В общем, пиздаболка ушла в бан.

Оспадя, задолбали со своей пенсией. Пахать надо было, а не по х... м скакать и водку глушить.

Любовь не виновата - 23 Больничный двор – не лучшее место для прогулок, но воскресная встреча здесь Любы со своим сыном Сергеем была для неё чем-то символичным, особенным. Мать, наконец-то, добралась до сына, и могла спокойно поговорить с ним впервые после событий той бурной ночи, когда Карина привезла его едва живого с бильярдной. Видеть сына в таком состоянии было невыносимо.
Мать и сын шли вдоль небольшой аллеи, недавно засаженной молодыми деревцами. Тонкие стволы клёнов, ещё не окрепшие, слегка покачивались на ветру. Сквозь ещё редкую листву пробивались лучи солнца, оставляя на асфальте причудливые узоры. Воздух был свежим, наполненным запахом зелени и влажной земли. Сергей рассказывал о том, в каких условиях он лежит в больнице – в палате на шестерых, кормят невкусно, медсёстры вечно куда-то торопятся, врачи приходят редко и говорят мало. Описывал, как ему тяжело ходить – нога болит, голова кружится, слабость во всём теле. Люба слушала, время от времени кивая, сжимая губы и стараясь скрыть свою тревогу.
Когда Сергей, наконец-то, закончил свой рассказ, Любовь решила задать вопрос, который интересовал всех больше всего.
— Сынок, расскажи, что всё-таки случилось тогда, в тот вечер?
Сергей нахмурился, набрал в легкие воздуха и глубоко выдохнул.
— Ничего особенного, мам, — нехотя отвечал он. — Подошли ребята местные, слово за слово. Зацепились языками. Предложили отойти за бильярдную, чтобы не привлекать к себе внимания. Там я уже не помню, как всё началось. Их много было. Я даже сделать ничего не успел.
— Из-за чего всё началось? — не унималась мама.
— Там в компании один был… Он Карину знал… — как будто вытягивал из себя Сергей, отводя взгляд. — Я видел, как он к ней подходил, пока я у бара стоял.
— Они друзья? Знакомые? — продолжала допрос Люба. — Что он ей сказал? Что она сказала?
— Да я не знаю, мам! — отвечал недовольным тоном Сергей. — Знаю только, что именно этот, её знакомый – он всё и начал… Не знаю… Мы не разговаривали с Кариной на эту тему. Выпишусь из больницы, поговорю.
— Так как поговоришь, если она уехала? — тихо произнесла Люба, наблюдая за реакцией сына.
— Уехала? Так странно. Аленка не говорила… — Сергей удивлённо посмотрел на мать.
— Расстраивать не хотела, наверное.
— Да я не расстроился, — пожал плечами Сергей.
Но лицо его выражало обратное. Бледное, с синяками под глазами, оно стало ещё печальнее.
— Ну, уехала, так уехала, — подытожил Сергей, тяжело вздыхая. — Значит, так решила. Значит, так будет лучше для неё… Для меня.
Наступила пауза. Сергей нервно теребил край больничного халата. Любовь смотрела на его лицо, пытаясь угадать его эмоции, мысли. Ей было больно видеть, как он старается казаться равнодушным, хотя на самом деле ему было тяжело.
— Вы-то как? — перевёл Сергей тему, чувствуя неловкость за возникшее молчание.
— У нас всё хорошо, — ответила Люба, решив не рассказывать про их ссору с Аленкой, которая так и не заговорила с матерью после той ночи. — Заняты своими делами. Вот.
— Как дела с ателье?
— Да никак. Выходной вчера сделали, хотя работы много у меня теперь. Я ведь без администратора осталась. Сама людей принимаю, сама шью. Хорошо хоть бухгалтер теперь есть. От всей бумажной работы меня освободила. А её, как ты знаешь, я на дух не переношу.
— Знаю. Этим я в тебя, — слабо улыбнулся Сергей. — Тяжело, говоришь, без Каринки? Понимаю.
Сергей опять загрустил. Потом добавил:
— Может, вернётся. Или ты другого администратора возьмёшь?
— Да кого я возьму, сынок? Здесь, похоже, не так просто найти нормального работника… В общем, сейчас от тебя сразу на работу поеду. Дел невпроворот.
Сергей понимающе кивнул.
— Хорошо. Ты поезжай тогда. Не провожай. Сам дойду потихоньку. Аленке привет!
Мать крепко обняла сына, и они попрощались. Сергей медленно поковылял ко входу в здание больницы, а Любовь ещё некоторое время смотрела ему вслед. Сердце её сжималось от боли.
«Как же тяжело смотреть, когда твой ребёнок пострадал. Не уберегла», — думала она, чувствуя свою вину. — «Взрослый уже, а всё равно – ребёнок. Кому он нужен, кроме меня?».
***

Приехав в ателье, Любовь обнаружила там полный аврал по работе. Столы были завалены рулонами ткани, выкройками, нитками, иголками. На вешалках висели полуготовые изделия, ожидающие своей очереди. В воздухе витал запах свежевыглаженной ткани и какой-то едва уловимый аромат духов, оставшийся, вероятно, от последней клиентки.
Заглянув в тетрадь заказов, Люба обнаружила, что к следующему дню, то есть понедельнику, она должна подготовить больше десяти заказов. Платья, костюмы, юбки, брюки – всё это нужно было раскроить, сшить, отгладить и упаковать. Она понимала, что это было нереально. Руки опускались, но надо было сделать хотя бы часть этих заказов.
Любовь приступила к работе. Включила швейную машинку, разложила выкройки, взяла в руки ткань. Но мысли были далеко. Она думала о Сергее, о его бледном лице и грустных глазах. О том, что Карина уехала, и он остался один со своей болью. О том, что Аленка молчит, и Люба не знает, как с ней поговорить. О том, что Ритка, наверняка, уже знает о ночном визите Павла, и что из этого может выйти… Воскресенье – день отдыха, а она тут, в душном ателье, с тревожными мыслями в голове. В этот момент Люба очень завидовала бухгалтеру Зинаиде, которая предупредила в первый же рабочий день, что работать по выходным её никто не заставит.
Погружённая в эти мысли, Люба не обратила внимания на хлопнувшую входную дверь. Кто-то решил зайти в ателье в свой выходной день, что было для местных жителей не совсем свойственно.
Люба вышла встречать гостя, но вместо клиента увидела разъярённую, смотрящую на неё хищным взглядом Марго. Её лицо было красным, глаза горели огнём, а в руках она сжимала пластиковую корзинку с леденцами, которая только что стояла на столе администратора.
— Ритка… Ты… Что случилось? — успела только сказать Люба, прежде чем в неё полетела злополучная корзинка.
— Что случилось? — завизжала Марго, её голос был полон гнева и боли. — Она ещё спрашивает, что случилось?! Ты, зараза, ночью с моим мужем лясы точила, а теперь прикидываешься невинной овечкой?!
И Ритка бросилась догонять Любу, но та, уворачиваясь от летящих в неё предметов – ножниц, катушек ниток, – уходила от неё, кружась вокруг стола, заваленного бумагами Зинаиды.
— Объясни, что не так-то? — взмолилась Люба, когда её преследовательница остановилась перевести дыхание.
— Объясню, когда патлы твои повыдергиваю! — кричала Ритка, грозя Любови кулаком. — И язык твой поганый, чтобы ты не болтала лишнего!
— Ритка?! Ты о чём?
— Я о Паше! О том, как ты его утешала ночью!
— О Паше?!
Ритка, немного отдышавшись, снова приступила к погоне за Любой. Та продолжала кружить вокруг стола, уворачиваясь от её яростных атак.
— Давай поговорим! — предложила Люба, понимая, что эта погоня может длиться бесконечно.
— Ты уже поговорила ночью, — ответила Марго, тяжело дыша. — С моим мужем… Обжималась с ним, небось, пока я…
— Да, поговорила! — перебила её Люба. — Но я ему ничего не сказала! Ни про Тимура, ни про тех мужиков в баре. Ничего! Клянусь!
— Не говорила? — лицо Марго вдруг изменилось с разъярённого на испуганное. — Это что, получается, я ему всё сама рассказала? Про Тимура… Про бар…
Она посмотрела на Любу, та могла только пожать плечами. Лицо Ритки отражало всю ту катастрофу, что творилась внутри её головы. Женщина вдруг осознала, что в порыве гнева и ревности сама разрушила свой брак, своими устами выдала свои тайны.
— Я сегодня сама себя похоронила! — простонала Ритка и зарыдала, сев на пол и закрыв лицо руками.
Любовь подошла к подруге и обняла её за плечи. Рита дрожала, как осиновый лист, её рыдания сотрясали всё тело.
— Не надо убиваться, — поддержала её Любовь, мягко поглаживая по спине. — Уверена, он немного отойдёт, и вы помиритесь. Я же видела твоего Пашу. Он тебя любит, переживает за тебя. Объясни ему всё, покайся, и он тебя обязательно простит.
— Ты видела его? — удивлённо спросила Рита, убрав руки от лица. Её глаза были красными и опухшими от слёз.
— Он ведь приезжал ночью… Думал, что за тобой.
— Вы не переспали? — с надеждой в голосе спросила Ритка.

— Нет!!! Что за глупости, Ритка? — возмутилась Люба. — Он приехал, мы поговорили, он уехал. Всё!
— Жаль! У меня вообще никаких козырей теперь, — обречённо прошептала Рита и снова зарыдала.
— Стоп! Стоп! — Люба крепко взяла её за руки. — Ты уже сама не понимаешь, что говоришь. Ты что, призналась Паше, что переспала с Тимуром?
— Нет! — Ритка энергично помотала головой.
— Но ты спала с Тимуром?
— Нет! — ещё раз помотала головой Рита, всхлипывая.
— Хорошо! — с облегчением выдохнула Люба, подмечая про себя, что эта новость её искренне порадовала. — И с теми мужланами из кафе мы тоже не спали.
— Не спали.
— Вот и отлично! — ободряюще улыбнулась Люба. — Скажи, что был флирт, были свидания, но ничего более! Уверена, он поймёт. А ещё он поймёт, что сам виноват во всём. Раз ты ищешь встреч, значит, тебе не хватает романтики, внимания.
Ритка кивала, слушая подругу и постепенно успокаиваясь.
— Слушай, — продолжила Люба, — если тебе самой сложно сказать об этом Паше, то давай я скажу.
Люба была уверена, что Паша её выслушает и поверит ей. Он производил впечатление разумного и спокойного человека.
— Дава-ай! — неуверенно протянула Марго, вытирая слёзы.
Любовь взяла телефон и набрала номер, с которого Паша звонил прошлой ночью.
— Да! — Паша быстро взял трубку. Его голос звучал устало и напряжённо.
— Паша, надо поговорить! — сказала Люба убедительным тоном. — О Рите.
— Да… Где, когда? — в его голосе послышалась заинтересованность.
— Давай… У тебя? — Люба сама не заметила, как перешла на «ты».
— Хорошо, я дома. Буду ждать, — ответил Паша и положил трубку.
Марго посмотрела на Любу подозрительным взглядом.
— Вы точно не переспали? — снова спросила она, и в её голосе прозвучала смесь недоверия и надежды.
— Дура! — Любовь закрыла рукой лицо, не веря, что подруга снова задаёт этот вопрос. — Поехали. Будем твою личную жизнь спасать.

Мозгов бы тебе вставить, да некуда. там уже насрано.

Рязанские страсти - 7 Земля ушла из-под ног, когда она поднялась снова и уже сделала шаг в сторону выхода.
— Ммм, — простонала женщина, приложив к груди ладонь.
— Садись-садись, милая, — поспешил усадить Олесю Илья Ильич, но та отдернула руку и сказала тихо:
— Я пойду. Спасибо.
Лебединая походка заставила улыбнуться пожилого мужчину, который был уверен, что все бабы, родившие первый раз, всегда догадываются, когда под сердцем носят второго. И неважно, который срок уже идет. Да хоть первая неделя! Но каждая, уважающая себя мать обязана иметь нюх на дитя. Природой же так заложено! Не зря придуманы тошнота, головокружение, упадок сил и куча всякого, – чтоб получить намек на прижившегося зародыша. Качнув головой, Ильич выдохнул, поправил на носу роговые очки, откашлялся и продолжил делать записи в медкарте одного из пациентов.
***
Уже семь минут Олеся стояла на крыльце ФАПа и пыталась отдышаться. Благо людей рядом не было, чтобы не видели, как ее лицо стало обескровленным, и глаза совсем потухли. Ребенок! Еще один ребенок!! Господи, рановато обзаводиться вторым, когда в семье творится неладное: свекровь поедом ест, терпеть не может внука; муж также не глядит на сына любящим взглядом, да еще и… Горе-то какое! Олеся всплакнула. Одноклассница Анна и та со сплетней к ней полезла. Вот те раз! Муж Степка с ее сестрой Клавдией ребенка прижили… неужто правда? Вспомнив, что сегодня вечером Степан обещал приехать домой пораньше, потому что его мать хочет заняться перекопкой огорода и сдобрить его навозом, Олеся задумалась:
— А вот и посмотрим, как ты своей мамке помогать станешь. — сбежав с крыльца, она двинулась в сторону сельпо.
Народу в магазине, словно огурцов в бочке – набилось столько, будто праздник какой намечается. Олеся заняла очередь за женщиной, одетой в теплую кофту, украшенную крупными белыми цветами; и плетеной сумкой, висящей на локтевом сгибе. Ощутив неприятный запах, распространившийся из оберточной бумаги, которую разложила на столе продавщица Галя, Олеся отвернулась к окошку и зажала рот рукой, потому что на нее напал ужасный приступ тошноты. Фу, ну чем так воняет? Олеся искоса взглянула на прилавок, у которого стояла молодая женщина и разглядывала… Ой! Так это же копченая рыба!!
— Свеженькая, час назад завезли, — улыбалась краснощекая Галина покупателю, расхваливая свой товар.
Глаз Олеси защипало. В горле сдавило, как будто в шею вцепилась невидимая железная рука и сжимала ее так сильно, что по щекам потекли слезы. Не выдержав, Олеся рванула на свежий воздух. Но, не успев выскочить из узкого тамбура сельпо, «пометила» пол прямо там. Галдящие женщины замолчали и обернулись. Олесю полоскало на чем свет стоит. Молодая баба не могла разогнуться, чтобы переступить содержимое желудка и выйти на крыльцо.
— Ай боже, — Михална поморщилась, прикрыв ладонью глубокое декольте. Деревенские бабы ее не особо уважали за откровенный внешний вид и то, как она гордилась пышными женскими прелестями, чуть ли не вываливая их на всеобщее обозрение. — Ты что же, с похмелья, что ли?
Недолго думая, любопытные бабы подхватили ее скорый вывод и начали позорить Олесю очень громко, притопывая ногой.
— Такая молодая, а уже пьет. И куда только ее мужик глядит?
— Знамо дело, куда. А мы-то рассуждаем, что ж он так рано в гулянья ударился, а причина-то вота! — доярка Лида (с выбитым мужем передним зубом) хохотала, дергая выпуклым животом.
— И как тебе не стыдно, всего-то годков, а уже к бутылке прикладываешься, — седовласая старушка встала перед длинной очередью, поставив руки на бока, качала головой, отчитывала Олесю.
Та стояла, прислонившись спиной к стене, закатив глаза и думая лишь об одном – поскорее бы выйти наружу и уйти домой.
«Помоги мне Боже, ноги совсем не держат» — пронеслось в голове беременной Олеси.
— Да дайте ей хоть глоточек! — старческий мужской голос насмехался над опозорившейся бабенкой. — Ей опохмелиться надо, а вы тут, как куры, раскудахтались!
— Ага, у меня не пивная, — гаркнула на него Галина, непонимающая шуток. — Где пила, пусть туда и возвращается.
— Дык, видать, на свадьбе вчера и пила. У ей сестра замуж вышла!

— А-а-а, точно! Перебрала малёха, вот и мается.
— Да не-е-е, не было ее на свадьбе. Сама видала. Ее не пригласили, отчего она и надралась, а теперь видишь как, полощет! От горя и надралась. Видать, всю ночь горе заливала.
— Ха-ха!! Бабоньки, так ведь у нее и Степка по рукам пошел. Слыхала я тут, что он по ее подружкам - ходок. Так ведь поначалу про саму Олеську вести складывали, а теперь и он отличился. Ну и семейка! Ну и стыдобище!
Олеся больше не могла их слушать. В ее ушах голоса людей превратились в воронье карканье. Толкнув дверь, Олеся не стала просить тряпку, чтобы убрать за собой, а выскочила на крыльцо и побежала домой. Получив там нагоняй от свекрови за то, что не принесла сахара и хлеба, Олеся спряталась за сараем и горько заплакала. Ей было обидно, что люди мгновенно создали сплетню, обсмеяв беременную женщину, у которой начиналась самая тяжелая пора – токсикоз. Даже если бы она сказала, что ждет второго ребенка, вряд ли люди поверили, что он от Степана. Вон, как легко им даются байки, не имеющие ничего общего с правдой.
Олеся продолжала лить слезы, вздрагивая всем телом. Она испытывала такую боль за людские насмешки, что даже забыла, о чем ей утром сказала Анна. Умываясь горькими слезами, Олеся обнимала свои колени, шмыгала носом, захлебываясь оскорблениями, до сих пор звучавшими в ее ушах.
— Напилась, — говорили одни.
— На свадьбе или с горя, — хихикали другие.
Ну что за народ? Почему они готовы сожрать каждого, лишь бы насладиться глупыми сплетнями??? Неужели нельзя жить в добре и сеять доброе? Почему надо обязательно втоптать в грязь и не выслушать?
— Чтоб вам всем пусто было, — успокоилась Олеся наконец и поднялась со старого, почерневшего сена на ноги. — Чтоб вы все одной хворью маялись и не вылечились никогда. Ой!
Олеся споткнулась о кусок кирпича, валявшегося тут уже несколько месяцев.
— Что ты? Олесь?? — над забором появилась голова Андрея. — Ты чего? Ревела? — он увидел ее раскрасневшиеся глаза.
— Уйди, — фыркнула на него Олеся, держа ногу чуть приподнятой.
— Поранилась? — Андрей перемахнул через невысокий забор и встал перед женщиной. — Дай поглядеть.
— Ой, — простонала Олеся, пытаясь ступить на ногу. Ей пришлось ухватиться за плечо Андрея, чтобы не упасть. Нога очень болела, как будто была сломана.
— На глазах опухает, — наклонился Андрей, — кажись, сильный ушиб. Холодное надо приложить.
Он подхватил Олесю на руки и понес в дом. Женщина на долю секунды опешила, а потом начала отбиваться и кричать:
— Поставь! Ты что делаешь! А ну, кому говорю?? — она била его по спине, плечам, рукам, но Андрей был сильнее.
Занося Олесю в дом, парень улыбался, словно нес выигранный в тяжелой битве трофей. Но, когда переступил порог и увидел, что за столом кухни сидит Марья Петровна и перебирает коричневые зернышки, Андрей замер.
— А-а-а, — закивала головой Марья, — вон оно чё. Ну-ну.
Олеся стукнула Андрея по руке, и он опустил женщину на пол.
— Так я и думала, — свекровь, отодвинув на край стола черные зёрна, смахнула их в ладонь, встала и поднесла мусор к ведру. — Всё верно, всё правильно. Теперь сама вижу, люди не врут.

Судьбинушка - 14/1 Шура заскрежетала зубами, не в силах смириться с новой напастью. Только этого ей не хватало! Нет! Ни за что! Не будет она ухаживать за ними. Пусть лучше там останутся, в больнице! Господи, неужели они такие живучие обе? Ведь должны были если не сгореть, то задохнуться. И всё было бы шито-крыто! Как говорится, нет человека, нет проблемы. Несчастный случай, с кем не бывает!
А Толик уже свернул в проулок, чтобы сократить путь к пожарищу.
– М-да, дела… – усмехнулся Андрей, вылезая из машины и рассматривая груду ещё дымившихся развалин. – И постройки не уцелели.
– Козу выпустить успели, – сообщила ему какая-то женщина, видимо соседка Анфисы. – Я пока к себе её забрала. А куры разбежались кто куда. Вряд ли теперь их соберёшь.
Андрей, покосившись на женщину и ничего ей не ответив, отошёл в сторону, туда, где рядом с двумя милиционерами стояла Шура.
– Андрей, – повернула она к нему растерянное лицо. – Они говорят, что это был поджог…
– В смысле? – не понял тот. – С чего вы взяли?!
– Да тут много факторов, – спокойно ответил Андрею милиционер, представившийся капитаном Трофимовым. – Динамика развития горения, равномерный охват площади возгорания и так далее. У нас много свидетельских показаний. Больше ничего сказать вам не могу, потому что это, как вы понимаете, не в интересах следствия. Будет заведено уголовное дело. Сейчас, раз уж вы являетесь родственниками пострадавших, мы проведём предварительный опрос. Вас, Андрей Алексеевич, я попрошу пройти со старшим лейтенантом Павленко, вы, Александра Алексеевна, будете отвечать на мои вопросы.
Допрос длился довольно-таки долго, но Шура и Андрей давали одинаковые показания: ночью они были дома, Любу и бабушку Анфису не видели давно, ни на чьё имущество не претендовали, с жильём проблем не имеют.
– Да кому нужна её хибара? – искренне удивился вопросу милиционера Андрей. – У меня жена и две дочери, мы вместе в жизни бы там не поместились. И продать дом бабки за хорошую цену всё равно не получилось бы, кому нужно селиться в этой глухомани? Сейчас все в город едут. Я вот из своей Зари уже давным-давно уехал, потому что там ловить совершенно нечего.
– Зачем же вернулись? – спросил милиционер.
– На лето, – невольно дрогнув ресницами, соврал Андрей. – Как ни крутите, всё-таки здесь моя родина. Не в Касьяновке, конечно. Я вам о Заре говорю. Хотел жене и дочерям показать, где родился, отдохнуть тут на природе, сил набраться. А к осени обратно уеду. Там и брат мой родной живёт, младший. Я сам его к себе переманил.
– Вечером, как только мы все поужинали, я ушла к себе и легла спать, – рассказывала Шура записывавшему её показания милиционеру. Она невольно теребила пальцы, и он обратил на это внимание.
– Почему вы так нервничаете?
– А вы считаете, что я должна быть абсолютно спокойной? – воскликнула она. – Моя родная сестра и бабушка чуть не сгорели живьём. Я вообще не представляю, что с ними сейчас. Но мы с Андреем, вместо того, чтобы ехать в больницу к ним, отвечаем на ваши вопросы.
Возмущённый тон девушки обманул милиционера, и он проговорил немного виноватым тоном:
– Извините, я просто выполняю свою работу. Если хотите, мы сами отвезём вас в больницу. Только скажите сначала, может ли кто-нибудь подтвердить ваши слова о том, что этой ночью вы находились дома и не покидали пределы вашей деревни.
– Мой брат Андрей, его жена Валентина и две их дочери. Только они ещё совсем маленькие, – уверенно произнесла Шура, внутренне похолодев от мысли, что Валентина может легко выдать её.
– Хорошо, мы всё проверим, – кивнул милиционер, записал в свой бланк ещё что-то и подал его Шуре, чтобы она прочитала свои показания и подтвердила, что с её слов они записаны верно.
Андрей сделал то же самое, но от поездки в город на милицейском УАЗике категорически отказался, и Шура в душе было очень благодарна ему за это.
– Не будем вас задерживать, – кивнули им оба милиционера, но уезжать не спешили. Они хотели опросить здесь ещё кое-кого.
Андрею и Шуре ничего не оставалось делать, кроме как попросить Толика отвезти их в город.
***

Анфиса и Люба находились в реанимации, дышать без аппаратов искусственной вентиляции лёгких они не могли, и врачи не стали давать Шуре и Андрею никаких прогнозов.
– От нас что-то требуется? – спросил одного из них Андрей.
– Лекарство нужно покупать, – сказал тот. – У нас есть кое-какой резерв для вот таких случаев. Но его нужно будет обязательно пополнить. Сразу скажу, препараты не дешёвые, потому что все они исключительно импортного производства.
Узнав сумму, о которой идёт речь, Андрей только присвистнул:
– Откуда у меня такие деньги? Вы с ума тут все сошли?
Доктор пожал плечами:
– Тогда вам остаётся только ждать. Оставьте ваши координаты, как только что-нибудь будет известно, мы вам обязательно сообщим.
***
Толик, по доброте душевной дождавшийся у ворот больницы Андрея и Шуру, повёз их домой, в Зарю. Не обращая внимания на притихших брата и сестру, он привычно пустился в долгие рассуждения:
– Вот это накатался я с вами сегодня. Устал, как собака. Так мне-то что, я лицо постороннее. А вам каково? Даже представить страшно. Ну-ка, такая трагедия в семью пришла. Мало того что в стране чёрте что делается, так ещё и дома проблемы такие. Вот у меня тётка в Москве живёт, так она рассказывала...
Шура не слушала словоохотливого мужика. У неё очень сильно, до тошноты разболелась голова, и вообще хотелось закрыть уши, выскочить из этого дребезжащего Жигулёнка, и убежать куда-нибудь туда, где её никто не найдёт. Как же так получилось, что милиция не поверила в несчастный случай... Теперь будет заведено уголовное дело о поджоге и, как сказал ей тот милиционер, умышленном причинении тяжкого вреда здоровью Любке и бабке Анфиске. Неужели действительно кто-нибудь подумает на неё, Шуру? Ещё и эта Валентина. Вдруг она откроет свой поганый рот и расскажет, что Шура вернулась откуда-то среди ночи.
– Что же делать? Что же делать? – металась в воспалённом мозгу Шуры отчаянная мысль, причиняя ей физическую боль.
– Ишь ты, какие машины у вас по Заре катаются, – донёсся до неё завистливый голос Толика. – Мерседес, кажется. Красавец какой!
Шура повернула голову и тут же отвернулась, узнав автомобиль Никиты. Сейчас ей было не до него.
– Уехать в город или ещё куда-нибудь подальше? – думала Шура. – Но тогда точно все подумают на меня. Решат, что я это всё натворила и сбежала. Остаться здесь? А если Валентина всё расскажет? Тогда меня могут вообще посадить в тюрьму, пока идёт следствие.
Не выдержав напряжения, Шура заплакала, и когда Толик остановился возле их дома, даже не взглянув на подъехавшего следом за ними Никиту, ушла к себе. Андрей тоже не стал задерживаться на улице. А вот Толик с интересом посмотрел на владельца дорогой машины:
– Ты ко мне, что ли? – спросил он, когда Никита подошёл к нему ближе.
– Нет, я хотел поговорить с Александрой, – кивнул головой тот на скрывшуюся за калиткой Шуру.
– Не до тебя ей, парень, – вздохнул Толик. – Сегодня ночью бабка её родная сгорела и сестра младшая тоже. Неизвестно, спасут их или нет. Хата в пепелище превратилась. А в больнице денег требуют. Вот Шурка и рыдает. Переживает за своих... Ты уж её не тревожь...
Они поговорили ещё немного, потом разъехались. Толик отправился домой в Касьяновку, а Никита поспешил в город, чтобы на месте узнать, как можно помочь родственникам доброй девушки Саши.
***
Вернувшись домой, Шура упала на постель, даже не раздевшись. Нервы её окончательно сдали и она, нарыдавшись, уснула. А когда снова открыла глаза, поняла, что её разбудили чужие голоса в доме:
– Валентина Георгиевна Кошкина? Капитан Трофимов и старший лейтенант Павленко. Нам нужно допросить вас о событиях прошедшей ночи...
(все остальное уходит в платку).