Знаешь, какую интересную вещь замечаю: любовь делает нас сильными и целеустремленными.
Сегодня вечером ко мне прилетает моя лучшая подруга — Эля. И вот сейчас я пишу это сообщение из метро, я еду менять деньги для Эли по самому выгодному курсу, который нашла в городе. А для себя бы не поехала и поменяла бы по курсу ниже, не заморачиваясь.
А вчера я была в большом ТЦ, чтобы найти для Эли подушку. А сама бы я в такой ситуации спала бы на том, что было.
И всё это мне не сложно. Представляешь, как бывает. Любовь.
Сегодня вечером ко мне прилетает моя лучшая подруга — Эля. И вот сейчас я пишу это сообщение из метро, я еду менять деньги для Эли по самому выгодному курсу, который нашла в городе. А для себя бы не поехала и поменяла бы по курсу ниже, не заморачиваясь.
А вчера я была в большом ТЦ, чтобы найти для Эли подушку. А сама бы я в такой ситуации спала бы на том, что было.
И всё это мне не сложно. Представляешь, как бывает. Любовь.
***
На автовокзале небольшого городка Мирамар у атлантического океана нас с Элей встречает Дэни. Он владелец сёрф-школы, в которую мы приехали для того, чтобы впервые в жизни встать на борд.
Наш автобус опаздывает, и Дэни (красивый аргентинский мужчина лет 35) ждёт нас целый час. А потом радостно обнимает, как будто мы знакомы уже целую вечность, помогает с вещами и везёт в кэмп, попутно на базовом английском рассказывая про программу на ближайшие 4 дня. Мы радуемся и расспрашиваем его про быт на океаническом побережье и про то, каково это — связывать свою жизнь с сёрфингом. Он смущённо отвечает, проявляя необычайную заботу в каждом движении.
И только через два дня мы узнаем, что Дэни — десятикратный чемпион Аргентины по сёрфингу, а его отец — легенда, именно он привёз в страну этот спорт.
***
— Нати, ты устала? — очень сочувствующе спрашивает меня Нелли, красивая девушка с плотным бронзовым загаром, в то время, как я мотаюсь по домику из угла в угол, страдая от жары. — Ложись на мою кровать, там прохладно.
И я, спотыкаясь о слова неродной испанской речи риоплатского наречия, киваю головой и забираюсь на ее верхнюю койку. Вокруг тихо и спокойно — сиеста. На ее кровати и правда веет прохладой, вентилятор задувает холодный воздух, смешанный с пало санто и терпким запахом марихуанны. Нелли в это время готовится к вечеринке со своим другом Фером (потрясающе красивым геем, владеющим парикмахерской в столичном районе Палермо) и скручивает плотные косяки, оборачивая их в золотые фантики. Я же заворачиваюсь в этот запах, звучащий для меня как принятие и свобода, и мягко засыпаю.
***
— Нати, не бойся! — успокаивает меня юрский и прыткий 25-летний Лучо (между собой мы с Элей называем нашего тренера по сёрфингу не иначе как Лучик). — Когда волна накрывает тебя, ничего ужасного не происходит. It just a water crushes your face!
Лучо подбадривающие улыбается, пока я пытаюсь отдышаться. Только что волна накрыла нас всех: и меня, и его, и доску. Я попыталась нащупать дно, но его не оказалось под ногами. Я почувствовала какой-то глубинный животный страх и адреналин от очень реальной возможности умереть прямо здесь и сейчас.
И в этом смысле Лучо дал мне очень глубокий и мудрый (для человека со стороны больше похожего на счастливого пса породы Джек Рассел) совет: когда вода ударяет тебя по лицу, она всего лишь ударяет тебя по лицу. Не нужно готовиться умирать тогда, когда ты не почувствовал почвы под ногами. Скоро она снова появится, а ты — отдышишься, вскачешь на борд и поплывёшь в сторону волн — именно там происходит всё веселье.
***
Для того, чтобы сказать одну простую фразу по-английски, нашему спасателю Симону требуется несколько минут. Я каждый раз терпеливо жду, пока он составит предложение и поправляю ошибки — также как делает буквально каждый аргентинец, когда я начинаю страшно тупить, произнося простую фразу по-испански. Но это не мешает ему, не скрывая интереса, засматриваться на нас с Элей, как на экзотическую диковинку и бросать взгляды из рекламы Пантин: ну, знаешь, когда, выпрыгивая из воды, девушки с экрана кокетливо отбрасывают волосы в слоу мо. Также делал длинноволосый спасатель Симон в красных плавках, убегая от нас в сторону океана.
— Ну какой позёр, даже неприлично! – смеётся Эля. Но мы вдвоём все же провожаем взглядом загорелую спину длинноволосого парнишки и улыбаемся во весь рот. Даже в этом откровенном представлении нет ничего отталкивающего.
Аргентина для меня — про какое-то абсолютное принятие себя и других. За все время тут я ни разу не встретила критики, надменности или осуждения по отношению к себе. Это видно во всём: даже в том, как одеты люди на улицах; даже в принятии всех форм тела на пляже; даже в отношении к нищим или тем, кому просто повезло меньше, чем тебе. И это так хорошо, что можно, наконец, расслабить свои русские, привыкшие к сопротивлению и страданию, булки и постепенно, слой за слоем, снимать оборонительную коросту, что даже не верится.
На автовокзале небольшого городка Мирамар у атлантического океана нас с Элей встречает Дэни. Он владелец сёрф-школы, в которую мы приехали для того, чтобы впервые в жизни встать на борд.
Наш автобус опаздывает, и Дэни (красивый аргентинский мужчина лет 35) ждёт нас целый час. А потом радостно обнимает, как будто мы знакомы уже целую вечность, помогает с вещами и везёт в кэмп, попутно на базовом английском рассказывая про программу на ближайшие 4 дня. Мы радуемся и расспрашиваем его про быт на океаническом побережье и про то, каково это — связывать свою жизнь с сёрфингом. Он смущённо отвечает, проявляя необычайную заботу в каждом движении.
И только через два дня мы узнаем, что Дэни — десятикратный чемпион Аргентины по сёрфингу, а его отец — легенда, именно он привёз в страну этот спорт.
***
— Нати, ты устала? — очень сочувствующе спрашивает меня Нелли, красивая девушка с плотным бронзовым загаром, в то время, как я мотаюсь по домику из угла в угол, страдая от жары. — Ложись на мою кровать, там прохладно.
И я, спотыкаясь о слова неродной испанской речи риоплатского наречия, киваю головой и забираюсь на ее верхнюю койку. Вокруг тихо и спокойно — сиеста. На ее кровати и правда веет прохладой, вентилятор задувает холодный воздух, смешанный с пало санто и терпким запахом марихуанны. Нелли в это время готовится к вечеринке со своим другом Фером (потрясающе красивым геем, владеющим парикмахерской в столичном районе Палермо) и скручивает плотные косяки, оборачивая их в золотые фантики. Я же заворачиваюсь в этот запах, звучащий для меня как принятие и свобода, и мягко засыпаю.
***
— Нати, не бойся! — успокаивает меня юрский и прыткий 25-летний Лучо (между собой мы с Элей называем нашего тренера по сёрфингу не иначе как Лучик). — Когда волна накрывает тебя, ничего ужасного не происходит. It just a water crushes your face!
Лучо подбадривающие улыбается, пока я пытаюсь отдышаться. Только что волна накрыла нас всех: и меня, и его, и доску. Я попыталась нащупать дно, но его не оказалось под ногами. Я почувствовала какой-то глубинный животный страх и адреналин от очень реальной возможности умереть прямо здесь и сейчас.
И в этом смысле Лучо дал мне очень глубокий и мудрый (для человека со стороны больше похожего на счастливого пса породы Джек Рассел) совет: когда вода ударяет тебя по лицу, она всего лишь ударяет тебя по лицу. Не нужно готовиться умирать тогда, когда ты не почувствовал почвы под ногами. Скоро она снова появится, а ты — отдышишься, вскачешь на борд и поплывёшь в сторону волн — именно там происходит всё веселье.
***
Для того, чтобы сказать одну простую фразу по-английски, нашему спасателю Симону требуется несколько минут. Я каждый раз терпеливо жду, пока он составит предложение и поправляю ошибки — также как делает буквально каждый аргентинец, когда я начинаю страшно тупить, произнося простую фразу по-испански. Но это не мешает ему, не скрывая интереса, засматриваться на нас с Элей, как на экзотическую диковинку и бросать взгляды из рекламы Пантин: ну, знаешь, когда, выпрыгивая из воды, девушки с экрана кокетливо отбрасывают волосы в слоу мо. Также делал длинноволосый спасатель Симон в красных плавках, убегая от нас в сторону океана.
— Ну какой позёр, даже неприлично! – смеётся Эля. Но мы вдвоём все же провожаем взглядом загорелую спину длинноволосого парнишки и улыбаемся во весь рот. Даже в этом откровенном представлении нет ничего отталкивающего.
Аргентина для меня — про какое-то абсолютное принятие себя и других. За все время тут я ни разу не встретила критики, надменности или осуждения по отношению к себе. Это видно во всём: даже в том, как одеты люди на улицах; даже в принятии всех форм тела на пляже; даже в отношении к нищим или тем, кому просто повезло меньше, чем тебе. И это так хорошо, что можно, наконец, расслабить свои русские, привыкшие к сопротивлению и страданию, булки и постепенно, слой за слоем, снимать оборонительную коросту, что даже не верится.
Текст-рефлексия нарциссических комплексов
Одна из основных черт нарциссического комплекса заключается в глубинной убежденности человека в том, что его невозможно любить. От этого убеждения и от обесцениваем себя как элемента социума (автоматических мыслей по типу «я недостаточно хорош, чтобы со мной говорили», «меня никто не замечает», «во мне невозможно быть заинтересованным») произрастает и убеждение в том, что ты настолько незначителен в своей мизерности, что и обидеть никого не можешь. И это ловушка, в которую я часто попадала.
Я настолько замыкалась в собственных эмоциях от задетого эго (когда я находилась с человеком в конфликте, когда проживала отвержение), что совершенно не разрешала себе думать, что второму человеку в этой коммуникации тоже может быть сложно. Что я могу поступать некрасиво или обесценивать чувства партнера, что иногда там, на той стороне, которую я никогда не смогу познать полностью, переживаний не меньше, чем у меня.
И это в купе с жертвенностью — страшная кипучая смесь. Ты с одной стороны чувствуешь некоторую вседозволенность (потому что что бы ты ни сказал, ты настолько ничтожен, что никого не можешь этим ранить), а с другой — болезненную невыносимость любого конфликта для себя. И это рождает деструктивность в поведении и отказ внутри себя принимать, что, вообще-то, другому человеку от вашего конфликта тоже может быть плохо. Так и сидишь в своих эгоистических спазматических болезненных схватках недолюбленности.
Самая невероятная и волнующая вещь, которую мне удалось по-настоящему прочувствовать только к 27 — это то, что я наконец-то позволила внутри себя другим людям тоже что-то чувствовать по отношению ко мне. Я вижу, что от того, что я делаю, кому-то может быть плохо и больно. Иногда мне даже удаётся поймать себя за руку на тех нарциссических крючках, которые я расставляю в общении (уже постфактум, конечно) и признаться себе, что очень часто я не жертва в отношениях — а тот самый мудак.
И это невероятно освобождающая мысль, мысль, возвращающая тебе ответственность. Ты не жертва, ты полноправный участник отношений. И ты можешь выбирать, кем в них быть: бегать ли вечно по треугольнику Карпмана или выстраивать (наконец-то) отношения, основанные на партнёрстве.
Одна из основных черт нарциссического комплекса заключается в глубинной убежденности человека в том, что его невозможно любить. От этого убеждения и от обесцениваем себя как элемента социума (автоматических мыслей по типу «я недостаточно хорош, чтобы со мной говорили», «меня никто не замечает», «во мне невозможно быть заинтересованным») произрастает и убеждение в том, что ты настолько незначителен в своей мизерности, что и обидеть никого не можешь. И это ловушка, в которую я часто попадала.
Я настолько замыкалась в собственных эмоциях от задетого эго (когда я находилась с человеком в конфликте, когда проживала отвержение), что совершенно не разрешала себе думать, что второму человеку в этой коммуникации тоже может быть сложно. Что я могу поступать некрасиво или обесценивать чувства партнера, что иногда там, на той стороне, которую я никогда не смогу познать полностью, переживаний не меньше, чем у меня.
И это в купе с жертвенностью — страшная кипучая смесь. Ты с одной стороны чувствуешь некоторую вседозволенность (потому что что бы ты ни сказал, ты настолько ничтожен, что никого не можешь этим ранить), а с другой — болезненную невыносимость любого конфликта для себя. И это рождает деструктивность в поведении и отказ внутри себя принимать, что, вообще-то, другому человеку от вашего конфликта тоже может быть плохо. Так и сидишь в своих эгоистических спазматических болезненных схватках недолюбленности.
Самая невероятная и волнующая вещь, которую мне удалось по-настоящему прочувствовать только к 27 — это то, что я наконец-то позволила внутри себя другим людям тоже что-то чувствовать по отношению ко мне. Я вижу, что от того, что я делаю, кому-то может быть плохо и больно. Иногда мне даже удаётся поймать себя за руку на тех нарциссических крючках, которые я расставляю в общении (уже постфактум, конечно) и признаться себе, что очень часто я не жертва в отношениях — а тот самый мудак.
И это невероятно освобождающая мысль, мысль, возвращающая тебе ответственность. Ты не жертва, ты полноправный участник отношений. И ты можешь выбирать, кем в них быть: бегать ли вечно по треугольнику Карпмана или выстраивать (наконец-то) отношения, основанные на партнёрстве.
Письмо для в.
В четверг в 7:43 утра на Буэнос-Айрес обрушился ливень. Хотя нет, погоди, всё началось не с него. Я проснулась ещё раньше от того, с какой силой грохотало небо над улицей Никрагуа. Молнии то и дело разрезали уже посветлевшее небо, облака клубились и как будто бы вскипали, разражаясь громом. От этих звуков я, невыспавшаяся от ночного перелёта, вскочила с кровати и раздвинула шторы. И вот тогда пошёл ливень.
Из-за него всё вокруг стало серо-голубым, не видно было даже ближайших домов, которые часто мелькали на моих снимках тебе: то розовыми закатами, то жёлтыми лучами, то мрачными очертаниями. Не видно было их, а я всё вглядывалась через забрызганные внезапным природным катарсисом окна и вспоминала, как последнее такое природное явление я переживала вместе с тобой.
Ты никогда не был близко, но часто был рядом настолько, что это казалось каким-то даже слишком реальным: “Ты тоже это чувствуешь? — Да. — Не врёшь? — Зачем?”. И дальше всё, что было вокруг — закаты, восходы, города, ночь, молнии и небо, горячее солнце и солёная кожа — становились лишь моим фоном для наших переживаний.
Иногда мне даже казалось, что я тебя чувствую. Это невозможно объяснить рационально, но через пару дней после того, как мы попрощались, я это ощутила: ты по мне скучаешь. Это было смешение тоски, боли, грусти, совсем не светлое — и я знала, оно не моё, но направлено на меня. Я знала точно: ты думаешь обо мне. Я носила этот комок с собой по далёкому городу, берегла и лелеяла, мне было страшно, что я перестану чувствовать эту связь. Это случилось лишь однажды.
И теперь, вглядываясь в тропический проливной дождь, мне так хотелось этой близости, этих ощущений на кончиках пальцев, этого возбуждения, рождавшегося из глубины переживаний. Но самое смешное в этом всём то, что я с самого начала знала как это закончится. Помнишь, я писала тебе? “Есть два неэкологичных варианта…” Наш с тобой под номером два. Удивительно, насколько ты с самого начала можешь всё знать, но ни на секунду не сомневаться в том, что тебе это нужно.
Но пускай теперь это останется прекрасным воспоминанием, пережитым двумя людьми на разных конца планеты.
Прости и не забывай, Н.
В четверг в 7:43 утра на Буэнос-Айрес обрушился ливень. Хотя нет, погоди, всё началось не с него. Я проснулась ещё раньше от того, с какой силой грохотало небо над улицей Никрагуа. Молнии то и дело разрезали уже посветлевшее небо, облака клубились и как будто бы вскипали, разражаясь громом. От этих звуков я, невыспавшаяся от ночного перелёта, вскочила с кровати и раздвинула шторы. И вот тогда пошёл ливень.
Из-за него всё вокруг стало серо-голубым, не видно было даже ближайших домов, которые часто мелькали на моих снимках тебе: то розовыми закатами, то жёлтыми лучами, то мрачными очертаниями. Не видно было их, а я всё вглядывалась через забрызганные внезапным природным катарсисом окна и вспоминала, как последнее такое природное явление я переживала вместе с тобой.
Ты никогда не был близко, но часто был рядом настолько, что это казалось каким-то даже слишком реальным: “Ты тоже это чувствуешь? — Да. — Не врёшь? — Зачем?”. И дальше всё, что было вокруг — закаты, восходы, города, ночь, молнии и небо, горячее солнце и солёная кожа — становились лишь моим фоном для наших переживаний.
Иногда мне даже казалось, что я тебя чувствую. Это невозможно объяснить рационально, но через пару дней после того, как мы попрощались, я это ощутила: ты по мне скучаешь. Это было смешение тоски, боли, грусти, совсем не светлое — и я знала, оно не моё, но направлено на меня. Я знала точно: ты думаешь обо мне. Я носила этот комок с собой по далёкому городу, берегла и лелеяла, мне было страшно, что я перестану чувствовать эту связь. Это случилось лишь однажды.
И теперь, вглядываясь в тропический проливной дождь, мне так хотелось этой близости, этих ощущений на кончиках пальцев, этого возбуждения, рождавшегося из глубины переживаний. Но самое смешное в этом всём то, что я с самого начала знала как это закончится. Помнишь, я писала тебе? “Есть два неэкологичных варианта…” Наш с тобой под номером два. Удивительно, насколько ты с самого начала можешь всё знать, но ни на секунду не сомневаться в том, что тебе это нужно.
Но пускай теперь это останется прекрасным воспоминанием, пережитым двумя людьми на разных конца планеты.
Прости и не забывай, Н.
Короче, последнее время ни один из постов сюда не проходит мою внутреннюю цензуру. Потому что я очень сильно меняюсь, меняются ощущения от этого блога, меняется то, как я взаимодействую с миром в целом. И если очень долго я писала про поиски себя и любви, то теперь это не кажется мне главным поводом для рефлексии.
Решила собрать здесь краткий дайджест собственных успехов. А там уже как пойдёт.
- За последний год (только благодаря терапии и никак иначе) я наконец-то поняла и признала, что со мной всё базово ок. Все дальнейшие надстройки над этим “ок” — посильные изменения, которые я буду встраивать в жизнь, если захочу. А если не захочу — не буду;
- Вообще-то, чтобы тебя любили, не нужно стараться. Но вот где нужно стараться — любить самой. Это какая-то задачка со звёздочкой, в которой я пока теряюсь;
- Узнала, что как только принимаешь верхние два пункта, люди начинают отваливаться, а отношения по прежней схеме перестают складываться. И это нормально, главное, чтобы рядом был человек, который способен тебя понять, услышать и заземлить. Без такого человека (друга или родителя, который будет напоминать тебе, что всё в порядке) будет качать сильнее;
- Я поняла, что сама прекрасно справляюсь со всеми типами задач: переездом, деньгами, решением мелких и больших бытовых проблем, а партнёр для этого не нужен (сколько бы я ни ныла). Я крепко сама стою на ногах и понимаю, что в любом случае справлюсь (даже если через сопротивление). Большой плюс к базовой уверенности в себе;
- А ещё на свиданиях (да, я всё ещё иногда на них оказываюсь) мне наконец-то удалось сместить фокус и прислушаться к себе. Задать вопрос: а мне самой-то этот человек нравится? А готова ли я вообще идти с ним в какие-то более серьезные отношения. И (внезапно, не правда ли) в абсолютном большинстве случаев ответ — нет;
- Ещё, если уж я заговорила про мужчин, я научилась отличать: когда меня тянет к человеку из-за травматичных паттернов, а когда я правда влюбляюсь. Хорошая новость: влюблённость за последние полтора года случилась аж дважды. Плохая — из шести случаев, в которых я хотела продолжать романтическое общение.
Что меня волнует и пока не получается:
- Мне сложно ассимилироваться в новой стране. Я не понимаю, как строить отношения с людьми на другом (даже более-менее знакомом мне) языке. Но при этом я знаю, что очень хочу начинать жить тут, а не держаться за эмигрантское сообщество;
- Да и вообще мне сложно с новыми отношениями с людьми: дружба, сотрудничество, приятельство, романтика. Я путаю границы и в этом сложно доверяю себе. Единственное, что я научилась хорошо — сжигать за собой мосты. Иногда очень зря.
В общем, stay turned! И, надеюсь, скоро я снова буду радовать тебя красивыми и забавными историями из жизни Наташи в Аргентине. А пока только скажу, что мы, кажется, возрождаем подкаст “Подкат”. Вдруг кто-то ждал!
Решила собрать здесь краткий дайджест собственных успехов. А там уже как пойдёт.
- За последний год (только благодаря терапии и никак иначе) я наконец-то поняла и признала, что со мной всё базово ок. Все дальнейшие надстройки над этим “ок” — посильные изменения, которые я буду встраивать в жизнь, если захочу. А если не захочу — не буду;
- Вообще-то, чтобы тебя любили, не нужно стараться. Но вот где нужно стараться — любить самой. Это какая-то задачка со звёздочкой, в которой я пока теряюсь;
- Узнала, что как только принимаешь верхние два пункта, люди начинают отваливаться, а отношения по прежней схеме перестают складываться. И это нормально, главное, чтобы рядом был человек, который способен тебя понять, услышать и заземлить. Без такого человека (друга или родителя, который будет напоминать тебе, что всё в порядке) будет качать сильнее;
- Я поняла, что сама прекрасно справляюсь со всеми типами задач: переездом, деньгами, решением мелких и больших бытовых проблем, а партнёр для этого не нужен (сколько бы я ни ныла). Я крепко сама стою на ногах и понимаю, что в любом случае справлюсь (даже если через сопротивление). Большой плюс к базовой уверенности в себе;
- А ещё на свиданиях (да, я всё ещё иногда на них оказываюсь) мне наконец-то удалось сместить фокус и прислушаться к себе. Задать вопрос: а мне самой-то этот человек нравится? А готова ли я вообще идти с ним в какие-то более серьезные отношения. И (внезапно, не правда ли) в абсолютном большинстве случаев ответ — нет;
- Ещё, если уж я заговорила про мужчин, я научилась отличать: когда меня тянет к человеку из-за травматичных паттернов, а когда я правда влюбляюсь. Хорошая новость: влюблённость за последние полтора года случилась аж дважды. Плохая — из шести случаев, в которых я хотела продолжать романтическое общение.
Что меня волнует и пока не получается:
- Мне сложно ассимилироваться в новой стране. Я не понимаю, как строить отношения с людьми на другом (даже более-менее знакомом мне) языке. Но при этом я знаю, что очень хочу начинать жить тут, а не держаться за эмигрантское сообщество;
- Да и вообще мне сложно с новыми отношениями с людьми: дружба, сотрудничество, приятельство, романтика. Я путаю границы и в этом сложно доверяю себе. Единственное, что я научилась хорошо — сжигать за собой мосты. Иногда очень зря.
В общем, stay turned! И, надеюсь, скоро я снова буду радовать тебя красивыми и забавными историями из жизни Наташи в Аргентине. А пока только скажу, что мы, кажется, возрождаем подкаст “Подкат”. Вдруг кто-то ждал!
Жить среди людей, говорящих на другом языке, знакомом тебе менее, чем на международном уровне B2 — это перманентно чувствовать себя туповатым. Да ты и запрашиваешь к себе такого особого отношения: пожалуйста, говорите со мной медленно и не рассчитывайте, что я пойму вашу простую фразу с первого раза. Mil perdón!
Лицо человека, с которым ты разговариваешь — твой спасительный круг в изучении языка. Если оно кривится, то ты точно что-то делаешь не так, и надо исправлять ситуацию. Но как распознать ошибку? Вариантов может быть много: форма глагола, произношение слова, лексика или ты только что сообщила всем, что ты не так уж беременна (а хотела сказать, что не так уж пьяна). Но в этом, будь добра, разберись самостоятельно!
А ещё незнание языка знатно прокачивает твой эмоциональный интеллект и умение адаптироваться в компании. Когда мои аргентинские знакомые начинают говорить одновременно и обсуждают что-то вчетвером-впятером и так до бесконечности, то я, честно признаюсь, улавливаю только какие-то отрывки смыслов. Но зато: улыбаюсь тогда, когда все улыбаются; посмеиваюсь над очередной шуткой и грущу тогда, когда в рассказе случается что-то грустное. Потому что оказывается, что эмоции я умею считывать практически безошибочно.
В общем, интересная прокачка адаптивности, тест на выживание для нарциссичной части и сложное время для экстравертности. Стремлюсь в этом всем ещё сохранить кукуху, а потому хожу отдыхать в одиночестве после каждой социальной интеракции. Viva la эмиграция, ёпты!
Лицо человека, с которым ты разговариваешь — твой спасительный круг в изучении языка. Если оно кривится, то ты точно что-то делаешь не так, и надо исправлять ситуацию. Но как распознать ошибку? Вариантов может быть много: форма глагола, произношение слова, лексика или ты только что сообщила всем, что ты не так уж беременна (а хотела сказать, что не так уж пьяна). Но в этом, будь добра, разберись самостоятельно!
А ещё незнание языка знатно прокачивает твой эмоциональный интеллект и умение адаптироваться в компании. Когда мои аргентинские знакомые начинают говорить одновременно и обсуждают что-то вчетвером-впятером и так до бесконечности, то я, честно признаюсь, улавливаю только какие-то отрывки смыслов. Но зато: улыбаюсь тогда, когда все улыбаются; посмеиваюсь над очередной шуткой и грущу тогда, когда в рассказе случается что-то грустное. Потому что оказывается, что эмоции я умею считывать практически безошибочно.
В общем, интересная прокачка адаптивности, тест на выживание для нарциссичной части и сложное время для экстравертности. Стремлюсь в этом всем ещё сохранить кукуху, а потому хожу отдыхать в одиночестве после каждой социальной интеракции. Viva la эмиграция, ёпты!
Самка богомола
Самка богомола (прим. автора) — так называет мой психолог женщин, способных привязывать к себе нарциссичных мужчин.
Невероятно, как может утомлять собственная «проработанность» и «экологичность». Когда ты прекрасно знаешь, что такое я-высказывание, как нужно думать о чувствах других людей и как правильно проходить сквозь конфликты, но (внезапно) совершенно этого не хочешь. В режиме накопленной фрустрации и невозможности выразить негативные эмоции, меня тянет на разъёб.
Поэтому, сидя в шумном баре на Plaza Serrano и потягивая очередной джин-тоник, я самодовольно улыбалась, пока мой парнёр на вечер выдавал, как по учебнику, один red flag за другим:
— У меня биполярка… или депрессия. Врачи ещё спорят, — сказал он буквально спустя две минуты после знакомства, а затем:
— И сложные отношения с родителями, приведшие меня к этим психологическим проблемам.
Когда мы дошли до обсуждения бывших, говорит:
— Да, моя бывшая… я спас её от суицида, кстати. Она какое-то время жила у меня, пока ей негде было жить.
Добавим немного романтизации:
— Я пишу песни, но, знаешь, никому не показываю.
Мои глаза блестели и искрились от такой крупной рыбы, пойманной на просторах дейтинговых приложений. Лучшего партнёра для моего управляемого селфхарма отыскать было бы просто невозможно. Такой глубокий и израненный нарциссичный мальчик, втягивающий тебя в любимые игры про спасателя; эмоционально недоступный, но при этом сам ужасно тянущийся к близости до первого реального его проявления —мой личный сорт героина. Я решила, что это точно та ставка, которую нужно разыгрывать и — крутанула со всей силы это чёртово колесо.
Самая верная тактика тут: выйти из его игры и вести её по своим правилам. На вопросы отвечать уклончиво, не откликаться на жалость, не пытаться раскопать или спати его бедную заблудшую душу. Моя козырная карта — это честность. Она выбивает из привычной колеи и заставляет страдающего от собственной эгоистической драмы нарцисса посмотреть, наконец-то, на меня.
А дальше план такой: периодически хвалить, подкармливая жажду внимания; быть смешной и харизматичной, чтобы оставить о себе приятное впечатление; создавать своей честностью атмосферу, в которой человек чувствует себя довольно безопасно, но при этом не открываться самой. Но самое главное, знаешь, что? Не дать человеку того, чего он хочет больше всего: признания, секса или власти. И только в том случае, когда твой нарцисс остаётся неудовлетворённым, ты выходишь из этой схватки победителем.
И где же тут селфхарм, Наташа, если за годы подобных сражений ты выработала целый алгоритм и даже начала получать от этого удовольствие? — может спросить мой заинтересованный и внимательный читатель. А вот где:
— Я так хорошо провожу с тобой этот вечер! У меня дома есть вино, а ещё я обещал сыграть тебе на гитаре. Поехали ко мне?
— Поехали.
Самка богомола (прим. автора) — так называет мой психолог женщин, способных привязывать к себе нарциссичных мужчин.
Невероятно, как может утомлять собственная «проработанность» и «экологичность». Когда ты прекрасно знаешь, что такое я-высказывание, как нужно думать о чувствах других людей и как правильно проходить сквозь конфликты, но (внезапно) совершенно этого не хочешь. В режиме накопленной фрустрации и невозможности выразить негативные эмоции, меня тянет на разъёб.
Поэтому, сидя в шумном баре на Plaza Serrano и потягивая очередной джин-тоник, я самодовольно улыбалась, пока мой парнёр на вечер выдавал, как по учебнику, один red flag за другим:
— У меня биполярка… или депрессия. Врачи ещё спорят, — сказал он буквально спустя две минуты после знакомства, а затем:
— И сложные отношения с родителями, приведшие меня к этим психологическим проблемам.
Когда мы дошли до обсуждения бывших, говорит:
— Да, моя бывшая… я спас её от суицида, кстати. Она какое-то время жила у меня, пока ей негде было жить.
Добавим немного романтизации:
— Я пишу песни, но, знаешь, никому не показываю.
Мои глаза блестели и искрились от такой крупной рыбы, пойманной на просторах дейтинговых приложений. Лучшего партнёра для моего управляемого селфхарма отыскать было бы просто невозможно. Такой глубокий и израненный нарциссичный мальчик, втягивающий тебя в любимые игры про спасателя; эмоционально недоступный, но при этом сам ужасно тянущийся к близости до первого реального его проявления —мой личный сорт героина. Я решила, что это точно та ставка, которую нужно разыгрывать и — крутанула со всей силы это чёртово колесо.
Самая верная тактика тут: выйти из его игры и вести её по своим правилам. На вопросы отвечать уклончиво, не откликаться на жалость, не пытаться раскопать или спати его бедную заблудшую душу. Моя козырная карта — это честность. Она выбивает из привычной колеи и заставляет страдающего от собственной эгоистической драмы нарцисса посмотреть, наконец-то, на меня.
А дальше план такой: периодически хвалить, подкармливая жажду внимания; быть смешной и харизматичной, чтобы оставить о себе приятное впечатление; создавать своей честностью атмосферу, в которой человек чувствует себя довольно безопасно, но при этом не открываться самой. Но самое главное, знаешь, что? Не дать человеку того, чего он хочет больше всего: признания, секса или власти. И только в том случае, когда твой нарцисс остаётся неудовлетворённым, ты выходишь из этой схватки победителем.
И где же тут селфхарм, Наташа, если за годы подобных сражений ты выработала целый алгоритм и даже начала получать от этого удовольствие? — может спросить мой заинтересованный и внимательный читатель. А вот где:
— Я так хорошо провожу с тобой этот вечер! У меня дома есть вино, а ещё я обещал сыграть тебе на гитаре. Поехали ко мне?
— Поехали.
***
Интересно всё-таки работает память. Иногда я брожу по улицам и, где бы я ни была: в Москве, Будапеште, Киеве, Мадриде или Переславле-Залесском, я улавливаю какой-нибудь до боли знакомый аромат. Я чувствую запах мокрой, промерзшей древесины — и сразу же в воспоминаниях откатываюсь в наш старый деревенский дом. Сырость, скрипучие половицы, крики десятков мелких птичек на рассвете. Холодный, мерзлый воздух, который проникает в лёгкие, когда высовываешь распаренный нос из-под пухового одеяла. А за окном рассвет, середина осени. Последняя поездка в дом перед тем, как сезон закончится.
Или вот: заворачиваешь за угол, а там — улочка-побратим той, по которой я когда-то гуляла в пригороде Кракова. И вот я уже чувствую запах пены от вымытых поутру улиц. Ощущаю на плечах вес придавливающего к земле рюкзака. Даже, кажется, недосып и туманность в голове от ночи непрерывного автостопа. А вокруг — лай собак, гул просыпающегося города, далёкий звон утреннего трамвая. Я могу вспомнить даже сырость тумана и ту самую песню, которую я переслушивала в проводных наушниках (кажется, что-то из альбома Suburbs, Arcade Fire). Прерасный момент наполненного одиночества.
Ещё, бывает, что-то вызывает во мне волнение и тревогу. Ну, знаешь, когда сбивается ритм сердца, когда тяжело вздохнуть. Щёки горят, живот тянет, во рту пересыхает. Но ты знаешь — сейчас будет что-то, что подарит тебе незабываемые эмоции. И в этот момент я мысленно снова в свои шестнадцать лет жду выхода на сцену за кулисами. Вокруг темно и тихо, только со сцены доносятся реплики других актёров. Сухой деревянный подвальный воздух, пыль кулис, запах театрального грима и детского крема, на который его накладывали. Я в коричневом платье гимназистки твержу про себя последний раз слова длинного монолога. Все органы чувств на пределе, максимальное сосредоточение. Но я знаю: как только я выйду на сцену, пойдут совершенно другие процессы. Пропадёт тревога, появится лёгкость, слова сами полетят из уст, а я буду совсем не я, а молоденькая гимназистка с белым воротничком, весело бегающая по заросшему саду.
Все эти виды, запахи, вкусы, ощущения создают слепок твоего состояния — и именно из этих маленьких зарисовок, этюдов жизни, ты состоишь полностью. Только ты знаешь, что в этом важно, что вызывает в тебе трепетное волнение, от чего бросает в жар или, наоборот, что создаёт твою лёгкость на кончиках пальцев. Каждое такое воспоминание — бесценная бусинка, которую Мойры нанизывают на ниточку твоего бытия и сохраняют в памяти.
Интересно всё-таки работает память. Я смотрю на грозы и ливень с балкона в Буэнос-Айресе и каждый раз теперь думаю о тебе.
Интересно всё-таки работает память. Иногда я брожу по улицам и, где бы я ни была: в Москве, Будапеште, Киеве, Мадриде или Переславле-Залесском, я улавливаю какой-нибудь до боли знакомый аромат. Я чувствую запах мокрой, промерзшей древесины — и сразу же в воспоминаниях откатываюсь в наш старый деревенский дом. Сырость, скрипучие половицы, крики десятков мелких птичек на рассвете. Холодный, мерзлый воздух, который проникает в лёгкие, когда высовываешь распаренный нос из-под пухового одеяла. А за окном рассвет, середина осени. Последняя поездка в дом перед тем, как сезон закончится.
Или вот: заворачиваешь за угол, а там — улочка-побратим той, по которой я когда-то гуляла в пригороде Кракова. И вот я уже чувствую запах пены от вымытых поутру улиц. Ощущаю на плечах вес придавливающего к земле рюкзака. Даже, кажется, недосып и туманность в голове от ночи непрерывного автостопа. А вокруг — лай собак, гул просыпающегося города, далёкий звон утреннего трамвая. Я могу вспомнить даже сырость тумана и ту самую песню, которую я переслушивала в проводных наушниках (кажется, что-то из альбома Suburbs, Arcade Fire). Прерасный момент наполненного одиночества.
Ещё, бывает, что-то вызывает во мне волнение и тревогу. Ну, знаешь, когда сбивается ритм сердца, когда тяжело вздохнуть. Щёки горят, живот тянет, во рту пересыхает. Но ты знаешь — сейчас будет что-то, что подарит тебе незабываемые эмоции. И в этот момент я мысленно снова в свои шестнадцать лет жду выхода на сцену за кулисами. Вокруг темно и тихо, только со сцены доносятся реплики других актёров. Сухой деревянный подвальный воздух, пыль кулис, запах театрального грима и детского крема, на который его накладывали. Я в коричневом платье гимназистки твержу про себя последний раз слова длинного монолога. Все органы чувств на пределе, максимальное сосредоточение. Но я знаю: как только я выйду на сцену, пойдут совершенно другие процессы. Пропадёт тревога, появится лёгкость, слова сами полетят из уст, а я буду совсем не я, а молоденькая гимназистка с белым воротничком, весело бегающая по заросшему саду.
Все эти виды, запахи, вкусы, ощущения создают слепок твоего состояния — и именно из этих маленьких зарисовок, этюдов жизни, ты состоишь полностью. Только ты знаешь, что в этом важно, что вызывает в тебе трепетное волнение, от чего бросает в жар или, наоборот, что создаёт твою лёгкость на кончиках пальцев. Каждое такое воспоминание — бесценная бусинка, которую Мойры нанизывают на ниточку твоего бытия и сохраняют в памяти.
Интересно всё-таки работает память. Я смотрю на грозы и ливень с балкона в Буэнос-Айресе и каждый раз теперь думаю о тебе.
Грёбаный Густав
Знаешь, дорогой друг, когда ты приезжаешь в другую страну и решаешь там обживаться, то стараешься окружить себя чем-то знакомым, что создавало бы приятный привычный уют: книгами, свечками, любимым свитером, посудой и фотографиями друзей. Я же притащила в свою новую Аргентинскую жизнь самое привычное, что только было у меня дома — проблемы с мужиками.
Устройство моих местных ситуэшеншипов совсем не ново и строится на системе крючков: ну, знаешь, кого-то на крючке держишь ты, а кто-то — тебя. В общем, Наташа сменила страну, проблемы остались. Только имена у персонажей теперь больше тянут на знакомые с детства мыльные оперы.
Среди моих побед — нежный аргентинский мальчик по имени Даниэль. При первой же переписке он сказал, что ищет чего-то серьезного. Человека, с которым захочется разделить моменты, кому он будет дарить любовь и заботу, с кем будет вместе долго и счастливо. На первом свидании мы проболтали пять часов (на испанском, я собой горжусь), а перед первым поцелуем он, смущаясь, спросил разрешения — потому что не хотел бы похищать мой поцелуй (так вот о каких аргентинских ворах меня предупреждали!). Он очень вовлечен: доброе утро, спокойной ночи, как ты провела день, я весь твой, моя невероятная красавица.
Тебе уже стало слишком сладко? Вот и мне стало. Кроме того, из-за внезапного переплетения судеб на сцену вышел другой персонаж. И моя тревожная ненадёжная привязанность, как сердце онегинской Татьяны, затрепетала — это он! Посмотри, посмотри! Снова эмоционально недоступный, яркий и неприступный, холодный как родные ему норвежские фьорды — Густав. Вот это нам надо.
Густава я встретила где-то около полуночи посреди Байресовской тусовочной клоаки (знакомой тебе про предыдущим историям) — Plaza Serrano. Наше знакомство началось, когда мы с подругой, француженкой Аликс, увели его с неудачного дэйта и забрали под крыло нашей межнациональной компании прямо в гущу баров и пабов. И там понеслось: “я не знаю, где я буду жить дальше”, “я в латинской америке уже несколько лет”, “то работаю на гугл, то вообще не работаю” — как мы знаем, верные спутники стабильности и верности. Но что нам осознание? В моей голове уже отдельной жизнью живут фантазии про игривые норвежские усы Густава: я постоянно проверяю телефон в поисках нового сообщения в вотсапе (как удобно, что никто им больше не пользуется!), я ищу повода позвать его на общие тусовки, я с невероятным рвением делаю вид, что он мне совершенно неинтересен!
И если стабильность по известной присказке — признак мастерства, то нестабильность в моей жизни — признак того, что меня снова затянет в вечную проработку недостатка внимания с яркими, смешными, но совершенно не вовлеченными мужчинами. А как хорошо было без этого. Грёбаный Густав!
Знаешь, дорогой друг, когда ты приезжаешь в другую страну и решаешь там обживаться, то стараешься окружить себя чем-то знакомым, что создавало бы приятный привычный уют: книгами, свечками, любимым свитером, посудой и фотографиями друзей. Я же притащила в свою новую Аргентинскую жизнь самое привычное, что только было у меня дома — проблемы с мужиками.
Устройство моих местных ситуэшеншипов совсем не ново и строится на системе крючков: ну, знаешь, кого-то на крючке держишь ты, а кто-то — тебя. В общем, Наташа сменила страну, проблемы остались. Только имена у персонажей теперь больше тянут на знакомые с детства мыльные оперы.
Среди моих побед — нежный аргентинский мальчик по имени Даниэль. При первой же переписке он сказал, что ищет чего-то серьезного. Человека, с которым захочется разделить моменты, кому он будет дарить любовь и заботу, с кем будет вместе долго и счастливо. На первом свидании мы проболтали пять часов (на испанском, я собой горжусь), а перед первым поцелуем он, смущаясь, спросил разрешения — потому что не хотел бы похищать мой поцелуй (так вот о каких аргентинских ворах меня предупреждали!). Он очень вовлечен: доброе утро, спокойной ночи, как ты провела день, я весь твой, моя невероятная красавица.
Тебе уже стало слишком сладко? Вот и мне стало. Кроме того, из-за внезапного переплетения судеб на сцену вышел другой персонаж. И моя тревожная ненадёжная привязанность, как сердце онегинской Татьяны, затрепетала — это он! Посмотри, посмотри! Снова эмоционально недоступный, яркий и неприступный, холодный как родные ему норвежские фьорды — Густав. Вот это нам надо.
Густава я встретила где-то около полуночи посреди Байресовской тусовочной клоаки (знакомой тебе про предыдущим историям) — Plaza Serrano. Наше знакомство началось, когда мы с подругой, француженкой Аликс, увели его с неудачного дэйта и забрали под крыло нашей межнациональной компании прямо в гущу баров и пабов. И там понеслось: “я не знаю, где я буду жить дальше”, “я в латинской америке уже несколько лет”, “то работаю на гугл, то вообще не работаю” — как мы знаем, верные спутники стабильности и верности. Но что нам осознание? В моей голове уже отдельной жизнью живут фантазии про игривые норвежские усы Густава: я постоянно проверяю телефон в поисках нового сообщения в вотсапе (как удобно, что никто им больше не пользуется!), я ищу повода позвать его на общие тусовки, я с невероятным рвением делаю вид, что он мне совершенно неинтересен!
И если стабильность по известной присказке — признак мастерства, то нестабильность в моей жизни — признак того, что меня снова затянет в вечную проработку недостатка внимания с яркими, смешными, но совершенно не вовлеченными мужчинами. А как хорошо было без этого. Грёбаный Густав!
— Тебе, наверное, говорили это уже миллион раз, но какие же у тебя невероятные глаза! - говорит мне колумбиец Хуан после нашего свидания. А мне, если честно, вообще раньше не говорили. Ну, там, мама и, может быть, друзья. Но культура комплиментов в России не развита совершенно, особенно в мире романтических свиданий. Это я поняла только после того, как переехала в Аргентину.
Знаю, что многие русские девушки со мной не согласятся, но для меня дейтинговый мир в Аргентине — одно большое счастье. В России я привыкла к тому, что каждая из сторон старается выглядеть максимально незаинтересованной и не вовлеченной, даже если чувствуем мы по отношению друг к другу обратное. В России нужно пройти какой-то эмоциональный порог для того, чтобы иметь право проявлять вовлеченность в жизнь другого человека. И как же в этом смыле отличается Аргентина.
Все, с кем я хожу на свидания, проявляют себя максимально заинтересованно: пишут мне каждый день до свидания и после, провожают до дома, платят за напитки и, конечно же, делают комплименты. За это время я и правда услышала от всех и каждого, что у меня красивые глаза, волосы, ногти, что я отлично одеваюсь и вкусно пахну, что меня приятно касаться, что обо мне хочется заботиться и обнимать меня перед сном.
И в такой среде ты и чувствуешь себя совершенно иначе: начинаешь смотреть на саму себя другими глазами. Я как цветочек, который всё время жил не в той почве и не мог распуститься. А теперь, когда я чувствую это напитывающее внимание, искреннее восхищение, заботу и заинтересованность, мои листики зеленеют, бутон набухает и готовится раскрыться. Осталось только перестать подвергать каждый комплимент сомнению, не бояться и доверять, открыться также, как открываются мне чудесные аргентинцы — и просто принимать.
Знаю, что многие русские девушки со мной не согласятся, но для меня дейтинговый мир в Аргентине — одно большое счастье. В России я привыкла к тому, что каждая из сторон старается выглядеть максимально незаинтересованной и не вовлеченной, даже если чувствуем мы по отношению друг к другу обратное. В России нужно пройти какой-то эмоциональный порог для того, чтобы иметь право проявлять вовлеченность в жизнь другого человека. И как же в этом смыле отличается Аргентина.
Все, с кем я хожу на свидания, проявляют себя максимально заинтересованно: пишут мне каждый день до свидания и после, провожают до дома, платят за напитки и, конечно же, делают комплименты. За это время я и правда услышала от всех и каждого, что у меня красивые глаза, волосы, ногти, что я отлично одеваюсь и вкусно пахну, что меня приятно касаться, что обо мне хочется заботиться и обнимать меня перед сном.
И в такой среде ты и чувствуешь себя совершенно иначе: начинаешь смотреть на саму себя другими глазами. Я как цветочек, который всё время жил не в той почве и не мог распуститься. А теперь, когда я чувствую это напитывающее внимание, искреннее восхищение, заботу и заинтересованность, мои листики зеленеют, бутон набухает и готовится раскрыться. Осталось только перестать подвергать каждый комплимент сомнению, не бояться и доверять, открыться также, как открываются мне чудесные аргентинцы — и просто принимать.
Друзья, а поделитесь со мной в комментах, как проходили ваши первые свидания с человеком, с которым вы сейчас в отношениях? Что делали, что чувствовали? Как это вообще у людей происходит?
Всем ответившим вышлю аргентинский поцелуй!
Всем ответившим вышлю аргентинский поцелуй!
У нас с Кэти похожие ощущения про шутки на свиданиях. У меня смена парадигмы произошла только после перехода на другой язык, на котором уровень «остроумие» ещё не разблокирован.
Теперь на свиданиях смешно не шутит никто…
PS. Если сводите меня на свидание, на котором я буду долго и искренне смеяться, я готова даже его оплатить, пожертвовав своей Eastern European выучкой
Теперь на свиданиях смешно не шутит никто…
PS. Если сводите меня на свидание, на котором я буду долго и искренне смеяться, я готова даже его оплатить, пожертвовав своей Eastern European выучкой
Forwarded from Sapovich typing…
Иду со встречи. Очень болит лицо. Каждая мышца. Кажется, я даже чувствую черепную кость (что бы это ни значило). Дело в том, что на ней был максимально харизматичный мужчина с великолепным чувством юмора и высшим баллам по всем шутошным дисциплинам: ирония, пост-ирония, каламбур, юмореска, пародия и даже словесный пинг-понг. А я так давно не смеялась! Уже долгое время это я – тот человек, который шутит смешнее всех, увы, даже на свиданиях. После таких суаре меня хотят срочно, а я не хочу ничего, даже вителло тонато.
Мы вышли со встречи и закурили. Я даже ощущаю усталость, ту самую. А еще он брюнет.
✨
Мы вышли со встречи и закурили. Я даже ощущаю усталость, ту самую. А еще он брюнет.
✨
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
— Алло, не могу говорить! Бегу на свидание со своим учителем по танго!
— Но ты ведь сама позвонила…
— Представляешь, идём танцевать танго в гей-клуб! Ну всё, давай, пока!
— Но ты ведь сама позвонила…
— Представляешь, идём танцевать танго в гей-клуб! Ну всё, давай, пока!
Сегодня редкий и нестандартный пост, но мне важно это зафиксировать.
Знаешь, дорогой мой друг, я в том состоянии, когда я наконец-то хочу сдаться. Нет, всё не плохо и довольно спокойно: я привыкла к жизни в Аргентине, мне нравится возможность летать на неделю в Бразилию и опция оказаться у океана спустя всего 5 часов в комфортабельном автобусе. Я понимаю своих собеседников, которые бегло говорят на риоплатенском наречии журчащего испанского языка и невероятно любуюсь красивыми латиноамериканскими людьми. Но всё это так мало меня наполняет! Я осознала, что те люди, то окружение, которое помогали мне расти и чувствовать себя значимой, любимой, радостной, а ещё — мой дом, мой город, мои поездки на природу к маме в уютный домик — всё это осталось в России. Не говоря уже о том, что единственный язык, на котором я чувствую себя собой — русский.
Да, я очень хочу путешествовать. Мне нравится жить в разных странах, узнавать культуру и обычаи, мне нравится интернациональность, которой бурлит Буэнос-Айрес. Но ещё мне очень хочется иметь дом, базу, зарядочную станцию. А она всё ещё в Москве, и я всё меньше верю, что смогу построить её где-то в другом месте.
Значит ли это, что я возвращаюсь? Пока нет. Я даю себе ещё как минимум полгода на то, чтобы понять, как выстроить свою жизнь: я точно ещё хочу попутешествовать по Латинской Америке, пока такая возможность есть. Есть много всего, что мне очень хочется осуществить, пока я тут. И на подготовку к этому мне нужны силы и деньги, которые я постараюсь собрать, заземлившись в Буэнос-Айресе. А дальше посмотрим.
Мне страшно признаваться себе в том, что спустя год я опускаю руки и принимаю решение не пытаться дальше. Но внутри меня есть очень серьезное убеждение, что это не последний шанс. Я выбирала быть путешественницей, а не беженкой. И мне хочется бороться за возможность ей оставаться.
Знаешь, дорогой мой друг, я в том состоянии, когда я наконец-то хочу сдаться. Нет, всё не плохо и довольно спокойно: я привыкла к жизни в Аргентине, мне нравится возможность летать на неделю в Бразилию и опция оказаться у океана спустя всего 5 часов в комфортабельном автобусе. Я понимаю своих собеседников, которые бегло говорят на риоплатенском наречии журчащего испанского языка и невероятно любуюсь красивыми латиноамериканскими людьми. Но всё это так мало меня наполняет! Я осознала, что те люди, то окружение, которое помогали мне расти и чувствовать себя значимой, любимой, радостной, а ещё — мой дом, мой город, мои поездки на природу к маме в уютный домик — всё это осталось в России. Не говоря уже о том, что единственный язык, на котором я чувствую себя собой — русский.
Да, я очень хочу путешествовать. Мне нравится жить в разных странах, узнавать культуру и обычаи, мне нравится интернациональность, которой бурлит Буэнос-Айрес. Но ещё мне очень хочется иметь дом, базу, зарядочную станцию. А она всё ещё в Москве, и я всё меньше верю, что смогу построить её где-то в другом месте.
Значит ли это, что я возвращаюсь? Пока нет. Я даю себе ещё как минимум полгода на то, чтобы понять, как выстроить свою жизнь: я точно ещё хочу попутешествовать по Латинской Америке, пока такая возможность есть. Есть много всего, что мне очень хочется осуществить, пока я тут. И на подготовку к этому мне нужны силы и деньги, которые я постараюсь собрать, заземлившись в Буэнос-Айресе. А дальше посмотрим.
Мне страшно признаваться себе в том, что спустя год я опускаю руки и принимаю решение не пытаться дальше. Но внутри меня есть очень серьезное убеждение, что это не последний шанс. Я выбирала быть путешественницей, а не беженкой. И мне хочется бороться за возможность ей оставаться.
— Что бы ты делал, если бы у тебя был всего один день до смерти? 24 часа и всё — пуф, тебя больше нет.
— Не знаю, наверное, обнюхался бы кокаина, чтобы не спать. А потом пошёл бы получать все извращенные опыты, которые мог бы получить за оставшиеся сутки.
— А на самом деле?
— А на самом деле лежал бы и плакал.
У этого сезона моего латиноамериканского сериала были все шансы на высокие рейтинги: и интересный сеттинг, и моральные выборы, и трансформация героя и даже сложный геополитический фон. Но тем-то жизнь и не кино, что на самом деле всё, на что хватило главную героиню — это лежать и плакать. Испытывать всё ту же гамму чувств, что испытывала на другом конце света: одиночество, склонность к деструктивному поведению, необходимость выговариваться еженедельно человеку за пять тысяч рублей и безумный тактильный голод.
Вся моя эмиграция — это одна сплошная попытка удержать свою психику на плаву. И для этого я жертвую рабочими часами, здоровым питанием и людьми рядом. В топку идёт всё, что может потянуть меня на дно. Даже свой излюбленный эмоциональный экзгибиционизм и склонность к драме пришлось поунять: теперь каждый такой заход в эстетичные стадания стал стоить слишком дорого. Наши бюджеты урезали, и мы не можем себе такого позволить.
Иногда хочется влюбиться. Но получается опять чёрти что: всё те же нарциссичные мальчики, всё теже сценарии, в которых меня не выбирают, всё та же тяга доказать что-то тому, кому это совсем не надо. Правда появилась и другая чаша весов. Тягучей вереницей к моему алтарю стали плестись испуганные, неуверенные, мечтательные и, главное, жертвенные чудаки. Они придумывают себе образ, на меня не похожий, и приклоняют колено, кладя на алтарь свои дары: внимание, подарки и восхваления. Я принимаю. Они разочаровываются. Дальше ерунда.
— А чего же тебе хочется, Наташа? (Это я представляю, как ты спрашиваешь меня, дружище)
А я отвечу. Простого человеческого: смеяться над твоими шутками, ходить в бар приятной компанией друзей по четвергам. Хочу, чтобы ты ходил встречать курьера, когда мне лень натягивать шорты или заваривал мне кофе с утра. Хочу, чтобы ты спросил меня: почему ты грустишь? А я, глубоко вздохнув, могла сказать правду. Хочу обнять тебя. И наконец-то почувствовать, что нет больше никаких сериалов и рейтингов. Есть ты и есть я. И это по-настоящему.
— Не знаю, наверное, обнюхался бы кокаина, чтобы не спать. А потом пошёл бы получать все извращенные опыты, которые мог бы получить за оставшиеся сутки.
— А на самом деле?
— А на самом деле лежал бы и плакал.
У этого сезона моего латиноамериканского сериала были все шансы на высокие рейтинги: и интересный сеттинг, и моральные выборы, и трансформация героя и даже сложный геополитический фон. Но тем-то жизнь и не кино, что на самом деле всё, на что хватило главную героиню — это лежать и плакать. Испытывать всё ту же гамму чувств, что испытывала на другом конце света: одиночество, склонность к деструктивному поведению, необходимость выговариваться еженедельно человеку за пять тысяч рублей и безумный тактильный голод.
Вся моя эмиграция — это одна сплошная попытка удержать свою психику на плаву. И для этого я жертвую рабочими часами, здоровым питанием и людьми рядом. В топку идёт всё, что может потянуть меня на дно. Даже свой излюбленный эмоциональный экзгибиционизм и склонность к драме пришлось поунять: теперь каждый такой заход в эстетичные стадания стал стоить слишком дорого. Наши бюджеты урезали, и мы не можем себе такого позволить.
Иногда хочется влюбиться. Но получается опять чёрти что: всё те же нарциссичные мальчики, всё теже сценарии, в которых меня не выбирают, всё та же тяга доказать что-то тому, кому это совсем не надо. Правда появилась и другая чаша весов. Тягучей вереницей к моему алтарю стали плестись испуганные, неуверенные, мечтательные и, главное, жертвенные чудаки. Они придумывают себе образ, на меня не похожий, и приклоняют колено, кладя на алтарь свои дары: внимание, подарки и восхваления. Я принимаю. Они разочаровываются. Дальше ерунда.
— А чего же тебе хочется, Наташа? (Это я представляю, как ты спрашиваешь меня, дружище)
А я отвечу. Простого человеческого: смеяться над твоими шутками, ходить в бар приятной компанией друзей по четвергам. Хочу, чтобы ты ходил встречать курьера, когда мне лень натягивать шорты или заваривал мне кофе с утра. Хочу, чтобы ты спросил меня: почему ты грустишь? А я, глубоко вздохнув, могла сказать правду. Хочу обнять тебя. И наконец-то почувствовать, что нет больше никаких сериалов и рейтингов. Есть ты и есть я. И это по-настоящему.
… и тогда моя рутина стала походить на то, что я не живу, а переживаю каждый свой день. Я поздно просыпалась, смотрела ютуб, не вылезая из кровати. По полдня не мыла голову и ела то, что залежалось в холодильнике. В лучшем случае заказывала еду в доставке, в худшем — сидела на кофе. Мне стало очень сложно договариваться с собой, чтобы выйти из дома хотя бы куда-то. Потому что каждый такой выход стоил усилий: сначала нужно было придумать, зачем мне вообще выходить из дома. Затем одеть себя во что-то не домашнее. Может быть, даже накраситься. И только потом ступать за порог.
Я злилась на себя: за то, что недостаточно делаю для того, чтобы найти работу; за то, как плохо справляюсь с повседневностью; за то, как всё больше и больше увеличиваются жировые складки на боках от кровати и пиццы; на то, что больно и неприятно становится застёгивать любимые джинсы. За то, что не могу смотреть на себя в зеркало по утрам: от туда на меня глядела уже не юная, уставшая и ужасно опухшая женщина, как это могла быть я..?
Я злилась на всех вокруг: сначала, за то, что они мне не пишут и не находятся со мной рядом. Потом — за то, что они написали, а у меня совсем нет сил с ними разговаривать. Я злилась на то, что меня оставляют одну, я злилась на то, что они хотят быть рядом. Я не отвечала сутками, а потом закидывала их сообщениями, как только чувствовала, что перманентное эмоциональное истощение немного отступило.
Меня не радовал прекрасный солнечный город за окном и то, как он постепенно охлаждается, давая вздохнуть полной грудью после невыносимо влажной жары; меня не радовали его цветные улицы, манящие пекарни, медленно поспевающие мандарины, звучные чайки и грандиозные муралы. Меня радовало только одно: как раз в неделю ближе к ночи ко мне приезжает красивый аргентинец с широкими плечами и двумя большими кольцами в ушах и мы часами страстно и громко, до липкого пота по всему телу, до сорванных связок и фиолетовых отметин, до слёз из глаз и боли где-то там, глубоко внутри, занимаемся сексом. А потом сплетаемся в объятия, я утыкаюсь в его грудь, пахнущую прозрачным и сладким потом; он гладит меня по голове и целует в макушку. А у на утро уезжает.
И всё по новой: кофе во френч-прессе, бессмысленные просмотры видео, звонки ни о чем, палящее солнце, охлаждающий ветер, отражение в грязном стекле зеркала, что-то подгнило в холодильнике, настенный календарь пустеет, меньше тысячи шагов по квартире за целый день и подпирающий к горлу ком. Я снова погрузилась во мрак...
Я злилась на себя: за то, что недостаточно делаю для того, чтобы найти работу; за то, как плохо справляюсь с повседневностью; за то, как всё больше и больше увеличиваются жировые складки на боках от кровати и пиццы; на то, что больно и неприятно становится застёгивать любимые джинсы. За то, что не могу смотреть на себя в зеркало по утрам: от туда на меня глядела уже не юная, уставшая и ужасно опухшая женщина, как это могла быть я..?
Я злилась на всех вокруг: сначала, за то, что они мне не пишут и не находятся со мной рядом. Потом — за то, что они написали, а у меня совсем нет сил с ними разговаривать. Я злилась на то, что меня оставляют одну, я злилась на то, что они хотят быть рядом. Я не отвечала сутками, а потом закидывала их сообщениями, как только чувствовала, что перманентное эмоциональное истощение немного отступило.
Меня не радовал прекрасный солнечный город за окном и то, как он постепенно охлаждается, давая вздохнуть полной грудью после невыносимо влажной жары; меня не радовали его цветные улицы, манящие пекарни, медленно поспевающие мандарины, звучные чайки и грандиозные муралы. Меня радовало только одно: как раз в неделю ближе к ночи ко мне приезжает красивый аргентинец с широкими плечами и двумя большими кольцами в ушах и мы часами страстно и громко, до липкого пота по всему телу, до сорванных связок и фиолетовых отметин, до слёз из глаз и боли где-то там, глубоко внутри, занимаемся сексом. А потом сплетаемся в объятия, я утыкаюсь в его грудь, пахнущую прозрачным и сладким потом; он гладит меня по голове и целует в макушку. А у на утро уезжает.
И всё по новой: кофе во френч-прессе, бессмысленные просмотры видео, звонки ни о чем, палящее солнце, охлаждающий ветер, отражение в грязном стекле зеркала, что-то подгнило в холодильнике, настенный календарь пустеет, меньше тысячи шагов по квартире за целый день и подпирающий к горлу ком. Я снова погрузилась во мрак...
— Посмотри, какая милая веранда у этого ресторана. Можно развернуть стулья вот так и представлять, что ты в Парижском кафе! — говорит мой аргентинский chongo, забирая меня на свидание.
— Да, — не особенно воодушевлённо буркаю я, смотря на неоновую вывеску заведения. — Но мне оно не нравится, там не вкусно.
Мы проходим мимо небольшого ресторанчика, раполагающегося на углу улиц Доррего и Никарагуа, что в ста метрах от моего дома. Я проходила мимо него тысячу раз: когда шла в магазин, на йогу, на встречи с друзьями, в булочную или просто на вечерний променад. И каждый раз я смотрела на него абсолютно безучастно. Туда никогда не стояли толпы народу, привлекая к себе ажиотажем. Его интерьер очень прост и никак не походит на модные заведения, в которых я люблю обедать. По воскресеньям за столиками на угловой веранде (если можно назвать верандой столики на тротуаре) сидят небольшие шумные компании или семьи с детьми. В общем, ничего необычного или примечательного; ничего, что захватило бы моё внимание и интерес.
Вечером мы снова проходим мимо. Среди темноты аргентинских улиц, в перемешку с запахом жареного мяса и чего-то сладко-алкогольного, вывеска “парижского” ресторанчика на углу кажется даже уютной. Внутри горит тёплый свет, ползала заполнено: взрослые пары сидят с бокалами Мальбека. Я всматриваюсь в окна: всё кажется довольно аккуратным и… приятным?
— Ты знаешь, кажется, я тебе соврала. Я ведь ни разу туда не заходила, понятия не имею, с чего я решила, что там не вкусно, — я смотрю на своего аргентинца. Он улыбается и пожимает плечами, и мы ныряем в подъезд дома.
Пару вечеров спустя я возвращаюсь после долгого дня, снова проходя мимо ресторанчика с неоновой вывеской. “Теперь это даже интересно!” — думаю я про себя и решаю завернуть в него на ужин. Я села за столик, заказала тот самый бокал Мальбека и аргентиский стейк. Милая официантка приняла заказ, принесла закуски. Внутри было спокойно и немноголюдно. Заказ несли недолго. А когда я разрезала стейк и положила кусочек себе на язык… я вдруг поняла, что это лучший стейк из всех, что я ела в аргентинских реторанах. И посмеялась про себя.
Я год жила на этой улице и ходила мимо этого ресторана с неброской неоновой вывеской каждый день. Я почему-то решила, что там невкусно и не заходила туда до самой последней моей недели в Аргентине. Я не обращала на него внимание. А оказалось, что самый вкусный стейк всё время был там.
Мы всё ещё говорим о стейках?.. 😉
— Да, — не особенно воодушевлённо буркаю я, смотря на неоновую вывеску заведения. — Но мне оно не нравится, там не вкусно.
Мы проходим мимо небольшого ресторанчика, раполагающегося на углу улиц Доррего и Никарагуа, что в ста метрах от моего дома. Я проходила мимо него тысячу раз: когда шла в магазин, на йогу, на встречи с друзьями, в булочную или просто на вечерний променад. И каждый раз я смотрела на него абсолютно безучастно. Туда никогда не стояли толпы народу, привлекая к себе ажиотажем. Его интерьер очень прост и никак не походит на модные заведения, в которых я люблю обедать. По воскресеньям за столиками на угловой веранде (если можно назвать верандой столики на тротуаре) сидят небольшие шумные компании или семьи с детьми. В общем, ничего необычного или примечательного; ничего, что захватило бы моё внимание и интерес.
Вечером мы снова проходим мимо. Среди темноты аргентинских улиц, в перемешку с запахом жареного мяса и чего-то сладко-алкогольного, вывеска “парижского” ресторанчика на углу кажется даже уютной. Внутри горит тёплый свет, ползала заполнено: взрослые пары сидят с бокалами Мальбека. Я всматриваюсь в окна: всё кажется довольно аккуратным и… приятным?
— Ты знаешь, кажется, я тебе соврала. Я ведь ни разу туда не заходила, понятия не имею, с чего я решила, что там не вкусно, — я смотрю на своего аргентинца. Он улыбается и пожимает плечами, и мы ныряем в подъезд дома.
Пару вечеров спустя я возвращаюсь после долгого дня, снова проходя мимо ресторанчика с неоновой вывеской. “Теперь это даже интересно!” — думаю я про себя и решаю завернуть в него на ужин. Я села за столик, заказала тот самый бокал Мальбека и аргентиский стейк. Милая официантка приняла заказ, принесла закуски. Внутри было спокойно и немноголюдно. Заказ несли недолго. А когда я разрезала стейк и положила кусочек себе на язык… я вдруг поняла, что это лучший стейк из всех, что я ела в аргентинских реторанах. И посмеялась про себя.
Я год жила на этой улице и ходила мимо этого ресторана с неброской неоновой вывеской каждый день. Я почему-то решила, что там невкусно и не заходила туда до самой последней моей недели в Аргентине. Я не обращала на него внимание. А оказалось, что самый вкусный стейк всё время был там.
Мы всё ещё говорим о стейках?.. 😉