Судьбинушка - 9 Спокойно отодвинув сестру, Андрей прошёл в сени, потом бесцеремонно заглянул в каждую комнату:
– М-да... Хозяйка из тебя не очень. Развела грязищу. Самой-то не противно в таком свинарнике жить?
– А тебе какое дело до того, как я живу? – воскликнула Шура. – И с чего ты взял, что я соглашусь продать мой дом?
– Ну, во-первых, не «мой», а «наш», что-то я не припомню, чтобы тебе его кто-нибудь дарил, – отрезал Андрей. – А во-вторых, мне абсолютно наплевать, что ты там хочешь. Дом мы будем делить на троих: одна часть тебе, две – нам с Гришкой. Если что, покупатели уже нашлись. Мои знакомые хотят приобрести жильё для своих престарелых родителей. Я рассказал им, как тут хорошо, и через две недели они приедут смотреть дом. Я как чувствовал, что нужно приехать пораньше, но не думал, что тут всё так запущено. Раньше у нас всегда был порядок.
– А что ты хотел? – Шура вдруг почувствовала невероятную злость. – Раньше сколько нас здесь было? И ты, и Гришка, и Сонька, и мама, и отец. И все работали. А теперь осталась я одна! Что ты рассчитывал здесь увидеть? Дворец с фонтанами и павлинами?!
– Не дворец, конечно, но и не такое, – не повёлся на возмущённый крик сестры Андрей. – Кстати! С отцом я списывался, дом записан на него, но он сюда возвращаться не планирует и на деньги не претендует. Сонька тоже отказалась от дележа, у неё и без того сейчас всё в шоколаде. А нам свободная копейка не помешает, мы с Гришкой решили своё дело открыть, будем машины ремонтировать. Ты хоть в курсе, что он женился недавно?
- Откуда? - огрызнулась Шура. - Меня на свадьбу никто не приглашал.
Слушая брата, она лихорадочно соображала, что делать. Андрей, похоже, был настроен решительно, но Шура тоже не собиралась уступать ему и оставаться без дома. Что ж, для начала можно попытаться забрать себе большую часть имущества, по крайней мере, это будет справедливо.
– А почему это ты Любку со счетов сбрасываешь? – растянула ядовитую улыбку Шура, радуясь посетившей её мысли. – Она такая же Кошкина, как и мы, поэтому имеет право на свою долю.
– Такая же, да не такая же, – усмехнулся Андрей. – Или ты будешь делать вид, что не знаешь нашу занимательную семейную историю?
– Знаю, и что с того? – пожала плечами Шура. – Да, отцу Любка никто. Только это ничего не меняет. В любом случае, по матери она всем нам приходится сестрой. Так что не надо мне тут рассказывать о том, что она ни на что не имеет права. Если отцу и Соньке дом не нужен, значит, давайте делить его на четверых. Чтобы всё по-честному.
– Тебя ли я слышу, честная наша? – рассмеялся Андрей.
– А ты не скалься! – воскликнула Шура. – Ну, говори! Сколько хочешь взять за него? Я, может быть, выкуплю у вас ваши с Гришкой доли. Мне-то жить где-то надо? Или я должна пойти на улицу?
– Ой, вот только не надо разыгрывать передо мной трагедию! – махнул на неё рукой брат. – Можно подумать, я выгоняю тебя, такую бедную и несчастную, на улицу с малыми детьми. Одна ведь живёшь, даже без мужа. А у нас с Гришкой семьи. Их кормить надо. Его Лариска на сносях. У нас с Валюхой уже двое девок подрастает. Думаешь, мне легко выкручиваться? А ты тут живёшь как барыня. Одна в такой усадьбе.
Андрей миролюбиво улыбнулся:
– Шурка, ну, в самом деле! Ты же не справляешься с таким подворьем. Вон как травищей всё заросло. Жирноват кусок для твоего рта, сестрёнка, так и подавиться можно.
– Я тебе сказала, что никуда отсюда не уйду, – топнула ногой Шура. – Так что давай от ворот поворот своим покупателям, ничего я им продавать не буду. И больше не начинай со мной эти разговоры. Просто так я тебе ничего не отдам, даже не мечтай. Вызовем оценщика, определим стоимость дома, и мы с Любой выплатим вам вашу часть.
Андрей поморщился. Он рассчитывал совсем не на это. Они с младшим братом уже всё посчитали и решили, что Люба в общем дележе участвовать не должна.

– В любом случае дом принадлежит отцу, – сказал Андрей, не показывая сестре своего смущения. – Я позвоню ему и узнаю, кого он хочет видеть в наследниках, а кого нет. А пока что приготовь мне что-нибудь поесть. В конце концов, я с дороги и очень голоден. Поем и лягу спать. Надеюсь, к тебе никакие хахали не ходят? Не хочу, чтобы мне помешали выспаться.
Шура словно не слышала брата. Она думала о том, как ей теперь выкручиваться из этого положения.
– Эй, алло! – Андрей тронул её за плечо. – Ты тут? Есть, говорю, хочу!
– Забыл что ли, где кухня находится? – вскипела Шура. – Иди, что найдёшь то и ешь. Я гостей не ждала, разносолы не готовила. И к плите становиться не собираюсь. Сам как-нибудь справишься. А у меня и других дел хватает.
Андрей пожал плечами, но с сестрой спорить не стал.
Очень скоро по дому поплыли ароматы жарящейся на сале яичницы и Шура, взбешённая собственным бессилием, чтобы хоть как-то успокоиться, выскочила во двор.
– Паразит! Явился, не запылился, – злилась она на брата. – Ненавижу гада. Дом он захотел! Накося выкуси! Ничего не получишь! Да лучше пусть он сгорит, чем я вам его отдам. Припёрся, как будто тут ему рады!
Злость душила Шуру, и она ничего не могла с собой поделать. Ослеплённая яростью, она металась по двору и не сразу заметила, как возле калитки остановилась чья-то машина. Только услышав сигнал, она вздрогнула, повернула голову и тут же узнала мерседес Никиты.
– М-м-м, – простонала вконец расстроенная Шура. – Только этого мне не хватало!
Вытерев рукавом вспотевшее раскрасневшееся лицо и убрав со лба прилипшие к нему пряди волос, Шура вышла к новому гостю и виновато улыбнулась ему:
– Здравствуйте, Никита. Как у вас так получается, всегда заставать меня в самом неприглядном виде?
Никита рассмеялся её наивной женской непосредственности:
– Честное слово, Саша, я не нарочно! Но в своё оправдание хочу сказать, что вы всегда выглядите прекрасно. Даже не сомневайтесь в этом.
– Спасибо, – с лёгким вздохом сказала Шура. – У вас что-то случилось? Простите, в дом не приглашаю...
– Нет-нет, не нужно, – торопливо проговорил Никита. – Я, собственно говоря, заехал, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту. Мама всё мне рассказала и Илюшка от вас просто в восторге. Александра, примите от меня этот небольшой презент. Надеюсь, вам понравится.
Никита достал с заднего сиденья машины два пакета. В одном Шура увидела бутылку хорошего вина, конфеты и фрукты. А во втором, совсем маленьком по размеру – коробочку импортных духов, о которых она даже не мечтала.
– Ой, Никита, – растроганная и очень довольная подарком Шура прижала ладонь к щеке: – Зачем вы, не нужно было! Я же от чистого сердца...
– Я тоже, – улыбнулся Никита. – Сашенька, вы же не захотите обидеть меня отказом и примете мой подарок?
– Да! – в восторженном порыве Шура бросилась к нему на шею и поцеловала в щёку. Но тут же отступила назад и стыдливо опустила глаза: – Простите, я не должна была так делать. Но мне никто и никогда не дарил подарков. А это, оказывается, так приятно...
Шура вздохнула. Ей было досадно, что из-за явившегося к ней Андрея она вынуждена как школьница стоять с Никитой на улице. А ведь можно было пригласить его в дом и там хорошо провести с ним время. В конце концов, они оба взрослые люди и, к тому же, совершенно свободные. Тогда ей было бы легче влюбить его в себя. Мужчины такие глупые и всегда ведутся на одно и то же.
Никита уловил её вздох, но расценил его по-своему:
– Сашенька, простите, вы чем-то расстроены? Кто посмел вас обидеть? У вас такие грустные глаза... Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
Она снова вздохнула и покачала головой:
– Нет, никто помочь мне не может. Просто я, как говорится, невезучая. Что можно с этим сделать? Хотела семью и детей, но муж меня бросил. Впрочем, он и мужем-то мне не был. Так, одно название. Я, дурочка доверчивая, сама приняла его, за свою наивность и поплатилась. И вот теперь, только начала привыкать к тому, что женское счастье не для меня, как приехал брат и хочет выгнать меня из дома. А мне жить негде...
– Как это, выгнать? – нахмурился Никита. – Какое он имеет на это право?

– Самое банальное. У нас была многодетная семья и у всех по закону есть доля в нашем общем доме. Никого не волнует то, что все разъехались, а я осталась здесь одна и уже несколько лет ухаживаю за всем подворьем. Выживаю, как могу. Без помощи, без денег, без поддержки.
Шура с тоской посмотрела на плывущие по небу облака:
– Уеду я отсюда, Никита. Может быть, где-нибудь найдётся и для меня уголок, где я наконец-то обрету своё счастье. Конечно, судиться с родней я не стану. Пусть забирают себе, что хотят. У меня совесть другая. Я не могу так поступать с ними, как они поступают со мной.
В глазах Шуры блеснули слёзы и Никита смутился. Ему стало очень жаль эту красивую, но такую одинокую и несчастную девушку.
– Сашенька, хотите, я поговорю с вашим братом? – спросил он.
– Не надо, – махнула рукой Шура. – Всё равно уже ничего не изменить. А вам спасибо большое за подарок и внимание. Мне очень приятно, поверьте. Простите, Никита, я пойду. А то ещё расплачусь при вас. Так тяжело на душе, что я просто не могу…
Кивнув ему на прощание, Шура повернулась и скрылась за калиткой. Внутреннее женское чутьё заставило её уйти именно в этот момент, ведь Никита, такой добрый и благородный, будет считать себя виноватым в том, что не смог помочь ей. Пусть думает, что она очень страдает. Так даже лучше, чем если бы они с ним переспали. Теперь он точно никуда не денется от неё и очень скоро обязательно вернётся.
***
В дом Шура заходить не стала, потому что совсем не хотела видеть Андрея. Она села за стол на веранде и принялась думать, как же ей перехитрить брата. Полагаться во всём на Никиту Шура не собиралась. В конце концов, она привыкла всё решать сама, в том числе принимать чью-то помощь или нет.
Поставив локти на стол и задумчиво покусывая костяшку согнутого указательного пальца, Шура перебирала все подходящие варианты решения своей проблемы. Наконец её взгляд посветлел. Теперь она знала, что делать и нисколько не сомневалась в своём успехе.
***
Валентина Ивановна вошла в класс и быстро нашла глазами Любу.
– Кошкина, к директору! – громко сказала она. – Живо!
Люба переглянулась с Катей, однако безропотно поднялась из-за парты и направилась к двери. Катя хотела было пойти с ней, но учительница резким окриком одёрнула её:
– Семёнова! Сядь на место! Кошкина и без тебя найдёт дорогу! А ты лучше повтори параграф, сейчас пойдёшь отвечать к доске!
Катя проводила подругу виноватым взглядом. Она уже поняла, что Любе ничего хорошего ждать не приходится, и оказалась права.
Едва директор увидел перед собой девушку, как приподнял брови, делая довольное и даже добродушное лицо:
– Неужели? Кого я вижу?! К нам явилась Любовь Алексеевна Кошкина, собственной персоной! С чего это такая честь?
– Вы же сами вызвали меня, – проговорила Люба, ещё не понимая, к чему клонит директор.
– Я имею в виду не мой кабинет, – усмехнулся он в ответ. – Я говорю о школе в целом. Позвольте вам напомнить, дорогая Любовь Алексеевна, что в этом году ваш класс ждут экзамены, к которым я вас не допускаю по причине многочисленных пропусков без уважительной причины. Более того я уже готовлю документы на ваше отчисление, поскольку ваши знания не соответствуют нашей программе.
– Но, Лев Валерьянович, у меня же была уважительная причина! – воскликнула Люба. – Моя бабушка лежала в больнице после серьёзного приступа. Ей даже делали операцию. Как я могла оставить её одну? Она нуждалась в уходе!
– Во-о-от! – Гусев растянул губы в надменной улыбке. – Мы подошли к самому главному. Поскольку вы, Любовь Алексеевна, являетесь несовершеннолетней, а ваша бабушка, по своей сути, недееспособной, я сообщил об этом в соответствующие органы. Поэтому, будьте готовы в скором времени продолжить ваше обучение в специализированном образовательном учреждении, которое в простонародье все называют детским домом.
Люба широко распахнула глаза. Она ожидала от директора любой подлости, кроме этой. Чувствуя, как у неё перехватывает внезапно пересохшее горло, Люба проговорила:

– Почему моя бабушка недееспособная? Она просто болеет, как все пожилые люди. Вот и всё! А ещё у меня есть отец, два брата и две сестры. Они все взрослые и никогда не допустят, чтобы вы отдали меня в детский дом.
– Вы уже много лет проживаете с бабушкой и об этом знают все! – отрезал директор. – У меня есть сколько угодно свидетелей, которые готовы подтвердить, что ваш отец и остальные родственники не принимают в вашем воспитании никакого участия. К чему это приводит, мы все видим. Ваша неуспеваемость и вечные пропуски – прекрасное доказательство моим словам. Так что, как говорится, сушите сухари, милочка!
– Вы… Вы!!! – воскликнула Люба. – Вы бессовестный, бессердечный человек!
– Да что вы говорите! – рассмеялся Гусев. – Я просто хочу позаботиться о вас и делаю всё по закону. Однажды вы скажете мне за это спасибо.
– Не скажу! – воскликнула Люба. – И никогда вас не прощу!!!
– А мне плевать на твоё прощение! – Гусев откинулся на стуле и ослабил душивший его галстук. Но вдруг резко встал, уронив скрипнувший стул. Люба вздрогнула, но не отшатнулась, когда он подошёл к ней и, сузив глаза, наклонился к её лицу: – Я и сам никогда никого не прощаю. Ты могла бы и запомнить это, Кошкина! Я ведь предупреждал тебя об этом…
– Мне тоже плевать на вас! – вскинула голову Люба и, набрав полный рот слюны, плюнула директору прямо в лицо.

Напомнило https://vk.com/video356522444_456239258

Судьбинушка - 10 Анфиса развешивала во дворе бельё, когда увидела перед собой взволнованную Шуру.
– Что такое? Что с тобой? – пожилая женщина уронила простынь в таз, выпрямилась и с тревогой всмотрелась в лицо внучки.
– Ой, бабушка, произошло такое, что я и описать не могу, – запричитала Шура, забыв даже поздороваться со старушкой. – Я не знаю, что мне делать, и если ты не поможешь мне, просто пропаду.
– Пойдём в дом, там поговорим, – сказала Анфиса и, оставив таз с бельём во дворе, направилась к крыльцу.
Шура поплелась за ней, старательно выдавливая из себя слёзы. Бабушка должна видеть, что она очень расстроенная, тогда будет легче убедить её сделать то, что Шура задумала. Анфиса же терялась в догадках, не понимая, что могло произойти с её внучкой.
Поставив на плиту чайник, старушка выложила на тарелку печенье и подвинула угощение Шуре, но та даже не прикоснулась к нему.
– Я не чаи пришла распивать, бабушка, – заявила Шура, делая вид, что вытирает слёзы. – У меня вообще в последнее время нет никакого аппетита. А знаешь почему? Потому что мне его испортил Андрей.
– Как это может быть? – не поняла Анфиса. – Он же давным-давно уехал. Последний раз я видела его на похоронах Дашутки, и знаю, что он не собирался здесь задерживаться.
– Бабушка, он требует, чтобы я продала наш дом и хочет забрать все деньги, – всхлипнула Шура. – Ему всё равно, что мне некуда идти. Понимаешь? Разве родной брат может так поступить со своей сестрой?
– Он звонил тебе? – нахмурилась Анфиса.
– Нет, Андрей сейчас здесь. Он специально приехал, чтобы выставить меня на улицу. Что мне делать, бабушка? – Шура закрыла лицо ладонями и горько заплакала. – Скажи мне, почему я такая несчастная?!
У Анфисы сжалось сердце.
– Не говори так, девочка. У тебя все будет хорошо! Всё наладится, вот увидишь!
– Нет! – покачала головой Шура. – Не будет! Потому что я теперь бездомная!
– Шурочка, – Анфиса накрыла морщинистой ладонью руку Шуры и слегка пожала её. – Переезжай к нам с Любашей. Место тебе найдётся. Как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде. Что уж теперь...
– Место? – воскликнула Шура. – То есть просто кровать? Или раскладушку мне выделишь?
– Шурочка, – Анфисе было искренне жаль внучку. – Что ты такое говоришь? Переезжай и тут уже разберёмся, кто и где разместится.
– Но я не хочу менять шило на мыло! – Шура брезгливо отдёрнула руку, не желая, чтобы бабушка прикасалась к ней. – Что наша Заря, что твоя Касьяновка – всё едино. Дыра, забытая Богом! Но в Заре у меня, хотя бы, есть работа и дом большой. А тут? Почему я должна жить в твоей халупе? Что я буду тут делать?
Анфиса развела руками:
– Я больше ничего не могу предложить тебе, – сказала она плачущей внучке.
– Можешь! – горячо заговорила Шура. – Ещё как можешь! Я всё придумала! Давай мы продадим твой дом, и эти деньги отдадим Андрею, пусть подавится ими. А вы с Любой переедете жить ко мне. Места там всем хватит. Ты можешь поселиться во дворе, где жил в последнее время отец. А мы с Любой останемся в доме. Или, если хочешь, пусть она тоже живёт с тобой.
Анфиса задумчиво посмотрела в окно и покачала головой:
– Прости, Шура, но на это я не соглашусь. Если хочешь, перебирайся к нам, а в Зарю я не поеду. Чувствую, что долго я уже не проживу, сколько мне той жизни осталось? Но умереть хочу здесь, и на кладбище лежать рядом с отцом и матерью. Ты только не сердись...
– Бабушка, ты не понимаешь, – снова заговорила Шура. – Я нигде не смогу найти столько денег, сколько требует от меня Андрей. А суммы от продажи твоего дома на это вполне хватит. Можно отдать его кому-нибудь подешевле. Сама же говоришь, что тебе помирать скоро. Так какая тебе разница, что с твоей хатой потом будет. С собой ты её не заберёшь. Подумай сама. Мы с Любой о тебе позаботимся. Я обещаю. Ну, бабушка, сделай ты хоть одно доброе дело за свою жизнь! Мать всегда говорила, что ты зря небо коптишь. Докажи, что это не так...
Губы Анфисы дрогнули от обиды, но она сдержалась и, немного помолчав, спокойно ответила внучке:

– Это одному Богу известно, кто зря коптит небо, а кто нет. Прости, Шура, но дом свой я продавать не буду. Оставлю его Любаше. Я уже и завещание написала. У девчонки ведь ни за душой, не перед ней ничего нет. А так, по крайней мере, будет хоть какая-то крыша над головой. Да и не поедет она в твою Зарю, не любит она её и жить в твоём доме не сможет. Зачем же я буду мучить девочку?
– Её, значит, жалеешь, а на меня тебе наплевать?! – вспыхнула Шура. Она уже поняла, что разговаривать с Анфисой бесполезно. Упрямая старуха никогда ни у кого не шла на поводу. И если что-то решила, никто не мог убедить её в обратном.
– Шура, успокойся, – попросила Анфиса, невольно поднося руку к сердцу и потирая его.
Но Шура не собиралась сдерживаться.
– Как я могу успокоиться, если мои родственнички поступают со мной, как гады? А? Что за сердце хватаешься? Разжалобить меня хочешь? Ага! Сейчас! За что вы все меня ненавидите? Что я вам сделала плохого? Отец и родная сестра даже не вспоминают обо мне! Братья гонят из дома! А ты вцепилась в свою халупу, как будто это дворец какой-то! Любке ты его отписала? Думаешь, она будет благодарна за этот сарай? Да плевать ей на тебя с большой колокольни. Она, как только получит аттестат, сразу же махнёт хвостом и свинтит в город. А ты загнёшься тут одна вместе со своим вонючим домом!
Шура запыхалась и замолчала, чтобы перевести дыхание. А потом снова сорвалась на крик:
– Я пожалела тебя, поэтому и предложила переехать ко мне. Только ты, вместо благодарности, воткнула мне нож в спину. Подумай сама, хорошо ты поступаешь с родной внучкой? Кому ты ещё нужна, скажи? Любке? Ага! Как же! А я бы за тобой ухаживала! Жила бы ты спокойно, как у Христа за пазухой! Что, думаешь, я слишком дорого за это запросила? Так извини, у меня другого выхода нет. И вообще, я не Андрей, я тебя не выгоняю. Наоборот, хочу предложить лучшие условия. А ты как собака на сене, сама не гам и другим не дам!
– Шура, опомнись! – проговорила Анфиса. – Что такое ты говоришь?
– Что слышишь! – выкрикнула Шура. – Как там мать тебе говорила? Помрёшь, приходи, мы тебя похороним? Так вот! Ко мне можешь не приходить. Я палец о палец не ударю, чтобы хоть как-то тебе помочь. И на похороны твои не приду! Была у тебя внучка Шура, а теперь её нет! Но ничего! Вы меня ещё узнаете! Пропадите вы все пропадом! Ух, как я вас всех ненавижу!
Она толкнула стол, чтобы выйти, и тарелка с печеньем соскользнула на пол, разлетевшись на осколки. Шура наступила на хрустнувшее под ногой печенье, вдавила его в пол и ушла, бросив на Анфису тяжёлый, злобный взгляд.
Старушка вздохнула и скорбно сложила руки на коленях, тихо проговорив вслед ушедшей внучке:
– Ох, Шура, Шура… Как ты сама будешь жить, я не знаю. А вот, кто будет рядом с тобой, горькими слезами умоется. Спаси и сохрани, Господи, от неё всех добрых людей…
***
– Ах ты, зараза! – скривившись от отвращения, Гусев достал платок из кармана и принялся вытирать лицо.
Но когда Люба повернулась, чтобы уйти, схватил её за шею и удержал, впиваясь ногтями в нежную кожу девочки: — Бесстыжая... Да я тебя за это размажу... Нахалка малолетняя... Готовься! Завтра же вылетишь отсюда! Пошла вон!
Директор толкнул Любу с такой силой, что она с трудом удержалась на ногах. А едва девочка скрылась за дверью, вернулся к своему столу и протянул руку к телефону. Но потом помедлил. Нельзя разговаривать с начальством в таком состоянии. Надо немного успокоиться. Но ведь какая дрянь эта Кошкина. Недаром Анжелочка так сильно её ненавидит. Вот дочка у него – золото. Вся в отца. А красивая какая... Летом обязательно нужно свозить её на море, пусть отдохнёт от учёбы и экзаменов.
Мысли о дочери помогли Гусеву расслабиться, и он всё-таки набрал знакомый номер:

– Маргарита Наумовна?! Здравствуйте! Вас беспокоит Гусев Лев Валерьянович. Да-да! Узнали? Мне очень, очень приятно! Маргарита Наумовна, я хочу посоветоваться с вами по поводу одной девочки. Да, ученица нашей школы. Её зовут Любовь Кошкина. Понимаете, в чём дело, девочка находится в том возрасте, который принято считать очень ранимым. Она подросток и сейчас осталась без надзора взрослых. Мать девочки давно умерла, отец, насколько я понимаю, бросил свою семью. Люба сейчас живёт с престарелой бабушкой, которая тоже нуждается в серьёзном уходе. Она просто не в состоянии следить за своей внучкой. И меня это очень беспокоит. В последнее время у Любы очень много пропусков и учителя жалуются, что она серьёзно отстала от программы. Давайте поможем Любе вместе. Потом она сама скажет нам спасибо.
Гусев замолчал, внимательно слушая, что говорит ему начальство. Потом закивал головой, как будто Маргарита Наумовна могла его видеть:
– Да-да, у меня тоже есть дочь одного с Любой возраста, и я прекрасно знаю, о чём говорю. Девочки – подруги и у меня просто сердце кровью обливается, когда я вижу несчастную, вечно голодную Любу. Я бы ни за что не стал беспокоить вас, но мне очень жаль эту семью. Мы можем посодействовать в том, чтобы до совершеннолетия Люба обучалась в каком-нибудь интернате? А бабушку можно определить в дом престарелых и инвалидов. Поверьте, так будет лучше для всех. Мы ведь с вами знаем, что такое наркомания, пьянство и детская половая распущенность. Стыдно говорить об этом, но я уже не раз замечал, как от Любы пахнет алкоголем. Понимаете, что происходит? Девочка, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, выпивает и проводит время на улице неизвестно с кем. Последствия всего этого вполне очевидны: ранняя беременность, употребление запрещённых веществ, тюрьма. Я ни за что себе не прощу, если мы не убережём Любу от этой беды. Девочка такая хорошая, добрая, отзывчивая, и очень наивная. Пожалуйста, Маргарита Наумова, примите все меры, какие только можно. Назначьте проверку, посмотрите, в каких условиях проживает девочка. Мы в школе тоже проведём комиссию, составим все необходимые акты и документы.
Гусев снова стал внимательно слушать, потом опять закивал и расплылся в довольной улыбке:
– Конечно-конечно, я всё вам передам. Спасибо, Маргарита Наумовна. Я нисколько не сомневался в вашей доброте. Да-да, и вам всего доброго. Буду ждать вашего решения...
Положив трубку, Гусев тихонько рассмеялся и потёр руки:
– Ну, вот и всё, Кошкина. Вот и всё, маленькая зараза. Теперь плюйся, змеюка, сколько хочешь... А я посмотрю. И ой-ой, как посмеюсь над тобой... Вместе с Анжелой.
***
Люба вернулась в класс и села на своё место. Катя, поняв по лицу, что в кабинете директора произошло что-то очень неприятное, тут же наклонилась к ней:
– Зачем Лев тебя вызывал?
Губы Любаши дрогнули:
– Кать, я всю жизнь буду ненавидеть таких как он и Владлен.
– Какой Владлен? – не поняла Катя.
– Не важно… Просто ещё одна гадина…
– Кошкина! Выгоню!
Резкий окрик учительницы заставил Любашу замолчать. Она открыла учебник и уже не поднимала глаз до самого конца урока. Но думала она совсем не над темой, которую изучал весь класс. Она не знала, как ей спастись от новой напасти.
Может быть, поехать в город и попытаться разыскать Стаса? Он друг её отца и должен ей помочь. Хотя… Во время их той встречи он вполне чётко дал понять, что не собирается постоянно опекать её. Люба хорошо запомнила его слова:
– Видеться больше с тобой мы не будем. Тем более что мы теперь в расчёте. Всё, бывай, Люба-Любовь...
Нет, к Стасу она не поедет. Надо придумать что-то другое. Но что?! Эх, была бы тут Соня… Люба подавила тяжёлый вздох и вдруг вздрогнула: а Шура! Есть же ещё Шура! Она обязательно ей поможет. Любаша чуть не засмеялась. Ну конечно! Надо просто поговорить с Шурой и тогда всё решится.
***
Шура вернулась домой, красная от злости и сразу же наткнулась на Андрея, который, лёжа на диване, курил и потягивал пиво.
– Где ты шлялась?! – спросил он у сестры. – Дома шаром покати, в холодильнике мышь повесилась! Жрать нечего, а ты ходишь где-то.

– Пиво купил? – нахмурилась Шура. – Мог бы и продуктов купить. Или ты думал, что я тебя за свой счёт кормить буду? Обойдёшься! И не кури здесь! Фу, провонял всё вокруг! Тошнит даже…
Андрей взял бутылку с недопитым пивом и, подняв её, перевернул, выливая пенистый напиток прямо на пол:
– А мне нравится, – усмехнулся он. – И запомни, сестрёнка. Я всегда отношусь к людям точно так, как они относятся ко мне. Пока ты фыркаешь и ничего не делаешь для меня, можешь не ждать чего-то хорошего. Я сказал, ты услышала.
Шура презрительно взглянула на брата и вышла из комнаты, даже не подумав вытереть растёкшуюся по полу лужу.
***
Любаша прибежала домой и увидела, как бабушка собирает с пола осколки разбитой тарелки.
– Ой, ба! Ты не поранилась? Присядь, я сама всё уберу!
Анфиса покорно села на стул. Но Люба, бросив на неё внимательный взгляд, заметила, что с бабушкой что-то не так.
– Бабуль, ты плохо себя чувствуешь? – забеспокоилась она.
– Нет-нет, всё в порядке, – ответила ей Анфиса, – просто приходила Шура…
– Да? – расстроилась Люба. – Как жаль, что я её не застала. Мне очень нужно с ней поговорить. А зачем она приходила?
– Сказала, что приехал Андрей.
– Ой, так это же хорошо! – обрадовалась Люба. – Бабушка, директор школы сказал, что отдаст меня в детский дом, потому что я живу с тобой, а ты уже старенькая. Я не знаю, почему нам нельзя жить только вдвоём, но он так сказал и теперь к нам кто-то должен приехать с проверкой. Я хочу поговорить с Шурой, пусть она скажет, что тоже живёт с нами. Андрей все подтвердит. Тогда нас все оставят в покое.
– Ох, Люба… Боюсь, что Шура может нам отказать, – вздохнула Анфиса и рассказала, зачем к ней приходила старшая внучка.
Выслушав бабушку, Любаша задумалась, а потом сказала:
– Я всё-таки съезжу к ней и поговорю, – решила она.
***
К удивлению Анфисы не только Шура, но и Андрей встретили младшую сестру с радостью и обещали помочь ей.
– Ну ладно, Шура, – задумчиво сказала старушка. – Она надеется, что я для неё продам свой дом. Если она поможет тебе, я так и сделаю. А вот Андрей меня удивил. Не ожидала я, честное слово не ожидала.
– Бабушка, видишь, как хорошо всё складывается, – обняла её Любаша. – Мы скажем комиссии, что я живу в Заре, а за тобой просто присматриваю вместе с сестрой.
– Думаешь, они поверят? – с сомнением покачала головой Анфиса.
– А как же! – улыбнулась девочка. – Да не переживай ты так, ба! Всё будет хорошо!
***
Комиссия приехала без предупреждения и, осмотрев бедное, но чистое жилище Анфисы, потребовала, чтобы девочка показала им свой дом в Заре.
– Хорошо, – согласилась Люба и села в машину с двумя женщинами и водителем. Остальные представители опеки заняли места в другой машине.
До Зари они доехали очень быстро, и Люба гостеприимно распахнула дверь в дом, приглашая своих строгих гостей войти. Но три женщины и двое мужчин остановились на пороге, сморщив носы от невероятной вони. Всюду было грязно, натоптано и накурено. Пьяный Андрей лежал на диване перед телевизором, а Шура, стоя над ним, кричала, что он ведёт себя как свинья.
– Я только утром навела всюду порядок! – ругалась на брата Шура. – Любка должна приехать, не знаешь, что ли? Когда ты успел всё это натворить? Я же только на пять минут вышла в магазин!!!
– Это и есть ваш дом и благополучные брат и сестра? – спросила Любу главная из приезжих.
– Да, – пробормотала Люба, чувствуя, как заливается краской стыда.
– Мне все ясно, товарищи, – проговорила женщина и направилась к выходу. Остальные потянулись за ней, не обращая внимания на выбежавшую вслед за ними Шуру.
***
Узнав о дне заседания комиссии, Гусев довольно потёр руки. Он заранее подготовил речь и выступил с ней перед всеми участниками, с особенным торжеством поглядывая на Любу. Учителя все как один поддержали директора, боясь его гнева, и Люба поняла, что участь её решена.
– Уважаемые члены комиссии, по заключению, которое мы получили… – начала заключительную речь Маргарита Наумовна, поднявшись со своего места, но остановилась на полуслове, увидев, как скрипнувшая дверь отворилась и на пороге появился незнакомый мужчина.

– Простите, вы кто? – спросила его председатель комиссии.
– Я отец Любы, – ответил тот. – И имею право присутствовать на этом заседании.
– Ой, папочка! – ахнула девочка и бросилась в объятия своего отца

Дом на отшибе - 6 Июнь 1973.
Грохот стоял над деревней такой, что звенело в ушах. Петька выскочил из дома, не надев даже ветровку. Ему было волнительно и беспокойно. Он побежал по улице мимо чужих участков, чувствуя, как в груди растёт тревога, будто он уже знал, что увидит.
У поворота он встретил Витьку — тот шёл быстро, с напряжённым лицом. Рядом, чуть позади, шагал Вовка, засунув руки в карманы. Он выглядел как всегда: вроде бы равнодушно, но в глазах было любопытство.
— Вы тоже слышали? — спросил Петька.
— Слышали. Идём. — Витька не стал тормозить, только кивнул вперёд.
Они дошли до конца деревни, туда, где раньше стоял тот самый дом. Дом, о котором теперь никто не говорил. Теперь там было только пепелище, под грудой сгоревших деревянных панелей стоял фундамент – и всё. Остатки обугленных досок и валявшиеся кое-где кирпичи разгребал огромный, рычащий экскаватор, который, будто исполинский зверь, сгребал всё это в кучу. Гусеницы оставляли глубокие вмятины в земле, ковш скрежетал по обломкам.
Петька застыл. Всё это место — старый забор, узкая тропинка, косая крыша — исчезло еще в том году. Но сегодня его стирали с лица земли окончательно.
— И что тут теперь будет? — тихо спросил он, едва поворачивая голову.
Витька пожал плечами. А Вовка посмотрел на всё это сверху вниз, будто пытался проверить, не осталась ли ещё какая-то зловещая щель, из которой может вылезти нечисть.
— Ничего, — сказал он. — Надеюсь, что ничего здесь уже и не будет.
Экскаватор рычал. Петька смотрел на пепелище — и чувствовал, как в груди тянет холодом. Вроде бы всё закончилось, как заканчивается все. Но облегчение так и не наступало.
***
Июль 1972.
Они шли молча. Медленно, будто оттягивали момент, когда действительно придется действовать по плану. Ни Петька, ни Витька не пытались подшучивать друг над другом — не до того было.
Вскоре они уже стояли у покосившейся калитки. Когда Петька дотронулся до нее, она предательски скрипнула.
Дом стоял и будто злобно пялился на них.
Витька сглотнул.
— Может, не надо?..
— Надо, — сказал Петька. Он чувствовал, как колотится сердце. Но отступать было нельзя.
Он поднял руку и постучал. Раз. Два. Три.
— Здравствуйте! Пожалуйста, откройте! Нам нужно поговорить… — голос дрожал. — Мы не со зла! Мы просто… Мы просим. Пожалуйста…
Тишина.
Они ждали. Потом Витька тоже постучал, уже громче, смелее.
— Бабушка! Откройте!
Но никто не открыл.
— Может, её нет? — шепнул Витька.
— А может, она не хочет нас видеть.
Петька шагнул к окну и встал на носки. Глянул внутрь. Стекло мутное, грязное, почти ничего не видно… Только силуэты: стул, стол, полка… Всё будто в пыли. Пусто.
Он потянулся к ручке двери. Она поддалась.
— Открыто, — выдохнул Петя.
Они переглянулись. И вошли.
Внутри пахло сырым деревом, плесенью и чем-то еще, но тоже неприятным. Свет пробивался сквозь окна еле-еле. В доме было не убрано: на полу пыль, в углу — старые тряпки, какой-то засохший пучок трав на верёвке.
Никого.
Они медленно прошли по комнатам. Мебель старая, еще довоенная. Вещи разбросаны, как будто хозяйка не убиралась вечность.
— Тут никого нет… — прошептал Витька. — Смотри, как будто давно нет.
Петька стоял в центре комнаты, сжимая пальцы. Всё это казалось неправильным. Словно вот-вот бабка явится и сделает с ними что-то ужасное. Ему стало страшно.
Они вышли. Остановились у крыльца.
— Завтра ещё раз попробуем? — спросил Витька.
Петька кивнул.
— Попробуем.
Сдаваться они не собирались.
Июль 1972
Утро было ясным, звонким, с лёгким ветерком, как будто само небо решило, что этот день будет особенным. Петька шёл по знакомой тропинке к дому Мишки с книгой под мышкой, как делал это уже много раз. На этот раз он чувствовал себя чуть увереннее. Он ведь видел, как Мишка сидел на крыльце. Видел, как взгляд его стал живее. Значит, скоро все будет отлично. И к бабке они с Витькой сходят. И вообще, они точно смогут все исправить.
Но на пороге дома его остановила Мишкина мама. Она вышла к нему сама — с торопливостью и волнением, которых раньше не было. В руках она держала листок бумаги, слегка мятый, с углами, загнутыми внутрь.
— Петь… Подожди, не заходи.

Петька замер, настороженно глядя на неё.
— Что-то случилось?..
— Нет… Или наоборот — случилось. Посмотри. — Она протянула ему рисунок.
Петька взял.
На листе была нарисована река. Извилистая, с пологим берегом. А рядом — два мальчишеских силуэта. Всё было немного коряво, как всегда у Мишки, но понятно. И самое главное — узнаваемо.
Это было то самое место. Их место. Где они сидели летом, кидали камешки, играли, дурачились, мечтали.
— Он нарисовал это сегодня утром, — сказала женщина тихо. — Сам. Без просьб, без подталкивания с моей стороны. Просто сел и стал рисовать.
Петька кивнул, горло сжалось от радости и волнения.
— Может, — продолжала она, — если он хочет туда… Мы попробуем и отведем его. Я не знаю, как он отреагирует. Но ты пойдёшь с нами, да? Он, наверное, тебя ждал.
Петька сжал рисунок в руках, аккуратно, будто держал не бумагу, а что-то хрупкое, живое.
— Конечно, пойду! Только… Только дайте мне минуту! Я за Витькой сбегаю! Он должен это видеть!
И он помчался по дороге. Сердце колотилось быстро-быстро, он не хотел спугнуть это все. Петька летел, как будто его подгонял в спину ветер. Он перескакивал через лужи, срезал через двор, подскочил к дому Витьки и начал тарабанить в дверь кулаком.
— Вить! Витька, выходи! Скорее!
Витька выскочил на крыльцо босиком, с полусъеденным яблоком в руке.
— Ты чего, спятил?
— Он нарисовал реку. Нашу! И его мама хочет отвезти его туда. Сегодня! Сейчас!
Витька замер, потом отбросил яблоко и мгновенно стал серьёзным. Он натянул кеды секунд за пять.
— Садись на раму. Быстро!
Витька запрыгнула на велосипед и начал гнать, пыль столбом летела из-под его колёс, и Петька сзади крепко держался за плечи друга. Они мчались по дороге и были счастливы, как никто.
Мишка уже стоял на пороге. Тихий, бледный в светлой рубашке, чуть прищурившись от солнца. Он не говорил ничего, но глаза у него были другими. В них было то самое выражение — будто он снова что-то почувствовал. Тихо и по-своему, но он был рад.
Витька не выдержал и вцепился в него, обнял так крепко, что Петька даже испугался, как бы не задушил.
— Ты чего, сдурел?! — шепнул он.
Но Мишка не отстранился. Просто стоял, и плечи его чуть дрогнули, будто он и сам был рад, что его снова обнимают.
Они пошли к реке. Мама Мишки шла чуть позади, несла плед и бутылку с компотом. Ребята шли впереди. Мальчишки молчали, не хотели докучать. Но по дороге Петька и Витька то и дело переглядывались, улыбаясь как заговорщики: получилось… У них получилось!
У реки всё было так же. Шум воды, мягкий ветер, стрекот кузнечиков. Никаких слов не требовалось. Они сели у самого берега. Петька и Витька начали кидать камешки в воду, соревнуясь, чей прыгнет дальше. Мишка сел рядом. Не кидал. Только смотрел.
Но глаза у него были довольные. Тело было уже не так напряжено. И Петька смотрел на него — и надеялся, всей душой надеялся, что Мишке сейчас хорошо.
***
Вечером Петька сидел за столом и впервые за много дней говорил без умолку. Щёки его пылали, глаза светились, он размахивал руками в воздухе:
— …а потом он сел с нами! Сел, прям рядом! Не сказал ничего, но глаза… Глаза у него были такие! Он будто… Будто был счастлив! Вы понимаете?!
Он рассказывал, как Мишка смотрел на воду, как ветер трепал его рубашку, как Витька запустил камешек на семь скачков, и как Мишка, кажется, даже усмехнулся.
Дед сидел с краю, щурился, отхлёбывал чай и время от времени покашливал, будто хотел вставить слово. В какой-то момент не выдержал:
— Да не тарахти ты без остановки, как радио, ешь уже. Остынет всё…
Но бабушка — что случалось нечасто — оборвала его:
— Дай ты ребёнку порадоваться!
Дед замолк, отставил чашку, смотрел на Петьку немного пристыжено. Потом встал, подошёл к нему и поцеловал в лоб — по-быстрому, чтобы уж совсем не показаться мягкотелым.
— Молодец ты у нас, Петя. Всё правильно делаешь.
И, не дожидаясь ответа, вышел во двор.
Петька, чуть смущённый, доел, помыл тарелку и побежал наверх.
Он лёг на кровать, уставившись в потолок. Ветер шевелил занавески. Слышно было, как сверчки заводят свои песни где-то в траве. И ему было хорошо. По-настоящему.
***

Теперь каждый день у них был свой ритуал. Петька приходил к Мишке, тот уже ждал. Они шли к реке: Петька вёл, Мишка шагал рядом, не отставая. Иногда по дороге находил палочку, крутил её в руках.
На берегу Петька садился на плед и раскрывал книгу. Снова Жюль Верн, иногда — рассказы, иногда — стихи. Мишка слушал. Молчал. Но взгляд его с каждым разом становился все живее и живее. Петьке очень хотелось в это верить.
Но в один из таких дней на небо резко набежали тучи. Петька как раз читал момент, где герои спасаются с обрыва, и всё было слишком захватывающе. Так, что даже не заметил, как ветер усилился. А потом — резкий треск, гром, и ливень, как из ведра.
— Быстро! Вставай! — Петька подхватил Мишку за руку.
Они побежали по мокрой траве, дождь лупил их по лицу, слипались волосы, одежда прилипала к телу.
— На, держи! — Петька сдёрнул с себя куртку и накинул на Мишкины плечи. — Беги так быстро, как можешь, понял?
Он довёл Мишку до его крыльца, дождался, пока мать откроет дверь, и только тогда махнул рукой.
— Завтра приду! — крикнул, хотя весь дрожал от холода. И поплёлся домой, чавкая промокшими кедами по грязи.
На следующее утро Петька проснулся от странного ощущения: тело будто налилось тяжестью, словно кто-то положил на него мокрое одеяло. Он попытался пошевелиться, но всё болело — ломило руки, ноги, даже пальцы. Подушка была насквозь мокрая, простыня прилипла к спине. Он открыл глаза — комната расплывалась. Потолок будто колыхался. В голове гудело.
— Бааа… — прохрипел он. — Ба…
Бабушка уже была рядом. Она сидела на краю кровати, держала в руках мокрое полотенце, которое аккуратно прикладывала к его лбу. Рядом стоял тазик с водой, какие-то склянки и огромный стакан морса.
— Температура под сорок… — шептала она сама себе. — Горит, совсем горит…
Петька бредил. Он то засыпал, то просыпался, не понимая — день это, ночь, утро или вечер. Его тело трясло под простынёй, он сбрасывал одеяло, стонал, просил воды, а иногда вдруг резко садился и хватался за воздух.
— Как там Мишка… — бормотал он. — Он один… У воды… Там дом… Там… Ведьма… Мишка… Один…
Бабушка гладила его по голове, теребила волосы, успокаивала:
— Жив, Петенька, жив он… Всё хорошо… ты только держись, слышишь? Ты только держись, мой золотой…
А в голове у него всё путалось. Сны были липкие, тревожные. Сначала — дом, тот самый, с кривой дверью и пустыми окнами. Он стоит на пороге, и внутри кто-то дышит, медленно, страшно. Потом — ведьма. Она что-то говорит, шепчет на ухо, и от этих слов волосы встают дыбом, а сердце стучит. Иногда появляется Витька, будто сквозь туман:
— Петь, ну ты чего… Не сдавайся… Ещё чуть-чуть, понял? Ещё чуть-чуть.
А однажды в бреду он увидел Мишку. Тот стоял совсем рядом. Но не такой как сейчас, а как раньше. И смотрел прямо в глаза.
— Я вернусь. И ты возвращайся…
Петька попытался к нему потянуться, но тот уже таял, растворялся в воздухе. Это продолжалось три дня. Три дня он метался в простынях, сражаясь с жаром, с тенями, с собственным страхом. Три дня бабушка не отходила от него, меняя компрессы, шепча.
Жар начал отступать. Петька проснулся, когда солнце ещё не проглядывало сквозь занавески, но в комнате было уже не темно.
Тело ныло. Лоб был влажный от компресса, но дыхание стало ровнее, без судорожного хрипа. Голова всё ещё кружилась, но стало уже легче. Петька повернул голову и заметил рисунок.
Он лежал на столике, под стаканом с компотом, чуть замятый, но аккуратный. Нарисована была река, трое мальчишек на берегу — один кидает камень, другой сидит, третий стоит чуть в стороне. У каждого — своё выражение лица, своя поза. Петька поднял руку, взял листок, посмотрел на подпись. Внизу коряво: "Для Петьки."
У мальчика в груди защемило. Снизу доносились голоса. Тихие, но вполне различимые.
Он сбросил одеяло, встал — сначала медленно, держась за спинку кровати, потом, шаг за шагом, побрёл к лестнице. Ноги были ватными, но он шёл.
На кухне сидела мама Мишки. Уставшая, как всегда, но в её лице не было тревоги — только тепло и нежность. Она подняла глаза, увидела его и улыбнулась.
— Петька… Господи, мы тебя разбудили?
Он кивнул.

— Мишка это нарисовал? — он поднял листок.
Женщина встала, подошла к нему, осторожно обняла.
— Да, нарисовал сам. Я решила тебе отнести, ведь тебе было плохо, а это могло поддержать.
— А он как? — спросил Петька, голос был слабый.
— Нормально, — сказала она мягко. — Не лучше, но и не хуже. Но уверенна, что он тебя ждет. Поправляйся быстрее, Петь. Очень ты ему нужен.
Петя хотел было что-то сказать, но в этот момент в кухню ворвалась бабушка — как всегда в фартуке и с мукой в руках. Она увидела Петьку и рассердилась.
— Ты чего тут шастаешь, герой? В постель! Слаб ещё! Только полегчало — и уже вниз полез! Укладывайся, пока я тебе по заду не дала!
Петька, виновато улыбаясь, пошёл обратно, прижав рисунок к груди. Он снова лёг в постель. Он твердо решил быстрее поправиться, потому что он и так пропустил слишком много дней.
***
Прошло еще три дня с тех пор, как Петька впервые встал с кровати. Он чувствовал себя бодрым и здоровым. Но бабушка была непреклонна.
— Куда ты собрался, соколик? — возмущённо приподнимала она брови. — У тебя глаза ещё как у кролика больного, и голос с хрипотцой! Ишь ты, герой нашёлся… Лето, говорит, проходит! А здоровье потом где будешь искать?
Петька пытался спорить, пытался клясться, что чувствует себя «лучше, чем до болезни», даже пытался убежать — босиком, в одной рубашке, — но бабушка поймала его у калитки.
— Домой! А то ремень достану!
Он умолял деда:
— Ну скажи ты ей! Ну, я же здоровый уже, как бык!
Дед только покосился исподлобья и хмыкнул:
— Не вмешиваюсь в дела, где у бабки преимущество. Она тебя вылечила, ей и решать. Ты ей спасибо скажи, что жив и невредим…
— Да мне бы только до речки! До Мишки! Ну!
— Во-о-от. Только «до речки». А через два часа снова мокрый придешь. Терпи, пацан. Полнедели — не век.
Единственное, чего Петьке удалось добиться — бабушка разрешила Витьке приходить «на пять минут, без шума, и чтоб в ноги ему не дуло».
И Витька приходил.
Заскальзывал в кухню, садился на табурет и давай тараторить.
— Ну ты как, живой? Слухи по деревне ходили, что ты уже ласты склеил. Я даже с Вовкой на пятерку поспорил… Выиграл!
— Очень смешно. Что с Мишкой?
— Ходил я к нему. Всё ещё молчит. Но, знаешь, как-то бодрее он. Ходит по двору, на месте не стоит, сидит у окна, смотрит. Я ему сказал, что ты болеешь. А потом он сам принес яблок из погреба. Не сказал ничего, но видимо все понял.
Петька улыбнулся.
— А ещё что?
Витька оглянулся — бабушка гремела посудой в другой комнате. Он понизил голос.
— Я, прикинь, к ведьминому дому два раза ходил.
— С ума сошёл?!
— Важно же! Вроде никого. Ни дыма, ни звука, дверь закрыта, но в доме она вроде бывала… Там вещи с места на место переставлены.
— Может, уходит куда?
— Фиг его знает, где она шляется. Может, в лесу. Может, на метле летает. Но днем ее тут не бывает.
Петька задумался. Что-то в этом казалось странным.
Витька встал, потянулся:
— Ладно. Пойду, а то бабка твоя меня взглядом в компот превратит. Держись, ты почти на воле.
И ушёл, оставив за собой лёгкий след свежего летнего воздуха, запах улицы, свободы и лета, которое бывает только в детстве.

https://dzen.ru/a/aA9e6IxtNQTpvFuK?share_to=telegram
Рога

Дом на отшибе - 7 Петька и Витька валялись на траве у реки.
— Слушай, Петь, а может, махнём в кино? И Мишку вытащим? — предложил Витька, лежа на траве и жуя травинку. — Ну не просто ж ему у речки сидеть всё лето.
Петька кивнул, сжимая губы.
— Я тоже думаю. Просто книжками его уже не поднять. Ему надо что-то особенное, чтобы он отвлёкся.
— В кино бы ему, это точно! — сказал Витька мечтательно. — Там же такое творится: и приключения, и море, и пираты всякие…
Петька резко поднял голову.
— Вить, а что если… правда? Дед отвезёт. Мишкину мать уговорим…
— Точно! — воскликнул Витька. — Пошли к деду, пока он добрый после завтрака!
Дед сидел у сарая на лавочке и, морщась, пытался заштопать дырку в куртке. Увидев мальчишек, он отложил иглу и прищурился:
— Опять чего-то замышляете? Знаю я эти ваши лица.
— Дед, — начал Петька осторожно, — мы тут придумали кое-что хорошее. И нам без тебя никак…
— Так, — дед вздохнул. — Опять подвиг планируете?
— Не-е, — поспешно ответил Витька. — Мы хотим в кино съездить, в город. В кинотеатре фильм классный идёт: «Тайна двух океанов». Очень хороший фильм, говорят.
— «Говорят»? Кто это тебе сказал? — усмехнулся дед.
— Ну, ребята говорили, — пожал плечами Витька. — Ты бы нас отвёз, а? А то сами мы никак.
Дед нахмурился:
— Кого это — «нас»?
— Ну, нас троих. Петьку, меня и Мишку, — тихо сказал Витька.
— Мишку? — дед поднял брови. — Он же еле на улицу выходит.
— Вот именно, дед, — горячо заговорил Петька. — Его же надо вытащить оттуда. Он один и один. А там люди, шум, картинки разные… Ты только представь, как он оживёт!
Дед почесал затылок и посмотрел на мальчишек с явным недоверием.
— Ответственность это, парни. Ладно я отвезу — это дело нехитрое. Но мать его что скажет?
— Мать мы сами уломаем! — с жаром сказал Витька. — Ты главное, пообещай, что отвезёшь.
— Ладно, — медленно кивнул дед. — Уговорите мать, я вас отвезу. Но учтите, я за вас отвечаю. И чтоб без приключений!
— Будет без приключений! — хором ответили мальчишки.
Около полудня Петька и Витька стояли перед дверью Мишкиного дома, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Петька постучал, и через минуту на пороге появилась мама Миши, она была очень удивлена их увидеть.
— Ой, мальчишки, здравствуйте! Что случилось?
— Ничего не случилось, у нас все отлично! — быстро выпалил Петька. — Мы наоборот, по хорошему делу.
— Ну, говорите, — она улыбнулась, успокоившись. — Что придумали?
— Мы решили, что Мишке пора в кино! — твёрдо сказал Витька. — Дед мой нас согласился отвезти в город, там фильм идёт «Тайна двух океанов». Приключения, про путешествия, про море. Может, ему понравится…
Мама Миши задумалась, вздохнув.
— В город? В кино? Не знаю даже… А вдруг ему плохо станет? Он же все еще такой нервный…
— Мы будем рядом! — перебил Петька. — Вот прям всегда рядом. И дед там тоже будет. Мы его в обиду не дадим.
— А что он сам думает? — мягко спросила она.
Из-за её спины выглянул Мишка. Тихий, бледный, он внимательно смотрел на друзей.
— Миш, ну скажи хоть ты! — не выдержал Витька. — Ты хочешь в кино?
Мишка чуть помедлил, опустил взгляд, потом медленно и едва заметно кивнул. Мать вздохнула глубоко, а потом улыбнулась, так как давно уже не улыбалась.
— Ну ладно, поезжайте, только осторожно там, ладно?
— Обещаем! — горячо выкрикнули мальчишки.
Когда дверь закрылась, Витька с Петькой переглянулись и одновременно улыбнулись:
— Сработало! — выдохнул Петька.
***
Утром, ровно в восемь, дед уже сидел за рулём и нетерпеливо постукивая пальцами по рулю. Петька и Витька вертелись рядом с машиной, то и дело выглядывая в сторону Мишкиного дома.
— Да где он там? — волновался Витька, переминаясь с ноги на ногу. — Не передумал бы…
— Не передумает, — уверенно сказал Петька, хотя внутри у него всё дрожало от волнения.
В этот момент калитка скрипнула, и к машине направился Мишкин отец. Лицо его было напряжённым и серьёзным. Подойдя ближе, он кивнул деду и сказал:
— Можно тебя на минуту, Петрович? Есть пара слов…

Дед молча кивнул, вышел из машины, достал папиросу и отошёл с отцом Мишки чуть в сторону, под яблоню. Мальчишки напряглись и переглянулись. Они не слышали, о чем там была речь, а узнать очень хотелось. И тут отец Мишки резко повернулся и быстрым шагом пошел к мальчишкам. Когда он подошел к Петьке и Витьке, он опустился перед ними на корточки и тихо заговорил:
— Ребята… Я вас очень прошу, присмотрите за ним там, ладно? Миша сейчас сам не свой. Если вдруг он устанет или почувствуете, что что-то не так — сразу обратно, хорошо?
— Мы рядом будем, не волнуйтесь! — заверил его Петька.
— Да мы и на шаг от него не отойдём! — подхватил Витька. — Обещаем!
Отец Миши внимательно смотрел на них несколько секунд, потом положил руку на плечо Петьки и негромко сказал:
— Я знаю. Просто я за него переживаю. Очень вы нужны сейчас ему. Спасибо вам…
Он встал, повернулся к деду, благодарно кивнул и пошёл обратно к дому. Дед вернулся к машине, тяжело вздохнул и бросил папиросу на землю.
— Ну, герои, ответственность чувствуете?
— Да… Тонна ответственности… — выдохнул Витька.
Дверь снова скрипнула. Мишка медленно вышел за калитку, подошёл к машине и сел на заднее сиденье рядом с друзьями. Он был бледным, но взгляд был практически радостным.
— Привет, Миш! — с воодушевлением сказал Петька.
— Привет! Ну как ты там, готов? — подхватил Витька, хлопнув друга по плечу.
Мишка ничего не ответил, но вдруг едва заметно улыбнулся. Совсем робко, но Петька чуть не лопнул от радости, увидев это.
— Ну, всё, экипаж в сборе? — спросил дед, глядя на них через зеркало.
— В сборе! — хором ответили мальчишки.
— Тогда держитесь крепче, приключения начинаются!
Машина загудела, и они поехали.
***
Машина дедушки медленно катилась по улицам небольшого городка, скрипя тормозами на светофорах. Мальчишки сидели, высунувшись в окна, и с любопытством смотрели по сторонам. Город был совсем небольшой, тихий, сонный, но для ребят после деревни и он казался огромным, почти волшебным.
— Ну что, бойцы, прибыли! — объявил дед, останавливая машину возле небольшого кинотеатра с красочными афишами.
Петька и Витька выскочили первыми и стали оглядываться, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. Мишка вышел не сразу, но потом тоже смотрел по сторонам с нескрываемым интересом. Его лицо всё ещё было серьёзным, но глаза оживились.
— Давайте-ка сначала билеты купим, — сказал дед. — А потом у нас ещё полчаса будет, чтобы прогуляться.
Они подошли к кассе. Петька и Витька встали по бокам от Мишки, будто охрана, и не отступали от него ни на шаг.
— Нам на «Тайну двух океанов», четыре билета, пожалуйста! — гордо произнёс дед.
Билеты были в руках, и ребята отправились бродить по улице, глазеть на витрины магазинов и небольшие киоски с газировкой и мороженым.
— Мороженое будешь, Миш? — спросил Петька.
Мишка посмотрел на него и едва заметно кивнул.
— Всем по мороженому! — торжественно объявил дед, подходя к ларьку. — Гулять так гулять!
Они уселись на лавочку в сквере, облизывая лакомство, и молчали, смотря на людей, которые неспешно прогуливались по улице. Мишка ел медленно, чуть улыбаясь, и выглядел спокойным и довольным.
— Хорошо тут, да? — спросил Петька осторожно.
Мишка снова тихо кивнул.
Потом пришло время кино. В зале было прохладно, пахло какой-то сыростью и старым деревом, но ребята сели в самый центр и стали с волнением ждать начала киносеанса. Когда погас свет и на экране появились первые кадры, Витька восторженно зашептал:
— Смотрите! Сейчас будет самое крутое…
Они смотрели, почти не отрывая глаз от экрана. Там было море, корабли, бури и подвиги, и Петька заметил, что Мишка тоже внимательно смотрит, глаза его блестят, а рука крепко сжимает подлокотник кресла. Казалось, он полностью погрузился в мир фильма, будто в первый раз за долгое время он перестал постоянно находиться в ловушке собственных мыслей.
Когда фильм закончился и они вышли на улицу, солнце уже начало клониться к закату.
— Ну что, понравилось? — спросил дед, глядя на мальчишек.
— Очень! — выдохнул Петька.
— Супер просто! — закивал Витька. — Правда, Миш?
Мишка не ответил, но по нему все и так было видно.