Пишутъ, что принято рѣшеніе Царицынскій аэропортъ переименовать въ Сталинградъ. Что жь? Это дѣтскій лепетъ. Надо пойти дальше: переименовать и всѣ города, вернувъ имъ совѣтскія имена, а у кого совѣтскаго имени не было — придумать таковое; однако самое въ такомъ случаѣ наиглавнѣйшее — вернуть Москвѣ незаслуженно забытое имя Сталинодара.
Der Geſchmack wird reduziert,
Wo gemeines Volk ſpaziert.
Wo gemeines Volk ſpaziert.
Ахъ, сколько можно: вдаль, безпечно,
Nur immer vorwärts, en avant
Стремиться вслѣдъ, безсмѣнно, вѣчно,
Du ausſichtsloſer dilettante.
Nur immer vorwärts, en avant
Стремиться вслѣдъ, безсмѣнно, вѣчно,
Du ausſichtsloſer dilettante.
Изъ сегодняшней бесѣды:
Алкаши называются такъ, потому что они алкаютъ.
Алкаши называются такъ, потому что они алкаютъ.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Сложно сказать, суть ли у Р.Ф. успѣхи на пути становленія Третьимъ Римомъ, но у нея совершенно точно суть задатки Вторыхъ Аөинъ. Правда, и здѣсь достиженія невелики — пріобрѣсти пока удалось лишь Корабль Тесея. Правда — вотъ незадача! — и тотъ — не Тесея и даже не корабль.
Forwarded from TsarGori
Сегодня празднует день рождения уникальный издатель Павел Лукьянов. Уникальный не в каком-то переносном смысле, а в прямом, объясню, почему. 100 лет отрицательной селекции в России привели к тому, что многие занимаются нелюбимым делом: так появились редакторы, которые просят не присылать рукописи, литкритики, которым не интересно читать, издатели, которым неинтересны книги. Лукьянов уникален тем, что любит то, чем занимается - он любит книги, любит их читать, искать, издавать, продавать. Поэтому меньше чем за год его малое издательство опубликовало больше 15 книг, включая пять переводных - сегодня и "Диалог "побежденных" - продало 3000 "Записок библиотекаря", издало учебник истории Волкова, первый перевод Первухина, нового Селина... Книги Ruinnaissance стали хитами продаж на "Озоне" и все это без грантов, как любят зет-попрошайки, и без вредительства, как у негодяев из "эксмы". Оказывается, у русского издателя может расти кокос и ловиться крокодил - надо всего лишь любить то, чем занимаешься. Долгих лет!
Forwarded from Silene Noctiflora
Мы объявляем предзаказ новой книги нашего издательства.
Герд-Клаус Кальтенбруннер «Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации»
Католик-традиционалист Герд-Клаус Кальтенбруннер (1939-2011) был одним из голосов «смены тенденции справа» в Германии 1970-х годов. Публицист первого ряда, мастер портрета интеллектуальной истории. Его часто сравнивают с Гомесом Давилой за точность формулировок и непримиримость по отношению к современности. Он был признан интеллектуальным сообществом, его читали и ведущие представители политических кругов ФРГ, в том числе и сам Гельмут Коль. Но на пике славы он удалился от мира и последние 20 лет своей жизни уединённо прожил в лесном домике в Шварцвальде, не высказывался публично, изучал Отцов Церкви и писал труды по христианской мистике.
«Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации» — программное сочинение Кальтенбруннера середины 1980-х годов, текст которого изначально был написан для радио-передачи. Это публичное высказывание немецкого консерватора о необходимости добродетельной элиты для существования любого сложного человеческого сообщества, в том числе и организованного по демократическому принципу. С точки зрения Кальтенбруннера, такая элита должна сочетать высокий уровень компетенции с установками близкими к аскетическим.
Перевод книги выполнен Антоном Чёрным. Русское издание дополняет большая статья исследователя немецких «новых правых» Филиппа Фомичёва «Герд-Клаус Кальтенбруннер: аскеза и проблема элит в условиях современности», в ней впервые на русском языке подробно рассматривается интеллектуальная биография одного из самых ярких консервативных публицистов Германии второй половины XX века.
Приобрести книгу со скидкой в рамках предзаказа можно до 4 июня включительно. Отправка заказов будет осуществляться после этой даты.
❤️ Сделать предзаказ
Герд-Клаус Кальтенбруннер «Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации»
Католик-традиционалист Герд-Клаус Кальтенбруннер (1939-2011) был одним из голосов «смены тенденции справа» в Германии 1970-х годов. Публицист первого ряда, мастер портрета интеллектуальной истории. Его часто сравнивают с Гомесом Давилой за точность формулировок и непримиримость по отношению к современности. Он был признан интеллектуальным сообществом, его читали и ведущие представители политических кругов ФРГ, в том числе и сам Гельмут Коль. Но на пике славы он удалился от мира и последние 20 лет своей жизни уединённо прожил в лесном домике в Шварцвальде, не высказывался публично, изучал Отцов Церкви и писал труды по христианской мистике.
«Элита. Воспитание на случай чрезвычайной ситуации» — программное сочинение Кальтенбруннера середины 1980-х годов, текст которого изначально был написан для радио-передачи. Это публичное высказывание немецкого консерватора о необходимости добродетельной элиты для существования любого сложного человеческого сообщества, в том числе и организованного по демократическому принципу. С точки зрения Кальтенбруннера, такая элита должна сочетать высокий уровень компетенции с установками близкими к аскетическим.
Перевод книги выполнен Антоном Чёрным. Русское издание дополняет большая статья исследователя немецких «новых правых» Филиппа Фомичёва «Герд-Клаус Кальтенбруннер: аскеза и проблема элит в условиях современности», в ней впервые на русском языке подробно рассматривается интеллектуальная биография одного из самых ярких консервативных публицистов Германии второй половины XX века.
Приобрести книгу со скидкой в рамках предзаказа можно до 4 июня включительно. Отправка заказов будет осуществляться после этой даты.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Мы только приблизительно можемъ себѣ представить всю величину Римскаго краха въ IIII–V вв. Въ наше время цивилизація уже давно пала; но тогда люди, вѣрные своему преданію, буквально застали ниспроверженіе своей эпохи: погромы отъ христіанъ, христіанскія безчинства, преданіе міра въ руки террористовъ. Люди той эпохи, знавшіе о нормѣ не понаслышкѣ, были свидѣтелями ея краха, въ то время какъ мы можемъ только мечтать хотя бы о подобіи нормы.
Съ великолѣпнымъ Павломъ Лукьяновымъ (издательство „Ruinaissance“) на книжной ярмаркѣ на Дворцовой площади.
25.V.2025.
25.V.2025.
Интересный прецедентъ: М.Л. Михайловъ переводитъ знаменитые гексаметры Гете «Anakreons Grab» шестистопнымъ ямбомъ. Это необходимо расцѣнивать какъ принципіальный жестъ.
О наукахъ и просвѣщеніи
Философъ и филологъ
Безъ трусовъ и безъ сапогъ.
Философъ и филологъ
Безъ трусовъ и безъ сапогъ.
Forwarded from Расцветы Красоты
«ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ УМИРАТЬ, ЗНАЧИТ, ТЫ НИЧЕГО БОЛЬШЕ НЕ ЛЮБИШЬ»
Существуют люди, существует преданность. Преданностью я называю твою связь с людьми через твою мукомольню, храм или сад. Преданность саду придает тебе вес, ты — садовник.
Но вот приходит человек, который не понимает, что значимо на самом деле. Наука, что познает, разлагая на части, внушила ему ложные представления о сущем. (Разложить — значит утратить содержимое, забыть о главном: о тебе в деле. Перемешай в книге буквы — уничтожишь поэта. И если сад — это сорок яблонь, то нет и садовника.) Беспонятным все смешно, они не знают дела, они только насмехаются. Насмешники не читают книг, они перемешивают в них буквы. «Почему, — спрашивают они, — нужно жертвовать собой ради храма, ради упорядоченной кучи мертвых камней?» Тебе нечего им ответить. Они спрашивают: «Зачем умирать ради сада, ради всяких там былинок и травинок?» Тебе нечего им ответить. «Зачем умирать ради букв в алфавите?» Незачем. И тебе не хочется умирать.
Но на деле они обокрали тебя, сделали нищим. Ты не хочешь умирать, значит, ты ничего больше не любишь. Тебе кажется, ты поумнел, — нет, по глупости растратил силы и разрушил уже построенное; ты расточил свое сокровище — смысл вещей.
Насмешник тешит свое тщеславие, он — грабитель, кому он помог своей насмешкой? Помог тот, кто шлифовал каждое слово, оттачивал способ выражения, стиль, а значит, совершенствовал инструмент, который позволит ему работать дальше. Насмешник работает на эффекте неожиданности, он грохнул о землю статую и позабавил всех бессмыслицей обломков, взорвал храм, который был для тебя прибежищем тишины и молитвенного раздумья, теперь перед тобой куча мусора, и, конечно, ради нее не стоит умирать.
Тебе показали, как легко убивать богов, но тебе больше нечем дышать, жить. Любая вещь драгоценна ореолом света, пучком нажитых связей, эти связи мы именуем культурой, они — наш язык. Очаг для нас обозначает любовь, звезды — свет горнего мира, дело, которое я тебе доверил, — царскую почесть, я приобщил тебя к своему царскому клану. Но что тебе делать с камнями, делами, цифрами, если они только камни, дела, цифры?
Разрушили одно, разбили другое, что у тебя осталось? Только ты сам — единственный источник света, способный расцветить черепки, которым нечем больше тебя напитать. Вот ты и завяз в болоте тщеславия. Раз все вещи вокруг обессмыслились, ты сам наполняешь их смыслом. Ты остался в одиночестве и оделяешь все вокруг собственным скудным светом. Вот новое платье, оно твое. Вот стадо, оно твое. И вот эта земля, что богаче других, тоже твоя. Но все, что не твое — другое платье, земля, стадо, — враждебно тебе. Соседнее царство, созданное по тем же законам, соперничает с тобой. Ты обречен посреди своей пустыни настаивать на довольстве собой, потому что, кроме тебя самого, у тебя больше ничего нет. Ты обречен кричать в своей пустоте:
«Я! Я! Я!» — и не получать ответа.
Я ни разу не встретил тщеславного садовника, если он на самом деле любил свой сад.
(Antoine de Saint-Exupéry. Citadelle)
Существуют люди, существует преданность. Преданностью я называю твою связь с людьми через твою мукомольню, храм или сад. Преданность саду придает тебе вес, ты — садовник.
Но вот приходит человек, который не понимает, что значимо на самом деле. Наука, что познает, разлагая на части, внушила ему ложные представления о сущем. (Разложить — значит утратить содержимое, забыть о главном: о тебе в деле. Перемешай в книге буквы — уничтожишь поэта. И если сад — это сорок яблонь, то нет и садовника.) Беспонятным все смешно, они не знают дела, они только насмехаются. Насмешники не читают книг, они перемешивают в них буквы. «Почему, — спрашивают они, — нужно жертвовать собой ради храма, ради упорядоченной кучи мертвых камней?» Тебе нечего им ответить. Они спрашивают: «Зачем умирать ради сада, ради всяких там былинок и травинок?» Тебе нечего им ответить. «Зачем умирать ради букв в алфавите?» Незачем. И тебе не хочется умирать.
Но на деле они обокрали тебя, сделали нищим. Ты не хочешь умирать, значит, ты ничего больше не любишь. Тебе кажется, ты поумнел, — нет, по глупости растратил силы и разрушил уже построенное; ты расточил свое сокровище — смысл вещей.
Насмешник тешит свое тщеславие, он — грабитель, кому он помог своей насмешкой? Помог тот, кто шлифовал каждое слово, оттачивал способ выражения, стиль, а значит, совершенствовал инструмент, который позволит ему работать дальше. Насмешник работает на эффекте неожиданности, он грохнул о землю статую и позабавил всех бессмыслицей обломков, взорвал храм, который был для тебя прибежищем тишины и молитвенного раздумья, теперь перед тобой куча мусора, и, конечно, ради нее не стоит умирать.
Тебе показали, как легко убивать богов, но тебе больше нечем дышать, жить. Любая вещь драгоценна ореолом света, пучком нажитых связей, эти связи мы именуем культурой, они — наш язык. Очаг для нас обозначает любовь, звезды — свет горнего мира, дело, которое я тебе доверил, — царскую почесть, я приобщил тебя к своему царскому клану. Но что тебе делать с камнями, делами, цифрами, если они только камни, дела, цифры?
Разрушили одно, разбили другое, что у тебя осталось? Только ты сам — единственный источник света, способный расцветить черепки, которым нечем больше тебя напитать. Вот ты и завяз в болоте тщеславия. Раз все вещи вокруг обессмыслились, ты сам наполняешь их смыслом. Ты остался в одиночестве и оделяешь все вокруг собственным скудным светом. Вот новое платье, оно твое. Вот стадо, оно твое. И вот эта земля, что богаче других, тоже твоя. Но все, что не твое — другое платье, земля, стадо, — враждебно тебе. Соседнее царство, созданное по тем же законам, соперничает с тобой. Ты обречен посреди своей пустыни настаивать на довольстве собой, потому что, кроме тебя самого, у тебя больше ничего нет. Ты обречен кричать в своей пустоте:
«Я! Я! Я!» — и не получать ответа.
Я ни разу не встретил тщеславного садовника, если он на самом деле любил свой сад.
(Antoine de Saint-Exupéry. Citadelle)
Forwarded from Zentropa Orient Express
«Комфорт – общий, роскошь – индивидуальна. Комфорт относится к цивилизации, роскошь к культуре, комфорт к отточенной технике, роскошь к возвышенной до уровня искусства природе»
Эрнст Юнгер в дневниковой записи от 9 декабря 1976 года
Эрнст Юнгер в дневниковой записи от 9 декабря 1976 года