Престиж и конформизм

Теория двойной наследственности (или биокультурной эволюции) считает человеческое поведение результатом взаимодействия двух эволюционных процессов: генетического и культурного. Изменения в генах человека влияют на культуру, а культура влияет на изменения генов — и так до бесконечности. Культур здесь — социально выученное поведение: полезные для адаптации к среде паттерны поведения распространяются и становятся нормой, а бесполезные — со временем исчезают.

Ученые выделяют несколько стратегий поведения, которые передавались через тысячи поколений и стали частью нашего культурного кода, но вместе с тем сделали нас нерациональными и уязвимыми для манипуляций. Их называют предвзятостями (bias). Создатели соцсетей, вроде основателя Facebook Марка Цукерберга и основателя Twitter Джека Дорси, положили некоторые из этих предвзятостей в основу механики работы соцсетей: в первую очередь, склонность к конформизму и предвзятость престижа.

Суть предвзятости конформизма передается пословицами «не ходи в чужой монастырь со своим уставом» или «находясь в Риме, поступай как римляне». Быть “как все” и повторять поведение окружающих — одна из самых безопасных и эффективных стратегий в разных средах и условиях, которым люди следуют тысячелетиями. Хотя конформность помогает нам выживать, она же делает нас уязвимыми для ошибок. Яркий пример такой уязвимости — эксперименты Аша, в которых человек под давлением мнения группы соглашается с заведомо неправильными ответами о длине линий, хотя правильные ответы ему очевидны.

От феномена политических эхо-камер до популярности вирусных танцев в TikTok, от фотографий еды и отдыха до челленджей с выкладыванием определенных фотографий — соцсети и заинтересованные лица беспощадно эксплуатируют нашу склонность к конформизму.

Культурная эволюция в таких условиях стала хорошо измеряемым и четко направляемым процессом, напоминающим биологическую селекцию и генетическую модификацию овощей и фруктов, которые мы научились стандартизировать для удобства продажи и потребления.

Другая важная стратегия, дополняющая конформизм, — копирование поведения, которое считается в обществе престижным. У животных положение в социальной иерархии определяется доминантностью, которая чаще всего сводится к возможности совершать насилие над другими. В человеческом обществе иерархия опирается на понятие престижа, который люди признают за другими, если те добиваются выдающихся успехов в важных для социума сферах.

Предвзятость престижа — это копирование поведения наиболее уважаемых людей, вызывающих восхищение в определенных группах. Мы стремимся приблизиться к престижным людям, чтобы как можно лучше им подражать и чтобы получить часть престижа по ассоциации с ними. А люди, обладающие престижем, остро нуждаются в последователях: чем их больше, тем выше статус и престиж.

Соцсети цифровизовали этот психологический механизм: под каждым постом можно увидеть количественное выражение престижа в виде лайков, шеров и комментариев, а престиж каждого аккаунта измеряется количеством подписчиков, которые на английском буквально называются “последователями”. Цифровизация престижа в соцсетях сделала их владельцев самыми влиятельными людьми в современной культуре: без соцсетевого выражения престижа никакая карьера политика, музыканта или писателя невозможна.

Психологические механизмы престижа и конформизма, да и сами соцсети, нельзя назвать хорошими или плохими — они помогали и помогают нам адаптироваться и выживать, развиваться и процветать.

Но очень важно понимать, что эти механизмы дают возможность политикам, технокорпорациям и другим заинтересованным сторонам манипулировать нашим поведением, взламывать наши системы вознаграждения и навязывать нам нужную им картину мира.

Личная осознанность и осмысленный диалог с другими — вот два инструмента, с помощью которых соцсети можно превратить из машин манипуляции в инструменты роста.

В 21 веке, веке информации и интернета, невозможно быть «вне политики» — мы все в ней участвуем, просто кто-то делает это сознательно, а кто-то – нет. Практически любое наше действие в сети — это политический акт. И даже воздержание от действия — это тоже акт и тоже политический.

Я понимаю «политику» максимально широко и свободно: это общественные дела и участие в них. Интернет сделал практически все дела общественными и дал нам возможность так или иначе влиять на них.

Сегодня любому пользователю интернета доступно такое количество данных, к которому еще несколько десятилетий назад имели доступ разве что верхушки правительств и спецслужб — и то, чаще всего в меньших объемах. Нам доступны такие вычислительные мощности для обработки этих данных, о которых сто лет назад никто даже не мечтал. Короче, можно разобраться в любой проблеме и оценить любую ситуацию — было бы желание.

Мы можем взаимодействовать с миллионами людей в любом уголке мира — опять привилегия, которую еще 50 лет назад могли себе позволить считанные единицы, чья власть во многом и держалась на возможности такой коммуникации. Соцсети, к которым есть доступ практически у каждого, уже второе десятилетие являются главным инструментом политики и в демократиях, и в автократиях. Несмотря на блокировки, цензуру и запреты, объединение людей цифровыми средствами позволяет свергать правительства, сопротивляться тиранам и организовывать новые партии и сообщества.

Интернет дает нам беспрецедентные возможности знать, коммуницировать и объединять усилия. Однако, хотя сами по себе эти возможности — революционны, мы пока так и не увидели никакой настоящей революции в политике, в основном потому, что по-настоящему этими средствами научились пользоваться те, кто и до них находился у власти.

Современная политика невозможна без онлайн-пропаганды и цифровой слежки, без манипуляций мнениями миллионов и дезинформационных кампаний, без троллей, ботов и дипфейков, нацеленных на каждого пользователя сети индивидуально. Власти борются за каждый лайк, просмотр и комментарий каждого пользователя — влияние на нас продается на развес, и у властей на него большой спрос.

Мне нравится фраза писателя Уильяма Гибсона «будущее уже здесь — просто оно распределено неравномерно». Настоящие перемены в политике начнутся тогда, когда достаточное количество людей осознает свою вовлеченность в политические процессы и поймет, что у нас в руках уже есть инструменты для строительства нового мира. А пока этими инструментами будущего пользуются только те, кто и так у власти — человечество будет ускоренно скатываться в сторону цифрового тоталитаризма.

В десятом эпизоде подкаста bojemoi.идеи мы с Травкиной обсуждаем, как идея политики пришла в наши жизни и как развивалось наше политическое сознание. Обсуждаем политическую историю Украины, России и США, а также роль ИИ, соцсетей и психотерапии в современных политических процессах.

​Кремниевая долина правеет, часть 3

В 2007 году консервативный журналист Эндрю Брейтбарт основал онлайн-издание Breitbart, которое впоследствии стало идеологическим центром “альтернативных правых”.

Ничего особо альтернативного в альт-райтах не было: его представители придерживались правых и крайне правых взглядов вроде национализма, сексизма и расизма. Но в отдельное явление альт-райтов можно выделить, потому что развитие их сообщества тесно связано с развитием интернета: с появлением анонимных форумов, соцсетей, видеоблогеров и онлайн-изданий вроде Breitbart, которые собирали на своих страницах самых популярных представителей этого движения.

В 2012 году сам Эндрю Брейтбарт умер. Фактическим руководителем его медиа-компании стал другой консервативный деятель — Стив Бэннон. На тот момент он успел 6 лет отслужить в военно-морских силах США, поработать инвестиционным банкиром, спродюсировать десяток сериалов, художественных и документальных фильмов и со-основать Breitbart.

Когда Бэннон стал руководить изданием, одним из главных спонсоров Breitbart был консервативный миллиардер Роберт Мерсер (вместе с которым Бэннон в 2016 году приведут Дональда Трампа к власти).

В 1960-х годах Роберт Мерсер получил образование физика и математика, стал программистом и в 1970-х устроился на работу в IBM, где его математические модели поспособствовал развитию компьютерного перевода. В начале 1990-х он пошел работать в финансовую компанию Renaissance Technologies, где работали не финансисты, а ученые: там статистические модели Мерсера и сделали его миллиардером. В конце нулевых он занял пост CEO компании, а в начале 2010-х стал активно инвестировать в консервативных политиков и стал спонсором Breitbart.

Мерсер сделал карьеру на прикладной математике: сначала он анализировал языки и находил в них паттерны для корректной работы компьютерного переводчика; затем анализировал финансовые рынки, чтобы найти паттерны там и сделать прибыльные инвестиции; и в конце концов он стал искать паттерны в умах избирателей для того, чтобы склонить их к голосованию за нужного ему кандидата.

В 2013 году Мерсер вместе с Бэнноном создали компанию Cambridge Analytica (CA), которая формально занималась политическими консультациями, а на деле применяла математику в сфере психологической войны.

Основным фокусом СА было:
– составлять максимально точные психологические портреты как можно большего количества избирателей (около 70 млн) на основе их профилей в Facebook;
– создавать персонализированные и максимально убедительные пропагандистские послания, исходя из психотипов этих пользователей.

Работа CA опиралась на теории психолога Михала Косински, доказавшего, что на основе небольшого количества лайков можно составить поразительно точный психологический портрет пользователя, определить его политическую и даже сексуальную ориентацию.

В 2014 году СА успешно участвовала в 44 избирательных кампаниях на стороне республиканских кандидатов, что позволило республиканской партии сохранить контроль над Палатой представителей и выиграть контроль над Сенатом.

Успешность “политических консультаций” Cambridge Analytica опиралась на данные 70 млн пользователей Facebook, которые СА получила полулегальным путем. По словам бывшего сотрудника СА Кристофера Уайли, СА получила данные пользователей Facebook благодаря тому, что Питер Тилль тогда находился в совете директоров компании, а сделать на основе этих данных эффективные психопрофили получилось благодаря специалистам из другой Тиллевской компании – Palantir.

Когда Дональд Трамп запускал президентскую кампанию в 2015 году, за его спиной стояли деньги Мерсера и Тилля, алгоритмы и данные Cambridge Analytica и Palantir, правые медиа, Facebook-сообщества и анонимные форумы, курируемые Бэнноном, который впоследствии возглавил избирательный штаб Трампа.

​Война парадоксальна. Это одновременно самое простое и самое сложное занятие людей. С одной стороны, она заставляет нас регрессировать в первобытное состояние, а с другой — как ничто другое двигает научно-технологический прогресс вперед. Реальные сегодняшние войны и потенциальные будущие определяют развитие двух ключевых технологий современности: искусственного интеллекта и автономных роботов.

Бывший СЕО Google и техноолигарх Эрик Шмидт много лет работает над сближением Кремниевой долины и Пентагона — например, он возглавлял Совет по оборонным инновациям при Министерстве обороны США и Комиссию национальной безопасности по ИИ при Президенте и Конгрессе США. На днях Шмидт вместе с генералом Марком Милли, который с 2019 по 2023 был председателем Объединенного комитета начальников штабов (главный военный в США), выпустили статью под названием «Америка не готова к войнам будущего, а они уже здесь». Делюсь с вами ключевыми тезисами из нее:

– Будущие войны будут все меньше зависеть от того, кто соберет больше людей или выведет на поле боя лучшие самолеты, корабли и танки. Победа будет определяться боевыми роботами и военным ИИ.

– Даже с приходом роботов природа войны останется неизменной: она всегда будет сводиться к тому, что одна сторона через организованное насилие будет пытаться навязать свою политическую волю другой стороне. Война и дальше будет проходить в условиях неполной информированности военных. Отношения военных с правительством, населением и между собой будут и дальше постоянно колебаться. Военные и дальше будут бояться, проливать кровь и умирать.

– Однако роботы изменят характер войны. Изменится то, как именно, когда и где армии будут сражаться. Изменятся принципы управления армиями и оружие, которым они будут воевать. На эти изменения будет влиять политика, экономика и демография, но в первую очередь, — технологическое развитие. Одним из ключевых параметров силы конфликтующих сторон станет «инновационная сила» — способность изобретать, адаптировать и применять новые технологии быстрее, чем это делает противник.

– Военные роботы стоят на порядки дешевле обычной военной техники и при этом могут ее уничтожать. Дешевизна и доступность боевых роботов сделает атаку гораздо более выгодной, чем защиту: например, массированная атака Ирана против Израиля дронами и ракетами стоила максимум $100 миллионов, а защита от этой атаки обошлась Израилю и США более чем в $2 миллиарда.

– Войны прошлого в основном проходили на открытых местностях, где жило немного людей. Но из-за общего тренда на урбанизацию войны будущего будут проходить в плотно населенных местностях, что неизбежно приведет к гораздо большему количеству жертв среди мирного населения. Из-за урбанизации войн все больший акцент будет на небольших маневренных роботах: улицы заполонят стаи робо-псов и рои летающих дронов.

– ИИ будет играть все большую роль в планировании и управлении ходом войны. С помощью ИИ-систем военные смогут симулировать десятки разных вариантов развития событий, выбирать и реализовывать самые оптимальные из них. Пока что ответственность за принятие решений лежит на людях — они выбирают, какой из предложенных ИИ вариантов стоит исполнять. Но чем лучше и быстрее будут становиться ИИ-системы, тем меньше места будет оставаться для решений людей.

– При этом военные игры, в которых использовались ИИ-модели от OpenAI, Meta и Anthropic, показали, что ИИ более непредсказуем, чем люди, и склонен быстрее эскалировать конфликтные ситуации до уровня кинетической войны, в том числе с использованием ядерного оружия.

​Кремниевая долина правеет, часть 4

Питер Тилль родился в 1967 году в немецком Франкфурте, а уже через год месте с семьей переехал в США. Он рос в семье эмигрантов, его отец так и не получил американское гражданство. Подростком Тилль был типичным нердом 1980-х: преуспевал в математике и блестяще играл в шахматы, любил настольные ролевые игры, увлекался научной фантастикой и чуть позже — либертарианскими идеями Айн Рэнд. Он больше 10 раз читал «Властелина колец» и впоследствии взял из эпоса Толкиена большинство названий для своих компаний: от Palantir до Mythril Capital.

В 2000-х, когда Тилль уже стал частью элиты Кремниевой долины, он отличался от большинства техномиллиардеров не только своими консервативными взглядами, но и настойчивыми попытками оформить эти взгляды в целую философию. Если основатели Google Сергей Брин и Ларри Пейдж избегали публичности, как огня, а персонажи вроде Стива Джобса использовали медиа как рекламную площадку для своих продуктов, то Тилль предпочитал провоцировать публику рассуждениями о проблемах западной цивилизации.

Технологический прогресс безнадежно замедлился, экономика деградирует, а демократия не работает, слишком левеет и потому постепенно превращается в тоталитарный режим — примерно так звучат ключевые тезисы Тилля. И хотя большинство речей техномиллиардера пропитаны мрачным пессимизмом, он все же предлагает средства против увядания некогда великой цивилизации: радикальный технологический прогресс, бескомпромиссный капитализм и минимизация правительств и их полномочий.

По мнению Тилля, Кремниевая долина — пиковое в данный момент достижение людей в плане технологического прогресса и капитализма, но ее политические предпочтения — преграда на пути к ее дальнейшему развитию. Демократы, которых Долина традиционно поддерживает, становятся все больше похожими на коммунистов и требуют все больше прав и полномочий для государства — а это смерть для любого прогресса. В Тиллевском идеале правительство следовало бы максимально ослабить, если не упразднить целиком, но поскольку это не вышло бы сделать с наскока, для начала в противовес левеющим демократам Тилль решил поддержать правеющих республиканцев.

В середине 2010-х Дональд Трамп стал для Тилля идеальным кандидатом не только для борьбы с левеющими демократами, но и для борьбы с политической системой в целом. Трамп нападал на глубинное государство – политические элиты, которые не менялись вместе со сменой президентов и сохраняли влиятельные позиции десятилетиями. Он нападал на мейнстримные медиа, которые в подавляющем большинстве были демократическими и становились все более левыми и прогрессивными вместе с партией. Наконец, Трамп также апеллировал к “золотому веку” из прошлого, к “величию”, которое он обещал вернуть американцам — это также соответствовало духу самого Тилля.

Тилль с юности выстраивал свою идентичность на противоречии мнению окружающих. Один из его любимых вопросов к людям, которых он принимал на работу, звучал так: «Что ты считаешь правдой, что при этом большинство людей правдой не считает?». Его ставка на президента Трампа сработала вопреки мнению большинства политических экспертов и сопротивлению коллег из Кремниевой долины. Более того, она сработала и вопреки мнению республиканских элит, которые до последнего не хотели номинировать Трампа в президенты. Через поддержку Трампа в 2016 году Тиллю удалось успешно реформировать республиканскую партию, так что к 2024 году он уже не просто поддержал кампанию Трампа, но и протолкнул своего кандидата Джей Ди Вэнса на место вице-президента.

​Недавно я писал о том, что из-за развития технологий (в первую очередь, роботов и ИИ) атака становится гораздо дешевле и эффективнее защиты в кинетической войне. Но и в информационной войне мы наблюдаем ту же тенденцию: атаковать гораздо выгоднее, чем защищаться, а разрушать —дешевле, чем строить.

Например, информационная атака на политика может преувеличивать его слабые стороны, приуменьшать сильные или просто дискредитировать его враньем — в любом случае, атака будет носить негативный характер. Мы знаем, что в соцсетях негативный контент привлекает больше внимания пользователей, а негативные новости распространяются быстрее позитивных.

Даже если впоследствии оказывается, что в атаке на политика использовалась дезинформация, у защищающейся стороны не получится полностью нивелировать репутационный ущерб опровержением. Негативная информация оставляет физический след в памяти человека, и он продолжает ее вспоминать, даже если он уже знает информацию, опровергающую негативную.

Чем чаще повторяется дезинформация и чем дольше она остается без опровержения, тем меньше эффект от ее коррекции и тем выше вероятность, что человек продолжит вспоминать ложный негатив и даже верить в него. Опровержения вранья работают особенно плохо, если ложь соответствовала представлениям человека о мире, а корректировка лжи — нет. Поэтому навредить репутации, пускай даже с помощью вранья, гораздо проще, чем восстановить ее.

В средине 2010-х соцсети стали основной площадкой для политической борьбы, а атаки на оппонентов — ее основным средством. Пользователи соцсетей разделились на противоборствующие идеологические группы: правые и левые, либералы и консерваторы, феминистки и маскулисты — и именно атаки на оппонентов стали главным способом укоренения и получения авторитета в своей группе.

Гарвардский профессор психологии Амит Голдберг утверждает, что «впервые в истории США негатив по отношению к чужой группе стал сильнее позитива по отношению к своей». В таких условиях политики перестали даже пытаться решать проблемы своего электората или предлагать что-то привлекательное для чужих избирателей. Вместо этого политики превратились в самых громких критиков, самых беспощадных разоблачителей и самых беспардонных лжецов — все ради того, чтобы как можно эффектнее унизить конкурентов.

Во время президентской кампании 2016 года Дональд Трамп сделал оскорбления политических противников, партий и целых этнических групп своей фирменной фишкой. Википедия приводит десятки кличек, чаще всего обидных, которыми Трамп, к восторгу публики, называет своих коллег. В 2024 году он продолжает обзываться и называет Камалу Харрис «Камалой Катастрофой», «Врущей Камалой» и, чаще всего, — просто «Камаблой», что бы это ни значило. Демократы отвечают Трампу «достойно»: например, на фото пририсовывают ему характерные усы и обзывают Гитлером.

Интересно, почему приемы уровня детского сада работают в политической жизни ведущей демократии. Потому что меткая кличка физически остается в мозгу человека и против нее невозможно выпустить опровержение? Потому что избиратели — хоть и взрослые люди, но на каком-то уровне недалеко ушли от маленьких детей? Потому что у людей, управляющих политическими процессами просто нет других идей? Или потому что бесконечные атаки неизбежно приводят к деградации ментальных и психологических сил всех сторон?

В детстве счастье было моим естественным состоянием, если взрослые не омрачали его своими несчастьями. Просто просыпаться, просто бегать, просто пить воду, просто гулять с друзьями — все базовые занятия, особенно связанные с физической активностью, приносили мне это ощущение. Смотришь в небо, купаешься, пускаешь солнечных зайчиков — и ты уже счастлив.

С началом гормонального бума в подростковом возрасте счастье как базовое ощущение без причин куда-то делось — и я попал в зону турбулентного настроения. Хотя я продолжал быть физически активным, занимался спортом и гулял с друзьями, но все больше переходил из мира простых физических ощущений в мир интеллекта и эмоций — а там счастье было только одним из сменяющихся состояний. Большая половина моих интеллектуальных героев из юности вроде Ницше, Кафки или Сартра презирали саму концепцию счастья или же считали его чем-то иллюзорным и недостижимым.

В районе двадцати я стал понимать счастье как что-то, что можно организовать, наладив разные аспекты своей жизни и создавая череду эпизодов, которые делают меня счастливым. Вечеринки, опьянение, секс, музыка, друзья — счастье можно было обеспечить внешними средствами. Занятия искусством, медитация, йога, чтение — его же можно было обеспечить и внутренними средствами. Со временем практически все средства достижения счастья приелись и стали ощущаться как что-то базовое и необходимое, но отнюдь не делающее счастливым.

Ближе к тридцати я начал понимать, что счастье — это не просто действия и благоприятные обстоятельства, это некий баланс, который нужно научиться держать и сохранять, часто вопреки неблагоприятным обстоятельствам и невозможности действовать. Я все лучше разбирался в биологии организма и стал связывать ощущения «счастья» с выработкой «гормонов счастья» и функционированием организма. Знания о биохимических процессах в мозгу многое поставили на свои места, я стал избавляться от привычек, которые делали меня несчастным, и начал прививать новые привычки, которые делали меня устойчивее и позволяли быть чуток счастливее.

Когда мне было 35, началось полномасштабное вторжение России в Украину и я прожил самый сложный и мрачный год в своей жизни. Хаос, разрушения, постоянная близость смерти — все это сначала сделало меня несчастным, как никогда, а затем постепенно вывело меня на практически детский уровень счастья. Я стал чувствовать счастье от того, что я просто просыпаюсь, просто хожу, просто общаюсь с друзьями или смотрю в небо. Счастье перестало быть серией эпизодов и переживаний, как это было, начиная с подросткового возраста, — оно стало синонимом жизни.

Сейчас во мне гармонично умещается два противоположных ощущения. С одной стороны, я счастлив, как в детстве, и все проблемы и вызовы воспринимаю как возможности для роста и развития. С другой стороны, я разочарован, как никогда, и вижу мир в очень мрачных тонах. Но из-за внутреннего счастья я почему-то железно уверен, что этот мрак можно рассеять и построить лучший мир. Хотя пока и не очень понятно, как.

В одиннадцатом эпизоде подкаста bojemoi.идеи мы с Травкиной обсуждаем из чего состоит идея счастья, как эта идея эволюционировала в наших жизнях, что такое гедония и эвдемония, как мозг влияет на ощущение счастья и многое другое. Подписывайтесь на наш ютьюб-канал, чтобы помочь нам развивать этот медиум!

​Кремниевая долина правеет, часть 5

После победы Трампа на выборах в 2016 году один из его главных спонсоров Питер Тилль сформулировал, почему тот выиграл: все дело в том, что Трамп — одновременно смешной и апокалиптичный кандидат. Коктейль из черного юмора и ощущения конца времен стал отличительной чертой всего движения новых правых.

Во время выборной гонки Хиллари Клинтон с трудом давались наигранные беззубые шутки, в то время как Трамп напоминал стэнд-ап комика, которому за счет забавной подачи сходили с рук даже самые сексистские и расистские оскорбления. В интернете шла война мемов, которую к выборам выиграли трамписты: мемы либералов были скучными из-за их политкорректности, в то время как правые мемы нарушали границы дозволенного и часто становились народными.

Апокалиптичное ощущение жизни – общая черта правых и левых. Для правых Трамп воплощал одновременно миф о «Золотом веке», когда Америка была “великой”, и его противоположность — современность, в которой прогрессивные политики поставили Америку на грань исчезновения. До Трампа основным источником апокалиптичных мыслей для левых был климатический кризис (в котором в основном виноваты правые), а после его победы источником апокалипсиса стал сам Трамп.

Выборы 2016 года и победа Трампа погрузили США в ожесточенную культурную онлайн-войну между новыми правыми и консерваторами, с одной стороны, и левыми и прогрессивами — с другой.

Одной из первых крупных атак прогрессивного сообщества против Трампа и правых в целом стала популяризация движения MeToo, привлекавшего внимание к проблемам сексуального насилия и харасмента. Хотя само движение возникло еще в 2006 году, реальную популярность оно приобрело только в 2017 году в соцсетях Twitter и Facebook, куда тысячи жертв сексуального насилия выкладывали свои истории, часто тэгая насильников и стимулируя других жертв делиться историями.

Резонанс движения MeToo играл против Трампа, которого многие считали мизогином. Например, всплывшая незадолго до выборов запись, на которой он говорит, что “просто хватает их (женщин) за киску», едва не стоила ему президентства. Хотя никаких конкретных обвинений против Трампа не последовало, такая атмосфера в обществе увеличивала шансы демократов добиться импичмента Трампа. MeToo стало культурной победой либералов над консерваторами, которых Трамп представлял во власти.

Другим важным этапом культурной войны при Трампе стало распространение так называемой «культуры отмены». Обвинения в сексуальных домогательствах, расизме, гомофобии, сексизме и другом недопустимом, с точки зрения прогрессивной культуры, поведении широко обсуждались в соцсетях и становились причиной “отмены” — увольнения нарушителя, отмены его публичных выступлений, бойкотирования его деятельности, иногда даже физических нападений и т.д.

Культура отмены задела и Кремниевую долину, которую обвиняли в системном сексизме. Большинство должностей занимали мужчины, а около 60% женщин, работавших в Долине, сталкивались там с сексуальными домогательствами и почти 90% — с унижениями сотрудниц. Одна из самых влиятельных журналисток Долины Эмили Чэн в 2018 году выпустила книгу «Бротопия» в которой доказывала, что сексизм — сознательная и последовательная позиция в техносреде.

Если в 2016 году в культурной онлайн-войне побеждали новые правые, а Трамп стал президентом, то уже через пару лет на фоне популярности MeToo и культуры отмены побеждали прогрессивные левые — поэтому демократы во главе с Нэнси Пелоси получили контроль над Палатой представителей в результате выборов в 2018 году.

Ответом новых правых стало создание альтернативной децентрализованной медийной сети, продвигавшей их культурную повестку. В 2018 году эта сеть называлась Intellectual Dark Web, в нее входили разношерстые люди от Джо Рогана до Джордана Питерсона, за счет соцсетей захватившие многомиллионные аудитории в обход традиционных СМИ.

За созданием этой сети стоял… все тот же Питер Тилль. А начиная с конца 2018 года в эту сеть постепенно начал втягиваться Илон Маск, который сегодня стал ее хедлайнером.

​«ИИ в мэры» — слоган одного из кандидатов в мэры в городе Шайенн, столице американского штата Вайоминг с населением 64 тысячи человек. 42-летний библиотекарь Виктор Миллер обещал, что если его выберут, он будет делать только то, что ему скажет нейросеть под названием VIC («виртуальный интегрированный гражданин»). Вчера он проиграл выборы, но этот случай заслуживает внимания.

«В нашей системе ИИ не может стать мэром, следовательно, я буду его скромным мясным аватаром», — утверждал Миллер. Выступая на местном телевидении, он демонстрировал толстую пачку документов, которые чиновники должны прочитать для принятия постановления на заседании городского совета. Миллер хотел, чтобы вместо него эти неподъемные груды документов читал ИИ, а сам обещал в них даже не заглядывать. ИИ читает и решает, а Миллер — исполняет.

VIC — это не специальный государственный ИИ, а просто слегка модифицированный Миллером ChatGPT от OpenAI. Правила OpenAI запрещают использовать их чатбота на выборах, так что когда они узнали о кампании Миллера, то заблокировали его аккаунт. Но он просто завел новую учетную запись, опять загрузил в ИИ все документы по городским делам и принес VIC на встречу с избирателями: через блютус-колонку люди могли пообщаться с потенциальным ИИ-мэром.

Местные власти не хотели регистрировать Миллера в качестве кандидата в мэры — но не потому, что он обещал стать «мясным аватаром» для ИИ, а потому, что в документах вместо своего полного имени «Виктор Миллер», он использовал сокращение «Vic Миллер».

У чиновников из Вайоминга и сотрудников OpenAI Миллер вызывал раздражение, у журналистов — ажиотаж и насмешки, а у людей — умеренный интерес. Хотя у VIC не было шансов выиграть выборы, он сработал как любимая в Кремниевой долине концепция минимально жизнеспособного продукта (MVP) — продукта, обладающего минимальными, но достаточными для удовлетворения первых потребителей функциями. Благодаря VIC люди всерьез задумались о замене «мясных» чиновников «цифровыми».

Есть несколько вариантов взаимодействия человека с ИИ:
– ИИ выполняет указания человека — сегодня это самый популярный вид взаимодействия;
– ИИ работает с человеком на равных, дополняя своими возможностями способности человека — этот вариант называется ИИ-кентавр;
– ИИ приказывает, а человека исполняет – именно этот вариант предлагал Миллер.

Превращение человека в «мясного аватара» для ИИ подразумевает, что ИИ превзошел людей в понимании и способности принимать решения. Хотя пока ИИ далеко до превосходства над людьми, в некоторых сферах такая схема уже работает. Например, в 2023 году израильские военные использовали ИИ-систему «Лаванда» для определения целей на ликвидацию, а оператору оставалось только одобрить эту цель, на что у него уходило всего 20 секунд — основным преимуществом была скорость определения цели, которая у ИИ значительно превосходила человека.

В отличие от специализированной заточенности «Лаванды» на выполнение боевых задач, ИИ-мэр VIC был минимально приспособлен к управлению городом. Однако, если мы уже морально готовы позволять ИИ решать, кому жить, а кому умирать, было бы лукавством делать вид, что решения вроде того, что сделать с парком или как залатать дорогу — нечто настолько важное, что ИИ ни в коем случае нельзя доверять управление небольшим городом под надзором человека.

Мне кажется, что ИИ станет великим разоблачителем нашего времени. Тотальное разочарование в политиках и власти как таковой, которое все больше затапливает ума и сердца людей по всему миру, радикально усилиться, когда ИИ-системы сделают этих политиков еще более прозрачными и покажут, что большинство из них справляется со своей работой хуже, чем сырой галлюцинирующий ИИ.

Ограничение жизни смертью — самое неприятное и неудобное обстоятельство нашего существования и одновременно самый главный урок бытия человеком.

В юности осознание собственной смертности толкало меня к выводу, что жизнь — бессмысленна. В книгах, которые я читал в тот период, я часто наталкивался на вопрос «что ты будешь делать, если узнаешь, что тебе осталось жить один день, неделю, месяц?». Этот вопрос должен был помогать вести более осмысленную жизнь: подразумевалось, что когда остается так мало времени на Земле, ты не будешь тратить его на пустяки и сконцентрируешься только на самом важном. Я искренне не мог понять, как такая печальная перспектива может помочь что-то осознать про жизнь. В юности я вообще понимал жизнь как перспективу — если же меня лишали перспективы и обещали скорый конец, я считал, что лучше поскорее умереть и не делать вид, что что-то вообще имеет значение.

В таком же ключе я воспринимал старость: я видел, как она лишает человека слуха, зрения, физических и ментальных сил — отдавая все это, она ничего не дает взамен. Старость — это сужение перспективы, думал я, а значит, это ужасно.

Однажды я наткнулся на цитату Карла Густава Юнга, который помимо всего прочего работал с пожилыми умирающими пациентами. Юнг говорил, что самая конструктивная установка для пожилого человека — жить так, как будто ты будешь жить еще долго, даже если знаешь, что жить осталось всего ничего. Так я узнал, что не только мне от жизни нужно чувство перспективы — это нужно всякой здоровой психике, и не столько для будущего, сколько для настоящего.

Совет Юнга жить так, будто впереди еще длинная дорога, странным образом примирил меня и с формулой «живи так, будто сегодня — твой последний день». Теперь я понял, что нужно делать, если знаешь, что тебе осталось жить совсем недолго — примерно то же самое, как если бы ты этого и не знал.

С приходом войны в мою жизнь совет жить так, будто этот день последний, заиграл совершенно новыми, ультрареалистичными красками — я наконец понял, что речь идет о совершенно конкретном чувстве. Это чувство противоположно ощущению рутинности жизни, оно заставляет быть внимательным и бережным к себе и окружающим, к своему времени и силам. Это чувство также позволяет без оглядки следовать своим принципам, называть черное черным а белое белым, оно помогает избавиться от лишних сомнений и неопределенности. Но все это происходит, только если у тебя есть силы выдержать это чувство — близость смерти создает атмосферу сильного давления, под которым человек либо становится все крепче и крепче, либо его плавит и он теряет всякую форму.

Хотя я переживал смерть близких в юности, я не понимал, что это за сила, пока не столкнулся с ней уже во взрослом возрасте, когда фактически на моих руках умирал другой близкий человек и смерть отчетливо угрожала мне самому. Сейчас я понимаю, что совет жить так, будто этот день последний — на самом деле совет жить свободно. А свободным невозможно быть, не понимая своей смертности.

В двенадцатом, предпоследнем, эпизоде подкаста bojemoi.идеи мы с Травкиной обсуждаем, как понимание смерти менялось по ходу нашей жизни, какие философские школы повлияли на наше отношение к смерти, почему самураи не боялись умереть и как правильно медитировать на смерть. Подписывайтесь на наш ютьюб-канал, чтобы помочь нам развивать этот медиум!

​Кремниевая долина правеет, часть 6

Дональд Трамп – не только хедлайнер движения правых во всем мире, но и политик, показавший, как правильно использовать технологии для политических целей. Его отношения с Большими технологиями США — это многосерийная трагикомическая сага, которая начиналась как психологический триллер в середине 2010-х, превратилась к 2020 в трагедию, а к 2024 — в историю любви.

Во время президентской кампании 2016 года Трамп ругался с Кремниевой долиной и атаковал самых видных ее представителей вроде Джеффа Безоса из Amazon и Тима Кука из Apple. По ходу избирательной кампании 140 крупных предпринимателей из Долины написали коллективное письмо, в котором называли Трампа «катастрофой для инноваций» и утверждали, что он «не понимает, как работают технологии». Илон Маск тоже считал, что Трамп не подходит на роль президента, и на выборах 2016 поддерживал Хиллари Клинтон.

Но вражда Трампа с технологическим сектором с лихвой перекрывалась дружбой всего с двумя технологическими компаниями, которые, тем не менее, оказались ключевыми политическими инструментами современности: соцсетями Twitter и Facebook.

Трамп стал первым крупнокалиберным политиком, сделавшим основной площадкой для политических высказываний свой аккаунт в Twitter, а не традиционные медиа. В отличие от его главной конкурентки на выборах 2016, Хиллари Клинтон, за которую соцсети открыто вели ее помощники, Трамп вел свой аккаунт самостоятельно (или достаточно убедительно делал вид, что это он).

Трамп твитил нон-стоп: утром, днем и ночью, минимум по 10 постов в день, а временами до 60 твитов в сутки. Такой шквал сообщений позволял ему использовать аккаунт как тестовую площадку для политических месседжей: если что-то не заходило подписчикам, он просто хоронил неудачный нарратив под шквалом новых сообщений. Он репостил всю похвалу в свой адрес, издевался над оппонентами и критиковал всех недоброжелателей. Его твиты были смешными, с мемным потенциалом и, что не менее важно, агрессивными — в результате каждый день Трамп получал в 2 раза больше упоминаний другими аккаунтами, чем Клинтон.

Даже самые ярые оппоненты Трампа признавали, что его Твиттер — это «неожиданно гениальное» политическое оружие и что он «затвитил себя в Белый дом». Когда Трамп стал президентом, инновации в Твиттере вышли на новый уровень, потому что теперь потешный и агрессивный контент выдавал уже не просто политик, а президент США, то мерявшийся размером ядерных кнопок с северокорейским диктатором, то придумывавший новые ругательства вроде «covfefe».

Но еще большую роль в победе Трампа на выборах в 2016 году сыграл Facebook, где один из главных сторонников Трампа, Питер Тилль, состоял в совете директоров. В разгар выборной гонки журналисты вдруг обвинили Facebook в предвзятости против консервативных политиков: журналисты утверждали, что модераторы контента соцсети вручную убирают посты республиканцев из трендов и добавляют туда демократические послания.

Вследствие этого обвинения Цукербергу пришлось встречаться с консервативными медийщиками, среди которых были, например, Такер Карлсон и представитель штаба Трампа, — и обещать им, что его соцсеть исправит эту политическую и алгоритмическую предвзятость. Цукерберг сдержал обещание, и республиканская риторика вышла из теневого бана в самый нужный для выборов 2016 года момент, а посты консерваторов до сих пор стабильно возглавляют рейтинги популярности в Facebook.

Штаб кампании Клинтон признавал, что Трампу и его сторонникам удавалось производить контент, вовлекавший пользователей Facebook в разы сильнее, чем аналогичный контент от Хиллари. Поэтому, по словам руководителя цифрового штаба Трампа Брэда Парскейла, реклама в соцсети Цукерберга обходилась Трампу в сотни раз дешевле, чем штабу Клинтон. В той кампании Трамп потратил 80% бюджета на цифровую рекламу именно в сети Цукерберга, а сотрудники Facebook за это работали прямо в штабе Трампа, чтобы эти деньги тратились максимально эффективно.

Марк Цукерберг рассказал, что в 2021 году администрация Джо Байдена давила на его корпорацию Meta, требуя цензурировать весь контент, связанный с коронавирусом, а годом ранее — за два месяца до выборов президента — ФБР настоятельно рекомендовала не публиковать оказавшийся впоследствии правдивым компромат на сына Байдена.

Политическое измерение этого письма — жесткая критика демократической партии США. Хотя заканчивается оно утверждением, что Цукерберг принципиально не поддерживает на выборах ни одну из сторон — на деле это откровенная поддержка республиканского кандидата Дональда Трампа. Это также хитрый компромат на компанию Google, которая тоже цензурировала информацию о пандемии, но пока не призналась о причинах такой цензуры публично.

Задержание Павла Дурова властями Франции формально объяснялось отказом его корпорации Telegram от сотрудничества с правительствами и силовиками в борьбе против терроризма, распространения незаконной порнографии, торговли наркотиками и оружием и так далее. Это первый настолько крупный арест в традиционном противостоянии между технологическими платформами и силовиками — борьбе, которая началась вместе с «Войной против террора» в 2001 году.

Политически арест Дурова многослоен. С одной стороны, арест героизирует его в кругах либертарианцев — сторонников анонимности и свободы слова: с точки зрения этих людей, Дурова хотят судить за позицию «менты нам не кенты» и за защиту кибер свобод пользователей. С другой стороны, арест сделал мейнстримным нарратив о том, что Дуров сотрудничает с авторитарными правительствами, а демократические водит за нос, прикрываясь свободой слова.

Для полноты картины стоит вспомнить про владельца соцсети Х Илона Маска, который одобряет признания Цукерберга и горячо осуждает арест Дурова.

В начале августа французский политик и еврокомиссар Тьерри Бретон опубликовал письмо, в котором напомнил Маску о его обязанностях одновременно соблюдать свободу слова и противостоять распространению вредного контента. Письмо было опубликовано на X за пару часов до интервью, которое Маск брал у Трампа на том же X. Маск ответил на письмо нецензурным мемом, а европейская бюрократия открестилась от угроз Бретона и списала все на его самодеятельность.

Тем не менее, письмо-угроза появилось не просто так: за неделю до этого Маск со своего аккаунта на X откровенно подливал масла в огонь ультра-правых анти-иммигрантских протестов в Великобритании, писал, что «гражданская война — неизбежна» и глумился над премьер-министром Киром Стармером.

Контроль мыслей, чувств, слов и действий — это цель любой власти, будь то власть человека над самим собой, власть правительства над своими гражданами или корпорации над своими клиентами. В описанных кейсах мы наблюдаем за тем, как государственная власть борется с властью технологической — и борются они не за что иное, как за власть над нами, людьми.

Чем дальше мы заходим в 21 век, тем сложнее сказать, сделали ли новые технологии людей более счастливыми и так ли радикально улучшили наше бытие, как это пытаются представить их создатели и держатели. У меня нет однозначного ответа на эти вопросы.

Правда, я однозначно уверен, что современные (они же устаревшие) политические системы не делают нас более счастливыми и точно не облегчают нам жизнь. В этом смысле мне более симпатична власть технологическая, чем власть политическая — у технологий все еще есть шанс, а у политики, как ее понимают власть имущие, шансов больше нет.

Любовь — это сила, которая делает нас людьми.

Я понимаю любовь в широком смысле: это не только влюбленность, сексуальное влечение и романтическое увлечение — но, например, и дружба, и родительские чувства. Любовь можно ощущать по отношению к абстрактным явлениям: к своему делу или к искусству, к богу или к жизни в целом.

Любовь делает нас людьми в том смысле, что ее форма — секс — почти всегда необходим для зачатия ребенка и создания нового человека. Новорожденный человек первые месяцы и годы своей жизни беспомощен и уязвим — заботу окружающих о нем я тоже называю любовью, без которой дети просто не смогли бы превратиться во взрослых людей. Любовь к друзьям и к своим партнерам помогает молодому человеку обрести психологическую зрелость, а затем любовь к своему делу и к людям в целом помогают человеку реализоваться в профессиональном и творческом смысле.

Конечно, только что я описал идеальный путь человека, чья жизнь — как бы полная чаша, до краев наполненная любовью. А в реальной жизни все происходит совсем не так: миллионы детей лишены полноценной родительской любви, а забота о них напоминает, скорее, уход за механизмом на заводе. У многих молодых людей совсем не складываются отношения со сверстниками — часто до такой степени, что вместо друзей их окружают недоброжелатели, которые их травят и мешают нормально развиваться.

Романтическая любовь и секс — очевидная проблема для миллионов людей из разных культур и поколений. Хотя понимание любви как отношений между половыми партнерами — самая популярная трактовка любви в нашей культуре, она же несет в себе чуть ли не больше всего сложностей и проблем для людей, которые к ней отчаянно стремятся, но никак не могут ее испытать или добиться взаимности.

С любовью к своему делу вообще складывается у меньшинства: в этом смысле страдают уже не миллионы, а, скорее, миллиарды людей, которым приходится «в поте лица добывать себе хлеб свой» и которые искренне ненавидят свою работу и профессию, но не могут ничего изменить.

На фоне таких несчастных любовий любовь к человечеству в целом похоже на шутку — потому что как можно любить человечество, если тебя самого не любили с детства, ты не нашел себе партнера и друзей и терпеть не можешь свою работу?

И тем не менее, каким бы несчастным или злосчастным ни был человек, потребность в любви никуда не исчезает: если ее мало в его жизни, то даже капля любви вроде искреннего сочувствия во взгляде незнакомца или улыбки прохожей будет восприниматься, как глоток воды для бредущего по пустыне.

Любовь мотивирует и помогает преодолевать препятствия, это одновременно средство достижения и сама награда. Она скрашивает нам жизнь и придает ей смысл. А еще любовь отличает нас от роботов, которые уже могут неплохо симулировать чувство, но не могут его испытывать — а значит, не могут быть движимы любовью и понимать и ощущать мир, как понимают его люди.

В тринадцатом, последнем в этом сезоне, эпизоде подкаста bojemoi.идеи мы с Травкиной обсуждаем любовь во всех ее проявлениях, а также вспоминаем Платона, Евангелие, Жана-Поля Сартра, Генри Миллера и многих других. Подписывайтесь на наш ютьюб-канал, чтобы помочь нам развивать этот медиум!

​Кремниевая долина правеет, часть 7

Вместе с приходом Дональда Трампа на пост президента в США началась культурная война. К 2018 году она перешла в следующую фазу из-за начала новой предвыборной гонки-2020. Основным оружием демократов в этом культурном противостоянии стали политическая корректность, культура отмены и движение MeToo, ну а лагерь Трампа ответил контрнарративом, который возглавило неформально движение Intellectual Dark Web (IDW).

Большинство членов IDW были так или иначе известны и до появления самого движения, но именно сплочение этих людей в единую сеть сделало их всемирно известными и влиятельными культурными персонажами. Название IDW придумал профессор математики Эрик Вайнштайн, а популяризировала IDW статья редакторки New York Times Барри Вайс под названием «Знакомьтесь с ренегатами Intellectual Dark Web», вышедшая в мае 2018 года.

На момент выхода статьи Вайнштайн был не просто ученым, а управляющим директором венчурной компании Thiel Capital — фактически семейного финансового фонда Питера Тилля, через которую он управлял и спонсировал все остальные свои предприятия. Будучи правой рукой Тилля, Вайнштайн создал IDW — неформальную медиаимперию, которая должна была помочь Трампу избраться на второй срок. Так открылся целый фронт на культурной войне между консерваторами и либералами, позволив первым откусить довольно большой кусок аудитории вторых.

Исходя из статьи в NYT, в костяк IDW входил сам Вайнштайн и его брат, эволюционный биолог Брэт Вайнштайн, комик и подкастер Джо Роган, психолог Джордан Питерсон, консервативный комментатор Бен Шапиро, философ Сэм Харрис и целый ряд менее известных имен. Кроме Эрика Вайнштайна, всех этих людей объединяли конфликты с либерально-демократическим нарративом и политической корректностью: например, Харрис жестко критиковал мусульман, а Питерсон ругал феминизм и трансгендеров.

Среди IDW были демократы и республиканцы, критики и сторонники Трампа, — да и в целом участники расходились по многим вопросам. Но формально все они сходились на необходимости открытых дебатов и ценности свободы слова для максимально разных голосов. Такой акцент на свободе слова и толерантности к инакомыслию стал основной линией защиты и нападения новых правых против либеральных нарративов культуры отмены в конце 2010-х: если прогрессивная часть американского общества требовала наказывать людей за некорректные действия и высказывания, то консервативная — называла это цензурой и репрессиями и требовала свободы для всех.

По сути IDW была группой публичных спикеров, которые ходили друг к другу на YouTube-подкасты, за счет чего увеличивали аудиторию друг друга. В центре этой неформальной медиа-сетки был подкаст Джо Рогана, который неоднократно предоставлял членам IDW доступ к своей многомиллионной аудитории. Именно он превратил Джордана Питерсона из малоизвестного канадского профессора во всемирно известную икону новых правых. Дейв Рубин, Бен Шапиро, Сэм Харрис, сам Эрик Вайнштайн и многие другие члены IDW после эфиров у Рогана получали достаточный медийный капитал, чтобы затем их собственные подкасты набирали сотни тысяч прослушиваний.

Эрик Вайнштайн довольно быстро отказался определять, что такое IDW, кто входит в эту группу и какие ценности она отстаивает. С одной стороны, это придавало флера загадочности, которая так нравилась поклонникам IDW. С другой — позволяло откреститься от радикальных элементов, которые стали ассоциироваться с IDW. Когда «качественные» спикеры заканчивались, в гости звали все более маргинальных персонажей, вызывавших отторжение не только у либеральной публики, но и у многих членов самого IDW. Впоследствии это привело к тому, что некоторые члены IDW были вынуждены публично отрекаться от причастности к группе. Однако такая сетевая стратегия позволила максимально расширить круг последователей Трампа к выборам 2020.

​Молодые люди чувствуют себя одинокими и оторванными от реальности. Они не чувствуют, что у их жизни есть цель, и не видят особого смысла ни в учебе, ни в работе. По крайней мере, это утверждает общенациональное исследование 2023 года, проведенное учеными из Гарвардского университета среди американской молодежи в возрасте 18-25. В частности, опросы молодых людей показали, что 36% из них постоянно чувствуют тревожность, а 29% — ощущают депрессию.

«У моей жизни нет ни цели, ни смысла», — говорит один из участников исследования. «Я просто хожу на работу, выполняю рутинные задачи, иду домой, готовлюсь к следующему дню, скроллю телефон и повторяю все снова». 44% из опрошенных «молодых взрослых» считают, что они либо вообще ничего не значат для окружающих людей, либо значат очень мало. При этом 86% из тех, кто считает, что они ничего не значат для людей, также жалуются на отсутствие смысла в жизни.

Молодые люди считают, что финансовые проблемы — самая частая причина их тревожности и депрессии (56%). Сразу за ней идет давление из-за требования добиваться успехов (51%) и отсутствие понимания, что делать со своей жизнью (50%). Также в топе причин ментального неблагополучия — ощущение, что все разваливается (45%), что человеку не хватает навыков и талантов (44%), что он перегружен необходимостью делать слишком много выборов (40%).

Последние несколько лет много внимания уделялось кризису ментального здоровья среди подростков, но на самом деле тревожность (18%) и депрессию (15%) ощущает в два раза меньше подростков, чем молодых взрослых. Исследование СDC показало, что депрессия максимально распространена в возрастной группе с 18 до 24 лет, а опросы от Gallup показали, что сильнее всего одиночество ощущают люди 18-29. Печальнее всего, что психическое неблагополучие с каждым годом растет и среди тинейджеров, и среди молодых взрослых.

Хотя это американское исследование, описанные в нем тренды актуальны для молодых людей во всех более или менее развитых капиталистических обществах. Мы достаточно обеспечены, чтобы смысл существования не сводился к механической добыче куска хлеба, но вместе с тем находимся в глубоком экономическом и экзистенциальном кризисе, из-за которых реальный рост невозможен. Потерянность молодых людей отражает потерянность нашей культуры в целом: и нести тяжело, и выкинуть жалко.

«Мы просто слишком много говорим о ментальных проблемах, поэтому молодежь у себя их постоянно ищет и в итоге обязательно находит», — говорят критики подобных исследований. Их слегка магическому мышлению кажется, что если не говорить о проблемах, то их и не будет, или что молодые поколения — снежинки, которые просто слишком прислушиваются к самим себе вместо того, чтобы закусить удило, работать с утра до ночи и рожать детей.

Возможно, отчасти это и правда. Например, Большая фарма заинтересована в росте диагностируемой депрессии и тревожности, потому что это позволит ей продавать еще больше антидепрессантов и противотревожных препаратов. Добросовестные психиатры и психологи не скрывают, что в их сферах спонсируются только такие исследования и поощряются только такие постановки научных проблем, которые по итогу приведут к решениям в виде чудо таблеток, уколов или порошков — то есть чего-то такого, что можно произвести, упаковать и продать.

И все же я думаю, что основная проблема молодых и не очень молодых людей — отсутствие контакта с самим собой и неспособность устанавливать значимые связи с другими людьми. Большинство молодых взрослых из гарвардского исследования говорили, что именно отношения с семьей и друзьями дают им хоть какое-то чувство смысла и цели.

В приближающемся мире развитого ИИ и роботов нам нужно максимальное внимание уделить именно друг другу — тогда, возможно, роботы и не сотрут нас с лица Земли.

​Кремниевая долина правеет, часть 8

Компьютеры и интернет сделали технологии синонимом успеха, богатства и процветания. Чем больше технологии проникали в устоявшиеся индустрии — финансы, массмедиа, музыку, кино и тд — тем серьезнее общество относилось к их создателям. К 1990-м такие персонажи, как Стив Джобс и Билл Гейтс, стали звездами не только в Кремниевой долине и техносреде, но и в массовой культуре. Так начинался культ “нердов”, который со временем переродился в культ технобро.

Еще в 1980-х типичным нердом считался физически неразвитый и замкнутый в себе очкарик, который любит фэнтези и научную фантастику, увлекается наукой и плохо ладит со сверстниками. Такие люди считались смешными чудаками, которых в школе часто травили более успешные молодые люди — спортивные, агрессивные и социально активные. Тогда считалось, что успеха в жизни добьются именно агрессивные красавчики, которые, может, и не очень хорошо учились в школе, но обладали лидерскими способностями и пробивным характером — именно такие люди занимали ключевые места в корпорациях и делали успешные бизнесы. Нерды же на таких людей работали.

Кремниевая долина начиналась как раз как союз ученых-нердов с маскулинными военными. Однако апостолы персонального компьютера Стив Джобс и Билл Гейтс показали, что нерды с большим успехом могут создавать бизнесы и управлять корпорациями сами — несмотря на то, что не соответствуют типичному портрету маскулинного лидера.

В 1990-х количество нердов у руля корпораций стало стремительно расширяться: математики и программисты доказали, что они тоже могут делать деньги, собирать большие коллективы и удачно конкурировать. Такие нерды как Марк Андриссен и Джефф Безос стали появляться на обложках журналов, про них снимали репортажи, с ними хотели дружить, в них хотели вкладывать деньги — спортивные забияки из школы стали совсем иначе относиться к своим вчерашним замороченным одноклассникам.

В 2000-х и 2010-х культ нердов достиг пика. Компьютеры и смартфоны, интернет и соцсети задисраптили большинство бизнесов и сфер деятельности, а технологии стали осью современной цивилизации. Во главе самых успешных компаний уже нельзя было найти максулинных харизматов в деловых костюмах: Google, Facebook и другие мега-корпорации возглавляли нерды в джинсах, худи и сандалях. Все, за что их травили в школах конца 20-го века, они превратили в свои конкурентные преимущества в начале 21-го. Например, появились шутки про то, что все самые успешные представители Долины — гордые носители расстройств аутического спектра, и чем выше они на спектре — тем успешнее их компании.

Несмотря на то, что внешне Кремниевая долина выглядела довольно безобидно, как собрание застенчивых и социально нерасторопных молодых людей в простой неброской одежде, бизнес-стратегии Долины были крайне агрессивными и амбициозными сверх меры. Например, скромный парень Марк Цукерберг с виду казался безобидным: с трудом давал интервью, нервничал, потел и подолгу зависал, обдумывая ответ. Но девизом его компании Facebook был слоган «Move Fast and Break Things» — и именно этим она безжалостно занималась, что неоднократно приводило к печальным последствиям для миллионов людей по всему миру.

Агрессивность и амбициозность Долины была хорошо известна специалистам с конца 1990-х: корпорации нердов беспощадно банкротили бизнесы и разрушали целые индустрии, заставляя всех идти на поклон к новым технобогам. А победа Трампа в 2016 году, Брексит и подъем новых правых заставили заговорить о нердах уже весь мир. Они превратились в техноолигархов — их дисрапшн дошел до политики и коснулся всех без исключения.

К началу 2020-х власть технокомьюнити достигла пикового значения, а лидеры этого сообщества — от Джеффа Безоса до Илона Маска и Марка Цукерберга — стали последовательно превращаться из нердов в тех самых агрессивных лидеров, травивших их в школе. Внутренняя агрессивность Долины и ее апостолов начала проявляться вовне, а нерды превратились в технобро.

​Кремниевая долина правеет, часть 9

Подкаст комика Джо Рогана «The Joe Rogan Experience» (JRE) — один из самых популярных в мире. Роган запустил свой подкаст в 2009 году и с тех пор выпустил почти 2200 эпизодов, на которых побывало больше 1100 человек, с которыми он суммарно провел в эфире больше 6400 часов, или 268 суток чистого времени. Суммарно его видео собрали почти 5,5 миллиардов просмотров, а количество часов, которое его зрители и слушатели провели с Роганом и его гостями, просто сложно представить. За 15 лет существования JRE самым популярным эпизодом (69 млн просмотров) стал выпуск номер 1169, в котором на шоу впервые пришел Илон Маск.

Эпизод вышел в сентябре 2018 года, в самый разгар моды на Intellectual Dark Web (IDW) — и Маск с ходу был зачислен в его члены. К тому моменту Маск уже почти 20 лет дружил с Питером Тиллем, теневым лидером IDW, и состоял с ним в другом наполовину тайном обществе — PayPal-мафии, состоявшей из бывших сотрудников компании PayPal. Члены «мафии» основывали компании и инвестировали в компании друг друга, делились инсайдерской информацией, помогали советами и многим другим. И в PayPal-мафии, и в IDW Маск считался гением, героем и полу-богом.

Книга «Бротопия» (2018) техножурналистки Эмили Чэн описывала Долину как средоточие токсичной маскулинности нердов, нелюдимых инженеров с дурным характером, высоким уровнем IQ и высокой зарплатой: сексизм, домогательства и унижения в адрес женщин-сотрудниц. Однако «бро» плохо относились не только к женщинам, но и друг к другу.

Например, атмосферу в PayPal времен Тилля и Маска работники компании описывали как «intellectual pissing contest» — напряженные споры со взаимными оскорблениями и внутренними войнами. В 2000 году Тилль подговорил совет директоров уволить Маска с должности CEO PayPal и сам занял его место — это произошло, как только Маск улетел праздновать свой медовый месяц и оказался вдалеке от офиса.

Появление Маска на подкасте у Рогана резко сблизило нердов из Кремниевой долины с маскулинной культурой, которую воплощал Джо Роган. Образ конвенционального «мужика» Рогана — атлета, мастера боевых искусств и охотника — соединился с образом «нерда» Маска — любителя научной фантастики, физики и компьютерных игр. Через образ Рогана программисты и инженеры Долины получили новый чертеж для своей маскулинности: вместо хилых очкариков они захотели превратиться в накачанных атлетов, умеющих драться, стрелять из лука и метать копье.

Через месяц после Маска на шоу Рогана пришел скромный ИИ-ученый из MIT Лекс Фридман — типичный молодой нерд, которого ведущий с ходу начал учить, как быть мужчиной. Как и в случаях с другими членами IDW, появление у Рогана дало Фридману импульс для развития собственного подкаста, куда он начал звать элитных нердов — ученых из сферы ИИ, физики, математики и других наук, и, конечно, других членов IDW. Фридман быстро превратился в «Джо Рогана для нердов».

Как и Роган, Фридман позиционирует себя, как атлета, занимается джиу-джитсу и другими «мужскими» штучками, не характерными для большей части его гостей и аудитории. Если Маск считается недостижимым идеалом для нердов, а Роган многим из них кажется чересчур простым, то Фридман олицетворяет трансформацию нерда в техно-бро, начавшуюся в конце 2010-х.

В конце 2010-х и начале 2020-х Джо Роган считал себя либералом, Лекс Фридман — центристом, а Маск — независимым. Никто из них до недавнего времени не поддерживал Трампа. В политическом смысле главной идеей этих бро и их единомышленников была необходимость привести общество в условный центр политического спектра — вполне нейтральная идея.

Однако в рисуемой ими картине мира центрированию мешали распоясавшиеся леваки и прогрессивы, которых, как бы вынужденно, приходится уравновешивать правыми идеями.

​Кремниевая долина правеет, часть 10

Meta — одна из ключевых компаний современности: ее соцсети Facebook и Instagram, а также мессенджер WhatsApp суммарно насчитывают 3.5 миллиарда пользователей. Meta входит в 10 самых дорогих компаний мира и стоит более 1.3 триллиона долларов, а ее основатель Марк Цукерберг — один из самых богатых и влиятельных людей на планете. Facebook сыграл важную роль в избрании Трампа в 2016 году и в Брексите, а также в целом стал одним из ключевых факторов большого политического раскола в западных странах и поспособствовал становлению новых правых. Однако Facebook — это не только Марк Цукерберг.

В 2004 году главный либертарианец и консерватор Кремниевой долины Питер Тилль стал первым внешним инвестором Facebook, купив 10,2% компании за $500 000. 37-летний Тилль стал ментором 20-летнего Цукерберга и в 2005 году вошел в совет директоров Facebook. Благодаря всему этому Тилль получил большое влияние не только на Facebook и самого Цукерберга, но и на сотни миллионов, а впоследствии и миллиарды пользователей компании.

Марк Андриссен — другой ранний инвестор Facebook и ментор Цукерберга. В 2006 году 35-летний Андриссен оказался единственным из товарищей 22-летнего Цукерберга, кто советовал ему не продавать Facebook за $1 миллиард компании Yahoo. В 2008 он стал членом совета директоров компании. Андриссен считается одним из самых авторитетных людей Кремниевой долины по целому ряду причин: от разработки первого популярного веб-браузера Mosaic в 1993 году до создания одного из ключевых венчурных фондов Долины Andreessen Horowitz в 2009.

В отличие от последовательного республиканца Тилля, Андриссен был тесно связан с демократической партией: в 1996 году донатил на кампанию Билла Клинтона, а в 2000 — Эла Гора. В 2008 году он помог избраться Бараку Обаме, используя ресурсы Facebook для его президентской кампании. В 2012 Андриссен впервые поддержал республиканского кандидата Митта Ромни, что вызвало удивление и осуждение в Долине, которая тогда почти поголовно поддерживала Обаму.

На выборах в 2016 году Андриссен снова поддержал демократического кандидата Хиллари Клинтон и рассказывал, что среди всей элиты Кремниевой долины он встретил только двух людей, поддерживающих Трампа — одним из них был Питер Тилль.

Для многих до сих пор остается загадкой, как Трамп выиграл выборы 2016, когда против него ополчилась почти вся элита США от медиа и технологий до демократов и республиканцев. Но ни для кого не секрет, что Facebook — с Тиллем, Андриссеном и Цукербергом у руля — сыграл в этом большую роль.

Забегая вперед, на выборах 2024 все трое: Марк Андриссен, Питер Тилль и Марк Цукерберг — поддерживают Трампа. Сама компания Facebook уже не играет такую важную роль, как в 2016 году, но эта троица за 8 лет стала еще более влиятельной: вместе с Илоном Маском они претендуют на роль идеологических лидеров новой политической силы, у которой пока нет названия. В зависимости от оптики смотрящего, эту силу можно назвать центристской, правой или же техно-фашизмом. Марк Андриссен, написавший неофициальный манифест этой силы, называет ее технооптимизмом.

В основе этого технооптимизма лежит непоколебимое убеждение в том, что технологический прогресс и радикальный капитализм — это единственные силы, которые могут спасти зашатавшийся и одряхлевший мир. Все, что мешает развитию технокапитала, признается врагом — в первую очередь это касается прогрессивных и левых идей, которые Андриссен и Маск часто называют враждебными по отношению к жизни и людям.

«Мы считаем, что технологии освобождают. Освобождают человеческий потенциал. Освобождают человеческую душу, человеческий дух. Расширяют то, что может означать быть свободным, быть реализованным, быть живым. Мы считаем, что технологии расширяют пространство того, что значит быть человеком», — пишет Андриссен.

​Кремниевая долина правеет, часть 11

В начале 2020 года член совета директоров Meta Питер Тилль и Марк Цукерберг обменялись серией писем, в которых обсуждалось будущее миллениалов, Facebook (FB) и самого Цукерберга. В переписке также участвовал Президент по международным делам в Meta Ник Клегг, а в копии писем стояли COO Meta Шерил Сэндберг и другой член совета директоров Meta Марк Андриссен. Переписка стала итогом серии разговоров между Цукербергом и Тиллем, в которых они обсуждали, как будет выглядеть мир к 2030 году.

Тилль начал с того, что Facebook — самая успешная компания поколения миллениалов. Ее основали миллениалы, первыми пользователи стали студенты из этого поколения и миллениалы же до сих пор остаются самыми активными пользователями. По мнению Тилля, основатель FB Цукерберг — самый известный представитель поколения миллениалов, хоть и не самый репрезентативный, поэтому по его поступкам и публичным заявлениям судят обо всем поколении в целом.

Глядя на инженерные способности Цукерберга, другие поколения решают, что миллениалы — наиболее технически подкованное поколение, а из-за его обещания отдать 99% своего состояния при жизни — делают вывод о большой щедрости миллениалов. Так как FB пообещал объединить людей во всем мире, от Цукерберга и миллениалов стали ждать, что они остановят все конфликты и установят мир во всем мире. Когда стало понятно, что так не выходит — виноватыми сделали тоже Цукерберга и миллениалов, — написал Тилль.

Далее Ник Клегг привел результаты опросов на 2020 год, из которых следовало, что 70% американских миллениалов так или иначе поддерживают социализм и осуждают корпорации, в том числе Большие технологии. Аутентичность, агентность, автономия, идеализм и альтруизм возглавили список котируемых миллениалами добродетелей — и все они плохо согласуются с культурой Кремниевой долины.

По мнению Тилля, левацкие взгляды миллениалов обусловлены финансовыми проблемами: они могут позволить себе образование и жилье только в кредит, который затем приходится выплачивать много лет вместо того, чтобы аккумулировать капитал. «Если у человека нет доли в капиталистической системе, вполне логично, что он выступает против нее», — продолжил Тилль.

По мнению Тилля и Цукерберга, причина экономического неблагополучия миллениалов — жадность поколения бумеров, которые должны были начать делиться властью и богатством с младшими поколениями еще в начале 1990-х, но вместо этого остаются у руля и 30 лет спустя. «Три президента (Клинтон, Буш-мл и Трамп) родились с разницей в 70 дней, летом 1946 года — буквально через 9 месяцев после окончания Второй мировой войны», — заметил Тилль. (К слову, Камала Харрис — тоже бумер.)

В конце Тилль предполагает, что передача власти от бумеров миллениалам наконец состоится в 2020-х и это случится очень резко и драматично. Цукерберг вообще выдвигает гипотезу, что к 2032 году президентом США станет миллениал. «Хотя наша компания играет особую роль в жизни миллениалов, все сказанное здесь особо важно для того, как выгляжу я, поскольку я — самый известный человек своего поколения», — подытоживает Цукерберг.

Через два года после этой переписки Тилль покинул совет директоров Мета, объяснив это тем, что хочет сконцентрироваться на политике — и с ходу помог своему подопечному миллениалу Джей Ди Вэнсу стать сенатором штата Огайо, а к 2024-му — потенциальным вице-президентом при бумере Трампе.

Если Трамп—Вэнс выиграют выборы, то президент-миллениал может стать реальностью даже быстрее, чем рассчитывал Цукерберг: ведь вице-президент по закону становится первым лицом, если с президентом что-то случается. Вспомните ухо Трампа.

​Кремниевая долина правеет, часть 12

В 2018 году Марку Цукербергу пришлось пройти через серию судебных разбирательств, связанных с утечкой данных пользователей Facebook и предполагаемом сотрудничестве с компанией Cambridge Analytica. Эти разбирательства были инициированы демократическими элитами и в политическом контексте выглядели как публичная порка Цукерберга за помощь Трампу на президентских выборах в 2016 году.

В 2019 к наездам на Цукерберга присоединился и сам президент Трамп, невзначай угрожавший FB судебными разбирательствами и обвинявший соцсеть в предвзятости против консервативных инфлюенсеров (хотя на тот момент именно консервативные ресурсы собирали самые большие аудитории на FB).

Однако во время каденции Трампа Цукербергу удавалось избегать серьезных последствий как от судебных тяжб демократов, так и от критики республиканцев — во многом благодаря личной связи с Трампом. CEO Facebook дважды встречался с президентом, а его ментор Питер Тилль был его советником. Плюс Цукерберг часто общался с дочерью Трампа Иванкой и ее мужем Джаредом Кушнером, имевшим большое влияние в администрации президента.

Однако политическая протекция не избавляла Цукерберга и Facebook от культурного давления: после разбирательств 2018 года общим местом стали тезисы о том, что пользователи — это товар, который соцсеть продает рекламодателям, или что алгоритмы соцсети тайно манипулируют пользователями, меняя их политические предпочтения. Появилось целое движение «deletefacebook», в рамках которого прогрессивные представители Кремниевой долины призывали бойкотировать продукты Цукерберга.

Культурное давление на Цукерберга продолжалось вплоть до выборов президента в 2020 году. За два месяца до выборов на Netflix вышел документальный фильм «Социальная дилемма», который вывел критику Facebook из Долины в народные массы. Цукерберга обвиняли в том, что он своей соцсетью испортил демократию.

Чтобы уравновесить имидж убийцы демократии, Цукерберг пошел на необычный шаг: вместо донатов на президентские кампании партийных кандидатов он задонатил $400 млн на работу избирательных участков по всей стране, которым на фоне пандемии не хватало финансирования. Однако остаться нейтральным до конца не получилось.

За три недели до выборов-2020 вышла скандальная статья, из которой следовало, что кандидат от демократов Джо Байден замешан в коррупционных делах в Украине. Эта статья могла нанести решающий удар по основному сопернику Трампа, однако Facebook фактически нейтрализовал ее, радикально замедлив ее распространение. Впоследствии Цукерберг раскаивался в содеянном, так как история оказалась не фейком, и обвинял ФБР в давлении на его компанию.

Когда президент Трамп проиграл выборы, то отказался признавать их результаты и поддержал захват Капитолия своими сторонниками 6 января 2021 года. Цукерберг в ответ на это пошел на беспрецедентные меры и забанил аккаунты действующего президента в своих соцсетях, обосновав это тем, что его риторика слишком опасна для страны. Хотя отношения с Трампом в моменте были испорчены, Цукербергу надолго удалось отмыться от имиджа убийцы демократии.

К концу 2021 года Цукерберг объявил о том, что бренд Facebook — это теперь только часть его новой корпорации под названием Meta. Формально фокусом новой старой корпорации стало создание метаверса — смеси виртуальной реальности, интернета, соцсети и многого другого.

Однако на деле основным следствием такого ребрендинга стала попытка переизобрести самого Цукерберга: из роботичного хакера, чья соцсеть взломала мозги миллиардов людей и «убила» демократию, он стал превращаться в «самого известного миллениала», альфа-самца и кумира молодежи.