"Подумайте об этом с точки зрения планирующего аппарата технократического государства. Каков самый жизнеспособный путь к всеобъемлющему и устойчивому контролю над населением? В идеале вы хотели бы, чтобы все политические задачи поднимались "вверх по цепочке производства": от глубинного государства — через срединное — и, наконец, реализовывались поверхностным государством, доходя прямо до потребителя в рамках рыночно ориентированной экономической структуры. Это помогает замаскировать принуждение и позволяет преподносить каждую вопиющую картелизированную меру как результат человеческого выбора — и, значит, как нечто полностью добровольное.
Обратите также внимание на неспособность традиционных идеологических систем даже просто понять масштаб коррупции — не говоря уже о том, чтобы разобраться, как устроен сам механизм.
Левые полагают, что государство и общественные институты служат народу, а не богатым и влиятельным. Но всё обстоит наоборот: они в конечном счёте обслуживают самые состоятельные корпорации и зависят от них.
Правые считают, что частный сектор — это дерзкий и независимый игрок, но реальность такова, что огромная часть бизнеса зависит от государственного контроля, приветствует его и сама же помогает его осуществлять.
Либертарианцы продолжают мыслить в рамках бинарной оппозиции «рынок против государства» — конструкции, существующей лишь в теории, но не в реальности.
Если мы действительно хотим реформировать систему и положить ей конец, нам необходимо более трезвое понимание того, как она работает. Начать стоит с осознания: большинство секторов, которые мы привыкли считать служащими обществу, на самом деле обслуживают узкий круг интересов — в ущерб всем остальным. Глубинный, срединный и поверхностный уровни — такова структура системы, находящейся в состоянии войны со свободой. Это система изначально задумана как непроницаемая, вечная и всё более навязчивая."
https://mises.in.ua/article/anatomy-of-the-shallow-state/

"Этот взгляд соответствовал общей философии Локка, поскольку, как отмечает Найтс, Локк «не ссылался на естественные права при обсуждении представительства». То есть Локк, который считал право собственности неотъемлемым естественным правом, не считал политические механизмы, такие как голосование и парламентское представительство, вопросом естественного права.
Аналогичное разделение между политическими «правами» и правами собственности можно увидеть у Монтескье. Для Монтескье существует различие между политическим законом общества и гражданским законом частной собственности. Один из исследователей обобщил подход Монтескье: «политические законы ни в коем случае не должны посягать на частную собственность, поскольку ни одно общественное благо не превосходит сохранение частной собственности». 1
Монтескье также стремился ограничить избирательное право владельцами собственности, и, по словам Кшиштофа Тржциньского, «доступ к [голосованию] по-прежнему зависел от состояния собственности».
Для Локка и Монтескье частная собственность была более фундаментальной, чем любое политическое «право», и это требовало разумных ограничений на политическое участие, направленных на сохранение частной собственности.
Для этих либертарианцев первичность частной собственности означала невозможность безграничного избирательного права, так как оно создавало условия для злоупотреблений и подрыва частной собственности, а не для ее защиты."
https://mises.in.ua/article/why-early-libertarians-opposed-universal-suffrage/

"Когда большинство американцев думают о деньгах, они представляют себе наличные, переходящие из рук в руки. Но это представление давно устарело: 92% всех долларов США существуют только в виде цифровых записей в базах данных, не имея физической формы. Федеральная резервная система, центральный банк США, создает большую часть новых денег не печатая банкноты, а просто добавляя числа в базу данных Oracle.
Процесс начинается с того, что правительство продает долговые обязательства (облигации) Федеральному резерву. А где ФРС берет деньги на их покупку? Просто добавляет цифры в свою базу — создает деньги из ничего. Далее правительство оплачивает свои счета через счет в ФРС, перечисляя цифровые доллары поставщикам, сотрудникам и получателям пособий.
Цифровая инфраструктура ФРС ежедневно обрабатывает транзакции на сумму более $4 трлн — при этом ни один физический доллар не участвует. Это происходит не в рамках эксперимента, это является опорной системой всей экономики."
"Те, кто боится, что будущая CBDC сможет ограничивать и контролировать использование денег, упускают важную истину: нынешние цифровые доллары уже обладают этими функциями.
Вот реальные примеры:
• Счета Health Savings Accounts (HSA): такие счета ограничивают траты только на одобренные медицинские услуги и товары, используя коды категорий торговых точек (MCC), встроенные в платёжную систему. Попробуйте купить что-то не относящееся к медицине — и платёж будет автоматически отклонён.
• Карта Doconomy Mastercard: кредитная карта, спонсируемая ООН в рамках программы действий по климату (SDG), отслеживает углеродный след пользователя по покупкам и может заблокировать доступ к средствам, когда достигнут установленный лимит по выбросам.
• Карта EBT (Electronic Benefit Transfer): программы социальной помощи уже используют программируемые ограничения, контролируя, что именно могут покупать получатели. Покупка неразрешённого товара — транзакция будет автоматически отклонена.
Это не теоретические возможности — они уже работают сегодня, используя инфраструктуру цифрового доллара, которая у нас уже есть."
"Когда политики и представители центральных банков утверждают, что у нас нет цифровой валюты центрального банка (CBDC), они играют в игру с определениями. Все сущностные элементы, которые определяют CBDC — цифровая эмиссия, выпуск через центральный банк, программируемость, возможность слежки и цензуры — уже присутствуют в нашей текущей системе.
Споры о введении «новой» CBDC — это в значительной степени отвлекающий манёвр. Речь идёт не о том, создавать ли цифровой доллар — а о том, признать ли, что он уже существует, и как модифицировать его архитектуру, чтобы ещё сильнее усилить контроль и слежку.
Осознание этой реальности — первый шаг к пониманию, что битва за финансовую приватность и автономию идёт не за то, чтобы остановить какое-то будущее нововведение, а за то, чтобы противостоять системе, которая уже прочно установлена."
https://mises.in.ua/article/the-stablecoin-trap-the-backdoor-to-total-financial-control/

"Либертарианство Ротбарда отстаивает свободу как этический и моральный стандарт, и по этой причине его часто критикуют за идеализм и утопизм. Отвечая на эту критику, Дункан Уитмор утверждает, что сам факт того, что мы живем в этатистском обществе, где все наши свободы находятся под угрозой, не означает, что борьба за свободу — это проигранное дело. Его мысль заключается в том, что «кажущееся сегодня отдаленным достижение победы не означает, что победа никогда не наступит». Несмотря на растущую власть государства, дело свободы по-прежнему стоит того, чтобы за него бороться. Уитмор цитирует Т. С. Элиота, чтобы подкрепить аргумент, суть которого в том, что достойное дело может никогда не быть полностью выиграно, но его необходимо поддерживать:
Если мы воспринимаем дело в самом широком смысле, не бывает проигранных дел, потому что не бывает и окончательно выигранных. Мы боремся за проигранные дела, потому что знаем, что наше поражение и разочарование могут стать предисловием к победе наших преемников, хотя и эта победа окажется временной; мы сражаемся скорее за то, чтобы не дать делу угаснуть, а не в ожидании триумфа.
Аналогично, в своей книге Философия верности (1908) Джозайя Ройс утверждает:
Верность проигранным делам не только имеет право на жизнь. Это одна из самых мощных движущих сил человеческой истории. В таких случаях дело идеализируется именно из-за своей неспособности добиться временного и видимого успеха.
Тот факт, что дело проиграно, не означает, что оно будет или должно быть оставлено — напротив, его сторонники могут продолжать мобилизовывать свои силы для его защиты. То же самое касается защиты свободы, включая войны, ведущиеся с целью защиты жизни, собственности, очага и дома."
https://mises.in.ua/article/just-war-and-lost-cause-mythology/

"Когда-то огромное количество работников управляло не горизонтальными, а вертикальными поездами, — лифтами. Когда пассажир входил в лифт (многие читатели этой заметки не могут помнить этого времени, так что поверьте мне на слово), там стоял или сидел на специальном сидении специальный человек. Это был не какой-то странный тип, ожидающий людей в лифте, чтобы раздражать их своим поведением. Это был оператор лифта. Он спрашивал, на какой этаж вам нужно, и вы вместе отправлялись туда. Когда вы прибывали, он говорил: «Шаг вперед» или «Шаг назад» или «Подождите, я могу лучше подогнать лифт», после чего пытался приблизить кабину лифта к нужному уровню (в те времена лифты не были такими точными, как сейчас). Десятки тысяч людей были заняты этой работой. Однако благодаря техническому прогрессу они были освобождены для других занятий, без какого-либо ущерба для наших “вертикальных” путешествий.
Как знает каждый, кто летал на самолете за последние десятилетия, аэропорты буквально кишат сотрудниками Управления транспортной безопасности (TSA). Они усердно проверяют наш багаж, обыскивают нас, конфискуют зубную пасту, изымают кусачки для ногтей как опасные инструменты (да, однажды они отобрали их у меня) и не позволяют проносить бутылки с водой (их нужно сначала опустошить, а затем наполнить снова после прохождения контроля). Мы обязаны их существованием террористам, которые любят взрывать самолеты. Если бы террористы не угрожали взрывами наших воздушных судов, в этих сотрудниках TSA не было бы необходимости. До того, как террористы начали свои смертоносные атаки, люди просто проходили прямо на самолет без какого-либо вмешательства.
Стоит ли нам благодарить террористов за то, что они снизили уровень безработицы? Ничуть. Если бы террористов не существовало (о, счастливый день), если бы никто даже не задумывался (ужас!) о взрыве самолета, эти сотрудники TSA не понадобились бы. Они могли бы производить самые разные товары и услуги, точный список которых мы, конечно, не знаем. Единственное, что можно утверждать наверняка, это то, что мы были бы намного богаче, чем сейчас."
https://mises.in.ua/article/why-we-shouldnt-be-concerned-about-ai-replacing-jobs/

"Слово “бюрократический” сегодня стало синонимом неэффективности. Вступление Мизеса прекрасно описывает это отношение: “Никто не называет себя бюрократом или свои методы управления бюрократическими. Эти слова всегда используются с уничижительным оттенком. Они всегда подразумевают критику людей, учреждений или процедур” (Mises 1944, 1). Рыночное управление не страдает специфической неэффективностью, ассоциируемой с “бюрократией”. Мизес описывает управление в условиях системы прибылей и издержек как средство усиления разделения труда внутри фирм (с. 26). По мере роста фирмы возрастает необходимость в контроле прибыльности. С помощью бухгалтерского учёта владелец может оценивать работу отдельных подразделений бизнеса в контексте всей фирмы. Таким образом, можно оценивать и эффективность управления. Эффективность приводит к снижению издержек и максимизации дохода. Неэффективность, напротив, ведёт к убыткам и смене руководства или процедур. Рыночная система прибыли вряд ли может быть названа «бюрократической».
«Неэффективное агентство не может возникнуть из рыночной системы прибыли. Так откуда же оно берётся?» Бюрократия — не фантом, отсутствующий в реальности. Это результат деятельности государства, а не рынков. Мизес описывает её как стандарт государственного управления. Для него нет различий между функциями государства: все они бюрократичны (с. 43). Мизес определяет бюрократическое управление как «метод ведения административных дел, результат которого не имеет денежной оценки на рынке» (с. 39).
Аргумент Мизеса против социализма основывается на его неспособности формировать цены и координировать экономическую деятельность. Рыночные цены формируются благодаря предпочтениям индивидов на рынке; покупатели и продавцы договариваются, создавая рыночные цены. Цены передают жизненно важную для экономической деятельности информацию. Потребители получают информацию о редкости и могут сравнить цены товаров или услуг с затратами. Предприниматели могут делать оценки вложения капитала. Рыночные цены предоставляют информацию о том, являются ли предприятия, менеджмент или процедуры выгодными инвестициями. Бюрократическое управление не имеет таких сигналов. Бюрократы полагаются на приказы, определяющие порядок их действий.
Мизес описывает два вида бюрократии. Некоторые агентства теоретически могли бы производить товары или услуги для населения, если бы управлялись системой прибылей и издержек. Этот вид бюрократии можно назвать “монопольной бюрократией”. Возьмем, к примеру, государственную почтовую службу, которая предоставляет неэффективные услуги. В условиях управления прибылью и издержками ее деятельность может быть экономически выгодной. Другую категорию бюрократии, которая не предоставляет никаких товаров или услуг, лучше всего назвать “регулирующей бюрократией”. Эти агентства издают указы и препятствуют развитию рынков. У них нет цены на предоставляемые ими “услуги”, а значит, нет и средств для определения эффективности. Критика Мизеса справедлива для обеих форм, но для того, чтобы понять различия между ними, необходимо проанализировать каждую из них."
https://mises.in.ua/article/tale-two-bureaucracies/

"Критику взглядов Мирана стоит начать с его главного тезиса, к которой сводятся все его рассуждения: глубокое недовольство существующим экономическим порядком обусловлено хронической переоценённостью доллара и асимметричными условиями торговли. Переоценённый доллар, по мнению автора, ослабляет промышленность, что ведёт к сокращению рабочих мест и закрытию фабрик.
Если бы это было так, США должны были бы испытывать более быструю, чем другие страны, деиндустриализацию и более резкое снижение занятости в промышленном секторе. Однако данные этого не подтверждают — тенденция сокращения занятости в промышленности в США не отличается существенно от других развитых стран, в том числе тех, которые не выпускают резервную валюту. Поэтому трудно обосновать тезис о том, что именно особый статус доллара, а не иные факторы, играет здесь главную роль. Тем более, как уже упоминалось выше, исторически доллар не всегда был «королём» среди сильных валют и уступал марке, франку или иене.
Более того, сосредоточение исключительно на количестве рабочих мест, как это делает Миран, вводит в заблуждение. Ключевым — особенно с точки зрения национальной безопасности, на которую так часто ссылается администрация Трампа — является вопрос о реальном объёме промышленного производства.
А оно, несмотря на десятилетия снижения занятости, продолжает расти. И в производственном секторе, и в более широком промышленном секторе, включающем также добычу полезных ископаемых и энергетику. США остаются вторым по величине промышленным производителем в мире, обеспечивая более 15 % глобального выпуска — это более чем в два раза больше, чем у Японии, занимающей третье место.
Промышленное производство США как раз достигло рекордного уровня за всю историю. И хотя в последние годы наблюдается скорее боковая динамика, никакого устойчивого нисходящего тренда не прослеживается. Таким образом, деиндустриализация — это попросту миф.
С большой долей вероятности можно утверждать, что изменения, происходящие сегодня в промышленности, напоминают трансформацию, которую прошёл аграрный сектор за последние два столетия: резкое сокращение занятости сопровождалось мощным ростом производительности, объёмов производства и реальной заработной платы в масштабах всей экономики.
Сегодня ни один здравомыслящий человек не призывает к «реаграризации». И всё же идея «реиндустриализации» пользуется популярностью. Почему? Скорее всего, из-за особого места промышленности в воображаемой истории и идентичности американцев, а не по объективным экономическим причинам."
https://mises.in.ua/article/pisarski-porozumienie-z-mar-a-lago-ekonomia-stephena-mirana-przewodniczacego-rady-doradcow-ekonomicznych-trumpa/

"Великолепие инновации в том, что она должна произойти всего один раз. Эта болезненная, изнуряющая, подобная родам творческая вспышка или момент прозрения рождается из воображения, упорного труда и смелости. Если результат действительно ценен для мира, он остаётся навсегда и становится ступенью для ещё более великих новшеств.
Колесо было изобретено один раз. Больше его не нужно переизобретать. Его способность улучшать мир — постоянна и необратима.
Любая мнимая победа внутри политической структуры по определению и по замыслу — мимолётна. Ты годами выстраиваешь альянсы, умасливаешь элиты и интересантов, сидишь на изнурительных собраниях, слушаешь напыщенные речи от людей, с которыми и пива бы не выпил, но теперь должен им льстить и уговаривать. У тебя появляется мандат или электорат, или какое-нибудь другое серьёзно звучащее название для набора интересов, борющихся за победу по правилам казино. Ты добиваешься своего. Ура!
До следующего месяца, года или электорального цикла, когда новая группа интересов перехитрит тебя, и всё вмиг перевернётся. Всё, что ты построил со своей коалицией, исчезает, вместе с деньгами, которые ты убедил людей вложить. И этот крошечный клочок прогресса придётся завоёвывать заново, каждый раз будто впервые. Лишь тогда приходит понимание, что более широкие социальные сдвиги, создаваемые теми, кто снаружи ускоряет человечество, — это не слуги, а хозяева всех этих устаревших политических институтов, что тщетно жмут на ржавые тормоза."
https://mises.in.ua/article/how-not-to-change-the-world/

"Это явление прекрасно сформулировал Альфред Норт Уайтхед:
Глубоко ошибочный трюизм, повторяемый всеми учебниками и выдающимися людьми при произнесении речей, заключается в том, что мы должны воспитывать в себе привычку думать о том, что мы делаем. На самом деле все обстоит с точностью до наоборот. Цивилизация развивается за счет увеличения числа важных операций, которые мы можем выполнять, не задумываясь о них.
Мне кажется, что, возможно, впервые в истории под угрозой оказывается само критическое мышление — по крайней мере, в массовом масштабе (в то время как калькулятор делает нечто подобное, но в куда меньших масштабах).
Если я прав в том, что искусственный интеллект нарушит само критическое мышление, то перед нами возникает новая потенциальная угроза свободному обществу.
Быть свободным и ответственным подразумевает необходимость в гражданах, способных мыслить самостоятельно. Но если я прав, и ИИ действительно идёт к тому, чтобы подорвать само критическое мышление, то новые поколения людей, возможно, так и не научатся мыслить критически. А если свободное общество требует граждан, мыслящих свободно и независимо, то перед будущим свободы встаёт новая проблема.
Или же, возможно, это опасение слишком пессимистично. На мой взгляд, вероятно, произойдёт комбинация по меньшей мере двух вещей. На первый взгляд, они могут показаться противоречащими друг другу, но вполне возможно, что в каком-то смысле верна одна, а в другом — одновременно верна и другая.
1 Критическое мышление ослабевает из-за чрезмерной зависимости от ИИ. В долгосрочной перспективе ИИ здесь выступает в роли костыля. (Это основная проблема, на которую я указываю в этой статье).
2 Критическое мышление достигает новых высот при поддержке ИИ.
То, что останется от чисто человеческого критического мышления (без помощи ИИ), вероятно, должно будет направиться в сторону здорового скепсиса по отношению к предвзятости ИИ-ботов и их разработчиков, а также в сторону понимания стимулов, под влиянием которых действуют сами разработчики (и те, кто их финансирует)."
https://mises.in.ua/article/ai-critical-thinking-and-the-future-of-freedom/

"К счастью, золотой век левых американских академиков в Японии оказался недолгим. Изменение настроений в Вашингтоне — от политики наказания к политике роста — открыло путь к снижению налогов. Цитируя снова Алана Рейнольдса:
В конце 1950-го года, вслед за аналогичной налоговой реформой в Германии, в Японии была снижена максимальная ставка индивидуального подоходного налога с 86% до 55%. С 1950 по 1974 год Япония снижала налоги каждый год (за исключением 1960 года), часто значительно увеличивая порог дохода, с которого применялись более высокие ставки, или расширяя списки вычетов и освобождений. Например, к 1953 году для попадания в 60-процентную налоговую категорию требовался доход в 3 миллиона иен против 300 тысяч иен в 1949 году. Налог на чистую стоимость активов, предложенный комиссией Шупа, также был отменён в 1953 году. Жёсткость высоких налоговых ставок дополнительно смягчалась за счёт освобождения от налогообложения процентов и прироста капитала, вычетов налогов с дивидендов, вычетов доходов и множества других лазеек в налоговой базе, как законных, так и спорных.
Некоторые вычеты были далеко не нейтральными и, следовательно, были менее желательны, чем простое снижение ставок. Тем не менее, постоянное снижение налогов с 1950 по 1974 годы дало два результата. Во-первых, оно значительно снизило фактические предельные налоговые ставки. Во-вторых, оно приблизило налоговую систему к так называемому «налогу на потреблённый доход» или «налогу на расходы», то есть к системе, при которой доход облагается налогом только один раз, независимо от того, сберегается он или расходуется сразу.
После окончания американской оккупации в 1952 году снижение налогов ускорилось. Особенно стимулирующим было снижение налогов на сбережения и инвестиции. С уменьшением пагубного влияния левых американских академиков государственная политика сосредоточилась на стимулировании производства, а не на уравнивании доходов. Успех на рынке стал восприниматься как добродетель, а не как порок. Надо отдать должное Карлу Шупу из Колумбийского университета, который внёс огромный вклад в упрощение налогового кодекса, сделав его более справедливым и понятным для японцев.
Япония также последовательно снижала тарифы (налоги на покупку иностранных товаров). Например: к 1975 году, как отмечает Рейнольдс, «эффективный тариф на автомобили снизился с 40% до 10%, а на телевизоры — с 30% до 5%».
https://mises.in.ua/article/what-caused-japan-s-post-war-economic-miracle/

"Вот мой прогноз в свете испанской катастрофы: «Зелёную волну» — или зловещий энергетический переход, который устанавливает солнечные панели на каждой крыше и покрывает ландшафт ветряными турбинами, — постигнет аналогичная участь.
Почему? Помимо использования в политическом и социальном дискурсе и разрушения энергосетей, «зелёный переход» на самом деле почти ничего не меняет. За более чем 30 лет, в течение которых он владел умами интеллектуалов и политиков, он не достиг практически ничего. Не верите мне? Откройте график мирового потребления первичной энергии по источникам и посмотрите сами.
В 1991 году, когда я родился — выберем случайный год из 1990-х, когда климатическое движение набрало обороты, — 77,5% энергопотребления приходилось на нефть, газ и уголь. В 2023 году, после триллионов, потраченных на электрификацию сетей, строительство солнечных станций и субсидирование тех или иных зелёных инициатив, после безумных социальных и политических усилий летать меньше, есть «устойчивую» пищу, перерабатывать пластик и так далее, этот же показатель составляет 76,55%. Три десятилетия давления, денег и пропаганды — и стрелка даже не сдвинулась.
Оказалось, что людям нужна энергия, машины, вещи, путешествия — и, вообще говоря, выживание. Всё, что вы делаете сверху, чтобы этому воспрепятствовать, имеет лишь незначительные последствия.
Единственное, что вы действительно сделали — это дестабилизировали множество энергосетей по всему миру. Солнце и ветер вытеснили немного биомассы и немного ядерной энергии — на единичные проценты — и вот уже сети разваливаются. Пример — Испания. И нельзя сказать, что мы (в кавычках «мы») не знали об этом. В многочисленных отчётах — от Федеральной комиссии по регулированию энергетики США до Оксфордского института энергетических исследований — чётко указано: больше ненадёжных источников — меньше инерции в сети — выше риск частотного коллапса и полного отключения.
Масштабные изменения в энергосистемах, исторически говоря, когда биотопливо заменили углём, а затем уголь — природным газом, в основном завершились к концу 1970-х. Урок, который мы получаем из исторического опыта человечества и его взаимодействия с природой: мы получаем больше энергии и лучшего качества — дешевле, быстрее, безопаснее, стабильнее. А не хуже, дороже и менее надёжно. «Каждый энергетический переход в истории, — писал я в прошлом году, — был аддитивным». Мы не заменяем и не отказываемся от источников энергии — мы просто добавляем новые, лучшие. И, как показывает испанская энергетическая катастрофа, ненадёжные источники вроде ветра и солнца лучшими не являются.
Как ESG незаметно исчезла из центра внимания, так и всеобщее помешательство на всём «зелёном», будем надеяться, просто исчезнет.
Закон климатической политики, которому Роджер Пилке-младший дал своё имя, гласит: «всякий раз, когда экологические и экономические цели сталкиваются, побеждает экономика».
https://mises.in.ua/article/spanish-blackout-shows-why-green-dream-unsustainable/

"Многие защитники человеческой свободы (как правые, так и левые) нередко испытывают неловкость по поводу духа этой ответной волны и задаются вопросом, есть ли в истории прочные прецеденты для возвращения суверенитета во имя свободы — и насколько они значимы.
Я хочу сказать: такой прецедент есть, и речь пойдёт об историческом эпизоде, который почти полностью забыт.
Хорошо известно, что Бреттон-Вудское соглашение 1944 года включало положения, касающиеся международных расчётов (золотовалютный стандарт), а также финансов и банковского дела (Международный валютный фонд и Всемирный банк). Многие также знают о Генеральном соглашении по тарифам и торговле (ГАТТ, 1948 год).
Но мало кто знает, что ГАТТ был запасным вариантом. Первоначальный проект Бреттон-Вудского соглашения включал создание Международной торговой организации (МТО), которая получила бы полномочия по управлению всей мировой торговлей. Проект был составлен в 1944 году и закреплён в Гаванской хартии 1948 года. В то время правительства ведущих стран и крупные корпорации прилагали огромные усилия, чтобы ратифицировать это соглашение как международный договор.
МТО должна была править миром — с олигархами во главе, прикрывающимися лозунгами глобализации.
И всё же этот проект потерпел поражение. Почему? Не из-за противодействия протекционистов и меркантилистов. Основными противниками МТО были, напротив, сторонники свободной торговли и экономические либертарианцы. Кампанию против ратификации возглавил франко-американский экономист Филип Кортни и его провокационная книга «Экономический Мюнхен» (1949).
Хартия МТО — это памятник благим намерениям, — писал он, — бюрократическая мечта, игнорирующая суровую реальность национальных экономик. Она обещает свободную торговлю, а приносит лишь оковы, связывая страны правилами, которые не способны реагировать на бури инфляции или дефицита.
Он и другие из его круга видели в этой хартии не руку свободы, а руку централизованного планирования, корпоратизма, инфляционизма, бюджетного регулирования, промышленной политики и управляемой торговли — короче говоря, того, что сегодня называют глобализмом. Он решительно выступал против этого, именно потому что считал: такой подход нанесёт удар по подлинному делу свободной торговли и утопит национальный суверенитет в бюрократическом болоте.
У него было множество возражений, но среди них особенно выделялись вопросы, связанные с валютными расчётами. По его мнению, государства оказались бы заперты в тарифном режиме без возможности гибко менять валютные курсы в зависимости от внешнеторгового баланса. Он искренне считал, что под эгидой МТО странам будет затруднительно адаптироваться к изменениям обменных курсов и другим обстоятельствам времени и места. Несмотря на провозглашенное в хартии стремление к свободной торговле, Кортни полагал, что в конечном итоге она её подорвёт.
Он также считал, что если страны и должны открывать свои экономики для международной конкуренции со всего мира, то делать это следует в соответствии с принципами демократического управления и национальных референдумов. Жёсткое глобальное правительство, навязывающее подобный режим, противоречило бы всей истории борьбы с меркантилизмом — и, вероятно, было бы использовано крупнейшими корпорациями в промышленности и финансах, чтобы подстроить систему под собственные интересы.
Поразительно, что эта критика исходила из либеральных/либертарианских позиций, поддерживающих традиционные пути к свободной торговле и одновременно решительно не принимающих того, что сегодня называют «глобалистским» способом достижения этой цели"
https://mises.in.ua/article/the-trouble-with-compulsory-globalism/

"Ниже я рассмотрю аргументационную схему, которую Шельски использует в нескольких главах книги, поскольку она представляет интерес и важность с философской точки зрения. Он различает простые системы, для моделирования которых нужно определить лишь несколько переменных, и сложные системы, требующие учёта множества факторов. Сложные системы, такие как искусственный интеллект (AI) и климат Земли, он называет «неэргодичными» — то есть такими, в которых отсутствуют повторяющиеся закономерности, позволяющие делать надёжные предсказания. Большинство хайпов, связанных со страхами и надеждами, касаются именно таких неэргодичных систем, однако мы не можем построить их синоптические модели, то есть «модели, пригодные для инженерного воссоздания или воспроизведения поведения естественной системы».
Должен признаться, что у меня возникла трудность в оценке аргументов Шельски — полностью по моей собственной вине. Почти в каждой главе он приводит технически сложные рассуждения в поддержку своей критики моделей, но мои знания в соответствующих научных дисциплинах недостаточны, чтобы оценить их обоснованность. Однако в одной области, где затрагивается философская проблема, я считаю его правым — и, более того, это вопрос, по которому он полностью совпадает с Людвигом фон Мизесом. Шельски пишет:
Человеческий разум — это неотделимый компонент континуума «разум–тело». Его невозможно понять в изоляции… Мозг человека — это орган, в котором происходят процессы, вызывающие наши ментальные переживания. Это самая сложная биологическая система из всех нам известных. Процессы происходят в системах. Понять процесс — значит уметь описать, как взаимодействуют элементы системы, вызывающие этот процесс… Но мы совсем не понимаем, как континуум «разум–тело» порождает наши переживания: сознание, эмоции, намерения или когнитивные способности. Мы лишь можем их ощущать, наблюдать их через интроспекцию — внутреннее наблюдение за собственным субъективным опытом — а затем сравнивать свои выводы с наблюдениями других людей.
Ключевой момент, позволяющий мне избежать необходимости оценивать технические детали, состоит в следующем: физика не располагает понятиями, обозначающими внутренние качества опыта, и поэтому не может их объяснить. Учёные, например, могут выявить корреляции между выражением чувств, таких как боль, и определёнными зонами мозга, но это не объясняет, как говорил Томас Нагель, «что значит» испытывать эти переживания — и вообще, почему существует какой-либо внутренний опыт. Следует, впрочем, отметить, что немногие философские аргументы обладают универсальной убедительностью — и в литературе можно найти ответы на это утверждение. Но это выходит за рамки данной статьи."
https://mises.in.ua/article/hip-hype-hurrah/

"Рукопись, озаглавленная “Весна 1933 года”, пролежала забытой в архивах Гуверовского института более полувека, пока ее случайно не обнаружил профессор экономики Брюс Колдуэлл. Опубликованная в качестве приложения к изданию 2007 года “Дороги к рабству” (RtS), она доказывает, что Хайек давно понял неразрывную связь между антилиберализмом и антирационализмом международного коммунизма и фашистского национал-социализма.
Обе идеологии выросли на основе ярко выраженной антикапиталистической и антисемитской ненависти Карла Маркса к свободе личности и самому понятию истины. Как писал Хайек в 1933 году, тем, что разрушило веру в универсальность и единство человеческого разума, было учение Маркса о классово обусловленной природе нашего мышления, о различии между буржуазной и пролетарской логикой, которое нужно было лишь применить к другим социальным группам, таким как нации или расы, чтобы создать оружие, используемое против рационализма как такового.
Ровно девяносто лет спустя это оружие вновь используют сторонники критической расовой теории, для которых истина “контекстуальна” и предназначена лишь для оправдания власти.
Поразительная актуальность слов Хайека, возможно, удивила бы его самого. «Если старые истины должны сохранить свою власть над умами людей, — писал он во введении к изданию 1960 года другой своей классической работы, “Конституция свободы”, — их необходимо пересказывать на языке и в понятиях каждого следующего поколения». Но в его случае это оказалось ненужным. Экономист Чикагского университета Милтон Фридман, который в своём предисловии 1971 года к немецкому изданию «Дороги к рабству» заявил, что «идеи этой книги сегодня не менее необходимы, чем в год её первого выхода», повторил ту же оценку в предисловии к американскому юбилейному изданию 1995 года. Он даже полагал, что «интеллектуальное мнение [в момент первой публикации] было гораздо более враждебным к теме книги, чем сейчас». Правда, практика всё ещё заметно отставала. Возможно, она догонит, думал Фридман, будучи неисправимым рационалистом.
Но этого не произошло. Предупреждения Хайека о пагубности социалистической практики были беззаботно проигнорированы, несмотря на многочисленные подтверждения её разрушительных, а порой и ужасающих последствий. Теория вскоре с яростью обрушилась на старые истины. После капитуляции перед релятивизмом сама истина всё чаще безнаказанно отвергалась в пользу «пропаганды». Но главная забота Хайека была не столько практической, сколько — прежде всего — моральной.
Эффекты пропаганды, писал Хайек в «Дороге к рабству», «разрушительны для всякой морали, потому что подрывают одну из её основ — чувство истины и уважение к ней». То, что дорога к рабству часто вымощена благими намерениями, лишь затушёвывает подсознательный нарциссизм, лежащий в их основе. Ревностный пропагандист, охваченный иллюзией собственной добродетели, «может руководствоваться всего лишь инстинктивным отвращением к существующему положению дел и желанием создать новый иерархический строй». Тем временем мастера манипуляции готовы помочь ему породить «теории, которые, по-видимому, дают рациональное обоснование предрассудкам, которые он разделяет со многими своими собратьями».
https://mises.in.ua/article/hayek-and-the-end-of-truth/

"Обязательство Великобритании достичь «нулевых выбросов к 2050 году» было подписано в последние дни премьерства Терезы Мэй как попытка оставить после себя хоть какое-то «наследие» после трёх мучительных лет на посту главы правительства. Это «наследие», вероятно, будет забыто, как и творения Озимандиаса, когда мир снова столкнется с экономической реальностью.
Обсуждение нулевых выбросов происходило во время борьбы за лидерство в Консервативной партии после отставки Мэй, и всё внимание было сосредоточено на этой проблеме, а не на, как оказалось, самом значимом экономическом решении года. Дебаты по этому вопросу длились всего 90 минут.
Результаты оказались абсолютно разрушительными для экономики Британии по целому ряду направлений. Спустя 169 лет после того, как Генри Бессемер разработал способ массового производства стали в Шеффилде, Великобритания практически утратила способность производить сталь на своей территории. Глобальные факторы, такие как демпинг со стороны Китая, играют свою роль, но масштаб экологического регулирования британской промышленности делает невозможным поддержание какого-либо тяжёлого производства. В результате British Steel вновь оказалась национализированной, что переложило убытки и обязательства на налогоплательщиков, но не устранило ни одной из коренных причин кризиса.
Но вмешательство государства на этом не заканчивается. В сельском хозяйстве жестокая идейно мотивированная атака на фермеров (по вопросу о налогообложении наследуемых ферм) приведёт к тому, что ещё больше плодородных сельхозугодий будет превращено в поля с солнечными панелями — в стране, где солнце светит нечасто."
https://mises.in.ua/article/net-zero-chance-of-eliminating-emissions/

"Под влиянием кейнсианского консенсуса в 1945 году комитет под руководством сенатора от Нью-Йорка Джеймса Мида опубликовал доклад. В нём утверждалось, что с приближением окончания войны «Соединённые Штаты окажутся в значительной степени неготовыми справиться с массовой безработицей». Даже президент Гарри Трумэн в сентябре того года заявил в интервью The New York Times, что «очевидно», что сокращение федеральной занятости и расходов приведёт к «значительному неизбежному росту безработицы». Действительно, между июнем 1945 и июнем 1946 года более десяти миллионов человек были исключены из федеральных ведомостей (в основном военные), и миллионы вернулись с войны на внутренний рынок труда США. Кейнсианцы затаили дыхание, ожидая худшего.
Одной из лучших оценок того, что на самом деле произошло (и что явно отличалось от кейнсианских прогнозов, которые позже повторяли будущие нобелевские лауреаты Пол Самуэльсон и Гуннар Мюрдаль), является работа экономиста Дэвида Хендерсона. В ноябре 2010 года в исследовании для Центра Меркатус под названием «Послевоенное экономическое чудо США» Хендерсон отметил:
В течение четырёх лет — с момента пиковых военных расходов в 1944 году до 1948 года — правительство США сократило расходы на 72 миллиарда долларов, что составляет 75 процентов расходов. Федеральные расходы упали с пика в 44 процента валового национального продукта (ВНП) в 1944 году до всего лишь 8,9 процентов в 1948 году, что означает падение более чем на 35 процентных пунктов ВНП.
Во время стремительного падения расходов федеральные налоговые поступления сократились лишь незначительно: с пика в 44,4 миллиарда долларов в 1945 году до 39,7 миллиарда в 1947 году и 41,4 миллиарда в 1948 году. Иными словами, от максимума до минимума налоговые поступления снизились всего на 4,7 миллиарда долларов, или на 10,6 процента. Экономика процветала. Уровень безработицы, который был искусственно занижен в конце войны из-за того, что миллионы рабочих были призваны в вооружённые силы США, действительно вырос. Но в период с 1945 по 1948 годы он достиг максимума лишь в 3,9 процента в 1946 году, а за месяцы с сентября 1945 по декабрь 1948 года средний уровень безработицы составлял всего 3,5 процента.
Вдумайтесь: федеральные расходы сократились на 75 процентов. Миллионы людей вернулись на рынок труда в частный сектор. И всё же уровень безработицы остался ниже, чем сегодня, а экономика начала бурный рост. Кейнсианцы со всей своей расхваленной «новой экономикой» и сложными уравнениями оказались абсолютно неправы. Обычный здравый смысл послужил бы им куда лучше."
https://mises.in.ua/article/how-the-post-wwii-boom-proved-keynesians-wrong/

"Рост эффективности возникает благодаря оптимальной организации производящих агентов, где каждый исполняет конкретные функции в соответствии со своими способностями и склонностями. Однако важно подчеркнуть, что само по себе смитианское разделение труда может привести лишь к такому состоянию, при котором производящие субъекты в полной мере обладают материальной возможностью использовать это разделение труда — то есть когда техническое развитие дало им такую возможность. Мы можем сделать вывод, что при опоре исключительно на смитианское разделение труда — несмотря на количественный прирост и улучшение материальных условий в рамках технических и технологических ограничений — племя не достигло качественного улучшения материального положения.
Менгер ярко подчёркивает ключевой момент, который впоследствии был развит его учениками — Ойгеном фон Бём-Баверком и Фридрихом фон Визером. Они разработали теорию, устанавливающую фундаментальную связь между материальным благосостоянием, капитальными благами в экономике и её базовой производственной способностью. Менгер блестяще выстраивает связь между причинными звеньями в производственных цепочках и развитием человеческих материальных условий.
Чтобы проиллюстрировать ситуацию, Менгер формулирует следующее:
Если народ, вместо того чтобы просто заниматься более примитивной деятельностью — то есть ограничиваться лишь сбором и использованием доступных благ низшего порядка (на самых ранних стадиях это, как правило, блага первого и второго порядка), — начнёт работать с благами третьего и четвёртого порядка или ещё более высоких порядков и для удовлетворения своих потребностей всё чаще прибегать к обработке благ всё более высокого порядка, особенно если каждый шаг в этом направлении сопровождается соответствующим разделением труда, — то мы, без сомнения, сможем наблюдать тот прогресс в благосостоянии, который Адам Смит склонен был приписывать исключительно последнему фактору (разделению труда).
Это означает, что, отказываясь от удобства обработки лишь благ низшего порядка или прямого потребления благ первого порядка, производящие субъекты всё активнее устанавливают причинные связи и обширные сети взаимозависимостей между благами высшего порядка и их соответствующими дополняющими благами низшего порядка."
https://mises.in.ua/article/how-carl-menger-and-austrians-helped-steer-economic-theory-right-direction/

"Пользование дорогами должно оплачиваться, поскольку необходимо покрывать самые разные издержки: обслуживание, счета за электричество (например, освещение), устранение последствий аварий, будущие расширения и т.д. Кроме того, компания должна получать прибыль для своих акционеров. Можно предположить, что компания будет взимать фиксированную плату со всех пользователей — еженедельно или ежемесячно. Такая система уже существует: например, в Швейцарии за пользование национальной дорожной сетью (находящейся в государственной собственности) все моторизованные транспортные средства массой до 3,5 тонн платят ежегодный сбор в размере 40 швейцарских франков.
Однако такой способ взимания платы за проезд крайне неэффективен. Это всё равно что устанавливать одинаковую цену на все авиабилеты — независимо от колебаний спроса, сезонности или времени суток.
Применительно к теме оплаты пользования дорогами внимательный читатель сразу заметит упущенную возможность. Уличная компания могла бы взимать с пользователей динамическую плату, решая сразу две задачи: потенциально увеличивая доход, улучшая поток транспорта и повышая ценность пользовательского опыта. Используя уникальное динамическое ценообразование в зависимости от типа транспортного средства и конкретной дороги, можно управлять трафиком. Например, задача не допустить, чтобы 18-колёсные фуры проезжали рядом с начальной школой становится элементарной. Динамическое ценообразование следует применять и к уличной парковке: это позволит удерживать коэффициент заполнения близким к 100 процентам. В каждом квартале находилось бы одно-два свободных парковочных места — но по цене, чувствительной к изменению спроса.
На практике внедрить метод динамического ценообразования довольно просто. Здесь можно взять за образец систему оплаты за километраж для тяжёлых грузовиков в Бельгии. Там с грузовиков взимается плата за каждый километр на определённых дорогах — в основном на автомагистралях и других главных трассах. В нашем городе каждое транспортное средство должно быть оборудовано бортовым устройством (On-Board Unit, OBU), которое фиксирует время и местоположение автомобиля. На основе этих данных владелец дороги сможет устанавливать более высокую плату в часы пик, когда поток транспорта страдает из-за высокого спроса."
https://mises.in.ua/article/libertarian-road-management-pricing-and-street-design/

"Судя по описанию того, кто и кому должен, можно сделать вывод, что все долги являются внутренними для города. Владелец отеля должен мяснику, мясник — свиноводу и т. д. Город представляет собой замкнутую экономическую систему, в которой все необходимые товары и услуги производятся и потребляются на месте. Люди могут занимать деньги только у других жителей города.
В таких условиях накопление долга не имеет макроэкономических последствий. На каждого должника приходится кредитор с такой же суммой. Когда выдаётся заём, увеличение покупательной способности заёмщика компенсируется снижением покупательной способности у заимодавца. Проценты, выплачиваемые заёмщиком, становятся доходом кредитора. Если кто-то набрал слишком много долгов и не может их обслуживать, кредитор может обратить взыскание на залог, и тогда утрата актива у должника становится приобретением того же актива кредитором. Всё взаимно компенсируется. Общая покупательная способность внутри города лишь перераспределяется между жителями.
Предполагается, хотя прямо не говорится, что все залезли в долги, потому что их желаемый уровень потребления превышал доход, и они занимали деньги, чтобы сохранить привычный уровень жизни. Возможно, после периода чрезмерных трат им стало трудно обслуживать долг?
Но это невозможно. Если город — замкнутая экономическая система, то внутренний долг не может позволить всему городу потреблять больше, чем он производит — это могло бы случиться только в том случае, если бы жители брали в долг у внешних лиц. И хотя это не обязательно, в данном случае никто в городе не является чистым должником или чистым кредитором. Каждый занял и одолжил одинаковую сумму денег. Чистый кредитный баланс у всех равен нулю. Никто не увеличил своё потребление за счёт долгов.
Если предприниматели в городе привыкли работать в кредит и время от времени сводят все долги в ноль, чтобы избежать неудобств, связанных с лишними денежными переводами, это не говорит нам ровным счётом ничего о макроэкономической ситуации в городе. Наличие цепочки долгов вполне совместимо с процветающей экономикой. Поскольку чистый кредитный баланс у всех равен нулю, эти долги можно погасить в любой момент; или же предприниматели могут продолжать держать долги, выплачивая проценты из своего дохода. Суммарные процентные выплаты в городе тоже равны нулю, потому что получаемые проценты равны выплачиваемым."
https://mises.in.ua/article/misleading-brainteaser/

"Первоначальное предложение Ямасаки представляло собой сочетание идей Ле Корбюзье и собственных представлений о том, как можно улучшить жизнь людей с помощью архитектуры. Ямасаки многое заимствовал из нереализованного проекта Карбюзье «Сияющий город» (Ville Radieuse): ряды высотных домов, переплетённые «зелёной рекой» из насаждений и детских площадок. Самым важным было корбюзьевское стремление к экономии — разместить как можно больше квартир в одном здании.
Проект Ямасаки включал сочетание двухэтажных таунхаусов, зданий средней этажности и широко расставленных 11-этажных корпусов. Он внедрил новый тип лифта с «пропуском этажей» (skip-stop elevator), который останавливался только на каждом третьем этаже. Это позволяло освободить больше пространства под квартиры и, по его замыслу, способствовало социализации жителей, побуждая их чаще общаться. Коридоры были широкими, «улицеподобными» — чтобы имитировать что-то вроде рыночной площади внутри высоток.
Проект получил широкое одобрение. В статье журнала Architectural Forum под названием «Операция на трущобах в Сент-Луисе» предложение Ямасаки назвали «лучшим многоквартирным зданием года». Городские власти гордились высотками и заявляли, что у бывших жителей трущоб теперь будут великолепные виды на город, лучше, чем у самых богатых горожан. На месте загрязнённых трущоб должны были вырасти высокие современные здания, пропускающие свет и воздух.
Хотя проект Ямасаки был скорректирован властями Сент-Луиса (они отказались от малых зданий в пользу 33 высоток), Пруитт-Айго стал воплощением планов прогрессистов начала XX века о всесторонней государственной опеке. Но, как и другие программы такого сорта, обещания Пруитт-Айго оказались жизнеспособны лишь на бумаге, и утопические мечты начали рушиться ещё до того, как была построена первая высотка."
https://mises.in.ua/article/how-one-of-the-most-renowned-architects-in-history-accidentally-exposed-the-problems-of-central-planning/