Любовь не виновата - 19 Открыв глаза, Люба долго не могла понять, что было за окнами: утро, день, а может быть, вечер. Комната тонула в сером полумраке. Шторы были плотно задернуты, не пропуская ни единого лучика света. Жутко болела голова. Мир вокруг расплывался, каждый звук – тиканье часов, шум проезжающей машины за окном – отдавался в висках тупой, пульсирующей болью. Во рту стояла ужасная сухость, словно кто-то насыпал туда песка. Желудок сжимался в тугой комок, вызывая тошноту. Люба попыталась вспомнить, что пила вчера, но в голове был лишь туман. Классическое тяжелое похмелье.
Но больше всего Любу пугало не ее состояние. Хуже всего, что она почти не помнила вчерашнего вечера. Помнила только тех двух мужчин за столиком, к которым они с Марго пошли добровольно. Дальше – шутки, смех, много алкоголя, а потом будто мозг отключился. Полная амнезия.
«Проснулась дома. Это уже радует», — подумала Люба и попыталась подняться в кровати.
Поднялась слишком быстро, как оказалось, за что тут же поплатилась резкой, пронзительной болью в висках. Комната закружилась перед глазами, пришлось ухватиться за изголовье кровати, чтобы не упасть. Любовь очень давно не испытывала подобного – последний раз что-то похожее было еще совсем в юном возрасте, кстати, тоже с Риткой, когда они накупили дешевого вина и сбежали за деревню для его дегустации. Это же надо было додуматься закусывать вино всякими сладостями! Тогда было совсем плохо: тошнота, рвота, головокружение. Они лежали в траве за деревней, бледные и несчастные, и клялись друг другу, что больше никогда в жизни не притронутся к алкоголю. А родители потом целый месяц никуда, кроме школы, не пускали.
Воспоминания о беззаботной юности немного позабавили Любу, вызвав слабую улыбку на ее губах, но ненадолго – каждое новое движение вновь напоминало о вчерашнем бурном вечере. Голова гудела, тело ломило, во рту стоял отвратительный привкус. Люба чувствовала себя разбитой и истощенной.
Несмотря на боли в голове, Люба судорожно напрягала свой мозг, пытаясь выудить из него хотя бы крупицы воспоминаний о прошлой ночи. Что она говорила? Что делала? С кем ушла из кафе? Эти вопросы мучили ее, не давая покоя. Больше всего она боялась, что натворила чего лишнего, узнав о чем, она будет жалеть. И был лишь один человек, который мог пролить свет на события вчерашнего дня.
«Позвонить Марго», — подумала Любовь и начала судорожно искать телефон по комнате. Его нигде не было. Ни на прикроватной тумбочке, ни на столе, ни под подушкой. Паника начала нарастать. Куда же он мог деться?
Обыскав всю комнату, Любовь вышла в гостиную. Там, на диване, сидела Аленка, и, будто не замечая появления матери, смотрела что-то по телевизору. На экране мелькали кадры какого-то сериала, но взгляд Аленки был пустым и отрешенным.
— Алена, доча, ты, случайно, не видела мой телефон? — спросила Люба, продолжая свои поиски, заглядывая под подушки дивана.
— Не знаю, — буркнула Аленка грубым тоном, не отрывая взгляда от телевизора. — Ищи там, где вчера шлялась!
Аленка не скрывала, что была сердита на мать. В ее голосе звучали обида и презрение.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — опешила Люба, бросив свои поиски. Она никак не ожидала такой реакции от дочери.
— А почему ты себя так ведешь? — ответила дочь вопросом на вопрос, наконец, повернувшись к матери. Ее глаза горели гневом. — У нее сын в больнице, чуть на тот свет не отправился, а она по кабакам шляется, домой на рогах приходит! Ты даже не вспомнила, что мы хотели Сережу навестить сегодня.
— Навестим, в чем проблема? — попыталась оправдаться Люба, но голос ее звучал неуверенно.
— А в том, мамочка, что утренние часы уже прошли, теперь ждать до вечера. А ведь я теперь даже не знаю, какие у тебя планы на вечер. Кабаки? Мужики?
Любовь смотрела на Аленку округлившимися глазами. Впервые дочь разговаривала с ней таким тоном. Хотелось отчитать ее за дерзость, но чувство стыда перед ребенком было сильнее. Она понимала, что Аленка права.

— Прости меня, дочь, — проговорила Любовь еле слышно, закрыв лицо руками. — Сама не знаю, что на меня нашло. Хотела просто отблагодарить тетю Риту, но как-то не рассчитала силы.
— Тетя Рита, в отличие от тебя, вменяемая была! — констатировала Аленка.
— А ты откуда знаешь?
— Видела, когда она тебя вчера привезла. Ты еле на ногах стояла.
Значит, привезла Рита. Это уже хорошо. Надо ей звонить. Но где же телефон?
— Знаешь, мама, — продолжала читать нотации Аленка, и Люба видела, как ее губы дрожат. — Нам всем стало тяжело, когда папы не стало. Но мы, в отличие от тебя, не думаем, как и кем его заменить. Для нас с Сережей он один, и он всегда будет жить тут.
Она приложила руку к груди, и Любовь заметила, что на глазах дочери выступили слезы. Сердце Любы сжалось от боли.
— Милая, я вовсе не думаю, кем заменить вашего папу, — оправдывалась Люба, подойдя к дочери и взяв ее руку в свои ладони. — С чего ты взяла?
— Иногда мне кажется, что… что бы ты ни делала – это всё для того, чтобы забыть папу, не думать о нем, не вспоминать. Этот переезд, это вонючее ателье, эти попойки с тетей Ритой… Зачем всё это? Зачем его забывать, когда он лучшее, что было в твоей жизни? Зачем?
Любовь поглаживала волосы дочери, которая была еще так молода, но размышляла не по возрасту мудро. А ведь действительно, Любовь бежала от воспоминаний. От воспоминаний, которые должны были приносить только светлые чувства, но почему-то вызывали боль в груди, такую острую, невыносимую. Она пыталась заполнить пустоту, образовавшуюся после его ухода, работой, новыми знакомствами, алкоголем, чем угодно, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, со своей болью. Что это? Эгоизм? Страх? Или просто попытка выжить, уберечь себя от окончательного разрушения? Она и сама не знала ответа на этот вопрос.
Мать так и не нашла, что ответить дочери. Она лишь тяжело вздохнула, выпустила руку Аленки и ушла в комнату, чтобы лечь на кровать и обо всем подумать.
Но мысли Любы отвлеклись на знакомый звук – откуда-то из прихожей она услышала знакомую мелодию своего телефона. Пройдя туда, Любовь обнаружила, наконец, его – он лежал под этажеркой, куда хозяйка сама же его и обронила, видимо, когда вчера вернулась домой.
Звонила Марго. Любовь ушла в комнату, закрыв за собой дверь, чтобы Аленка не слышала их с Риткой разговор.
— Алло! — сказала Люба, ответив на звонок.
— Надо же, проснулась, — издевательским тоном на том конце провода говорила Марго. — Я уже думала, ты до вечера спать будешь. Золушка наша!
— Хорошо, что ты позвонила, — прошептала Люба. — Я хотела спросить у тебя, как прошел вчерашний вечер?
— Ты сейчас издеваешься надо мной? — возмутилась Рита.
— Да нет же, я ничего не помню. От слова совсем.
— С какого момента не помнишь?
— Помню, как сели за столик с теми мужчинами, потом пили… потом – провал.
— То есть я могу сейчас любое рассказать, и ты подумаешь, что это правда?
Марго рассмеялась в трубку.
— Ритка, пожалуйста, мне сейчас не до шуток! — взмолилась Люба. — Я как глаза открыла, хожу вся не своя. А вдруг я вчера натворила чего?
— Натворила! — утвердительно ответила Марго. — Ты вела себя как дура.
— Я серьезно!
— Я тоже серьезно. Все было так круто, мы так зажигали с теми мужиками! А потом ты взяла и устроила истерику. Слезы, сопли, причитания… Мужики испугались и дали деру. Оставив нас с тобой, полный стол спиртного, закуску и неоплаченный счет. Потом ты бухала дальше и все уши мне прожужжала своим Иваном, какой он у тебя был хороший и так далее. Потом я отвезла тебя домой. Вернее, не тебя, а твое безжизненное тело…
— Это правда? — радостно воскликнула Люба. — Значит, всё нормально. Значит, я не изменила…
— Але, гараж! — разозлилась Марго. — Кому изменила? Ты вообще соображаешь сейчас, что говоришь?
Марго была просто в бешенстве. Люба сама не понимала, почему сказала так.
— То есть ты вчера испортила мне вечер, потому что по-прежнему хранишь верность мужу, которого, прости Господи, уже нет? Ты в своем уме, женщина? Нет, тебя определенно надо лечить! Сегодня же пойдешь к человеку, который выбьет из тебя всю эту дурь!
— Ты что, меня к психологу отправляешь?

— Да кому нужны эти твои психологи? Это намного лучше. Короче, записывай адрес.
Марго продиктовала адрес. Это было где-то за городом.
— Но ты ведь со мной поедешь? — с надеждой спросила Любовь.
— Нет уж, милочка! — ухмыльнулась Рита. — У тети Риты сегодня свидание. Забыла, что ли? Сама же назначила!
Люба вспомнила про свидание якобы ее и Тимура, на которое на самом деле пойдет Марго. Вздохнула.
— Чего раскисла? Поедешь сама, не всю же жизнь под крылом доброй Риты ходить. Пора брать всё в свои руки. Короче, поезжай, потом расскажешь.
— Там нужно записываться?
— Ничего не нужно, просто приезжаешь, занимаешь очередь, ждешь. Поверь, это того стоит. Я тебя когда-нибудь обманывала?
— Нет…
— Ну всё! Удачи.
Рита положила трубку. Люба смотрела на листок с записанным на нем адресом и не могла принять решение. Довериться Рите и поехать? Или уделить время семье, проведать Сергея и попытаться справиться со своими демонами самостоятельно? Любовь не знала, что делать.

Судьбинушка - 12 Никита тоже заметил Германа и, даже не догадываясь, кто перед ним, спросил его спокойно:
– Тебе чего, мужик?
– Бабу твою! – растянул губы в ехидной усмешке Герман. – Или мою! Быстро же ты, Шурка, хахаля себе нашла. А я иду мимо, смотрю ты это или не ты! Думал, что обознался. А нет! Что? После меня ещё постель остыть не успела, а ты уже хвостом вертишь. Ну, давай, познакомь нас с товарищем. Может, втроём что-нибудь сообразим? Ты же мастерица на всякие выдумки. Дядя, как я вижу, при деньгах, раз по ресторанам тебя водит. Вот он банкет и оплатит. Ты ему уже рассказывала о нас? Нет? Ну, тогда это сделаю я...
Как раз в это время официант принёс бутылку вина и стал разливать её по бокалам.
– О, а вот и портвешок! Или что вы тут пьёте? – потёр ладони Герман, взял бокал Шуры, с удовольствием выпил вино и довольно причмокнул: – Хорошо-то как! Балует он тебя…
– Уходи! – краснея от злости, произнесла Шура. – Убирайся отсюда. Я же тебе говорила, чтобы ты никогда ко мне не приближался!
– А то что? – рассмеялся Герман. – Ну, вот что ты мне сделаешь? Со своей сестрой ты меня уже развела, а я её любил и жил бы сейчас с ней в шоколаде. Потом ты выгнала меня из дома на улицу, как паршивого пса! Даже на автобус до города ни копейки не оставила, пришлось попутки ловить. И тебя не волнует, где я сейчас живу и что со мной. Ты ведь только свою личную жизнь привыкла устраивать! И не зыркай на меня своими глазками! Тварь ты, Шурка! Красивая злобная тварь!
Загрохотал отодвигаемый стул и Никита, шагнув к Герману, схватил его за грудки.
– Никита! – испуганно воскликнула Шура, но он её уже не услышал. Сцепившись с Германом, Никита сбил его с ног и повалил на пол. Шура закричала, кто-то стал звать охранников, совсем рядом завизжали две женщины, чей стол из-за драки оказался опрокинутым. Администратор поспешила вызвать милицию...
***
Уже стихли крики, уже кто-то сумел разнять дерущихся, уже милиция увезла окровавленных и оборванных Германа и Никиту, уже сотрудники ресторана быстро навели порядок на веранде, а Шура всё сидела и сидела, безучастно глядя на всё происходящее. Она словно окаменела от нового несчастья, свалившегося на неё. Ну почему в её жизни всё так происходит? Она ведь просто хочет быть счастливой, купаться в любви и достатке, хочет, чтобы рядом с ней был мужчина, который мог бы делать для неё всё. Она уже почти поверила в то, что встретила свою судьбу. Никита – лучший вариант, он её шанс на успех и безбедную жизнь. С ним бы она смогла вырваться из ненавистной деревни. Если бы не Герман... Опять этот Герман! Он висит над ней как будто какое-то проклятие...
– Господи, да за что же мне всё это? – мысленно простонала Шура и вздрогнула, когда кто-то тронул её за плечо.
– Девушка, вы меня слышите?
– А? – Шура подняла голову и увидела перед собой официанта.
– Ваш заказ! – он показал ей на только что сервированный стол. – Счёт вам принести сразу или после?
– Какой счёт?! – не поняла Шура. – Я ничего не ела! Унесите всё это! Извините, я пойду...
– Вам нужно оплатить заказ или я вызову охрану, – спокойно произнёс официант, показывая рукой, чтобы она села. – Я могу вернуть всё это на кухню. Но блюда приготовлены, продукты потрачены, повара старались для вас. Вы должны за всё это заплатить.
– Ах так! – воскликнула Шура, физически ощущая, как привычная злость вытесняет из души охватившее её смятение. – Тогда я буду сейчас есть всё это, и счёт вы мне принесёте в конце ужина. Или вы решили, что я буду платить за то, что съест кто-то другой??? Ещё чего! В котором часу закрывается ваш ресторан? А? Что вы на меня уставились? Чем я вам помешала? Налейте мне вина! Вы должны меня обслуживать, а не хамить! Или зовите сюда директора, и я скажу ему, как вы распугиваете его клиентов!!!
На визг Шуры стали оборачиваться другие гости и официант поспешил выполнить её просьбу:
– Хорошо-хорошо! Приятного вам аппетита!
Он торопливо отошёл от Шуры, но потом, всё то время, что она провела за столом, внимательно наблюдал за ней. Заметив, что она отодвинула от себя тарелку, официант сделал знак администратору:

– Кристина Игоревна, мне кажется, что у этой особы нет денег, чтобы расплатиться за ужин. Она пришла сюда с каким-то мужиком, одним из тех, кого забрали в участок. Он не вернулся, хотя, как мне кажется, она его ждала. Что будем с ней делать?
– Зачем ты её оставил, Игорь? – нахмурилась Кристина.
– Дамочка скандальная, – покачал головой расстроенный упрёком официант. – Я попытался поговорить с ней по-хорошему, но она начала кричать и я испугался…
– Да-а-а, – кивнула Кристина. – Два скандала в один вечер нам совсем ни к чему. Хорошо, я поговорю с Артуром Эдуардовичем. О какой сумме там идёт речь?
***
Шура скомкала салфетку и бросила её на стол. Она так и не придумала, откуда ей взять деньги, чтобы расплатиться за ужин, а время уже подходило к полуночи. Мало того, что на весь вечер просидела тут одна, как дура, так ей ещё предстояло опозориться окончательно.
– Господи, почему я не ушла сразу, как только Никита стал драться с Германом? – мысленно ругала себя Шура. – Зачем осталась? На что надеялась?
Девушка потёрла начавшие ныть виски: что ж, обмануть других всегда просто, а вот как быть с самой собой? Что уж говорить, она надеялась, что Никита решит все проблемы и вернётся за ней, а потом они всё-таки проведут волшебную ночь у него дома и тогда она точно останется с ним навсегда. Вот только он так и не появился…
Зато к Шуре снова подошёл этот надоедливый официант и сказал:
– Простите за беспокойство, вас приглашает к себе Артур Эдуардович. Пройдите со мной…
– Это ещё кто? – поморщилась Шура.
– Владелец заведения, – ответил ей официант.
– А-а-а, ну, пойдём, – от выпитого вина у Шуры немного кружилась голова, и хотелось спать, но она заставила себя подняться и пойти вслед за своим спутником.
***
В кабинете директора Шура увидела круглолицего смуглого мужчину. Блики от люстры поблёскивали на лысине Артура Эдуардовича и, словно солнечные зайчики, терялись в его тёмных коротких волосах на висках. Это, почему-то, рассмешило Шуру, и широкие чёрные брови владельца ресторана удивлённо поползли вверх:
– Вам кажется, что я смешон? – спросил он.
– Нет, что вы, – прыснула Шура. – Вы такой представительный и костюм у вас дорогой... Просто я... Ну... Выпила немного. Вот и не сдержалась. А так вы очень милый!
– Мне сказали, что у вас нет денег, чтобы заплатить за ужин в моём ресторане, – перешёл к делу Артур.
– Да, представляете, – не стала спорить с ним Шура. Ей даже понравился этот толстый армянин, выглядевший таким добряком.
– Тогда вам придётся отработать то, что вы не можете оплатить, – сказал он ей.
– Да? – удивилась Шура. – А как я могу сделать это?
– Для начала вымыть всю посуду вместо посудомойщицы, и после закрытия ресторана навести порядок в зале и на веранде, – спокойно пояснил ей Артур Эдуардович. – Всё необходимое для этого вам выдадут.
– А-а-а... – поняла Шура. – И что, тогда мы будем в расчёте?
– Посмотрим, – усмехнулся он и махнул стоявшему тут же официанту рукой: – Идите, и как только всё закончите, приведёшь её сюда.
Шура работала почти два часа. Выпитое спиртное давным-давно выветрилось из её головы, усталость валила с ног и хотелось только одного, вернуться домой, упасть в постель и спать долго-долго.
Она подняла голову и посмотрела на большие и красивые часы, висевшие на стене в ажурной рамке.
– Господи, уже половина второго!
Стянув в себя фартук, Шура бросила его на стоявший рядом стул, туда же отправились резиновые перчатки.
– Всё, – буркнула она какой-то рыжеволосой девушке, которую, кажется, звали Эвелиной. – Я домой!
Девушка кивнула, но едва Шура повернулась, чтобы уйти, дорогу ей преградил официант Игорь.
– Артур Эдуардович ждёт вас!
– Зачем? – нахмурилась Шура и тут же поймала обеспокоенный взгляд Эвелины. – Никуда я не пойду! Ужин я отработала, как и договаривались.
– Это будет решать Артур Эдуардович, – спокойно проговорил Игорь, давая понять Шуре, что спорить с ним бесполезно.
– Господи, закончится когда-нибудь этот день или нет? – простонала Шура, следуя за несговорчивым официантом. Провожая её взглядом, Эвелина покачала головой, и Шура не поняла, что она этим хотела сказать.

Артур Эдуардович по-прежнему сидел в своём большом кожаном кресле, как будто и не вставал с него. Только теперь на нём не было пиджака и галстука, а расстёгнутые верхние пуговицы рубашки открывали густую чёрную поросль на его груди.
– Мне сказали, что ты хорошо работала, – улыбнулся он, блеснув парой золотых зубов. Потом одним движением руки отпустил официанта, который мгновенно скрылся за дверью, и снова повернулся к Шуре: – Я хочу знать, всё ли ты делаешь так хорошо.
Пока Шура соображала, что он имеет в виду, Артур Эдуардович с неожиданной лёгкостью для такого тучного тела встал с кресла, подошёл к двери и повернул замок на два оборота.
– Эй, – воскликнула Шура, внезапно понимая, чего он от неё ждёт. – Вы же сказали, что я помою посуду и всё...
– Я сказал: «Посмотрим», – усмехнулся Артур.
Он был хозяином положения, и Шура медленно закрыла глаза, глубоко вдохнув. Когда она снова открыла их, он уже расстёгивал свой ремень...
***
Только через двадцать минут Шура наконец-то покинула ресторан. Была уже глухая ночь и девушка совсем не представляла, что же ей теперь делать. Оставаться ночевать здесь, на скамейке? Но это невозможно. Первый же наряд милиции заберёт её в участок. Идти домой пешком? Она не пройдёт и полукилометра, просто упадёт от усталости на землю и больше не встанет. Ловить попутку? Но кто поедет в её деревню ночью?
Шура всхлипнула и тут же охнула от испуга, заметив метнувшуюся к ней длинную тень.
– Не бойся, это я, – послышался мягкий женский голос.
Присмотревшись, Шура узнала Эвелину.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она её.
– Тебя жду, – ответила девушка. – Ты ведь не городская и тебе негде ночевать, правда?
– Правда, – девушка говорила с таким участием, что Шуре вдруг захотелось плакать. – Тебя Эвелина зовут?
– Да, – улыбнулась девушка. – Можно просто Эля. А тебя как?
– Александра, можно просто Саша, – ответила Шура.
– Пойдём, Саша, ко мне, – Эля доверчиво взяла её за руку. – Я снимаю комнату в коммуналке. Это совсем рядом. У меня есть раскладушка и диван. Так что, разместимся без проблем. Ты есть хочешь?
– Нет, сегодня я сыта по горло, – усмехнулась Шура. – Если честно, я могу уснуть даже стоя, лишь бы меня никто не трогал.
Эвелина рассмеялась:
– Ладно, пойдём. Уж что-что, а покой я тебе обеспечу.
***
Неприглядная, мрачная комнатушка, в которой жила Эвелина, показалась уставшей Шуре дворцовыми покоями. Её не смутили ни облезлые, полосатые обои, ни покрытый тусклой коричневой краской дощатый пол, ни выглядывающая из всех углов бедность.
– Нормально у тебя тут, – качнула она головой, разглядывая громоздкий, неуклюжий шкаф с огромным зеркалом посередине и остальную, такую же несуразную обстановку.
– Ничего, – согласилась Эвелина, – и до работы близко. Меня всё устраивает.
Предоставив своей гостье старенький, но ещё крепкий диванчик, Эля потушила свет и улеглась на скрипучую раскладушку.
– Спокойной ночи, – ласково пожелала она своей новой знакомой.
Но вместо обычного ответа услышала совсем другое.
– Ты знала, зачем меня зовёт к себе Артур? – спросила её Шура.
– Да, – вздохнула Эля. – Через это все проходят, кто хочет у него работать.
– И что, все соглашаются? – усмехнулась Шура.
– Ну, ты же согласилась, – после недолгого молчания проговорила Эвелина.
– Я – другое дело, – огрызнулась Шура.
– Все так говорят, – снова вздохнула Эвелина. – Жить каждому хочется, а с работой сейчас не очень. Артурчик платит хорошо, никогда не обижает своих работников. У него и отпроситься можно, если нужно. Мне один раз помог найти для мамы хорошего врача.
– Значит и ты с ним была? – Шура приподнялась на локте, словно могла в темноте увидеть лицо Эли.

– Да, – спокойно и просто ответила та. – Несколько раз. Это всегда очень неприятно, но у меня просто не было другого выхода. Мы с мамой жили в бараке на Сосновской, это сразу за железнодорожным вокзалом, может быть, знаешь. Там было несколько бараков, штук шесть или семь. Папа работал железнодорожником и когда-то получил это жильё. Пятнадцать лет назад папы не стало, но мы продолжали жить там вплоть до расселения. Было решено расширить вокзал, и наши бараки мешали строительству. Нас поставили на очередь на жильё, предоставили временную жилплощадь. А потом мама заболела. И нам пришлось продать место в нашей очереди, потому что лекарства были очень дорогие, их приходилось через знакомых привозить аж из-за границы. Но, деньги быстро кончились, жилья мы лишились, и, чтобы хоть как-то выжить, мне пришлось выйти на работу. Артурчик сразу взял меня. И в первый же вечер... Ну, ты понимаешь. Потом мне ещё несколько раз приходилось обращаться к нему. В последний раз это было, когда умерла мама, полтора года назад.
– А моя мама умерла давно, – сказала Шура, впервые за долгие годы вспомнив мать.
Утром она попрощалась с Эвелиной и не отказалась, когда та дала ей немного денег на дорогу.
– Я бы дала тебе больше, но у меня ничего нет, – сказала Эля, показывая пустой кошелёк.
– Зачем же ты отдаёшь последнее? – удивилась Шура.
– Деньги можно заработать, это ведь не главное в жизни, – улыбнулась Эвелина. – Удачи тебе, Саша, и пусть у тебя всё будет хорошо.
Ничего не ответив ей на это, Шура просто помахала девушке рукой.
***
– Хорош, нечего сказать, – покачал головой Алексей, разглядывая хмурого, помятого сына. – Всю ночь, что ли пил?
– А что тут ещё делать, бать? – пожал плечами Андрей, зачерпнул ковш воды и принялся крупными глотками пить живительную влагу. Потом вытер губы рукавом пахнувший потом рубашки: – Или ты забыл как сам тут заливался по-чёрному?
– Я-то помню, – сдвинул брови Алексей. – Странно, что ты, хоть и не забыл, как опустился я в то время, сам повторяешь мои ошибки. У тебя же семья, дочки растут. О них ты подумал?
– Я, может быть, только о них и думаю, – усмехнулся Андрей. – Бать, а ты пришёл мне морали читать?
– Нет. Я хочу домом распорядиться, – сказал Алексей, усаживаясь на стул. – Шуру дождёмся, тогда я и озвучу вам своё решение.
– Интересно послушать, – Андрей сел напротив и мутными, осоловелыми от пьянки глазами уставился на отца.
Алексей не выдержал этот взгляд и отвернулся. Он хотел сказать сыну, что поделит этот дом на четверых, потому что Соня категорически отказалась участвовать в общем дележе. А вот Любе это было просто необходимо. За те несколько дней, что он провёл вместе с ней у Анфисы, Алексей научился совсем другими глазами смотреть на девочку. И его очень радовало, что она больше никогда не будет бояться его. Разве мог он теперь обделить её, вычеркнуть из списка своих наследников? Конечно же, нет. Но вот как отнесутся к этому Андрей и Шура? Алексей специально приехал, чтобы поговорить с ними с глазу на глаз.
Скрипнула калитка и Алексей, увидев старшую дочь, даже приподнялся с места. Она выглядела ничуть не лучше Андрея, а тени, лежавшие под её глазами, ясно говорили о том, что она провела бурную ночь.
– Где ты была? – воскликнул Алексей, когда Шура переступила порог комнаты.
– А-а-а, и ты тут, – она, казалось, совсем не удивилась и не обрадовалась появлению отца, о приезде которого, конечно же, не знала. – Какая вам всем разница, где я была и что делала? Или ты тоже явился морали мне читать?
– Нет, батя приехал, чтобы решить вопрос с домом, – растянул губы в довольной улыбке Андрей. Теперь-то Шурка не рыпнется, против отца не попрёт. А значит, всё будет так, как хотел Андрей.
Алексей перевёл взгляд с дочери на сына и поднялся со стула:
– Сегодня вечером я уезжаю, – сказал он им. – И больше сюда никогда не вернусь. Но прежде чем уехать, я хочу распорядиться этим домом. И вы должны знать об этом. Так вот. Этот дом и всё что здесь находится, я оставляю в единоличное пользование… Любе.

Дом на отшибе -9 Когда добрался до окраины села, дом уже почти сгорел. Изнутри всё пылало и трещало, пламя лизало обугленные стены, а дым был ярко-черным. Люди столпились в стороне, держались на расстоянии, будто боялись подойти ближе.
— Кто-то видел её? — крикнул мужик с топором в руках.
— Она давно не выходила, — отозвалась женщина в платке. — Я её уже недели полторы не видела...
— Говорили, болела, — добавил кто-то. — Может, там осталась...
Петька сглотнул. Ему стало страшно.
— Господи помилуй, — пробормотала бабка с корзиной.
Пожарные приехали минут через десять. Старенькая машина, ржавая, скрипучая. Когда начали поливать остатки дома, всё шипело, дым валил ещё сильнее.
Кто-то сказал:
— Видать, сама подожгла. Или не она, а может кто-то поджег?
— Не просто так это, — сказал другой. — Такая не сгорит, если не пришёл её час…
И вдруг, в этой суматохе, Петька почувствовал, как по спине ползёт холод. Он смотрел на огонь и не мог отвести глаз. И почему-то в этот момент он подумал о Мишке. Не просто вспомнил — а будто услышал, как тот зовёт его.
Он повернулся, но кроме взрослых никого не было. Вдруг Петька увидел лицо Мишкиного отца. Он был задумчив. Петька хотел было подойти, но передумал.
***
Вечером бабушка была очень взволнована. Она металась по кухне, не находя себе места: то ставила чайник, то тут же снимала его, то перекладывала тряпку с места на место. Петя сидел за столом, делая вид, что читает, но поверх книги наблюдал за ней. Её нервозность передавалась и ему, хотя он пока не понимал, в чём дело.
Когда в сенях скрипнула дверь, бабушка вздрогнула, будто чего-то ждала. Вошёл дед — усталый, от него пахло дымом и сыростью. Бабушка тут же кинулась к нему:
— Ну что? Ну что там?
Дед молча повесил кепку, снял сапоги, тяжело опустился на табурет.
— Подожди … — выдохнул он, вытирая лоб рукавом. — Сядь.
Она не села. Стояла, замерев, прямо с чайником в руках. Петя не задавал вопросов, но он уже точно не читал. Он понимал, что происходит опять что-то странное.
Дед наконец заговорил, глядя в стол:
— Забрали Мишкиного отца.
— Что?! — ахнула бабушка. — За что?
— Говорят, кто-то из деревенских рассказал, будто Мишка из-за старухи в реку пошёл… Мол, порчей его охватила. И что теперь отец мстил — дом поджёг.
Бабушка схватилась за голову:
— Господи, да у них же и так горе... И он никогда бы… Ой, да что ж это творится…
— Народ языками чешет, — хмуро буркнул дед. — Никто ничего не видел, но уже всё знают. Пальцем тычут, шепчутся.
Бабушка ходила по кухне, будто и правда не знала, куда себя деть:
— Надо сходить к ним… Поддержать. Сказать, что мы — с ними… Что верим… Столько бед, боже...
— Погоди. Это ещё не всё, — перебил дед, не поднимая глаз.
Бабушка обернулась.
— Что ещё?
Дед понизил голос:
— В доме старухи останков не нашли. Ни тела, ни костей. Вообще ничего.
Петя вздрогнул.
— Как — не нашли? — прошептала бабушка. — Так может, она не дома была?
— Говорят, вроде как давно её никто не видел. Но куда ж она теперь подалась? У нее же никого…
Бабушка села. Лицо её побледнело. Она сложила руки на коленях, молчала. Потом тихо сказала:
— Господи… Это что же теперь происходит?
Но не договорила. Только посмотрела на деда настороженно. А Петя в этот момент понял: что бы там ни было, в деревне наступила темная полоса. И даже взрослым теперь страшно.
***
Июнь 1973.
Петька и Витька сидели у ручья, болтая ногами в воде. Вода была тёплая, мутная, но всё равно приятно щекотала им ступни. Они молчали уже с минуту, когда Петька вдруг сказал:
— Я всё не понимаю, как так… Ну сгорел дом — ладно. Но чтобы вот так сам по себе? Не верю. Но и не верю, что это Мишкин отец сделал. Не мог он.
Витька кивнул, ковыряя палкой в воде:
— Конечно, не он. Я это точно знаю.
Петька обернулся:
— Откуда знаешь?
— Знаю и всё.
— Нет, так не бывает, — нахмурился Петька. — Так только в книжках пишут. Или ты?
Витька засмеялся — коротко, нервно:
— Ну, не такой я герой, чтобы целый дом спалить. Уж прости. Но… — он замолчал на секунду, — Я тогда её ненавидел. Эту старуху.
Петька поднял голову.
— Ненавидел?

— Угу, — кивнул Витька. — После Мишки… Я действительно мечтал ее убить. В отместку, чтобы ей тоже плохо было. Но дом ее я не спалил… Это я клянусь…
Он снова стал водить палкой по воде. Потом добавил, глядя не на Петьку, а куда-то в глубину леса:
— Просто я видел её в день пожара.
— Что? — Петька от удивления выпрямился.
— Утром. Она шла через поле, за колхозным сараем. С огромным тюком. Завёрнутым в мешковину. Даже не тюк — узел какой-то. Почти с неё ростом. Тащила, как будто знала, что дом сгорит. А может она вообще сама его и подожгла. Кто знает...
— И ты никому не сказал?
— А кому? — Витька пожал плечами. — Мамке скажи — перекрестится, скажет, чтоб не вздумал такие слова повторять. Отец бы ремнем отстегал. А брат… Ну ты сам Вовку знаешь.
Петька смотрел на него, не зная, что сказать. В груди как-то похолодело. Он вспомнил, как говорил дед: не нашли останков. И как бабушка побледнела. А теперь — Витька, с этим «тюком» и своей историей.
— Может, она вообще не человек была… — прошептал Петька.
Витька ничего не ответил.
***
Август 1972
Мишкиного отца отпустили. Придержали его в участке дней пять, допрашивали, как настоящего преступника. Но потом нашли свидетелей — оказалось, в день пожара он был в райцентре, возил что-то по работе, вернулся домой, когда уже все догорало. Всё сошлось. Вернулся в деревню уставший, похудевший, с серым лицом. Никто его больше не трогал, но смотрели по-разному: кто с сочувствием, кто с недоверием.
Все эти дни бабушка таскала еду Мишкиной матери. Варила суп, пекла пирожки, клала в плетёную корзинку и шла через всю деревню.
А в один день сказала:
— Петь, ты отнеси. Я не могу сегодня. Там всё есть, даже хлеб тёплый. Отнеси, хорошо?
Петька замялся. Он не хотел. Не потому, что ленился. А потому что боялся. Боялся встретиться с Мишкиной мамой. Посмотреть в глаза, которые уже никогда не увидят Мишку живым. Ему было стыдно — что вот он сейчас стоит, живой, дышит, а Мишка… Мишки нет. Никогда больше не будет.
С корзиной в руках он долго стоял у их калитки, переминался с ноги на ногу. Солнце било в макушку. Он всё никак не решался.
Но всё же зашел во двор, поднялся по ступенькам домика и тихо постучал. Один раз. Потом ещё. Дверь открылась не сразу.
На пороге стояла Мишкина мать. Распущенные косы спадали на плечи. Глаза опухшие и красные. Лицо, казалось, постарело. Она увидела Петьку и растерялась.
— Это... Бабушка передала, — пробормотал он, — Суп там и пирожки.
Женщина молча взяла корзину.
— Спасибо, — сказала, едва слышно. - Ты есть будешь?
Она взглянула на него — будто только в этот момент по-настоящему увидела перед собой мальчишку.
— Не знаю… Может.
Петька стоял, не зная, что делать. Потом вдруг — сам не понял, как — шагнул вперёд и обнял её. Крепко, как обнимают своих родных, не думая, можно ли ему это делать или не стоит.
Он уткнулся лбом ей в плечо и прошептал:
— Простите… Простите нас, что так с Мишкой вышло… Простите…
Он повторял это снова и снова. Голос дрожал, он уже начинал плакать, хоть и пытался сдержаться.
Мишкина мать сначала растерялась. Она стояла и не понимала, что же ей делать. Но потом что-то в ней дрогнуло — может, материнское, может, просто человеческое. Она обняла его в ответ — крепко, как сына. Провела рукой по его голове.
— Тихо… Тише, Петь… Всё… — шептала она. — Ты же ни в чём не виноват… Никто не виноват… Просто так вышло…
Они стояли так ещё какое-то время, а потом Петька убежал прочь. Ему все же было стыдно.
Август 1972
Это случилось под вечер. Петька сидел на кухне, крутил в руках вилку а еще смотрел, как бабушка возится с тестом. Он не знал, зачем пришёл сюда — есть он не хотел, но в комнате стало невыносимо одиноко.
И тут в дверь постучали.
Бабушка вышла в сени и приоткрыла дверь.
— Да? — её голос звучал настороженно.
— Милиция, — прозвучал грубый, усталый голос. — Можно пройти?
Петька услышал скрип половиц — в дом вошли двое. Один повыше, в сером мятом кителе, второй — молчаливый, чуть помоложе, с блокнотом в руках. Они просто огляделись, окинули взглядом кухню, как будто чего-то искали.

— Нам бы с вами поговорить, — сказал старший. — Про одну женщину. Из сгоревшего дома. Старуха, жила там, знаете ее?
Бабушка вытерла руки о фартук. Она смотрела в пол.
— Ну, жила. И что?
— Расскажите, что она такая. Кто была? С кем общалась? Кто к ней ходил?
Бабушка медленно покачала головой:
— Жила, как жила. Одна, в своём углу. Никому зла не делала, но и дружбы ни с кем не водила. Что вам ещё?
— А почему, — вмешался второй, — люди здесь считают, что из-за неё мальчишка утонул?
Петька вздрогнул. Он сидел в самом углу кухни, но милиционер его всё равно заметил. Подошёл ближе, чуть присел.
— Ты — Петр, да? Друг его?
Петька кивнул, не глядя.
— Ты можешь рассказать, почему люди говорят, что она виновата? Что, она с ним говорила? Делала что-то?
Петька пытался открыть рот. Внутри всё сжалось. Слова будто намертво застряли в горле. Он чувствовал, как начинает дрожать — не от страха перед милиционером, а от чувства вины, от того, что снова надо вспоминать то, чего он и без того не забывал ни на секунду.
Бабушка сразу поняла, что внуку сейчас будет очень плохо. Она резко обернулась, бросила тряпку на пол.
— Вы что, совсем с ума сошли?! Он же ребёнок! Вы его зачем терзаете?! Он и так всё это переживает, вы сюда зачем приперлись? Расспрашивать? Хотите вопросы задавать – вызывайте к себе!
— Гражданка, мы только хотели… — начал старший.
— А я не хочу! — перебила бабушка, подходя ближе и указывая на дверь. — Он вам ничего не скажет. И не должен! Идите отсюда, пока я сама вас не погнала. Довольно с него — и с нас!
Петька застыл. Он видел, как бабушка кипит, как горят её щеки. В другой момент, наверное, он бы испугался — но сейчас он чувствовал только одно: облегчение.
— Петь, иди наверх, — строго сказала она, не оборачиваясь. — Сейчас же.
Он встал и, не поднимая глаз, вышел из кухни. Сзади гремел голос бабушки — она уже не кричала, но говорила с такой злостью, что даже милиционеры, казалось, слегка были в шоке. Петька поднялся на чердак и сел у окна, обняв колени. Сквозь узкую щель он слышал, как хлопнула дверь. Милиционеры ушли.
На следующее утро Петька спустился на кухню рано. Было ещё прохладно, и солнечные лучи только начинали пробиваться сквозь кружевные занавески. Бабушка стояла у плиты, мешала что-то в кастрюле, и в воздухе витал запах молока и чуть подгоревших гренок.
Петька молча подошёл и сел за стол. Несколько минут они не говорили ни слова — только слышался лёгкий скрип половиц, да тихое бульканье на плите. Потом Петька тихо сказал:
— Ба…
— М-м? — она слегка обернулась.
— Спасибо тебе за вчера.
Она посмотрела на него через плечо, с мягкой, понимающей улыбкой.
— Не за что. Ты у меня один, и я не дам тебя в обиду.
Петька кивнул, глядя в стол.
— Мне очень тяжело всё это вспоминать. Когда они начали спрашивать про Мишку — я даже не знал, что сказать. Всё будто опять навалилось. Как будто это только вчера случилось.
— Так оно и есть, Петенька, — тихо сказала бабушка. — Такое не проходит сразу. Это не синяк. Это надолго.
Петька сжал кулаки, потом медленно разжал.
— Я скучаю по нему… Очень.
— Я знаю. — Бабушка подошла и положила руку ему на плечо. — Я тоже скучаю. Мы все скучаем.
Они помолчали. Потом, набравшись храбрости, Петька поднял голову и спросил:
— Ба… А ты знаешь правду про неё? Про старуху. Ну кто она была на самом деле?
Бабушка замерла.
— Знаю, — тихо сказала она.
— Так скажи мне.
Она покачала головой.
— Нет, Петя. Пока не скажу. Тебе рано такое знать.
— Почему?
— Потому что это знание ничего хорошего тебе сейчас не даст. Оно не утешит, не объяснит произошедшего, не успокоит. Понимаешь?
Петька долго молчал. Потом кивнул. Понимал — не до конца, но чувствовал: бабушка говорит это не из упрямства. А потому, что бережёт его.
— А ты мне когда-нибудь расскажешь?
— Когда придёт время..
Она снова развернулась к плите. Петька кивнул и тяжело выдохнул.
***
Июнь 1973

Солнце уже почти село, и дорога между дворами перестала утопать в пыли. Петька брёл медленно, он ходил на речку, чтобы немного почитать. Он шел через деревню и думал о своем. И тут он заметил, что у знакомой калитки стояла мать Мишки. Она лила воду из оцинкованной лейки на бархатцы. Женщина подняла голову, увидела Петьку, она была рада его видеть, во что мальчику было сложно поверить. Но мягкая улыбка расправила морщинки у глаз.
— Петька, милый, приехал таки, — сказала она и сразу же поставила лейку. В два шага подошла, обняла его так крепко, что у мальчишки подкосились колени. От её мокрых ладоней пахло землёй.
Петька хотел что то сказать — получилось только всхлипнуть.
— Ничего, ничего, — шепнула она. — Дай посмотрю на тебя. Вон как вытянулся! Как у тебя школа?
— Да нормально, — еле выговорил он. — По алгебре четвёрка, по географии пятёрка.
— Молодчина, — женщина легонько потрепала его по плечу, а Петька все смотрел на нее и не мог понять, как же ему себя вести.
На деревянных ступеньках скрипнула доска: из сеней вышел отец Мишки. На нём была старая телогрейка — даже жаркой порой он не расставался с привычной одеждой. В одной руке — топор, в другой — щепа. Он взглянул на Петьку, снял кепку, положил топор к стене, вытер ладони о штанины и подошёл ближе.
— Здравствуй, Пётр, — сказал он достаточно бодро и дружелюбно. — Рад, что зашёл.
Петька невольно отступил на шаг, но мужчина покачал головой и ласково, почти по-отцовски, положил руку ему на плечо.
— Не тащи на себе груз вины, сынок. Ты для Мишки был настоящим другом. Как мог — был рядом. Понимаешь?
Петька кивнул, чувствуя, как внутри него что-то екнуло.
— Он вас ждал, — тихо сказала Мишкина мать. — С утра прислушивался: не скрипнет ли твой велосипед, не свистнет ли Витька за воротами. И книжку твою тоже ждал.
Она взяла у него из рук потрёпанный томик и провела пальцем по обрывающемуся корешку.
— Ты обязательно дочитай. Нужно довести это до конца.
— Ты нас не бойся Петька, — сказал мужчина после паузы. — Если сможешь, приходи. Посидим. Расскажешь, как твоя жизнь. Нам правда будет приятно и интересно.
Петька опять кивнул, на этот раз увереннее.
— Приду, конечно, приду!
— Нам сейчас важнее, чтобы вы с Витькой жили, — ответил он. — Гуляйте, спорьте, катайтесь на великах. Ну раз у Мишки не вышло… Вы должны все свое счастье схватить и не отпускать.
И тут Мишкина мать снова коснулась плеча Петьки, и он почувствовал, какую-то странную любовь к себе.
— Беги, — сказала она негромко. — Пока светло. А мы ещё увидимся.
Петька шагнул к калитке, задержался, оглянулся. Он кивнул ещё раз, широко распахнул калитку и пошёл по дороге.

Судьбинушка - 13 Услышав такую новость, Шура даже подскочила на месте:
– Кому-кому??? Любке? А я?! Вы что все, совсем уже рехнулись?! Сначала один явился и принялся выгонять меня из дома, – махнула Шура рукой в сторону Андрея. – Сидит тут, покупателей ждёт! Теперь ты туда же! Я-то куда пойду? Под забор? Это мой дом, понятно?! Мой!!!
– Нет! – покачал головой Алексей. – Это мой дом. И всегда был моим. А значит, я один имею право распоряжаться им по своему усмотрению.
– Батя, – вступил в разговор насупившийся Андрей. – Но ведь ты сам дал мне добро на его продажу. Мы твои наследники и имеем право распоряжаться домом.
– Да, – сказал Алексей. – Я хотел, чтобы вы разделили дом ещё при моей жизни. И дал вам такой шанс. Но вы должны были сделать это по справедливости и во благо. Разве я виноват в том, что вы не воспользовались своим шансом? Теперь, посмотрев на вас, я передумал. И повторяю ещё раз: по завещанию, которое я составлю, этот дом перейдёт в собственность Любы.
– Я-то как же? – в глазах Шуры блеснули слёзы.
Алексей пожал плечами:
– Послушайте меня оба и передайте Грише. Вы ведь вместе решили делить шкуру неубитого медведя? Так вот. Вы взрослые, вполне самостоятельные люди. У тебя, Андрей, есть собственная семья, как и у Гриши. Ты, Шура, тоже не маленькая девочка. Я больше не несу за вас ответственности и имею полное право распорядиться собственным имуществом без вашего участия. Из вас четверых одна Люба нуждается в моей опеке. Поэтому сразу хочу вас предупредить: завещание я составлю только на неё, но говорить ей об этом пока не буду. В любом случае, в наследство она сможет вступить только после моей смерти. А я вполне здоров, ещё не стар, и, как вы понимаете, умирать пока не собираюсь. Так что, во-первых, никто тебя, Шура, отсюда не выгоняет, во-вторых, ни о какой продаже дома больше речи идти не будет, и в-третьих, как минимум три года, до совершеннолетия Любы, я своего решения не изменю.
– Да пошли вы все! – крепко выругался Андрей, одним движением смахнув со стола всю посуду. – Чёртова семейка! Лучше бы я в детдоме вырос, чем с такими, как вы! Я половину своей жизни работал здесь, как раб на галерах! Руки в мозоли стирал! Горбатился как проклятый и всё ради чего? Чтобы потом однажды вы дали мне пинком под зад? Я, получается, вообще ни на что права не имею? Справедливо это по-вашему, да?
– Андрей, ты не проспался, и плохо соображаешь, – попытался успокоить сына Алексей, но тот не пожелал его слушать.
– Давно ли ты стал у нас таким правильным? – наступал он на отца. – Забыл, как сам куролесил? Вечно ходил с помятой мордой! А теперь решил поучить меня жизни? Вот что я скажу тебе, батя. Когда ты там помрёшь, я не знаю. Но на похороны к тебе не приду, и на могилу тоже. Можешь меня не ждать.
– И меня тоже! – воскликнула Шура.
– Ну, вот и поговорили, – вздохнул Алексей и направился к двери. Но на пороге задержался, в последний раз посмотрел на сына и дочь, а потом вышел, больше не обернувшись. Однако во дворе остановился и со странным, смешанным чувством обвёл взглядом место, где родился и прожил не один десяток лет.
– Вот и всё, – тихо сказал он, не скрывая грусти.
Ещё около часа Алексей провёл на кладбище у родных могил, а потом уехал, даже не догадываясь, что всего через несколько лет снова вернётся сюда, только уже навсегда.
***
Андрей ушёл из дома почти вслед за отцом, но Шура знала, что он отправился к самогонщице Алёне за бутылкой и уже к вечеру будет дома. Но ей было всё равно. Она закрылась изнутри на крючок, потому что больше всего на свете она хотела просто выспаться, прийти в себя, после того, что с ней случилось прошлой ночью, и не хотела, чтобы пьяный брат со своими собутыльниками ей мешал.
Шура прошла в свою комнату и упала на постель, но сон не шёл к ней. Мысли рвались и путались, перескакивая с одного на другое. Она думала сразу обо всех: о Никите, об Артурчике, об Эвелине, о Германе, об отце и Любе, и это вызывало у неё глухое раздражение.
– Господи, будет у меня когда-нибудь покой или нет? – простонала девушка и тут же услышала громкий стук в дверь. – О-о-о...

Стук повторился и стал ещё настойчивее, а на крыльце послышались чьи-то голоса:
– Да кто там ещё?!
Шура вскочила с кровати, босиком прошлёпала в сени и, откинув крючок, изо всех сил толкнула дверь. Большой кожаный чемодан с грохотом полетел со ступенек и шлёпнулся прямо на землю.
Стоявшая на крыльце женщина едва успела отступить назад и теперь удивлённо смотрела на Шуру. Рядом с ней стояли две девочки лет четырёх, впрочем, одна была немногим помладше своей сестры.
– Аккуратнее можно? Что ты на людей бросаешься? – недовольным голосом воскликнула незнакомка. – Вещи ещё уронила.
– Ты ещё кто такая? – в тон ей ответила Шура.
– Валентина я, – огорошила её незнакомка. – Жена Андрея. А ты значит, Шура, его сестра? Будем знакомы!
– Этого мне ещё не хватало! – всплеснула руками Шура. – Ты-то чего сюда припёрлась, ещё и со своим выводком?!
– А это не выводок, это наши с Андреем дочери, Ева и Анжелика, – Валентина явно была не робкого десятка и нисколько не смутилась, услышав слова Шуры, а вот девочки, взглянув на грозную тётю, тут же спрятались за спину матери.
– Ой, конечно! – усмехнулась Шура. – Чем матрёнистее мама, тем анжелистее дочь! Что, Таньки и Наташки уже не в моде?
– Андрей где? – Валентина, явно уставшая с дороги, не собиралась сейчас переругиваться с негостеприимной золовкой и перешла к самому главному.
– А я откуда знаю? – расхохоталась Шура. – Может, к бабе какой пошёл. Я следить за ним не нанималась!
– Ой, не гавкай! – махнула рукой Валентина, подняла чемодан и отряхнула его от пыли. – Долго ты ещё нас на пороге держать будешь? Подвинься! Мы не к тебе приехали, а к законному мужу и отцу!
– Куда? – воскликнула Шура, пытаясь закрыть с собой дверь.
– Туда! – в тон ей ответила Валентина и, толкнув её своим непомерно огромным чемоданом, ввалилась в дом, не обращая на золовку никакого внимания.
Обе девочки прошмыгнули вслед за ней и тут же забрались с ногами на диван.
– Тю-ю-ю! Это чей свинарник? – огляделась Валентина, оказавшись в зале.
– У мужа своего спроси, – огрызнулась Шура. – Я ему в уборщицы не нанималась.
– Ну-ну, – покачала головой Валентина и добавила, бросив быстрый взгляд на золовку: – Голосиста пташка, да грязна рубашка...
Она хотела сказать ещё что-то, но в это время в сенях послышались чьи-то шаги и в комнату вошёл Андрей:
– Валюха!!! Ты что, приехала?!
– Нет, пришла, – огрызнулась Валентина, обшаривая мужа внимательным взглядом. – Где был?
– Ой, не начинай... – Андрей присел и широко расставил руки: – Где тут мои птички???
Завизжав от радости, дочери бросились к нему, и на лице Валентины появилась самодовольная улыбка. Всё ещё ворча на мужа, она подошла к нему и крепко поцеловала, потом стала рассказывать про поездку.
Шура даже зубами заскрипела, представив, что теперь ей придётся жить вместе с этим семейством.
– Когда вы домой-то? – спросила она, прерывая их радостные вопли.
– Побудем теперь, что уж, – спокойно ответила ей Валентина. – Зря что ли мы тащились в такую даль?
***
Все последующие дни превратились для Шуры в мучительный, нескончаемый кошмар. Дочери Андрея, шумные и неугомонные, бегали по всему дому, кричали, постоянно ссорились и плакали. Валентина хозяйничала и занималась уборкой, не обращая никакого внимания на недовольство Шуры. Андрей по-прежнему лежал на диване перед телевизором, а вечером, когда жена накрывала ужин, встречал своих неизменных гостей Жгутика и Черныша, которые засиживались у них допоздна.
Валентина, тоже пропустив пару стопочек, краснея от удовольствия, слушала комплименты дружков своего мужа, а потом шла укладывать дочерей. Делала она это, как и всё остальное, шумно и не спеша, а потому тишина в доме наступала только после полуночи.
Шуру за общий стол никто не звал, впрочем, она и сама не горела желанием сближаться со сразу опротивевшей ей семьёй надоевшего брата.
– Чтоб вы все передо…, – думала она, каждый раз возвращаясь с работы домой.

Теперь она не заходила к Синельниковой бабе Кате в гости, опускала газету или письмо в почтовый ящик и торопливо уходила, не желая встречаться с бабушкой Никиты. После того случая в ресторане прошло уже почти две недели, а он так и не появился, чтобы хотя бы извиниться перед ней.
– Эх, поехать бы в город, – всё чаще думала Шура. – Попроситься на постой к Эвелине, пополам с ней платить за комнату. В конце концов, это было бы и ей выгодно, и Шуре хорошо. А пойти работать можно к Артурчику, тем более что она уже знает, чего от него можно ожидать.
Лёжа ночью в постели и слушая голоса Андрея и Валентины, Шура вдруг с ненавистью подумала о Любе и Анфисе и даже затряслась от злости.
– Зараза! Живёт себе там и горя не знает! После бабки хата ей достанется, и отец ей свой дом хочет отдать. Змея подколодная! Всех перехитрила! Сама из себя такая масляная, добренькая! Конечно, вот все и растаяли. И никто не знает, какая она на самом деле! Ничего, гадюка, подожди немного, я что-нибудь придумаю. Тогда-то ты у меня повертишься, как уж на сковородке... Как припечёт, так попляшешь...
Мысль, мелькнувшая в голове Шуры, была настолько пронзительной и быстрой, что она ничего не успела понять, и даже затаила дыхание, боясь её спугнуть. Но вот лицо девушки разгладилось, а губы растянулись в широкой улыбке. Она нашла месть для младшей сестры! Месть, которая в одно мгновение могла решить все проблемы Шуры.
– Господи, ну почему я не подумала об этом раньше? – прошептала девушка.
***
Люба допоздна готовилась к самому сложному экзамену и когда, наконец, отложила учебник, её глаза просто слипались от усталости. Но, прежде чем лечь спать, она встала и, осторожно ступая, чтобы не потревожить бабушку, заглянула в её комнату, желая убедиться, что с ней всё в порядке.
Анфиса спала и дышала глубоко и спокойно. В последнее время она окрепла, ела с аппетитом, и вообще чувствовала себя хорошо, что очень радовало Любашу.
Несколько раз Катя приходила к подруге, чтобы позвать её на дискотеку, но после того случая, когда Люба нашла бабушку без сознания, она боялась оставлять её надолго одну, и могла поболтать с Катей, только сидя на лавочке возле своего дома.
Вообще-то, подруга очень беспокоила Любу. Вместо того чтобы готовиться к экзаменам, она бегала по мальчишкам, встречаясь то с одним, то с другим, и каждый раз клялась Любаше, что это и есть её настоящая любовь.
– Глупая, ты, Катька, – вздыхала Люба. – И однажды допрыгаешься. На кого Валентина Ивановна сегодня орала?
– На нас с тобой, – рассмеялась Катерина. – Мы же у неё в любимчиках, как иначе? На Гусиху ей что ли орать?
– Ой, не напоминай мне о них! – поморщилась Люба. – Её папаша каждый раз готов меня с потрохами сожрать. И, кстати, он заявил, что ни за что не позволит мне перейти в десятый класс. Хочет, чтобы я ушла из школы после девятого. А я и сама с удовольствием сделала бы это. Только все училища в городе, туда ездить надо, а это значит, оставлять бабушку до вечера одну. А вдруг с ней что-нибудь случится? Я же просто с ума сойду от волнения.
– Ну и что ты будешь делать? – спросила подругу Катя.
– Пойду в десятый класс, – пожала плечами Люба. – И пусть этот Гусев хоть через голову перевернётся, я всё равно сделаю по-своему. Видишь, даже гулять не хожу, сижу, учу уроки.
– А я в город мотану! – заявила Катя. – В какое-нибудь модельное агентство. Знаешь, сейчас есть такие. У нас тоже одно открылось, я слышала. Если повезёт, потом буду по миру ездить.
– Ой, Катька! – рассмеялась Люба. – Я не могу! Тоже мне, модель нашлась!
– А что? – возмутилась Катя, обидевшись на её насмешку, – ты видела какие они? Синди Кроуфорд, Клаудия Шифер! Думаешь, они сразу такие стали? Нет! Все с чего-то начинают, и я тоже обязательно добьюсь успеха. Посмотрю тогда, как ты смеяться надо мной будешь!
– Тогда я не буду смеяться, – обняла подругу Люба. – Я к тебе за автографом приду...
***
Убедившись, что бабушка спит, Люба забралась в свою постель, но уснула не сразу. Она снова и снова думала о Кате. Её беспокоила ветреность подруги, и Люба не знала, что же ей с ней делать.

Наконец она уснула. За окном шумел ветер, ветки яблони тихонько царапали стекло и глубокий сон Любы, убаюканной привычными звуками, перенёс её в неведомую страну, которую совсем не хотелось покидать.
***
Касьяновка спала, и никто не слышал тихий плеск и чьи-то осторожные шаги вокруг дома старой Анфисы. Потом в чьих-то тонких пальцах зашипела спичка. И вот уже весь дом вспыхнул как факел, яркими всполохами огня подсвечивая сгустившуюся вокруг него ночь.

В старом доме, который стоит на отшибе, живет ведьма. Ее боятся все жители деревни, поэтому не подходят к ее владениям. Но трое мальчишек, поспорив между собой, все же нарушили запрет. Один из мальчуганов медленно подошел к хижине, в которой, казалось, ни души, и заглянул в замочную скважину... https://www.litres.ru/book/olga-brus-30929010/dom-na-otshibe-71920630/