Дом на отшибе - 5 Июнь 1973.
День выдался тихим. Ветер лениво шевелил занавеску на окне, по двору сонно прогуливалась кошка, где-то в саду гудели пчелы. Петька сидел у себя в комнате, положив локти на стол, но не мог ни читать, ни рисовать, ни даже просто смотреть в окно.
Он встал, прошёлся по комнате, открыл дверцу дедушкиного книжного шкафа — наугад, без цели, просто чтобы что-то сделать. И тут взгляд наткнулся на знакомый корешок.
Жюль Верн. Дети капитана Гранта.
Петька замер.
Он вытянул книгу, сел на кровать, положил том на колени. Переплёт был слегка затёрт, краска на буквах стерлась… Пальцы сами стали листать страницы — раз, два, три… И вдруг выпала старая бумажная закладка. Она была жёлтая, чуть порванная с края.
Именно на этом месте он тогда остановился. В прошлом году. Когда читал Мишке. Когда пытался исправить то, что они натворили.
Петька провёл пальцами по строкам. Он вспомнил, как сидел на табурете у кровати, как старался разыгрывать голоса, как заглядывал в лицо друга в надежде на хоть какую-то реакцию. Он так и не дочитал. Не успел.
Книга лежала на коленях, слова расплывались. И вдруг — резко, без предупреждения — в груди что-то дрогнуло, подкатила волна, боль стиснула горло.
Он закрыл глаза, прижал книгу к груди — и впервые за весь этот страшный, длинный год заплакал. Не от обиды, не от страха. От боли. От невозможности вернуть время назад. От того, что хотел бы всё переиграть.
Июнь 1972.
Каждое утро Петька подходил к калитке Мишкиного дома с книгой под мышкой. Иногда он приносил «Капитана Гранта», иногда — журналы для разнообразия, один раз даже взял старую книжку с детскими стихами, потому что сам не удержался — прочитал дома и хохотал.
Мишка ждал его. Он всё так же сидел на кровати или у окна, молчал, почти не двигался, но Петька к этому привык. Он не ждал чуда, он просто приходил, открывал книгу и читал.
Иногда, на особенно смешных моментах, ему казалось, что уголки губ Мишки чуть поднимаются. Такая вот новая форма улыбки или даже смеха.
Но главное — взгляд. Он изменился. В нём стало меньше этой стеклянной пустоты, меньше отстранённости. Появлялось что-то живое. Петька не говорил об этом никому. Даже Витьке. Боялся спугнуть.
В один из таких тёплых июньских вечеров Петька и Витька катались на велосипедах. Дорога была золотистой от пыли, солнце опускалось низко, пели птицы.
— Гони-и-и! — кричал Витька, пытаясь обогнать Петьку.
— Сам гони! — смеялся тот, петляя между кочек.
И тут они подъехали к Мишкиному дому.
Петька первым заметил.
— Смотри…
Мишка сидел на ступеньках крыльца. Один. Ни отца, ни матери рядом не было. Просто сидел, глядя куда-то вперёд. Лицо его было бледным, как и всегда в последние недели, но он был снаружи. Не в комнате. Не за закрытой дверью. И видимо не побоялся остаться один.
— Ми-и-и-ишка! — тут же заорал Витька и, не сбавляя скорости, начал свистеть, махать рукой, едва не вылетел в кусты.
Но Мишка не отреагировал. Не поднял голову, не махнул в ответ. Даже не шевельнулся.
Витька скривился, тормознул.
— Ну класс. Сидит и делает вид, что нас не видит.
Петька остановился рядом.
— Не злись. Он просто… Ему ещё трудно. Не всё сразу.
— Да уж. А чего тогда сидеть, если не реагировать? — буркнул Витька.
— Просто сидеть. Просто быть. Понимаешь? На воздухе побыть!
Витька посмотрел на друга, нахмурился, потом, кажется, всё-таки понял. Кивнул.
— Ну значит, хорошо, что хоть вышел.
— Очень хорошо.
Они медленно покатили дальше. За спиной оставался вечер, золотистый свет, и Мишка — неподвижный, тихий, сидящий на ступеньках.
***
Петька лежал под одеялом, уставившись в потолок, где отблески от уличного фонаря дрожали, будто вода. Он давно выключил свет, но сна не было ни в одном глазу. Не хотелось спать — волновался.
То, как Мишка сидел на крыльце… Это будто по-настоящему разбудило надежду. В груди всё трепетало: а вдруг? А вдруг он выйдет завтра, скажет что-нибудь и даже засмеётся? Мир тогда как будто снова станет прежним.

В доме было тихо, только старые часы в углу громко тикали. И вдруг снизу услышал голоса. Петька приподнялся, соскользнул с кровати, прокрался к лестнице. Он сел на ступеньку, притаился.
На кухне горел свет. Бабушка и дедушка пили чай. Разговаривали вполголоса, но в ночной тишине всё было слышно.
— Мне жаль мальчонку… — тихо сказала бабушка, вздыхая. — Мишка-то хороший он. А всё это… Всё она. Я уверена.
— Ты опять за своё? — буркнул дед, гремя ложкой о чашку. — Ну что за чепуха, тётка старая, еле ходит, а ты ей силы приписываешь, будто она Баба Яга.
— Ничего я не приписываю, я всё видела. И знаю. Ты не отсюда, тебе не понять. А я тут с детства, с самого маленького… — голос бабушки дрогнул. — Я же помню, как она ещё молодой была. Красивая, гордая… Только с ума сошла потом, после того как отшила его…
— Кого его?
— Парень один. Из соседнего села. Любовь у него к ней была. Таскался за ней… Не знаю, что произошло. Но после одного случая она всех ненавидеть начала. Ходила одна, с теми своими травами, сушёной лапкой какой-то… Люди шарахались.
— Чепуха, какая-то… Сказки какие-то.
— А ты про немцев слышал? — бабушка наклонилась ближе. — Как они пришли — и как потом от её дома никто из них живым не ушёл? Это же все знали. Да боялись говорить.
— Суеверия.
— Ты ничего не понимаешь. Ты по умным книжкам живёшь. А у нас здесь — всё видно. Тут, в земле, в траве, в воздухе… Все всё знают и помнят! Плохо, что мальчики к ней сунулись! Плохо!
Петька замер, прижавшись к перилам. Внутри всё сжалось. Он чувствовал, как по спине ползёт холодок. Он вернулся в постель. Он еще долго лежал и смотрел в потолок. А вдруг права бабушка, а не дед? Вдруг эта бабка по правде ведьма…

***
На следующее утро Петька отловил Витьку возле колодца.
— Вить, подожди. Мне поговорить надо.
Витька бросил ведро, вода плеснула по краям, мокрая дорожка потянулась к кустам.
— Ну давай, только быстро, а то мне ещё дрова колоть велено.
Петька оглянулся, убедился, что поблизости никого нет, и понизил голос:
— Я вчера ночью кое-что подслушал. Бабушка с дедом говорили про неё. Про старуху.
Витька приподнял бровь.
— Ну?
— Бабушка сказала, что это всё она… Ведьма. Что у неё была любовь несчастная, и с тех пор она стала злая и неадекватная. И с немцами всё правда.
— Да кто ж её знает, ведьма она или нет, — Витька пожал плечами. — Мол, шепчутся, шепчутся, а доказательств никаких. Бабка у нас тоже говорила, мол, нечистая. Но так, по-деревенски. А вот чтобы точно — никто не знает.
Петька кивнул.
— А родители твои что говорят?
— Да чё... Шушукаются, как и все. Только батя сразу рот затыкает, как кто про неё заикнётся. Говорит, мол, «дурака из тебя делают». А мамка крестится.
— Может, Вовка знает?
— Вовка? — Витька почесал затылок. — Может… Но к нему подход нужен. Он просто так ничего не расскажет.
— А что ему надо?
Витька задумался. Сопел, глядел на землю, а потом, будто сообразив, щёлкнул пальцами.
— Кажется, знаю. Он с дружками своими повадился папироски покуривать. На том берегу, за старым мостом, знаешь?
Петька кивнул.
— На той неделе он пытался у отца стащить. Ему так влетело — я думал, ремень разорвется надвое. Если бы мы могли ему их раздобыть… Он бы заговорил.
— Папиросы? А где ж мы их возьмём?
Витька пожал плечами.
— Вот в том-то и дело. Придумать надо.
Они стояли молча, напряжённо думая. Солнце уже поднималось выше, день начинался, надо было найти выход из этой ситуации.
За обедом Петька был сам не свой — отвечал односложно, за столом сидел как на иголках, а глаза всё время скользили за окно, к сараю. Он знал: дед после еды пойдёт колоть дрова. И всегда, всегда перед этим прячет в нагрудный карман своей выцветшей жилетки заветную пачку папирос. Не курит при бабушке — та ругается, — а потому дымит в уединении, на дровянике, где тихо и никто не видит.
Когда скрипнула дверь, и дед, насвистывая, вышел во двор с топором, Петька резко встал.
— Ты куда это? — крикнула бабушка с кухни.
— Надо подышать! Я на минутку! — отозвался он и рванул к сараю с тыльной стороны дома.

Он знал, что у него будет не больше пары минут. Дед поставил поленницу, сунул руки в карманы, перекатил папиросу в уголке рта… И положил пачку обратно. В жилетку. Левый карман.
Петька затаился за углом. Сердце стучало как сумасшедшее. Он выдохнул — один раз, второй — и шагнул за спину деда, настолько тихо, насколько это возможно.
Топор уже поднялся вверх и со свистом вонзился в чурбак. Дед шумно выдохнул, откидывая щепу. В этот момент Петька подкрался ближе, затаив дыхание.
Раз. Вдох.
Два. Движение руки.
Он сунул руку в карман жилетки — и нащупал мягкую, мятую пачку. Осторожно, будто он обезвреживал бомбу. Виски пульсировали от напряжения.
В этот миг дед поднял голову, посмотрел в сторону двора.
Петька, пригнувшись, метнулся обратно к углу дома, пряча добычу под рубашкой. Дед ничего не заметил. Просто вытер лоб рукавом и снова взялся за топор.
Петька не бежал, он будто парил над землей. Пачка была в руках. Он выскользнул за калитку и побежал в сторону Витькиного дома.
***
В перелеске пахло хвоей и горячей землей. Витька шёл первым, пробираясь сквозь молодые деревья и кусты, и время от времени оглядывался.
— Ну и чё ты меня сюда потащил? — бурчал Вовка, хихикая. — Будто шпионская операция. Могли и за сараем встретиться.
— Потому что не всяким ушам положено такое знать, — загадочно сказал Витька.
Они остановились на полянке, укрытой от глаз деревьями. Через пару секунд из кустов выбрался Петька, он был запыхавшимся от бега. Вовка присвистнул.
— Опа! А это уже серьёзно. Сговор, значит? Что вам надо?
— Мы хотим знать всё, что ты знаешь про ту… Про ведьму. Про бабу из старого дома, — сказал Витька, сложив руки на груди.
— Ага, всё. Не сказки, не страшилки. А то, что точно было, — добавил Петька.
— Вы ж сопляки. Вам мультики бы смотреть, а не истории про ведьм слушать.
— Мы заплатим, — тихо сказал Петька.
Вовка приподнял бровь.
— Заплатите? А ну-ка.
Петька достал из внутреннего кармана рубашки мятую, но полную пачку папирос и протянул, не дрогнув.
Вовка ахнул.
— Ни фига себе… Вот это вы, пацаны, продуманные. — Он покрутил пачку в руках, как будто проверял не мираж ли это. — Ну, за такое — можно и рассказать.
Он сел на поваленное бревно, достал одну папиросу и начал крутить ее в руках.
— Это было давно. Ещё до войны. В начале тридцатых. Тогда она была другой — моложе, красивая. Говорили, парни с ума по ней сходили. Но она никого не замечала — кроме одного. Ну, а другой, местный, влюбился в неё как дурак. Говорят, мужик был, не мальчишка. Семейный. Начал к ней ходить. Цветы, подарки, по хозяйству пытался помогать. А она — нет. Холодная, как лёд. Потому что другого любила.
Он пошарил по карманам и нашел спички. Быстро чиркнул и закурил. Витька и Петька от дыма закашлялись. Вовка улыбнулся.
— А тот, первый, решил силой взять. Подкараулил её, когда одна была. В дом влез. Говорят, заперся с ней. Приставал. Она отбилась. Говорят, покусала его, поцарапала. Выбежала босая, платье разорвано. Кричала не своим голосом.
Петька с Витькой переглянулись.
— А потом… Потом всё пошло прахом. Любимый её отказался от неё. Сказал, что не хочет жить, чтобы на него пальцем показывали. Что мол, дурная слава и всё такое. И уехал в город. А она осталась. Одна. Сломанная. И тогда, говорят, она его прокляла — того, который силой хотел.
Вовка затянулся снова, голос стал ниже.
— И что ты думаешь? Через пару лет пошли слухи, что у него… Ну, ты понял… — он выразительно кивнул. — Не встаёт. Совсем. Ни на кого. Ни разу. До самой смерти. Жена тоже ушла… В общем, плохая жизнь у мужика была…
Он посмотрел на ребят.
— Вот так. Кто-то говорил — совпадение. А другие — что она не простая бабка. С тех пор к ней ни один мужик близко не подходил. А она стала тоже другой… Стала одеваться странно… Под нос себе бубнить.
Петька сглотнул. Солнце всё так же светило сквозь листву, но на полянке вдруг стало как-то холодно.
— Это точно правда? — тихо спросил он.
— А ты как думаешь? — усмехнулся Вовка, подбрасывая пачку папирос. — Некоторые вещи в деревне случаются не просто так.
***

Солнце садилось медленно, заливая реку оранжевым светом. Вода лениво плескалась у берега, отражая небо и вытянутые тени двух мальчишек. Витька и Петька сидели на старом бревне, швыряли в воду камешки. Слов не хватало. У обоих было столько мыслей, что им даже все это было не выразить.
— Слушай… — Витька нарушил тишину первым. — А вдруг она правда рассердилась?
Петька сжал в руке плоский камешек, но так и не бросил его.
— Ты про бабку?
— Ну а про кого ж ещё? Вдруг она… Ну, обозлилась. Решила, что Мишка нарушил что-то там. Заглянул не туда. И прокляла.
— Не может же так быть, чтобы из-за одного взгляда… — пробормотал Петька, но неуверенно.
— А если может? — настаивал Витька. — Ты же сам слышал, что рассказывал Вовка. У неё с того всё и началось. А мы… Мишку подставили. Он просто не хотел быть трусом.
Петька медленно кивнул.
— Надо может, к ней пойти. Объяснить. Сказать, что мы не со зла. Что Мишка — добрый. Что он просто испугался.
— Попросить, чтобы она расколдовала его?
— Да. Типа того. — Петька покосился на друга. — Только страшно.
— Мне тоже. Очень.
Петька бросил в воду камешек. Он прыгнул один раз, и сразу пошёл ко дну.
Они сидели молча ещё пару минут. Вдалеке перекликались птицы, стрекотали кузнечики.
— Но мы же друзья ему. А друзья не сдаются, — вдруг сказал Витька. — Если есть хоть крошечный шанс, что это поможет… Мы должны.
— Да. Ради Мишки. — Петька поднялся. — Попробуем.
— Попробуем. — повторил Витька.
Оба тяжело выдохнули, им действительно было страшно.

https://dzen.ru/a/aAzT6Qynn39gSOW3?share_to=telegram
Баба с прицепом

Любовь не виновата - 16 — Это я во всём виновата! — причитала Карина, заламывая руки, пока Люба вместе с дочкой пытались обработать кровоточащие раны Сергея. — Зачем я только его уговорила…
— Карина, давай мы потом будем разбираться, кто в чём виноват! — прикрикнула Люба на девушку, не отрываясь от своего занятия. — А сейчас помоги нам: принеси воды, чтобы промыть раны, и перекись водорода нужна, чтобы обработать здесь всё. И чистую тряпку.
— Мама, может, лучше в травмпункт? — Аленка испуганно разглядывала брата. — Тут зашивать надо, да и сотрясение, скорее всего, – он же почти без сознания!
Состояние Сергея, на самом деле, указывало на то, что ему неслабо прилетело по голове. Он лежал на диване, бледный и безжизненный, лишь изредка издавая тихие стоны.
— Да, только как мы туда его отвезём? — думала вслух Любовь. — Уже поздно. Таксистов в такое время днем с огнем не сыщешь.
— Мама, чего тут думать, скорую вызывай! — торопила Аленка.
— Скорая здесь едет из соседнего города, — пояснила дочери Люба. — Пока доедет… Надо самим… Карина, есть кто знакомый, кто может быстро отвезти?
— Не знаю… Нет… — мотала головой Карина, кусая губы. — Может… Тимуру Руслановичу позвоните? У него машина есть…
— Мама, чего ты думаешь? Звони тете Рите! — подсказала Аленка. — У нее же джип.
Перед Любой возникла дилемма: кому звонить – Тимуру или Марго? Звонить Тимуру в такое время суток казалось ей неудобным, да и после недавнего разговора с Кариной это было бы как-то… странно. Выбор пал на Ритку.
Любовь набрала номер. Гудки. Долго не брала трубку. Люба уже начала паниковать.
— Да, — наконец, ответила Рита недовольным сонным голосом.
— Рит, прости, что так поздно, — протараторила Люба, — Сергея избили, нужно вести в больницу, срочно. Можешь нас отвезти?
— Поняла! — Рита, казалось, мгновенно проснулась. Голос ее стал собранным и решительным. — Скоро буду. Собирайтесь!
Не прошло и десяти минут, как машина Марго уже стояла и сигналила под окнами. Любовь, Аленка и Карина – все трое, кряхтя от напряжения, вынесли Сергея на своих плечах и аккуратно посадили на заднее сиденье большого внедорожника Марго. Люба и Аленка сели по бокам от Сергея, поддерживая его голову, а Карина села рядом с Риткой. Та с ужасом смотрела на опухшее лицо Сергея.
— Кто же его так? — прошептала она, но никто не услышал ее вопроса. Все были слишком поглощены состоянием Сергея.
— Рита, прошу, поехали скорее! — просила Люба, укладывая поудобнее голову сына на своих коленях.
Рита, не говоря ни слова, нажала на педаль газа – машина рванула с места и помчалась по ночной дороге, оставляя позади редкие огни спящего городка. В салоне повисла напряженная тишина, которую нарушали лишь тихие стоны Сергея и тяжелое дыхание Любы. Карина, сидя рядом с Ритой, нервно теребила край своей кофты. Она чувствовала себя виноватой во всем случившемся и боялась даже представить, что скажет Любовь Алексеевна, когда Сергей придет в себя.
***
Ехали молча. Карина смотрела в окно, не видя проносящихся мимо пейзажей. На душе у неё было гадко. Она чувствовала себя предательницей, виновницей всех бед. Если бы она не уговорила Сергея помочь с уборкой, ничего бы этого не случилось. Он бы сейчас спокойно спал в своей кровати, а не лежал без сознания на заднем сидении машины, весь в крови. Слезы подступали к горлу, но она изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться.
Марго то и дело поглядывала в зеркало заднего вида, не решаясь задавать вопросы. Любовь не переставала ухаживать за сыном. Она аккуратно промокала кровь с его лица чистой тряпкой, шептала ему слова утешения, поправляла сбившуюся набок подушку, стараясь сделать так, чтобы ему было хоть немного удобнее. Аленка же просто держала руку Сергея в своих ладонях, не переставая поглаживать его пальцы. Она как будто пыталась удержать его, чтобы он доехал, чтобы не ушел. В ее глазах застыл ужас, она боялась даже дышать, боясь, что он вдруг перестанет дышать вместе с ней.
— Проклятье! — вдруг выругалась Рита и резко нажала на педаль тормоза. — Вас только не хватало!

Все испуганно посмотрели в окна и увидели полицейскую машину, преградившую путь внедорожнику Марго. Один из сотрудников, высокий мужчина в форме, направлялся к водительской двери. Марго, с досадой вздохнув, опустила боковое стекло автомобиля.
— Доброй ночи, гражданочка, — поздоровался полицейский. — Куда же вы так мчите на ночь глядя? Здесь населенный пункт, а вы несетесь под сто двадцать.
— Человека в больницу везём, — объяснила Рита. — Потому и торопимся.
— Что с человечком случилось? — продолжал допытываться сотрудник полиции, вглядываясь в салон автомобиля.
–Упал... Побили… Не знаю… — терялась в версиях Рита. — Придет в сознание, всё расскажет… Если доедем…
— Мне показалось, или вы?... — полицейский показал жестом, что Рита пьяна.
— Ну да, выпила бокал вина, — покаялась Ритка. — Откуда я знала, что придется везти парня?
— Выйдите все из машины, пожалуйста, — вдруг потерял терпение полицейский.
— Да вы что, не понимаете?! — заорала Рита. — Каждая минута дорога!
— Выйдите из машины! — уже орал полицейский.
— Сидите тут! — процедила Рита, оборачиваясь к пассажирам, а сама, скинув ремень, вышла из машины.
Она подошла к полицейскому, и они о чём-то говорили в течение нескольких минут. Было видно, что Марго с ним торгуется, жестикулируя и понижая голос до шепота. Достигнув, наконец, какой-то договоренности, Рита пожала руку мужчине, и тот, махнув рукой, отпустил её. Она вернулась в машину, накинула ремень и поехала дальше.
— Тетя Рита, всё нормально? — поинтересовалась Аленка, с тревогой глядя на подругу матери.
— Всё супер! — ухмыльнулась та.
— Как ты с ними договорилась? — спросила Люба, с удивлением глядя на подругу.
— Как-как? Свидание пообещала! — процедила сквозь зубы Марго. — Как ещё женщинам договариваться в нашем мире?
Люба так и не поняла, говорит ли Марго серьезно или шутит в такой неподходящий момент. Но решила не допытываться, оставив подругу в покое.
Машина, наконец, доехала до травмпункта. Сергея медленно вывели из машины и, поддерживая с обеих сторон, повели в приемный зал. Сонный доктор, зевая и потирая глаза, встретил гостей у порога. Увидев состояние Сергея, он тут же взбодрился, вызвал персонал, и медсестры помогли доставить Сергея до палаты, попросив сопровождающих подождать в зале.
Каждая минута ожидания казалась часом. Люба за это время ни разу не присела: ходила из стороны в сторону, напоминая гигантский маятник. Аленка сидела, сжавшись в комочек, на жестком стуле, не отрывая взгляда от двери палаты. Карина же стояла у окна, глядя на пустую ночную улицу, и молча плакала. Никто не обмолвился ни словом. Все ждали, когда выйдет врач и скажет, что там с Сергеем.
Наконец, дверь палаты открылась, и врач вышел. Лицо его было серьезным, брови нахмурены, губы плотно сжаты. Он подошёл к дамам и, откашлявшись, сказал:
— У меня для вас две новости: плохая и… очень плохая. С какой начать?

Судьбинушка - 9 Спокойно отодвинув сестру, Андрей прошёл в сени, потом бесцеремонно заглянул в каждую комнату:
– М-да... Хозяйка из тебя не очень. Развела грязищу. Самой-то не противно в таком свинарнике жить?
– А тебе какое дело до того, как я живу? – воскликнула Шура. – И с чего ты взял, что я соглашусь продать мой дом?
– Ну, во-первых, не «мой», а «наш», что-то я не припомню, чтобы тебе его кто-нибудь дарил, – отрезал Андрей. – А во-вторых, мне абсолютно наплевать, что ты там хочешь. Дом мы будем делить на троих: одна часть тебе, две – нам с Гришкой. Если что, покупатели уже нашлись. Мои знакомые хотят приобрести жильё для своих престарелых родителей. Я рассказал им, как тут хорошо, и через две недели они приедут смотреть дом. Я как чувствовал, что нужно приехать пораньше, но не думал, что тут всё так запущено. Раньше у нас всегда был порядок.
– А что ты хотел? – Шура вдруг почувствовала невероятную злость. – Раньше сколько нас здесь было? И ты, и Гришка, и Сонька, и мама, и отец. И все работали. А теперь осталась я одна! Что ты рассчитывал здесь увидеть? Дворец с фонтанами и павлинами?!
– Не дворец, конечно, но и не такое, – не повёлся на возмущённый крик сестры Андрей. – Кстати! С отцом я списывался, дом записан на него, но он сюда возвращаться не планирует и на деньги не претендует. Сонька тоже отказалась от дележа, у неё и без того сейчас всё в шоколаде. А нам свободная копейка не помешает, мы с Гришкой решили своё дело открыть, будем машины ремонтировать. Ты хоть в курсе, что он женился недавно?
- Откуда? - огрызнулась Шура. - Меня на свадьбу никто не приглашал.
Слушая брата, она лихорадочно соображала, что делать. Андрей, похоже, был настроен решительно, но Шура тоже не собиралась уступать ему и оставаться без дома. Что ж, для начала можно попытаться забрать себе большую часть имущества, по крайней мере, это будет справедливо.
– А почему это ты Любку со счетов сбрасываешь? – растянула ядовитую улыбку Шура, радуясь посетившей её мысли. – Она такая же Кошкина, как и мы, поэтому имеет право на свою долю.
– Такая же, да не такая же, – усмехнулся Андрей. – Или ты будешь делать вид, что не знаешь нашу занимательную семейную историю?
– Знаю, и что с того? – пожала плечами Шура. – Да, отцу Любка никто. Только это ничего не меняет. В любом случае, по матери она всем нам приходится сестрой. Так что не надо мне тут рассказывать о том, что она ни на что не имеет права. Если отцу и Соньке дом не нужен, значит, давайте делить его на четверых. Чтобы всё по-честному.
– Тебя ли я слышу, честная наша? – рассмеялся Андрей.
– А ты не скалься! – воскликнула Шура. – Ну, говори! Сколько хочешь взять за него? Я, может быть, выкуплю у вас ваши с Гришкой доли. Мне-то жить где-то надо? Или я должна пойти на улицу?
– Ой, вот только не надо разыгрывать передо мной трагедию! – махнул на неё рукой брат. – Можно подумать, я выгоняю тебя, такую бедную и несчастную, на улицу с малыми детьми. Одна ведь живёшь, даже без мужа. А у нас с Гришкой семьи. Их кормить надо. Его Лариска на сносях. У нас с Валюхой уже двое девок подрастает. Думаешь, мне легко выкручиваться? А ты тут живёшь как барыня. Одна в такой усадьбе.
Андрей миролюбиво улыбнулся:
– Шурка, ну, в самом деле! Ты же не справляешься с таким подворьем. Вон как травищей всё заросло. Жирноват кусок для твоего рта, сестрёнка, так и подавиться можно.
– Я тебе сказала, что никуда отсюда не уйду, – топнула ногой Шура. – Так что давай от ворот поворот своим покупателям, ничего я им продавать не буду. И больше не начинай со мной эти разговоры. Просто так я тебе ничего не отдам, даже не мечтай. Вызовем оценщика, определим стоимость дома, и мы с Любой выплатим вам вашу часть.
Андрей поморщился. Он рассчитывал совсем не на это. Они с младшим братом уже всё посчитали и решили, что Люба в общем дележе участвовать не должна.

– В любом случае дом принадлежит отцу, – сказал Андрей, не показывая сестре своего смущения. – Я позвоню ему и узнаю, кого он хочет видеть в наследниках, а кого нет. А пока что приготовь мне что-нибудь поесть. В конце концов, я с дороги и очень голоден. Поем и лягу спать. Надеюсь, к тебе никакие хахали не ходят? Не хочу, чтобы мне помешали выспаться.
Шура словно не слышала брата. Она думала о том, как ей теперь выкручиваться из этого положения.
– Эй, алло! – Андрей тронул её за плечо. – Ты тут? Есть, говорю, хочу!
– Забыл что ли, где кухня находится? – вскипела Шура. – Иди, что найдёшь то и ешь. Я гостей не ждала, разносолы не готовила. И к плите становиться не собираюсь. Сам как-нибудь справишься. А у меня и других дел хватает.
Андрей пожал плечами, но с сестрой спорить не стал.
Очень скоро по дому поплыли ароматы жарящейся на сале яичницы и Шура, взбешённая собственным бессилием, чтобы хоть как-то успокоиться, выскочила во двор.
– Паразит! Явился, не запылился, – злилась она на брата. – Ненавижу гада. Дом он захотел! Накося выкуси! Ничего не получишь! Да лучше пусть он сгорит, чем я вам его отдам. Припёрся, как будто тут ему рады!
Злость душила Шуру, и она ничего не могла с собой поделать. Ослеплённая яростью, она металась по двору и не сразу заметила, как возле калитки остановилась чья-то машина. Только услышав сигнал, она вздрогнула, повернула голову и тут же узнала мерседес Никиты.
– М-м-м, – простонала вконец расстроенная Шура. – Только этого мне не хватало!
Вытерев рукавом вспотевшее раскрасневшееся лицо и убрав со лба прилипшие к нему пряди волос, Шура вышла к новому гостю и виновато улыбнулась ему:
– Здравствуйте, Никита. Как у вас так получается, всегда заставать меня в самом неприглядном виде?
Никита рассмеялся её наивной женской непосредственности:
– Честное слово, Саша, я не нарочно! Но в своё оправдание хочу сказать, что вы всегда выглядите прекрасно. Даже не сомневайтесь в этом.
– Спасибо, – с лёгким вздохом сказала Шура. – У вас что-то случилось? Простите, в дом не приглашаю...
– Нет-нет, не нужно, – торопливо проговорил Никита. – Я, собственно говоря, заехал, чтобы поблагодарить вас за вашу доброту. Мама всё мне рассказала и Илюшка от вас просто в восторге. Александра, примите от меня этот небольшой презент. Надеюсь, вам понравится.
Никита достал с заднего сиденья машины два пакета. В одном Шура увидела бутылку хорошего вина, конфеты и фрукты. А во втором, совсем маленьком по размеру – коробочку импортных духов, о которых она даже не мечтала.
– Ой, Никита, – растроганная и очень довольная подарком Шура прижала ладонь к щеке: – Зачем вы, не нужно было! Я же от чистого сердца...
– Я тоже, – улыбнулся Никита. – Сашенька, вы же не захотите обидеть меня отказом и примете мой подарок?
– Да! – в восторженном порыве Шура бросилась к нему на шею и поцеловала в щёку. Но тут же отступила назад и стыдливо опустила глаза: – Простите, я не должна была так делать. Но мне никто и никогда не дарил подарков. А это, оказывается, так приятно...
Шура вздохнула. Ей было досадно, что из-за явившегося к ней Андрея она вынуждена как школьница стоять с Никитой на улице. А ведь можно было пригласить его в дом и там хорошо провести с ним время. В конце концов, они оба взрослые люди и, к тому же, совершенно свободные. Тогда ей было бы легче влюбить его в себя. Мужчины такие глупые и всегда ведутся на одно и то же.
Никита уловил её вздох, но расценил его по-своему:
– Сашенька, простите, вы чем-то расстроены? Кто посмел вас обидеть? У вас такие грустные глаза... Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
Она снова вздохнула и покачала головой:
– Нет, никто помочь мне не может. Просто я, как говорится, невезучая. Что можно с этим сделать? Хотела семью и детей, но муж меня бросил. Впрочем, он и мужем-то мне не был. Так, одно название. Я, дурочка доверчивая, сама приняла его, за свою наивность и поплатилась. И вот теперь, только начала привыкать к тому, что женское счастье не для меня, как приехал брат и хочет выгнать меня из дома. А мне жить негде...
– Как это, выгнать? – нахмурился Никита. – Какое он имеет на это право?

– Самое банальное. У нас была многодетная семья и у всех по закону есть доля в нашем общем доме. Никого не волнует то, что все разъехались, а я осталась здесь одна и уже несколько лет ухаживаю за всем подворьем. Выживаю, как могу. Без помощи, без денег, без поддержки.
Шура с тоской посмотрела на плывущие по небу облака:
– Уеду я отсюда, Никита. Может быть, где-нибудь найдётся и для меня уголок, где я наконец-то обрету своё счастье. Конечно, судиться с родней я не стану. Пусть забирают себе, что хотят. У меня совесть другая. Я не могу так поступать с ними, как они поступают со мной.
В глазах Шуры блеснули слёзы и Никита смутился. Ему стало очень жаль эту красивую, но такую одинокую и несчастную девушку.
– Сашенька, хотите, я поговорю с вашим братом? – спросил он.
– Не надо, – махнула рукой Шура. – Всё равно уже ничего не изменить. А вам спасибо большое за подарок и внимание. Мне очень приятно, поверьте. Простите, Никита, я пойду. А то ещё расплачусь при вас. Так тяжело на душе, что я просто не могу…
Кивнув ему на прощание, Шура повернулась и скрылась за калиткой. Внутреннее женское чутьё заставило её уйти именно в этот момент, ведь Никита, такой добрый и благородный, будет считать себя виноватым в том, что не смог помочь ей. Пусть думает, что она очень страдает. Так даже лучше, чем если бы они с ним переспали. Теперь он точно никуда не денется от неё и очень скоро обязательно вернётся.
***
В дом Шура заходить не стала, потому что совсем не хотела видеть Андрея. Она села за стол на веранде и принялась думать, как же ей перехитрить брата. Полагаться во всём на Никиту Шура не собиралась. В конце концов, она привыкла всё решать сама, в том числе принимать чью-то помощь или нет.
Поставив локти на стол и задумчиво покусывая костяшку согнутого указательного пальца, Шура перебирала все подходящие варианты решения своей проблемы. Наконец её взгляд посветлел. Теперь она знала, что делать и нисколько не сомневалась в своём успехе.
***
Валентина Ивановна вошла в класс и быстро нашла глазами Любу.
– Кошкина, к директору! – громко сказала она. – Живо!
Люба переглянулась с Катей, однако безропотно поднялась из-за парты и направилась к двери. Катя хотела было пойти с ней, но учительница резким окриком одёрнула её:
– Семёнова! Сядь на место! Кошкина и без тебя найдёт дорогу! А ты лучше повтори параграф, сейчас пойдёшь отвечать к доске!
Катя проводила подругу виноватым взглядом. Она уже поняла, что Любе ничего хорошего ждать не приходится, и оказалась права.
Едва директор увидел перед собой девушку, как приподнял брови, делая довольное и даже добродушное лицо:
– Неужели? Кого я вижу?! К нам явилась Любовь Алексеевна Кошкина, собственной персоной! С чего это такая честь?
– Вы же сами вызвали меня, – проговорила Люба, ещё не понимая, к чему клонит директор.
– Я имею в виду не мой кабинет, – усмехнулся он в ответ. – Я говорю о школе в целом. Позвольте вам напомнить, дорогая Любовь Алексеевна, что в этом году ваш класс ждут экзамены, к которым я вас не допускаю по причине многочисленных пропусков без уважительной причины. Более того я уже готовлю документы на ваше отчисление, поскольку ваши знания не соответствуют нашей программе.
– Но, Лев Валерьянович, у меня же была уважительная причина! – воскликнула Люба. – Моя бабушка лежала в больнице после серьёзного приступа. Ей даже делали операцию. Как я могла оставить её одну? Она нуждалась в уходе!
– Во-о-от! – Гусев растянул губы в надменной улыбке. – Мы подошли к самому главному. Поскольку вы, Любовь Алексеевна, являетесь несовершеннолетней, а ваша бабушка, по своей сути, недееспособной, я сообщил об этом в соответствующие органы. Поэтому, будьте готовы в скором времени продолжить ваше обучение в специализированном образовательном учреждении, которое в простонародье все называют детским домом.
Люба широко распахнула глаза. Она ожидала от директора любой подлости, кроме этой. Чувствуя, как у неё перехватывает внезапно пересохшее горло, Люба проговорила:

– Почему моя бабушка недееспособная? Она просто болеет, как все пожилые люди. Вот и всё! А ещё у меня есть отец, два брата и две сестры. Они все взрослые и никогда не допустят, чтобы вы отдали меня в детский дом.
– Вы уже много лет проживаете с бабушкой и об этом знают все! – отрезал директор. – У меня есть сколько угодно свидетелей, которые готовы подтвердить, что ваш отец и остальные родственники не принимают в вашем воспитании никакого участия. К чему это приводит, мы все видим. Ваша неуспеваемость и вечные пропуски – прекрасное доказательство моим словам. Так что, как говорится, сушите сухари, милочка!
– Вы… Вы!!! – воскликнула Люба. – Вы бессовестный, бессердечный человек!
– Да что вы говорите! – рассмеялся Гусев. – Я просто хочу позаботиться о вас и делаю всё по закону. Однажды вы скажете мне за это спасибо.
– Не скажу! – воскликнула Люба. – И никогда вас не прощу!!!
– А мне плевать на твоё прощение! – Гусев откинулся на стуле и ослабил душивший его галстук. Но вдруг резко встал, уронив скрипнувший стул. Люба вздрогнула, но не отшатнулась, когда он подошёл к ней и, сузив глаза, наклонился к её лицу: – Я и сам никогда никого не прощаю. Ты могла бы и запомнить это, Кошкина! Я ведь предупреждал тебя об этом…
– Мне тоже плевать на вас! – вскинула голову Люба и, набрав полный рот слюны, плюнула директору прямо в лицо.

Напомнило https://vk.com/video356522444_456239258