Любовь не виновата - 35 Любовь проснулась с ощущением тяжести в груди. Не физической – моральной. Как будто внутри всё сжалось в тугой узел и никак не хотело развязываться. Где достать деньги??? Это был главный, если не единственный вопрос на повестке дня.
Она уже сбилась со счёта, сколько раз в голове пересчитывала свои скромные доходы и такие же скромные «заначки». Ателье, по сути, приносило лишь на жизнь – минимальную по стандартам провинциального города: аренда за квартиру, коммуналка, питание, немного на детей, чуть-чуть на мелкие радости вроде новых ниток и тканей. Всё.
Теперь на нее обрушился ещё и отец, вернее – его диагноз. Болезнь, которую нельзя было игнорировать, и лечение, сумму на которое она не осилила бы даже за год напряженной работы. В голове вертелись грустные мысли.
Она понимала, что обращаться за помощью – значит обнажить свою боль, свою уязвимость. Вернуться в образ той самой девочки, без родни, без поддержки, которой в детстве говорили: «Ты справишься». И она справлялась, но теперь… теперь сил почти не оставалось.
Именно с такими мыслями наступил день, когда нужно было дать окончательный ответ Ритке. Превращать ли свое маленькое ателье в «элитный» свадебный салон, строить бизнес, о котором та мечтала и пыталась мечту свою скормить своей подруге?
Если бы не отец, она, может быть, и дальше мотылялась бы между сомнениями, как бельё на веревке во дворе её дома. Но теперь всё решилось. Ей были нужны деньги. И плевать, откуда они придут.
Они сидели в машине Ритки, музыка играла негромко, легкий джаз, как любит Рита. Автомобиль, конечно, был не её – его купил ей Пашка перед самой их ссорой.
— Я согласна! — проговорила Люба, глядя в лобовое стекло и стискивая в руках подлокотник. Музыка резко стихла – Ритка убавила звук и повернулась.
— Неожиданно! — хмыкнула она, бросив на подругу удивлённый взгляд с прищуром. — Я, значит, целую стратегию уговоров придумала, правильный план убеждения… А ты – раз! И сразу согласна.
— Только у меня есть одно условие, — ответила Люба тихо. — Мне нужны деньги. Сейчас.
Рита приподняла бровь, столкнулась с прямым, серьезным взглядом Любы. Усмешка изогнула её губы, и, немного откинувшись назад, она произнесла:
— Ох, Любка, и наивная же ты! Я же тебе говорила уже: деньги-то я получу от Пашки только через суд. Ты думаешь, это всё – быстро? Люди месяцами ждут таких решений! Адвокаты, оценщики, официальные бумаги… Короче, это надолго.
Любовь прищурилась и посмотрела на подругу чуть исподлобья:
— Подожди. А почему же ты меня так торопишь тогда? Заставляешь отказаться от хорошего заказа. Я ничего не понимаю. Ты обещаешь, но сама не готова.
— Я просто тебя предупредить хотела, — Рита пожала плечами. — Чтобы потом не говорила, что я тебя не ставила в известность. Всё честно.
— То есть, я могу сейчас смело браться за большой заказ? А ты в это время разбираешься с судом и деньгами?
Рита закатила глаза и повернулась к рулю.
Любовь в тот момент всё поняла. Ни копейки у подруги сейчас не было. То, что та все эти дни лихо махала руками, строила планы и звала её в бизнес – была просто идея без прикрытия.
В голове у Любы тут же родился запасной план. Раз у Риты денег нет, значит, надо брать аванс у Максима. Пусть это будет немного нагло, но у Любы другого выхода просто не было. Люба повторила свой вопрос.
— Ритка, ответь: я могу браться за большой заказ?
— Ой, да делай ты, что хочешь! — вдруг вспылила Рита, снова повернувшись в сторону подруги. — Уже устала я от тебя. Одни деньги у тебя на уме! Неужели в жизни нет других ценностей?!
Люба растерялась. Сказать, что обиделась – ничего не сказать. Перед ней сидела женщина, которая целыми днями разъезжала на машине, оплаченной мужем (даже бывшим!), жила в квартире от него же, отдыхала на курортах… Вот уж кто не знал ни в чём отказа. И именно она обвиняла Любу в «падкости» на деньги?
Это был настоящий цинизм.
В висках застучало. Но Люба проглотила всё это. Уже не было сил спорить, защищаться.
— Я тебя поняла, — только и сказала она, тихо, но ровно.
— Ну и отлично! — Ритка резко повернула ключ зажигания и завела двигатель.

Любовь открыла дверь и, выходя, остановилась на секунду.
— Рита! — окликнула она подругу. Та повернулась.
— Я не отказываюсь от твоего предложения, слышишь? — сказала Люба строго. — Когда закончишь с этими своими судебными разборками, приходи. Сядем, составим бизнес-план, разберём по пунктам. Всё как положено.
— Хорошо, бизнесменша ты моя недоделанная, — ухмыльнулась Ритка и надавила на педаль газа.
Машина рванула с места и словно растворилась во дворе, оставив за собой запах дорогого бензина, и чувство пустоты в груди.
Люба стояла ещё пару минут, глядя в пустоту. Пора было звонить Максиму. Авантюра отменяется: ему нужны её руки, а ей – его аванс.
Встреча с Максимом предстояла вечером, и несмотря на то, что раньше эти встречи были для Любы глотком свежего воздуха после рабочих дней, сегодня она чувствовала тревогу. Она специально выбрала неброское светло-серое платье, собрала волосы в аккуратный пучок, надела любимые серёжки с бирюзой – казалось бы, ничего особенного, но именно в таком виде она чувствовала себя устойчиво, «в себе».
Однако всё равно ей было неудобно. Неловко. Перед ней стояла нелегкая задача – просить деньги. Не кредиты от банков, не милостыню, нет… Просто говорить прямо – «мне нужно, сейчас, срочно». И это было самым сложным. Она всю жизнь старалась рассчитывать только на себя, не лезть за помощью, особенно к мужчинам. А тут…
Но выбора не было.
Максим, вежливый, внимательный и вроде бы надёжный, казался единственным человеком, с которым сейчас можно было говорить «по делу». Он сам предлагал заказ. Сам говорил, что предусмотрен аванс. Она не просит лишнего – просто чуть-чуть раньше…
***
В том кафе, где они встречались вечером, Максим забронировал самый дальний столик у окна. Вечер, жёлтый свет светильников, неспешная музыка, легкое меню с простыми блюдами. Люба пришла первой. Села у окна, заказала чай. Максим появился несколькими минутами позже, как всегда улыбчивый, в синем пиджаке и с лёгким запахом дорогого одеколона.
— Заставил ждать? — тепло поинтересовался он, присаживаясь и откидывая пиджак на спинку кресла.
— Нет, я только что пришла, — ответила она, выдавив натянутую улыбку.
Разговор начался, как обычно: о детях, погоде, последних новостях. Они пошутили, посмеялись, даже немножко поспорили о вкусе кофе в этом кафе. Вроде бы – всё как всегда. Внутри у Любы всё сжималось: момент приближался.
Наконец, она отставила чашку, вытерла пальцы салфеткой и, глядя в середину стола, произнесла:
— Максим… мне нужно с тобой серьёзно поговорить.
Максим немного опешил. Усмешка исчезла, он наклонился вперёд, будто становясь ближе.
— Пугающе… Мы с тобой едва знакомы… — отшутился он, но сразу добавил с серьезностью: — Да, Люба, конечно. У тебя что-то случилось?
— Нет… вернее, не совсем у меня… — сбивчиво начала она. Руки затряслись, и она спрятала их под стол. — Просто… я о делах хотела поговорить.
— О, о делах? — с лёгкой улыбкой кивнул Максим. — Ну, тем более. Благодаря делам мы и познакомились. Я тебя внимательно слушаю.
— Спасибо, — она снова поймала себя на этом смущении, которое резало изнутри, как наждаком. — Помнишь, ты говорил недавно… про заказ? Что-то про школьную форму.
— Конечно, — подтвердил он.
— И там, — голос ее начал дрожать, — ты говорил, что будет аванс?
— Обязательно. Так всегда. Без аванса никто не работает.
— Вот… — Люба вздохнула. — Скажи, есть ли возможность… ну… чтобы этот аванс можно было… ну… завтра получить, например?
Наступила пауза. Максим смотрел на неё внимательно. Секунду. Вторую. Потом уголки его губ дрогнули, и он неожиданно рассмеялся. Сначала тихо, а потом громче, открыто, почти искренне.
— А что тут смешного? — Люба резко подняла взгляд на него. Она была ошарашена. Обиделась. Ещё чуть-чуть – и глаза наполнятся слезами. Ничего из этого она не ожидала: ни смеха, ни этого взгляда, словно она сейчас выступает с анекдотом.

— Ничего! — всё еще улыбаясь, мотнул головой Максим. — В том-то и дело, Люба, это вообще не смешно. Просто… Как ты это себе представляешь? Нет ещё тендера, смет нет, переговоры только в процессе. А я сейчас вот так приду и скажу: «Марья Павловна, мне срочно нужен аванс…» Да меня засмеют, серьёзно! Там всё не так просто.
— То есть, — медленно спросила Люба, — никакого заказа нет?
— Нет! То есть… есть – вернее, договорённости есть… но пока всерьёз ничего не заключено, — он понял, что ляпнул лишнего, и попытался сделать лицо серьёзным. — Люба… ну, это дело времени, понимаешь? Всё будет. Я думал, ты понимаешь.
— Понимаю. Всё будет, — повторила она, уже поднимаясь. — А я тут, как дура, сижу, клянчу… Думаю, аванс на заказ! А тут, оказывается, и заказ твой – сказка на полке. Я и правда дура.
— Люба, подожди! — Максим вскочил, хотел её остановить. — Услышь меня. Заказ – он будет. Я сто процентов уверен. Просто чуть позже. Мы почти у цели. И деньги ты найдешь. Обязательно найдешь, если это действительно важно.
Она постояла немного. Потом кивнула, не глядя на него, и направилась к выходу. Воздух на улице оказался холоднее, чем она помнила. Всё внутри оборвалось – и тепло, и надежда, и остатки веры.
Идти было тяжело, словно ноги налились бетоном. В голове срывался внутренний голос: «Никому нельзя верить. Все лгут. Каждый что-то недоговаривает. Даже те, кто тебе улыбается, смотрит ласково, предлагает дружбу и поддержку. У всех своя правда – и свои выгоды».
Максим был для неё почти светом в конце этого дня – тихим, ровным, добрым. А оказался просто ещё одним человеком, которому проще красиво пообещать, чем сказать по-честному: «Нет. Не могу помочь». И Люба снова осталась одна. С проблемами. С долгами. С ворохом надежд, которые, как упавший зонтик, уже не станут защищать от дождя.
На прощание, она глянула в окно кафе. Максим всё ещё стоял у стойки, задумчиво смотрел в её сторону. Наверное, понимал. Но теперь – было поздно.

https://dzen.ru/a/aCXFqftpXj_bOFGn?share_to=telegram
Аферистка

Зойка — Цель вашей поездки? — спросил усатый дядя в зеленой фуражке, в третий раз листая паспорт Зойки, как будто надеясь, что из него выпадет что-то запрещенное, и он вскроет заговор опасной преступницы в легком летнем платьице.
— Старшая вожатая пионерского лагеря! — гордо представилась Зойка, протягивая пограничнику документ о назначении. Она чувствовала, как её внутренний пионерский флаг трепещет от важности момента.
— Такая молодая, а уже старшая? — пошутил сержант, улыбка пробилась сквозь его густые усы. Зойка почувствовала, как у нее защекотало щеки, и она слегка покраснела.
— Сама не напрашивалась, назначили так! — оправдывалась Зойка, смущенно улыбаясь.
— Ну, раз назначили, значит соответствуете! — сказал пограничник и вернул Зойке паспорт. — Счастливого пути! И будьте осторожны – вокруг много молодых, холостых и красивых военных.
Зойка оценила эту шутку, одарив пограничника лучезарной улыбкой. Это было начало большой приключенческой истории, и она знала, что сейчас на неё ложится важная миссия – привести в порядок целый пионерский лагерь.
***
Пионерский лагерь! Сезон вот-вот начнется, и мою подругу Зойку назначили в смене старшей пионервожатой. Большая честь, но и большая ответственность. Она должна следить за дисциплиной, организациями и безопасностью всех детей, которые скоро приедут в лагерь на смену. Зойка уже рисовала в своем воображении яркую картину: строгие, но справедливые вожатые, активные игры, веселые конкурсы и, конечно же, ночные костры с песнями под звёздным небом.
Но есть у этой гиперответственной должности и другая сторона медали – старших пионервожатых отправляют в лагерь на целую неделю раньше. За целую неделю до общего заезда! Зачем это делается? Принять лагерь, оценить его состояние, проверить все на предмет пионерских символов, включая всевозможные знамёна, пионерские галстуки и ленты, а также, конечно же, барабаны и всякие другие атрибуты.
Вы только представьте, что значит оказаться в пионерском лагере за неделю до приезда детей! Все остальные вожатые за три дня до заезда, а Зойка до этого времени будет одна – хозяйка лагеря! Представьте эту атмосферу: тишина, пронизанная только звуками ветра, шуршанием листьев и трелями птиц, и в её распоряжении — весь лагерь!
Конечно, не совсем одна – будут ещё физрук, сторож и начальник лагеря. Но всё равно круто!
Быстро собрав вещи, Зойка отправилась в лагерь. Дорога оказалась не такой простой, как ей рассказывали. Лагерь находился совсем рядом с польской границей, поэтому пока Зойка до него добиралась на автобусе, её раз пять проверяли пограничники, каждый раз задавая стандартные вопросы, но Зойка всё преодолевала, и вот, наконец-то, автобус добрался до своей конечной станции – ближайшей к лагерю деревни.
Лагерь находился дальше – в двух десятках километрах от деревни. Лагерный же автобус приезжал за Зойкой только утром следующего дня, поэтому Зойку ожидало ещё одно приключение – ночевка в деревне. Благо, даже в этом богом забытом месте на границе Белоруссии и Польши был отголосок цивилизации – самая настоящая гостиница. Пусть деревенская, но гостиница! Пусть не пятизвездочный отель, но после долгого путешествия в сидячем положении, для Зойки самым желанным было вытянуться на ровной поверхности кровати – о большем она сейчас и не мечтала.
— Счастливого пути, Иван Юрьевич! — прощалась Зойка с водителем, выходя из автобуса. Легкий ветерок трепал ее светлые волосы, и они взлетали, как маленькие, послушные пташки, в такт её шагам. — Лечите спину, а то негоже с вашим радикулитом в такие дальние поездки отправляться. Жена, небось, ругает за это?
— Жена не просто ругает, она орет дурным голосом, как разъярённый петух на рассвете. А я ей все: не время, да не время. А когда его выбрать-то, это время? Рейс за рейсом, потом отсыпаюсь, потом опять рейс и так по кругу. Бесконечная дорога.
— Ох, понимаю! Но вы, это… Берегите себя! — Зойка сочувственно взглянула на водителя.
— И ты себя береги, Зоечка! Спокойной тебе смены, а то дети нынче какие непослушные! — Он усмехнулся, и, казалось, в его глазах мелькнула искорка понимания её положения.

— Да уж послушнее некоторых взрослых! — улыбнулась Зойка.
Водитель улыбнулся в ответ, и двери автобуса закрылись, оставляя Зойку наедине с ночной тишиной и её мыслями.
Зойка оказалась совсем одна посреди кромешной тьмы. И лишь тусклый уличный фонарь с запыленным плафоном, похожим на изношенную бабушкину косынку, скупо освещал одноэтажный барак, перед входом в который висела наполовину выцветшая вывеска с надписью «Гостиница».
«Похоже, мне сюда, — подумала Зоя. — Да, немного по-другому я представляла себе поездку. Начало «многообещающее»!».
Закончив свой мысленный сарказм, Зойка прошла внутрь деревенской гостиницы и обнаружила там полную тишину, которая казалась такой же глубокой и таинственной, как ночное небо над ней. В коридоре стоял массивный деревянный стол, на котором одиноко лежала толстая тетрадь – хранительница тайн и секретов этого места. По обе стороны от стола Зоя увидела две двери.
«Гостиничные номера, — подумала Зоя. — Всего два? Наверняка заняты, и придется мне ночевать на улице! Но нет, этого не случится».
Зоя была готова развалиться прям тут, на этом самом столе, но надежда на полноценную кровать всё ещё теплилась в её душе.
— Кто-нибудь есть здесь живой?! — негромко крикнула она.
Ответа не последовало.
— Эй люди! — уже громче сказала Зоя, подходя к огромной, на всю стену занавеске из плотной ткани.
Девушка немного отодвинула край занавески, и обнаружила за ней ещё одну комнатушку, в которой помещались только маленькая кушетка и прикроватная тумбочка. На кушетке беспробудным сном спала женщина. Её дыхание было глубоким и размеренным, а всклокоченные волосы, словно рассыпанный по подушке комок сена, скрывали её лицо.
Зоя подошла к спящей женщине и легонько дотронулась до её плеча. Тетка вскочила, будто ошпаренная кипятком.
— Кто здесь? Почему не спим? — засыпала она Зою вопросами.
— Простите, что разбудила, — извинилась Зоя, на мгновение почувствовав себя неловко. — Но у вас найдется где-нибудь переночевать?
— Найдется. Отчего не найдется? — уже немного пришла в себя женщина, по-видимому, работавшая здесь в качестве портье. — Сейчас всё объясню!
Она вышла из-за ширмы, села за стол и открыла свою толстую тетрадь. Видя, что сонная тетка с взъерошенной прической вот-вот уснет, сидя за столом, Зоя решила напомнить о себе.
— Так что, найдется для меня номер? Или мне на улице ночевать придется? — Зоя, зевая во весь рот, обратилась к сонному администратору. Тётка, с взъерошенными седыми волосами, торчащими в разные стороны, как будто их только что выдернули из старой подушки, сидела за столом, уткнувшись в толстую тетрадь, похожую на древний фолиант. На лице её застыло выражение человека, который готовит себя к неминуемой битве со сном.
— Номер, — пробурчала она, не отрываясь от своей тетради. — Скажешь тоже – номер. Нет у нас тут номеров. Сейчас бы койку тебе найти. Вот, смотри.
Она подняла правую руку и вытянула её вдоль стены справа от себя.
— Девочки у нас спят справа, а мальчики – налево. Сейчас заходишь, свет не включаешь, чтобы остальных гостей не разбудить. А то у нас тут люди военные все, да их жены. Люди к распорядку приученные. Если ночь, то все спят, никто не шарохается. Всё поняла?
— Да уж чего непонятного? Мальчики налево, девочки направо. Свет не включать, — ответила Зоя, сама чуть не засыпая на ходу.
— Ну и отлично! Постель застелена. Иди, ищи свободную койку. — сказала женщина, уходя за ширму.
Зоя, словно зомби, взяла свою сумку и вошла в дверь. Помещение было достаточно просторным, но его пахучий букет смешанных запахов – старой пыли, затхлой влаги и чего-то еще, напоминающего запах древних валенок – давал понять, что проветривание здесь было не частым. Но усталость, как тяжёлый туман, окутывала её, заглушая все неприятные ощущения.

С большим трудом, словно слепой кот в темноте, Зоя сориентировалась в полутьме и нашла, наконец, свободную кровать. Она кинула рядом с ней свои вещи, скинула с себя кофточку и платье и легла на койку, укрывшись простыней и шерстяным одеялом. В помещении стояла духота, которая казалась девушке совсем невыносимой. Вскоре Зоя откинула в сторону одеяло, оставив только простынь для прикрытия.
***
Проснулась Зоя только тогда, когда услышала прямо над своей головой низкий мужской голос.
— Гражданочка, кем будете?
Зоя медленно открыла глаза. Первое, что она увидела на уровне своего лица, были идеально начищенные до блеска, словно отполированные, мужские сапоги. Они стояли так близко, что казалось, их можно потрогать. Подняв глаза ещё выше, она обнаружила, что рядом с её кроватью стоит высокий пограничник, облачённый в форму, его фуражка сидела чуть набекрень, а лицо выражало смесь серьёзности и лёгкого любопытства. Но не только он. Справа и слева, полукругом, собралась целая толпа зевак. Мужчины разных возрастов и комплекций стояли, уткнувшись взглядами в её сторону. Некоторые были в помятых майках и старых трениках, другие и вовсе с голым торсом. Они напоминали стаю котов, собравшихся вокруг чего-то интересного.
Не понимая, что происходит, Зоя рефлекторно засунула руку в боковой карман своей походной сумки, лежавшей рядом, и, нащупав там свой паспорт, тут же протянула его пограничнику. Тот, как бы тоже рефлекторно, с привычной деловитостью принял документ, открыл его и стал знакомиться с содержимым, его глаза бегали по строчкам страниц.
— Синицына, значит, Зоя Степановна! — шаблонно, как на посту, зачитал военный, но в его голосе уже слышались нотки добродушного подтрунивания.
— Она самая, — растерянно отвечала Зоя, чувствуя, как жар приливает к её щекам. Чтобы хоть как-то прикрыть себя от любопытных взглядов, она машинально стала натягивать простыню всё выше, стараясь спрятаться за ней, словно за крепостной стеной.
— Нарушаем, значит! — продолжал пограничник, и по тону его было совершенно непонятно, говорит ли он серьёзно, готовится ли выписать штраф, или просто подшучивает над растерявшейся девушкой в помятой постели.
— В смысле, нарушаем? — не понимала Зоя, её брови сошлись на переносице. Что она могла нарушить, просто пытаясь поспать в этом странном месте?
— Разлагаем дисциплину среди личного состава, — ответил пограничник, и наконец-то его губы растянулись в широкой улыбке. — Ребятам по заставам ехать пора, а они все тут столпились, глаз от вас оторвать не могут.
Зоя почувствовала, как ее щеки буквально горят огнем. Она натянула простыню так высоко, что практически полностью спряталась за ней, оставив на виду лишь макушку и испуганные глаза. Окружавшие её мужчины, услышав слова офицера и увидев её реакцию, весело засмеялись. В этот момент, словно спасительница, появилась та самая тётка-комендантша, которая отправила Зойку спать на эту кровать. Ее лицо выражало крайнее недовольство.
— А ну-ка, парни, разошлись! — рявкнула она, ее голос был громким и не терпящим возражений. Она принялась расталкивать зевак, словно стадо баранов. — Чего уставились, будто девчат не видели никогда, да еще и полуголых! Марш по своим делам!
Она быстро растолкала всех и встала напротив всё еще лежащей Зойки, которую было едва видно за натянутой простыней. Тётка сложила руки на груди, и коршуном глядя на Зойку, произнесла осуждающим тоном:
— Ну и чего ты тут делаешь, милочка моя? В мужской половине, да ещё и без одежды!
— Как что? — возмутилась Зойка, выпучив на комендантшу глаза. — Вы же сами меня отправили направо!
— Ну-у-у… Направо от меня, значит от тебя налево… — начала оправдываться тётка, внезапно осознав свою ошибку. Её лицо скривилось, она явно поняла, что спросонья отправила девушку не в ту сторону.
— Так я и пошла налево… — тихо пробормотала Зоя.
— Так!!! — взорвалась комендантша, не желая признавать свою вину. — Сама виновата! Шлындают тут ночами, спать не дают, а потом ещё возмущаются. Ничего же не случилось в конце-то концов? Все целы, все здоровы!

— Да, девушка, главное, что ночь прошла без происшествий! — неожиданно вклинился в разговор пограничник, на кровати которого, как выяснилось, провела ночь Зоя. Его улыбка стала еще шире. — Я бы в любом случае не успел к отбою. А так хоть кровать без пользы не стояла. Да и ребятам с утра за радость на такую красоту поглядеть.
Зоя почувствовала, что краснеет ещё сильнее.
«Хорошо, что не догола разделась!» — промелькнула в ее голове шальная мысль, и она вспомнила, как было душно и жарко среди ночи, как хотелось скинуть с себя всё лишнее.
— А вы чего стоите?! — буркнула комендантша на всё ещё глазеющих на Зойку пограничников, которые хоть и отошли подальше, но не отрывали взглядов. — Марш на улицу, девочке нужно одеться!
Парни с возмущениями и тихими шуточками, но всё же послушно, вышли на улицу. Как только дверь за ними закрылась, Зойка, словно по армейскому нормативу – за время горения спички –натянула на себя одежду, собрала вещи и, не глядя на комендантшу, практически выскочила в коридор, а оттуда – на улицу.
Тут как раз вовремя к этому бараку подъехал автобус. Большой, жёлтый, с надписью «Пионерский лагерь», он был словно спасательный плот в этом море неловкости. Его отправили из лагеря специально за новой старшей пионервожатой. Зойка, не раздумывая ни секунды, прошмыгнула туда, бросила сумку на сиденье и, тяжело дыша, попросила водителя отправляться в лагерь немедленно. Тот послушно нажал на газ, и автобус помчался в сторону лагеря, увозя Зою подальше от этого места, под дружный гул и свист стоявших в это время на улице пограничников.
***
Суета лагерной жизни так захватила Зойку, что вскоре она и вовсе забыла о случае в деревенской гостинице. Лето, жаркое и беззаботное, окутало её заботами о детях, играми на свежем воздухе и яркими пионерскими мероприятиями. И, возможно, она не вспомнила бы обо всем этом, если бы не внезапный визит «старых друзей» на территорию пионерского лагеря.
— Зойка, а ну бегом на проходную, тебя вызывают, — протараторила вожатая Светка, забегая в столовую, где Зоя, в окружении звонких детских голосов, проверяла, накрыты ли столы к обеду.
Зоя, сломя голову, побежала на проходную, думая, что что-то случилось с её подопечными. Может, кто-то из ребят потерялся или натворил чего-то? Но причина вызова оказалась совсем в другом.
На проходной, под раскидистой тенью старой липы, с букетом, словно собранным самой природой, Зойку ждал тот самый пограничник, который стоял в то позорное для неё утро перед её кроватью в деревенской гостинице. Аромат свежих цветов ударил Зойке в нос, смешиваясь с ароматами свежескошенной травы и сосновой смолы, царившими вокруг лагеря.
— Привет, беглянка! — поздоровался с ней офицер. В его голосе звучало не только вежливость, но и какое-то искреннее раскаяние. — А мы вот, извиниться пришли, если ты на нас серчаешь.
Он протянул Зойке букет. Это было красивейшее сочетание ярких полевых цветов, собранных пограничниками собственноручно. Зоя невольно улыбнулась.
— Да вовсе я не серчаю, — отвечала она. Вспоминать о той неудобной ночи сейчас было уже смешно.
Пограничник огляделся по сторонам. Перед ними простирался лесной пейзаж, будто сотканный из света и теней. Зеленые вершины деревьев, густые кусты и еле слышный шелест листвы создавали ощущение покоя и умиротворения, вдыхая в этот момент чувство абсолютной гармонии.
— Красиво у вас здесь! Жаль, что взрослым сюда нельзя! — заметил офицер, как бы между делом.
— Почему нельзя? — сказала Зойка. — Это просто так нельзя. А если по делу, то очень даже можно.
— Это по какому-такому делу? — не понял офицер.
— А вы заходите! Я ребят соберу, а вы им расскажите о службе своей, как нарушителей ловите, — предложила она, в глазах её вспыхивала искра неподдельного энтузиазма.
— А потом в зарницу поиграем! — тут же перевёл тему офицер, протягивая руку старшей пионервожатой Зое Степановне, как будто они были лучшими друзьями со времён детства.
***

В то лето военные часто навещали пионерский лагерь, вносили в его жизнь великолепное сочетание армейского порядка и озорного веселья. Дети просто обожали, когда приходили пограничники: они приносили с собой захватывающие истории и настоящие мужские игры.
А ещё, через год Зойка вышла замуж. Не знаю точно, где она сейчас обитает: быть женой офицера – значит постоянно менять локацию. Одно известно точно – следующую смену пионерский лагерь проводил без нее. Оно и понятно, даме на сносях не так-то просто бегать и прыгать с детворой, да песни у костра орать допоздна. Но это уже совсем другие радости!

Любовь не виновата - 36 — Всё в порядке, Любовь Алексеевна. Кредит вам одобрили, — голос менеджера сочился патокой, как будто он сообщал о выигрыше в лотерею, а не о долговой яме под грабительские проценты. — Конечно, не совсем ту сумму, что вы запрашивали, но тоже, я думаю, неплохо. Условия очень даже хорошие… если, конечно, платежи будете вносить вовремя. Вам осталось только вот здесь, где галочка, расписаться, и деньги поступят на вашу карту уже сегодня к вечеру.
Менеджер, молодой парень с заученной лучезарной улыбкой, смотрел на Любу так, будто только что осчастливил её на всю оставшуюся жизнь. Его дешевые, но блестящие часы на тонком запястье вульгарно переливались под лучами солнца, бившими из распахнутой настежь форточки. Белоснежная, явно синтетическая рубашка неприятно липла к телу – под мышками расплывались темные пятна пота, а сама ткань мелко подрагивала от сквозняка, гулявшего по тесному, душному кабинету. Пахло пылью, дешёвым освежителем воздуха и какой-то безнадежностью.
Люба взяла в руки договор, отпечатанный мелким шрифтом на нескольких листах тонкой серой бумаги. Она пробежалась глазами по пунктам, пытаясь вникнуть в суть юридических формулировок, но слова плыли перед глазами, а смысл ускользал. Цифры процентов казались нереальными, пугающими. Но менеджер, заметив её растерянность, тут же пришел на помощь, тыча пальцем в нужные строки и тараторя заученный текст:
— Вот смотрите, Любовь Алексеевна, здесь всё прозрачно. Главное – вносить платежи за несколько дней до даты, указанной в графике. Тогда система автоматически делает перерасчёт, и сумма переплаты получается даже меньше, чем в обычных банках по потребительским кредитам! Очень выгодно, многие наши клиенты так делают.
Выгодно ли? Люба сильно сомневалась. Но сейчас выбирать не приходилось. Она ещё раз перечитала договор, пытаясь найти хоть какой-то очевидный подвох, но хитросплетения юридических терминов были ей не по зубам. Тяжело вздохнув, она взяла ручку, предложенную менеджером, и поставила свои подписи в отмеченных галочками местах. Подпись вышла корявой, неуверенной.
Менеджер просиял своей белоснежной, почти искусственной улыбкой, ловко подхватил подписанные листы и убрал их в толстую пластиковую папку с прозрачным переплётом, где уже покоилась целая стопка таких же договоров – свидетельств чужих отчаянных шагов.
— С вами очень приятно иметь дело, Любовь Алексеевна! Мы ценим таких ответственных клиентов! — пропел он, протягивая ей руку для прощания.
— Спасибо, — ответила Любовь без тени улыбки, проигнорировав протянутую руку. Она встала, чувствуя слабость в ногах и неприятный холодок внутри. Если бы не эта безвыходная ситуация, ноги бы ее не было в этой сомнительной конторе с липкими улыбками и драконовскими процентами.
Придя домой, Люба первым делом позвала детей. Они сидели на кухне, пили чай, и вид у них был встревоженный. Она присела рядом, собралась с духом.
— Дети, я… я нашла часть денег, — начала она, избегая их взглядов. Говорить об этом было стыдно, унизительно. — Но… мне всё равно не хватает. Я знаю, что обещала справиться сама, но… без вашей помощи мне не обойтись.
— Мамочка, ну конечно! О чём речь! — тут же засуетилась Алёнка, подскочив со стула. — Мы же тебе сразу говорили, что готовы помочь! Правда, Серёж?
Сергей молча кивнул, его лицо было серьёзным и сосредоточенным.
— Только давайте сразу договоримся, — твёрдо сказала Люба, посмотрев им в глаза. — Это в долг. Я верну вам всё до последней копейки, как только получу аванс за тот большой заказ. И вы эти деньги примете. Обязательно.
— Ну разумеется, мама! — ответил Сергей, чуть улыбнувшись. — Потом всё решим. Ты сейчас об этом даже не беспокойся. Главное – деду помочь.
Алёнка, не теряя ни минуты, сбегала в свою комнату и вернулась с пухлым белым конвертом. Она протянула его матери.
Сергей достал телефон: — Я тебе сейчас на карту переведу всё, что у меня есть.

Когда Любовь осталась одна и начала пересчитывать деньги, её удивлению не было предела. Суммы, которые смогли накопить её дети, оказались на удивление приличными. Особенно поразила Алёнка. Откуда у девчонки, которая ещё ни дня официально не работала, такие сбережения? Тут были и подарки на дни рождения, и деньги, которые она умудрялась откладывать с карманных расходов, и то, что когда-то раньше подкидывали ей бабушка с дедушкой – родители Ивана. Люба горько усмехнулась про себя. Какая ирония судьбы: одни старики, любящие и заботливые, годами давали внучке деньги на будущее, а теперь другие, те, что когда-то отвернулись от неё и ее детей, эти деньги фактически забирают на своё спасение. Такова жизнь, сложная и непредсказуемая.
Собрав все деньги вместе – кредит, свои остатки и сбережения детей, – Люба поняла, что сумма получилась значительная. Не вся, конечно, что требовалась по словам матери, но очень весомая часть. Она взяла у Алёнки номер телефона бабушки – та оставила его внучке перед уходом, видимо, на всякий случай. Пальцы слегка дрожали, когда она набирала номер.
— Мама? Это я, Люба, — сказала она, когда на том конце ответил знакомый голос. — У меня тут… деньги. Не вся сумма, конечно… Но довольно много… Я сегодня приеду, всё занесу отцу.
— Ой, Любушка, доченька! — засуетилась мать на том конце провода. — Не надо приезжать! Я сама приеду, зачем тебе мотаться! Тем более отца-то дома нет, он на обследование поехал… В другую область, представляешь? У нас тут даже оборудования такого нет, чтобы проверить всё как следует… Вот дожили, двадцать первый век на дворе, а мы как в каменном веке!
— Жаль, конечно, что папу не увижу, — с ноткой разочарования протянула Люба, хотя лёгкое подозрение кольнуло её сердце. — Но я всё равно приеду. Тебя проведаю заодно. Давно не виделись. Жди, буду после обеда.
Не дожидаясь дальнейших возражений, Люба отключила звонок. Что-то в голосе матери, в её излишней суетливости и внезапной поездке отца насторожило Любу. Но разбираться с этим сейчас не было ни сил, ни желания. Главное – отвезти деньги. Она быстро переоделась, собрала сумку, положив туда увесистый конверт, и засобиралась в дорогу – в родной хутор, в дом, где прошло её детство и где её, кажется, совсем не ждали.

https://dzen.ru/a/aCY9AKSXAHzLWt4L?share_to=telegram
Чужая свадьба. Хомут 16

Любовь не виновата - 37 Автобус, пыхтя и отдуваясь, высадил Любу на пятачке у единственного в хуторе магазина и, взревев на прощание мотором, укатил дальше, оставив её одну посреди знакомого до боли мира. Мира, который, казалось, застыл во времени. Тот же магазин с выцветшей синей вывеской «Продукты», та же автобусная остановка из ржавого металлического листа, те же разбитые ступеньки у входа в бывший клуб, заколоченный теперь досками. Пахло пылью, сухой травой и чем-то неуловимо родным – то ли дымком из печных труб, то ли прелым запахом скотного двора, доносившимся с окраины. Даже воздух здесь был другим – густым, тягучим, наполненным стрекотом кузнечиков и ленивым жужжанием мух. Ничего не изменилось. Совсем.

Люба поправила лямку сумки, в которой лежал тяжелый конверт с деньгами – ценой её унижения и детских сбережений, – и медленно пошла вниз по улице. Той самой, где каждый дом, каждый заборчик, каждая кривая яблоня были знакомы с детства. Асфальт здесь давно превратился в воспоминание, уступив место укатанной грунтовой дороге, щедро посыпанной серым песком.

Улица жила своей неспешной, размеренной жизнью. Возле одного из дворов, прямо в пыли, возилась стайка полуголых ребятишек. Мальчишки и девчонки, чумазые, загорелые до черноты, с азартом носились друг за другом, выкрикивая что-то непонятное. Люба присмотрелась и улыбнулась – «казаки-разбойники». Она сама когда-то так же носилась по этой улице, стирая коленки в кровь и забывая обо всем на свете. Взрослых почти не было видно. Лишь мелькали иногда согнутые спины над грядками в огородах, слышалось кудахтанье кур да редкое мычание коров. Все были заняты вечными сельскими делами: прополка, полив, уход за живностью – круговорот забот, не меняющийся десятилетиями.

Люба шла, погруженная в свои мысли, как вдруг её путь преградила знакомая фигура. На лавочке у калитки одного из самых ухоженных домов сидела бабушка Анна Митрофановна, или просто Митрофановна, как её звали все в хуторе. Типичная деревенская бабушка: цветастый платок, повязанный низко на лоб, темная кофта поверх ситцевого платья, фартук с огромными карманами и внимательные, всевидящие глаза. Митрофановна была местным информационным бюро, ходячей энциклопедией хуторской жизни. Она знала всё: кто когда родился, кто на ком женился, кто с кем поругался, и во сколько вчера соседский петух закукарекал не по расписанию. Встречи с ней избежать было невозможно.

— Любочка, девочка, ты ли это? Ой, похорошела-то как, городская стала совсем! — Митрофановна тут же узнала Любу, её голос звонко прозвенел над тихой улицей.

— Здравствуйте, Анна Митрофановна, — Люба вежливо улыбнулась, подходя ближе. — Спасибо, вы тоже отлично выглядите! Всё такая же боевая.

— Да я-то что, — отмахнулась старушка с характерной усмешкой. — Кого мне тут очаровывать в мои-то годы? Старых мужиков деревенских, что ли? Им лишь бы на завалинке кости греть да сплетничать!

Митрофановна заливисто захохотала своим дребезжащим смехом. Любовь тоже улыбнулась, чисто из вежливости поддерживая шутку местной знаменитости. Атмосфера на мгновение разрядилась.

— Ты-то как сама, Любаша? — уже серьёзнее спросила старушка, похлопав ладонью по месту рядом с собой на лавке. Люба присела. — Детишки как? Слыхала я… ох, и тяжёлая же доля вам выпала… Ваня… Такой хороший был… Царствие ему небесное…

— Да мы-то нормально, Анна Митрофановна, спасибо, — Люба старалась говорить ровно, хотя упоминание об Иване всегда отзывалось болью. — И дети, слава богу, ничего. А вот… батя мой чего-то захворал сильно. Говорят, операция нужна срочная… Ну, вы, наверное, лучше моего знаете, что тут у вас происходит.

— Чего знаю? Ничего я не знаю! Про хворь-то! — вдруг нахмурилась старушка, ее брови сошлись на переносице. — Какая хворь? Сегодня только видела этого твоего обормота! Здоровый как бык! С Семёном, зятем своим ненаглядным, возле магазина терлись с утра пораньше. Продавщицу Марию раскручивали, чтоб та им «пузырь» в долг дала. Я думаю, тетка твоя, Галька, правильно делает, что денег им на выпивку не дает – сопьются же мужики на старости лет окончательно!

— Подождите… я не поняла, — Люба растерянно моргнула. — Причем здесь тётка моя Галя и её муж дядя Сёма? Отец же дома должен быть… болеет…

— Дома? Ой, девка, ты что, с луны свалилась? — Митрофановна аж руками всплеснула и выпучила глаза на Любу так, что платок съехал на затылок. — Мамка-то твоя… это самое… отца твоего… выгнала! К чертовой матери!

— Как… выгнала? Давно? — Люба почувствовала, как земля уходит из-под ног. В ушах зашумело.

— Да с полгода уж будет, почитай! — авторитетно заявила Митрофановна, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Выгнала, и всё тут! Так к ней уже на следующий день хахаль её новый переехал — Санька, «Морды» сын! Помнишь такого? Рыжий такой, шебутной?

— Сашка?.. Помню… — Люба лихорадочно пыталась сопоставить факты. — Так он же… он же лет на пятнадцать мамы моей младше! Если не больше!

— То-то и оно! — Митрофановна расплылась в довольной улыбке, обнажив редкие зубы. — Молодец, маманька твоя, а? Орлица! Не растерялась!

Старушка снова хихикнула, с удовольствием наблюдая за реакцией Любы.

— Только Сашка этот, тоже не подарок! — продолжила она, понизив голос до заговорщицкого шепота. — Тоже хорош гусь! Устроился водителем к председателю нашему, на «Ниву» служебную. А сам на прошлой неделе напился, как поросенок, да машину эту разбил! Вдребезги! Теперь председатель грозится, что если не восстановит за свой счёт, то посадит его! Вот такие пироги на нашей улице пекут, доченька! А у вас-то там, в городе, чего интересного происходит? Небось, скукота одна?

— Ну… если сравнивать с тем, что вы мне только что рассказали, Анна Митрофановна, то у нас… да, у нас вообще ничего особо интересного, — Люба ответила механически, её голос звучал глухо и отстраненно. Она чувствовала себя оглушенной. Отец не болен. Мать выгнала его. У неё новый, молодой любовник, который разбил машину… А она привезла деньги, собранные по крохам, взятые в долг под чудовищные проценты… Деньги на несуществующую операцию.

— Вот и я говорю: скучно у вас, у городских! — авторитетно резюмировала старушка, не заметив или не захотев заметить состояния Любы. — Я оттого туда и не еду. Хотя дети зовут, да… Зовут…

— Зовут – это хорошо, — уже совсем отрешенно пробормотала Люба, поднимаясь с лавки. Ноги были ватными. — Ладно, Анна Митрофановна… Пойду я, наверное. Время уже… Мне еще назад добираться сегодня.

— Как? Так ты что, не с ночевкой? — искренне удивилась старушка. — К матери-то хоть зайдешь?

— Зайду, – коротко ответила Люба, не глядя на собеседницу. — Но точно не с ночевкой.

Люба вежливо кивнула Митрофановне, пробормотав что-то невнятное на прощание, и, словно во сне, продолжила свой путь. Ноги несли её сами, по привычке, к тому месту, где когда-то был её дом. Но чем ближе она подходила, тем сильнее ощущалось нежелание переступать знакомый порог. Слова старушки гулким эхом отдавались в голове, смешиваясь с шумом ветра в старых тополях и каким-то внутренним гулом отчаяния.

Она не дошла до калитки каких-то полсотни метров. Напротив родительского дома, через дорогу, притаилась старенькая деревянная беседка, когда-то выкрашенная в веселый голубой цвет, а теперь облупившаяся и потемневшая от времени. Вокруг неё густо разрослись кусты сирени и дикой акации, их пышные кроны надёжно скрывали беседку от любопытных глаз. Идеальное место для наблюдательного пункта. Люба, не раздумывая, вошла внутрь, присела на скрипучую лавку и затаила дыхание. Отсюда, из-за плотной завесы зелени, ей было прекрасно видно всё, что происходило во дворе родительского дома. А ее саму – нет.

Она сидела так, наверное, минут десять, а может и все двадцать. Время тянулось мучительно медленно, как густой кисель. Сердце колотилось где-то в горле, предчувствуя недоброе, но какая-то мазохистская часть её существа хотела увидеть всё своими глазами, убедиться в правоте слов Митрофановны, допить эту чашу горечи до дна.