Меня снедает
грусть-тоска
по дальним странам
и далеким путешествиям.
Я не живу,
а только жду
момента,
чтоб незаметно
ускользнуть из дома,
чтоб на работе
отпроситься
в долгий отпуск
и уехать,
и уехать, и уехать.
Все жду,
когда
автомобиль попутный
меня подкинет
на пять тысяч
километров.
Все жду,
когда песочные часы,
которые до этого молчали,
пробьют двенадцать раз.
Все жду,
когда автобус
издалека
затормозит
у нашего подъезда.
Все жду,
когда настанет время,
чтобы тонуть,
переплывая в одиночку
морской пролив,
проток озерный.
Чтобы заблудиться
на велосипеде
ночью зимой в лесу.
Чтобы ломиться
в запертые двери
"Домов крестьянина",
спасаясь от бурана.
Вы молчите...
Вы говорите
про семейный долг,
служебные обязанности.
Напоминаете,
что меня связали
узы дружбы,
путы сердца...
Вы знаете,
я все-таки уеду,
хотя бы на трамвае:
динь-динь-динь-динь!
Вот, у меня уж и билет
к кармане.
Вы знаете,
я все-таки уеду,
хотя бы на качелях,
и вернусь нескоро.
Сергей Кулле.
грусть-тоска
по дальним странам
и далеким путешествиям.
Я не живу,
а только жду
момента,
чтоб незаметно
ускользнуть из дома,
чтоб на работе
отпроситься
в долгий отпуск
и уехать,
и уехать, и уехать.
Все жду,
когда
автомобиль попутный
меня подкинет
на пять тысяч
километров.
Все жду,
когда песочные часы,
которые до этого молчали,
пробьют двенадцать раз.
Все жду,
когда автобус
издалека
затормозит
у нашего подъезда.
Все жду,
когда настанет время,
чтобы тонуть,
переплывая в одиночку
морской пролив,
проток озерный.
Чтобы заблудиться
на велосипеде
ночью зимой в лесу.
Чтобы ломиться
в запертые двери
"Домов крестьянина",
спасаясь от бурана.
Вы молчите...
Вы говорите
про семейный долг,
служебные обязанности.
Напоминаете,
что меня связали
узы дружбы,
путы сердца...
Вы знаете,
я все-таки уеду,
хотя бы на трамвае:
динь-динь-динь-динь!
Вот, у меня уж и билет
к кармане.
Вы знаете,
я все-таки уеду,
хотя бы на качелях,
и вернусь нескоро.
Сергей Кулле.
«Кстати сказать, к моему удивлению, солдат из меня получается неплохой. Я выбился в комсорги и редакторы ротной газеты. Начальство меня хвалит и балует, и даже раз, когда я уснул на занятиях, сержант меня не стал будить и я спал полтора часа. Случай этот совершенно для армии феноменальный».
Довлатов - из писем отцу.
Довлатов - из писем отцу.
Выставка работ Сергея Борисова в KGallery. Очень хорошо, но мало. Кураторы подают Борисова как «летописца андеграунда», но многих важных снимков (Гребенщикова/«Аквариума», Курехина, Бугаева, Мамонова и проч) на вернисаже нет. А с учётом того, что выставка занимает лишь первый этаж, летопись андеграунда в KGallery вышла до обидного короткой. Это, скорее, записка на манжетах, а не летопись.
У москвича Борисова очень московский взгляд на жизнь, очень здоровый. Это вам не Смелов с Подгорковым. Никакого ленинградского неба и лиц, придавленных этим самым небом.
И люди на портретах равны сами себе (Кроме Цоя: он на вот этом известном всем фото - настоящий идол).
У москвича Борисова очень московский взгляд на жизнь, очень здоровый. Это вам не Смелов с Подгорковым. Никакого ленинградского неба и лиц, придавленных этим самым небом.
И люди на портретах равны сами себе (Кроме Цоя: он на вот этом известном всем фото - настоящий идол).
Однажды школьник Боря Шереметенко прислал письмо в редакцию журнала «Костер». Боря просил рассказать о Александре Дюма-младшем.
Письмо не осталось без ответа - в номере 6 за 1976 год появился симпатичный довлатовский рассказик «Двести франков с процентами». Но скорее всего, никакого Бори Шереметенко и его письма не было, Довлатов все выдумал. (Об этом пишет Галина Доброзакова в "Поэтике Довлатова").
Вот фрагмент Бориного письма:
«Когда-то я многого боялся. Даже темноты, даже лягушек, хотя они не причиняют вреда. И соседа Мурашку (фамилия не имеет значения)...».
Тремя годами раньше, в 1973-м, Довлатов опубликовал в «Советской Эстонии» рассказ «Двор был узкий». Один из отрицательных персонажей рассказа - хулиган Мурашка.
В том же 1973-м в «Неве» выходит еще один довлатовский текстик, «По собственному желанию». И там можно найти хулигана Мурашку.
Похоже, что С.Д. сочинил "письмо Бори Шереметенко" сам - и написал рассказ в качестве ответа.
Позже Мурашка(о) возникнет у Довлатова в «Зоне» и «Филиале».
Письмо не осталось без ответа - в номере 6 за 1976 год появился симпатичный довлатовский рассказик «Двести франков с процентами». Но скорее всего, никакого Бори Шереметенко и его письма не было, Довлатов все выдумал. (Об этом пишет Галина Доброзакова в "Поэтике Довлатова").
Вот фрагмент Бориного письма:
«Когда-то я многого боялся. Даже темноты, даже лягушек, хотя они не причиняют вреда. И соседа Мурашку (фамилия не имеет значения)...».
Тремя годами раньше, в 1973-м, Довлатов опубликовал в «Советской Эстонии» рассказ «Двор был узкий». Один из отрицательных персонажей рассказа - хулиган Мурашка.
В том же 1973-м в «Неве» выходит еще один довлатовский текстик, «По собственному желанию». И там можно найти хулигана Мурашку.
Похоже, что С.Д. сочинил "письмо Бори Шереметенко" сам - и написал рассказ в качестве ответа.
Позже Мурашка(о) возникнет у Довлатова в «Зоне» и «Филиале».
Сегодня день памяти Ахматовой.
Cardan solaire на Меньшиковом доме.
Подняв волну,
проходит пароход.
О, есть ли что на свете
мне знакомей,
Чем шпилей блеск
и отблеск этих вод!
Как щелочка, чернеет переулок.
Садятся воробьи
на провода.
У наизусть затверженных прогулок
Соленый привкус
тоже не беда.
Фото - Бродский.
Cardan solaire на Меньшиковом доме.
Подняв волну,
проходит пароход.
О, есть ли что на свете
мне знакомей,
Чем шпилей блеск
и отблеск этих вод!
Как щелочка, чернеет переулок.
Садятся воробьи
на провода.
У наизусть затверженных прогулок
Соленый привкус
тоже не беда.
Фото - Бродский.
Рисунки Майка Науменко. Самолетики, машинки, The Beatles - все, что он любил в том числе.
«Сайгон» - это не только Гребенщиков, Курехин, Цой, Кривулин и проч. Там обитали самые разные люди. Например, такие.
«Был один безумец, собирающий всевозможные точилки для карандашей — и сам их мастерил в виде лягушек, ежей, рыбок, слоников, ставил на них заморский знак «made in singapour» и загонял, другой собирал «счастливые» билеты, постоянно таскал в полевой сумке толстенные альбомы — кляссеры (для марок) и всем хвастал экземплярами, типа 371 137, 996 699, умолял нас не выбрасывать таковые билеты. И даже ставил кофе в награду.
Третий знал наизусть курсы всех иностранных валют.
Как известно, в московских «Известиях» периодически в конце каждого месяца печатали столбиком курсы всяких там «драхм», «динаров», «лир», «фунтов стерлингов».
А у него с собой были всегда под рукой детские такие счёты с разноцветными колёсиками, дабы он мог быстро вам назвать: сколько за одну единицу такой валюты можно выручить сов. рублей».
Евгений Белодубровский, «Сага о пальто».
«Был один безумец, собирающий всевозможные точилки для карандашей — и сам их мастерил в виде лягушек, ежей, рыбок, слоников, ставил на них заморский знак «made in singapour» и загонял, другой собирал «счастливые» билеты, постоянно таскал в полевой сумке толстенные альбомы — кляссеры (для марок) и всем хвастал экземплярами, типа 371 137, 996 699, умолял нас не выбрасывать таковые билеты. И даже ставил кофе в награду.
Третий знал наизусть курсы всех иностранных валют.
Как известно, в московских «Известиях» периодически в конце каждого месяца печатали столбиком курсы всяких там «драхм», «динаров», «лир», «фунтов стерлингов».
А у него с собой были всегда под рукой детские такие счёты с разноцветными колёсиками, дабы он мог быстро вам назвать: сколько за одну единицу такой валюты можно выручить сов. рублей».
Евгений Белодубровский, «Сага о пальто».