Одним из обладателей Евразийской философской премии 2024 года стал ректор БФУ А.А. Фёдоров. Жюри конкурса отметило его книгу «Производство будущего: мир двойного двоеточия» в номинации «За работу в области философской футурологии». О ценности этой книги в эксклюзивном комментарии нашему каналу рассказал доктор философских наук, профессор Р.В. Светлов:

Есть тексты, которые помогают «стряхнуть градусник», обратить внимание, что мы все меряем температуру устройством, которое показывает одни и те же цифры. «Производство будущего. Мир "двойного двоеточия"» – как раз такая книга, переосмысливающая стратегии российской историософии и футурологии одновременно.

Отечественная философская мысль практически всегда возвращалась к теме предназначения России. Одни ее представители видели его в прошлом, которое хоть и требовало пересборки, реновации, но было вполне действенным аргументом для будущего. Другие, напротив, стремились победить прошлое, отбросить, оценить его в лучшем случае как некую потенцию, которая должна быть либо использована, либо преодолена. Уникальность России то стремились вписать в гегелевское понимание историзма – как явленности внутренней совершенной логики исторических судеб, то, напротив, объясняли исходя из цивилизационной модели исторического процесса. А потому маятник рассуждений русских историософов и футурологов качался, да и качается до сих пор между полюсами утверждения собственной истинной изначальной историчности и преодоления российской аисторичности прошлого через насилие над ней и включение ее в мировой процесс.

В этом плане работа А. Федорова вырывается за рамки нашей доминирующей постгегелевской или антигегелевской футурологии и историософии. История в классическом смысле данного слова – не главное действующее лицо в книге. Формально она скрыта за примерами производства будущего, отечественными и зарубежными. Но по существу история и историчность трансформируется здесь таким пониманием времени, где будущее выступает доминирующим и единственно реальным его модусом. История – не прошлое, предопределяющее будущее, но будущее, которое осваивает и легитимирует прошлое. А отсюда следует, что утеря будущего тождественна утере истории: такие казусы в прошлом России, да и не только России, происходили не раз.

Забота о будущем – это забота о детях, как пишет А. Федоров, «нашей первой и последней надежде». Дети играют едва ли не центральную роль в мышлении о строительстве грядущего, по большому счету любой проект должен быть о них и для них. Способы формирования будущего, которые анализируются А. Федоровым, становятся способами бытия истории. Еще более важно, что они положены в основание новой антропологической типологии. Антропологические типы прямо связаны с разными проектами формирования грядущего. Это та часть книги, которая явно соотнесена с современностью, с актуальными реалиями выбора Россией своего завтрашнего дня. Антропологические типы – действительности, а не продукты социальной инженерии, поэтому будущее производится ими и обнаруживает в себе место для них всех. Возможно, российский путь – способ сохранения всех живых типов заботы о будущем".

В 125 день рождения русского писателя, поэта, драматурга и журналиста Юрия Олеши хочется напомнить нашим читателям про сказку «Три толстяка», написанную им век назад, в 1924 году. Название быстро стало идиоматичным и ушло в народ, сама сказка неоднократно ставилась в театрах по всему Союзу и дважды была экранизирована.

Казалось бы – чего вспоминать? Понятная сказка про мужественную борьбу бедного, но благородного народа против ненасытных капиталистов-толстяков, которым мало того, что «самый богатый человек беднее их в сто раз».

Только смотря на этих толстяков ретроспективно, из XXI века складывается впечатление, что еще одного не хватает. В книге Олеша нарочито прямо, по-авангардистски выпячивает, что первый толстяк монополизировал производство хлеба, второй – всю угольную промышленность, третий – металлургию. Это довольно понятные знакомому с новейшей историей читателю аллюзии на конкретные западные страны. Сейчас же мы можем смело дополнить эту троицу еще одним участником – тем, кто хочет монополии на истину.

Посудите сами, монополия на истину, по своей природе присущая религиозным институтам, в западной действительности перекочевала в поле политическое, инструмент инквизиции стал скрытым рычагом давления и на отдельных личностей, и на целые общества. Речь не только об отмене конкретных людей, но и целых стран, мировоззренческих систем.

Спрашивается, а за что отменять? Вопрос, как водится, дискуссионный, неоднозначный, но сразу же приходит на ум строчка Эдуарда Асадова: «Желание — это множество возможностей». В корне же, по-видимому, останется тот факт, что кто-то посмел посягнуть на эту мнимую монополию четвертого толстяка. И не просто посягнуть, а открыто заявить, что можно иначе, лучше, можно даже при сопротивлении всех имеющихся толстяков.

Вот и выходит, что это толстяки сопротивляются народу, а не народ - толстякам.

Нынешние проблемы во взаимоотношениях с Западом носят зачастую коммуникативный характер. Наши аргументы, доводы и убеждения буквально разбиваются о стену непонимания, сознательно выстроенную нашими оппонентами. Их нежелание вступать с нами в диалог, находить точки соприкосновения и возможность разрешения спорных вопросов основываются на априорной убеждённости, с одной стороны, в собственной правоте, а с другой – в нашей порочности. В этой тупиковой по своей сути ситуации только и остаётся что фанатично бороться с любым напоминанием о России под предлогом якобы существующей «угрозы национальной безопасности».

Современным западным властителем умов стоило бы поучиться у своих предшественников – представителей поколения европейских интеллектуалов, которые не только не «отменяли Россию», а стремились навстречу русской культуре, воспринимали общение с русской послереволюционной эмиграцией как шанс приобщиться к чему-то не вполне понятному, загадочному, но безусловно великому.

В череде таких людей выделяется фигура профессора Фрица Либа – «милого Фёдора Ивановича», как ласково называли его супруги Бердяевы. От Достоевского и русской литературы этот протестантский теолог планомерно перешёл к изучению «русского мира» и православной веры в целом. В 1930-х годах его воспринимали как одного из главных специалистов по России. Что важно – этот специалист не был русофобом, а наоборот питал к нашей стране большое расположение.

В течение долгого времени Либ скупал различными путями книги и рукописи о России – её литературе, истории, философии. В результате была сформирована уникальная библиотека, одно из наиболее значительных собраний «русских источников» в западном мире. На склоне лет теолог передал свою коллекцию в дар родному Базельскому университету, где она и поныне служит источником для непредвзятых и неангажированных знаний о нашей стране.

Либерализм - это всегда клеймо?

В чём специфика и особенности русского либерализма? Какой он бывает, что он дал нашему государству, как и с чем его правильно употреблять? Есть ли у либерализма перспективы в современной России?

На эти и многие другие вопросы отвечает наш коллега - доцент исторического факультета МГУ Федор Александрович Гайда. Рассматривая либерализм с позиций историка и приводя большое количество именно исторических фактов, он рассматривает идеологию и философию либерализма через деятельность его сторонников, а не просто рассказывает о влиянии либеральных идей на Россию. Приводя исторические параллели с современностью, Гайда применяет их исключительно как инструмент для демонстрации актуальной проблематики и показывает, в чем ключевое отличие идеологических систем России и Запада в практическом поле.

Крайне рекомендуем к ознакомлению.

Наш вчерашний пост вызывал предсказуемо противоречивую реакцию, далеко не все читатели согласны с воспеванием Жванецкого как «лечащего врача» эпохи. Предоставим слово нашему коллеге – старшему научному сотруднику философского факультета МГУ Ю.В. Пущаеву:

1. Жванецкий был автором комического жанра, сатириком. Аристотель в «Поэтике» сказал, что комедия есть «подражание (людям) худшим, хотя и не во всей их подлости: ведь смешное есть (лишь) часть безобразного, в самом деле, смешное есть некоторая ошибка и уродство, но безболезненное и безвредное».

Сатира и сатирический жанр культивировались в советском обществе (вспомним популярность Райкина или того же Жванецкого), потому что в ней видели вид критики, способ борьбы с недостатками. Но смех ведь принижает объект своего изображения. Требуется контроль и цензура, чтобы он не стал тотальным и тотально разрушительным, чтобы держать его в рамках и оставить в обществе место и высокому, чтобы в глаза не лезло только безобразное и уродливое (точнее, предстающее таким в искажающем зеркале принижающего смеха).

Но в позднем СССР смех постепенно становился все сильнее и бесконтрольнее, при такой его власти было невозможно сохранять уважение к государству и его символам, к основам общества, да просто к вот этим конкретным людям. Жванецкий был бесспорно талантливый человек, но в итоге он своим творчеством сыграл скорее негативную роль. Сатира – это такая школа нелюбви, высмеивания того, что под другим взглядом предстанет на самом деле дорогим и милым.

2. Засилье комиков стало повсеместным в постсоветское время. Это время торжества «Аншлага» как инструмента одебиливания народа. О постоянном «ржаньи» как примете эпохи с негодованием говорит герой фильма «Двенадцать» Н. Михалкова: «В обществе трагедии? Кому-то больно? Вопиющая несправедливость и обида? А мы отвечаем бездумным и бессмысленным «ха-ха-ха», и не можем остановиться».

Нынешние стендапы и «Комеди клабы» – продолжение того же настроения, выросли из него, и Жванецкий явно приложил руку к формированию образа эстрадного комика как героя эпохи. Просто его наследники откровенно пошлы, менее талантливы и более назойливы, чем он. Впрочем, это закономерная эволюция. Как говорил Кьеркегор, мир, возможно, окончится под аплодисменты зрителей, считающих, что это всего лишь шутка.

3. Жванецкий, если посмотреть его творчество, его высказывания, был откровенным носителем либерального сознания. Он активно поддерживал российский уродливый капитализм 90-х и всяческие «правые силы». Считал себя дико обиженным советской властью, неоднократно высказываясь в том духе, что в СССР он не жил, а выживал.

Человек – это стиль, особенно если он автор, творец. Жванецкий был родом из Одессы, и я думаю, он представитель и выразитель настроений той части Одессы, которая сегодня не хочет прихода России. Поэтому его воспевание представляется неуместным или даже «скрытой фигой в кармане».

Дорогие наши женщины!

В этот день мы хотим от имени канала поздравить вас с очень важным праздником. Важным для всех, а не только для вас - представительниц слабого пола. За женской слабостью часто скрывается большая духовная и нравственная сила, в истории нашей страны найдётся множество примеров, когда именно женщины оказывались непоколебимым и твёрдым основанием, благодаря которому Россия преодолевала непростые времена.

Спасибо вам за ваши заботу и попечения, за то, что делаете этот мир изящнее и красивее. Спасибо за то, что вы согреваете нас своими словами и лаской, а иногда даже вдохновляете на подвиги 😀

С праздником!

Ирландцы тоже не стремятся размывать понятие семьи.

На референдуме жители Ирландии отклонили поправки к конституции по вопросу семьи и роли женщины. Собственно, это в очередной раз подтверждает, что и на западе есть не просто отдельные люди, но и страны, которые не хотят распространения "новой этики" и ценят свои традиции.

Что еще более любопытно, отказавшись от поправок, ирландцы тем самым оставили в конституции пункт о том, что своими домашними обязанностями женщина оказывает поддержку государству и что без этого "общественное благо не может быть достигнуто".

Со своей стороны, мы можем лишь одобрить выбор граждан Ирландии и понадеяться, что выбранный курс они продолжат держать и в будущем.

Недавний пост Философского кафе про цитату из Гомера в «Сильмариллионе» профессора Толкина вновь заставил нас задуматься о важности хорошего образования, начитанности и широкого кругозора.

Живя в культуре метамодерна все важнее становится умение понимать и вычленять корни культурных единиц. Собственно, уместно привести цитату из Экклезиаста: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Но именно возможность понимать, что, откуда и куда пошло, позволяет четче, яснее видеть актуальную действительность – в том числе и текстовую.

А тут без образования никуда.

«Философия политически ангажирована дважды»

К такому выводу приходит философ Иван Сергеевич Кудряшов в своей статье «Правые и левые в философии» на Insolarance. Автор вполне четко очертил дискурс, в котором он рассматривает историю философии, и выстроил понятные и во многом привычные философские оппозиции, раскидав их по полюсам «право-лево» и сделал ряд закономерных выводов по данному вопросу.

Один из таких выводов показался нам наиболее любопытным. Говоря о том, что «философия не бывает оторвана от жизни, равно как и люди не бывают совершенно лишены прагматики и ангажированности» Иван Сергеевич, будто бы приравнивает философию и философов, что отчасти имеет право на жизнь – но лишь отчасти.

В философской среде существует мнение, что философия только тогда является собой, когда использует определенный языковой инструментарий, специфическую профессиональную лексику. Это позволяет некоторым историкам философии разграничивать философов и, например, писателей. На наш взгляд, этот подход оправдан далеко не всегда, иначе мы будем вынуждены вычеркнуть почти всех экзистенциалистов из истории философии. Разумеется, можно придумать определенные хитрости, которые позволят отнести их к философии, и более того разнести по левому и правому крылу политических координат, как это и сделал Иван Сергеевич с Артуром Шопенгауэром.

Если же убрать этот «костыль», которым является отождествление автора и его философии, то мы сможем рассматривать философию саму по себе и возможности для ее применения в нашей жизни. Философ ли Достоевский – вопрос дискуссионный, но то, что его произведения демонстрируют полноценную философскую картину – вполне определенно. Аналогично и, например, с Тютчевым: он, будучи правым консерватором, писал прекрасные стихи о природе, в которых вполне просматривается натурфилософский контекст.

Рекомендуем статью к ознакомлению, так как вопрос о политическом уклоне той или иной философии с периодичностью возникает в актуальном культурном дискурсе.

Философские идеи Н.Я. Данилевского приобрели сейчас необычайную актуальность, а его ключевую работу «Россия и Европа» буквально разрывают на цитаты. Однако оборотной стороной популярности является приписывание автору позиций, которых он на деле не занимал, или помещение его высказываний в совершенно чуждый им контекст.

Наши коллеги из ИФ РАН попытались подойти к фигуре Н.Я. Данилевского максимально объективно и разобраться в том, на каких исследовательских позициях он стоял на самом деле и что из его творческого наследия действительно отвечает вызовам современности. В результате получилась замечательная книга «Творческое наследие Н.Я. Данилевского: история и современность».

Подробнее о книге в эксклюзивном комментарии для нашего канала рассказал руководитель сектора истории русской философии ИФ РАН В.В. Сидорин:

«Россия и Европа» Н.Я. Данилевского – одна из самых издаваемых книг из истории русской мысли. Парадоксально, что вместе с тем эта книга и автор существуют в плотном кольце стереотипов, через которые чрезвычайно сложно пробиться.

Говорят, что основной пафос трактата, определяющий всю его архитектонику – радикальный антиевропеизм, хотя на самом деле отправная точка там прямо противоположная – констатация негативного исторического инстинкта/комплекса европейского общественного и политического сознания по отношению к России и вопрос о его возможных причинах. Настаивают, что он идеолог изоляционизма, хотя сам Данилевский неоднократно подчеркивает – хотя и с определёнными и важными оговорками – механизмы взаимодействия, влияния и преемственности. Пытаются сделать из Данилевского какого-то «реакционера», хотя – и это помимо прочего тоже показано в представляемом сборнике – он сам соотносил себя с кругом аксаковской газеты «День», которая в 1861-65 годах защищала довольно ярко выраженную реформаторскую программу (вплоть до необходимости самоупразднения дворянского сословия).

Иными словами, у разных кругов какой-то свой Данилевский, которого они сами себе придумали: для одних – безусловный и во всем правый (во всех смыслах) гений, для других – фигура, о которой и не стоит говорить. В этом отношении задачей сборника было представить Данилевского и его трактат в тесной связи как с интеллектуальным контекстом его времени, так и с последующей рецепцией его идей – идеями и деятельностью В.И. Ламанского, И.С. Аксакова, Ф.М. Достоевского, К.Н. Леонтьева, Вл.С. Соловьева, Н.И. Кареева, представителями классического евразийства, П. Сорокина.

Хотелось бы, чтобы эта книга помогла вернуть подлинного Данилевского, помогла честному, серьёзному, свободному от идеологических штампов и клише, разговору о нём – разговору, который мог бы хотя бы частично прояснить, где в его наследии исторически случайное, а где речь идет о важном сдвиге в отечественной культуре. А актуальность эта разговора довольно очевидна – мы вновь на том историческом повороте, который остро ставит вопрос об отношениях России и Европы – сложный и больной вопрос, из которого и вырос трактат Данилевского.

«Россия не должна победить никогда»

Так Эммануэль Макрон ответил на вопрос журналистов про поддержку Украины Западом в свежем интервью. Он ясно дал понять, что не исключает отправки войск на Украину. Макрон говорил, что не будет послано ни танков, ни ракет, но мы видим - танки пытаются прорвать наши границы, а ракеты бьют по нашим городам. Жозеп Боррель тоже высказался относительно конфликта в незалежной, заявив, что исход будет решен в ближайшие месяцы, в связи с чем они «должны увеличить поддержку, делать больше и быстрее».

Собственно, сказать относительно этого можно три вещи:

Во-первых, все довольно ожидаемо, «красные линии» переходятся раз за разом, договариваться никто не планирует, хотя Россия не раз давала понять, что всегда хотела мирного решения, - Запад пойдет ва-банк, даже если у него будет слабая рука.

Во-вторых, Макрону и его коллегам по опасному бизнесу, возможно, стоит вспомнить историю Отечественной войны 1812 года и усмирить свои аппетиты, иначе Россия будет вынуждена вновь стать жандармом Европы.

И в-третьих, раз за разом напрашивается эйзенштейновская версия библейской цитаты – кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет. Собственно, наши доблестные бойцы день за днем доказывают правдивость этих слов, противостоя в том числе и иностранным наемникам в зоне СВО.

Продолжаем рассказывать вам о Н.А. Бердяеве и представляем вашему вниманию несколько постов с фактами о философе, подобранными для нашего канала Анной Федоровной Макаровой - научным сотрудником сектора истории русской философии ИФ РАН, специалистом по творчеству Николая Александровича Бердяева.

Бердяев – персоналист.

«Я всегда был персоналистом», – пишет Бердяев в «Самопознании»; всеми своими текстами он так или иначе подтверждает и обосновывает свою философскую фокусировку на проблеме личности, одной из трёх корневых для него проблем (двумя другими можно назвать свободу и творчество – но эти три нити мысли Бердяева то и дело переплетаются, составляя своеобразие его идей). «Личность человеческая более таинственна, чем мир», и мир, общество для Бердяева – проблема вторичная, менее интересная, а вот тайна личности неизменно его волнует. Всё, чему симпатизировал Бердяев, приобретало у него свойства персонализма – даже социализм, который Бердяев преобразовывал в своих мыслительных «проектах» в персоналистический социализм.

Ценность личности Бердяев чтил не только в текстах, но и в жизни: любил жену Лидию, близких друзей, племянника, любил и животных – мопса Томку, скайтерьера Шульку и кота Мури. Бердяев отказывался от совершенной вечной жизни без своих любимых, и в этом бунте против смерти и исчезновения личности тоже проявилась его персоналистическое дерзновение.

Бердяев – христианин.

Философию Бердяева следует называть не просто «религиозной», как это принято – она явственно христианская, и множество вопросов, мучивших Бердяева, вне христианского мировоззрения теряют всякий смысл: эсхатологические ожидания, теодицея и антроподицея, Ungrund, тоска по трансцендентному, вопросы экуменизма и многое другое.

Личное вероисповедание Бердяева – православие, и до конца жизни он оставался прихожанином Трехсвятительского подворья Московской Патриархии в Париже. Философское «вероисповедание», специфику его христианской философии определить куда сложнее, ведь Бердяев по целому ряду вопросов высказывает собственное мнение: отвергает онтологию ада, своеобразно характеризует вечность и бесконечность, много рассуждает не только о личности Христа, но и об Отце, и о Святом Духе. Да и отношения с исторической церковью у него были порой напряжённые: одно из судебных преследований началось после публикации статьи «Гасители духа», обличавшей гонения на имяславцев, в период эмиграции Бердяев тоже открыто пикировался с официальной позицией церкви по вопросу о софиологии отца Сергия Булгакова. Критика христианской церкви в текстах Бердяева обширна, но она написана «изнутри» церкви, сыном церкви, который чаял её преображения и обретения полноты христианского достоинства.

Сегодня мы отмечаем ключевое для истории современной России событие - 10 лет Крымской весне, возвращению полуострова в родную гавань. С конца восемнадцатого века эти земли стали русской землей - в 1783 году был основан Севастополь, который сегодня является одним из важнейших для всей страны стратегических пунктов.

В XIX веке Крым был не менее важным регионом нашей родины. Множество отечественных философов, писателей, политических деятелей проводили на черноморском побережье годы своей жизни – Пушкин, Толстой, Чаадаев, Грибоедов, Трубецкой, Чехов, Горький, Волошин и уйма других значимых для русской культуры личностей. Про ожесточеннейшее сопротивление жителей Причерноморья во время Великой Отечественной войны вряд ли нужно говорить – героизм советских граждан и солдат остался в памяти поколений.

Очень много человеческих судеб связано с Крымом и с черноморским побережьем . И преступно легкомысленно Крым был передан из юрисдикции РСФСР украинской ССР. Последствия этого решения советского руководства, принятого исходя из сиюминутных политических интересов, наша страна расхлебывает до сих пор. Крым стал плацдармом, где творилась история России и мира.

Именно поэтому так важен для России сегодняшний день – кроме всего прочего, сегодня мы отдаем дань памяти и уважениям всем людям, для которых Крым был родным и близким сердцу, и тем, кто отдал жизнь за эту землю.

Бердяев – патриот.

Вопрос о гражданском самосознании Бердяева важен для нас потому, что был важен для него самого: философ прямо называет себя патриотом России, не отрекаясь даже от Советской России – и этим наживает себе в эмиграции множество недоброжелателей. Но Бердяев радикально разводит патриотизм и национализм, считая первый природно-эмоциональным, естественным явлением любви к родному, а второй – злым, эгоистическим самоутверждением, порождающим шовинизм и ксенофобию, приводящим к войнам. Универсализм органично сочетается в Бердяеве с патриотизмом потому, что он исходит не из отрицания иного, а из укоренения в своём, в своеобразно понятой им миссии России.

И, конечно, превыше всего Бердяев ставит свободу – и не только свободу духа, но и свободу творчества, выражения мнения – поэтому любое угнетение такой свободы в России представляется ему недопустимым и, по сути, антипатриотическим.