Пока Такер Карлсон на Всемирном правительственном саммите делится своим впечатлением от Московского метрополитена и оценивает потенциал российской экономики, мы вернёмся к содержанию его интервью с В.В. Путиным. В эксклюзивном комментарии для нашего канала старший научный сотрудник философского факультета МГУ Ю.В. Пущаев не соглашается с тезисом Б.В. Межуева о том, что «историософия нашего президента восходит к русскому западничеству»:

Я бы, прежде всего, обратил внимание на то, насколько для удавшегося разговора Путина с Такером Карлсоном (а он удался, судя по количеству просмотров в мире и тому, что его уже назвали главным интервью года) была важна история как отрасль знания, исторический контекст вообще. Было видно, что это непривычно и даже непонятно американцу, что это его отчасти раздражало, как сам Такер признался сразу после интервью. Разница в менталитете двух разговаривающих была не только в том, что американец, как ему положено, был прагматичен и конкретен, а Путин отвечал порой по-евразийски витиевато и иногда уходил от прямого ответа.

Нет, разница ещё в погружённости двух сторон в историю, в важности истории для них. В том, чувствуется ли за спиной дыхание столетий и множества поколений твоих предков. Это показывает, насколько для России по-прежнему важна её более чем тысячелетняя история. Мы страна, погружённая в неё, остро чувствующая свои корни и свои исторические трагедии. Это то, что отличает нас как наследников исторической России от сегодняшнего Запада, от носителей совершенно уже либерального сознания, для которого нет прошлого и традиций как до сих пор живых сил, которые живут только в измерении сегодняшнего дня.

Второе – это то, что Путин этим интервью отчасти продолжил, как ни странно, советские традиции. Все-таки первые советские лидеры были выдающимися интеллектуалами. Путин, конечно, не выступил в роли творца передовой общественной науки или «отца языкознания», но он показал себя именно как интеллектуала, для которого важен серьезный разговор, а не шоу. Это серьезный контраст с сегодняшними западными лидерами.

И третье. Я не очень согласен с мнением Бориса Вадимовича Межуева о том, что «историософия нашего президента восходит к русскому западничеству» а «евразийцы отставлены в сторону». Что для Путина «Россия – это европейское государственное образование, а российская империя – это такой способ вернуться в родную Европу, пробиваясь через лимитрофную зону в виде Балто-Черноморской зоны». Да, возможно, в начале своего президентства Путин был западником. Но кто хочет выжить, должен учиться, и Путин, надо думать, учился вместе с остальной Россией.

В принципе огромная часть этого его интервью посвящена попытке убедить Запад и его элиты, что мир, вещи – меняются. Что Восток вновь набирает силу. И что лучше признать объективность таких процессов и выбрать некатастрофический путь изменений, не пытаясь силой удержать то, что удержать уже невозможно, в том числе и силой. Поэтому считать историософию Путина западнической, я считаю, неверно.

«Перо писателя может быть в руках его орудием более могущественным, более действительным, нежели меч в руке воина…» – произнёс однажды на собрании Общества любителей российской словесности Н.И. Гнедич.

По случаю 240-летия со дня его рождения предлагаем вам к ознакомлению материал, в котором объясняется как уроженец Полтавы стал настоящим знатоком и тонким ценителем русского литературного языка, сдружился с Батюшковым и Пушкиным, а также создал знаменитый своими «славянизмами» перевод «Илиады» Гомера.

Сказали о Гнедиче, как умолчать о И.А. Крылове? 😀Сегодня - 255 лет со дня его рождения. По этому случаю - замечательный пост профессора Института медиа НИУ ВШЭ Г.В. Прутцкова.

Слова А.А. Алиханова о том, что Кант является духовным творцом современного Запада, а его философия - причиной (пусть и косвенной) нынешней ситуации на Украине вызвали широкий резонанс среди гуманитарной общественности.

Одним из тех, кто аргументированно подискутировал с губернатором Калининградской области, стал эксперт нашего философского клуба С.В. Перевезенцев.

Приводим полный текст его доклада на V Съезде Российского общества политологов в Светлогорске с тем, чтобы вы смогли проследить за его аргументацией без каких-либо искажений.

Кстати, Республика Коми – это не только печально известный Абезьский лагерь, но ещё и место рождения выдающегося социального философа Питирима Сорокина, 135-летняя годовщина со дня рождения которого недавно отмечалась. Он прошёл впечатляющий путь от подмастерья, ученика Школы грамоты в отдалённом северном селе до секретаря А.Ф. Керенского во время Февральской революции и профессора Гарвардского университета в эмиграции. Его жизнь – самый настоящий пример того, что упорство в стремлении к интеллектуальному развитию невозможно сдержать никаким внешними факторами, и если есть воля к учению, то всё по плечу.

В детстве он много странствовал по северным селеньям вместе с отцом и братьями. Они были мастерами-ремесленниками и занимались изготовлением окладов для икон и благоукрашением местных церквей. Навык преодоления трудностей, приобретённый Сорокиным в эти непростые годы, затем очень пригодился ему в Петербурге, где, несмотря на нехватку денег, он поступил сперва на знаменитые Черняевские курсы, а затем и на юридический факультет университета.

Первые опыт преподавательской деятельности совпал по времени с предреволюционными годами. Петербург лихорадило, активная общественная позиция почти сразу вывела Сорокина в число политических активистов. Если Февральскую революцию он приветствовал, то Октябрьскую – проклинал. Его идеологическое расхождение с большевиками обнаружилась сразу, а после прямой полемики с Лениным стало окончательно ясно, что эмиграция – единственная возможность сохранить жизнь и продолжить своё научное развитие, вектор которого к тому времени определился достаточно чётко – всесторонне изучение общественных связей и общая социология.
После недолго пребывания в Европе Сорокин отправляется в США, где к нему приходит настоящая слава. Он основывает социологический факультет в Гарварде, создаёт собственную научную школу, а незадолго до смерти становится во главе Американской социологической ассоциации.

Учитывая сложный и тернистый жизненный путь Сорокина, интересно процитировать его совет молодому поколению:

«Задача возрождения России падает на ваши плечи, задача — бесконечно трудная и тяжелая. Сумеете ли вы выполнить ее? Сможете ли выдержать этот экзамен истории?.. Первое, что вы должны взять с собой в дорогу, — это знание, это чистую науку, обязательную для всех, кроме дураков, не лакействующую ни перед кем и не склоняющую покорно главу пред чем бы то ни было; науку, точную, как проверенный компас, безошибочно указывающую, где Истина и где Заблуждение… Второе, что вы должны взять с собой, это любовь и волю к производительному труду — тяжелому, упорному, умственному и физическому. Времена «сладкого ничегонеделанья» кончились. Мир — не зал для праздношатающихся, а великая мастерская, и человек — не мешок для переваривания пищи и пустого прожигания жизни, а прежде всего — творец и созидатель… Но мало и этого. Нужно запастись вам еще и другими ценностями. В ряду их на первом месте стоит то, что я называю религиозным отношением к жизни. Мир — не только мастерская, но и величайший храм, где всякое существо и прежде всего всякий человек — луч божественного, неприкосновенная святыня».

Сегодня – 100 лет со дня рождения Э.В. Ильенкова. Об этом незаурядном и самобытном человеке, одном из наиболее ярких философов советского времени рассказывает руководитель исследовательской группы истории философии советского и постсоветского периода ИФ РАН С.Н. Корсаков:

Ильенков – гений. Счастье и русской философии, и марксизма, что он у нас есть. Советский марксизм, идущий от Плеханова и Ленина и есть аутентичная марксистская философия. Ее вклад в мировую философию – в методе диалектической логики. В первой половине ХХ в. его развивал Деборин и его школа, во второй половине ХХ в. – Ильенков и его школа.

Ильенков конкретизировал марксово понятие сущности человека как совокупности общественных отношений, показав его как конкретно-всеобщее, которое существует и развивается в личностях, а личности – в качестве узловых точек сей совокупности.

Ильенков показал, что тайну сознания следует искать не в телесной морфологии, а в предметно-преобразующей деятельности. Что присущая мышлению людей рефлексивность рождается не в мышлении, а возникает как эффект деятельности, как общественное опосредованное отношение.

Ильенков возвысил голос против эпистемологического и социального конструктивизма тогда, когда самих этих понятий еще не существовало, и прояснил, что в основе подобных практик лежит отрицание объективной реальности и научного мышления как такового. Ильенков 60 лет назад предвидел, что позитивизм есть прямая дорога к трансгуманизму.

Не со всем в творчестве Ильенкова я согласен; скажем, радикальный гносеологизм, отрицание онтологии я рассматриваю как уступку позитивизму, как недостаточное внимание к направляющей роли философии в научном познании. Но эта позиция была у него вызвана обстоятельствами времени.

Работая в архивах по истории советской философии, я нашел ряд документов Ильенкова и передал их группе, разрабатывающей его наследие. Но кроме того, я нашел одно его фото, которое до сих пор не было известно. Посмотрите на взгляд этого человека. Видимо, таким и должен быть философский гений.

Сегодня 70 лет одному из наиболее печальных событий в советской истории России. Решение, принятое в 1954 году Н.С. Хрущёвым, при желании можно оправдать экономической целесообразностью или сиюминутной политической выгодой. Но оно выглядит абсолютно нелепым и безответственным с исторической точки зрения, перед лицом наших предков, проливавших за крымскую землю свою кровь. Нынешние события наглядно показывают, что этому решению, мягко говоря, не хватило и стратегической глубины. Почему оно было принято? Зачем нужно было передавать Крым УССР? Детальный анализ вопроса – в материале журнала «Родина».

Как и анонсировали ранее, делимся материалами о Первом Евразийском философском конгрессе, который прошёл в Москве на прошлой неделе. Предоставим слово старшему научному сотруднику философского факультета МГУ А.П. Сегалу. Он расскажет о своих впечатлениях от участия в панельной дискуссии «Философская футурология. Мышление и вызовы будущего: человек и новые технологии»:

Дискуссионная панель собрала весьма интересных и статусных докладчиков – исследователей и политиков. Так, два сугубо специальных доклада о проблемах биологии и медицины, биоэтике и редактировании генома были очевидно поисково-прогностическими, построенными по принципу экстраполяции: что ожидает человечество, если работы продлятся в этом направлении.

Доклад А. Журавского на тему миропорядка будущего, казалось бы, можно было отнести к нормативному, целевому прогнозу, однако он исходил из ориентации на ценности как противовес технологиям. Технологии рассматривались как разрушительная тенденция, протянутая в будущее, а ценности, сформировавшиеся в прошлом, – как некий «якорь», не позволяющий нас утянуть в этом направлении. Другими словами, прогноз был хоть и «анти», но трендовый.

В этом смысле логично было выступление профессора из Франции Филиппа Серса, посвященное эсхатологии культур. В самом деле, эсхатон (конец мира) представляет собой экзистенциально понятный «абсолютный» трендовый прогноз: каждый умрет, и мир вместе с ним. Недаром И.В. Бестужев-Лада, крупнейший отечественный футуролог, отмечал апокалипсичность картин будущего, которые открывают поисковые прогнозы.

Несколько оптимистичнее звучал доклад О. Усковой о достижениях нашей хай-тек индустрии, но альтернативы развития, обрисованные в нем, тоже не оставляло места для оптимизма: чипированные солдаты или боевые роботы.

Нормативного прогноза (по Бестужеву-Ладе – оптимистичного) ждали от С. Переслегина, но увы! Докладчик, раскрывая тему «Антропотип будущего человека во время фазового перехода», определил антропологию как частный случай мифологии и положил в ее основание здравый смысл (common sense), т.е. обыденное сознание. Отсюда «антропотипы» определялись произвольно и к науке имели весьма отдаленное отношение. Это были, скорее, метафоры, придуманные термины, построенные по аналогии (типично для обыденного сознания) и группируемые по произволу автора. Всё кончилось перетасовкой колоды поколений по принципу «внуки похожи на дедов» и выводом о том, что наши внуки отомстят за всё, но уже в космосе. Отдельная ложка дегтя – сравнение Третьего рейха и СССР. Впрочем, у автора это не первый реверанс в ту сторону – достаточно вспомнить его предисловие к Стругацким и странную трактовку их Мира Полудня.

Финальное выступление О. Матвейчева оказалось, пожалуй, самой большой неожиданностью. Он тоже «заглянул» в прошлое и представил несколько схем и карт, связанных с миграцией людей и животных, с общими генетическими кодами и т.п., в которых Урал и Сибирь неизменно оказывались в центре. Казалось, докладчик остановится на сакраментальном суждении о «родине слонов», но он неожиданно сделал вывод, который немедленно превратил трендовый прогноз «из прошлого» в оптимистичный целевой: все мы связаны и должны жить в мире.

Ф.А. Степун хоть и родился в Москве, но по крови был человеком совсем не русским. Отец – из Пруссии, мать – тоже из обрусевших европейцев. Его детство прошло в знаковых для нашей истории местах, «на высоком берегу, впадающей в Угру Шани» – там, где татаро-монгольское иго окончательно пало перед лицом русского оружия.

Наша деревня из любого чужака сделает своего, и Степун не стал исключением из этого правила. Жизнь в калужском имении родителей уже с детских лет определила его национальную самоидентификацию: он ощущал себя русским – настолько, что в студенческие годы, оказавшись в Гейдельберге, постоянно сопоставлял немецкую действительность с родными Москвой и Калугой. И часто предпочтение было за последними.

Будто в подтверждение слов В.И. Даля о том, что принадлежность человека к тому или иному народу определяется его душой, Степун уже в эмиграции писал:

«В последнее время неустанно и как-то особенно взволнованно думается о России: словно мы накануне свидания с нею. Бывают недели, месяцы, в продолжение которых изо дня в день нарастает несправедливое, но и неукротимое раздражение против деловитости и плоской разумности будничной европейской жизни, мало чем связанной со страшными событиями, зреющими за поверхностью текущего исторического дня. Ничего-то в ней не чувствуется таинственного. Во всех обликах и на всех лицах тупое выражение «евклидовой геометрии». Всякий отрывок фразы на улице — о ценах и деньгах. Ни одного нездешнего человеческого взора… В Западной Европе нам, эмигрантам, часто становится скучно, — в просторечии «скучно» все равно, что тошно, — прежде всего потому, что мы не можем жить с ней своею жизнью. В Россию же нас тянет потому, что мы не можем убить в себе подсознательного чувства, что, какою бы она ни была, она все-таки своя; как своя мила и по-милу хороша».

Одной из участниц прошедших на прошлой неделе XXI «Панаринских чтений» стала эксперт нашего Философского клуба, доктор политических наук, доцент философского факультета МГУ К.Ю. Аласания. В эксклюзивном комментарии для нашего канала Кира Юрьевна поделилась основными идеями своего доклада, который назывался «Методологический потенциал концепта “диалог цивилизаций” в современном политико-философском дискурсе»:

Происходящее сегодня неизбежно заставляет задумываться над тем, насколько состоятельны концепты, необходимость использования которых для описания политической реальности раньше не вызывала сомнений. Это в полной мере относится к концепту «диалог цивилизаций» в эпоху грандиозного цивилизационного столкновения. Фактически перед нами сегодня стоит тот же вопрос, с которого началось активное развитие теории межкультурной коммуникации после II Мировой войны: возможен ли диалог между заведомо чуждыми друг другу общностями (независимо от термина, который мы употребляем для их обозначения – «культура», «цивилизация», «государство»)? И ответ на этот вопрос предполагал два противоположных ответа. Парадокс заключался в том, что, независимо от того, был ли ответ положительным или отрицательным, главной целью было обеспечение дальнейшего существования не просто отдельных общностей, но самого человечества.

Этот вопрос, несомненно, актуален и сегодня. И ответить на него хотя бы частично можно, обратившись к тем, кто стоял у истоков развития теории диалогичности П. Сорокину, М.М. Бахтину, Ю.М. Лотману. В контексте заявленной темы важно не только то, что в текстах этих мыслителей развивается концепция диалога, но и то, что, благодаря, их работам можно говорить о трансформации радикального вопроса о самой возможности диалога в вопрос о степени взаимодействия, о природе понимания.

Задача диалога отнюдь не в том, чтобы превратить «чужого» в «своего», и не только в том, чтобы правильно услышать «чужого», но чтобы через общение с «чужим» понять себя. Нельзя не признать того, что сегодня возможности межцивилизационного диалога очевидно ограничены. Однако диалог не исключен с цивилизациями, которые к нему готовы. И эту возможность важно использовать именно сейчас и именно с той целью, о которой говорили основоположники теории диалогичности, с целью осознания собственных особенных сильных черт, их развития и продолжения.

Любая произвольно выхваченная из текста фраза может диаметрально поменять свой смысл, обратиться в свою противоположность. С этой точки зрения погружение в контекст для трактовки философского высказывания является не чем-то факультативным, а абсолютно необходимым. В.С. Соловьёв как-то написал: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности…». Эти ёмкие, яркие и, чего греха таить, красивые слова нередко подвергаются разнообразным трактовкам, например, наши коллеги весьма интересным образом увязывают их с потаённостью, апофатичностью русской идеи.

Источник цитаты – работа 1888 года «Русская идея», которая была впервые напечатана на французском (!) языке и содержание которой едва ли придётся по вкусу патриотическим кругам современной России. Это было время, когда Соловьёв горячо и даже несколько болезненно увлёкся идеей «вселенской теократии», ожесточённо критикуя любое проявление «национального эгоизма» в России. Е.Н. Трубецкой чуть позднее категорично заявлял: «Не подлежит сомнению, что крушение теократии есть крупный шаг вперед в духовном развитии Соловьева… Теократия Соловьева – это прах земной, прилипший к крыльям, – то самое, что отягощает полет его мысли и служит в ней источником противоречий».

Так или иначе, но во многом именно с Соловьёва сама проблема «смысла существования России во всемирной истории» вошла в интеллектуальную моду, стала одной из наиболее насущных и острых в философских кругах, а словосочетание «русская идея» получило широкое распространение, обретая при этом всё более богатые оттенки и широкий смысл.

Всем нам с детства знакомы природные очерки К.Г. Паустовского. Многие, наверное, именно его глазами видели прекрасную природу России – ту самую, которая, наряду с многогранной культурой, является справедливым и оправданным поводом для нашей национальной гордости. Но Паустовский – это не только «певец природы», но и тонкий и очень чуткий исследователь человеческой души, обладавший серьёзным писательским дарованием – неслучайно его проза целых четыре раза номинировалась на Нобелевскую премию, а в Литинституте ему доверили кафедру литературного мастерства.

Свой талант писатель оттачивал на журналистской работе. Он был корреспондентом центральных советских газет на протяжении многих лет, в своих публикациях он рассказывал о быте, нравах и обычаях людей со всех уголков СССР. Но особенно пронзительными оказались его строки, написанные в качестве корреспондента во времена Великой Отечественной войны.

В самом её начале он информировал граждан о ходе боёв прямо с линии фронта, а в 1944 году служил на благо Родины в тылу, борясь с врагом силой слова. Именно тогда по случаю освобождения Крыма от фашистов он написал короткий, но ёмкий очерк «Крымская весна», слова из которого мы привели в воскресной викторине.

Чем ближе март, тем больше разговоров о Бердяеве 😄 Мы не останемся в стороне и тоже посвятим ему серию постов.

Сегодня для плавного погружения в тему делимся с вами беседой двух умных людей: А.А. Тесля рассказывает М.А. Колерову о первой книге Н.А. Бердяева.

Коллеги по случаю пишут о П.Б. Струве, а мы вспомним про ещё одну недавнюю знаковую дату – 20 лет со дня кончины С.С. Аверинцева.

Говорят, что культовой фигурой Аверинцева признавали те, кто сам имел культовый статус. Его «гуманитарная научная проза» была необычайно востребована среди интеллектуалов 70-80-х годов XX века, а лекции почти всегда собирали полные аудитории вне зависимости от того, о чём собственно Аверинцев говорил.

В чём был секрет этой популярности? Действительно ли Аверинцев является выдающимся учёным? Что помогло «человеку из прошлого», как он сам себя называл, завоевать признание среди современников? Ответы на эти и не только вопросы – в документальном фильме студии «Неофит».

Одним из обладателей Евразийской философской премии 2024 года стал ректор БФУ А.А. Фёдоров. Жюри конкурса отметило его книгу «Производство будущего: мир двойного двоеточия» в номинации «За работу в области философской футурологии». О ценности этой книги в эксклюзивном комментарии нашему каналу рассказал доктор философских наук, профессор Р.В. Светлов:

Есть тексты, которые помогают «стряхнуть градусник», обратить внимание, что мы все меряем температуру устройством, которое показывает одни и те же цифры. «Производство будущего. Мир "двойного двоеточия"» – как раз такая книга, переосмысливающая стратегии российской историософии и футурологии одновременно.

Отечественная философская мысль практически всегда возвращалась к теме предназначения России. Одни ее представители видели его в прошлом, которое хоть и требовало пересборки, реновации, но было вполне действенным аргументом для будущего. Другие, напротив, стремились победить прошлое, отбросить, оценить его в лучшем случае как некую потенцию, которая должна быть либо использована, либо преодолена. Уникальность России то стремились вписать в гегелевское понимание историзма – как явленности внутренней совершенной логики исторических судеб, то, напротив, объясняли исходя из цивилизационной модели исторического процесса. А потому маятник рассуждений русских историософов и футурологов качался, да и качается до сих пор между полюсами утверждения собственной истинной изначальной историчности и преодоления российской аисторичности прошлого через насилие над ней и включение ее в мировой процесс.

В этом плане работа А. Федорова вырывается за рамки нашей доминирующей постгегелевской или антигегелевской футурологии и историософии. История в классическом смысле данного слова – не главное действующее лицо в книге. Формально она скрыта за примерами производства будущего, отечественными и зарубежными. Но по существу история и историчность трансформируется здесь таким пониманием времени, где будущее выступает доминирующим и единственно реальным его модусом. История – не прошлое, предопределяющее будущее, но будущее, которое осваивает и легитимирует прошлое. А отсюда следует, что утеря будущего тождественна утере истории: такие казусы в прошлом России, да и не только России, происходили не раз.

Забота о будущем – это забота о детях, как пишет А. Федоров, «нашей первой и последней надежде». Дети играют едва ли не центральную роль в мышлении о строительстве грядущего, по большому счету любой проект должен быть о них и для них. Способы формирования будущего, которые анализируются А. Федоровым, становятся способами бытия истории. Еще более важно, что они положены в основание новой антропологической типологии. Антропологические типы прямо связаны с разными проектами формирования грядущего. Это та часть книги, которая явно соотнесена с современностью, с актуальными реалиями выбора Россией своего завтрашнего дня. Антропологические типы – действительности, а не продукты социальной инженерии, поэтому будущее производится ими и обнаруживает в себе место для них всех. Возможно, российский путь – способ сохранения всех живых типов заботы о будущем".