Любовь не виновата - 18 Вечер пятницы. Две взрослые женщины могли себе позволить немного отдохнуть в шумном кафе маленького городка. «Комбинация» – так называлось заведение, и для той возрастной категории, что собиралась там теплыми летними вечерами, это название было словно напоминанием о давно ушедшей юности. Выцветшие фотографии поп-звезд лихих девяностых на стенах, потертые красные диваны, запах сигаретного дыма, смешанный с ароматом дешевого парфюма – всё здесь дышало ностальгией по тем временам, когда джинсы-варенки и малиновые пиджаки были на пике моды, а песни группы «Комбинация» звучали из каждого магнитофона. В «Комбинации» собирались те, кто помнил вкус жвачки и танцевал под звонкий голос Юры Шатунова. Здесь они могли ненадолго вернуться в прошлое, вспомнить былые времена, забыть о сегодняшних проблемах и просто отдохнуть душой.
Люба и Рита сидели за столиком напротив барной стойки и могли наблюдать всех одиноких мужчин, пришедших сюда с совершенно разными целями. Кто-то сбежал от жены, чтобы пропустить стаканчик-другой без назойливых глаз и шумных причитаний. Кто-то пришел специально для того, чтобы встретить такую же одинокую душу противоположного пола. Кто-то просто коротал время в ожидании получки, потягивая пиво и смотря футбол по телевизору.
Люба никогда не любила подобных мест, но в этот раз место для встречи выбирала Марго. Так Люба выражала ей свою благодарность за помощь в ту ночь, когда Сергея, едва живого, отвезли в больницу.
— Как там Серёжа? — спросила Марго, когда бармен сделал музыку тише, и подруги могли слышать друг друга.
— Ничего, идет на поправку, — ответила Люба. — Скоро выписывают.
— Заявление в полицию написали? - поинтересовалась Марго, которая не знала продолжения этой истории.
— Боже, ты же не знаешь! — сказала Люба и рассказала в подробностях то, что случилось утром следующего дня, умолчала лишь о роли Зинаиды в решении того конфликта. Ей не хотелось впутывать подругу в эти сложные схемы.
— И что теперь будет? - испуганно произнесла Марго, когда Люба закончила свой рассказ.
— Ничего! — пожала плечами Люба, допивая крепкий алкогольный коктейль из стакана, отложив в сторону трубочку. — Следователь припугнул тех негодяев встречным заявлением от Сергея, описал им, что их ждет на суде, и они решили забрать свое заявление.
— Обидно, конечно, что они останутся без наказания, — посетовала Марго, — но, судя по твоим словам, могло быть и хуже.
Люба кивком согласилась с подругой.
— Ты знаешь, мне эта девка сразу не понравилась, — продолжала Марго, понизив голос. — Это ведь она потащила Серёжу в тот гадюшник?
Люба поняла, что Марго говорила про Карину.
— Откуда ей было знать, что так получится? — пыталась она вступиться за девушку. — Она ведь тоже не местная.
— Как откуда? — Марго вытаращила глаза. — Кто в нашем городе не знает, что в бильярдную ходят только кулаки почесать? Ты так защищаешь эту вертихвостку, а она твоего сына чуть на тот свет не отправила. Люба, Люба, когда же ты уже поумнеешь?
Люба молчала. Сказать было нечего. Она и сама корила себя за то, что слишком доверилась Карине в тот злополучный вечер.
— Сейчас, небось, говорит «не виноватая я»? — продолжала свои нападки на Карину Марго.
— Ничего не говорит, — ответила Люба. – Уехала она.
— Во-от! Натворила делов и сбежала! Сразу мне не понравилась эта деваха, — злобно прошипела Марго.
Любе было неприятно слышать все это в адрес Карины. Она понимала, что Марго права во многом, но все равно чувствовала какую-то необъяснимую симпатию к этой девушке. Спорить сейчас с Марго ей не хотелось. Она ведь позвала ее отблагодарить за помощь, а не поссориться снова.
— Ритка, на самом деле я тебя позвала не для того, чтобы Карину обсуждать, — перевела разговор в нужное русло Люба. — Я хотела тебя поблагодарить за твою помощь. Ты, как всегда, откликнулась и примчалась на помочь, несмотря на нашу недавнюю ссору…
— Да забей! — отмахнулась Марго. — Это разве ссора? Я даже не помню, чего мы там с тобой не поделили.
Люба и Рита сидели за столиком напротив барной стойки и могли наблюдать всех одиноких мужчин, пришедших сюда с совершенно разными целями. Кто-то сбежал от жены, чтобы пропустить стаканчик-другой без назойливых глаз и шумных причитаний. Кто-то пришел специально для того, чтобы встретить такую же одинокую душу противоположного пола. Кто-то просто коротал время в ожидании получки, потягивая пиво и смотря футбол по телевизору.
Люба никогда не любила подобных мест, но в этот раз место для встречи выбирала Марго. Так Люба выражала ей свою благодарность за помощь в ту ночь, когда Сергея, едва живого, отвезли в больницу.
— Как там Серёжа? — спросила Марго, когда бармен сделал музыку тише, и подруги могли слышать друг друга.
— Ничего, идет на поправку, — ответила Люба. — Скоро выписывают.
— Заявление в полицию написали? - поинтересовалась Марго, которая не знала продолжения этой истории.
— Боже, ты же не знаешь! — сказала Люба и рассказала в подробностях то, что случилось утром следующего дня, умолчала лишь о роли Зинаиды в решении того конфликта. Ей не хотелось впутывать подругу в эти сложные схемы.
— И что теперь будет? - испуганно произнесла Марго, когда Люба закончила свой рассказ.
— Ничего! — пожала плечами Люба, допивая крепкий алкогольный коктейль из стакана, отложив в сторону трубочку. — Следователь припугнул тех негодяев встречным заявлением от Сергея, описал им, что их ждет на суде, и они решили забрать свое заявление.
— Обидно, конечно, что они останутся без наказания, — посетовала Марго, — но, судя по твоим словам, могло быть и хуже.
Люба кивком согласилась с подругой.
— Ты знаешь, мне эта девка сразу не понравилась, — продолжала Марго, понизив голос. — Это ведь она потащила Серёжу в тот гадюшник?
Люба поняла, что Марго говорила про Карину.
— Откуда ей было знать, что так получится? — пыталась она вступиться за девушку. — Она ведь тоже не местная.
— Как откуда? — Марго вытаращила глаза. — Кто в нашем городе не знает, что в бильярдную ходят только кулаки почесать? Ты так защищаешь эту вертихвостку, а она твоего сына чуть на тот свет не отправила. Люба, Люба, когда же ты уже поумнеешь?
Люба молчала. Сказать было нечего. Она и сама корила себя за то, что слишком доверилась Карине в тот злополучный вечер.
— Сейчас, небось, говорит «не виноватая я»? — продолжала свои нападки на Карину Марго.
— Ничего не говорит, — ответила Люба. – Уехала она.
— Во-от! Натворила делов и сбежала! Сразу мне не понравилась эта деваха, — злобно прошипела Марго.
Любе было неприятно слышать все это в адрес Карины. Она понимала, что Марго права во многом, но все равно чувствовала какую-то необъяснимую симпатию к этой девушке. Спорить сейчас с Марго ей не хотелось. Она ведь позвала ее отблагодарить за помощь, а не поссориться снова.
— Ритка, на самом деле я тебя позвала не для того, чтобы Карину обсуждать, — перевела разговор в нужное русло Люба. — Я хотела тебя поблагодарить за твою помощь. Ты, как всегда, откликнулась и примчалась на помочь, несмотря на нашу недавнюю ссору…
— Да забей! — отмахнулась Марго. — Это разве ссора? Я даже не помню, чего мы там с тобой не поделили.
— Вот за это и хочу сказать тебе спасибо! Ты добра ко мне, несмотря ни на что. И это дорогого стоит. Если я что-то могу для тебя сделать, говори! Не молчи!
— Для меня? — Марго задумалась и загадочно улыбнулась. — Сделать что-то, говоришь? Ну, есть у меня одно желание.
— Говори! Сделаю всё, что в моих силах.
— А устрой мне встречу с этим твоим чернобровым красавчиком! Как там его зовут? Тимур, кажется?
Любовь опешила. Она никак не ожидала такой просьбы.
— Встречу? С Тимуром?
— Да-да, с Тимуром! Ты же говоришь, желание. Вот моё желание. Или это что-то нереальное, как звезду с неба достать?
— Ну, не знаю… Думаю просто, как же это всё устроить… Тимур – человек занятой.
— А чего тут думать? Назначаешь ему встречу, якобы по делам, по работе. Лучше на вечер – типа, там все будут посвободнее. А вместо тебя на встречу я прихожу. Сюрприз! А там я уже сама найду что сказать. И как себя презентовать тоже придумаю.
— Ну, ладно… Давай попробуем… — в голосе Любы была неуверенность. Ей совсем не нравилась эта идея.
— Чего тут пробовать? Действовать надо! Давай сюда свой телефон, — Марго бесцеремонно вырвала телефон из рук подруги. — Как он у тебя здесь записан? Тимур. Есть. Пишем.
Она что-то быстро набрала в сообщении и тут же отправила.
— Готово! — довольно потерла руки Марго. — Тебе он точно не откажет. Тем более, это же… по делу.
Любе идея совсем не нравилась, но таково было желание Марго. Раз обещала – значит, нужно выполнять.
— А теперь давай, наконец, развлекаться! — отвлекла Марго Любу от ее невеселых мыслей. — Давай найдем тебе мужчину на ночь! А то что ты все одна да одна?
— Спасибо, не надо! — испуганно произнесла Любовь. — Тем более здесь. Я не люблю такие места.
— Так, я не поняла? А чего это мы брезгуем? Я тебе так скажу: здесь собираются далеко не самые худшие мужики. Контингент вполне приличный. Взять хотя бы тех двоих за столиком.
И Марго указала на столик, за которым сидели двое мужчин сорока пяти-пятидесяти лет. Они пили виски из больших стаканов и бурно обсуждали что-то, жестикулируя и перебивая друг друга. Один из них был высокий и худощавый, с залысинами и острым носом. Другой – коренастый, с густой бородой и веселыми глазами.
— За мной! — скомандовала Марго и уверенной походкой направилась к столику с мужчинами.
Люба осталась сидеть одна, не решаясь пойти вслед за Марго. Ей было неловко. Она не привыкла к такому прямолинейному подходу.
Рита присела к мужчинам, моментально влилась в их разговор. Судя по всему, она рассказывала им какую-то смешную историю, потому что мужчины то и дело закатывались громким хохотом. Вскоре она отправила одного из своих новых знакомых, того, что с бородой, позвать Любу. Тот подошел к ее столику.
— Доброй ночи, тебе, красавица! — приветливо улыбнулся он. — Не желаешь скрасить нашу компанию своим присутствием? А то нам тут без женской энергии совсем скучно.
Мужчина протянул руку, приглашая Любу последовать за ним. Выдержав паузу, Любовь, смущенно улыбнувшись, дала ему свою руку, поднялась и пошла вместе с ним за столик, где уже вовсю смеялась и весело общалась ее подруга.
— Для меня? — Марго задумалась и загадочно улыбнулась. — Сделать что-то, говоришь? Ну, есть у меня одно желание.
— Говори! Сделаю всё, что в моих силах.
— А устрой мне встречу с этим твоим чернобровым красавчиком! Как там его зовут? Тимур, кажется?
Любовь опешила. Она никак не ожидала такой просьбы.
— Встречу? С Тимуром?
— Да-да, с Тимуром! Ты же говоришь, желание. Вот моё желание. Или это что-то нереальное, как звезду с неба достать?
— Ну, не знаю… Думаю просто, как же это всё устроить… Тимур – человек занятой.
— А чего тут думать? Назначаешь ему встречу, якобы по делам, по работе. Лучше на вечер – типа, там все будут посвободнее. А вместо тебя на встречу я прихожу. Сюрприз! А там я уже сама найду что сказать. И как себя презентовать тоже придумаю.
— Ну, ладно… Давай попробуем… — в голосе Любы была неуверенность. Ей совсем не нравилась эта идея.
— Чего тут пробовать? Действовать надо! Давай сюда свой телефон, — Марго бесцеремонно вырвала телефон из рук подруги. — Как он у тебя здесь записан? Тимур. Есть. Пишем.
Она что-то быстро набрала в сообщении и тут же отправила.
— Готово! — довольно потерла руки Марго. — Тебе он точно не откажет. Тем более, это же… по делу.
Любе идея совсем не нравилась, но таково было желание Марго. Раз обещала – значит, нужно выполнять.
— А теперь давай, наконец, развлекаться! — отвлекла Марго Любу от ее невеселых мыслей. — Давай найдем тебе мужчину на ночь! А то что ты все одна да одна?
— Спасибо, не надо! — испуганно произнесла Любовь. — Тем более здесь. Я не люблю такие места.
— Так, я не поняла? А чего это мы брезгуем? Я тебе так скажу: здесь собираются далеко не самые худшие мужики. Контингент вполне приличный. Взять хотя бы тех двоих за столиком.
И Марго указала на столик, за которым сидели двое мужчин сорока пяти-пятидесяти лет. Они пили виски из больших стаканов и бурно обсуждали что-то, жестикулируя и перебивая друг друга. Один из них был высокий и худощавый, с залысинами и острым носом. Другой – коренастый, с густой бородой и веселыми глазами.
— За мной! — скомандовала Марго и уверенной походкой направилась к столику с мужчинами.
Люба осталась сидеть одна, не решаясь пойти вслед за Марго. Ей было неловко. Она не привыкла к такому прямолинейному подходу.
Рита присела к мужчинам, моментально влилась в их разговор. Судя по всему, она рассказывала им какую-то смешную историю, потому что мужчины то и дело закатывались громким хохотом. Вскоре она отправила одного из своих новых знакомых, того, что с бородой, позвать Любу. Тот подошел к ее столику.
— Доброй ночи, тебе, красавица! — приветливо улыбнулся он. — Не желаешь скрасить нашу компанию своим присутствием? А то нам тут без женской энергии совсем скучно.
Мужчина протянул руку, приглашая Любу последовать за ним. Выдержав паузу, Любовь, смущенно улыбнувшись, дала ему свою руку, поднялась и пошла вместе с ним за столик, где уже вовсю смеялась и весело общалась ее подруга.
Дом на отшибе - 8 ***
Ночь была тревожной. Никто не спал: ни Мишкины родители, ни Витька, ни Петька, ни Петькин дед и бабушка. Петька метался в постели, кутаясь в одеяло, но всё равно его бил озноб. Перед глазами снова и снова мелькал побледневший, кричащий Мишка, и фигура старухи на дороге, её странный жест… Теперь он и сам верил — она ведьма.
Утро едва забрезжило, Петька подскочил от скрипа велосипеда. Он выглянул в окно и сразу понял, что произошло: по дороге, быстро крутя педали, ехал Витька.
— Нет… Только не это, — прошептал Петька, чувствуя, как сердце снова забилось в тревоге.
Он стремительно выскочил из дома, едва успев натянуть ботинки на босу ногу, и помчался следом, задыхаясь от страха и волнения.
Витька стоял перед домом старухи, бросив велосипед прямо у калитки. Он изо всех сил колотил кулаками по двери, крича в отчаянии:
— Откройте! Откройте немедленно! Верните нам Мишку! Расколдуйте его!
Петька подбежал и схватил друга за плечо, пытаясь его оттащить:
— Вить, пойдём отсюда! Не надо…
Но Витька его не слышал. Он словно обезумел, продолжая колотить в дверь и орать:
— Выходи! Выходи, ведьма! Верни нашего друга, слышишь? Это ты виновата! Ты его заколдовала!
И вдруг дверь резко распахнулась. На пороге стояла та самая старуха, худая, высохшая, с мертвенно-бледным лицом и горящими, полными гнева глазами.
— Что тебе нужно? — проскрипела она.
Витька отступил на шаг, но тут же собрался и закричал с новой силой:
— Ты заколдовала нашего друга! Мы же просто дурачились, мы не хотели ничего плохого! Сними с него проклятие!
Старуха смотрела на него холодно, с неприязнью, потом подняла руку, указывая на дорогу:
— Брысь! Убирайся отсюда! Убирайся немедленно!
— Нет! Не уйду! Слышишь?! Верни его! — снова крикнул Витька.
Петька дёрнул его за руку, умоляя шёпотом:
— Пошли, Вить… Пожалуйста, пошли!
Старуха сделала шаг вперёд. Её взгляд пронзал насквозь. Крючковатый нос, впалые щёки, морщинистая кожа серого цвета и эти безумные глаза… всё это наводило ужас.
— Убирайтесь. Никого я не заколдовала. Сами виноваты. Уходите!
От её слов Петьку снова затрясло. Он крепко вцепился в руку друга:
— Витька, уходим… Она нас убьёт, честное слово…
Витька тяжело дышал, глядя в её помутневшие глаза. Он больше не хотел ничего говорить. Он медленно повернулся, поднял с земли велосипед и, ничего не говоря, пошёл обратно.
Старуха ещё несколько секунд смотрела им вслед, потом резко захлопнула дверь. На улице снова повисла тишина. Они молча шли домой. И оба понимали, что ничем они не могут помочь Мишке.
***
Целый день в доме Мишки были плотно закрыты окна, занавешены шторы. Сначала приезжал врач из райцентра. Его привёз на стареньком мотоцикле деревенский фельдшер, и он долго находился внутри. Мальчишек к дому даже близко не подпускали.
Петька и Витька сидели во дворе дома Петьки и молчали. Они не знали, что говорить, что делать, как жить дальше. Чувство бессилия и вины словно придавило их к земле.
— Может, с ним всё будет нормально? Ну он же уже оттаивал… — негромко сказал Витька, но даже он сам не верил своим словам.
Петька молча пожал плечами. Он смотрел в сторону Мишкиного дома и чувствовал, как внутри всё леденеет.
На следующее утро Петьку разбудил шум за окном — голоса, шаги, странная, непривычная суета. Он быстро выбежал во двор и увидел, что дед стоит у калитки, нервно курит и что-то тихо говорит соседу.
— Дед, что случилось? — голос Петьки сорвался, задрожал.
Дед повернулся, и лицо его было таким, каким Петька никогда раньше не видел — серым, измученным и ужасно горестным.
— Мишка… — он помолчал, отводя взгляд. — Он ночью ушёл на реку… Его нашли сейчас… Он утонул.
Петька замер. В голове раздался какой-то звон, и мальчишка вдруг перестал слышать, видеть, понимать, что вокруг него происходит.
— Нет… — прошептал он. — Не может быть… Мишка ведь не…
Дед крепко обнял его, стараясь хоть как-то утешить.
— Никто не знает, почему он ушёл, никто не видел, никто не услышал… Просто ушёл и всё.
— Мы же должны были следить… — шёпотом проговорил Петька, чувствуя, как горло сжимает невидимая железная рука. — Мы обещали…
Ночь была тревожной. Никто не спал: ни Мишкины родители, ни Витька, ни Петька, ни Петькин дед и бабушка. Петька метался в постели, кутаясь в одеяло, но всё равно его бил озноб. Перед глазами снова и снова мелькал побледневший, кричащий Мишка, и фигура старухи на дороге, её странный жест… Теперь он и сам верил — она ведьма.
Утро едва забрезжило, Петька подскочил от скрипа велосипеда. Он выглянул в окно и сразу понял, что произошло: по дороге, быстро крутя педали, ехал Витька.
— Нет… Только не это, — прошептал Петька, чувствуя, как сердце снова забилось в тревоге.
Он стремительно выскочил из дома, едва успев натянуть ботинки на босу ногу, и помчался следом, задыхаясь от страха и волнения.
Витька стоял перед домом старухи, бросив велосипед прямо у калитки. Он изо всех сил колотил кулаками по двери, крича в отчаянии:
— Откройте! Откройте немедленно! Верните нам Мишку! Расколдуйте его!
Петька подбежал и схватил друга за плечо, пытаясь его оттащить:
— Вить, пойдём отсюда! Не надо…
Но Витька его не слышал. Он словно обезумел, продолжая колотить в дверь и орать:
— Выходи! Выходи, ведьма! Верни нашего друга, слышишь? Это ты виновата! Ты его заколдовала!
И вдруг дверь резко распахнулась. На пороге стояла та самая старуха, худая, высохшая, с мертвенно-бледным лицом и горящими, полными гнева глазами.
— Что тебе нужно? — проскрипела она.
Витька отступил на шаг, но тут же собрался и закричал с новой силой:
— Ты заколдовала нашего друга! Мы же просто дурачились, мы не хотели ничего плохого! Сними с него проклятие!
Старуха смотрела на него холодно, с неприязнью, потом подняла руку, указывая на дорогу:
— Брысь! Убирайся отсюда! Убирайся немедленно!
— Нет! Не уйду! Слышишь?! Верни его! — снова крикнул Витька.
Петька дёрнул его за руку, умоляя шёпотом:
— Пошли, Вить… Пожалуйста, пошли!
Старуха сделала шаг вперёд. Её взгляд пронзал насквозь. Крючковатый нос, впалые щёки, морщинистая кожа серого цвета и эти безумные глаза… всё это наводило ужас.
— Убирайтесь. Никого я не заколдовала. Сами виноваты. Уходите!
От её слов Петьку снова затрясло. Он крепко вцепился в руку друга:
— Витька, уходим… Она нас убьёт, честное слово…
Витька тяжело дышал, глядя в её помутневшие глаза. Он больше не хотел ничего говорить. Он медленно повернулся, поднял с земли велосипед и, ничего не говоря, пошёл обратно.
Старуха ещё несколько секунд смотрела им вслед, потом резко захлопнула дверь. На улице снова повисла тишина. Они молча шли домой. И оба понимали, что ничем они не могут помочь Мишке.
***
Целый день в доме Мишки были плотно закрыты окна, занавешены шторы. Сначала приезжал врач из райцентра. Его привёз на стареньком мотоцикле деревенский фельдшер, и он долго находился внутри. Мальчишек к дому даже близко не подпускали.
Петька и Витька сидели во дворе дома Петьки и молчали. Они не знали, что говорить, что делать, как жить дальше. Чувство бессилия и вины словно придавило их к земле.
— Может, с ним всё будет нормально? Ну он же уже оттаивал… — негромко сказал Витька, но даже он сам не верил своим словам.
Петька молча пожал плечами. Он смотрел в сторону Мишкиного дома и чувствовал, как внутри всё леденеет.
На следующее утро Петьку разбудил шум за окном — голоса, шаги, странная, непривычная суета. Он быстро выбежал во двор и увидел, что дед стоит у калитки, нервно курит и что-то тихо говорит соседу.
— Дед, что случилось? — голос Петьки сорвался, задрожал.
Дед повернулся, и лицо его было таким, каким Петька никогда раньше не видел — серым, измученным и ужасно горестным.
— Мишка… — он помолчал, отводя взгляд. — Он ночью ушёл на реку… Его нашли сейчас… Он утонул.
Петька замер. В голове раздался какой-то звон, и мальчишка вдруг перестал слышать, видеть, понимать, что вокруг него происходит.
— Нет… — прошептал он. — Не может быть… Мишка ведь не…
Дед крепко обнял его, стараясь хоть как-то утешить.
— Никто не знает, почему он ушёл, никто не видел, никто не услышал… Просто ушёл и всё.
— Мы же должны были следить… — шёпотом проговорил Петька, чувствуя, как горло сжимает невидимая железная рука. — Мы обещали…
— Никто не виноват, слышишь? — голос деда дрогнул. — Так бывает, Петя. Просто так бывает…
Петька молчал. Он стоял, чувствуя, как его мир рушится, рассыпается на мелкие осколки.
Он не видел, как подошёл Витька, не слышал его слов, только почувствовал, что тот стоит рядом и тоже молчит. Петька стоял, как будто застыв, а потом вдруг ноги подкосились. Он осел на землю, прямо в пыль, руки упали на колени, голова повисла.
И тут он разрыдался. Слёзы текли сами по себе, неудержимо, капали на ладони, на выцветшие шорты.
Он не пытался их остановить. Не прятал лицо. Потому что в этот миг ничего не имело значения.
— Петь… — тихо сказал Витька. Он сел рядом, не дотрагиваясь, не обнимая — просто сел рядом и тоже заплакал.
***
Если бы кто-нибудь потом, уже спустя время, спросил Петю, каким был тот страшный трёхдневный промежуток между смертью Мишки и похоронами, он, скорее всего, не смог бы внятно ответить. Не потому что забыл — наоборот, он помнил каждую мелочь. Просто всё это казалось чужим, будто не он это пережил, а кто-то другой, а он сам лишь наблюдал со стороны, сквозь мутное стекло.
Накануне бабушка мыла Петю в большой жестяной ванне. Лила на него горячую воду из ковша, терла спину жёсткой щёткой, словно пыталась смыть не только пыль и пот, но и всё, что накопилось за это странное, трудное лето: боль, страх, горе. Петя вообще не хотел всего этого, а она твердила – «Не прилично!». В итоге он перестал сопротивляться, он молчал, смотрел в одну точку на стене и сидел в воде, дожидаясь, когда все это закончится.
Утром бабушка выложила на табуретку самую приличную одежду — белую рубашку с жёстким воротничком, тёмные брюки, и темные ботинки, которые нашла где-то в старых вещах Петиного папы. Бабушка ничего не говорила Пете. Только долго смотрела, как он одевается. И в её взгляде было что-то особенно тяжёлое — будто она знала что-то, но боялась рассказать Петьке.
Когда они подошли к дому Мишки, на улице уже стояли люди. Все молчали. Словно вся деревня вдруг пришли молча проститься. У стены дома стояла крышка от гроба. От одного её вида Петю вывернуло наизнанку. В животе закрутило, страх подкатывал к горлу. Мысль о том, что он вот-вот увидит Мишку в последний раз, казалась невыносимой.
Из дома вышла мать Мишки. За эти дни она будто постарела на двадцать лет. Лицо стало серым, губы сжались в ниточку, плечи осели. В ней не осталось ни молодости, ни жизни — одна усталость. Она смотрела не на людей, а сквозь них.
Следом вышел отец Мишки и ещё несколько мужчин. Они вынесли гроб. И в тот момент Пете стало так страшно, что он зажмурился. Он не хотел видеть. Не мог. В ушах загудело, сердце застучало.
Потом была дорога. Старая машина из сельпо — скрипучая, с дрожащей платформой. На неё положили гроб. Кто-то из деревенских кидал под колёса еловые ветки — зелёные, колючие, пахнущие смолой. Петя шёл за машиной, смотрел под ноги. Видел только туфли и еловые лапы. Шёл шаг за шагом, как во сне.
На кладбище всё будто замедлилось. Люди стояли полукругом. Кто-то плакал. Кто-то молился. Кто-то просто молча смотрел. Рядом стоял Витька, стиснув кулаки так сильно, что у него побелели костяшки.
Их подвели ближе. Кто-то сказал тихо, почти шёпотом:
— Подойдите, попрощайтесь.
Петя подошёл. Мишка лежал спокойно. Будто просто спал. Лицо было светлым, таким бледным. Он был похож на себя прежнего, но все равно Петьке не хотелось смотреть дольше.
Именно в этот момент внутри у Пети что-то оборвалось. Он перестал чувствовать. Перестал слышать. Будто выпал из реальности.
Он просто стоял и смотрел куда-то. А потом уже ничего не помнил. Всё происходящее словно больше не имело к нему отношения. Он не плакал, он, казалось, даже перестал думать. Мишки больше не было.
***
Следующие несколько дней Петька не выходил из своей комнаты. Он лежал на кровати, глядя в потолок, или сидел у окна, не открывая занавесок. В комнате было полутемно и тихо.
Петька молчал. Он стоял, чувствуя, как его мир рушится, рассыпается на мелкие осколки.
Он не видел, как подошёл Витька, не слышал его слов, только почувствовал, что тот стоит рядом и тоже молчит. Петька стоял, как будто застыв, а потом вдруг ноги подкосились. Он осел на землю, прямо в пыль, руки упали на колени, голова повисла.
И тут он разрыдался. Слёзы текли сами по себе, неудержимо, капали на ладони, на выцветшие шорты.
Он не пытался их остановить. Не прятал лицо. Потому что в этот миг ничего не имело значения.
— Петь… — тихо сказал Витька. Он сел рядом, не дотрагиваясь, не обнимая — просто сел рядом и тоже заплакал.
***
Если бы кто-нибудь потом, уже спустя время, спросил Петю, каким был тот страшный трёхдневный промежуток между смертью Мишки и похоронами, он, скорее всего, не смог бы внятно ответить. Не потому что забыл — наоборот, он помнил каждую мелочь. Просто всё это казалось чужим, будто не он это пережил, а кто-то другой, а он сам лишь наблюдал со стороны, сквозь мутное стекло.
Накануне бабушка мыла Петю в большой жестяной ванне. Лила на него горячую воду из ковша, терла спину жёсткой щёткой, словно пыталась смыть не только пыль и пот, но и всё, что накопилось за это странное, трудное лето: боль, страх, горе. Петя вообще не хотел всего этого, а она твердила – «Не прилично!». В итоге он перестал сопротивляться, он молчал, смотрел в одну точку на стене и сидел в воде, дожидаясь, когда все это закончится.
Утром бабушка выложила на табуретку самую приличную одежду — белую рубашку с жёстким воротничком, тёмные брюки, и темные ботинки, которые нашла где-то в старых вещах Петиного папы. Бабушка ничего не говорила Пете. Только долго смотрела, как он одевается. И в её взгляде было что-то особенно тяжёлое — будто она знала что-то, но боялась рассказать Петьке.
Когда они подошли к дому Мишки, на улице уже стояли люди. Все молчали. Словно вся деревня вдруг пришли молча проститься. У стены дома стояла крышка от гроба. От одного её вида Петю вывернуло наизнанку. В животе закрутило, страх подкатывал к горлу. Мысль о том, что он вот-вот увидит Мишку в последний раз, казалась невыносимой.
Из дома вышла мать Мишки. За эти дни она будто постарела на двадцать лет. Лицо стало серым, губы сжались в ниточку, плечи осели. В ней не осталось ни молодости, ни жизни — одна усталость. Она смотрела не на людей, а сквозь них.
Следом вышел отец Мишки и ещё несколько мужчин. Они вынесли гроб. И в тот момент Пете стало так страшно, что он зажмурился. Он не хотел видеть. Не мог. В ушах загудело, сердце застучало.
Потом была дорога. Старая машина из сельпо — скрипучая, с дрожащей платформой. На неё положили гроб. Кто-то из деревенских кидал под колёса еловые ветки — зелёные, колючие, пахнущие смолой. Петя шёл за машиной, смотрел под ноги. Видел только туфли и еловые лапы. Шёл шаг за шагом, как во сне.
На кладбище всё будто замедлилось. Люди стояли полукругом. Кто-то плакал. Кто-то молился. Кто-то просто молча смотрел. Рядом стоял Витька, стиснув кулаки так сильно, что у него побелели костяшки.
Их подвели ближе. Кто-то сказал тихо, почти шёпотом:
— Подойдите, попрощайтесь.
Петя подошёл. Мишка лежал спокойно. Будто просто спал. Лицо было светлым, таким бледным. Он был похож на себя прежнего, но все равно Петьке не хотелось смотреть дольше.
Именно в этот момент внутри у Пети что-то оборвалось. Он перестал чувствовать. Перестал слышать. Будто выпал из реальности.
Он просто стоял и смотрел куда-то. А потом уже ничего не помнил. Всё происходящее словно больше не имело к нему отношения. Он не плакал, он, казалось, даже перестал думать. Мишки больше не было.
***
Следующие несколько дней Петька не выходил из своей комнаты. Он лежал на кровати, глядя в потолок, или сидел у окна, не открывая занавесок. В комнате было полутемно и тихо.
Бабушка приносила еду прямо туда — ставила тарелку на столик, порой поправляла одеяло, но почти ничего не говорила. Только однажды задержалась чуть дольше обычного. Постояла у порога, будто собиралась что-то сказать. Потом села на край кровати, тяжело вздохнула.
— Петь… — проговорила она, осторожно. — Может, тебе домой поехать? К папе, к маме? Я попрошу деда, он отвезёт.
Петя не ответил сразу. Он смотрел в одну точку. Бабушка замолчала. Погладила его по руке — неуверенно, словно сомневалась, можно ли.
— Я просто подумала… — добавила она тише. — Может, там тебе будет легче.
Петя покачал головой.
— Нет, — сказал он почти шепотом. — Не хочу.
— Почему? — спросила бабушка.
Он пожал плечами.
— Там мне будет хуже…
И добавил, после паузы:
— Тут хотя бы я недалеко от всех…
Бабушка кивнула. Медленно поднялась и вышла, оставив дверь приоткрытой. К еде он так и не притронулся.
С Витькой они в эти дни не виделись. Но Петя знал — Витьке, наверное, так же тяжело. Может, он тоже сидит в комнате, с опущенной головой, молчит, не ест.
Он чувствовал: если бы они встретились, могли бы понять друг друга без слов. Просто сесть рядом, как раньше, и молчать вместе. Этого было бы достаточно. Но идти к нему Петя не мог. Не было сил. Так он и сидел. День за днём.
***
Но в один из дней Петьке всё же пришлось выйти на улицу.
Он услышал шум — сначала приглушённый, как будто сквозь сон, потом всё громче: голоса, крики, шорохи. Он подошёл к окну, отодвинул занавеску. На другом конце деревни в небо поднимался столб чёрного дыма. Тонкий и прямой, как стрела, он прорезал бледное небо.
Он вышел из комнаты, в чем был — в футболке и шортах, на босу ногу надел сандалии. Двор показался странно огромным после нескольких дней сидения дома. В воздухе пахло гарью.
— Петька! — окликнула бабушка из-за угла дома, но он не обернулся.
На улицу уже выбежали соседи. Кто-то кричал:
— У Кривой горит! Дом у ведьмы загорелся!
Петя сразу понял, о ком речь. Он пошёл за толпой, сам не зная зачем.
(просьба в дзене не спойлерить)
— Петь… — проговорила она, осторожно. — Может, тебе домой поехать? К папе, к маме? Я попрошу деда, он отвезёт.
Петя не ответил сразу. Он смотрел в одну точку. Бабушка замолчала. Погладила его по руке — неуверенно, словно сомневалась, можно ли.
— Я просто подумала… — добавила она тише. — Может, там тебе будет легче.
Петя покачал головой.
— Нет, — сказал он почти шепотом. — Не хочу.
— Почему? — спросила бабушка.
Он пожал плечами.
— Там мне будет хуже…
И добавил, после паузы:
— Тут хотя бы я недалеко от всех…
Бабушка кивнула. Медленно поднялась и вышла, оставив дверь приоткрытой. К еде он так и не притронулся.
С Витькой они в эти дни не виделись. Но Петя знал — Витьке, наверное, так же тяжело. Может, он тоже сидит в комнате, с опущенной головой, молчит, не ест.
Он чувствовал: если бы они встретились, могли бы понять друг друга без слов. Просто сесть рядом, как раньше, и молчать вместе. Этого было бы достаточно. Но идти к нему Петя не мог. Не было сил. Так он и сидел. День за днём.
***
Но в один из дней Петьке всё же пришлось выйти на улицу.
Он услышал шум — сначала приглушённый, как будто сквозь сон, потом всё громче: голоса, крики, шорохи. Он подошёл к окну, отодвинул занавеску. На другом конце деревни в небо поднимался столб чёрного дыма. Тонкий и прямой, как стрела, он прорезал бледное небо.
Он вышел из комнаты, в чем был — в футболке и шортах, на босу ногу надел сандалии. Двор показался странно огромным после нескольких дней сидения дома. В воздухе пахло гарью.
— Петька! — окликнула бабушка из-за угла дома, но он не обернулся.
На улицу уже выбежали соседи. Кто-то кричал:
— У Кривой горит! Дом у ведьмы загорелся!
Петя сразу понял, о ком речь. Он пошёл за толпой, сам не зная зачем.
(просьба в дзене не спойлерить)
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Рязанские страсти - 6 Олеся не могла поверить, что ее родные мать и сестра так подло поступили с ней. Собирая утром ребенка в детский садик, она думала о том, что никому не нужна на этом свете. Вот только сынок, хотя он еще маленький, относится к ней бережно, будто понимает что-то.
— Мама, — Саша подошел к ней и уткнулся носом в ее колени.
— Пойдем, — сказала ему Олеся ласково.
В это время Марья уже копошилась на огороде. Выдергивая свеклу, она что-то бубнила и бросала овощи в одну кучу. Услышав, как захлопнулась дверь, женщина подошла к низенькому забору, отделявшему огород от двора.
— В сад? — спросила невестку грозно.
— Угу, — кивнула Олеся, беря сына на руки.
— За хлебом зайди и сахару прикупи. Весь сахар поели. Вдвоем с Сашкой, говорю, весь сахар слупи-или-и!
Олеся не стала отвечать на издевку свекрови и понесла сына в садик. Как назло, пошел мелкий дождь. Олеся сняла с головы косынку и прикрыла ею сына. Возле здания детского сада, женщина столкнулась со своей сестрой, которая привела сюда дочь Зойки.
— Олесь, забери Нюрку вечером, а то мне некогда, — в приказном тоне сказала Клава, не поздоровавшись.
— А Зоя где? Почему ты привела ее ребенка? — Олеся пристально посмотрела на курносую девочку.
— У меня дела, — поведя плечами, ответила Клава. — Да и вообще, тебе трудно, что ли? Где один, там и второй.
Клава смотрела на старшую сестру с нескрываемой неприязнью. Ей не хотелось общаться с Олесей, но и возиться с чужим ребенком тоже.
— Заберешь, приведешь, делов-то, — Клава скривила губы.
— Как на свадьбу приглашать, так сестра не нужна, а тут я крайняя, — со вздохом сказала Олеся.
— Все вопросы к матери! — выпалила резко Клава, повернулась спиной к сестре. — Люди кругом, а ты позоришься, — прошептала она.
Олеся не стала спорить. Заходя в здание, придержала дверь, чтобы сестра с Нюркой тоже вошли.
— В общем так, — Клава усадила девочку на стул в раздевалке, — я сказала, заберешь и приведешь. Всё, гудбай!
Отправив сестре воздушный поцелуй, Клава выскочила на улицу, бросив Нюру одну. Олеся, вздохнув, посадила сына с девочкой рядом и сняла им ботиночки, кофточки, отправила детей в группу.
— И что у нее за дела такие? — спросила себя Олеся, открывая дверь на улицу.
Перед ее лицом возникла женская фигура. Олеся ахнула, когда чуть не сшибла девушку.
— Что с тобой? — спросила Анна, остановившись на пороге.
— Ничего, — ответила та растерянно.
— Олесь, поговорить надо, — Анна взяла ее за руку и вывела наружу.
Дождь уже успокоился, из-за туч пробивались тусклые лучи солнца, в воздухе пахло мокрой травой и последними теплыми деньками.
— Чего тебе? — Олеся стояла за углом садика и пристально смотрела на бывшую одноклассницу.
Аня помялась немного, а потом, набравшись смелости, выдала:
— Степан с Клавкой мутит.
Олесю будто отбросило к стене. Прислонившись к ней спиной, женщина сдвинула к переносице тонкие брови.
— Что?
— Что слышала, — огляделась Анна, убеждаясь, что их никто не подслушивает. — Поначалу я думала, что это сплетни. А недавно, еще до свадьбы, ну на прошлой неделе… Я сама видела, как он ее в трактор посадил и повез куда-то. Ну?
— Что «ну»? — в глазах Олеси потемнело.
Проведя рукой по вспотевшему от неожиданной новости лицу, она сделала глубокий вдох.
— Ань, вранье все это.
— Ага, сейчас. — Аня встала рядом с ней. — А мой Петька сказал, что они не в первый раз уже встречаются. Отъедут подальше от деревни, к лесу, и всё.
— Что «всё», — сглотнула Олеся.
— Ну ты как маленькая, ей-богу. — всплеснула руками Анна. — Трактор в кустах он прячет. А сами… Ну, может, в кабине, я не знаю. Хотя… там неудобно. Скорее всего, в лесок уходят…
Олеся смотрела на бывшую одноклассницу и не могла понять, о чем та ей талдычит. В ушах звенело, будто кто-то сломал ручку настройки телевизора, и из деревянного ящика источался такой тонкий писк, что голова разболелась. Перед глазами образовались мушки, которые схлопывались и размножались в геометрической прогрессии. Положив руку на плечо подруги, Олеся повернула на нее голову.
— Мама, — Саша подошел к ней и уткнулся носом в ее колени.
— Пойдем, — сказала ему Олеся ласково.
В это время Марья уже копошилась на огороде. Выдергивая свеклу, она что-то бубнила и бросала овощи в одну кучу. Услышав, как захлопнулась дверь, женщина подошла к низенькому забору, отделявшему огород от двора.
— В сад? — спросила невестку грозно.
— Угу, — кивнула Олеся, беря сына на руки.
— За хлебом зайди и сахару прикупи. Весь сахар поели. Вдвоем с Сашкой, говорю, весь сахар слупи-или-и!
Олеся не стала отвечать на издевку свекрови и понесла сына в садик. Как назло, пошел мелкий дождь. Олеся сняла с головы косынку и прикрыла ею сына. Возле здания детского сада, женщина столкнулась со своей сестрой, которая привела сюда дочь Зойки.
— Олесь, забери Нюрку вечером, а то мне некогда, — в приказном тоне сказала Клава, не поздоровавшись.
— А Зоя где? Почему ты привела ее ребенка? — Олеся пристально посмотрела на курносую девочку.
— У меня дела, — поведя плечами, ответила Клава. — Да и вообще, тебе трудно, что ли? Где один, там и второй.
Клава смотрела на старшую сестру с нескрываемой неприязнью. Ей не хотелось общаться с Олесей, но и возиться с чужим ребенком тоже.
— Заберешь, приведешь, делов-то, — Клава скривила губы.
— Как на свадьбу приглашать, так сестра не нужна, а тут я крайняя, — со вздохом сказала Олеся.
— Все вопросы к матери! — выпалила резко Клава, повернулась спиной к сестре. — Люди кругом, а ты позоришься, — прошептала она.
Олеся не стала спорить. Заходя в здание, придержала дверь, чтобы сестра с Нюркой тоже вошли.
— В общем так, — Клава усадила девочку на стул в раздевалке, — я сказала, заберешь и приведешь. Всё, гудбай!
Отправив сестре воздушный поцелуй, Клава выскочила на улицу, бросив Нюру одну. Олеся, вздохнув, посадила сына с девочкой рядом и сняла им ботиночки, кофточки, отправила детей в группу.
— И что у нее за дела такие? — спросила себя Олеся, открывая дверь на улицу.
Перед ее лицом возникла женская фигура. Олеся ахнула, когда чуть не сшибла девушку.
— Что с тобой? — спросила Анна, остановившись на пороге.
— Ничего, — ответила та растерянно.
— Олесь, поговорить надо, — Анна взяла ее за руку и вывела наружу.
Дождь уже успокоился, из-за туч пробивались тусклые лучи солнца, в воздухе пахло мокрой травой и последними теплыми деньками.
— Чего тебе? — Олеся стояла за углом садика и пристально смотрела на бывшую одноклассницу.
Аня помялась немного, а потом, набравшись смелости, выдала:
— Степан с Клавкой мутит.
Олесю будто отбросило к стене. Прислонившись к ней спиной, женщина сдвинула к переносице тонкие брови.
— Что?
— Что слышала, — огляделась Анна, убеждаясь, что их никто не подслушивает. — Поначалу я думала, что это сплетни. А недавно, еще до свадьбы, ну на прошлой неделе… Я сама видела, как он ее в трактор посадил и повез куда-то. Ну?
— Что «ну»? — в глазах Олеси потемнело.
Проведя рукой по вспотевшему от неожиданной новости лицу, она сделала глубокий вдох.
— Ань, вранье все это.
— Ага, сейчас. — Аня встала рядом с ней. — А мой Петька сказал, что они не в первый раз уже встречаются. Отъедут подальше от деревни, к лесу, и всё.
— Что «всё», — сглотнула Олеся.
— Ну ты как маленькая, ей-богу. — всплеснула руками Анна. — Трактор в кустах он прячет. А сами… Ну, может, в кабине, я не знаю. Хотя… там неудобно. Скорее всего, в лесок уходят…
Олеся смотрела на бывшую одноклассницу и не могла понять, о чем та ей талдычит. В ушах звенело, будто кто-то сломал ручку настройки телевизора, и из деревянного ящика источался такой тонкий писк, что голова разболелась. Перед глазами образовались мушки, которые схлопывались и размножались в геометрической прогрессии. Положив руку на плечо подруги, Олеся повернула на нее голову.
— А ты как думала, — казалось, Анна не заметила, что Олесе становилось всё хуже. — То-то свадьбу торопились отпраздновать. Не Андрея это ребенок. Сто процентов. Того и гляди, преподнесет вам подарок, потому что Стёпка отцом является.
Олеся прикрыла глаза, простонала что-то невнятное и рухнула на траву, обильно покрытую дождевыми каплями.
***
Очнулась Олеся в местном ФАП, когда у ее лица фельдшер держал ватку, смоченную спиртом. Открыв глаза, женщина увидела сначала побеленный потолок, а потом уже крепкую мужскую руку у ее носа.
— Живая? — коренастый мужчина в белом халате и колпачке убрал руку, выбросил вату в мусорное ведро и привстал. — Живая. Ну-с, как себя чувствуешь?
Илья Ильич, так звали фельдшера, открыл окно, чтобы впустить в помещение свежего воздуха.
— Нормально, — ответила Олеся охрипшим голосом.
— Анька у нас — вот суматошная — переполошила всех. Испугала ты нас, Олеся Батьковна. А дело обстоит иначе.
— Как? — села на кушетке Олеся, мотая головой.
— Элементарно. Я на девяносто девять процентов уверен, что это обычное бабье дело.
— Что? — Олеся никак не могла сообразить, о чем ей говорит этот пожилой мужчина.
— Нет, ты, конечно, можешь поехать в районную больницу, но мне-то, как врачу, — он выпрямился и погладил себя по бокам, — виднее. Перевидал я вас, молодушек, на своем веку добротно.
— Илья Ильич, мне в магазин надо. — Олеся встала и пошатнулась.
Мужчина поймал ее за руку и усадил обратно, на кушетку.
— Голова кружится? Тошнит? На солененькое не тянет? — он говорил насмешливо, прищурив один глаз.
— Я пойду. Просто я с утра ничего не ела.
— А почему?
— Не знаю, — пожала плечами Олеся, глядя на фельдшера.
— Ясно. Одного народила, а со вторым не угадала.
— Что вы имеете в виду? — нахмурила Олеся лоб.
— В положении ты, горе луковое. Иди, только не падай. Мужа обрадуй, а потом к врачу. Женскому.
Олеся прикрыла глаза, простонала что-то невнятное и рухнула на траву, обильно покрытую дождевыми каплями.
***
Очнулась Олеся в местном ФАП, когда у ее лица фельдшер держал ватку, смоченную спиртом. Открыв глаза, женщина увидела сначала побеленный потолок, а потом уже крепкую мужскую руку у ее носа.
— Живая? — коренастый мужчина в белом халате и колпачке убрал руку, выбросил вату в мусорное ведро и привстал. — Живая. Ну-с, как себя чувствуешь?
Илья Ильич, так звали фельдшера, открыл окно, чтобы впустить в помещение свежего воздуха.
— Нормально, — ответила Олеся охрипшим голосом.
— Анька у нас — вот суматошная — переполошила всех. Испугала ты нас, Олеся Батьковна. А дело обстоит иначе.
— Как? — села на кушетке Олеся, мотая головой.
— Элементарно. Я на девяносто девять процентов уверен, что это обычное бабье дело.
— Что? — Олеся никак не могла сообразить, о чем ей говорит этот пожилой мужчина.
— Нет, ты, конечно, можешь поехать в районную больницу, но мне-то, как врачу, — он выпрямился и погладил себя по бокам, — виднее. Перевидал я вас, молодушек, на своем веку добротно.
— Илья Ильич, мне в магазин надо. — Олеся встала и пошатнулась.
Мужчина поймал ее за руку и усадил обратно, на кушетку.
— Голова кружится? Тошнит? На солененькое не тянет? — он говорил насмешливо, прищурив один глаз.
— Я пойду. Просто я с утра ничего не ела.
— А почему?
— Не знаю, — пожала плечами Олеся, глядя на фельдшера.
— Ясно. Одного народила, а со вторым не угадала.
— Что вы имеете в виду? — нахмурила Олеся лоб.
— В положении ты, горе луковое. Иди, только не падай. Мужа обрадуй, а потом к врачу. Женскому.
Любовь не виновата - 19 Открыв глаза, Люба долго не могла понять, что было за окнами: утро, день, а может быть, вечер. Комната тонула в сером полумраке. Шторы были плотно задернуты, не пропуская ни единого лучика света. Жутко болела голова. Мир вокруг расплывался, каждый звук – тиканье часов, шум проезжающей машины за окном – отдавался в висках тупой, пульсирующей болью. Во рту стояла ужасная сухость, словно кто-то насыпал туда песка. Желудок сжимался в тугой комок, вызывая тошноту. Люба попыталась вспомнить, что пила вчера, но в голове был лишь туман. Классическое тяжелое похмелье.
Но больше всего Любу пугало не ее состояние. Хуже всего, что она почти не помнила вчерашнего вечера. Помнила только тех двух мужчин за столиком, к которым они с Марго пошли добровольно. Дальше – шутки, смех, много алкоголя, а потом будто мозг отключился. Полная амнезия.
«Проснулась дома. Это уже радует», — подумала Люба и попыталась подняться в кровати.
Поднялась слишком быстро, как оказалось, за что тут же поплатилась резкой, пронзительной болью в висках. Комната закружилась перед глазами, пришлось ухватиться за изголовье кровати, чтобы не упасть. Любовь очень давно не испытывала подобного – последний раз что-то похожее было еще совсем в юном возрасте, кстати, тоже с Риткой, когда они накупили дешевого вина и сбежали за деревню для его дегустации. Это же надо было додуматься закусывать вино всякими сладостями! Тогда было совсем плохо: тошнота, рвота, головокружение. Они лежали в траве за деревней, бледные и несчастные, и клялись друг другу, что больше никогда в жизни не притронутся к алкоголю. А родители потом целый месяц никуда, кроме школы, не пускали.
Воспоминания о беззаботной юности немного позабавили Любу, вызвав слабую улыбку на ее губах, но ненадолго – каждое новое движение вновь напоминало о вчерашнем бурном вечере. Голова гудела, тело ломило, во рту стоял отвратительный привкус. Люба чувствовала себя разбитой и истощенной.
Несмотря на боли в голове, Люба судорожно напрягала свой мозг, пытаясь выудить из него хотя бы крупицы воспоминаний о прошлой ночи. Что она говорила? Что делала? С кем ушла из кафе? Эти вопросы мучили ее, не давая покоя. Больше всего она боялась, что натворила чего лишнего, узнав о чем, она будет жалеть. И был лишь один человек, который мог пролить свет на события вчерашнего дня.
«Позвонить Марго», — подумала Любовь и начала судорожно искать телефон по комнате. Его нигде не было. Ни на прикроватной тумбочке, ни на столе, ни под подушкой. Паника начала нарастать. Куда же он мог деться?
Обыскав всю комнату, Любовь вышла в гостиную. Там, на диване, сидела Аленка, и, будто не замечая появления матери, смотрела что-то по телевизору. На экране мелькали кадры какого-то сериала, но взгляд Аленки был пустым и отрешенным.
— Алена, доча, ты, случайно, не видела мой телефон? — спросила Люба, продолжая свои поиски, заглядывая под подушки дивана.
— Не знаю, — буркнула Аленка грубым тоном, не отрывая взгляда от телевизора. — Ищи там, где вчера шлялась!
Аленка не скрывала, что была сердита на мать. В ее голосе звучали обида и презрение.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — опешила Люба, бросив свои поиски. Она никак не ожидала такой реакции от дочери.
— А почему ты себя так ведешь? — ответила дочь вопросом на вопрос, наконец, повернувшись к матери. Ее глаза горели гневом. — У нее сын в больнице, чуть на тот свет не отправился, а она по кабакам шляется, домой на рогах приходит! Ты даже не вспомнила, что мы хотели Сережу навестить сегодня.
— Навестим, в чем проблема? — попыталась оправдаться Люба, но голос ее звучал неуверенно.
— А в том, мамочка, что утренние часы уже прошли, теперь ждать до вечера. А ведь я теперь даже не знаю, какие у тебя планы на вечер. Кабаки? Мужики?
Любовь смотрела на Аленку округлившимися глазами. Впервые дочь разговаривала с ней таким тоном. Хотелось отчитать ее за дерзость, но чувство стыда перед ребенком было сильнее. Она понимала, что Аленка права.
Но больше всего Любу пугало не ее состояние. Хуже всего, что она почти не помнила вчерашнего вечера. Помнила только тех двух мужчин за столиком, к которым они с Марго пошли добровольно. Дальше – шутки, смех, много алкоголя, а потом будто мозг отключился. Полная амнезия.
«Проснулась дома. Это уже радует», — подумала Люба и попыталась подняться в кровати.
Поднялась слишком быстро, как оказалось, за что тут же поплатилась резкой, пронзительной болью в висках. Комната закружилась перед глазами, пришлось ухватиться за изголовье кровати, чтобы не упасть. Любовь очень давно не испытывала подобного – последний раз что-то похожее было еще совсем в юном возрасте, кстати, тоже с Риткой, когда они накупили дешевого вина и сбежали за деревню для его дегустации. Это же надо было додуматься закусывать вино всякими сладостями! Тогда было совсем плохо: тошнота, рвота, головокружение. Они лежали в траве за деревней, бледные и несчастные, и клялись друг другу, что больше никогда в жизни не притронутся к алкоголю. А родители потом целый месяц никуда, кроме школы, не пускали.
Воспоминания о беззаботной юности немного позабавили Любу, вызвав слабую улыбку на ее губах, но ненадолго – каждое новое движение вновь напоминало о вчерашнем бурном вечере. Голова гудела, тело ломило, во рту стоял отвратительный привкус. Люба чувствовала себя разбитой и истощенной.
Несмотря на боли в голове, Люба судорожно напрягала свой мозг, пытаясь выудить из него хотя бы крупицы воспоминаний о прошлой ночи. Что она говорила? Что делала? С кем ушла из кафе? Эти вопросы мучили ее, не давая покоя. Больше всего она боялась, что натворила чего лишнего, узнав о чем, она будет жалеть. И был лишь один человек, который мог пролить свет на события вчерашнего дня.
«Позвонить Марго», — подумала Любовь и начала судорожно искать телефон по комнате. Его нигде не было. Ни на прикроватной тумбочке, ни на столе, ни под подушкой. Паника начала нарастать. Куда же он мог деться?
Обыскав всю комнату, Любовь вышла в гостиную. Там, на диване, сидела Аленка, и, будто не замечая появления матери, смотрела что-то по телевизору. На экране мелькали кадры какого-то сериала, но взгляд Аленки был пустым и отрешенным.
— Алена, доча, ты, случайно, не видела мой телефон? — спросила Люба, продолжая свои поиски, заглядывая под подушки дивана.
— Не знаю, — буркнула Аленка грубым тоном, не отрывая взгляда от телевизора. — Ищи там, где вчера шлялась!
Аленка не скрывала, что была сердита на мать. В ее голосе звучали обида и презрение.
— Почему ты так со мной разговариваешь? — опешила Люба, бросив свои поиски. Она никак не ожидала такой реакции от дочери.
— А почему ты себя так ведешь? — ответила дочь вопросом на вопрос, наконец, повернувшись к матери. Ее глаза горели гневом. — У нее сын в больнице, чуть на тот свет не отправился, а она по кабакам шляется, домой на рогах приходит! Ты даже не вспомнила, что мы хотели Сережу навестить сегодня.
— Навестим, в чем проблема? — попыталась оправдаться Люба, но голос ее звучал неуверенно.
— А в том, мамочка, что утренние часы уже прошли, теперь ждать до вечера. А ведь я теперь даже не знаю, какие у тебя планы на вечер. Кабаки? Мужики?
Любовь смотрела на Аленку округлившимися глазами. Впервые дочь разговаривала с ней таким тоном. Хотелось отчитать ее за дерзость, но чувство стыда перед ребенком было сильнее. Она понимала, что Аленка права.
— Прости меня, дочь, — проговорила Любовь еле слышно, закрыв лицо руками. — Сама не знаю, что на меня нашло. Хотела просто отблагодарить тетю Риту, но как-то не рассчитала силы.
— Тетя Рита, в отличие от тебя, вменяемая была! — констатировала Аленка.
— А ты откуда знаешь?
— Видела, когда она тебя вчера привезла. Ты еле на ногах стояла.
Значит, привезла Рита. Это уже хорошо. Надо ей звонить. Но где же телефон?
— Знаешь, мама, — продолжала читать нотации Аленка, и Люба видела, как ее губы дрожат. — Нам всем стало тяжело, когда папы не стало. Но мы, в отличие от тебя, не думаем, как и кем его заменить. Для нас с Сережей он один, и он всегда будет жить тут.
Она приложила руку к груди, и Любовь заметила, что на глазах дочери выступили слезы. Сердце Любы сжалось от боли.
— Милая, я вовсе не думаю, кем заменить вашего папу, — оправдывалась Люба, подойдя к дочери и взяв ее руку в свои ладони. — С чего ты взяла?
— Иногда мне кажется, что… что бы ты ни делала – это всё для того, чтобы забыть папу, не думать о нем, не вспоминать. Этот переезд, это вонючее ателье, эти попойки с тетей Ритой… Зачем всё это? Зачем его забывать, когда он лучшее, что было в твоей жизни? Зачем?
Любовь поглаживала волосы дочери, которая была еще так молода, но размышляла не по возрасту мудро. А ведь действительно, Любовь бежала от воспоминаний. От воспоминаний, которые должны были приносить только светлые чувства, но почему-то вызывали боль в груди, такую острую, невыносимую. Она пыталась заполнить пустоту, образовавшуюся после его ухода, работой, новыми знакомствами, алкоголем, чем угодно, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, со своей болью. Что это? Эгоизм? Страх? Или просто попытка выжить, уберечь себя от окончательного разрушения? Она и сама не знала ответа на этот вопрос.
Мать так и не нашла, что ответить дочери. Она лишь тяжело вздохнула, выпустила руку Аленки и ушла в комнату, чтобы лечь на кровать и обо всем подумать.
Но мысли Любы отвлеклись на знакомый звук – откуда-то из прихожей она услышала знакомую мелодию своего телефона. Пройдя туда, Любовь обнаружила, наконец, его – он лежал под этажеркой, куда хозяйка сама же его и обронила, видимо, когда вчера вернулась домой.
Звонила Марго. Любовь ушла в комнату, закрыв за собой дверь, чтобы Аленка не слышала их с Риткой разговор.
— Алло! — сказала Люба, ответив на звонок.
— Надо же, проснулась, — издевательским тоном на том конце провода говорила Марго. — Я уже думала, ты до вечера спать будешь. Золушка наша!
— Хорошо, что ты позвонила, — прошептала Люба. — Я хотела спросить у тебя, как прошел вчерашний вечер?
— Ты сейчас издеваешься надо мной? — возмутилась Рита.
— Да нет же, я ничего не помню. От слова совсем.
— С какого момента не помнишь?
— Помню, как сели за столик с теми мужчинами, потом пили… потом – провал.
— То есть я могу сейчас любое рассказать, и ты подумаешь, что это правда?
Марго рассмеялась в трубку.
— Ритка, пожалуйста, мне сейчас не до шуток! — взмолилась Люба. — Я как глаза открыла, хожу вся не своя. А вдруг я вчера натворила чего?
— Натворила! — утвердительно ответила Марго. — Ты вела себя как дура.
— Я серьезно!
— Я тоже серьезно. Все было так круто, мы так зажигали с теми мужиками! А потом ты взяла и устроила истерику. Слезы, сопли, причитания… Мужики испугались и дали деру. Оставив нас с тобой, полный стол спиртного, закуску и неоплаченный счет. Потом ты бухала дальше и все уши мне прожужжала своим Иваном, какой он у тебя был хороший и так далее. Потом я отвезла тебя домой. Вернее, не тебя, а твое безжизненное тело…
— Это правда? — радостно воскликнула Люба. — Значит, всё нормально. Значит, я не изменила…
— Але, гараж! — разозлилась Марго. — Кому изменила? Ты вообще соображаешь сейчас, что говоришь?
Марго была просто в бешенстве. Люба сама не понимала, почему сказала так.
— То есть ты вчера испортила мне вечер, потому что по-прежнему хранишь верность мужу, которого, прости Господи, уже нет? Ты в своем уме, женщина? Нет, тебя определенно надо лечить! Сегодня же пойдешь к человеку, который выбьет из тебя всю эту дурь!
— Ты что, меня к психологу отправляешь?
— Тетя Рита, в отличие от тебя, вменяемая была! — констатировала Аленка.
— А ты откуда знаешь?
— Видела, когда она тебя вчера привезла. Ты еле на ногах стояла.
Значит, привезла Рита. Это уже хорошо. Надо ей звонить. Но где же телефон?
— Знаешь, мама, — продолжала читать нотации Аленка, и Люба видела, как ее губы дрожат. — Нам всем стало тяжело, когда папы не стало. Но мы, в отличие от тебя, не думаем, как и кем его заменить. Для нас с Сережей он один, и он всегда будет жить тут.
Она приложила руку к груди, и Любовь заметила, что на глазах дочери выступили слезы. Сердце Любы сжалось от боли.
— Милая, я вовсе не думаю, кем заменить вашего папу, — оправдывалась Люба, подойдя к дочери и взяв ее руку в свои ладони. — С чего ты взяла?
— Иногда мне кажется, что… что бы ты ни делала – это всё для того, чтобы забыть папу, не думать о нем, не вспоминать. Этот переезд, это вонючее ателье, эти попойки с тетей Ритой… Зачем всё это? Зачем его забывать, когда он лучшее, что было в твоей жизни? Зачем?
Любовь поглаживала волосы дочери, которая была еще так молода, но размышляла не по возрасту мудро. А ведь действительно, Любовь бежала от воспоминаний. От воспоминаний, которые должны были приносить только светлые чувства, но почему-то вызывали боль в груди, такую острую, невыносимую. Она пыталась заполнить пустоту, образовавшуюся после его ухода, работой, новыми знакомствами, алкоголем, чем угодно, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями, со своей болью. Что это? Эгоизм? Страх? Или просто попытка выжить, уберечь себя от окончательного разрушения? Она и сама не знала ответа на этот вопрос.
Мать так и не нашла, что ответить дочери. Она лишь тяжело вздохнула, выпустила руку Аленки и ушла в комнату, чтобы лечь на кровать и обо всем подумать.
Но мысли Любы отвлеклись на знакомый звук – откуда-то из прихожей она услышала знакомую мелодию своего телефона. Пройдя туда, Любовь обнаружила, наконец, его – он лежал под этажеркой, куда хозяйка сама же его и обронила, видимо, когда вчера вернулась домой.
Звонила Марго. Любовь ушла в комнату, закрыв за собой дверь, чтобы Аленка не слышала их с Риткой разговор.
— Алло! — сказала Люба, ответив на звонок.
— Надо же, проснулась, — издевательским тоном на том конце провода говорила Марго. — Я уже думала, ты до вечера спать будешь. Золушка наша!
— Хорошо, что ты позвонила, — прошептала Люба. — Я хотела спросить у тебя, как прошел вчерашний вечер?
— Ты сейчас издеваешься надо мной? — возмутилась Рита.
— Да нет же, я ничего не помню. От слова совсем.
— С какого момента не помнишь?
— Помню, как сели за столик с теми мужчинами, потом пили… потом – провал.
— То есть я могу сейчас любое рассказать, и ты подумаешь, что это правда?
Марго рассмеялась в трубку.
— Ритка, пожалуйста, мне сейчас не до шуток! — взмолилась Люба. — Я как глаза открыла, хожу вся не своя. А вдруг я вчера натворила чего?
— Натворила! — утвердительно ответила Марго. — Ты вела себя как дура.
— Я серьезно!
— Я тоже серьезно. Все было так круто, мы так зажигали с теми мужиками! А потом ты взяла и устроила истерику. Слезы, сопли, причитания… Мужики испугались и дали деру. Оставив нас с тобой, полный стол спиртного, закуску и неоплаченный счет. Потом ты бухала дальше и все уши мне прожужжала своим Иваном, какой он у тебя был хороший и так далее. Потом я отвезла тебя домой. Вернее, не тебя, а твое безжизненное тело…
— Это правда? — радостно воскликнула Люба. — Значит, всё нормально. Значит, я не изменила…
— Але, гараж! — разозлилась Марго. — Кому изменила? Ты вообще соображаешь сейчас, что говоришь?
Марго была просто в бешенстве. Люба сама не понимала, почему сказала так.
— То есть ты вчера испортила мне вечер, потому что по-прежнему хранишь верность мужу, которого, прости Господи, уже нет? Ты в своем уме, женщина? Нет, тебя определенно надо лечить! Сегодня же пойдешь к человеку, который выбьет из тебя всю эту дурь!
— Ты что, меня к психологу отправляешь?
— Да кому нужны эти твои психологи? Это намного лучше. Короче, записывай адрес.
Марго продиктовала адрес. Это было где-то за городом.
— Но ты ведь со мной поедешь? — с надеждой спросила Любовь.
— Нет уж, милочка! — ухмыльнулась Рита. — У тети Риты сегодня свидание. Забыла, что ли? Сама же назначила!
Люба вспомнила про свидание якобы ее и Тимура, на которое на самом деле пойдет Марго. Вздохнула.
— Чего раскисла? Поедешь сама, не всю же жизнь под крылом доброй Риты ходить. Пора брать всё в свои руки. Короче, поезжай, потом расскажешь.
— Там нужно записываться?
— Ничего не нужно, просто приезжаешь, занимаешь очередь, ждешь. Поверь, это того стоит. Я тебя когда-нибудь обманывала?
— Нет…
— Ну всё! Удачи.
Рита положила трубку. Люба смотрела на листок с записанным на нем адресом и не могла принять решение. Довериться Рите и поехать? Или уделить время семье, проведать Сергея и попытаться справиться со своими демонами самостоятельно? Любовь не знала, что делать.
Марго продиктовала адрес. Это было где-то за городом.
— Но ты ведь со мной поедешь? — с надеждой спросила Любовь.
— Нет уж, милочка! — ухмыльнулась Рита. — У тети Риты сегодня свидание. Забыла, что ли? Сама же назначила!
Люба вспомнила про свидание якобы ее и Тимура, на которое на самом деле пойдет Марго. Вздохнула.
— Чего раскисла? Поедешь сама, не всю же жизнь под крылом доброй Риты ходить. Пора брать всё в свои руки. Короче, поезжай, потом расскажешь.
— Там нужно записываться?
— Ничего не нужно, просто приезжаешь, занимаешь очередь, ждешь. Поверь, это того стоит. Я тебя когда-нибудь обманывала?
— Нет…
— Ну всё! Удачи.
Рита положила трубку. Люба смотрела на листок с записанным на нем адресом и не могла принять решение. Довериться Рите и поехать? Или уделить время семье, проведать Сергея и попытаться справиться со своими демонами самостоятельно? Любовь не знала, что делать.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Не помню, скидывала ли сюда именно это видео Манапарт 💖
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Судьбинушка - 12 Никита тоже заметил Германа и, даже не догадываясь, кто перед ним, спросил его спокойно:
– Тебе чего, мужик?
– Бабу твою! – растянул губы в ехидной усмешке Герман. – Или мою! Быстро же ты, Шурка, хахаля себе нашла. А я иду мимо, смотрю ты это или не ты! Думал, что обознался. А нет! Что? После меня ещё постель остыть не успела, а ты уже хвостом вертишь. Ну, давай, познакомь нас с товарищем. Может, втроём что-нибудь сообразим? Ты же мастерица на всякие выдумки. Дядя, как я вижу, при деньгах, раз по ресторанам тебя водит. Вот он банкет и оплатит. Ты ему уже рассказывала о нас? Нет? Ну, тогда это сделаю я...
Как раз в это время официант принёс бутылку вина и стал разливать её по бокалам.
– О, а вот и портвешок! Или что вы тут пьёте? – потёр ладони Герман, взял бокал Шуры, с удовольствием выпил вино и довольно причмокнул: – Хорошо-то как! Балует он тебя…
– Уходи! – краснея от злости, произнесла Шура. – Убирайся отсюда. Я же тебе говорила, чтобы ты никогда ко мне не приближался!
– А то что? – рассмеялся Герман. – Ну, вот что ты мне сделаешь? Со своей сестрой ты меня уже развела, а я её любил и жил бы сейчас с ней в шоколаде. Потом ты выгнала меня из дома на улицу, как паршивого пса! Даже на автобус до города ни копейки не оставила, пришлось попутки ловить. И тебя не волнует, где я сейчас живу и что со мной. Ты ведь только свою личную жизнь привыкла устраивать! И не зыркай на меня своими глазками! Тварь ты, Шурка! Красивая злобная тварь!
Загрохотал отодвигаемый стул и Никита, шагнув к Герману, схватил его за грудки.
– Никита! – испуганно воскликнула Шура, но он её уже не услышал. Сцепившись с Германом, Никита сбил его с ног и повалил на пол. Шура закричала, кто-то стал звать охранников, совсем рядом завизжали две женщины, чей стол из-за драки оказался опрокинутым. Администратор поспешила вызвать милицию...
***
Уже стихли крики, уже кто-то сумел разнять дерущихся, уже милиция увезла окровавленных и оборванных Германа и Никиту, уже сотрудники ресторана быстро навели порядок на веранде, а Шура всё сидела и сидела, безучастно глядя на всё происходящее. Она словно окаменела от нового несчастья, свалившегося на неё. Ну почему в её жизни всё так происходит? Она ведь просто хочет быть счастливой, купаться в любви и достатке, хочет, чтобы рядом с ней был мужчина, который мог бы делать для неё всё. Она уже почти поверила в то, что встретила свою судьбу. Никита – лучший вариант, он её шанс на успех и безбедную жизнь. С ним бы она смогла вырваться из ненавистной деревни. Если бы не Герман... Опять этот Герман! Он висит над ней как будто какое-то проклятие...
– Господи, да за что же мне всё это? – мысленно простонала Шура и вздрогнула, когда кто-то тронул её за плечо.
– Девушка, вы меня слышите?
– А? – Шура подняла голову и увидела перед собой официанта.
– Ваш заказ! – он показал ей на только что сервированный стол. – Счёт вам принести сразу или после?
– Какой счёт?! – не поняла Шура. – Я ничего не ела! Унесите всё это! Извините, я пойду...
– Вам нужно оплатить заказ или я вызову охрану, – спокойно произнёс официант, показывая рукой, чтобы она села. – Я могу вернуть всё это на кухню. Но блюда приготовлены, продукты потрачены, повара старались для вас. Вы должны за всё это заплатить.
– Ах так! – воскликнула Шура, физически ощущая, как привычная злость вытесняет из души охватившее её смятение. – Тогда я буду сейчас есть всё это, и счёт вы мне принесёте в конце ужина. Или вы решили, что я буду платить за то, что съест кто-то другой??? Ещё чего! В котором часу закрывается ваш ресторан? А? Что вы на меня уставились? Чем я вам помешала? Налейте мне вина! Вы должны меня обслуживать, а не хамить! Или зовите сюда директора, и я скажу ему, как вы распугиваете его клиентов!!!
На визг Шуры стали оборачиваться другие гости и официант поспешил выполнить её просьбу:
– Хорошо-хорошо! Приятного вам аппетита!
Он торопливо отошёл от Шуры, но потом, всё то время, что она провела за столом, внимательно наблюдал за ней. Заметив, что она отодвинула от себя тарелку, официант сделал знак администратору:
– Тебе чего, мужик?
– Бабу твою! – растянул губы в ехидной усмешке Герман. – Или мою! Быстро же ты, Шурка, хахаля себе нашла. А я иду мимо, смотрю ты это или не ты! Думал, что обознался. А нет! Что? После меня ещё постель остыть не успела, а ты уже хвостом вертишь. Ну, давай, познакомь нас с товарищем. Может, втроём что-нибудь сообразим? Ты же мастерица на всякие выдумки. Дядя, как я вижу, при деньгах, раз по ресторанам тебя водит. Вот он банкет и оплатит. Ты ему уже рассказывала о нас? Нет? Ну, тогда это сделаю я...
Как раз в это время официант принёс бутылку вина и стал разливать её по бокалам.
– О, а вот и портвешок! Или что вы тут пьёте? – потёр ладони Герман, взял бокал Шуры, с удовольствием выпил вино и довольно причмокнул: – Хорошо-то как! Балует он тебя…
– Уходи! – краснея от злости, произнесла Шура. – Убирайся отсюда. Я же тебе говорила, чтобы ты никогда ко мне не приближался!
– А то что? – рассмеялся Герман. – Ну, вот что ты мне сделаешь? Со своей сестрой ты меня уже развела, а я её любил и жил бы сейчас с ней в шоколаде. Потом ты выгнала меня из дома на улицу, как паршивого пса! Даже на автобус до города ни копейки не оставила, пришлось попутки ловить. И тебя не волнует, где я сейчас живу и что со мной. Ты ведь только свою личную жизнь привыкла устраивать! И не зыркай на меня своими глазками! Тварь ты, Шурка! Красивая злобная тварь!
Загрохотал отодвигаемый стул и Никита, шагнув к Герману, схватил его за грудки.
– Никита! – испуганно воскликнула Шура, но он её уже не услышал. Сцепившись с Германом, Никита сбил его с ног и повалил на пол. Шура закричала, кто-то стал звать охранников, совсем рядом завизжали две женщины, чей стол из-за драки оказался опрокинутым. Администратор поспешила вызвать милицию...
***
Уже стихли крики, уже кто-то сумел разнять дерущихся, уже милиция увезла окровавленных и оборванных Германа и Никиту, уже сотрудники ресторана быстро навели порядок на веранде, а Шура всё сидела и сидела, безучастно глядя на всё происходящее. Она словно окаменела от нового несчастья, свалившегося на неё. Ну почему в её жизни всё так происходит? Она ведь просто хочет быть счастливой, купаться в любви и достатке, хочет, чтобы рядом с ней был мужчина, который мог бы делать для неё всё. Она уже почти поверила в то, что встретила свою судьбу. Никита – лучший вариант, он её шанс на успех и безбедную жизнь. С ним бы она смогла вырваться из ненавистной деревни. Если бы не Герман... Опять этот Герман! Он висит над ней как будто какое-то проклятие...
– Господи, да за что же мне всё это? – мысленно простонала Шура и вздрогнула, когда кто-то тронул её за плечо.
– Девушка, вы меня слышите?
– А? – Шура подняла голову и увидела перед собой официанта.
– Ваш заказ! – он показал ей на только что сервированный стол. – Счёт вам принести сразу или после?
– Какой счёт?! – не поняла Шура. – Я ничего не ела! Унесите всё это! Извините, я пойду...
– Вам нужно оплатить заказ или я вызову охрану, – спокойно произнёс официант, показывая рукой, чтобы она села. – Я могу вернуть всё это на кухню. Но блюда приготовлены, продукты потрачены, повара старались для вас. Вы должны за всё это заплатить.
– Ах так! – воскликнула Шура, физически ощущая, как привычная злость вытесняет из души охватившее её смятение. – Тогда я буду сейчас есть всё это, и счёт вы мне принесёте в конце ужина. Или вы решили, что я буду платить за то, что съест кто-то другой??? Ещё чего! В котором часу закрывается ваш ресторан? А? Что вы на меня уставились? Чем я вам помешала? Налейте мне вина! Вы должны меня обслуживать, а не хамить! Или зовите сюда директора, и я скажу ему, как вы распугиваете его клиентов!!!
На визг Шуры стали оборачиваться другие гости и официант поспешил выполнить её просьбу:
– Хорошо-хорошо! Приятного вам аппетита!
Он торопливо отошёл от Шуры, но потом, всё то время, что она провела за столом, внимательно наблюдал за ней. Заметив, что она отодвинула от себя тарелку, официант сделал знак администратору:
– Кристина Игоревна, мне кажется, что у этой особы нет денег, чтобы расплатиться за ужин. Она пришла сюда с каким-то мужиком, одним из тех, кого забрали в участок. Он не вернулся, хотя, как мне кажется, она его ждала. Что будем с ней делать?
– Зачем ты её оставил, Игорь? – нахмурилась Кристина.
– Дамочка скандальная, – покачал головой расстроенный упрёком официант. – Я попытался поговорить с ней по-хорошему, но она начала кричать и я испугался…
– Да-а-а, – кивнула Кристина. – Два скандала в один вечер нам совсем ни к чему. Хорошо, я поговорю с Артуром Эдуардовичем. О какой сумме там идёт речь?
***
Шура скомкала салфетку и бросила её на стол. Она так и не придумала, откуда ей взять деньги, чтобы расплатиться за ужин, а время уже подходило к полуночи. Мало того, что на весь вечер просидела тут одна, как дура, так ей ещё предстояло опозориться окончательно.
– Господи, почему я не ушла сразу, как только Никита стал драться с Германом? – мысленно ругала себя Шура. – Зачем осталась? На что надеялась?
Девушка потёрла начавшие ныть виски: что ж, обмануть других всегда просто, а вот как быть с самой собой? Что уж говорить, она надеялась, что Никита решит все проблемы и вернётся за ней, а потом они всё-таки проведут волшебную ночь у него дома и тогда она точно останется с ним навсегда. Вот только он так и не появился…
Зато к Шуре снова подошёл этот надоедливый официант и сказал:
– Простите за беспокойство, вас приглашает к себе Артур Эдуардович. Пройдите со мной…
– Это ещё кто? – поморщилась Шура.
– Владелец заведения, – ответил ей официант.
– А-а-а, ну, пойдём, – от выпитого вина у Шуры немного кружилась голова, и хотелось спать, но она заставила себя подняться и пойти вслед за своим спутником.
***
В кабинете директора Шура увидела круглолицего смуглого мужчину. Блики от люстры поблёскивали на лысине Артура Эдуардовича и, словно солнечные зайчики, терялись в его тёмных коротких волосах на висках. Это, почему-то, рассмешило Шуру, и широкие чёрные брови владельца ресторана удивлённо поползли вверх:
– Вам кажется, что я смешон? – спросил он.
– Нет, что вы, – прыснула Шура. – Вы такой представительный и костюм у вас дорогой... Просто я... Ну... Выпила немного. Вот и не сдержалась. А так вы очень милый!
– Мне сказали, что у вас нет денег, чтобы заплатить за ужин в моём ресторане, – перешёл к делу Артур.
– Да, представляете, – не стала спорить с ним Шура. Ей даже понравился этот толстый армянин, выглядевший таким добряком.
– Тогда вам придётся отработать то, что вы не можете оплатить, – сказал он ей.
– Да? – удивилась Шура. – А как я могу сделать это?
– Для начала вымыть всю посуду вместо посудомойщицы, и после закрытия ресторана навести порядок в зале и на веранде, – спокойно пояснил ей Артур Эдуардович. – Всё необходимое для этого вам выдадут.
– А-а-а... – поняла Шура. – И что, тогда мы будем в расчёте?
– Посмотрим, – усмехнулся он и махнул стоявшему тут же официанту рукой: – Идите, и как только всё закончите, приведёшь её сюда.
Шура работала почти два часа. Выпитое спиртное давным-давно выветрилось из её головы, усталость валила с ног и хотелось только одного, вернуться домой, упасть в постель и спать долго-долго.
Она подняла голову и посмотрела на большие и красивые часы, висевшие на стене в ажурной рамке.
– Господи, уже половина второго!
Стянув в себя фартук, Шура бросила его на стоявший рядом стул, туда же отправились резиновые перчатки.
– Всё, – буркнула она какой-то рыжеволосой девушке, которую, кажется, звали Эвелиной. – Я домой!
Девушка кивнула, но едва Шура повернулась, чтобы уйти, дорогу ей преградил официант Игорь.
– Артур Эдуардович ждёт вас!
– Зачем? – нахмурилась Шура и тут же поймала обеспокоенный взгляд Эвелины. – Никуда я не пойду! Ужин я отработала, как и договаривались.
– Это будет решать Артур Эдуардович, – спокойно проговорил Игорь, давая понять Шуре, что спорить с ним бесполезно.
– Господи, закончится когда-нибудь этот день или нет? – простонала Шура, следуя за несговорчивым официантом. Провожая её взглядом, Эвелина покачала головой, и Шура не поняла, что она этим хотела сказать.
– Зачем ты её оставил, Игорь? – нахмурилась Кристина.
– Дамочка скандальная, – покачал головой расстроенный упрёком официант. – Я попытался поговорить с ней по-хорошему, но она начала кричать и я испугался…
– Да-а-а, – кивнула Кристина. – Два скандала в один вечер нам совсем ни к чему. Хорошо, я поговорю с Артуром Эдуардовичем. О какой сумме там идёт речь?
***
Шура скомкала салфетку и бросила её на стол. Она так и не придумала, откуда ей взять деньги, чтобы расплатиться за ужин, а время уже подходило к полуночи. Мало того, что на весь вечер просидела тут одна, как дура, так ей ещё предстояло опозориться окончательно.
– Господи, почему я не ушла сразу, как только Никита стал драться с Германом? – мысленно ругала себя Шура. – Зачем осталась? На что надеялась?
Девушка потёрла начавшие ныть виски: что ж, обмануть других всегда просто, а вот как быть с самой собой? Что уж говорить, она надеялась, что Никита решит все проблемы и вернётся за ней, а потом они всё-таки проведут волшебную ночь у него дома и тогда она точно останется с ним навсегда. Вот только он так и не появился…
Зато к Шуре снова подошёл этот надоедливый официант и сказал:
– Простите за беспокойство, вас приглашает к себе Артур Эдуардович. Пройдите со мной…
– Это ещё кто? – поморщилась Шура.
– Владелец заведения, – ответил ей официант.
– А-а-а, ну, пойдём, – от выпитого вина у Шуры немного кружилась голова, и хотелось спать, но она заставила себя подняться и пойти вслед за своим спутником.
***
В кабинете директора Шура увидела круглолицего смуглого мужчину. Блики от люстры поблёскивали на лысине Артура Эдуардовича и, словно солнечные зайчики, терялись в его тёмных коротких волосах на висках. Это, почему-то, рассмешило Шуру, и широкие чёрные брови владельца ресторана удивлённо поползли вверх:
– Вам кажется, что я смешон? – спросил он.
– Нет, что вы, – прыснула Шура. – Вы такой представительный и костюм у вас дорогой... Просто я... Ну... Выпила немного. Вот и не сдержалась. А так вы очень милый!
– Мне сказали, что у вас нет денег, чтобы заплатить за ужин в моём ресторане, – перешёл к делу Артур.
– Да, представляете, – не стала спорить с ним Шура. Ей даже понравился этот толстый армянин, выглядевший таким добряком.
– Тогда вам придётся отработать то, что вы не можете оплатить, – сказал он ей.
– Да? – удивилась Шура. – А как я могу сделать это?
– Для начала вымыть всю посуду вместо посудомойщицы, и после закрытия ресторана навести порядок в зале и на веранде, – спокойно пояснил ей Артур Эдуардович. – Всё необходимое для этого вам выдадут.
– А-а-а... – поняла Шура. – И что, тогда мы будем в расчёте?
– Посмотрим, – усмехнулся он и махнул стоявшему тут же официанту рукой: – Идите, и как только всё закончите, приведёшь её сюда.
Шура работала почти два часа. Выпитое спиртное давным-давно выветрилось из её головы, усталость валила с ног и хотелось только одного, вернуться домой, упасть в постель и спать долго-долго.
Она подняла голову и посмотрела на большие и красивые часы, висевшие на стене в ажурной рамке.
– Господи, уже половина второго!
Стянув в себя фартук, Шура бросила его на стоявший рядом стул, туда же отправились резиновые перчатки.
– Всё, – буркнула она какой-то рыжеволосой девушке, которую, кажется, звали Эвелиной. – Я домой!
Девушка кивнула, но едва Шура повернулась, чтобы уйти, дорогу ей преградил официант Игорь.
– Артур Эдуардович ждёт вас!
– Зачем? – нахмурилась Шура и тут же поймала обеспокоенный взгляд Эвелины. – Никуда я не пойду! Ужин я отработала, как и договаривались.
– Это будет решать Артур Эдуардович, – спокойно проговорил Игорь, давая понять Шуре, что спорить с ним бесполезно.
– Господи, закончится когда-нибудь этот день или нет? – простонала Шура, следуя за несговорчивым официантом. Провожая её взглядом, Эвелина покачала головой, и Шура не поняла, что она этим хотела сказать.
Артур Эдуардович по-прежнему сидел в своём большом кожаном кресле, как будто и не вставал с него. Только теперь на нём не было пиджака и галстука, а расстёгнутые верхние пуговицы рубашки открывали густую чёрную поросль на его груди.
– Мне сказали, что ты хорошо работала, – улыбнулся он, блеснув парой золотых зубов. Потом одним движением руки отпустил официанта, который мгновенно скрылся за дверью, и снова повернулся к Шуре: – Я хочу знать, всё ли ты делаешь так хорошо.
Пока Шура соображала, что он имеет в виду, Артур Эдуардович с неожиданной лёгкостью для такого тучного тела встал с кресла, подошёл к двери и повернул замок на два оборота.
– Эй, – воскликнула Шура, внезапно понимая, чего он от неё ждёт. – Вы же сказали, что я помою посуду и всё...
– Я сказал: «Посмотрим», – усмехнулся Артур.
Он был хозяином положения, и Шура медленно закрыла глаза, глубоко вдохнув. Когда она снова открыла их, он уже расстёгивал свой ремень...
***
Только через двадцать минут Шура наконец-то покинула ресторан. Была уже глухая ночь и девушка совсем не представляла, что же ей теперь делать. Оставаться ночевать здесь, на скамейке? Но это невозможно. Первый же наряд милиции заберёт её в участок. Идти домой пешком? Она не пройдёт и полукилометра, просто упадёт от усталости на землю и больше не встанет. Ловить попутку? Но кто поедет в её деревню ночью?
Шура всхлипнула и тут же охнула от испуга, заметив метнувшуюся к ней длинную тень.
– Не бойся, это я, – послышался мягкий женский голос.
Присмотревшись, Шура узнала Эвелину.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она её.
– Тебя жду, – ответила девушка. – Ты ведь не городская и тебе негде ночевать, правда?
– Правда, – девушка говорила с таким участием, что Шуре вдруг захотелось плакать. – Тебя Эвелина зовут?
– Да, – улыбнулась девушка. – Можно просто Эля. А тебя как?
– Александра, можно просто Саша, – ответила Шура.
– Пойдём, Саша, ко мне, – Эля доверчиво взяла её за руку. – Я снимаю комнату в коммуналке. Это совсем рядом. У меня есть раскладушка и диван. Так что, разместимся без проблем. Ты есть хочешь?
– Нет, сегодня я сыта по горло, – усмехнулась Шура. – Если честно, я могу уснуть даже стоя, лишь бы меня никто не трогал.
Эвелина рассмеялась:
– Ладно, пойдём. Уж что-что, а покой я тебе обеспечу.
***
Неприглядная, мрачная комнатушка, в которой жила Эвелина, показалась уставшей Шуре дворцовыми покоями. Её не смутили ни облезлые, полосатые обои, ни покрытый тусклой коричневой краской дощатый пол, ни выглядывающая из всех углов бедность.
– Нормально у тебя тут, – качнула она головой, разглядывая громоздкий, неуклюжий шкаф с огромным зеркалом посередине и остальную, такую же несуразную обстановку.
– Ничего, – согласилась Эвелина, – и до работы близко. Меня всё устраивает.
Предоставив своей гостье старенький, но ещё крепкий диванчик, Эля потушила свет и улеглась на скрипучую раскладушку.
– Спокойной ночи, – ласково пожелала она своей новой знакомой.
Но вместо обычного ответа услышала совсем другое.
– Ты знала, зачем меня зовёт к себе Артур? – спросила её Шура.
– Да, – вздохнула Эля. – Через это все проходят, кто хочет у него работать.
– И что, все соглашаются? – усмехнулась Шура.
– Ну, ты же согласилась, – после недолгого молчания проговорила Эвелина.
– Я – другое дело, – огрызнулась Шура.
– Все так говорят, – снова вздохнула Эвелина. – Жить каждому хочется, а с работой сейчас не очень. Артурчик платит хорошо, никогда не обижает своих работников. У него и отпроситься можно, если нужно. Мне один раз помог найти для мамы хорошего врача.
– Значит и ты с ним была? – Шура приподнялась на локте, словно могла в темноте увидеть лицо Эли.
– Мне сказали, что ты хорошо работала, – улыбнулся он, блеснув парой золотых зубов. Потом одним движением руки отпустил официанта, который мгновенно скрылся за дверью, и снова повернулся к Шуре: – Я хочу знать, всё ли ты делаешь так хорошо.
Пока Шура соображала, что он имеет в виду, Артур Эдуардович с неожиданной лёгкостью для такого тучного тела встал с кресла, подошёл к двери и повернул замок на два оборота.
– Эй, – воскликнула Шура, внезапно понимая, чего он от неё ждёт. – Вы же сказали, что я помою посуду и всё...
– Я сказал: «Посмотрим», – усмехнулся Артур.
Он был хозяином положения, и Шура медленно закрыла глаза, глубоко вдохнув. Когда она снова открыла их, он уже расстёгивал свой ремень...
***
Только через двадцать минут Шура наконец-то покинула ресторан. Была уже глухая ночь и девушка совсем не представляла, что же ей теперь делать. Оставаться ночевать здесь, на скамейке? Но это невозможно. Первый же наряд милиции заберёт её в участок. Идти домой пешком? Она не пройдёт и полукилометра, просто упадёт от усталости на землю и больше не встанет. Ловить попутку? Но кто поедет в её деревню ночью?
Шура всхлипнула и тут же охнула от испуга, заметив метнувшуюся к ней длинную тень.
– Не бойся, это я, – послышался мягкий женский голос.
Присмотревшись, Шура узнала Эвелину.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она её.
– Тебя жду, – ответила девушка. – Ты ведь не городская и тебе негде ночевать, правда?
– Правда, – девушка говорила с таким участием, что Шуре вдруг захотелось плакать. – Тебя Эвелина зовут?
– Да, – улыбнулась девушка. – Можно просто Эля. А тебя как?
– Александра, можно просто Саша, – ответила Шура.
– Пойдём, Саша, ко мне, – Эля доверчиво взяла её за руку. – Я снимаю комнату в коммуналке. Это совсем рядом. У меня есть раскладушка и диван. Так что, разместимся без проблем. Ты есть хочешь?
– Нет, сегодня я сыта по горло, – усмехнулась Шура. – Если честно, я могу уснуть даже стоя, лишь бы меня никто не трогал.
Эвелина рассмеялась:
– Ладно, пойдём. Уж что-что, а покой я тебе обеспечу.
***
Неприглядная, мрачная комнатушка, в которой жила Эвелина, показалась уставшей Шуре дворцовыми покоями. Её не смутили ни облезлые, полосатые обои, ни покрытый тусклой коричневой краской дощатый пол, ни выглядывающая из всех углов бедность.
– Нормально у тебя тут, – качнула она головой, разглядывая громоздкий, неуклюжий шкаф с огромным зеркалом посередине и остальную, такую же несуразную обстановку.
– Ничего, – согласилась Эвелина, – и до работы близко. Меня всё устраивает.
Предоставив своей гостье старенький, но ещё крепкий диванчик, Эля потушила свет и улеглась на скрипучую раскладушку.
– Спокойной ночи, – ласково пожелала она своей новой знакомой.
Но вместо обычного ответа услышала совсем другое.
– Ты знала, зачем меня зовёт к себе Артур? – спросила её Шура.
– Да, – вздохнула Эля. – Через это все проходят, кто хочет у него работать.
– И что, все соглашаются? – усмехнулась Шура.
– Ну, ты же согласилась, – после недолгого молчания проговорила Эвелина.
– Я – другое дело, – огрызнулась Шура.
– Все так говорят, – снова вздохнула Эвелина. – Жить каждому хочется, а с работой сейчас не очень. Артурчик платит хорошо, никогда не обижает своих работников. У него и отпроситься можно, если нужно. Мне один раз помог найти для мамы хорошего врача.
– Значит и ты с ним была? – Шура приподнялась на локте, словно могла в темноте увидеть лицо Эли.
– Да, – спокойно и просто ответила та. – Несколько раз. Это всегда очень неприятно, но у меня просто не было другого выхода. Мы с мамой жили в бараке на Сосновской, это сразу за железнодорожным вокзалом, может быть, знаешь. Там было несколько бараков, штук шесть или семь. Папа работал железнодорожником и когда-то получил это жильё. Пятнадцать лет назад папы не стало, но мы продолжали жить там вплоть до расселения. Было решено расширить вокзал, и наши бараки мешали строительству. Нас поставили на очередь на жильё, предоставили временную жилплощадь. А потом мама заболела. И нам пришлось продать место в нашей очереди, потому что лекарства были очень дорогие, их приходилось через знакомых привозить аж из-за границы. Но, деньги быстро кончились, жилья мы лишились, и, чтобы хоть как-то выжить, мне пришлось выйти на работу. Артурчик сразу взял меня. И в первый же вечер... Ну, ты понимаешь. Потом мне ещё несколько раз приходилось обращаться к нему. В последний раз это было, когда умерла мама, полтора года назад.
– А моя мама умерла давно, – сказала Шура, впервые за долгие годы вспомнив мать.
Утром она попрощалась с Эвелиной и не отказалась, когда та дала ей немного денег на дорогу.
– Я бы дала тебе больше, но у меня ничего нет, – сказала Эля, показывая пустой кошелёк.
– Зачем же ты отдаёшь последнее? – удивилась Шура.
– Деньги можно заработать, это ведь не главное в жизни, – улыбнулась Эвелина. – Удачи тебе, Саша, и пусть у тебя всё будет хорошо.
Ничего не ответив ей на это, Шура просто помахала девушке рукой.
***
– Хорош, нечего сказать, – покачал головой Алексей, разглядывая хмурого, помятого сына. – Всю ночь, что ли пил?
– А что тут ещё делать, бать? – пожал плечами Андрей, зачерпнул ковш воды и принялся крупными глотками пить живительную влагу. Потом вытер губы рукавом пахнувший потом рубашки: – Или ты забыл как сам тут заливался по-чёрному?
– Я-то помню, – сдвинул брови Алексей. – Странно, что ты, хоть и не забыл, как опустился я в то время, сам повторяешь мои ошибки. У тебя же семья, дочки растут. О них ты подумал?
– Я, может быть, только о них и думаю, – усмехнулся Андрей. – Бать, а ты пришёл мне морали читать?
– Нет. Я хочу домом распорядиться, – сказал Алексей, усаживаясь на стул. – Шуру дождёмся, тогда я и озвучу вам своё решение.
– Интересно послушать, – Андрей сел напротив и мутными, осоловелыми от пьянки глазами уставился на отца.
Алексей не выдержал этот взгляд и отвернулся. Он хотел сказать сыну, что поделит этот дом на четверых, потому что Соня категорически отказалась участвовать в общем дележе. А вот Любе это было просто необходимо. За те несколько дней, что он провёл вместе с ней у Анфисы, Алексей научился совсем другими глазами смотреть на девочку. И его очень радовало, что она больше никогда не будет бояться его. Разве мог он теперь обделить её, вычеркнуть из списка своих наследников? Конечно же, нет. Но вот как отнесутся к этому Андрей и Шура? Алексей специально приехал, чтобы поговорить с ними с глазу на глаз.
Скрипнула калитка и Алексей, увидев старшую дочь, даже приподнялся с места. Она выглядела ничуть не лучше Андрея, а тени, лежавшие под её глазами, ясно говорили о том, что она провела бурную ночь.
– Где ты была? – воскликнул Алексей, когда Шура переступила порог комнаты.
– А-а-а, и ты тут, – она, казалось, совсем не удивилась и не обрадовалась появлению отца, о приезде которого, конечно же, не знала. – Какая вам всем разница, где я была и что делала? Или ты тоже явился морали мне читать?
– Нет, батя приехал, чтобы решить вопрос с домом, – растянул губы в довольной улыбке Андрей. Теперь-то Шурка не рыпнется, против отца не попрёт. А значит, всё будет так, как хотел Андрей.
Алексей перевёл взгляд с дочери на сына и поднялся со стула:
– Сегодня вечером я уезжаю, – сказал он им. – И больше сюда никогда не вернусь. Но прежде чем уехать, я хочу распорядиться этим домом. И вы должны знать об этом. Так вот. Этот дом и всё что здесь находится, я оставляю в единоличное пользование… Любе.
– А моя мама умерла давно, – сказала Шура, впервые за долгие годы вспомнив мать.
Утром она попрощалась с Эвелиной и не отказалась, когда та дала ей немного денег на дорогу.
– Я бы дала тебе больше, но у меня ничего нет, – сказала Эля, показывая пустой кошелёк.
– Зачем же ты отдаёшь последнее? – удивилась Шура.
– Деньги можно заработать, это ведь не главное в жизни, – улыбнулась Эвелина. – Удачи тебе, Саша, и пусть у тебя всё будет хорошо.
Ничего не ответив ей на это, Шура просто помахала девушке рукой.
***
– Хорош, нечего сказать, – покачал головой Алексей, разглядывая хмурого, помятого сына. – Всю ночь, что ли пил?
– А что тут ещё делать, бать? – пожал плечами Андрей, зачерпнул ковш воды и принялся крупными глотками пить живительную влагу. Потом вытер губы рукавом пахнувший потом рубашки: – Или ты забыл как сам тут заливался по-чёрному?
– Я-то помню, – сдвинул брови Алексей. – Странно, что ты, хоть и не забыл, как опустился я в то время, сам повторяешь мои ошибки. У тебя же семья, дочки растут. О них ты подумал?
– Я, может быть, только о них и думаю, – усмехнулся Андрей. – Бать, а ты пришёл мне морали читать?
– Нет. Я хочу домом распорядиться, – сказал Алексей, усаживаясь на стул. – Шуру дождёмся, тогда я и озвучу вам своё решение.
– Интересно послушать, – Андрей сел напротив и мутными, осоловелыми от пьянки глазами уставился на отца.
Алексей не выдержал этот взгляд и отвернулся. Он хотел сказать сыну, что поделит этот дом на четверых, потому что Соня категорически отказалась участвовать в общем дележе. А вот Любе это было просто необходимо. За те несколько дней, что он провёл вместе с ней у Анфисы, Алексей научился совсем другими глазами смотреть на девочку. И его очень радовало, что она больше никогда не будет бояться его. Разве мог он теперь обделить её, вычеркнуть из списка своих наследников? Конечно же, нет. Но вот как отнесутся к этому Андрей и Шура? Алексей специально приехал, чтобы поговорить с ними с глазу на глаз.
Скрипнула калитка и Алексей, увидев старшую дочь, даже приподнялся с места. Она выглядела ничуть не лучше Андрея, а тени, лежавшие под её глазами, ясно говорили о том, что она провела бурную ночь.
– Где ты была? – воскликнул Алексей, когда Шура переступила порог комнаты.
– А-а-а, и ты тут, – она, казалось, совсем не удивилась и не обрадовалась появлению отца, о приезде которого, конечно же, не знала. – Какая вам всем разница, где я была и что делала? Или ты тоже явился морали мне читать?
– Нет, батя приехал, чтобы решить вопрос с домом, – растянул губы в довольной улыбке Андрей. Теперь-то Шурка не рыпнется, против отца не попрёт. А значит, всё будет так, как хотел Андрей.
Алексей перевёл взгляд с дочери на сына и поднялся со стула:
– Сегодня вечером я уезжаю, – сказал он им. – И больше сюда никогда не вернусь. Но прежде чем уехать, я хочу распорядиться этим домом. И вы должны знать об этом. Так вот. Этот дом и всё что здесь находится, я оставляю в единоличное пользование… Любе.
Дом на отшибе -9 Когда добрался до окраины села, дом уже почти сгорел. Изнутри всё пылало и трещало, пламя лизало обугленные стены, а дым был ярко-черным. Люди столпились в стороне, держались на расстоянии, будто боялись подойти ближе.
— Кто-то видел её? — крикнул мужик с топором в руках.
— Она давно не выходила, — отозвалась женщина в платке. — Я её уже недели полторы не видела...
— Говорили, болела, — добавил кто-то. — Может, там осталась...
Петька сглотнул. Ему стало страшно.
— Господи помилуй, — пробормотала бабка с корзиной.
Пожарные приехали минут через десять. Старенькая машина, ржавая, скрипучая. Когда начали поливать остатки дома, всё шипело, дым валил ещё сильнее.
Кто-то сказал:
— Видать, сама подожгла. Или не она, а может кто-то поджег?
— Не просто так это, — сказал другой. — Такая не сгорит, если не пришёл её час…
И вдруг, в этой суматохе, Петька почувствовал, как по спине ползёт холод. Он смотрел на огонь и не мог отвести глаз. И почему-то в этот момент он подумал о Мишке. Не просто вспомнил — а будто услышал, как тот зовёт его.
Он повернулся, но кроме взрослых никого не было. Вдруг Петька увидел лицо Мишкиного отца. Он был задумчив. Петька хотел было подойти, но передумал.
***
Вечером бабушка была очень взволнована. Она металась по кухне, не находя себе места: то ставила чайник, то тут же снимала его, то перекладывала тряпку с места на место. Петя сидел за столом, делая вид, что читает, но поверх книги наблюдал за ней. Её нервозность передавалась и ему, хотя он пока не понимал, в чём дело.
Когда в сенях скрипнула дверь, бабушка вздрогнула, будто чего-то ждала. Вошёл дед — усталый, от него пахло дымом и сыростью. Бабушка тут же кинулась к нему:
— Ну что? Ну что там?
Дед молча повесил кепку, снял сапоги, тяжело опустился на табурет.
— Подожди … — выдохнул он, вытирая лоб рукавом. — Сядь.
Она не села. Стояла, замерев, прямо с чайником в руках. Петя не задавал вопросов, но он уже точно не читал. Он понимал, что происходит опять что-то странное.
Дед наконец заговорил, глядя в стол:
— Забрали Мишкиного отца.
— Что?! — ахнула бабушка. — За что?
— Говорят, кто-то из деревенских рассказал, будто Мишка из-за старухи в реку пошёл… Мол, порчей его охватила. И что теперь отец мстил — дом поджёг.
Бабушка схватилась за голову:
— Господи, да у них же и так горе... И он никогда бы… Ой, да что ж это творится…
— Народ языками чешет, — хмуро буркнул дед. — Никто ничего не видел, но уже всё знают. Пальцем тычут, шепчутся.
Бабушка ходила по кухне, будто и правда не знала, куда себя деть:
— Надо сходить к ним… Поддержать. Сказать, что мы — с ними… Что верим… Столько бед, боже...
— Погоди. Это ещё не всё, — перебил дед, не поднимая глаз.
Бабушка обернулась.
— Что ещё?
Дед понизил голос:
— В доме старухи останков не нашли. Ни тела, ни костей. Вообще ничего.
Петя вздрогнул.
— Как — не нашли? — прошептала бабушка. — Так может, она не дома была?
— Говорят, вроде как давно её никто не видел. Но куда ж она теперь подалась? У нее же никого…
Бабушка села. Лицо её побледнело. Она сложила руки на коленях, молчала. Потом тихо сказала:
— Господи… Это что же теперь происходит?
Но не договорила. Только посмотрела на деда настороженно. А Петя в этот момент понял: что бы там ни было, в деревне наступила темная полоса. И даже взрослым теперь страшно.
***
Июнь 1973.
Петька и Витька сидели у ручья, болтая ногами в воде. Вода была тёплая, мутная, но всё равно приятно щекотала им ступни. Они молчали уже с минуту, когда Петька вдруг сказал:
— Я всё не понимаю, как так… Ну сгорел дом — ладно. Но чтобы вот так сам по себе? Не верю. Но и не верю, что это Мишкин отец сделал. Не мог он.
Витька кивнул, ковыряя палкой в воде:
— Конечно, не он. Я это точно знаю.
Петька обернулся:
— Откуда знаешь?
— Знаю и всё.
— Нет, так не бывает, — нахмурился Петька. — Так только в книжках пишут. Или ты?
Витька засмеялся — коротко, нервно:
— Ну, не такой я герой, чтобы целый дом спалить. Уж прости. Но… — он замолчал на секунду, — Я тогда её ненавидел. Эту старуху.
Петька поднял голову.
— Ненавидел?
— Кто-то видел её? — крикнул мужик с топором в руках.
— Она давно не выходила, — отозвалась женщина в платке. — Я её уже недели полторы не видела...
— Говорили, болела, — добавил кто-то. — Может, там осталась...
Петька сглотнул. Ему стало страшно.
— Господи помилуй, — пробормотала бабка с корзиной.
Пожарные приехали минут через десять. Старенькая машина, ржавая, скрипучая. Когда начали поливать остатки дома, всё шипело, дым валил ещё сильнее.
Кто-то сказал:
— Видать, сама подожгла. Или не она, а может кто-то поджег?
— Не просто так это, — сказал другой. — Такая не сгорит, если не пришёл её час…
И вдруг, в этой суматохе, Петька почувствовал, как по спине ползёт холод. Он смотрел на огонь и не мог отвести глаз. И почему-то в этот момент он подумал о Мишке. Не просто вспомнил — а будто услышал, как тот зовёт его.
Он повернулся, но кроме взрослых никого не было. Вдруг Петька увидел лицо Мишкиного отца. Он был задумчив. Петька хотел было подойти, но передумал.
***
Вечером бабушка была очень взволнована. Она металась по кухне, не находя себе места: то ставила чайник, то тут же снимала его, то перекладывала тряпку с места на место. Петя сидел за столом, делая вид, что читает, но поверх книги наблюдал за ней. Её нервозность передавалась и ему, хотя он пока не понимал, в чём дело.
Когда в сенях скрипнула дверь, бабушка вздрогнула, будто чего-то ждала. Вошёл дед — усталый, от него пахло дымом и сыростью. Бабушка тут же кинулась к нему:
— Ну что? Ну что там?
Дед молча повесил кепку, снял сапоги, тяжело опустился на табурет.
— Подожди … — выдохнул он, вытирая лоб рукавом. — Сядь.
Она не села. Стояла, замерев, прямо с чайником в руках. Петя не задавал вопросов, но он уже точно не читал. Он понимал, что происходит опять что-то странное.
Дед наконец заговорил, глядя в стол:
— Забрали Мишкиного отца.
— Что?! — ахнула бабушка. — За что?
— Говорят, кто-то из деревенских рассказал, будто Мишка из-за старухи в реку пошёл… Мол, порчей его охватила. И что теперь отец мстил — дом поджёг.
Бабушка схватилась за голову:
— Господи, да у них же и так горе... И он никогда бы… Ой, да что ж это творится…
— Народ языками чешет, — хмуро буркнул дед. — Никто ничего не видел, но уже всё знают. Пальцем тычут, шепчутся.
Бабушка ходила по кухне, будто и правда не знала, куда себя деть:
— Надо сходить к ним… Поддержать. Сказать, что мы — с ними… Что верим… Столько бед, боже...
— Погоди. Это ещё не всё, — перебил дед, не поднимая глаз.
Бабушка обернулась.
— Что ещё?
Дед понизил голос:
— В доме старухи останков не нашли. Ни тела, ни костей. Вообще ничего.
Петя вздрогнул.
— Как — не нашли? — прошептала бабушка. — Так может, она не дома была?
— Говорят, вроде как давно её никто не видел. Но куда ж она теперь подалась? У нее же никого…
Бабушка села. Лицо её побледнело. Она сложила руки на коленях, молчала. Потом тихо сказала:
— Господи… Это что же теперь происходит?
Но не договорила. Только посмотрела на деда настороженно. А Петя в этот момент понял: что бы там ни было, в деревне наступила темная полоса. И даже взрослым теперь страшно.
***
Июнь 1973.
Петька и Витька сидели у ручья, болтая ногами в воде. Вода была тёплая, мутная, но всё равно приятно щекотала им ступни. Они молчали уже с минуту, когда Петька вдруг сказал:
— Я всё не понимаю, как так… Ну сгорел дом — ладно. Но чтобы вот так сам по себе? Не верю. Но и не верю, что это Мишкин отец сделал. Не мог он.
Витька кивнул, ковыряя палкой в воде:
— Конечно, не он. Я это точно знаю.
Петька обернулся:
— Откуда знаешь?
— Знаю и всё.
— Нет, так не бывает, — нахмурился Петька. — Так только в книжках пишут. Или ты?
Витька засмеялся — коротко, нервно:
— Ну, не такой я герой, чтобы целый дом спалить. Уж прости. Но… — он замолчал на секунду, — Я тогда её ненавидел. Эту старуху.
Петька поднял голову.
— Ненавидел?
— Угу, — кивнул Витька. — После Мишки… Я действительно мечтал ее убить. В отместку, чтобы ей тоже плохо было. Но дом ее я не спалил… Это я клянусь…
Он снова стал водить палкой по воде. Потом добавил, глядя не на Петьку, а куда-то в глубину леса:
— Просто я видел её в день пожара.
— Что? — Петька от удивления выпрямился.
— Утром. Она шла через поле, за колхозным сараем. С огромным тюком. Завёрнутым в мешковину. Даже не тюк — узел какой-то. Почти с неё ростом. Тащила, как будто знала, что дом сгорит. А может она вообще сама его и подожгла. Кто знает...
— И ты никому не сказал?
— А кому? — Витька пожал плечами. — Мамке скажи — перекрестится, скажет, чтоб не вздумал такие слова повторять. Отец бы ремнем отстегал. А брат… Ну ты сам Вовку знаешь.
Петька смотрел на него, не зная, что сказать. В груди как-то похолодело. Он вспомнил, как говорил дед: не нашли останков. И как бабушка побледнела. А теперь — Витька, с этим «тюком» и своей историей.
— Может, она вообще не человек была… — прошептал Петька.
Витька ничего не ответил.
***
Август 1972
Мишкиного отца отпустили. Придержали его в участке дней пять, допрашивали, как настоящего преступника. Но потом нашли свидетелей — оказалось, в день пожара он был в райцентре, возил что-то по работе, вернулся домой, когда уже все догорало. Всё сошлось. Вернулся в деревню уставший, похудевший, с серым лицом. Никто его больше не трогал, но смотрели по-разному: кто с сочувствием, кто с недоверием.
Все эти дни бабушка таскала еду Мишкиной матери. Варила суп, пекла пирожки, клала в плетёную корзинку и шла через всю деревню.
А в один день сказала:
— Петь, ты отнеси. Я не могу сегодня. Там всё есть, даже хлеб тёплый. Отнеси, хорошо?
Петька замялся. Он не хотел. Не потому, что ленился. А потому что боялся. Боялся встретиться с Мишкиной мамой. Посмотреть в глаза, которые уже никогда не увидят Мишку живым. Ему было стыдно — что вот он сейчас стоит, живой, дышит, а Мишка… Мишки нет. Никогда больше не будет.
С корзиной в руках он долго стоял у их калитки, переминался с ноги на ногу. Солнце било в макушку. Он всё никак не решался.
Но всё же зашел во двор, поднялся по ступенькам домика и тихо постучал. Один раз. Потом ещё. Дверь открылась не сразу.
На пороге стояла Мишкина мать. Распущенные косы спадали на плечи. Глаза опухшие и красные. Лицо, казалось, постарело. Она увидела Петьку и растерялась.
— Это... Бабушка передала, — пробормотал он, — Суп там и пирожки.
Женщина молча взяла корзину.
— Спасибо, — сказала, едва слышно. - Ты есть будешь?
Она взглянула на него — будто только в этот момент по-настоящему увидела перед собой мальчишку.
— Не знаю… Может.
Петька стоял, не зная, что делать. Потом вдруг — сам не понял, как — шагнул вперёд и обнял её. Крепко, как обнимают своих родных, не думая, можно ли ему это делать или не стоит.
Он уткнулся лбом ей в плечо и прошептал:
— Простите… Простите нас, что так с Мишкой вышло… Простите…
Он повторял это снова и снова. Голос дрожал, он уже начинал плакать, хоть и пытался сдержаться.
Мишкина мать сначала растерялась. Она стояла и не понимала, что же ей делать. Но потом что-то в ней дрогнуло — может, материнское, может, просто человеческое. Она обняла его в ответ — крепко, как сына. Провела рукой по его голове.
— Тихо… Тише, Петь… Всё… — шептала она. — Ты же ни в чём не виноват… Никто не виноват… Просто так вышло…
Они стояли так ещё какое-то время, а потом Петька убежал прочь. Ему все же было стыдно.
Август 1972
Это случилось под вечер. Петька сидел на кухне, крутил в руках вилку а еще смотрел, как бабушка возится с тестом. Он не знал, зачем пришёл сюда — есть он не хотел, но в комнате стало невыносимо одиноко.
И тут в дверь постучали.
Бабушка вышла в сени и приоткрыла дверь.
— Да? — её голос звучал настороженно.
— Милиция, — прозвучал грубый, усталый голос. — Можно пройти?
Петька услышал скрип половиц — в дом вошли двое. Один повыше, в сером мятом кителе, второй — молчаливый, чуть помоложе, с блокнотом в руках. Они просто огляделись, окинули взглядом кухню, как будто чего-то искали.
Он снова стал водить палкой по воде. Потом добавил, глядя не на Петьку, а куда-то в глубину леса:
— Просто я видел её в день пожара.
— Что? — Петька от удивления выпрямился.
— Утром. Она шла через поле, за колхозным сараем. С огромным тюком. Завёрнутым в мешковину. Даже не тюк — узел какой-то. Почти с неё ростом. Тащила, как будто знала, что дом сгорит. А может она вообще сама его и подожгла. Кто знает...
— И ты никому не сказал?
— А кому? — Витька пожал плечами. — Мамке скажи — перекрестится, скажет, чтоб не вздумал такие слова повторять. Отец бы ремнем отстегал. А брат… Ну ты сам Вовку знаешь.
Петька смотрел на него, не зная, что сказать. В груди как-то похолодело. Он вспомнил, как говорил дед: не нашли останков. И как бабушка побледнела. А теперь — Витька, с этим «тюком» и своей историей.
— Может, она вообще не человек была… — прошептал Петька.
Витька ничего не ответил.
***
Август 1972
Мишкиного отца отпустили. Придержали его в участке дней пять, допрашивали, как настоящего преступника. Но потом нашли свидетелей — оказалось, в день пожара он был в райцентре, возил что-то по работе, вернулся домой, когда уже все догорало. Всё сошлось. Вернулся в деревню уставший, похудевший, с серым лицом. Никто его больше не трогал, но смотрели по-разному: кто с сочувствием, кто с недоверием.
Все эти дни бабушка таскала еду Мишкиной матери. Варила суп, пекла пирожки, клала в плетёную корзинку и шла через всю деревню.
А в один день сказала:
— Петь, ты отнеси. Я не могу сегодня. Там всё есть, даже хлеб тёплый. Отнеси, хорошо?
Петька замялся. Он не хотел. Не потому, что ленился. А потому что боялся. Боялся встретиться с Мишкиной мамой. Посмотреть в глаза, которые уже никогда не увидят Мишку живым. Ему было стыдно — что вот он сейчас стоит, живой, дышит, а Мишка… Мишки нет. Никогда больше не будет.
С корзиной в руках он долго стоял у их калитки, переминался с ноги на ногу. Солнце било в макушку. Он всё никак не решался.
Но всё же зашел во двор, поднялся по ступенькам домика и тихо постучал. Один раз. Потом ещё. Дверь открылась не сразу.
На пороге стояла Мишкина мать. Распущенные косы спадали на плечи. Глаза опухшие и красные. Лицо, казалось, постарело. Она увидела Петьку и растерялась.
— Это... Бабушка передала, — пробормотал он, — Суп там и пирожки.
Женщина молча взяла корзину.
— Спасибо, — сказала, едва слышно. - Ты есть будешь?
Она взглянула на него — будто только в этот момент по-настоящему увидела перед собой мальчишку.
— Не знаю… Может.
Петька стоял, не зная, что делать. Потом вдруг — сам не понял, как — шагнул вперёд и обнял её. Крепко, как обнимают своих родных, не думая, можно ли ему это делать или не стоит.
Он уткнулся лбом ей в плечо и прошептал:
— Простите… Простите нас, что так с Мишкой вышло… Простите…
Он повторял это снова и снова. Голос дрожал, он уже начинал плакать, хоть и пытался сдержаться.
Мишкина мать сначала растерялась. Она стояла и не понимала, что же ей делать. Но потом что-то в ней дрогнуло — может, материнское, может, просто человеческое. Она обняла его в ответ — крепко, как сына. Провела рукой по его голове.
— Тихо… Тише, Петь… Всё… — шептала она. — Ты же ни в чём не виноват… Никто не виноват… Просто так вышло…
Они стояли так ещё какое-то время, а потом Петька убежал прочь. Ему все же было стыдно.
Август 1972
Это случилось под вечер. Петька сидел на кухне, крутил в руках вилку а еще смотрел, как бабушка возится с тестом. Он не знал, зачем пришёл сюда — есть он не хотел, но в комнате стало невыносимо одиноко.
И тут в дверь постучали.
Бабушка вышла в сени и приоткрыла дверь.
— Да? — её голос звучал настороженно.
— Милиция, — прозвучал грубый, усталый голос. — Можно пройти?
Петька услышал скрип половиц — в дом вошли двое. Один повыше, в сером мятом кителе, второй — молчаливый, чуть помоложе, с блокнотом в руках. Они просто огляделись, окинули взглядом кухню, как будто чего-то искали.