Собираются как-то Караваджо, Курбе, Магритт, Шерман, Буржуа, Юиг и еще 112 (!) художников в Метце… на экспозиции « Лакан, выставка: когда искусство встречается с психоанализом ». Собираются, кстати, кураторами Мари-Лаурой Бернадак и Бернаром Маркаде, при участии аналитиков, членов ECF, Жерара Важмана и Паз Короны.
Возьмем за точку опоры эту фразу "когда искусство встречается с психоанализом", чтобы не потеряться в круговороте нарративов, так или иначе уводящих зрителя все дальше от биографической коммеморативной выставки, какой она не является, но включающей в себя богатый личный архив наследников.
👉🏿 Читайте дальше в фоторепортаже «Лакан в Метце» Егора Цветкова, нашего коллеги и спецкора из Парижа и
СМОТРИТЕ в ОБА 👁️
https://lacan-sinthome.ru/lakanmetz
Возьмем за точку опоры эту фразу "когда искусство встречается с психоанализом", чтобы не потеряться в круговороте нарративов, так или иначе уводящих зрителя все дальше от биографической коммеморативной выставки, какой она не является, но включающей в себя богатый личный архив наследников.
👉🏿 Читайте дальше в фоторепортаже «Лакан в Метце» Егора Цветкова, нашего коллеги и спецкора из Парижа и
СМОТРИТЕ в ОБА 👁️
https://lacan-sinthome.ru/lakanmetz
lacan-sinthome.ru
Выставка Лакан Метц
Собираются как-то Караваджо, Курбе, Магритт, Шерман, Буржуа, Юиг и...
Очень краткое и простое 😜 введение в понятия лакановской клиники психоза. Пунктуация из «Клиника настоящего с Лаканом» Деффье, с. 220-221:
«Среди фундаментальных подходов доктора Лакана,
неоспоримо есть те, которые касаются психозов, с его перепрочтением того, что в течение веков называли безумием, folie. Это понятие используют гораздо меньше сегодня- или в кавычках- поскольку оно по прежнему пугает.
Семинар Лакана Психозы 1955-1956 годов позволил поколению психоаналитиков, и , в более общем плане, медперсоналу и работникам из сферы психического здоровья понять нечто о мире психоза, найтись в теоретическом плане и практике в клинике, и предложить ответы блужданиям, переполнениям и страданиям психотический субъектов.
До Фрейда и Лакана, психоз рассматривали только как мозговой дефицит, аномалию, генетическое повреждение. Фрейд первый, увидел, что безумие имеет смысл. Его анализ случая президента Шребера остается по прежнему сегодня, век спустя, освещающим и поучительным.
Важное открытие Лакана 1950 годов в его 3 Семинаре и в его тексте из Экри «О вопрос предваряющем любое возможное лечение психоза»- это форклюзия Имени- Отца. Он подхватывает это означающее, которое мы обнаруживаем у Фрейда с 1894 года, в отношении специфической защиты, присутствующей в психозе, фундаментальное отбрасывание Verwerfung, которое Лакан ухватил, чтобы стигматизировать психоз.
Лакан ассоциировал Verwerfung с отцовской функцией и обнаружил причину психотической структуры в отбрасывании некоторыми субъектами важного означающего, такого как Имя -Отца. Психозы тогда стали относится к не- оперативности эдиповой функции отца. Здесь речь не идет о том присутствует отец или нет. Есть он ли нет, это не мешает психозу, напротив, столкнуться со слишком отца, с отцом, который принимает себя за отца, свидетельствуя таким образом о дефекте его символической функции.
Структура распределяется бинарным образом, когда субъект отчужден в означающем Имени- Отца, тогда функция Имени-Отца Эдипа операционна, субъект оказывается размещенным в невротической структуре. Когда это означающее форклюзировано символическим, языком, субъект относится к категории психозов, и мы выделяем эффекты этой форклюзии в громких феноменах безумия, бреда и галлюцинациях.
Этот вклад Лакан значителен, поскольку он уточняет после Фрейда, что причинность смысла находится на кону в безумии, то, что вырывает его из сцепки с наследственным повреждением или мозговой дегенерацией.
Для Фрейда, затем для Лакана- бред это модальность излечения психоза, конструкция смысла, чтобы заткнуть структурный провал субъекта.
Через случай Шребера и некотрые другие, Фрейду удалось разработать теорию психозов, но он не достиг того, чтобы изъять психоз из дефицита и инвалидности, в котором он был закрыт в течение веков. «Нормальность» для Фрейда остается невротической.
Пунктуация из книги Ж.П. Деффье «Клиника настоящего с Лаканом», с.202-221
продолжение следует …
«Среди фундаментальных подходов доктора Лакана,
неоспоримо есть те, которые касаются психозов, с его перепрочтением того, что в течение веков называли безумием, folie. Это понятие используют гораздо меньше сегодня- или в кавычках- поскольку оно по прежнему пугает.
Семинар Лакана Психозы 1955-1956 годов позволил поколению психоаналитиков, и , в более общем плане, медперсоналу и работникам из сферы психического здоровья понять нечто о мире психоза, найтись в теоретическом плане и практике в клинике, и предложить ответы блужданиям, переполнениям и страданиям психотический субъектов.
До Фрейда и Лакана, психоз рассматривали только как мозговой дефицит, аномалию, генетическое повреждение. Фрейд первый, увидел, что безумие имеет смысл. Его анализ случая президента Шребера остается по прежнему сегодня, век спустя, освещающим и поучительным.
Важное открытие Лакана 1950 годов в его 3 Семинаре и в его тексте из Экри «О вопрос предваряющем любое возможное лечение психоза»- это форклюзия Имени- Отца. Он подхватывает это означающее, которое мы обнаруживаем у Фрейда с 1894 года, в отношении специфической защиты, присутствующей в психозе, фундаментальное отбрасывание Verwerfung, которое Лакан ухватил, чтобы стигматизировать психоз.
Лакан ассоциировал Verwerfung с отцовской функцией и обнаружил причину психотической структуры в отбрасывании некоторыми субъектами важного означающего, такого как Имя -Отца. Психозы тогда стали относится к не- оперативности эдиповой функции отца. Здесь речь не идет о том присутствует отец или нет. Есть он ли нет, это не мешает психозу, напротив, столкнуться со слишком отца, с отцом, который принимает себя за отца, свидетельствуя таким образом о дефекте его символической функции.
Структура распределяется бинарным образом, когда субъект отчужден в означающем Имени- Отца, тогда функция Имени-Отца Эдипа операционна, субъект оказывается размещенным в невротической структуре. Когда это означающее форклюзировано символическим, языком, субъект относится к категории психозов, и мы выделяем эффекты этой форклюзии в громких феноменах безумия, бреда и галлюцинациях.
Этот вклад Лакан значителен, поскольку он уточняет после Фрейда, что причинность смысла находится на кону в безумии, то, что вырывает его из сцепки с наследственным повреждением или мозговой дегенерацией.
Для Фрейда, затем для Лакана- бред это модальность излечения психоза, конструкция смысла, чтобы заткнуть структурный провал субъекта.
Через случай Шребера и некотрые другие, Фрейду удалось разработать теорию психозов, но он не достиг того, чтобы изъять психоз из дефицита и инвалидности, в котором он был закрыт в течение веков. «Нормальность» для Фрейда остается невротической.
Пунктуация из книги Ж.П. Деффье «Клиника настоящего с Лаканом», с.202-221
продолжение следует …
Очень краткое и четкое🛟 введение - 2 в борромееву клинику или клинику бриколажей, как назвал это Зенони, от Дефье:
«Лакан, в течение всего своего учения, продолжал продвижение в вопросах психоза, он не остался в 1950 году и в бинарной клинике «невроз-психоз» мало по мало уступая место клинике намного более гибкой, тонкой и более детализированной, клинике, которую он разработал исходя из своих разработок борромеевых узлов в 1970-х годах.
Эта новая борромева клиника гораздо лучше соответсвует нашей эпохе поскольку в наших западных обществах, у отца Эдипа, отца и его закона, уважения к отцу, желания, связанного с именем отца, у всего этого сильно «подрезаны крылья».
Эта клиника приносит совершенно новое прочтение психозов. Она изымает из этого термина его понятие ненормальности и дефицита. Она разоблачает и выводит вперед измерение креативности, изобретения, т.е. гения безумия. Она открепляет это означающее от его традиционной феноменологии паталогии вне нормы.
Но она идет гораздо дальше, поскольку Лакан сделал из безумия общее положение, которое касается всех, tout le monde.Tout le monde est fou! Все безумны! Tout le monde délire! Все бредят!
Конечно, этой находке Лакана необходимо время, чтобы внедриться в наше общество и в современную культуру. Так просто не оставляют вековые традиции, которые убеждают нас, исключать другого и его различие.
Потребовались десятилетия исследований и учения доктора Лакана, чтобы рассмотреть новое психическое, борроммеву психику, основанную на связывании трех регистров воображаемого, символического и реального. Жак-Ален Миллер и наши коллеги из Фрейдова поля продолжили этот путь после ухода доктора Лакана и обогатили это исследование. Особенно я думаю об Анжерском собрании в 1997, Аркашонских Диалогах в 1998 и Антибском соглашении в 1999, все три опубликованы в издательстве Seul в коллекции Le Paon.
Борроммева клиника не есть клиника Имени-Отца, в смысле Имени-Отца Эдипа, это клиника симптома, где симптом есть то, что связывает Реальное, Символическое и Воображаемое. Это новая лакановская троица психического, psyché. Можно также сказать, что это клиника Имен-Отца во множественном числе, в качестве того, что то, что связывает по-борромеевски РСВ может быть названо Лаканом Именем-Отца.
Это означает, что, чем дальше Лакан продвигается в своем учении в 1970 годах, тем дальше удаляется Имя-Отца от понятия отца традиций, заканчивая тем, что совсем открепляется от него.
Лакан, например, скажет, что женщина может быть Именем-Отца для мужчины, т.е. позволяет ему связать РСВ и удерживать свою троицу. Мы часто видим это у психотических субъектов, которые находят продолжительную стабилизацию в любви.
Но есть и много других способов сделать узел РСВ, образуя симптом, зацепляясь за Имя-Отца. Лакан скажет, что то, что именует может служить субъекту Именем-Отца: сублимация, искусство, искусник, artisanat может сделать функцию связывания, nouage, или воображаемую идеальную идентификацию, модальность письма или способ конструирования своего тела.
То, что является истинной субверсией вместе с этой новой борромеевой клиникой, так это то, что невроз тогда становится модальностью связывания, одной среди других: это эдипальное связывание. Невроз тогда размещается как симптом среди других , ни больше, ни меньше , чем другие. Понятие нормальности тогда исчезает.
Так связывание между Реальным, Символическим и Воображаемым удерживается для субъекта, и это может держаться всю жизнь, нет никаких патентных признаков безумия.
Вот почему мы безумны не из-за того, что есть невроз.
Борромеева клиника, таким образом, клиника гораздо более богатая, вариабельная, изобретательная, и также гораздо более градуированная. У нас есть о ней точная идея в Семинаре Лакана о Джойсе 1975 года. Лакан рассматривал, что Джеймс Джойс имел психотическую структуру, но не развязанную, поскольку он сумел всю свою жизнь избежать развязывания благодаря увязыванию РСВ совершенно особенным способом через сингулярность своего письма».
Пунктуация из книги Деффье «Клиника настоящего с Лаканом», с. 223-224.
продолжение следует…
«Лакан, в течение всего своего учения, продолжал продвижение в вопросах психоза, он не остался в 1950 году и в бинарной клинике «невроз-психоз» мало по мало уступая место клинике намного более гибкой, тонкой и более детализированной, клинике, которую он разработал исходя из своих разработок борромеевых узлов в 1970-х годах.
Эта новая борромева клиника гораздо лучше соответсвует нашей эпохе поскольку в наших западных обществах, у отца Эдипа, отца и его закона, уважения к отцу, желания, связанного с именем отца, у всего этого сильно «подрезаны крылья».
Эта клиника приносит совершенно новое прочтение психозов. Она изымает из этого термина его понятие ненормальности и дефицита. Она разоблачает и выводит вперед измерение креативности, изобретения, т.е. гения безумия. Она открепляет это означающее от его традиционной феноменологии паталогии вне нормы.
Но она идет гораздо дальше, поскольку Лакан сделал из безумия общее положение, которое касается всех, tout le monde.
Конечно, этой находке Лакана необходимо время, чтобы внедриться в наше общество и в современную культуру. Так просто не оставляют вековые традиции, которые убеждают нас, исключать другого и его различие.
Потребовались десятилетия исследований и учения доктора Лакана, чтобы рассмотреть новое психическое, борроммеву психику, основанную на связывании трех регистров воображаемого, символического и реального. Жак-Ален Миллер и наши коллеги из Фрейдова поля продолжили этот путь после ухода доктора Лакана и обогатили это исследование. Особенно я думаю об Анжерском собрании в 1997, Аркашонских Диалогах в 1998 и Антибском соглашении в 1999, все три опубликованы в издательстве Seul в коллекции Le Paon.
Борроммева клиника не есть клиника Имени-Отца, в смысле Имени-Отца Эдипа, это клиника симптома, где симптом есть то, что связывает Реальное, Символическое и Воображаемое. Это новая лакановская троица психического, psyché. Можно также сказать, что это клиника Имен-Отца во множественном числе, в качестве того, что то, что связывает по-борромеевски РСВ может быть названо Лаканом Именем-Отца.
Это означает, что, чем дальше Лакан продвигается в своем учении в 1970 годах, тем дальше удаляется Имя-Отца от понятия отца традиций, заканчивая тем, что совсем открепляется от него.
Лакан, например, скажет, что женщина может быть Именем-Отца для мужчины, т.е. позволяет ему связать РСВ и удерживать свою троицу. Мы часто видим это у психотических субъектов, которые находят продолжительную стабилизацию в любви.
Но есть и много других способов сделать узел РСВ, образуя симптом, зацепляясь за Имя-Отца. Лакан скажет, что то, что именует может служить субъекту Именем-Отца: сублимация, искусство, искусник, artisanat может сделать функцию связывания, nouage, или воображаемую идеальную идентификацию, модальность письма или способ конструирования своего тела.
То, что является истинной субверсией вместе с этой новой борромеевой клиникой, так это то, что невроз тогда становится модальностью связывания, одной среди других: это эдипальное связывание. Невроз тогда размещается как симптом среди других , ни больше, ни меньше , чем другие. Понятие нормальности тогда исчезает.
Так связывание между Реальным, Символическим и Воображаемым удерживается для субъекта, и это может держаться всю жизнь, нет никаких патентных признаков безумия.
Вот почему мы безумны не из-за того, что есть невроз.
Борромеева клиника, таким образом, клиника гораздо более богатая, вариабельная, изобретательная, и также гораздо более градуированная. У нас есть о ней точная идея в Семинаре Лакана о Джойсе 1975 года. Лакан рассматривал, что Джеймс Джойс имел психотическую структуру, но не развязанную, поскольку он сумел всю свою жизнь избежать развязывания благодаря увязыванию РСВ совершенно особенным способом через сингулярность своего письма».
Пунктуация из книги Деффье «Клиника настоящего с Лаканом», с. 223-224.
продолжение следует…
Шестое ателье чтения по курсу Ж.-А.Миллера «Запчасти».
29 мая с 20 до 21.30
К mès pantes,
pas-tout,
не-все!
«Лакан собирается грязно смухлевать с аристотелевским mès pantes, “не-всё” во множественном числе, вытащенным из мусорки». ( 10 сеанс, Запчасти, ЖАМ)
Обсуждение сеансов от 02 февраля 2005 и от 09 февраля 2005
анимирует -
Ирина Макарова
рабочий перевод сеансов-
Алла Бибиксарова
Екатерина Палесская
🎤Коллеги,
переводившие сеансы, сделают по ним сообщения.
Регистрация
📍в Санкт-Петербурге - очно.
📍подключение онлайн из других городов - по запросу.
афиша -
Вита Никифорова
29 мая с 20 до 21.30
К mès pantes,
pas-tout,
не-все!
«Лакан собирается грязно смухлевать с аристотелевским mès pantes, “не-всё” во множественном числе, вытащенным из мусорки». ( 10 сеанс, Запчасти, ЖАМ)
Обсуждение сеансов от 02 февраля 2005 и от 09 февраля 2005
анимирует -
Ирина Макарова
рабочий перевод сеансов-
Алла Бибиксарова
Екатерина Палесская
🎤Коллеги,
переводившие сеансы, сделают по ним сообщения.
Регистрация
📍в Санкт-Петербурге - очно.
📍подключение онлайн из других городов - по запросу.
афиша -
Вита Никифорова
«Итак, мы понимаем, что переключаясь на четвертую передачу, Лакан отказывается от аристотелизма и отправляется в сказку. Superbement.
И вот он перемещает не-всё, он вынимает его из вселенной конечного мира, из ящика, из маленьких ящичков, из расчетов, и он запускает не-всё в бесконечную, infini вселенную»
9 февраля 2005, «Запчасти», ЖАМ
И вот он перемещает не-всё, он вынимает его из вселенной конечного мира, из ящика, из маленьких ящичков, из расчетов, и он запускает не-всё в бесконечную, infini вселенную»
9 февраля 2005, «Запчасти», ЖАМ
Небольшой синтоматический кусочек из 9 сеанса:
...Черный ящик, этот куб, это черный ящик Сола Стейнберга, до возникновения беспорядка и путаницы, а затем черный ящик собирает все воедино, аккуратно, правильно, хорошо....именно эту схему я имел в виду, когда пытался говорить с вами о синтоме, то есть некое дикое естественное состояние симптома вне психоаналитического аппарата, которое позволяет ему распределиться в аккуратных конфигурациях четырех дискурсов, например, пройдя через аппарат, он выходит в рамке, и в симптоме Лакан пытается достичь, если можно так выразиться, до-машинного состояния sinthome.
И точно так же, через шаг после симптома, он попытается вернуться из бессознательного, структурированного как язык, то есть серьезно упорядоченного, серьезно подчиненного логике повторения, эффектам ограничения, что позволяет найти себя, в конце концов, очень хорошо, даже если это продолжается бесконечно....
***
...фрейдовское бессознательное - это символически упорядоченное бессознательное, и до синтома наше представление о Воображаемом - это представление о Воображаемом Символического, Реальное - это Реальное Символического, а Символическое - это Символическое Символического.
Напротив, в синтоме мы должны понять, что у нас есть - как я уже говорил - новое Символическое, новое Воображаемое и новое Реальное мышление вне зависимости друг от друга. Вот почему секрет Борромеева узла заключается во внешнем отношении узлов друг к другу.
...продолжение... в среду!
...Черный ящик, этот куб, это черный ящик Сола Стейнберга, до возникновения беспорядка и путаницы, а затем черный ящик собирает все воедино, аккуратно, правильно, хорошо....именно эту схему я имел в виду, когда пытался говорить с вами о синтоме, то есть некое дикое естественное состояние симптома вне психоаналитического аппарата, которое позволяет ему распределиться в аккуратных конфигурациях четырех дискурсов, например, пройдя через аппарат, он выходит в рамке, и в симптоме Лакан пытается достичь, если можно так выразиться, до-машинного состояния sinthome.
И точно так же, через шаг после симптома, он попытается вернуться из бессознательного, структурированного как язык, то есть серьезно упорядоченного, серьезно подчиненного логике повторения, эффектам ограничения, что позволяет найти себя, в конце концов, очень хорошо, даже если это продолжается бесконечно....
***
...фрейдовское бессознательное - это символически упорядоченное бессознательное, и до синтома наше представление о Воображаемом - это представление о Воображаемом Символического, Реальное - это Реальное Символического, а Символическое - это Символическое Символического.
Напротив, в синтоме мы должны понять, что у нас есть - как я уже говорил - новое Символическое, новое Воображаемое и новое Реальное мышление вне зависимости друг от друга. Вот почему секрет Борромеева узла заключается во внешнем отношении узлов друг к другу.
...продолжение... в среду!
«Иногда я позволяю себе роскошь контролировать, как это называет то некоторое количество людей, которые авторизовали сами себя на то, чтобы быть аналитиками, согласно моей формуле. Есть два этапа. Есть тот, где они как носороги. Они делают примерно все, что угодно, и я их всегда одобряю. Действительно у них всегда есть резон, raison. Второй этап заключается в том, что бы поиграть с этим экивоком, который мог бы высвобождать из синтома, libérer du sinthome.
В самом деле, интерпретация действует только через экивок. В означающем должно быть что-то, что резонирует.
Удивительно, что это вообще не приходило в голову английским философам.
Я называю их так, потому что они не психоаналитики. Они железно верят в то, что речь не имеет эффекта. Они ошибаются. Они воображают себе, что имеются влечения, и даже тогда, когда они готовы не переводить Trieb инстинктом. Они не представляют себе , что влечения- это эхо в теле исходя из факта того, что имеется сказанное, un dire.
Это сказанное, un dire, для того, чтобы оно резонировало, чтобы оно звучало, другим словом мадаквинский синтом, нужно, чтобы тело было чувствительно к нему. То, что оно такое и есть , это факт. Это связано с тем, что тело имеет искусственности, ухищрения , artifices, самым важным из которых является ухо, потому что его нельзя заткнуть, закупорить, закрыть. Именно посредством этого, то, что я назвал голосом, отзывается в теле.
Смущает, конечно, то, что существует не только ухо, и что глаз составляет ему выдающуюся конкуренцию».
Жак Лакан
23 Семинар «Синтом», с.17
Перевод рабочей группы КС по чтению «Синтома»
В самом деле, интерпретация действует только через экивок. В означающем должно быть что-то, что резонирует.
Удивительно, что это вообще не приходило в голову английским философам.
Я называю их так, потому что они не психоаналитики. Они железно верят в то, что речь не имеет эффекта. Они ошибаются. Они воображают себе, что имеются влечения, и даже тогда, когда они готовы не переводить Trieb инстинктом. Они не представляют себе , что влечения- это эхо в теле исходя из факта того, что имеется сказанное, un dire.
Это сказанное, un dire, для того, чтобы оно резонировало, чтобы оно звучало, другим словом мадаквинский синтом, нужно, чтобы тело было чувствительно к нему. То, что оно такое и есть , это факт. Это связано с тем, что тело имеет искусственности, ухищрения , artifices, самым важным из которых является ухо, потому что его нельзя заткнуть, закупорить, закрыть. Именно посредством этого, то, что я назвал голосом, отзывается в теле.
Смущает, конечно, то, что существует не только ухо, и что глаз составляет ему выдающуюся конкуренцию».
Жак Лакан
23 Семинар «Синтом», с.17
Перевод рабочей группы КС по чтению «Синтома»
После зависшей каникулярной паузы молчание можно прервать только …«Психоаналитическим актом». «Новым» семинаром 1968 года Лакана, официально вышедшим в этом году в Париже в редакции Ж.А.Миллера на французском языке.
Торжественно представляем перевод введения Миллера, опубликованный на обложке и содержание семинара (оно как всегда впечатляет!).
От себя добавим, что, наконец, восстановлен в своих правах еще один ценный 🧩пазл из учения Лакана- тот, который восстанавливает переход от логики Аристотеля и его квадрата через квадрант Пирса к квадрату собственно психоаналитическому. Этот переход мы изучали на нашем ателье чтения курса «1,2,3,4» Миллера…
📢но к этому мы еще вернемся в новом учебном году, который уже не за горами!
А пока представление Ж.А. Миллера:
«Этот семинар знаменует собой поворот. Он рассматривает один и лишь один вопрос, на который Лакан до сих пор отвечал лишь окольным путем: “Что такое аналитик, un analyste?”
Ответ: “Это анализант”. (Этим словом Лакан заменяет слово анализируемый).
Тот, который довел аналитический опыт до своего завершения, terme.
Каково это идеальное завершение, terme? Чтобы об этом узнать, достаточно артикулировать логику психоаналитического пути.» читать дальше
Торжественно представляем перевод введения Миллера, опубликованный на обложке и содержание семинара (оно как всегда впечатляет!).
От себя добавим, что, наконец, восстановлен в своих правах еще один ценный 🧩пазл из учения Лакана- тот, который восстанавливает переход от логики Аристотеля и его квадрата через квадрант Пирса к квадрату собственно психоаналитическому. Этот переход мы изучали на нашем ателье чтения курса «1,2,3,4» Миллера…
📢но к этому мы еще вернемся в новом учебном году, который уже не за горами!
А пока представление Ж.А. Миллера:
«Этот семинар знаменует собой поворот. Он рассматривает один и лишь один вопрос, на который Лакан до сих пор отвечал лишь окольным путем: “Что такое аналитик, un analyste?”
Ответ: “Это анализант”. (Этим словом Лакан заменяет слово анализируемый).
Тот, который довел аналитический опыт до своего завершения, terme.
Каково это идеальное завершение, terme? Чтобы об этом узнать, достаточно артикулировать логику психоаналитического пути.» читать дальше
lacan-sinthome.ru
Психоаналитический акт. Семинар Книга 15,Лакан
Текст, установленный Жаком- Аленом Миллером 1967-1968
🎆 "Логика синтома" Фабьена Хулака, несомненно, войдет в хит- парад книг нового учебного сезона на "Клинике сингулярности". Почему? Хотя бы потому, что "практическое применение логики синтома" - один из насущных клинических вопросов. Тем более, что прошлый учебный год был посвящен изучению курса "Запчасти" Ж.А. Миллера и параллельно с ним семинара "Синтом" Лакана и случаю Джойса ( продолжение следует в новом учебном году).
Эта книга значительно расширяет практику «синтома» и возвращает нас к логике в том смысле, как ее понимают и применяют в психоанализе. Итак, представляем перевод обложки и оглавления и пара пунктуаций для начала :
Представление:
"В этом исследовании изучаются случаи и произведения, относящиеся как к художественному авангарду, так и к безумию, где имеется функция заместительства в развязке субъективной структуры их авторов.
Невротический симптом происходит из того, что Фрейд назвал Эдиповым комплексом, Лакан извлек из него структуру, сведя ее к означающему Имени - Отца, которое он выдвигает в своем последнем учении как основополагающий принцип субъекта с борромеевским связыванием трех инстанций: Реального, Символического и Воображаемого. Он обобщит эту функцию связывания, заменив этот термин симптом термином синтом.
Практическое применение логики синтома основано на парадоксе с логической точки зрения самого логика, поскольку она не соотносима с формами аргументации, представленной в каждой из глав настоящей работы, но с диагональным отношением, которое их связывает. В нем мы узнаем памятную оппозицию между аналитическим и диалектическим разумным основанием.
Таким образом, в этом исследовании изучаются случаи и произведения, относящиеся как к художественному авангарду, так и к безумию, где выполняется функция заместительства в развязывании субъективной структуры их авторов. Поскольку синтом порождает творение, изобретение, он пересекает все поля знания. Это заставляет задуматься о всей важности вопроса, касающегося стыковки письма и тела, как у Лори, так и у Вольфсона, Вёльфли или Арто.
Если придерживаться клиники, возникает вопрос о том, какое место занимает аналитик в поддержке продвижения такого изобретения у пациента, находящегося в тупике своего субъективного связывания: «человек с анаморфозами» – случай, представленный в данном эссе.
Фабьен Хулак (Fabienne Hulak) – психоаналитик, член Школы Фрейдовой причины (E. C. F.) и Всемирной ассоциации психоанализа (A. M. P.), старший преподаватель кафедры психоанализа университета Париж 8 Венсен-Сен-Дени, член лаборатории “Клиническая секция” EA 4007 и консультант в E. P. S. Виль-Эвра.
ОГЛАВЛЕНИЕ
I СИМПТОМ ИЗОБРЕТЕНИЕ – 9
Шребер теоретик – 10
Филлип Шазлен / Philippe Chaslin и математика –12
Примо лакановский психоз – 13
Бессознательное пространство одностороннее –18
Безумная ересь в изобретении знания –19
Шизография, авангард симптома – 22
Любовь поэзии – 22
От матемы к поэме – 26
Тупик определения – 28
Вдохновенные писания: Марсель, Эмэ, Джойс – 31
Марсель C., Джойс и налагаемые речи – 36
Невольная поэзия: Эмэ – 38
Подход к новому знанию – 40
О языке и его использовании – 44
Абоненты бессознательного – 47
Бессознательное под открытым небом – 49
Шребер и бредовая метафора – 50
Иностранный язык: неразличимость языка для Шребера – 51
Отключенные от бессознательного абоненты – 47
Джойс трансязык – 54
Луи Вольфсон; интервал между двумя языками – 55
Отсутствующий язык – 60
К новой парадигме: от парафрении к ординарному психозу – 65
Нулевая степень парафрении – 66
Нормальность Бриджит Б. – 69
Менталитет – 73
К новой парадигме – 75
II ОТ НЕСОГЛАСОВАННОСТИ К СИМУЛЯЦИИ СИНТОМА - 83
Шазлен, клиника несогласованности и реального в математике – 84
Заново продумать основания клиники – 84
…..
👉🏿читать дальше https://lacan-sinthome.ru/fabiennehulak
Эта книга значительно расширяет практику «синтома» и возвращает нас к логике в том смысле, как ее понимают и применяют в психоанализе. Итак, представляем перевод обложки и оглавления и пара пунктуаций для начала :
Представление:
"В этом исследовании изучаются случаи и произведения, относящиеся как к художественному авангарду, так и к безумию, где имеется функция заместительства в развязке субъективной структуры их авторов.
Невротический симптом происходит из того, что Фрейд назвал Эдиповым комплексом, Лакан извлек из него структуру, сведя ее к означающему Имени - Отца, которое он выдвигает в своем последнем учении как основополагающий принцип субъекта с борромеевским связыванием трех инстанций: Реального, Символического и Воображаемого. Он обобщит эту функцию связывания, заменив этот термин симптом термином синтом.
Практическое применение логики синтома основано на парадоксе с логической точки зрения самого логика, поскольку она не соотносима с формами аргументации, представленной в каждой из глав настоящей работы, но с диагональным отношением, которое их связывает. В нем мы узнаем памятную оппозицию между аналитическим и диалектическим разумным основанием.
Таким образом, в этом исследовании изучаются случаи и произведения, относящиеся как к художественному авангарду, так и к безумию, где выполняется функция заместительства в развязывании субъективной структуры их авторов. Поскольку синтом порождает творение, изобретение, он пересекает все поля знания. Это заставляет задуматься о всей важности вопроса, касающегося стыковки письма и тела, как у Лори, так и у Вольфсона, Вёльфли или Арто.
Если придерживаться клиники, возникает вопрос о том, какое место занимает аналитик в поддержке продвижения такого изобретения у пациента, находящегося в тупике своего субъективного связывания: «человек с анаморфозами» – случай, представленный в данном эссе.
Фабьен Хулак (Fabienne Hulak) – психоаналитик, член Школы Фрейдовой причины (E. C. F.) и Всемирной ассоциации психоанализа (A. M. P.), старший преподаватель кафедры психоанализа университета Париж 8 Венсен-Сен-Дени, член лаборатории “Клиническая секция” EA 4007 и консультант в E. P. S. Виль-Эвра.
ОГЛАВЛЕНИЕ
I СИМПТОМ ИЗОБРЕТЕНИЕ – 9
Шребер теоретик – 10
Филлип Шазлен / Philippe Chaslin и математика –12
Примо лакановский психоз – 13
Бессознательное пространство одностороннее –18
Безумная ересь в изобретении знания –19
Шизография, авангард симптома – 22
Любовь поэзии – 22
От матемы к поэме – 26
Тупик определения – 28
Вдохновенные писания: Марсель, Эмэ, Джойс – 31
Марсель C., Джойс и налагаемые речи – 36
Невольная поэзия: Эмэ – 38
Подход к новому знанию – 40
О языке и его использовании – 44
Абоненты бессознательного – 47
Бессознательное под открытым небом – 49
Шребер и бредовая метафора – 50
Иностранный язык: неразличимость языка для Шребера – 51
Отключенные от бессознательного абоненты – 47
Джойс трансязык – 54
Луи Вольфсон; интервал между двумя языками – 55
Отсутствующий язык – 60
К новой парадигме: от парафрении к ординарному психозу – 65
Нулевая степень парафрении – 66
Нормальность Бриджит Б. – 69
Менталитет – 73
К новой парадигме – 75
II ОТ НЕСОГЛАСОВАННОСТИ К СИМУЛЯЦИИ СИНТОМА - 83
Шазлен, клиника несогласованности и реального в математике – 84
Заново продумать основания клиники – 84
…..
👉🏿читать дальше https://lacan-sinthome.ru/fabiennehulak
lacan-sinthome.ru
Фабьен Хулак Логика синтома. Применение на практике
Клиника сингулярности
С первых строк книги улавливается отнюдь не новый вопрос о связи между теорией и практикой в психоанализе. Новым же здесь на наш взгляд является радикальный акцент на том, что такое "знание" или даже теоретическое знание в психоанализе. Первая глава в книге называется «Шребер теоретик». Итак, кто же на самом деле первый и настоящий теоретик психоза? Фрейд? Лакан? Доктора психиатры? Фабьен Хулак в своей книге "Логика синтома. Применение на практике» недвусмысленно заявляет следующее:
«Предоставляя теорию своего бреда, Президент Шребер становится одним из первых теоретиков психоза» (с.10, Логика синтома). Автор «Логики синтома»раскапывает письмо Фрейда к Юнгу, который, кстати, и обратил внимание Фрейда на «Мемуары невропата» : «Шребер лучший, его нужно было бы сделать профессором психиатрии и директором больницы!» В этом письме Фрейд пишет , что «констатирует «поразительную согласованность» с его собственной теорией и признается, "что смущен и что у него нет ни малейшего резона умалчивать о случайном совпадении, о котором возможно могут подумать его читатели". (с. 11 "Логика синтома")
«Шребер сделался теоретиком своего симптома, внося вклад в лечение себя и одновременно продуцируя знания. К тому же он использует его, чтобы вступать в противоречие с Крепелиным, который мог бы в свою очередь его почитать ". (с.11. "Логика синтома")
«Мы предлагаем в этом издании приблизить это знание присущее психозу (на условиях конверсии) к теоретическому знанию, которое вписано в кадр психоаналитического дискурса. Очевидно, что это понятие психоза относится к фиктивной сущности по Бентаму". (с.11. "Логика синтома")
Продолжение следует …
«Предоставляя теорию своего бреда, Президент Шребер становится одним из первых теоретиков психоза» (с.10, Логика синтома). Автор «Логики синтома»раскапывает письмо Фрейда к Юнгу, который, кстати, и обратил внимание Фрейда на «Мемуары невропата» : «Шребер лучший, его нужно было бы сделать профессором психиатрии и директором больницы!» В этом письме Фрейд пишет , что «констатирует «поразительную согласованность» с его собственной теорией и признается, "что смущен и что у него нет ни малейшего резона умалчивать о случайном совпадении, о котором возможно могут подумать его читатели". (с. 11 "Логика синтома")
«Шребер сделался теоретиком своего симптома, внося вклад в лечение себя и одновременно продуцируя знания. К тому же он использует его, чтобы вступать в противоречие с Крепелиным, который мог бы в свою очередь его почитать ". (с.11. "Логика синтома")
«Мы предлагаем в этом издании приблизить это знание присущее психозу (на условиях конверсии) к теоретическому знанию, которое вписано в кадр психоаналитического дискурса. Очевидно, что это понятие психоза относится к фиктивной сущности по Бентаму". (с.11. "Логика синтома")
Продолжение следует …
«Вот, был понятный симптом (symptôme), а теперь что – еще и синтом
(sinthome)? … К чему эти фокусы с разоблачением языка?Что стоит за этой языковой
игрой?» задается вопросами в своей заметке Анна Кондякова и напоминает нам о том, что «В каждом языке мы также можем обнаружить следы первоначальных
значений… и что
«С этимологией слов наиболее удачно обращаются маленькие дети,
которые легко превращают «нелепо» в «лепо», «молоток» в «колоток»,
«пружинку» в «кружинку», а «язык» в «лизык», потому что он может
лизать»… о лаланговым языкотворчестве через призму Корнея Чуковского и не только читайте дальше в нашем Лакан-блоге
(sinthome)? … К чему эти фокусы с разоблачением языка?Что стоит за этой языковой
игрой?» задается вопросами в своей заметке Анна Кондякова и напоминает нам о том, что «В каждом языке мы также можем обнаружить следы первоначальных
значений… и что
«С этимологией слов наиболее удачно обращаются маленькие дети,
которые легко превращают «нелепо» в «лепо», «молоток» в «колоток»,
«пружинку» в «кружинку», а «язык» в «лизык», потому что он может
лизать»… о лаланговым языкотворчестве через призму Корнея Чуковского и не только читайте дальше в нашем Лакан-блоге
lacan-sinthome.ru
Симптом vs Синтом. Кондякова Анна
На наших рабочих встречах по средам мы много говорим в компании миллеровских «Запчастей» о Джеймсе Джойсе, а теперь еще и пишем.
Что ж, добавить на сайт КС эту книгу как рекомендованную к прочтению - особое удовольствие!
Ну, признаемся, что в любом языке есть свое «богатство». И переводя Лакана с французского, мы отталкиваемся от богатства экивоков прежде всего французского языка. Это, кстати, словосочетание Лакана «богатство языков».
Бог-адство языков?
Консистентность языка - это, несомненно, его грамматика, его Другой, Бог грамматики.
А наслаждение языком- это то его «адство», когда каждый ребенок говорит «своим телом».
Чуковский обратил внимание на детскую речь еще в 1928 году. Книга выдержала 12 изданий.
Объяснять наслаждение от лаланга, йазыка, т.е. "лизыка" - это все равно, что объяснять почему анекдот смешной. Эта книга, на наш взгляд, наглядно демонстрирует концепцию лаланга / лизыка Лакана на русском языке.
Помимо удовольствия от перечтения (вряд ли вы ее не читали!), эта книга - вход в логику экивоков говорящего тела на русском языке .
Итак, Корней Чуковский «от 2 до 5» впечатляющее содержание
Ну, признаемся, что в любом языке есть свое «богатство». И переводя Лакана с французского, мы отталкиваемся от богатства экивоков прежде всего французского языка. Это, кстати, словосочетание Лакана «богатство языков».
Бог-адство языков?
Консистентность языка - это, несомненно, его грамматика, его Другой, Бог грамматики.
А наслаждение языком- это то его «адство», когда каждый ребенок говорит «своим телом».
Чуковский обратил внимание на детскую речь еще в 1928 году. Книга выдержала 12 изданий.
Объяснять наслаждение от лаланга, йазыка, т.е. "лизыка" - это все равно, что объяснять почему анекдот смешной. Эта книга, на наш взгляд, наглядно демонстрирует концепцию лаланга / лизыка Лакана на русском языке.
Помимо удовольствия от перечтения (вряд ли вы ее не читали!), эта книга - вход в логику экивоков говорящего тела на русском языке .
Итак, Корней Чуковский «от 2 до 5» впечатляющее содержание
Вдогонку к\за лалангом: "лизыковые" зарисовки от Чуковского (не без Миллера и Лакана)
из нашего Лакан-блога:
https://lacan-sinthome.ru/chukovsky
из нашего Лакан-блога:
https://lacan-sinthome.ru/chukovsky
lacan-sinthome.ru
Чуковский: йазык от 2 до 5. Бибиксарова А
«Все безумны», все рождаются безумцами (конечно, здесь справедливо добавить – «кто такие эти «все»?»), и каждый вынужден обходится со своим безумием по-своему. И я полагаю, что многие из нас...
«Джойс не знал, что он делает синтом, я хочу сказать, что он его симулировал. В этом он был бессознательным. И поэтому он является искусным пиротехником, un pur artificier, 🎇, человеком ноу хау, savoir faire, что мы также называем артистом».
Жака Лакан , Семинар «Синтом»,с.118
Жака Лакан , Семинар «Синтом»,с.118
Фабьен Хулак поясняет понятие «бессознательного» во фразе Лакана, приведенной выше: «Понятие бессознательного здесь - это омонимия, Джойс не конструировал бредовую метафору, но синтом, творческую деятельность, которую позволяла ему заместить недостачу, carence, воображаемого. Даже если он провел всю свою жизнь за письмом, он не мог действительно понять значение, la portée , того, что он делал. Эта недостача, carence, проявилась явным образом во время записи, при обращении к воспоминанию, которое теперь стало парадигматическим. Когда товарищи побили жестоко Стефана кочерыжками. Это приводит к провалу аффекта, откреплению от того, что переживается телом. Оболочка, enveloppe (образ) тела тогда соскальзывает как кожура, как кожура у зрелого фрукта. Эта отделяющаяся кожура есть тело, ставшее странным для субъекта, который сигнализирует об этом своей реакцией отвращения.
Эта сингулярность восприятие тела- индекс мерцания , vacillation спекулятивного образа , которому Лакан придавал огромную важность.
Небольшой клинический факт, который приводит к постижению идеи о модальности восстановления эго через синтом.
Синтом (симптом) - это толчок к творчеству, который иногда приводит к высоко интеллектуальным и сложным выработкам (искусство, наука и тд), которые имею функцию заместительства».
Фабьен Хулак , «Логика синтома», с. 17
Эта сингулярность восприятие тела- индекс мерцания , vacillation спекулятивного образа , которому Лакан придавал огромную важность.
Небольшой клинический факт, который приводит к постижению идеи о модальности восстановления эго через синтом.
Синтом (симптом) - это толчок к творчеству, который иногда приводит к высоко интеллектуальным и сложным выработкам (искусство, наука и тд), которые имею функцию заместительства».
Фабьен Хулак , «Логика синтома», с. 17
А вот и знаменитая иллюстрация "кочерыжной" экзекуции (farewell, body) из романа Джойса "Портрет художника в юности":
Через несколько дней после этого публичного выговора, идя вечером по Драмкондра-роуд с письмом в руке, он услышал за собой окрик:
— Стой!
Обернувшись, он увидал, как в сумерках к нему приближаются трое из его одноклассников. Окрик исходил от Цапленда, который шагал между двумя спутниками, размахивая в такт шагам тонкой тростью. Боланд, его приятель, шагал рядом с ним, широко ухмыляясь, а Нэш, немного отставший и запыхавшийся от скорости, отдувался и мотал большой рыжей головой.
Мальчики свернули вместе на Клонлифф-роуд и начали говорить о книгах и о писателях, рассказывая, что они читают и сколько книг в шкафах их родителей. Стивен слушал их не без удивления: Боланд был в классе признанным тупицей, так же как Нэш — лентяем. И в самом деле, когда разговор пошел о любимых писателях, Нэш назвал капитана Мэрриэта, объявив, что он — самый великий писатель.
— Шутишь! — сказал Цапленд. — Спросим Дедала. Кто самый великий писатель, Дедал?
Стивен уловил тон насмешки в его вопросе и в свою очередь спросил:
— Из прозаиков, ты хочешь сказать?
— Да.
— Я думаю, Ньюмен.
— Это который кардинал? — спросил Боланд.
— Да, — отвечал Стивен.
С широкой ухмылкой, разлившейся по его веснушчатой физиономии, Нэш обернулся к Стивену и спросил:
— Ты что, любишь кардинала Ньюмена, Дедал?
— Ну, многие говорят, что у Ньюмена лучший прозаический стиль, — пояснил Цапленд своим спутникам. — Но он, разумеется, не поэт.
— Цапленд, а самый лучший поэт кто? — спросил Боланд.
— Лорд Теннисон, конечно, — ответил Цапленд.
— Да-да, Теннисон, — сказал Нэш. — У нас дома все его стихи в одном томе.
Здесь Стивен, не выдержав данного себе обета молчания, взорвался:
— И Теннисон — поэт? Да он же простой рифмач!
— Уж это ты брось! — сказал Цапленд. — Все знают, что Теннисон — величайший поэт.
— А кто ж по-твоему самый великий поэт? — спросил Боланд, толкнув соседа локтем.
— Конечно, Байрон, — заявил Стивен.
Сначала Цапленд, а затем и вся тройка презрительно расхохотались.
— Что вы смеетесь? — спросил их Стивен.
— Над тобой смеемся, — отвечал Цапленд. — Байрон — самый великий поэт! Да он для одних необразованных!
— Славный небось поэт! — сказал Боланд.
— А ты помалкивай лучше, — с задором повернулся к нему Стивен. — Ты о поэзии только знаешь, что сам накорябал на стене в сортире, тебя на порку за это послать хотели.
Про Боланда действительно говорили, что он написал на стене в сортире стишок про своего одноклассника, который уезжал из колледжа на каникулы верхом на пони:
Наш Тайсон при въезде в Иерусалим
Свалился с осла и зашиб носолим.
При этом выпаде оба приспешника замолкли, но Цапленд не прекратил атаки:
— Как бы там ни было, а Байрон — еретик и безнравственная личность.
— А мне дела нет, каким он был! — с жаром воскликнул Стивен.
— Значит, тебе нет дела, был ли он еретик? — спросил Нэш.
— Да ты-то что знаешь тут? — крикнул Стивен. — Что ты, что Боланд, вы в жизни строчки не прочитали, кроме тех, что списывали!
— Я знаю, что Байрон был плохой человек, — сказал Боланд.
— Держите-ка этого еретика! — скомандовал Цапленд.
В ту же минуту Стивен был схвачен.
— Тэйт уже однажды тебе задал трепку, — продолжал Цапленд, — у тебя в сочинении была ересь.
— Я ему завтра все скажу, — посулил Боланд.
— Да ну? — сказал Стивен. — Ты у нас рот боишься раскрыть!
— Я боюсь?
— Ага. Боишься за свою шкуру.
— Веди прилично себя! — крикнул Цапленд и ударил Стивена по ногам тростью.
Это было сигналом для атаки. Нэш держал его сзади за руки, а Боланд вооружился большой кочерыжкой, валявшейся в канаве. Хотя Стивен отбрыкивался и отбивался, но под ударами трости и узловатой кочерыжки он вскоре оказался прижат к изгороди из колючей проволоки.
— Покайся и скажи, что Байрон гроша не стоит.
— Нет.
— Покайся.
Через несколько дней после этого публичного выговора, идя вечером по Драмкондра-роуд с письмом в руке, он услышал за собой окрик:
— Стой!
Обернувшись, он увидал, как в сумерках к нему приближаются трое из его одноклассников. Окрик исходил от Цапленда, который шагал между двумя спутниками, размахивая в такт шагам тонкой тростью. Боланд, его приятель, шагал рядом с ним, широко ухмыляясь, а Нэш, немного отставший и запыхавшийся от скорости, отдувался и мотал большой рыжей головой.
Мальчики свернули вместе на Клонлифф-роуд и начали говорить о книгах и о писателях, рассказывая, что они читают и сколько книг в шкафах их родителей. Стивен слушал их не без удивления: Боланд был в классе признанным тупицей, так же как Нэш — лентяем. И в самом деле, когда разговор пошел о любимых писателях, Нэш назвал капитана Мэрриэта, объявив, что он — самый великий писатель.
— Шутишь! — сказал Цапленд. — Спросим Дедала. Кто самый великий писатель, Дедал?
Стивен уловил тон насмешки в его вопросе и в свою очередь спросил:
— Из прозаиков, ты хочешь сказать?
— Да.
— Я думаю, Ньюмен.
— Это который кардинал? — спросил Боланд.
— Да, — отвечал Стивен.
С широкой ухмылкой, разлившейся по его веснушчатой физиономии, Нэш обернулся к Стивену и спросил:
— Ты что, любишь кардинала Ньюмена, Дедал?
— Ну, многие говорят, что у Ньюмена лучший прозаический стиль, — пояснил Цапленд своим спутникам. — Но он, разумеется, не поэт.
— Цапленд, а самый лучший поэт кто? — спросил Боланд.
— Лорд Теннисон, конечно, — ответил Цапленд.
— Да-да, Теннисон, — сказал Нэш. — У нас дома все его стихи в одном томе.
Здесь Стивен, не выдержав данного себе обета молчания, взорвался:
— И Теннисон — поэт? Да он же простой рифмач!
— Уж это ты брось! — сказал Цапленд. — Все знают, что Теннисон — величайший поэт.
— А кто ж по-твоему самый великий поэт? — спросил Боланд, толкнув соседа локтем.
— Конечно, Байрон, — заявил Стивен.
Сначала Цапленд, а затем и вся тройка презрительно расхохотались.
— Что вы смеетесь? — спросил их Стивен.
— Над тобой смеемся, — отвечал Цапленд. — Байрон — самый великий поэт! Да он для одних необразованных!
— Славный небось поэт! — сказал Боланд.
— А ты помалкивай лучше, — с задором повернулся к нему Стивен. — Ты о поэзии только знаешь, что сам накорябал на стене в сортире, тебя на порку за это послать хотели.
Про Боланда действительно говорили, что он написал на стене в сортире стишок про своего одноклассника, который уезжал из колледжа на каникулы верхом на пони:
Наш Тайсон при въезде в Иерусалим
Свалился с осла и зашиб носолим.
При этом выпаде оба приспешника замолкли, но Цапленд не прекратил атаки:
— Как бы там ни было, а Байрон — еретик и безнравственная личность.
— А мне дела нет, каким он был! — с жаром воскликнул Стивен.
— Значит, тебе нет дела, был ли он еретик? — спросил Нэш.
— Да ты-то что знаешь тут? — крикнул Стивен. — Что ты, что Боланд, вы в жизни строчки не прочитали, кроме тех, что списывали!
— Я знаю, что Байрон был плохой человек, — сказал Боланд.
— Держите-ка этого еретика! — скомандовал Цапленд.
В ту же минуту Стивен был схвачен.
— Тэйт уже однажды тебе задал трепку, — продолжал Цапленд, — у тебя в сочинении была ересь.
— Я ему завтра все скажу, — посулил Боланд.
— Да ну? — сказал Стивен. — Ты у нас рот боишься раскрыть!
— Я боюсь?
— Ага. Боишься за свою шкуру.
— Веди прилично себя! — крикнул Цапленд и ударил Стивена по ногам тростью.
Это было сигналом для атаки. Нэш держал его сзади за руки, а Боланд вооружился большой кочерыжкой, валявшейся в канаве. Хотя Стивен отбрыкивался и отбивался, но под ударами трости и узловатой кочерыжки он вскоре оказался прижат к изгороди из колючей проволоки.
— Покайся и скажи, что Байрон гроша не стоит.
— Нет.
— Покайся.
— Нет.
— Покайся.
— Нет. Нет.
В конце концов, после отчаянных усилий он как-то высвободился от них. Хохоча и осыпая его издевками, мучители удалились в сторону Джонсис-роуд, а он, весь багровый и задыхающийся, в порванной одежде, ковылял следом, ничего не видя от слез, сжимая в бешенстве кулаки и всхлипывая.
Сейчас же, пока он повторял «Confiteor» под благодушные смешки слушателей, а в уме его с острой отчетливостью мелькали сцены этого жестокого эпизода, его удивляло, отчего в нем совсем не осталось зла против его мучителей. Он ни на гран не позабыл ни их жестокости, ни их трусости, однако воспоминания об этом не возбуждали в нем гнева. Поэтому же все описания исступленной любви или ненависти, читанные им в книгах, казались ему неистинными. Даже в тот самый вечер, когда он ковылял домой по Джонсис-роуд, он уже чувствовал, словно какая-то сила совлекает с него скоропалительный его гнев, с такою же легкостью, как со спелого плода срывают мягкую кожуру.
— Покайся.
— Нет. Нет.
В конце концов, после отчаянных усилий он как-то высвободился от них. Хохоча и осыпая его издевками, мучители удалились в сторону Джонсис-роуд, а он, весь багровый и задыхающийся, в порванной одежде, ковылял следом, ничего не видя от слез, сжимая в бешенстве кулаки и всхлипывая.
Сейчас же, пока он повторял «Confiteor» под благодушные смешки слушателей, а в уме его с острой отчетливостью мелькали сцены этого жестокого эпизода, его удивляло, отчего в нем совсем не осталось зла против его мучителей. Он ни на гран не позабыл ни их жестокости, ни их трусости, однако воспоминания об этом не возбуждали в нем гнева. Поэтому же все описания исступленной любви или ненависти, читанные им в книгах, казались ему неистинными. Даже в тот самый вечер, когда он ковылял домой по Джонсис-роуд, он уже чувствовал, словно какая-то сила совлекает с него скоропалительный его гнев, с такою же легкостью, как со спелого плода срывают мягкую кожуру.
1 сентября в День знаний вернемся к тому, что такое знание в психоанализе, и что лежит в основании его изобретения.«Безумная ересь в изобретении знания» , так называется отрывок из представленной ранее книги Фабьена Хулака «Логика синтома»:
«Напомним, что Лакан был «отлучен» от учреждения своего времени. Это был еретик. Он порвал с ортодоксией IPA, вернувшись к истоку: изобретению фрейдовского бессознательного.
В своем уроке от 13 апреля 1976 года, он заявляет:
«Именно в рамках того, что Фрейд действительно сделал открытие – предполагая, что это открытие истинно – можно сказать, что реальное есть мой симптоматический ответ.»
Лакан, Семинар 23, Синтом, с.132
И, далее, прежде, чем прийти к заключению:
«что свести этот ответ к симптоматическому бытию, etre symptomatique , это также свести любое изобретение к синтому.»
Лакан, Семинар 23, Синтом, с.132.
Изобретение знания – это ересь в отношении ортодоксальности знания, установленного в рутине. Но что в этом есть от безумия, folie?
На встрече с преподавателям из Йельского Университета, 24 ноября 1975 года, Лакан заявляет:
«Психоз -это испытание на строгость, rigeure. В этом смысле я бы сказал, что я психотичен. Я психотичен по одной простой причине, потому что я всегда пытаюсь быть строгим.»
Ж. Лакан «Конференции и встречи в северо-американских университетах».
В ходе этого диалога он отвечает одному из своих собеседников:
«Логические конструкции, я говорил, что я их рассматриваю как психотические…»
Или, в «Etourdit» Лакан утверждает, что если он и работал над теорией множеств в своем 18 семинаре «О дискурсе, который бы не был бы кажимостью», то для того, «чтобы достичь этого предела логики - невозможного, о котором он говорит как о «первом призыве к реальному.»
L’ Etourdit, c.452
Это означает, что в этой попытке строгости нужно идти по ту сторону.
Лакан идет по ту сторону, извлекая из логики то, что он называет матемой. Другими словами, строгое измышление, доводящее цепь разумных причин до своего конца, т.е. достигающее своего тупика, либо невозможного, как того, что обрезает реальное, проделывает дыру в знании».
… В 20 семинаре , Еще, Лакан сводит математическую формализацию к узлу из трех единиц, une, к модели солидарности букв в формуле, если одной не хватает, ничто больше ее не удерживает.
… Наконец, он приходит к тому, что определяет омофонию как «истощенную матему, matheme exténué», «атом поэматических расчетов» (Мильнер).
Этот последний этап в теоретизации доступа к реальному стал проявленным после 23 Семинара Синтом, где он говорит , что Джойс произвел «аппарат, сущность, абстракцию симптома».
Таким образом, именно эпистемическая ценность джойсовского диспозитива привела к парадигме, и приглашает нас к выявлению в том или ином произведении конструкции подхода к реальному, знания, которое есть изобретение,сводимое к синтому».
Фабьен Хулак «Логика синтома», с. 20-21.
«Напомним, что Лакан был «отлучен» от учреждения своего времени. Это был еретик. Он порвал с ортодоксией IPA, вернувшись к истоку: изобретению фрейдовского бессознательного.
В своем уроке от 13 апреля 1976 года, он заявляет:
«Именно в рамках того, что Фрейд действительно сделал открытие – предполагая, что это открытие истинно – можно сказать, что реальное есть мой симптоматический ответ.»
Лакан, Семинар 23, Синтом, с.132
И, далее, прежде, чем прийти к заключению:
«что свести этот ответ к симптоматическому бытию, etre symptomatique , это также свести любое изобретение к синтому.»
Лакан, Семинар 23, Синтом, с.132.
Изобретение знания – это ересь в отношении ортодоксальности знания, установленного в рутине. Но что в этом есть от безумия, folie?
На встрече с преподавателям из Йельского Университета, 24 ноября 1975 года, Лакан заявляет:
«Психоз -это испытание на строгость, rigeure. В этом смысле я бы сказал, что я психотичен. Я психотичен по одной простой причине, потому что я всегда пытаюсь быть строгим.»
Ж. Лакан «Конференции и встречи в северо-американских университетах».
В ходе этого диалога он отвечает одному из своих собеседников:
«Логические конструкции, я говорил, что я их рассматриваю как психотические…»
Или, в «Etourdit» Лакан утверждает, что если он и работал над теорией множеств в своем 18 семинаре «О дискурсе, который бы не был бы кажимостью», то для того, «чтобы достичь этого предела логики - невозможного, о котором он говорит как о «первом призыве к реальному.»
L’ Etourdit, c.452
Это означает, что в этой попытке строгости нужно идти по ту сторону.
Лакан идет по ту сторону, извлекая из логики то, что он называет матемой. Другими словами, строгое измышление, доводящее цепь разумных причин до своего конца, т.е. достигающее своего тупика, либо невозможного, как того, что обрезает реальное, проделывает дыру в знании».
… В 20 семинаре , Еще, Лакан сводит математическую формализацию к узлу из трех единиц, une, к модели солидарности букв в формуле, если одной не хватает, ничто больше ее не удерживает.
… Наконец, он приходит к тому, что определяет омофонию как «истощенную матему, matheme exténué», «атом поэматических расчетов» (Мильнер).
Этот последний этап в теоретизации доступа к реальному стал проявленным после 23 Семинара Синтом, где он говорит , что Джойс произвел «аппарат, сущность, абстракцию симптома».
Таким образом, именно эпистемическая ценность джойсовского диспозитива привела к парадигме, и приглашает нас к выявлению в том или ином произведении конструкции подхода к реальному, знания, которое есть изобретение,сводимое к синтому».
Фабьен Хулак «Логика синтома», с. 20-21.
Шизгография, авангард симптома.
Продолжим еще вместе с Hulak, в этой книге обнаруживается потайная или, скорее, похищенная дверь в синтом, на стыке вопросов о связи между безумием, письмом, поэзией и психоанализом. Вот несколько ключей, которые, как мне кажется, намечают вход в синтом Лакана.
Итак, акцент на том, что Лакан всегда задавался вопросом об искусстве и поэзии, во всех своих семинарах и письменных работах с самого начала. «Поэматическое» «занимает в них все более важное и фундаментальное место, беря верх над матемой в его последнем учении, что является недостаточно раскрытым и развитым подходом». Логика синтома. с.26
Автор книги прочерчивает путь Лакана, начиная отсчет со статьи 1931 года «Инспирированное» написанное: шизография» в соавторстве с Леви- Валенси и Миго, до «Литуратерры» (1971) и до «L’insu que sait de l’une-bévu s’aile à mourre (1976-1978), где Лакан утверждает, что «насколько интерпретация именно сжимает симптом, настолько истина определяется поэтическим». (Лакан, Семинар 24).
Хулак задается вопросом, который стоит отметить, словно сорван с губ немых читателей Лакана: «Мы можем спросить себя, что означает этот интерес к поэзии, которую мы могли бы рассматривать как древнюю практику означающего и какова ее связь с психоанализом?
Как Лакан перешел от психотического симптома к разработке, имеющей ценность для лечения субъектов, называемых невротическими, в вопросах конца анализа и в том, что он назвал процедурой пасса? «Логика синтома», с.26
А дальше еще интереснее! Потому что подход Хулака оживляет также вопрос о связи между безумием и творчеством, присутствующий, несомненно и в русской психиатрии, к чему мы обязательно еще вернемся. Хулак напоминает о том, что европейская психиатрическая традиция очертила психотический симптом письма начиная с конца 19 века, фокусируясь на феноменологическом описании проявлений, относящихся к патологии языка и письма. Хулак выводит из забвения ряд работ французских авторов, явно незнакомых большинству русскоязычных читателей.
Это, прежде всего, важное исследование Андре Антома и Габриеля Дромара «Поэзия и безумие, Эссе критической психологии (1908), которая одна из первых была посвящена теме «Безумия и поэзии». Хулак напоминает нам о контексте, в котором зачиналось учение Лакана, не оставив без внимание и фигуру Андре Бретона, отказавшегося от медицины и работы с душевнобольными в пользу поэзии, утверждая, однако, что безумные «гораздо больше поэты, чем он».
Вопрос о связи между безумием и творчеством витал в воздухе конца 19 века, и отнюдь не Лакану принадлежит здесь звание первооткрывателя.
И второе. В чем действительно заключается значение открытия Лакана, как это формулирует Хулак, так это в том какое значение приобретает поэзия для психоаналитической интерпретации. Лакан утверждает: «Я это говорю: отныне весь аналитический язык должен быть поэтическим». (19 апреля 1977, L’insu que sait de l’une -bévue s’aille à mourre, in Ornicar? n17-18, Paris, Navarin,1979).
Что же такое поэзия? Хулак возвращается к вопросу об основании стиха не без обращения к«поэтической революции» Юлии Кристевой, где она выделяет некоторые особенности французского языка, на почве которого могло зародиться автоматическое письмо сюрреалистов.
«Поэзия- это практика сингулярного и энигматического означающего, которая варьирует между закодированной и свободной от всякого кода практикой, включая то, что называют свободным стихом».
С одной стороны, как отмечает Хулак, автоматическое письмо становится местом, где встречается безумие, отчуждение и художественный авангард. С другой, Лакан обращается к структуре метафоры, образованиям бессознательного и в особенности, остроумию,wits и отмечает «это не случайность, если Фрейд выбрал слово «фамиллионер», это … поэтическое изобретение».
Продолжим еще вместе с Hulak, в этой книге обнаруживается потайная или, скорее, похищенная дверь в синтом, на стыке вопросов о связи между безумием, письмом, поэзией и психоанализом. Вот несколько ключей, которые, как мне кажется, намечают вход в синтом Лакана.
Итак, акцент на том, что Лакан всегда задавался вопросом об искусстве и поэзии, во всех своих семинарах и письменных работах с самого начала. «Поэматическое» «занимает в них все более важное и фундаментальное место, беря верх над матемой в его последнем учении, что является недостаточно раскрытым и развитым подходом». Логика синтома. с.26
Автор книги прочерчивает путь Лакана, начиная отсчет со статьи 1931 года «Инспирированное» написанное: шизография» в соавторстве с Леви- Валенси и Миго, до «Литуратерры» (1971) и до «L’insu que sait de l’une-bévu s’aile à mourre (1976-1978), где Лакан утверждает, что «насколько интерпретация именно сжимает симптом, настолько истина определяется поэтическим». (Лакан, Семинар 24).
Хулак задается вопросом, который стоит отметить, словно сорван с губ немых читателей Лакана: «Мы можем спросить себя, что означает этот интерес к поэзии, которую мы могли бы рассматривать как древнюю практику означающего и какова ее связь с психоанализом?
Как Лакан перешел от психотического симптома к разработке, имеющей ценность для лечения субъектов, называемых невротическими, в вопросах конца анализа и в том, что он назвал процедурой пасса? «Логика синтома», с.26
А дальше еще интереснее! Потому что подход Хулака оживляет также вопрос о связи между безумием и творчеством, присутствующий, несомненно и в русской психиатрии, к чему мы обязательно еще вернемся. Хулак напоминает о том, что европейская психиатрическая традиция очертила психотический симптом письма начиная с конца 19 века, фокусируясь на феноменологическом описании проявлений, относящихся к патологии языка и письма. Хулак выводит из забвения ряд работ французских авторов, явно незнакомых большинству русскоязычных читателей.
Это, прежде всего, важное исследование Андре Антома и Габриеля Дромара «Поэзия и безумие, Эссе критической психологии (1908), которая одна из первых была посвящена теме «Безумия и поэзии». Хулак напоминает нам о контексте, в котором зачиналось учение Лакана, не оставив без внимание и фигуру Андре Бретона, отказавшегося от медицины и работы с душевнобольными в пользу поэзии, утверждая, однако, что безумные «гораздо больше поэты, чем он».
Вопрос о связи между безумием и творчеством витал в воздухе конца 19 века, и отнюдь не Лакану принадлежит здесь звание первооткрывателя.
И второе. В чем действительно заключается значение открытия Лакана, как это формулирует Хулак, так это в том какое значение приобретает поэзия для психоаналитической интерпретации. Лакан утверждает: «Я это говорю: отныне весь аналитический язык должен быть поэтическим». (19 апреля 1977, L’insu que sait de l’une -bévue s’aille à mourre, in Ornicar? n17-18, Paris, Navarin,1979).
Что же такое поэзия? Хулак возвращается к вопросу об основании стиха не без обращения к«поэтической революции» Юлии Кристевой, где она выделяет некоторые особенности французского языка, на почве которого могло зародиться автоматическое письмо сюрреалистов.
«Поэзия- это практика сингулярного и энигматического означающего, которая варьирует между закодированной и свободной от всякого кода практикой, включая то, что называют свободным стихом».
С одной стороны, как отмечает Хулак, автоматическое письмо становится местом, где встречается безумие, отчуждение и художественный авангард. С другой, Лакан обращается к структуре метафоры, образованиям бессознательного и в особенности, остроумию,wits и отмечает «это не случайность, если Фрейд выбрал слово «фамиллионер», это … поэтическое изобретение».
Хулак напоминает об этой фразе Лакана из 5 семинара, что «никто никогда не приближался к тому, что такое поэзия на самом деле».
Лакан, Образования бессознательного,с.55
Лакан, Образования бессознательного,с.55