ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
12.1K subscribers
7.71K photos
293 videos
9 files
742 links
Места, лики, слова ленинградской культуры 80-х. А может, не только ленинградской, и не только 80-х.
Канал делаю я, Игорь Кузьмичев.
Для связи @kuzmichevigor

Рекламу не предлагайте. Канал не продается.
Download Telegram
«Я дружил с Борей Довлатовым. Мы учились в театральном – я на актерском отделении, а он - на художественно-постановочном. И поскольку мы дружили, то и Сережу я тоже знал. И однажды он позвонил и спросил, не могут ли они с Иосифом зайти ко мне на бутылку вина.
Моя комната в коммуналке на улице Восстания была завешана работами моих друзей. И вот приходит Сережка, мы поздоровались. А Бродский вошел за ним – ни здрасте, ничего – и сразу к картинам. Тычет в них пальцем и говорит: «Говно, говно, говно». И тут остановился перед акварелью Миши Щеглова: «Может, эта? Да нет, и эта говно».
Нормального, думаю, парня Довлатов привел. Мы вышли на балкончик. Бродский вытащил свою новую поэму и стал читать…Дочитав и допив портвейн, он встал, и они с Довлатовым ушли».

Это воспоминания Ильи Резника. Того самого поэта-песенника. Резник - ленинградец, действительно учился в театральном, начинал как детский поэт.

Жил он на Восстания, 25, в квартире 7. Там Резник, Довлатов и Бродский и выпивали на балконе четвертого этажа.
Кстати, Резник и Довлатов публиковались вместе. В 1971 году вышел альманах «Дружба», где присутствовали довлатовский рассказ «Человек, которого не было» и стихотворение Резника «Никогда не кончается море». Сильно позже этот стих превратился в одноименную песню, которую пела Татьяна Буланова.
ВИА «Садко» - одна из первых ленинградских групп; играла на передовых городских площадках (кафе «Белые ночи», «Ровесник»), аккомпанировала всем подряд, от Андрея Петрова до гастролеров из соцстран.
В 1968-м «Садко» появились в фильме «Летний дождь, с одним только «но» - в кадре были не музыканты группы. «Садко» записали фонограмму, под которую на экране выделывалось (очень, надо сказать, круто) четверо актеров ТЮЗа. Почему так - большой вопрос. Среди актерской четверки, принимавшей красивые позы с чужими гитарами, были, кстати, Александр Хочинский и Михаил Быков. Хочинского наверняка представлять не нужно, а Быков - известный в лицо многим ленинградцам диктор местного ТВ. Такие дела.

Честно говоря, кто там в кадре на самом деле, не важно: атмосфера - прелестная, шестидесятые во всем своем блеске стиля и неизжитой еще наивности.
Слава (именно Слава, не Вячеслав) Михайлов - лучший, по мнению Смелова, фотограф-портретист Ленинграда. Работал на «Ленфильме» ассистентом оператора, снимался в эпизодах (у Германа в «Проверке на дорогах», например). Водил дружбу с ленфильмовцами - Асановой, Виктором Аристовым. Писал стихи, рисовал. «Публиковал» все это дело в книжках собственного производства - в одном экземпляре.
С начала 70-х регулярно попадал в психиатрические клиники. Избегал выставок и какой-либо социальной жизни, жил где придется.

Портреты Михайлова прекрасны, стихи - точны. Он сам - на последнем снимке. На предпоследнем - Смелов.

Кусочек сыра
Водочки стакан
Джазок играет
Я немного пьян

#вобъективе
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Читаю книжку режиссера Масленникова, а там: "Мориарти озвучивал Даль". Полез смотреть, прислушался. Ну да, голос Даля.
Байка о писателе Владимире Марамзине, рассказанная Ириной Чуди. Вполне в довлатовском духе.

«Марамзин шел по Невскому в довольно грязном черном отечественном тулупе, и вдруг его остановил какой-то гражданин, за спиной которого стояла масса иностранного народу – человек семь. Этот гражданин остановил Марамзина и произнес примерно следующий текст: «Мужик, вот тут один иностранец, которого я курирую, говорит, что хочет твой тулуп в обмен на свою дубленку. Так ты не вздумай! И сейчас же отсюда беги». Говорил все это гражданин Марамзину, очень доброжелательно улыбаясь, видимо, он пообещал своему туристу пообщаться с Марамзиным насчет тулупа.
Марамзин спросил:
– Что это у тебя за туристы такие?
– Да англичане какие-то понаехали.
– Англичане, – сказал Марамзин и без всякого посредника обратился к этим иностранцам на чистом английском языке, который он выучил, надеясь эмигрировать в Штаты (позже он уехал во Францию): – Вы, мистер, в самом деле хотите мою верхнюю одежду? – спросил Марамзин по-английски.
И иностранец ответил на том же языке:
– Сэр, полжизни за эту вашу шубу отдам!
Кагэбэшник побледнел и позеленел, и попытался вступить в разговор на чистом русском языке, но никто на этот диалект не обратил никакого внимания.
Более того, англичанин начал раздеваться. И Марамзин  последовал его примеру.
А англичанин как увидел марамзинский тулуп изнутри, а он был на густой чьей-то шерсти, – сказал:
– Мне очень неудобно, что я такую дорогую вещь беру у вас за мою ничтожную дубленку, не возьмете ли вы в придачу еще и мою шапку?
Марамзин учтиво ответил:
– Конечно, возьму, какие могут быть разговоры.
Потом, рассказывал Марамзин, англичанин ему еще что-то предлагал вдобавок за его замечательный тулуп – то ли бриллиантовое колье, то ли платиновые часы, но Марамзин от этого уже отказался, поскольку он не столько мечтал поменять свой тулуп на английскую дубленку, сколько хотел, чтобы сопровождающему англичан сотруднику отечественных спецслужб стало плохо. И ему действительно стало плохо.
А Марамзин с этим дубленочным иностранцем обменялся адресами, телефонами и договорился о встрече, так что сопровождающий чуть не скончался от инфаркта на месте»».