Если у тебя есть бабушка, считай, что за тобой целая армия. Право внуков – знать, что есть человек, который всегда на твоей стороне. Независимо от обстоятельств. Даже если ты ошибаешься. Особенно если ты ошибаешься. Бабушка – это одновременно щит и меч, это совсем особенный вид любви, недоступный ни одной светлой голове.
Фредрик Бакман,
"Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения"
Фредрик Бакман,
"Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения"
Если будешь стрелять, то, пожалуйста, целься в голову –
Моё сердце уже не пробить ни единым выстрелом.
Я под шквальным огнём из любви и из боли выстоял,
Мне давно не страшны ни свинец, ни стекло, ни олово.
Меня били плетьми, убивали под гильотинами,
Как котёнка топили в зеленых болотных заводях.
Я вставал каждый раз, сплюнув мокрую тину, и
Наблюдал за сиянием Веги на юго-западе.
В прошлый раз кто-то мне, улыбаясь, ножом по печени,
В позапрошлый – я сам, алкоголь, темнота, наркотики.
Но мерцал Орион, словно ландыши подвенечные,
И комета неслась серебристо-слепящим дротиком.
Ещё были дворы, перекрёстки, визг шин, аварии.
(Как же громко ломаются косточки позвоночника!)
Просыпался Дракон где-то в северном полушарии
И лакал Млечный Путь, словно звонкую нить источника.
Помню чьи-то клыки, помню лес с золотыми листьями.
(До чего же смешно умирать на глазах у осени!)
Помню вой Гончих псов, помню Зверя с глазами рысьими,
Помню, как в октябре мне на шею петлю набросили.
Сколько было смертей, сосчитать уже не получится.
Но я каждую помню отчетливо до безумия,
Потому как они – все сегодня мои попутчицы,
Все стоят за спиной, молодые и острозубые.
Колыбельная тьмы нынче арфой звучит эоловой,
Тяжесть неба висит здесь ещё со времён Овидия.
Если будешь стрелять, то, пожалуйста, целься в голову –
Чтобы эти глаза никогда больше звёзд не видели.
Листомиров
Литература
Моё сердце уже не пробить ни единым выстрелом.
Я под шквальным огнём из любви и из боли выстоял,
Мне давно не страшны ни свинец, ни стекло, ни олово.
Меня били плетьми, убивали под гильотинами,
Как котёнка топили в зеленых болотных заводях.
Я вставал каждый раз, сплюнув мокрую тину, и
Наблюдал за сиянием Веги на юго-западе.
В прошлый раз кто-то мне, улыбаясь, ножом по печени,
В позапрошлый – я сам, алкоголь, темнота, наркотики.
Но мерцал Орион, словно ландыши подвенечные,
И комета неслась серебристо-слепящим дротиком.
Ещё были дворы, перекрёстки, визг шин, аварии.
(Как же громко ломаются косточки позвоночника!)
Просыпался Дракон где-то в северном полушарии
И лакал Млечный Путь, словно звонкую нить источника.
Помню чьи-то клыки, помню лес с золотыми листьями.
(До чего же смешно умирать на глазах у осени!)
Помню вой Гончих псов, помню Зверя с глазами рысьими,
Помню, как в октябре мне на шею петлю набросили.
Сколько было смертей, сосчитать уже не получится.
Но я каждую помню отчетливо до безумия,
Потому как они – все сегодня мои попутчицы,
Все стоят за спиной, молодые и острозубые.
Колыбельная тьмы нынче арфой звучит эоловой,
Тяжесть неба висит здесь ещё со времён Овидия.
Если будешь стрелять, то, пожалуйста, целься в голову –
Чтобы эти глаза никогда больше звёзд не видели.
Листомиров
Литература
Нет, мы не стали глуше или старше,
мы говорим слова свои, как прежде,
и наши пиджаки темны все так же,
и нас не любят женщины все те же.
И мы опять играем временами
в больших амфитеатрах одиночеств,
и те же фонари горят над нами,
как восклицательные знаки ночи.
Живем прошедшим, словно настоящим,
на будущее время не похожим,
опять не спим и забываем спящих,
и так же дело делаем все то же.
Иосиф Бродский
мы говорим слова свои, как прежде,
и наши пиджаки темны все так же,
и нас не любят женщины все те же.
И мы опять играем временами
в больших амфитеатрах одиночеств,
и те же фонари горят над нами,
как восклицательные знаки ночи.
Живем прошедшим, словно настоящим,
на будущее время не похожим,
опять не спим и забываем спящих,
и так же дело делаем все то же.
Иосиф Бродский
Корабли постоят - и ложатся на курс, -
Но они возвращаются сквозь непогоды...
Не пройдёт и полгода - и я появлюсь, -
Чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней...
Я не верю судьбе, а себе - ещё меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в делах,
Я, конечно, спою - не пройдёт и полгода.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в мечтах,
Я, конечно, спою - не пройдёт и полгода.
Владимир Высоцкий
1966
Но они возвращаются сквозь непогоды...
Не пройдёт и полгода - и я появлюсь, -
Чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней...
Я не верю судьбе, а себе - ещё меньше.
Но мне хочется верить, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в делах,
Я, конечно, спою - не пройдёт и полгода.
Я, конечно, вернусь - весь в друзьях и в мечтах,
Я, конечно, спою - не пройдёт и полгода.
Владимир Высоцкий
1966
Хотя Наталья Гончарова была супругой Пушкина, а также матерью его детей, почитательницей таланта поэта она так и не стала. Воспоминания современников донесли до нас её восклицание:
«Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!».
Впрочем, стихи других поэтов Наталья тоже не жаловала. Когда Баратынский спросил, может ли он прочесть свои новые стихи Пушкину, не оторвёт ли он тем самым его супругу от дел, она успокоила:
«Читай, пожалуйста! Я не слушаю».
Литература
«Господи, до чего ты мне надоел со своими стихами, Пушкин!».
Впрочем, стихи других поэтов Наталья тоже не жаловала. Когда Баратынский спросил, может ли он прочесть свои новые стихи Пушкину, не оторвёт ли он тем самым его супругу от дел, она успокоила:
«Читай, пожалуйста! Я не слушаю».
Литература
Дaй бoг слeпцам глaза вeрнуть
и спины выпрямить гoрбатым.
Дaй бoг быть бoгом хoть чуть-чуть,
нo быть нeльзя чуть-чуть рaспятым.
Дaй бoг не вляпaться во влaсть
и не гeройствовать пoдложно,
и быть бoгатым — но не крaсть,
кoнечно, если тaк возможно.
Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.
Евгений Евтушенко
1990
и спины выпрямить гoрбатым.
Дaй бoг быть бoгом хoть чуть-чуть,
нo быть нeльзя чуть-чуть рaспятым.
Дaй бoг не вляпaться во влaсть
и не гeройствовать пoдложно,
и быть бoгатым — но не крaсть,
кoнечно, если тaк возможно.
Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.
Евгений Евтушенко
1990