Этой ночью произошла трагедия государственного масштаба. Теракт в "Крокусе" уже стоит в одном ряду с "Норд-Остом" и Бесланом. Вся страна скорбит по погибшим. Даже недружественные страны высказали соболезнования и осудили бесчеловечность произошедшего. Случай именно бесчеловечный - террористы не выдвигали требований, их целью были смерти невинных людей и террор против мирных граждан.

Мы не будем искать виноватых и обвинять кого-то, не советуем и вам. Спецслужбы работают, разбираются в ситуации, спасают жизни и обеспечивают безопасность граждан по всей стране. Виновные будут наказаны. Старайтесь поддерживать родных и близких, сейчас время сплотиться и быть сильными, не поддаваться панике и провокациям.

Будьте бдительны и внимательны к окружающим, не оставайтесь безразличными, но держите голову холодной. Вместе мы сильнее.

Сегодня день общенациональной скорби. Где-то траур был объявлен еще вчера, в Кузбассе он будет трехдневным, по всей стране возникали и продолжают возникать стихийные мемориалы, в храмах и монастырях читаются панихиды. Телеканалы изменили сетку вещания и убрали от туда рекламу и развлекательные передачи, театры сняли спектакли, кинотеатры остановили показы. Флаги на государственных учреждениях приспущены - причем не только российские, даже британское посольство в Москве приспустило флаг.

Вся эта ситуация показала - в трудный час люди сплотились и начали помогать друг другу. Когда произошла трагедия, водители и таксисты бесплатно развозили людей, только за вчерашний день в Москве и области сдали почти тонну крови: в едином порыве общество консолидировалось в ответ на угрозу. Все мы сегодня скорбим - и в России, и за рубежом люди разделяют боль родных и близких тех, кто погиб в "Крокусе".

Это только подтверждает слова Президента - Россия не раз проходила через тяжелейшие, порой невыносимые испытания, но становилась ещё сильнее. Так будет и сейчас.

Славой Жижек заявил, что не надо было убеждать Украину отказываться от ядерного потенциала, и обвинил Россию в "фанатичном религиозном фундаментализме в худшем смысле слова".

Кумир современных левых и один из самых значимых мыслителей современности, хотя и очень неоднозначный, уже с 2014 года начал регулярно высказываться в поддержку Украины - протестующие с Майдана для него были героями.

Из этого можно сделать ряд выводов о состоянии западной политической философии в целом:

Во-первых, европейская мысль истошно сопротивляется выпадению России из политической матрицы, сложившейся после распада Союза. Запад попросту не может поместить Россию в понятную им систему координат, а потому создает кентаврические образы клишированного врага.

Во-вторых, мы можем наглядно лицезреть, что произошло с постмарксизмом, который пошел не по советской модели. Вместо идеи справедливого мира без угнетения для всех, мы видим все ту же западную ксенофобию, граничащую с отвращением и переходящую в ненависть к варварам, которые вторгаются в Рим. Проблема лишь в том, что на деле "варвары" наоборот не стремятся ни в какой "Рим", потому что он несет не цивилизацию и достаток, а войны и культурную деградацию.

В-третих, когда лидер мнений высказывает идеи о том, что надо стоящему на краю пропасти государству дать возможность начать ядерную войну, возникают сомнения относительно адекватности головы, говорящей подобное. Крайний радикализм Жижека, с одной стороны, может свидетельствовать только о его личной позиции, но, с другой стороны, это хорошо отражает состояние социальной реальности: и сформировавшей его, и той, которую формирует он. Остается только гадать, насколько же страшная реальность у Жижека, что она продуцирует такие алогичные и непоследовательные химеры в его сознании.

В-четвертых, в свете последних событий все сказанное Жижеком просто становится бредом сумасшедшего, живущего в башне из слоновой кости. Оказывается, что действительность не соответствует политическим сказкам Люблянской школы, а попытка приравнять "российский религиозный фундаментализм" к "арабскому" (читай - православных к террористам) оказывается провальной. Мы, разумеется, понимаем, что у терроризма нет ни национальности, ни вероисповедания, но западный мир может и не разделять этой позиции - слишком большой след в американской культуре оставило 11 сентября, да и европейский мультикультурализм не проходит бесследно.

О каком "цивилизованном" мире может идти речь, если лучшие его умы продвигают человеконенавистнические идеи?

Наш эксперт – старший научный сотрудник философского факультета МГУ А.П. Сегал – размышляет о корнях терроризма как явления и о том, как эффективно противостоять ему:

Если бесстрастно и с научной тщательностью подходить к понятию «террор» (лат. - «страх, ужас»), то можно его всячески классифицировать, искать исторические корни и пути эволюции. Но на какой бы методологической позиции ни стоял исследователь, ясно одно: террор к нашему времени принял ужасающие формы. По сравнению с ними костры Инквизиции, «Эпоха террора» времен Великой французской революции (породившая, кстати, этот термин) и бланкистские акции индивидуального выглядят простым хулиганством.

Террор нашего времени стал массовым. Он направлен не против отдельных представителей политических противников, как, например, у уже упомянутого Огюста Бланки, а против массы людей, часто совершенно не причастных к политической деятельности: против стариков, женщин и детей, против простых тружеников. Он стал массовым – как массовая информация, массовое потребление.

«Общество массового потребления» характеризуется тем, что его обитатели представляют собой массу – множество отделенных друг от друга индивидов, живущих в разных местах, каждый в своем мирке, но потребляющих одинаковые продукты, услуги, информацию. Для взаимодействия с таким «дисперсным множеством» требуются специальные системы (СМИ, реклама, соцсети), унифицирующие потребление – и самого потребителя. Соцсети дали возможность каждому достучаться до всех – и это стало орудием в руках террористов. Соцсети стали прибежищем несчастных – и в такой ситуации легко найти исполнителя. Каждый рискует попасть под их воздействие и все могут стать их жертвами.

Массовый террор стал детищем массовой культуры. Напомним, что один из мощнейших методов суггестии (внушения) – показ готового поведенческого образца.

Что же делать? Можно уйти в «сон золотой» - мир фэнтези-игр и романтики. Но и там в моде кровавое Средневековье. Можно уйти в назидательность – но это не успокоит напуганных граждан. Можно попытаться запретить соцсети и наполнить СМИ «правильным» содержанием. Но «запретный плод сладок» – мы знаем это из советского опыта, когда попытка отгородиться от «тлетворного влияния Запада» сделала это влияние вожделенным. Единственный выход – не тормозить технический прогресс, а воспользоваться его достижениями для трансляции своих ценностей: солидарности, свободы, справедливости. И делать это не путем нудных нравоучений и жестких запретов, а показывая нашу модель будущего – светлого и справедливого – и пути его достижения. И вот этим всем философы вполне могут заняться.

У коллег вышел материал, в котором устами проректора РАНХиГС А.В. Полосина констатируется пассивность отечественного сообщества гуманитариев и делается вывод о том, что его представители «не справились с задачей выработать общее философско-историческое представление о «национальной идее» и конкретных методах и принципах ее реализации, исходя из текущей и перспективной геополитической ситуации». Мы попросили прокомментировать это мнение нашего эксперта и представителя того самого критикуемого сообщества – заместителя декана исторического факультета МГУ Д.А. Андреева:

А.В. Полосин одновременно и прав, и неправ. Он однозначно прав в том, что новая политическая реальность СВО выявила абсолютную неготовность и очевидное, подчас даже агрессивно выраженное нежелание многих российских гуманитариев занять единственно правильную в нынешних условиях позицию – открыть свой фронт противостояния коллективному Западу. Какие задачи у этого фронта понятно: начать полностью искоренять релятивистский и не окрашенный ценностно подход к гуманитарному знанию, который тотально и даже тоталитарно пропагандировался этой средой начиная еще с конца советского времени.

Гуманитарное знание по определению не может быть «общечеловеческим», и если оно не обслуживает национальные интересы, то значит оно обслуживает интересы врага. В связи с этим даже не хочется говорить банальности про якобы насущно необходимое сотрудничество с мировой наукой, какой-то слишком уж вялый отказ от всяких там скопусов – явно затянувшийся и не завершившийся даже спустя два года после начала боевых действий.

В чем причина такого застревающего очарования Западом у наших гуманитариев? Запад открыл им глаза на истину, за которую они теперь горой? Сами неспособны придумать ничего оригинального? По многолетней привычке, потому что так удобнее? В силу продолжающейся с еще дореволюционного времени моды на квасной либерализм? И ведь если раньше администраторы от гуманитарного знания чуть ли не спускали директивы думать по «общечеловеческим» шаблонам, то сегодня никто к этому не понукает.

Думается, что все эти объяснения справедливы, но самая главная причина в другом – в извечно присущей нашему национальному характеру дефектной черте: привычке перестраховываться по любому поводу. Мол, если там, наверху, всё поменяется, мы окажемся крайними - как это уже было, к примеру, совсем недавно, когда приснопамятный ИНСОР стал девальвировать достижения первых двух сроков нашего Президента, демонстрируя при этом, что действует по указке с самого верха.

Во-первых, уже не поменяется. А во-вторых, если даже и начнет меняться, разве априорно невозможно не колебаться вместе с линией партии? Словом, досадно, что в обстановке, когда в кои-то веки наше склонное к атомизации и фрагментации общество демонстрирует потрясающую консолидацию, гуманитарии в значительной своей массе предпочитают вести себя несколько иначе.

Но А.В. Полосин вместе с тем и неправ – в том, что не видит готовности значительной части гуманитариев применить свои знания и опыт во благо Отечества. Профессионалы с государственно-патриотической ориентаций сосредоточены не только в Изборском клубе, и их напряженный поиск должен вестись постоянно и повсеместно, в центре и в регионах достаточно тех, кто хочет и может работать. И ответственные за подбор и расстановку кадров обязаны вовремя находить таких людей, а не сетовать по поводу неизбывной дефектности отечественных гуманитариев.

После трагических событий в «Крокус Сити Холле» вновь остро встал вопрос о необходимости ужесточения или, как минимум, о пересмотре миграционной политики. В этом контексте вполне логично заговорили о пробуждении русского национального чувства, о природе и специфике русского национализма. Существует ли в принципе русский национализм? Или его действительно нет? Поинтересовались у доцента философского факультета МГУ О.А. Ефремова:

Вряд ли можно однозначно утверждать, что русского национализма нет и не было. Национализм – он, как крысы и тараканы, есть практически везде.

Но русский (великорусский) национализм всегда оставался, во-первых, явлением маргинальным; во-вторых, теоретически и социально неоформленным; в-третьих – ситуационно-реактивным.
Маргинальность русского национализма проявлялась в том, что его носителями выступали немногочисленные разрозненные группы, не имеющие сколь-нибудь значимого влияния в обществе. Националистического угара, охватывающего общество в целом или хотя бы существенную его часть, как, например, в нацистской Германии, Россия не знала.

Учитывая, что даже такой
национализм встречался, в первую очередь, среди наименее образованной и культурной части русского народа, он практически не имел теоретического выражения, оставаясь на уровне настроений, т.е. психологии, не поднимаясь до социологических или даже идеологических построений. Более того, в интеллектуальном сообществе национализм не то что не был распространен, а считался… чем-то неприличным.

В силу этого русский национализм оставался весьма неопределенным, сопрягаясь с периферией монархизма, псевдорелигиозности, панславизма, ура-патриотизма (как было, например, с пресловутым черносотенством). Выделить, собственно, русские националистические идеи почти не представляется возможным.

Что касается националистических настроений, то и они активизировались, как правило, в кризисных ситуациях, как реакция на раздуваемые в чьих-то интересах антирусские выпады. В силу этого можно говорить, что наиболее заметные проявления русского национализма выступали порождением агрессивной русофобии, как и сама страшилка «русского национализма».

Напротив, скорее бросается в глаза излишняя терпимость и жертвенность русского национального чувства. Русскость воспринимается как обязательство, как долг, как служение. Мы как будто молчаливо соглашаемся с тем, что русские всем должны, всем обязаны. Пуще всего боялись и боимся, что русских обвинят в национализме, великорусском шовинизме, угнетении, унижении и т.д. Спасите, помогите, поделитесь, поддержите – так было и с народами СССР, так и с многими нашими «друзьями» из дальнего зарубежья.

Даже в рамках Советского Союза государственность даровалась русским народом даже тем, кто до этого ее не знал, а сам русский народ своей особой государственности не имел. Защита национального достоинства относилась к кому угодно, только не к русским. При этом мы не могли дождаться не только взаимности, но и обычной благодарности. А вчерашние спасенные и облагодетельствованные, чуть поправив свои дела, начинали «плевать в колодец». До следующей нужды. И тогда вновь – спасите, помогите, накормите, обогрейте. Прощали, не держали зла, спасали и помогали, кормили и согревали. Что ж, сдержанность и благородство – проявление силы.

Но не стоит забывать и о себе, не называть национализмом защиту своих интересов, своей культуры, своей земли и уклада жизни.

Коллеги из «НОВОЙ ЭРЫ» задаются важным для нас вопросом - существуют ли универсальные ценности?

Так и тянет сказать «нет», выдав это в качестве самоочевидного. Но ситуация оказывается сложнее, как только после этого «нет», мы задаемся вопросом об иерархии этих неуниверсальных ценностей – вот у меланезийского племени ценности одни, у нас другие, а какие из них лучше?

На наш взгляд, дискуссия о «лучших ценностях» должна остаться у идеалистов девятнадцатого века, сейчас моральный реализм оправдан в рамках отдельных социальных структур, но точно не на всем земном шаре. Вопрос должен стоять иначе, отходя от оппозиции «варвары-эллины»: какие ценности отвечают текущим вызовам и целям конкретного общества.

Это проблемное поле гораздо важнее и с точки зрения социального конструирования реальности, и с точки зрения взаимодействия «верхов» и «низов» имеющийся иерархии. Оно важнее в том числе потому, что позволяет эффективнее осуществлять долгосрочное планирование, без которого элементарно сложно (если вообще возможно) выживать обществу. Планирование необходимо и тем, кто находится в состоянии достатка, потребления, и тем, кто находится в состоянии мобилизации – и достаток в любой момент может закончиться, и мобилизация человеческих ресурсов со временем перестает быть нужной.

УИНП назвал русских классиков «символами российской имперской политики» и призвал к демонтажу памятников.

Искоренение русских «культурных маркеров» на Украине стало явлением повальным и доходящим до маразматических припадков. Предположим, они открестятся от всего придуманного «злыми кацапами», а дальше что? Какие культурные маркеры останутся у украинского народа? В России в школьной программе есть произведения Гоголя, каждый школьник изучает слияние «малороссиянской и русской культуры», читая «Тараса Бульбу» и «Вечера на хуторе близ Диканьки». Никто не испытывает ни ущемления, ни культурного диссонанса - это родное для русской души.

Проблема для Украины заключается в том, что чем яростнее они отказываются от всего русского, тем сильнее они теряют свою собственную идентичность, к которой так стремятся. Мы уже писали про то гигантское количество талантливейших русских писателей, политиков и общественных деятелей, чья судьба была связана с Причерноморьем. Так вот если отречься от всего русского, то и украинского ничего не останется. Те «герои», которым ставят памятники украинские националисты, даже близко не стоят по культурной значимости для самой Украины с теми, кто представляет «угрозу для нацбезопасности» незалежной.

Остается только надеяться, что со временем продвигающие русофобскую политику на Украине деятели поймут, что самыми большими украинофобами были они сами.

Двадцать пять лет назад вышла «Матрица» братьев Вачовски. В ней показывался то ли переосмысленный, то ли перевранный, то ли просто неправильно понятый нарратив Бодрийяра – люди живут в гиперреальности, все вокруг – иллюзия, копии, а оригинала уже давно не существует. Информации вокруг много - смысла мало; общество отказывается от действительности, изучая то, что называется «Действительность». «Матрица» отразила это понятным для массового зрителя образом, фильм стал культовым, даже религия появилась – матриксизм.

Почему же идея матрицы для нас сейчас так актуальна? Потому что меньше, чем через три месяца после выхода четвертой части легендарного фильма появился реальный «избранный», который предпринял очень смелую попытку выхода из существующей гиперреальности. По прошествии двух лет можно уверенно сказать: западная матрица начинает испытывать сбои, а мы не без трудностей, но всё же довольно успешно выходим из неё.

На слуху трудности политического и особенно социально-экономического плана: импортозамещение требует выстраивания новых логистических цепочек, переформатирования самой логики выстраивания бизнес-процессов. Но важнее то, что мы, кажется, начинаем понимать: ориентирование на западные фабрики мысли, на глобализм как идеологию - путь в никуда.

Чтобы противостоять "агентам Смитам", нам нужны свои собственные идеи и нарративы, а также люди, претворяющие их в реальность, действительно способные "перезапустить" общемировую матрицу. При этом, вопреки распространенному мнению, у нас нет желания "пойти на Европу" со своим якобы "религиозным фундаментализмом": "русский путь" вовсе не претендует на универсальность, а его идеологические основы не содержат пресловутых глобалистских амбиций. Наша задача скромнее: на собственном примере показать, что уйти из матрицы - не только можно, но и нужно. Конкретные способы претворения этой идеи в реальность обсуждались и будут обсуждаться, но цель одна - новый мир.

Попытка ввоза взрывчатки из Украины подтверждает европейский след террористической деятельности в России.

Сегодня ФСБ перекрыла канал контрабандного ввоза в Россию из Украины через страны Евросоюза взрывных устройств и взрывчатки в православных иконах и церковной утвари. Груз следовал по маршруту Украина - Румыния - Венгрия - Словакия - Польша - Литва - Латвия - Россия. В контексте существующего недоверия к версии о причастности Украины к теракту в "Крокусе" данная ситуация очень показательна.

Вероятно, на территорию ЕС груз попал без должного досмотра на границе - по случайности или по умыслу. Если по случайности, то правоохранителям в Европе стоит насторожиться - мало ли что. Если же по умыслу, что более чем вероятно, то это только в очередной раз показывает цели европейских элит.

В ФСБ подчеркнули, что "все организаторы и соучастники преступления, в том числе иностранные граждане, будут объявлены в розыск и привлечены к уголовной ответственности". Под иностранными гражданами, вероятно, подразумеваются уроженцы разных стран, а не только наши ближайшие соседи.

Также показательно, что взрывчатку пытались провезти внутри церковной утвари. Непонятно, на что был расчет - на уважение правоохранителей к иконам или на невнимательность - но сама попытка сыграть на трепетном отношении к святому выглядит как минимум подло. Видимо, для наших западных партнеров святого остается все меньше и меньше.

Либеральная демократия все больше походит на либеральную диктатуру.

Ситуация с отказом Великобритании от российских энергоносителей и переходом на «французский» сжиженный газ, который поставляется из России, выглядит и смешно, и грустно. С одной стороны, в целом не принципиально кому конкретно продавать газ. С другой же стороны, возникает вопрос - это способ политического пиара для британского премьера или же следствие искаженного восприятия действительности и непонимания происходящего?

Медиапространство на западе уже давно рисует «злого и опасного русского медведя», с которым нельзя иметь дел. Проблема в том, что совсем не иметь дел с медведем не получается, даже закупая энергоносители втридорога у заокеанских партнеров. В России же на фоне санкционного давления внутренний спрос оказывается все более и более важным экономическим фактором, что показывает статистика - за прошлый год доля экспорта в составе ВВП составила меньше четверти.

После недавних трагических событий в обществе возникла дискуссия о том, что послужит справедливым наказанием для террористов, убивших сотни ни в чем неповинных людей. Призывы к отмене моратория на смертную казнь с учётом масштаба злодеяния в "Крокусе" вполне понятны, но не будет ли расстрел слишком лёгкой участью для подсудимых? Какой моральный смысл мы в принципе вкладываем в акт смертной казни? Попытаемся разобраться вместе с заместителем декана философского факультета МГУ, доцентом кафедры этики И.А. Авдеевой:

Споры о смертной казни ведутся уже не одно столетие, но общего мнения относительно моральной оценки этой практики нет и не предвидится, поскольку аргументы и «за», и «против» выглядят зачастую в одинаковой степени убедительно. Однако важно понимать, какой моральный смысл мы вкладываем в акт смертной казни. Это, прежде всего, наказание (самое серьезное из всех возможных, как нам подчас представляется), причем не только как акт правосудия, но в первую очередь акт справедливости. И как тяжелая кара она выступает в качестве почти что высшей справедливости, потому что человек лишается самого дорогого — жизни.

Кроме того, смертную казнь связывают с уничтожением угрозы, исходящей от преступника, вместе с самим преступником, а также акт предупредительного устрашения тех, кому когда-нибудь может прийти мысль совершить такой же проступок, хотя эта связь между наличием смертной казни и уменьшением числа тяжких преступлений, за которые она предполагается, так до сих пор и не доказана.

Что же касается моральной ответственности, то, увы, смертная казнь не является в полной мере актом вменения и уж тем более реализации этой моральной ответственности, поскольку уже не остается вменяемому человеку ни возможности, ни времени осознать и ответить за свой проступок ни перед людьми, ни перед собой, ощутив этот груз. Порой это приводит к ситуациям, когда вынужденность принятия решений о смертной казни ложится грузом моральной ответственности на других людей. Поэтому, если выносить решения о смертной казни, придавая им основания моральной оценки, то делать это нужно через конвенциональные или коллегиальные решения людей, находящихся вне системы правовой оценки.

Часто противники смертной казни прибегают к аргументу о том, что история судебной практики знала немало случаев, когда приговор выносился в отношении людей, которые впоследствии оказывались невиновными. Это, безусловно, весомый аргумент, но относящийся в большей степени к вопросу совершенствования правовых практик. Однако есть весьма серьезный вопрос именно морального плана, решив который мы, вероятно, выйдем напрямую к ответу на вопрос — есть ли у смертной казни моральные основания: всего лишь стоит спросить себя, готов или не готов я привести приговор в исполнение со всей долей собственной моральной ответственности или все же хочу переложить это на других? Во втором случае вопрос о моральном статусе смертной казни снимается автоматически за нежеланием сделать сам моральный выбор.

Просмотр фильмов Тарковского – это как неспешное чтение книги, когда главное – не быстрее дойти до конца, но насладиться самим процессом: почувствовать запах страниц, мягкий шум от их перелистывания и даже плотность бумаги, на которой книга напечатана. Это эстетическое восприятие не просто дополняет смысловое содержание – оно переплетено с ним.

Нужно вступить в схватку со стремительно несущимся вихрем времени, остановить его. Тогда текущая в ручье вода, шелест листвы и, кажется, бесконечно льющийся из кадра дождь перестанут быть скучны и наполнятся онтологическим содержанием, станут фразой, которую зрителю будет интересно расшифровать. Тарковский считал кинематограф способом достижения истины, когда зритель становится не судьёй, а соавтором режиссёра, вступает с ним в сократовский диалог.

Понять Тарковского – значит принять этот вызов, согласиться на рефлексию, иметь мужество использовать свой собственный ум. То есть обрести навык, который в наше информационно насыщенное время, будет полезен любому.

Эксперт Философского клуба С.В. Перевезенцев, доктор исторических наук, профессор факультета политологии МГУ прочитал лекцию на «Российском радиоуниверситете» про основы русской духовно-политической мысли. Рекомендуем к ознакомлению.

«Справедливая Россия» внесла в Госдуму законопроект, предлагающий предоставить ветеранам СВО по гектару земли, пригодной для строительства жилья.

Эта инициатива в перспективе имеет минимум два очень важных положительных следствия. Во-первых, это даст долгосрочные социальные гарантии военнослужащим, защищающим интересы нашей Родины. Во-вторых, при принятии законопроекта начнет полноценно формироваться прослойка военного среднего класса, что, в свою очередь, будет также положительно влиять на дальнейшее развитие социальной среды. Это будут обеспеченные землевладельцы, военные профессионалы, которые поддерживают традиционные ценности и лояльны власти - своего рода имперская гвардия.

При этом есть один неочевидный, но не менее важный плюс - средний класс должен ощущать себя как самостоятельную, сплоченную часть общества, иметь собственные интересы, отличные от интересов других групп общества, а также иметь политическое представительство. А ветераны боевых действий уже привыкли к схожему организационному объединению на основе общих идей и морали, совместной службы и коллективной деятельности под руководством единоначальника.