По Виктору Цою снова нанесен удар. На этот раз не поклонниками Паши-Техника, а группой Мрачные Щи. Они обвинили Цоя в плагиате западной музыки и требуют развенчать культ личности Цоя.
А ведь давно было понятно: как только в стране наступает эпоха концептуальной растерянности, сразу появляется кто-то, кто с флагом разоблачения лезет на алтарь и начинает счищать позолоту с кумиров. Вот и Мрачные Щи (название-то какое символическое) решили, что пора спустить Цоя с пьедестала и напомнить публике, что он, мол, не святой, а просто парень, слушавший The Cure и Ultravox.
Ну так и что?
Пожалуй, главный парадокс этой истории в том, что именно упрёк в «плагиате» — это такой наивный культурный рентген, который забывает: русский рок вообще родился как переводной жанр.
Бардовская интонация плюс англоязычные аккорды — вот и весь рецепт.
Но гениальность Цоя не в том, что он «сам всё придумал». А в том, что он сделал чужие рифмы нашими.
Его стихи — это не плагиат, а трансляция эпохи, которая и не стремилась быть оригинальной, а хотела быть честной.
Так что ребятам из Мрачных Щей хочется сказать: разоблачение кумира — это не подвиг, когда ты сам не написал ни одной строчки, которую будут петь на баррикадах.
А культ Цоя не требует защиты. Он просто стоит во дворе, курит и молчит — как всегда.
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
А ведь давно было понятно: как только в стране наступает эпоха концептуальной растерянности, сразу появляется кто-то, кто с флагом разоблачения лезет на алтарь и начинает счищать позолоту с кумиров. Вот и Мрачные Щи (название-то какое символическое) решили, что пора спустить Цоя с пьедестала и напомнить публике, что он, мол, не святой, а просто парень, слушавший The Cure и Ultravox.
Ну так и что?
Пожалуй, главный парадокс этой истории в том, что именно упрёк в «плагиате» — это такой наивный культурный рентген, который забывает: русский рок вообще родился как переводной жанр.
Бардовская интонация плюс англоязычные аккорды — вот и весь рецепт.
Но гениальность Цоя не в том, что он «сам всё придумал». А в том, что он сделал чужие рифмы нашими.
Его стихи — это не плагиат, а трансляция эпохи, которая и не стремилась быть оригинальной, а хотела быть честной.
Так что ребятам из Мрачных Щей хочется сказать: разоблачение кумира — это не подвиг, когда ты сам не написал ни одной строчки, которую будут петь на баррикадах.
А культ Цоя не требует защиты. Он просто стоит во дворе, курит и молчит — как всегда.
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
Черный Обелиск «Стена» магнитоальбом 1991 год.
Благодаря гимну «Стена» модная и озорная «Ламбада» в трактовке духового оркестра неожиданно стала в далеком 1991-м визитной карточкой возрожденного «Черного обелиска».
Медь наивного пожарного оркестрика, захлебнувшись однажды в железном потоке, басово-рифовом, стремительно стальном, стала сакрально-жертвенной!.. «Сколько потерянных лет за спиной?.. Стена!..»
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
Благодаря гимну «Стена» модная и озорная «Ламбада» в трактовке духового оркестра неожиданно стала в далеком 1991-м визитной карточкой возрожденного «Черного обелиска».
Медь наивного пожарного оркестрика, захлебнувшись однажды в железном потоке, басово-рифовом, стремительно стальном, стала сакрально-жертвенной!.. «Сколько потерянных лет за спиной?.. Стена!..»
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
Александр Ильин:
Если ты панк, то ты должен как-то определенно выглядеть и что-то определенное делать. А фишка-то в том, что ты никому ничего не должен.
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
Если ты панк, то ты должен как-то определенно выглядеть и что-то определенное делать. А фишка-то в том, что ты никому ничего не должен.
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Админ сейчас в Питере на концерте Бранимира. Сашке в мае 40 лет. Совсем стал взрослый
Что скрывает песня «Дорога» группы «АукцЫон»?
В этом видео — глубокий разбор одного из самых загадочных и пронзительных треков русской музыки. Мы поговорим о том, как была создана «Дорога» во время гастролей в Германии, почему строчки вроде «Я сам себе и небо, и Луна» отсылают к солипсизму и экзистенциализму, и что скрывается за фразой «Там меня любили, только это не я».
Также обсудим:
— экзистенциальную тоску и поиск смысла
— образы одиночества, иллюзорной любви и «зоны»
— как «Дорога» попала в саундтрек фильма «Брат-2»
— и почему до сих пор никто толком не понял, о чём она
🎧 Погружаемся в смысл. Погружаемся в себя.
Смотреть на RuTube: https://rutube.ru/video/afa5d01ef400554a951ae112a62a68fa/
В этом видео — глубокий разбор одного из самых загадочных и пронзительных треков русской музыки. Мы поговорим о том, как была создана «Дорога» во время гастролей в Германии, почему строчки вроде «Я сам себе и небо, и Луна» отсылают к солипсизму и экзистенциализму, и что скрывается за фразой «Там меня любили, только это не я».
Также обсудим:
— экзистенциальную тоску и поиск смысла
— образы одиночества, иллюзорной любви и «зоны»
— как «Дорога» попала в саундтрек фильма «Брат-2»
— и почему до сих пор никто толком не понял, о чём она
🎧 Погружаемся в смысл. Погружаемся в себя.
Смотреть на RuTube: https://rutube.ru/video/afa5d01ef400554a951ae112a62a68fa/
RUTUBE
Что скрывает песня «Дорога» группы «АукцЫон»?
Что скрывает песня «Дорога» группы «АукцЫон»?
В этом видео — глубокий разбор одного из самых загадочных и пронзительных треков русской музыки. Мы поговорим о том, как была создана «Дорога» во время гастролей в Германии, почему строчки вроде «Я сам себе и…
В этом видео — глубокий разбор одного из самых загадочных и пронзительных треков русской музыки. Мы поговорим о том, как была создана «Дорога» во время гастролей в Германии, почему строчки вроде «Я сам себе и…
С Янкой у нас постоянно происходили свирепые стычки на тему любви к человечеству. Она призывает любить и жалеть человека просто за факт его существования. По мне же, человек – изначально это ничто, это говно в проруби, кукиш в кармане. Однако он может, способен вырасти до великих наднебесий, до вечности.
© Егор Летов
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
© Егор Летов
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
80-е: время, когда Русский Рок вышел из подполья
Если 70-е — это утренний сумрак перед рассветом, то 80-е — слепящее солнце, которое взошло резко и неожиданно. Рок, который столько лет жил в подвалах, на кухнях и в головах — вдруг прорвался наружу. Из шёпота — в крик. Из мифа — в явь.
«Кино», «Наутилус Помпилиус», «Аквариум», «Алиса», «ДДТ», «Зоопарк», «Гражданская Оборона» — эти названия в восьмидесятые прозвучали так, будто кто-то снял глушилку с души. Все говорили разным языком, но тема была одна: «Мы здесь. Мы живы. Мы думаем».
Рок стал не просто музыкой — он стал формой выживания, формой исповеди, формой протеста, формой мечты. Люди, уставшие от мертвенного официоза, услышали вдруг живой голос. Голос, который говорил не по бумажке, а от сердца. И да, часто — криво, грязно, фальшиво, но зато по-настоящему. Как в жизни.
Ленинградский рок-клуб стал чем-то вроде Ватикана для всей этой рок-культуры — нелегальный, полулегальный, но абсолютно сакральный. Квартирники уже не вмещали всех желающих, люди вырезали магнитофонные ленты ножницами, переписывали пленки по сто раз, с шипением и обрывами — но всё равно слушали. Это была музыка, которую нужно было услышать.
Именно тогда появился тот самый «русский поэт в роке» — архетип, которому суждено было стать центральной фигурой жанра. Он не просто пел — он говорил стихами, через ритм, аккорды и болезненную искренность. Он был одновременно и бардом, и пророком, и уличным шизиком с гитарой. Он мог быть анархистом, как Летов, или метафизиком, как Гребенщиков, романтиком, как Цой, или злым романтиком, как Шевчук. Главное — он был свой.
А что власть? Власть удивлялась. Власть колебалась. Сначала — разгоняла, потом — наблюдала, потом — регистрировала. Перестройка принесла рок на официальные сцены — но вместе со светом пришли и первые тени. Некоторые группы стали получать доступ к телевизору, фестивалям, турне, пластинкам. Но с этим пришёл и выбор: сохранить голос — или вписаться в систему.
И хотя казалось, что рок победил, на самом деле он просто вышел на свет, чтобы стать уязвимым. Он стал слышимым — и это было чудом. Но это было и началом конца его подпольной святости.
⸻
80-е — это декада утопии. Впервые казалось, что всё возможно. Что через песню можно пробить стену. Что через аккорд можно изменить сознание. Что через музыку можно построить новый мир. Да, мы потом поймём, что это была иллюзия. Но какая же сладкая и нужная иллюзия.
Появились большие концерты. Залы. Аренды. Магнитофоны сменились кассетниками, а потом — проигрывателями и пластинками. Впервые слово «фанат» перестало быть ругательством. Впервые у песни была сцена, у сцены — свет, у света — публика, а у публики — слёзы. Потому что эти песни были о нас.
А если было о чём молчать — пели молчанием. Как Цой. Или рвали звуком, как Летов. Или сбивались на шёпот, как Башлачёв — тот, кто так и не вписался в новый свет. Он как будто знал, что рок — это не только свобода, но и боль. И та боль, которую он нёс, была слишком настоящей, чтобы жить долго.
⸻
В восьмидесятые русский рок стал национальным голосом совести. И это, пожалуй, была его главная беда — и величие. Потому что рок — это вообще не музыка. Это когда из тебя вырывается правда.
А правда, как известно, любит тишину. Но в 80-е она зазвучала.
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈
Если 70-е — это утренний сумрак перед рассветом, то 80-е — слепящее солнце, которое взошло резко и неожиданно. Рок, который столько лет жил в подвалах, на кухнях и в головах — вдруг прорвался наружу. Из шёпота — в крик. Из мифа — в явь.
«Кино», «Наутилус Помпилиус», «Аквариум», «Алиса», «ДДТ», «Зоопарк», «Гражданская Оборона» — эти названия в восьмидесятые прозвучали так, будто кто-то снял глушилку с души. Все говорили разным языком, но тема была одна: «Мы здесь. Мы живы. Мы думаем».
Рок стал не просто музыкой — он стал формой выживания, формой исповеди, формой протеста, формой мечты. Люди, уставшие от мертвенного официоза, услышали вдруг живой голос. Голос, который говорил не по бумажке, а от сердца. И да, часто — криво, грязно, фальшиво, но зато по-настоящему. Как в жизни.
Ленинградский рок-клуб стал чем-то вроде Ватикана для всей этой рок-культуры — нелегальный, полулегальный, но абсолютно сакральный. Квартирники уже не вмещали всех желающих, люди вырезали магнитофонные ленты ножницами, переписывали пленки по сто раз, с шипением и обрывами — но всё равно слушали. Это была музыка, которую нужно было услышать.
Именно тогда появился тот самый «русский поэт в роке» — архетип, которому суждено было стать центральной фигурой жанра. Он не просто пел — он говорил стихами, через ритм, аккорды и болезненную искренность. Он был одновременно и бардом, и пророком, и уличным шизиком с гитарой. Он мог быть анархистом, как Летов, или метафизиком, как Гребенщиков, романтиком, как Цой, или злым романтиком, как Шевчук. Главное — он был свой.
А что власть? Власть удивлялась. Власть колебалась. Сначала — разгоняла, потом — наблюдала, потом — регистрировала. Перестройка принесла рок на официальные сцены — но вместе со светом пришли и первые тени. Некоторые группы стали получать доступ к телевизору, фестивалям, турне, пластинкам. Но с этим пришёл и выбор: сохранить голос — или вписаться в систему.
И хотя казалось, что рок победил, на самом деле он просто вышел на свет, чтобы стать уязвимым. Он стал слышимым — и это было чудом. Но это было и началом конца его подпольной святости.
⸻
80-е — это декада утопии. Впервые казалось, что всё возможно. Что через песню можно пробить стену. Что через аккорд можно изменить сознание. Что через музыку можно построить новый мир. Да, мы потом поймём, что это была иллюзия. Но какая же сладкая и нужная иллюзия.
Появились большие концерты. Залы. Аренды. Магнитофоны сменились кассетниками, а потом — проигрывателями и пластинками. Впервые слово «фанат» перестало быть ругательством. Впервые у песни была сцена, у сцены — свет, у света — публика, а у публики — слёзы. Потому что эти песни были о нас.
А если было о чём молчать — пели молчанием. Как Цой. Или рвали звуком, как Летов. Или сбивались на шёпот, как Башлачёв — тот, кто так и не вписался в новый свет. Он как будто знал, что рок — это не только свобода, но и боль. И та боль, которую он нёс, была слишком настоящей, чтобы жить долго.
⸻
В восьмидесятые русский рок стал национальным голосом совести. И это, пожалуй, была его главная беда — и величие. Потому что рок — это вообще не музыка. Это когда из тебя вырывается правда.
А правда, как известно, любит тишину. Но в 80-е она зазвучала.
👉 Подписаться на «Наш Рок» 👈