К.Б.
Моноширинный метрономный голос
читает монолог — не Гамлета! Офелии!.. —
— воображаемым друзьям, выстроенным в ряд.
Замкнëшь — в кругу друзей, пускай воображëнных,
бредëт, плутает Дант Алиготери,
самый нормативный эзотерик,
только, правда, так не говорят...
Моноширинный метрономный голос
читает письма: Пушкин, Грибоедов...
Александр Сергеичи помыслены друзья.
Я с трудом совмещаю карьеру и выйти из дома.
Что и говорить о том, чтобы не «что делать?»
успеть подумать, а что-то сделать,
и, тем более, не то, что делать говорят?
Моноширинный метрономный голос
замахнулся на свои стишочечки —
— и друзья, хоть мыслимы, в кусты.
Мнимый друг кричит как оглашëнный,
мол, читаешь, что всегда хохочется,
только пишешь — что стреляться хочется,
а стреляться — дело тишины.
03.04.2024/08.04.2024
Моноширинный метрономный голос
читает монолог — не Гамлета! Офелии!.. —
— воображаемым друзьям, выстроенным в ряд.
Замкнëшь — в кругу друзей, пускай воображëнных,
бредëт, плутает Дант Алиготери,
самый нормативный эзотерик,
только, правда, так не говорят...
Моноширинный метрономный голос
читает письма: Пушкин, Грибоедов...
Александр Сергеичи помыслены друзья.
Я с трудом совмещаю карьеру и выйти из дома.
Что и говорить о том, чтобы не «что делать?»
успеть подумать, а что-то сделать,
и, тем более, не то, что делать говорят?
Моноширинный метрономный голос
замахнулся на свои стишочечки —
— и друзья, хоть мыслимы, в кусты.
Мнимый друг кричит как оглашëнный,
мол, читаешь, что всегда хохочется,
только пишешь — что стреляться хочется,
а стреляться — дело тишины.
03.04.2024/08.04.2024
Порою blanche великая
О фильме «В белом городе» Алена Таннера (1983); 08.04.2024
В Москве прошла ретроспектива швейцарского режиссëра Алена Таннера, и мне не повезло увидеть его главный хит — «В белом городе». Есть такой наивный шаблон рассказа страшилки: в одном чëрном-чëрном городе, на чëрной-чëрной улице, в чëрном-чëрном доме... И «В белом городе» — история той же степени наивности, но с совершенно противоположной претензией. Сейчас я перескажу это седьмое чудо кинематографа.
Фильм рассказывает о моряке, первоначально без признаков экзистенциального кризиса (в целом неоткуда, депрессия есть продукт цивилизации), который, сойдя на берег в Лиссабоне, по велению левой ноги на корабль так и не вернулся. Поселился в гостинице, завëл роман с горничной, писал письма жене (не преминув упомянуть о романе), ходил на танцы и в бильярд... В бильярд ходил весьма неудачно: кошелëк со всем-всем-всем носил торчащим из заднего кармана брюк, зрелище соблазнительное (исключительно кошельком, не надо тут), так что героя по выходе из этого самого бильярда ограбили. В полицию он не сообщил. А впоследствии встретил грабителей в том же самом бильярде! Что помешало наслать полицейского на одну-единственную очевидную локацию — непонятно. Что помешало наслать полицейского при повторной встрече? Нет, зачем! Зато герою хватает ума поплестись вслед за грабителем, неумело потребовать украденное и получить ножиком куда-то в левую часть грудной клетки. После чего в тот же день он из больницы в гостиницу пешком пошëл (полиция на горизонте так и не появилась). С горничной клянутся друг другу в любви. В любви. Именно. Правда, без денег отношения напряжëнные, и она подрывается и уезжает на заработки во Францию (в один день и след простыл, всем бы так легко из одной страны в другую мигрировать), а герой в тоске едет домой к жене. Жена-то места себе не находит, что с ним, как он, хоть бы и с другой! Про Лиссабон — знает, письмами — обмениваются, найти мужика, живущего в гостинице не скрываясь, особенно учитывая, что им его работодатель интересуется, — у меня лапки.
От-такой вот сюжет. С глуповатой романтической историей, в как бы реалистической манере, но с кучей несостыковок... В это же самое время фильм эстетский, импровизационный, с импровизационным же саксофонным саундтреком. Стилистически — арт-хаус как он есть. Но странны для арт-хауса герои — глуповатые, необразованные; те, кто узнает себя в этих «работягах», не переварит подачу, а привыкший к жанру мнит героя идиотом. Мир таких людей неинтересен, неинтересны их терзания. Герою, который полюбил, пару раз переспав и поужинав, невозможно верить. Им с героиней разговаривать не о чем — правда, им и говорить нечего.
Импровизация же — всегда высшее искусство, и неспособному оно не даëтся, оставаясь, конечно, методом, но не оказываясь искусством. Импровизирование в данном случае выдаëт, что автору нечего сказать, все сцены юношеские, незрелые: нелепый секс, нелепый грабëж, нелепая тоска. Так рот озвучивает лишь то, что видят глаза, а глаза, не повезло, видят лишь обычную серую комнату. Так лгут. Даже тоска и та — из пальца высосана. И сцены эти грубо, криво склеены, скачками от одного к другому, как будто в этом суть импровизации — породить фрагментарное.
Но всë-таки импровизация — это апроприация веретена, а не лоскутное шитьë. И одеяло «В белом городе» сгодится лишь на то, чтобы набросить его на голову и завести шарманку: в одном чëрном-чëрном городе, на чëрной-чëрной улице, в чëрном-чëрном доме...
О фильме «В белом городе» Алена Таннера (1983); 08.04.2024
В Москве прошла ретроспектива швейцарского режиссëра Алена Таннера, и мне не повезло увидеть его главный хит — «В белом городе». Есть такой наивный шаблон рассказа страшилки: в одном чëрном-чëрном городе, на чëрной-чëрной улице, в чëрном-чëрном доме... И «В белом городе» — история той же степени наивности, но с совершенно противоположной претензией. Сейчас я перескажу это седьмое чудо кинематографа.
Фильм рассказывает о моряке, первоначально без признаков экзистенциального кризиса (в целом неоткуда, депрессия есть продукт цивилизации), который, сойдя на берег в Лиссабоне, по велению левой ноги на корабль так и не вернулся. Поселился в гостинице, завëл роман с горничной, писал письма жене (не преминув упомянуть о романе), ходил на танцы и в бильярд... В бильярд ходил весьма неудачно: кошелëк со всем-всем-всем носил торчащим из заднего кармана брюк, зрелище соблазнительное (исключительно кошельком, не надо тут), так что героя по выходе из этого самого бильярда ограбили. В полицию он не сообщил. А впоследствии встретил грабителей в том же самом бильярде! Что помешало наслать полицейского на одну-единственную очевидную локацию — непонятно. Что помешало наслать полицейского при повторной встрече? Нет, зачем! Зато герою хватает ума поплестись вслед за грабителем, неумело потребовать украденное и получить ножиком куда-то в левую часть грудной клетки. После чего в тот же день он из больницы в гостиницу пешком пошëл (полиция на горизонте так и не появилась). С горничной клянутся друг другу в любви. В любви. Именно. Правда, без денег отношения напряжëнные, и она подрывается и уезжает на заработки во Францию (в один день и след простыл, всем бы так легко из одной страны в другую мигрировать), а герой в тоске едет домой к жене. Жена-то места себе не находит, что с ним, как он, хоть бы и с другой! Про Лиссабон — знает, письмами — обмениваются, найти мужика, живущего в гостинице не скрываясь, особенно учитывая, что им его работодатель интересуется, — у меня лапки.
От-такой вот сюжет. С глуповатой романтической историей, в как бы реалистической манере, но с кучей несостыковок... В это же самое время фильм эстетский, импровизационный, с импровизационным же саксофонным саундтреком. Стилистически — арт-хаус как он есть. Но странны для арт-хауса герои — глуповатые, необразованные; те, кто узнает себя в этих «работягах», не переварит подачу, а привыкший к жанру мнит героя идиотом. Мир таких людей неинтересен, неинтересны их терзания. Герою, который полюбил, пару раз переспав и поужинав, невозможно верить. Им с героиней разговаривать не о чем — правда, им и говорить нечего.
Импровизация же — всегда высшее искусство, и неспособному оно не даëтся, оставаясь, конечно, методом, но не оказываясь искусством. Импровизирование в данном случае выдаëт, что автору нечего сказать, все сцены юношеские, незрелые: нелепый секс, нелепый грабëж, нелепая тоска. Так рот озвучивает лишь то, что видят глаза, а глаза, не повезло, видят лишь обычную серую комнату. Так лгут. Даже тоска и та — из пальца высосана. И сцены эти грубо, криво склеены, скачками от одного к другому, как будто в этом суть импровизации — породить фрагментарное.
Но всë-таки импровизация — это апроприация веретена, а не лоскутное шитьë. И одеяло «В белом городе» сгодится лишь на то, чтобы набросить его на голову и завести шарманку: в одном чëрном-чëрном городе, на чëрной-чëрной улице, в чëрном-чëрном доме...
Forwarded from Непрерывное математическое образование
ответ на вопрос «Can One Hear the Shape of a Drum?» — одна из многих замечательных вещей, которые можно найти в книге Конвея «The Sensual (Quadratic) Form»
( есть русское издание — https://biblio.mccme.ru/node/187883 )
( есть русское издание — https://biblio.mccme.ru/node/187883 )
Forwarded from Arzamas
Певица Мадонна помогает или мешает исследовать каббалу? А Эко и Борхес? И что вообще стоит читать, чтобы разобраться? Вместе с историком Ованесом Акопяном отвечаем на вопросы о загадочной каббале.
Arzamas
Каббала для начинающих
Историк Ованес Акопян советует книги и лекции, которые помогут понять, что такое каббала
Диалог в столовой:
— Я думал, функциональный анализ — это, там, функции, там, графики функции рисовать...
— Нет, ну есть теорема о графике...
— Я думал, функциональный анализ — это, там, функции, там, графики функции рисовать...
— Нет, ну есть теорема о графике...
Forwarded from Сапрыкин - ст.
Накануне 125-летия Набокова поговорили для @weekendunpublished с Александром Долининым — литературоведом и автором «Комментария к «Дару» — о берлинских годах писателя В.Сирина и о том, как Набоков пережил разрыв с Россией
Коммерсантъ
«Мир очень неприятен, в нем трудно не впасть в отчаяние, а он как-то научился»
Как Владимир Набоков примирил себя с жизнью в чужих странах
Из диалога (монолога слушательницы) в филармонии (Чижик/Волков/Багдасарьян) в перерыве:
— Это новые люди, они знают, что они рождëнные от Бога. <...> В церкви нас учат, что мы рабы Люцифера. <...> Справедливость, равенство и высокие вибрации. <...> Почитайте в литературе, что такое квантовый переход, а я это уже знаю.
Если это не лучшая рецензия, то я не знаю, что это.
Фото вчерашнее:
Better to reign in Hell than serve in Heaven ✨😈🌚✨
— Это новые люди, они знают, что они рождëнные от Бога. <...> В церкви нас учат, что мы рабы Люцифера. <...> Справедливость, равенство и высокие вибрации. <...> Почитайте в литературе, что такое квантовый переход, а я это уже знаю.
Если это не лучшая рецензия, то я не знаю, что это.
Фото вчерашнее:
Better to reign in Hell than serve in Heaven ✨😈🌚✨
Сказка про лягушку-кардинала и водицу-дурачка
Кваклая продрогшая лягушка,
серый приболотный кардинал,
чтоб тебя не слышать, надо уши,
не способные услышать ни черта;
чтоб тебя не видеть, надо очи,
не способные увидеть ни черта,
и покинуть город на болоте,
самое желательно вчера.
Только черти шумною толпою
лезут в уши и как из ведра
сыпят гравий, дескать, we will rock you,
и катись, на то тебе — тропа,
грязная гравийная дорожка.
Нет, не плитка, нет, не андеграунд:
там бы черти ставили подножку,
это называлось бы Москва.
Только черти чëрною толпою
лезут в очи, пальцы как метла,
вот твои соринки, прутья, брëвна,
выметайся, вот твоя тропа,
грязная гравийная дорожка.
Грязные дождливые следы.
Кваклая продрогшая лягушка
надрывается у выцветшей воды:
«Бойся, бойся город на болоте!..
Уходи!.. Ты ведь и сам вода,
был и есть вода!.. Так бойся воду,
ты в ней растворишься без следа.
С неба льëт, однако понарошку:
грязная гравийная дорожка
непременно высохнет с утра.
Разливается река, не чуя края,
только высохнет и мостовая,
для того гранитны берега.
Он же, ныне тëпл, как чашка чая,
вдруг пройдëт, тебя не замечая,
как проходит дождь по вечерам.
От него останется лишь память,
да и та, как чëрт, тебя обманет,
а потом прогонит к праотцам».
Грязная гравийная дорожка
в самом деле высохла с утра.
Берега в граните щеголяют,
в самом деле град не наводнëн.
Кваклая продрогшая лягушка
оказалась в точности права.
Только он всë та же чашка чая,
памятная, как текущий сон.
Как сказала — так оно не стало.
Почему лягушка нагло врëт?
Может быть, лягушка — это дьявол?
Может быть, лягушка — это чëрт?
Кто из нас двоих с лягушкой врëт?..
20.04.2024
Кваклая продрогшая лягушка,
серый приболотный кардинал,
чтоб тебя не слышать, надо уши,
не способные услышать ни черта;
чтоб тебя не видеть, надо очи,
не способные увидеть ни черта,
и покинуть город на болоте,
самое желательно вчера.
Только черти шумною толпою
лезут в уши и как из ведра
сыпят гравий, дескать, we will rock you,
и катись, на то тебе — тропа,
грязная гравийная дорожка.
Нет, не плитка, нет, не андеграунд:
там бы черти ставили подножку,
это называлось бы Москва.
Только черти чëрною толпою
лезут в очи, пальцы как метла,
вот твои соринки, прутья, брëвна,
выметайся, вот твоя тропа,
грязная гравийная дорожка.
Грязные дождливые следы.
Кваклая продрогшая лягушка
надрывается у выцветшей воды:
«Бойся, бойся город на болоте!..
Уходи!.. Ты ведь и сам вода,
был и есть вода!.. Так бойся воду,
ты в ней растворишься без следа.
С неба льëт, однако понарошку:
грязная гравийная дорожка
непременно высохнет с утра.
Разливается река, не чуя края,
только высохнет и мостовая,
для того гранитны берега.
Он же, ныне тëпл, как чашка чая,
вдруг пройдëт, тебя не замечая,
как проходит дождь по вечерам.
От него останется лишь память,
да и та, как чëрт, тебя обманет,
а потом прогонит к праотцам».
Грязная гравийная дорожка
в самом деле высохла с утра.
Берега в граните щеголяют,
в самом деле град не наводнëн.
Кваклая продрогшая лягушка
оказалась в точности права.
Только он всë та же чашка чая,
памятная, как текущий сон.
Как сказала — так оно не стало.
Почему лягушка нагло врëт?
Может быть, лягушка — это дьявол?
Может быть, лягушка — это чëрт?
Кто из нас двоих с лягушкой врëт?..
20.04.2024
Forwarded from Издательство Ивана Лимбаха
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Издательство Ивана Лимбаха
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Я люблю спекулировать на тему, что «мажорность» мажора и «минорность» минора являются социальными конструктами, и можно вообразить себе гипотетическое общество, которое крепко сплело «мажорные» оказии с минорными тональностями, и наоборот. Это всë, конечно, я про бытовое восприятие имею в виду, а не теорию музыки, в которой вайбы и не обсуждают.
Вчера, за прослушиванием партиты ре мажор (между прочим, Рождество Христа!) Баха, посетило устойчивое ощущение, что в мажоре есть нечто похоронное. В то время как в мажоре третья ступень — лишь четвëртый обертон основного тона, еë понижение не может похвастаться ничем сопоставимым. Нет ничего более пресного, чем тоническое трезвучие: нет в нëм ничего, кроме ближайших отголосков тоники. Это и есть смерть — когда ничего нет, «лишь согласное гуденье насекомых». Жизнь от смерти отделена малой секундой.
Точнее, не смерть, а мëртвость — отсутствие. Жизнь от мëртвости отделена малой секундой. А малая секунда потому суть сама смерть.
Так почему минор традиционно «минорен»? Потому что живое — всегда умирающее.
Вчера, за прослушиванием партиты ре мажор (между прочим, Рождество Христа!) Баха, посетило устойчивое ощущение, что в мажоре есть нечто похоронное. В то время как в мажоре третья ступень — лишь четвëртый обертон основного тона, еë понижение не может похвастаться ничем сопоставимым. Нет ничего более пресного, чем тоническое трезвучие: нет в нëм ничего, кроме ближайших отголосков тоники. Это и есть смерть — когда ничего нет, «лишь согласное гуденье насекомых». Жизнь от смерти отделена малой секундой.
Точнее, не смерть, а мëртвость — отсутствие. Жизнь от мëртвости отделена малой секундой. А малая секунда потому суть сама смерть.
Так почему минор традиционно «минорен»? Потому что живое — всегда умирающее.
При помощи общего согласия мы достигнем общего согласия
О романе «Свидетельства обитания» Дениса Безносова (2023); 03.05.2024
В новом мире начинаешь чаще читать новые книги. В нашем новом мире. Наши новые книги.
«Свидетельства обитания» Дениса Безносова для меня — это «Безымянный» Беккета, размноженный на ксероксе. Это не поругание, отнюдь, это комплимент.
Герои «Свидетельств», как и беккетовский (одна штука), говорят о себе, отражая принципиально субъективную картину мира. Даже если фрагмент текста написан в третьем лице, его детали и художественные особенности таковы, что исключают внешний взгляд. Пресловутый безымянный теми же плюшками баловался — говорил о себе в третьем лице, обнаруживая спектр образов (ликов, персон...), его составляющих.
Однако безносовский процесс обратный: не расщепление, а синтез. Его герои (по сути мы) создают большее, чем они (мы) сами, рисуют свой (наш) портрет как целого, как явления. Или, скорее, натюрморт: так сказать, портрет в интерьере, и портрет не самого живого, честно говоря. Как-то прифигевшего и омертвевшего в этом интерьере; хотелось бы патетически сказать, что омертвевшего духом, а не телом, но заведомо: и телом, и духом. Хотя только омертвевшего духом, не телом, можно услышать. «Многоголосие свидетелей катастрофы», — пишет автор в послесловии. « <...> на самом деле не слышишь ничего, разве что потом помнишь свидетельства своего существования здесь, ничем не оправданного, никому не нужного, обусловленного необходимостью физического тела где-то присутствовать, чтобы не исчезнуть <...> », — пишет автор в тексте.
И если девять персонажей убедительно справились с полным портретом, то пострадали дух и/или тело каждого, и потому этот роман — это дело каждого. Предусмотрительно размножено на печатном станке любимым Издательством Ивана Лимбаха.
О романе «Свидетельства обитания» Дениса Безносова (2023); 03.05.2024
В новом мире начинаешь чаще читать новые книги. В нашем новом мире. Наши новые книги.
«Свидетельства обитания» Дениса Безносова для меня — это «Безымянный» Беккета, размноженный на ксероксе. Это не поругание, отнюдь, это комплимент.
Герои «Свидетельств», как и беккетовский (одна штука), говорят о себе, отражая принципиально субъективную картину мира. Даже если фрагмент текста написан в третьем лице, его детали и художественные особенности таковы, что исключают внешний взгляд. Пресловутый безымянный теми же плюшками баловался — говорил о себе в третьем лице, обнаруживая спектр образов (ликов, персон...), его составляющих.
Однако безносовский процесс обратный: не расщепление, а синтез. Его герои (по сути мы) создают большее, чем они (мы) сами, рисуют свой (наш) портрет как целого, как явления. Или, скорее, натюрморт: так сказать, портрет в интерьере, и портрет не самого живого, честно говоря. Как-то прифигевшего и омертвевшего в этом интерьере; хотелось бы патетически сказать, что омертвевшего духом, а не телом, но заведомо: и телом, и духом. Хотя только омертвевшего духом, не телом, можно услышать. «Многоголосие свидетелей катастрофы», — пишет автор в послесловии. « <...> на самом деле не слышишь ничего, разве что потом помнишь свидетельства своего существования здесь, ничем не оправданного, никому не нужного, обусловленного необходимостью физического тела где-то присутствовать, чтобы не исчезнуть <...> », — пишет автор в тексте.
И если девять персонажей убедительно справились с полным портретом, то пострадали дух и/или тело каждого, и потому этот роман — это дело каждого. Предусмотрительно размножено на печатном станке любимым Издательством Ивана Лимбаха.
Использовать в текстах некрупные прямые или видоизменённые цитаты без указания источника (уповая на потенциальное знакомство читателя с цитируемым материалом) — это
Anonymous Poll
33%
постмодернизм (у меня зима зимует)
17%
плагиат (у меня зима ворует)
50%
другое (у меня зима)
Forwarded from Полка
Новый выпуск подкаста «Между строк»! Лев Оборин и Варвара Бабицкая обсуждают одну из картотек Льва Рубинштейна — и говорят о том, как устроен рубинштейновский метод и что такое московский концептуализм (а ещё — почему его называли романтическим). Почему поэт перечисляет именно сны, а не что-нибудь другое? Как Рубинштейн перерабатывает Набокова — и свои собственные ранние тексты? Это вообще о сновидениях — или о литературе, или о жизни и смерти?
Слушайте на удобных для вас платформах:
Apple Podcasts
Google Podcasts
Яндекс.Музыка
Castbox
YouTube
Spotify
В этом выпуске использовано авторское чтение Льва Рубинштейна, записанное для проекта «Арзамас». В оформлении использована фотография Сергея Леонтьева, сделанная для проекта InLiberty.
Слушайте на удобных для вас платформах:
Apple Podcasts
Google Podcasts
Яндекс.Музыка
Castbox
YouTube
Spotify
В этом выпуске использовано авторское чтение Льва Рубинштейна, записанное для проекта «Арзамас». В оформлении использована фотография Сергея Леонтьева, сделанная для проекта InLiberty.