в древесину.
Учитель из Степана был тот еще. Объяснить пятилетнему ребенку, как надо бить, чтобы не попасть по пальцам, не удосужился. Треснул Саша со всей силы, да и попал по большому пальчику. Крику было-о-о, вся улица наполнилась девичьим визгом, закончившимся глухим воем. Олеся, узнав, что случилось, накинулась на мужа с упреками. Степа не стал оправдываться, сказал, что из Сашки барышня растет, неумеха.
— Юбку ему нацепи, — насмехался он, представив наголо бритого пацаненка в женской одёже, — из такого соплежуя мужика не сделать.
После этого случая Саша стал бояться молотка. Как ни пытался отец заставить его заняться мужским делом, Саша тут же заливался слезами.
— Ну и черт с тобой, нытик. — плевался Степан, бросив молоток на землю. — Пока не научишься гвозди забивать, за стол не сядешь.
Зная о наказании, Олеся украдкой кормила сына, чтобы муж не видел. Воспитывает, мужика из Сашки делает, вот только не рановато ли?
***
Шло время. Подрастая, Саша так и не смог поладить с мужскими обязанностями. Что лопата, что пила с молотком – не его забота. Ручки, как у девочки, - пальчики тоненькие, ладони узкие, сам стройный, мышцы не развиты, силы в теле нет.
— Слабак, — ругался Степан, глядя, как сын под его надзором пытается расколоть узенький пенек. — Чего приседаешь? Ровно ноги держи. Да что за хиляк такой уродился!
Не выдержал Степан, выхватил топор.
— Вот, как надо!! — с одного удара пенек развалился на две части. — А теперь вот так!
И каждая половина делилась ещё на две.
— Мне уроки делать надо. — десятилетний Саша, взмыленный, как после бани, дышал тяжело, сбивчиво.
— Обойдутся твои уроки! Пока всё не переколешь, никуда не уйдешь.
— Мне уроки делать надо!! — Саша сорвался на крик.
Степан, обернувшись на него, сжал топор в одной руке.
— Ты на кого голос повышаешь, щенок? — его глаза налились кровью.
— Мне уроки делать надо, — в третий раз повторил Саша. Поначалу ему было жарко, но сейчас, видя, как отец злится, парнишка ощутил холод, покрывший его спину под старой курткой.
— А ну, иди сюда, — Степан сделал шаг навстречу.
Саша попятился к дому.
— Я сказал, иди сюда, — зашипел Степан, и его рука, в которой он держал топор, повисла в воздухе.
Учитель из Степана был тот еще. Объяснить пятилетнему ребенку, как надо бить, чтобы не попасть по пальцам, не удосужился. Треснул Саша со всей силы, да и попал по большому пальчику. Крику было-о-о, вся улица наполнилась девичьим визгом, закончившимся глухим воем. Олеся, узнав, что случилось, накинулась на мужа с упреками. Степа не стал оправдываться, сказал, что из Сашки барышня растет, неумеха.
— Юбку ему нацепи, — насмехался он, представив наголо бритого пацаненка в женской одёже, — из такого соплежуя мужика не сделать.
После этого случая Саша стал бояться молотка. Как ни пытался отец заставить его заняться мужским делом, Саша тут же заливался слезами.
— Ну и черт с тобой, нытик. — плевался Степан, бросив молоток на землю. — Пока не научишься гвозди забивать, за стол не сядешь.
Зная о наказании, Олеся украдкой кормила сына, чтобы муж не видел. Воспитывает, мужика из Сашки делает, вот только не рановато ли?
***
Шло время. Подрастая, Саша так и не смог поладить с мужскими обязанностями. Что лопата, что пила с молотком – не его забота. Ручки, как у девочки, - пальчики тоненькие, ладони узкие, сам стройный, мышцы не развиты, силы в теле нет.
— Слабак, — ругался Степан, глядя, как сын под его надзором пытается расколоть узенький пенек. — Чего приседаешь? Ровно ноги держи. Да что за хиляк такой уродился!
Не выдержал Степан, выхватил топор.
— Вот, как надо!! — с одного удара пенек развалился на две части. — А теперь вот так!
И каждая половина делилась ещё на две.
— Мне уроки делать надо. — десятилетний Саша, взмыленный, как после бани, дышал тяжело, сбивчиво.
— Обойдутся твои уроки! Пока всё не переколешь, никуда не уйдешь.
— Мне уроки делать надо!! — Саша сорвался на крик.
Степан, обернувшись на него, сжал топор в одной руке.
— Ты на кого голос повышаешь, щенок? — его глаза налились кровью.
— Мне уроки делать надо, — в третий раз повторил Саша. Поначалу ему было жарко, но сейчас, видя, как отец злится, парнишка ощутил холод, покрывший его спину под старой курткой.
— А ну, иди сюда, — Степан сделал шаг навстречу.
Саша попятился к дому.
— Я сказал, иди сюда, — зашипел Степан, и его рука, в которой он держал топор, повисла в воздухе.
https://dzen.ru/a/aC4aJI9XPGG8HxSR?share_to=telegram
-Я подам на раздел имущества и потребую размена квартиры. Я твой наследник и имею на это право.
-Я подам на раздел имущества и потребую размена квартиры. Я твой наследник и имею на это право.
Дзен | Статьи
-Я подам на раздел имущества и потребую размена квартиры. Я твой наследник и имею на это право.
Статья автора «Ольга Брюс» в Дзене ✍: - И не смей ничего бояться, слышишь? Ты не одна! У тебя семья есть, сын, мать! А он… ему пусть бог судьей будет. И ему, и этой его… даме сердца!
Ночью читаю пьесу "Звезда без имени". Все дело в том, что мне безумно нравится фильм "Безымянная звезда" - экранизация пьесы Михаила Себастиана. Фильм смотрю уже второй месяц (по кругу) - минут 10-15 в день в перерывах на перекусить. Такой теплый, уютный, комфортный... Пьеса комедийная, а фильм, почему-то "обозвали" драмой. Я не вижу в нем драмы, как таковой. В фильме скрыт смысл, очень глубокий.
Кстати, действия героев немного изменены (почитайте), но диалоги всё те же. Читаю и улыбаюсь, так как знаю их наизусть. Каждая реплика отзывается в голове картинкой, кадром из фильма. Перед глазами сразу вспыхивают моменты: дом с потрепанными обоями и уймой книг, балкон среди густой листвы, тихий сад, хозяин универсального магазина Паску, старинный вокзал, столпотворение, ушлая жена начальника вокзала, егомешок с картошкой помощник: Уток посчитал, кроме той, которую вы съели, а мне пришлось уплатить за нее...
Фильм снят в Санкт-Петербурге, станция Шувалово. Теперь у меня появилось желание съездить туда и посмотреть на железнодорожный вокзал, который был построен в 1898 году.
А какие фильмы из прошлого вам нравятся? Есть любимые, которые вы готовы пересматривать бесконечно?
Кстати, действия героев немного изменены (почитайте), но диалоги всё те же. Читаю и улыбаюсь, так как знаю их наизусть. Каждая реплика отзывается в голове картинкой, кадром из фильма. Перед глазами сразу вспыхивают моменты: дом с потрепанными обоями и уймой книг, балкон среди густой листвы, тихий сад, хозяин универсального магазина Паску, старинный вокзал, столпотворение, ушлая жена начальника вокзала, его
Фильм снят в Санкт-Петербурге, станция Шувалово. Теперь у меня появилось желание съездить туда и посмотреть на железнодорожный вокзал, который был построен в 1898 году.
А какие фильмы из прошлого вам нравятся? Есть любимые, которые вы готовы пересматривать бесконечно?
Это знаменитая на весь мир фотография, один из символов Блокады Ленинграда.
В ней, на первый взгляд, нет ничего ужасного, ее даже можно показывать детям. Но это на первый взгляд. Если рассматривать фотографию внимательно и вдумчиво, то сквозь весеннее солнечное настроение проступает черная трагедия. А если узнать историю этой семьи, одной из тысяч блокадных семей, то она , скорее всего, не забудется никогда.
Весна 1942 года. Две женщины идут по улице, с ними маленькая девочка. Военный корреспондент сфотографировал их около Невского проспекта. Первая женщина постарше, вторая – еще ребенок, но и лицо и фигура у нее старушечьи. А у прыгающей девочки не ножки – спички. А обратите внимание на ее коленки....
Мама - это Вероника Александровна Опахова. Старшей девочке Лоре 13 лет, младшей, Долорес, 4 годика. Отец погиб в сорок втором году при переправе через Ладогу. Он был гражданским дирижером любительских оркестров, ушел на военную службу и стал военным дирижером.
Долорес пытается попрыгать на ходу, поиграть, хотя ее колени налиты водой. Это был ежедневный маршрут мамы с девочками: по Майорова, по Герцена, к ДЛТ, потом на Невский. И обратно, и так по кругу. Мама их водила, чтобы отвлечь от мысли, что надо кушать. Лора до этого лежала в параличе от голода, у нее отнялась левая половина туловища, врач велела побольше гулять. И они гуляли. У девочек была очень большая сила воли, и, слава Богу, была мама, они пережили блокаду.
После войны вместе с мамой работали в Академической Капелле на Мойке. Долгое время семья не знали, что их сфотографировали, и их блокадная фотография попала во все издания мира, облетела весь земной шар. Им рассказали соседи, и они в Музее Обороны, действительно увидели фото и узнали себя.
Из Блокадной Книги: «Вот когда Лора ее увидела, с ней стало плохо. Вы сами понимаете – увидеть себя в таком состоянии! И вспомнить все это! Снова за какой-то короткий момент пережить весь этот страх и ужас! Мужчина к ней подошел, какой-то тамошний сотрудник, и говорит: «Что вы плачете? В этот год – сорок первый и сорок второй – погибла такая масса народу. Не плачьте! Их уже нету. А вам жить надо». А женщина, которая выдавала фотографии, говорит ему: «Вы видите, это она сама!» Он ужасно смутился, отошел от нее с извинениями».
Вот что стоит за одним снимком. Для безвестного военного фотографа-корреспондента он означал надежду, пробуждение к жизни. Для нас, сегодняшних, для наших детей, он – взгляд издали в ту страшную и легендарную блокадную реальность.
В ней, на первый взгляд, нет ничего ужасного, ее даже можно показывать детям. Но это на первый взгляд. Если рассматривать фотографию внимательно и вдумчиво, то сквозь весеннее солнечное настроение проступает черная трагедия. А если узнать историю этой семьи, одной из тысяч блокадных семей, то она , скорее всего, не забудется никогда.
Весна 1942 года. Две женщины идут по улице, с ними маленькая девочка. Военный корреспондент сфотографировал их около Невского проспекта. Первая женщина постарше, вторая – еще ребенок, но и лицо и фигура у нее старушечьи. А у прыгающей девочки не ножки – спички. А обратите внимание на ее коленки....
Мама - это Вероника Александровна Опахова. Старшей девочке Лоре 13 лет, младшей, Долорес, 4 годика. Отец погиб в сорок втором году при переправе через Ладогу. Он был гражданским дирижером любительских оркестров, ушел на военную службу и стал военным дирижером.
Долорес пытается попрыгать на ходу, поиграть, хотя ее колени налиты водой. Это был ежедневный маршрут мамы с девочками: по Майорова, по Герцена, к ДЛТ, потом на Невский. И обратно, и так по кругу. Мама их водила, чтобы отвлечь от мысли, что надо кушать. Лора до этого лежала в параличе от голода, у нее отнялась левая половина туловища, врач велела побольше гулять. И они гуляли. У девочек была очень большая сила воли, и, слава Богу, была мама, они пережили блокаду.
После войны вместе с мамой работали в Академической Капелле на Мойке. Долгое время семья не знали, что их сфотографировали, и их блокадная фотография попала во все издания мира, облетела весь земной шар. Им рассказали соседи, и они в Музее Обороны, действительно увидели фото и узнали себя.
Из Блокадной Книги: «Вот когда Лора ее увидела, с ней стало плохо. Вы сами понимаете – увидеть себя в таком состоянии! И вспомнить все это! Снова за какой-то короткий момент пережить весь этот страх и ужас! Мужчина к ней подошел, какой-то тамошний сотрудник, и говорит: «Что вы плачете? В этот год – сорок первый и сорок второй – погибла такая масса народу. Не плачьте! Их уже нету. А вам жить надо». А женщина, которая выдавала фотографии, говорит ему: «Вы видите, это она сама!» Он ужасно смутился, отошел от нее с извинениями».
Вот что стоит за одним снимком. Для безвестного военного фотографа-корреспондента он означал надежду, пробуждение к жизни. Для нас, сегодняшних, для наших детей, он – взгляд издали в ту страшную и легендарную блокадную реальность.
Друзья, все продолжения будут в понедельник.
Сегодня Оля поняла, что безумно выдохлась.
Смогла осилить только короткий рассказ. Позже опубликую💖
Сегодня Оля поняла, что безумно выдохлась.
Смогла осилить только короткий рассказ. Позже опубликую
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
https://dzen.ru/a/aDHBSbPzMVQd3dAZ?share_to=telegram
—С ума, что ли, сошла? Содержишь какую-то незнакомую девку. С чего вдруг тебе ее обеспечивать?
—С ума, что ли, сошла? Содержишь какую-то незнакомую девку. С чего вдруг тебе ее обеспечивать?
Дзен | Статьи
—С ума, что ли, сошла? Содержишь какую-то незнакомую девку. С чего вдруг тебе ее обеспечивать?
Статья автора «Ольга Брюс» в Дзене ✍: —Нет, этого просто не может быть. Это ерунда какая-то!